Текст книги "Гарнизон (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава 27

День сорок шестой

– Теркильсен дает добро. Он будет участвовать в прорыве.

Боргар подтянул повыше перчатки, скрывавшие миомерные усилители. Арбитр слегка дрожал, словно в лихорадке, глаза вновь блестели, отражая неяркий свет лампы, будто чистейшие бриллианты. Но инженер – археолог и стажер Дживс чувствовали столь же яростный, будоражащий кровь подъем сил. Такое бывает на исходе долгого, изнурительного боя, когда одними измученными солдатами овладевает полная апатия и безразличие к смерти. А другие наоборот – преисполняются решимости, черпая в ней новые силы.

Пан или пропал – так говорили много, много тысячелетий назад на старой Терре…

– Будем прорываться к Тринадцатой базе, больше ждать не станем.

– Наконец‑то, – выдохнул инженер. Дживс лишь согласно качнула головой. После неудачной экспедиции, которая завершилась встречей с орком и новой разновидностью поднявшегося, Леанор говорила очень мало и коротко – не более одного – двух слов подряд. За спиной стажера шептались, что долгие часы ожидания наградили ее нервным заиканием. Но шептались очень тихо и оглядываясь, чтобы никто не услышал.

– С ними нет связи, – осадил общий (и в первую очередь свой собственный) энтузиазм арбитр. – Но насколько можно судить по помехам, их антенна все же работает на прием. Попробуем достать направленной передачей.

Инженер сразу ухватил нить мысли.

– Да, если вынести передатчик на трубу теплоэлектростанции… Должно сработать. Но придется разобрать его полностью, – инженер кивнул в сторону сервитора связи, уже и без того порядком разукомплектованного.

– Далеко, – четко и коротко усомнилась Дживс. – Труба далеко.

– Рискнем? – полувопросительно вымолвил инженер – археолог. – В промзоне поднявшихся меньше, чем в жилых районах. Малая группа пройдет. Туда, к трубам – точно пройдет…

Он осекся, оборвав себя на середине фразы.

– Рискнем, – решительно согласился Боргар. – А пока попробуем набросать маршрут выхода.

* * *

Серая коробка со стенами три на четыре метра, высокие ступеньки, уходящие вверх. Широкая стальная труба, соединяющая пол и высокий потолок, облицованный потрескавшимися пластиковыми плитками. Когда‑то они были разрисованы, теперь же многолетняя сырость стерла синюю и зеленую краску, оставив лишь невнятные разводы. Немного старой мебели и переносной электронагреватель, мертвый, как нынешний среднестатистический житель Танбранда.

Губернатор плотнее закутался в роскошную шубу, совсем не вязавшуюся с убогой обстановкой своего нового пристанища. Остатки былой роскоши… Теркильсен привык к привилегированной жизни, в окружении дорогих и качественных вещей, вышколенных слуг, а также верных и исполнительных подчиненных. Но обратный переход прошел на удивление легко и быстро. Бент словно вернулся на полторы сотни лет в прошлое. В то время, когда ему были привычны тяготы неустроенной походной жизни. Он помнил дороги многих планет – одинаково грязные и разбитые. Помнил еду – экзотическую и разнообразную, но одинаково скудную и отвратную. В те далекие времена только тот, кто ночевал ниже уровня земли, за толстым бетоном и листами броневой стали, мог чувствовать себя в относительной безопасности…

Совсем как сейчас.

Огонь в самодельной печке жадно глодал топливный брикет, прессованный из отходов сланцевой разработки. Губернатор надеялся, что теперь станет хоть немного теплее, но напрасно. Всепроникающая сырость выстуживала комнату, да и весь анклав. Теркильсен часто думал, кому приходится хуже – группе Боргара, которая изнывала от жажды, или северному анклаву, медленно вымерзающему на тощем топливном пайке.

В углу тихо скрипнул протезами старый слуга. Верный спутник, боевой товарищ. После тяжелого ранения в голове у него осталось не так много мозгов, так что ветеран теперь был ближе к сервитору – причем не лучшему – чем к человеку. Но все же Бент привык к нему, и не спешил дать отставку в пользу более расторопного и исполнительного прислужника.

Губернатор не был таким уж хорошим командиром, как вещала пропаганда Ахерона. Но в давние времена солдаты все равно любили его – Теркильсен заботился о своем полку, и эта повседневная забота стоила дороже иных изощренных тактических "изюминок". Даже закончив военную службу и став губернатором, Бент не забыл сослуживцев, устраивая их на малые, но постоянные должности, доплачивая к пенсиям и жалованию из собственных фондов.

– Что, старина, плохо дело… – в словах губернатора не было вопроса, Бент все равно не ждал от полумеханического слуги ответа. Просто за много лет это вошло у Теркильсена в привычку – говорить с тем, кто не предаст, не шепнет слово на сторону. Не станет спорить и уговаривать. Так уж получилось, что быть полностью откровенным всемогущий планетарный правитель мог только с недо – сервитором.

Издержки положения…

– Плохо дело, – повторил губернатор, поправляя меховой воротник, совсем недавно пышный, невесомо – теплый, а теперь грязный и свалявшийся. Но все равно теплый.

Тень в углу снова скрипнула, отблески огня прыгнули в оптических линзах на пол – лица.

– Желаете чего‑нибудь? – спросил слуга. Голос прыгал, меняя тональность – определенно разладился голосовой модулятор. – Я мог бы смешать вам напитки…

Голова на целой системе гибких гофрированных приводов повернулась из стороны в сторону, высматривая ингредиенты для смешения.

– Простите, я не могу вас угостить прохладительным… – виновато отметил слуга, и голова снова замерла. – Желаете чего‑либо еще?

– Нет, не желаю, – с мрачной грустью ответил Теркильсен. И добавил чуть погодя, медленно, словно пробуя слова на языке. – Не же – е-елаю – у…

– Всегда к вашим услугам, – с достоинством отозвался механический человек и умолк.

Теркильсен сбросил шубу и поднялся из неглубокого кресла с сильно продавленным сиденьем. Тяжело ступая, подошел к печи и протянул к огню широкие ладони с черной сеткой грязи, крепко въевшейся в морщинки на коже. Пальцы чуть дрожали, и губернатор ощутил груз всего своего возраста. Каждый прожитый год лег на широкие плечи тяжелой гирей.

– Мой город, – прошептал он. – Моя планета…

Слуга молчал, его усеченный на четверть мозг, дополненный электроникой, не воспринимал абстрактные размышления и смыслы. Тень в углу безмолвно ждала приказа, безразличная к печалям хозяина.

– Забавно… – тихо сказал губернатор, хотя не испытывал ничего хотя бы отдаленно схожего с весельем. – Я хотел дать тебе вторую жизнь, хоть какое‑то подобие существования вместо небытия… А на самом деле, может быть тебе было лучше умереть, чем жить… вот так?

Теркильсен опустил руки к самому огню, бледно – желтые язычки пламени почти касались пальцев.

– Может быть, все, что я делал, было таким же бесполезным? – прошептал одними губами Бент. – Сто пятьдесят лет труда… без отдыха… без помощи… И все пошло прахом.

Он оглянулся, словно ждал ответа от слуги, но предсказуемо не дождался. Теркильсен вновь обратился к печке, и глубокие тени пролегли на его лице.

– Все ушло сквозь пальцы, как пригоршня снега у плавильни. А ведь у меня есть сын, и через два месяца он должен был вернуться домой… Что я ему оставлю?

Теперь губернатор горестно спрашивал сам себя, забыв о существовании безмолвного "собеседника". И мало кто узнал бы в несчастном, страдающем старике прежнего правителя Ахерона – дородного, властного, буквально излучающего наивысшую концентрацию самоуверенности.

– Ничего. Ничего больше нет… Полтора века работы… и два месяца гибели.

Теркильсен прошел по маленькой комнате, потирая враз озябшие ладони. Конденсат выступал на серых стенах мелкими бисеринками влаги.

– Боргар предлагает прорываться к Тринадцатой… – пробормотал Бент, размышляя вслух. – Да, помню… Мы надеялись найти там оружие против генокрадов… "Сверх – смерть", как указывалось в старых записях… Кто же знал, что адепт – писец все перепутал? Не оказалось никакого чудо – оружие, никакого технореликта. Только мерзость и запустение, только старые улики забытого дела Инквизиции, до которого давно уже никому нет дела. Еще одна ошибка из многих. Из тех, что погубили нас всех.

Мысли в голове Теркильсена сбились и вернулись к старой теме, словно переведенные незримой железнодорожной стрелкой.

Теркильсен прошелся по дуге, вокруг печки, словно стараясь держаться на границе света и тени.

– Я мог бы попытаться выжить и встретить моего мальчика. Вольный торговец придет по расписанию и наверняка захочет посмотреть, что случилось там, внизу. Посмотреть, наверное, немного пограбить, раз уж планета вымирает. Возможно, те, кто доживет до его появления, смогут спастись. По крайней мере те, кто сможет заплатить за эвакуацию и компенсировать капитану риск расследования Инквизиции – кого это вывезли с планеты, где ныне правит Владыка Тлена… А у меня еще остались деньги в далеких надежных местах, нам есть, чем платить. Да, мы можем встретиться. Вновь, спустя столько лет…

Теркильсен задумался.

– Пятнадцать лет, как давно мы не виделись с сыном… Да… мы могли бы встретиться вновь и покинуть Ахерон. Но что потом? Годы тяжб в попытках доказать, что семья Теркильсенов не предалась Хаосу? Каждодневный риск быть обвиненными в Ереси? Взятки, "подарки", долги… Унижения, обивание порогов банковских домов, которые распишут между собой доходы от Ахерона на тысячи лет вперед. И даже если мы добьемся утверждения в наследстве, что получит мой мальчик? Мертвые ледяные развалины, в которых орки сражаются с мертвецами и тиранидами…

Бесстрастные линзы отметили движение руки владыки. Так стряхивают непрошенную слезу, украдкой, делая вид, что в глаз попала соринка.

– Только тебе я могу сказать это, старый друг, – Бент вновь обратился к слуге. – Только тебе…

Теркильсен молчал долго, очень долго. Молчал, глядя на огонь неподвижным взором темных глаз.

– Я не могу взглянуть в глаза сыну и сказать ему, что нашего дома больше нет. И не могу подвергать его опасности связи со мной. Ведь теперь я – губернатор мертвой, еретической планеты. А это значит…

Теркильсен подошел к креслу, поднял шубу и накинул на плечи. Повернулся к слуге и невесело улыбнулся стеклянному взгляду ветерана.

– Видно, пришло время отпустить тех, кто оказался связан со мной.

Бент вытащил из кармана маленький четырехзарядный револьвер. Безотказное оружие на самый крайний случай. Бьющее не далее пяти – шести метров, но на этом расстоянии убойное, словно гнев Бога – Императора.

– Я отпускаю тебя, – сказал Теркильсен и выстрелил точно меж линз. Слуга умер мгновенно, точнее прекратил существование, в котором причудливо сплелись бытие машины и человека. Звук выстрела щелкнул громко, будто треск сломанной ветки, но погас, не вырвавшись за пределы комнаты.

– Перед тобой откроется долгий, тяжелый путь, страшный путь, – тихо вымолвил Бент, обращаясь к безмолвной пустоте. – Но я верю, ты пройдешь его до конца. Ты сможешь то, что оказалось не по силам мне. Жаль, что я этого не увижу… Но так лучше. Наследник погибшего губернатора сможет чего‑то добиться. Сын бежавшего еретика – никогда.

Тихо треснул топливный брикет, развалившийся на несколько тлеющих углей. Металл печки покраснел, раскаленный жарким пламенем горючего сланца, но Теркильсена все равно морозило.

– Я отпущу тебя, сын мой. Скоро я освобожу тебя от себя. Скоро…

Глава 28

День пятидесятый

– Не к добру это все, – Иркумов ощутимо нервничал, и было от чего.

– Посмотрим, – неопределенно произнес Хаукон. – Насколько я знаю орков…

Он не договорил, однако в словах комиссара не чувствовалось обреченности и ожидания бури, так что Иркумов немного воспрянул духом.

Фаций Лино сотворил подлинное чудо, в коем сплавились воедино истовая вера и личное мужество. Сил священника не хватило на экзорцизм всего ангара, но пять Химер и три Леман Расса оказались пригодными для использования. Относительно, конечно, поскольку хотя теперь можно было прикасаться к броне без риска сжечь руку, мрачная аура, окружавшая оскверненные некогда машины, полностью не исчезла.

Помолившись Богу – Императору, прочитав сто раз Литанию Очищения и Защиты, Иркумов приступил к натурным испытаниям. Кое‑как заведя один из Леманов, танкист использовал его в качестве тягача и с помощью комиссара начал вытаскивать очищенные машины из ангара, одну за другой, на прочных цепях.

Семь бронированных монстров выстроились в линию у крайнего северного угла базы, на заброшенной взлетной полосе, ныне пересеченной ледяным валом и рядами колючей проволоки. Теперь у Волта появилась своя броня. Впрочем, оставалось неясным – кого же сажать за рычаги. Управлять достаточно сложной техникой могли многие солдаты – все‑таки Ахерон был хоть и малым, но достаточно высокотехнологичным миром. Однако между "управлять" и хотя бы "грамотно маневрировать" имелась некоторая, весьма существенная разница.

Впрочем, как выразился комиссар, это были уже "тактические, решаемые проблемы". С машин было давным – давно демонтировано все вооружение, но самодельные огнеметы и огнестрельное оружие обещали решить проблему хотя бы частично. В целом можно сказать, что Волт впал в сложную смесь боязливого ожидания и осторожного энтузиазма. В иные времена сам по себе факт экзорцизма хаотической техники мог бы взорвать гарнизон изнутри волной фанатичного неприятия. Но после всего происшедшего люди ко многому стали относиться несколько иначе.

Пришло время выполнить свою часть договора с орочьим мехбоссом. Из "спасенных" Леманов два были более – менее комплектны. А вот третий оказался мало того, что безоружен, но еще и с громадной пробоиной в лобовой броне. Через дыру можно было свободно протащить мясного сквига или большого орка – ноба. Понятное дело, с точки зрения людей это несколько снижало боевые качества машины. Именно ее Тамас решил презентовать Готалу. В данный момент принимающая сторона придирчиво осматривала образец.

– Ох, не к добру это, – Иркумов опять впал в скептицизм. Тамас только дернул серой, ввалившейся от хронического недосыпа щекой, на которой снова проступила щетина.

"Подарочный" Леман выкатили через восточные ворота, на трассу, что вела к Танбранду. Четыре башенных лазканона крестили стальную громадину зелеными лучами прицелов. Даже без оружия, с пустыми спонсонами Леман производил впечатление тревожно спящего чудовища, близкого скорее к миру насекомых. Тому способствовала раскраска культистов, которую не стали выводить, рассудив, что пусть орки сами разбираются со своим добром. Потеки красной краски и старых кровавых следов на сером больше всего напоминали окрас надкрыльев огромного жука.

С десяток "приемщиков" – гретчинов лазили по "насекомьей" туше, стуча, гремя и громко переговариваясь на своем пискляво – гремящем наречии. Готал сидел на башне, свесив короткие толстые ноги над пустой маской главного орудия, и болтал ими, как зеленый карапуз – переросток, время от времени что‑то коротко приказывая.

– Надо было хотя бы на ход проверить, – опять забеспокоился Иркумов.

– Это же мехбосс, – отмахнулся комиссар. – Для него нет проблемы "что сделать", есть только "из чего сделать". Была бы сама броневая коробка, остальное приложится. Даже если там совсем двигателя нет, Готал его соберет из шестеренок и проволоки, замажет клеем из вареных костей и поедет с дымом и огоньком.

Перекрикивания зеленых стали громче и выразительнее. Иркумов держался заведомо увереннее, чем ранее Холанн в сходной ситуации, но все же и стойкому танкисту без прикрытия толстой брони было очень неуютно. Неожиданно Готал широким прыжком махнул с башни прямо на землю. Он приземлился с таким грохотом, словно рядом пальнули из не очень крупного миномета. Снег и мелкая земляная крошка полетели в разные стороны серо – коричневым фонтаном. Комиссар отметил, что вождь банды присвоил ножи поверженного Сникрота, повесив их так же – крест – накрест – на ранец. Невысокий, но квадратно – широкий Готал с торчащими из‑за плеч железками отчасти походил на самоходный противотанковый "еж" из рельсовой арматуры. Щелкая ковшеобразной челюстью мехбосс быстро направился к людям.

– По – моему, сейчас нам будут предъявлять рекламации, – мрачно предположил Иркумов.

Не доходя пары шагов до людей, Готал остановился, поскреб обрезанными когтями болотно – зеленый подбородок и шею – точнее некое условное место "между головой и торсом".

– Ну че… – пропыхтел орк, лязгнув клыками.

Иркумов стиснул кулаки, приготовившись выхватить оружие из кобуры на поясе, за спиной. Даже внешне невозмутимый Тамас чуть подобрался и склонил голову, глядя на зеленого исподлобья.

Готал прищелкнул пальцами, выставил вперед острые зубы и закатил алые глаза. Грубая, будто из камня вырубленная физиономия расплылась в жуткой гримасе, которая очень, очень условно напоминала человеческую улыбку.

– Хак!!! – возопил вождь, расставив лапы, будто намеревался сграбастать комиссара в объятия. – Я тебя почти люблю!

У Иркумова отвисла челюсть, танкист закрутил головой, высматривая подвох и засаду. Но, похоже, Готал был совершенно искренен. Орк вопил в голос, яростно жестикулируя, но, впрочем, не приближаясь к людям – босс не забывал о лазканонах и нервных часовых.

– Дружище! Ну вот как ты угадал?!! Друг!!!

Вождь развернулся волчком и заорал своим. Те отозвались нестройным, но определенно одобрительным хором, потрясая кулачищами и оружием.

– Друг! – умиленно повторил Готал, вновь обратившись к комиссару. – Всем ваши вагоны хороши, только вот махонькие – развернуться негде. И бахалы крошечные, никакой радости от баха! А тут на прямо как у нормальных парней… Я то думал – щас башню сворачивать надыть! А не надыть!

Оторопевший Иркумов начал потихоньку понимать, что орк ведет речь именно о той самой пробоине, которую танкист считал недостатком и поводом для претензий. Но у босса оказалось свое понимание вопроса и прочие парни его полностью разделяли.

– В такую бойницу любая пуха пролезет! – Готал радовался, как ребенок, получивший на день рождения пиктографический образ Бога – Императора. Из тех, что продаются на самые большие праздники, заключенными в марципановую рамку, чтобы любовь возвышенная, духовная, гармонично соединилась с усладой тела. – Совать куда следоваит легко, заряжать легко, менять легко!

Видимо, Готал подал какой‑то незамеченный людьми сигнал, потому что из‑за кормы дареного Лемана трусцой выбежал гретчин – подручный, тащащий на горбе кривой пластиковый футляр цилиндрической формы, длиной примерно с метр или чуть больше.

– Как договаривались! – хлопнул в ладони Готал, вызывая воздушную ощутимую воздушную волну. – Вот вам винтило для пулеметов. На палец хомоса, из лучшей стали.

Морда мехбосса дрогнула так, будто орк с трудом сдержал непрошеную слезу.

– Для себя болванку берег, – всхлипнул вождь. – Думал, сварганю шуту всех шут… Но, значит, не свезло… А где ваш мелкий комендант? А, Горка и Морка с ним! Бери, пользуйся.

– Испытать надо, – негромко вставил пару слов комиссар.

– А то ж, – расплылся в масляной улыбке Готал, его глаза превратились в узкие щелочки. – Испытывай!

– Пару часов понадобится, – сообщил Иркумов. – Первый ствол откуем, тогда скажу в точности, годно или нет.

– Куй, – великодушно позволил орк. – Вы же добрые, честные хомосы, которые не обманут старого доверчивого товарища?

– Не обманем, – пообещал комиссар. – Сейчас попробуем матрицу в работе. Если все хорошо – забирайте танк. И о патруле договоримся.

– И про разные полезные вещи не забудем, – быстро напомнил Готал. – Горючка там и прочее.

– Не забудем.

Когда люди вернулись под защиту рва и вала, комиссар тихо спросил:

– Как быстро сможешь нас довооружить?

– Часть деталей я уже отфрезеровал, – так же тихо и четко отрапортовал танкист. – Если эта штука не сломается от щелбана… – Иркумов взвесил в руке увесистый орочий футляр. – За три дня я соберу десять пулеметов. Далее производительность станет примерно по одной машинке за те же три дня.

– Патроны?

– Будут. Но немного. Для пороха ингредиентов маловато. Пока хватит, но нужно будет искать целлюлозу.

– Значит будем искать, – подытожил Тамас. – И, кстати, а где действительно наш… комендант?..

* * *

«Я прощаю тебя, Уве Холанн…»

Комендант Холанн шел, не разбирая пути, низко опустив голову. Кто‑то встречался ему, что‑то говорил, но чаще люди просто боязливо уступали дорогу. Комиссар хорошо поработал, внушая гарнизону слухи об эпичной значимости и положении ревизора и коменданта. Но даже если бы Хаукон не произнес ни слова, все уже знали, кто приказал провести экзорцизм оскверненной техники. Одного этого оказалось достаточно, чтобы окружить Уве невидимой, но прочнейшей стеной опасливого почтения и отчуждения.

Тот, кто приказал очистить машины, не взирая на последствия. Тот, кто навсегда запятнал душу связью с Хаосом и уже не имеет значения, из каких побуждений. Тот, кто хладнокровно, расчетливо обрек на смерть экзорциста. И никому уже нет дела до того, как все случилось на самом деле.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Прощаю за твой грех неверия."

Прежде таинственный комендант внушал почтение, как посланец далекого Танбранда и может быть даже самого губернатора. Сейчас Холанн вызывал скорее суеверный ужас.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Ты думал, что поступаешь во благо, хотя тебе это и не зачтется…"

Уве сорвал маску, позволявшую успешно скрывать от солдат смятение, и отбросил в снег. Он тяжело дышал, жадно хватая ртом уличный холод, кривя бледные губы, но никак не мог надышаться. Словно воздух внезапно утратил природные свойства и насытился углекислотой так, что легкие работали впустую. Холанну было жарко, пот лился ручьями, пропитывая белье и подкладку комбинезона. Сероватые волосы торчали в разные стороны слипшимися перьями, отброшенный капюшон болтался за спиной черной тряпкой.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Все равно наказание, на которое ты обрек себя, окажется страшнее любого проклятия…"

Уве остановился и закусил кулак, чувствуя, как зубы погружаются в шероховатую ткань комбинезона. Синтетическая горечь заполнила сухой рот. Счетоводу хотелось заплакать, излить бесконечное горе и душевную боль в спасительной влаге. Но у Холанна больше не осталось слез. Поэтому он бродил по базе, а встречные шарахались по сторонам, едва увидев болезненный, горящий сумасшествием взгляд коменданта.

Уве шел, и раз за разом вспоминал карантинный бокс в лазарете Александрова. Последнее пристанище священника Фация Лино, экзорциста Восемнадцатого ангара.

"Ты хороший человек, Уве Холанн. Просто тебе не повезло принять суровое решение в суровое время. Но так или иначе, ты выбрал, и будешь жить с памятью об этом, сколько тебе отмерено."

Священник умирал страшно, в немыслимых страданиях, отравленный эманациями Хаоса. По сути, он не просто изгнал скверну их машин, но принял ее в себя, не в силах предложить злотворной сущности более надежный сосуд. И теперь только собственной смертью мог навсегда изгнать мерзость из этого мира. Кожа его посерела, кровь обратилась в черную вязкую жижу, непрерывно изливающуюся из горла. Фаций ослеп, и все попытки Александрова облегчить его страдания оказались безрезультатны. Последнее, что мог сделать Виктор – это предложить страдальцу смертельный яд. Но Лино отказался, слабо прошептав, что только Бог – Император вправе забрать у ничтожного слуги величайший дар – дар жизни. И это произойдет в отмеренный срок, ни мгновением раньше.

Перед тем, как началась агония, Холанн смог набраться смелость и прийти к человеку, которого убил своим приказом. Они говорили недолго, через интерком, разделенные бронестеклом герметичного бокса. Точнее говорил Фаций, а Холанн чувствовал, как с каждым словом умирающего мертвеет его собственная душа.

"Я прощаю тебя. И благословляю словом и силой Бога – Императора. Может быть Он окажется милосерден, и расплата не окажется чрезмерно высокой. Но я не прощаю еретика Тамаса. Пусть мое проклятие падет на его голову."

– Господин комендант…

Холанн не сразу понял, что кто‑то осмелился обратиться к нему.

– Господин комендант…

– Что? – непонимающе вопросил Уве. Собеседник странно расплывался перед глазами, словно пятно несфокусированного света.

– Там… вас… это…

Кажется, это был Сэм Акерман… Мальчишка из беженцев. Или нет?

– Там приземлился геликоптер… – бормотал юноша, отчаянно дрожа и пряча взгляд. – Персона какая‑то.

– Персона? – пустым, безжизненным голосом спросил Уве.

– Персоны, то есть, – окончательно стушевался Акерман или не Акерман. – Большие такие, хотят с главным говорить… Ну, то есть с вами…

Как выяснилось, "большие" относилось не к размерам, а к положению. Волт действительно посетили весьма значимые персоны из самого Адальнорда. Вернее, одна персона, к коей прилагались члены семьи и охранник.

Как быстро рассказал по пути Акерман, сначала воздушный экипаж вознамерился сесть прямо у главной антенны, но после предупреждающего выстрела из лазканона приземлился чуть поодаль, на выдающемся за охраняемый периметр участке взлетной полосы. Недалеко от бронетехники, которую с мученическим видом скоблили штрафники – утром комиссар предложил им простой выбор – гауптвахта в виде добровольческих работ или немедленный расстрел.

Охрана уже открыла проход в колючей вязанке, держа под прицелом и геликоптер, все еще дышащий жаром двигателя, и прибывших гостей. В первое мгновение Уве показалось, что он увидел Координатора отчетности сектора. Того самого, что отправил счетовода в экспедицию на Базу номер тринадцать. Но при более пристальном взгляде комендант убедился, что ошибся. Прибывший был просто очень похож на координатора, словно брат – близнец – такой же дородный толстяк с заплывшими глазками и пухлыми пальцами. Рядом стояла некая дама – надо полагать, супруга – габаритами немногим уступавшая отцу семейства. Двое детей неопределенного возраста. Учитывая доступ к разнообразным геронтологическим микстурам им могло быть и в районе двадцати, и все сорок лет. А вот слуга, он же телохранитель и пилот, разительно отличался от пассажиров. Собранный, подтянутый, в зеленоватой ливрее, измятой и забрызганной кровью. На взгляд Уве, кровь была относительно свежая, и это наводило на определенные мысли относительно путей, которыми беженцы добыли геликоптер.

Ветер нес северный холод, скрипел тончайшим ледком на подмерзших волосах Уве. Холанн машинально провел рукой по голове и услышал краем уха возбужденное перешептывание солдат.

– Смотрите… это он… глядите… весь поседел!..

Загудела тепловая пушка, обдувая гостей с приличного расстояния. Толстяк нервно ходил, потирая пальцы, и явно мерз. Семья вообще оказалась очень плохо экипирована для бегства. Ни комбинезонов, ни вообще какой‑либо теплой одежды, только просторные хламиды – пижонские пародии на нормальные меховые шубы. Зато обилие каких‑то висюлек, побрякушек, перстней…

Холанн глубоко вдохнул и шагнул за черту, отделяющую уже более – менее привычный мирок Волта от опасного и зловещего Ахерона. Несколько мелких снежных смерчей – не выше колена – заплясали вокруг, увиваясь вокруг ног. Шорох ветра и гудение пушки отнесли в сторону первые слова.

– Кто ты такой! – брюзгливо, злобно – пискляво повторил толстяк. Хотя нет… прозвучало это отнюдь не как вопрос. Скорее, как попытку сразу поставить на место мелкую сошку. Ранее Холанн был бы оскорблен и унижен, но сейчас ощутил только что‑то вроде брезгливого и очень слабого любопытства. Голова коменданта была занята совсем иными думами…

– Назови себя по форме! – возопил толстый, а тетка в дорогих мехах забормотала что‑то про совсем охамевшую челядь, забывшую свое место.

– Я Уве Холанн, комендант базы, – негромко произнес Уве. – А кто вы?

Голос его чуть дрожал – похоже, счетовод простудился, дыша полной грудью. Но прибывшие истолковали это по – своему. Подзуживаемый супругой, что призывала "показать этому его место", толстяк окончательно утвердился в осознании своей божественности. Он не обратил внимание ни на странный блеск в расширенных зрачках Уве, ни на мертвенную бледность лица.

– Я из администрации губернатора Теркильсена! – с напыщенной важностью провозгласил жирный, растопырив пальцы так, словно намеревался нанизать на каждый еще по перстню. – И мое имя тебе без надобности, мелкий служка! Я прибыл из самого Адальнорда!

– Это… интересно, – заметил Холанн, и администратор замер с открытым ртом на середине фразы.

– Что в Адальнорде? – поинтересовался Уве.

Теперь в концерт недовольных вступили и великовозрастные дети. Говорили они так же пискляво и одновременно громко, как отец. Но комендант уже не вслушивался. Слуга в окровавленной ливрее осторожно потянул господина за широченный рукав. В отличие от своих спутников, телохранитель – пилот с самого начала очень внимательно присматривался к коменданту и, похоже, заподозрил что‑то нехорошее. А может быть просто адекватно оценивал происходящее и понимал, что здесь и сейчас не лучший момент для демонстрации высокомерного превосходства. Впрочем, толстый его игнорировал и, приняв величавую позу, задрав тройной подбородок к самому небу, возвестил:

– На помойку у тебя база похожа, комендант!

Последнее слово было процежено сквозь зубы с такой брезгливостью, словно говоривший опасался дышать с Холанном одним воздухом.

– Значит, так, слушай внимательно. Расчет пушки, который в меня стрелял – немедленно сюда, при мне всем по двадцать плетей. Для меня и семьи – помещение… какое у вас тут приличное? Вызовешь с орбиты мой челнок. БЫСТРА!!!

В конце речи жирный сорвался на фальцет, что сильно понизило эффект тирады. Краем глаза Холанн увидел, как отделение солдат, стороживших участок стены и проход, навострили уши. Сержант подобрался, явно ожидая от коменданта возможной команды. А еще неподалеку остановилась… да, это была Туэрка Льявэ. Она торопилась к штрафникам, что драили бронетехнику, но, заметив Уве, сбавила шаг и сделала небольшой крюк в сторону геликоптера.

Уве безразлично пожал плечами и сказал:

– О вас позаботятся. Прежде необходимо пройти карантин. Ждите здесь, я пришлю медика, он организует все необходимое.

Повернувшись, счетовод шагнул прочь, почти сразу забыв о существовании геликоптера с гостями. И в этот момент в спину ему ударило хлесткое:

– Ты мелкий червяк, забывший свое место! Я требую уважения! И выполнения приказов, немедленно! Ну, чего стоишь?

Уве развернулся всем корпусом и мертвым голосом спросил:

– Что?

Холанн сделал шаг навстречу адальнордцу и внимательно всмотрелся в узкие щелочки глаз. Два месяца назад он и помыслить не мог о том, чтобы просто разглядывать столь высокопоставленную персону, тем более смотреть ей прямо в глаза. Но с тех пор многое изменилось. И там, за толстыми веками, морщинистыми. как у орка, счетовод увидел страх. Бездну застоявшегося ужаса и неуверенности, с которыми толстый администратор пытался справиться единственным известным и посильным способом – через унижение других. На секунду Уве стало его почти жаль.