Текст книги "Символ Веры (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Соавторы: Алиса Климова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Уголино неожиданно стукнул по столу сухоньким кулачком. Жест был слабым и со стороны мог бы показаться смешным, но в ушах Александра отозвался стуком гвоздя по гробовой крышке.

– Ты не понимал, сколько сиятельных мозолей оттоптал одним махом? – теперь уже седой старец повысил голос. – Ты не понимал, что загнал их в угол?!

– Да, я не предусмотрел ... такой реакции ... – мерзкий привкус унизительной горечи стал невыносим, Морхаузу смертельно хотелось прополоскать рот хорошим вином или хотя бы сплюнуть. – Но и они...

Он умолк, понимая, что сбился на жалкие оправдания, и, наконец, опустил взгляд. Уголино мог бы потянуть паузу, дотаптывая просителя, но милосердно не стал.

– Ты показал себя слабым, – с ледяным спокойствием сказал ди Конти. – Твои враги обыграли тебя на твоем же поле, твоими же камнями.

Морхауз сжал кулаки. Видя это, старик усмехнулся.

– Или ты думал, что увлечение го останется тайной? Ей-Богу, Александр, лучше бы ты играл в японские шахматы, по примеру Боскэ. Впрочем, мы отвлеклись… Гильермо выжил, но не твоими заботами, поэтому сейчас ты измерен, взвешен, и очень близок к ... признанию легким. Это печально. Однако гораздо печальнее то, что к твоему неудачному проекту причастен и я. И соответственно я тоже стал более легким. Ты понимаешь это?

– Да, – глухо отозвался Морхауз, не поднимая глаз.

– Поэтому второго чуда не будет. Мне еще предстоит выправить ущерб, который понесла моя gloria от такого провала.

Александр сидел молча, постукивая ногтями по столу в рваном, дерганом ритме, очень быстро. Возможность отказа он рассматривал, однако искренне надеялся, что до этого не дойдет, без помощи ди Конти шансы отыскать Франца и Гильермо на Юге сильно падали. И это в ситуации, когда враги шли по следу, и каждый час промедления мог оказаться фатальным.

– Для тебя еще не все потеряно. Как говорят, «finis coronat opus». Я бы добавил лишь tantum, ибо только конец венчает дело,  – негромко, однако очень веско вымолвил ди Конти, чётко выделяя слово «только». – Решишь этот вопрос, и возможно нам снова найдется, что обсудить. Помогать победителю, особенно тому, кто вырвал победу в безвыходных обстоятельствах – легко и приятно. Мне нравился твой протеже. Из него мог получиться хороший первосвященник и наместник Иисуса Христа.

«Нравился», «мог» – Уголино говорил о Боскэ в прошедшем времени. Морхауз машинально отметил это.

– Если не сможешь... что ж, я могу посодействовать, чтобы ты отправился в приличный монастырь где-нибудь на юге Мексиканской Империи, в место поспокойнее. На севере там сейчас слишком страшно, картели понемногу открывают для себя нефть, а этот товар, похоже, станет прибыльнее кокаина. Большего не жди.

– Я понял, – устало сказал Морхауз.

– Это хорошо. Не стану желать удачи, на нее тебе полагаться не стоит. Не скажу, что верю в тебя, это было бы недостойной ложью. Но будущее покажет. Прощай.

Морхауз не стал провожать Уголино, как того требовали правила вежливости и статус гостя. Впрочем, итальянец этого и не ждал. После ухода ди Конти кардинал-вице-канцлер глубоко задумался. Наконец он вызвал секретаря.

– Ваше преосвященство?

Фра Винченцо выглядел не лучшим образом – щегольская рубашка, которую не меняли несколько дней, измялась, подернувшись складками. Бородка свалялась и скривилась набок, словно у Люцифера в модной постановке Opéra de Paris. Длинные волосы чуть лоснились и требовали мыла. Морхауз на мгновение ощутил жалость к секретарю, который уже не первые сутки обходился без сна, но поймал и задушил ее без всякого снисхождения. Претерпевать неожиданные испытания – долг верного слуги. За них он будет должным образом вознагражден. Но после, когда кризис успешно завершится.

Когда ... если ...

– Ваше Преосвященство... – секретарь ненавязчиво указал, что пауза затягивается.

– Дело плохо, – неожиданно для себя признал Морхауз. – Пока не фатально, но очень, очень плохо.

Винченцо лишь кивнул, соглашаясь, что – да, плохо.

– У меня есть люди и деньги, – продолжил Морхауз. – Но нет возможности быстро конвертировать их в связи, разведку и пинкертонов на Юге. Настолько быстро, чтобы скрыть от глаз наших врагов. Это дни, может быть и недели. А противники и так имеют фору. Мне необходим доверенный человек на месте. Тот, кому я могу верить, как себе.

Винченцо снова кивнул.

– Я знаю, что путешествия и поиски – не твоя стезя. Прежде такими вопросами занимались Байнет и Франц. Но их сейчас нет с нами...

Секретарь перекрестился, без рисовки поцеловал маленький серебряный крест. Франца он недолюбливал, а вот сумрачного шведа искренне уважал, как человека дела. Смерть Андерсена была тяжелой утратой. Про себя Винченцо подумал, что если языческие боги существуют, то сейчас Байнет не в раю, а у престола Одина, с мечом в руках.

– От того, сумеем ли мы найти Боскэ, зависит моя судьба, – сказал Морхауз, надеясь, что это звучит не слишком пошло и высокопарно. Тем более что фактически все так и обстояло. – Твоя тоже, потому что в опалу я отправлюсь со всей …

Он хотел сказать «свитой», но решил, что это было бы не уместно.

– ... Со всем аппаратом. Поэтому... я рассчитываю на тебя.

Винченцо кивнул в третий раз и впервые позволил себе замечание:

– Возможно, это сыграет нам на пользу. Если от меня не ждут особенных подвигов, самое время их совершить.

– Да, надеюсь. У тебя будут все полномочия, которыми я могу наделить кого-либо, – продолжил кардинал. – Ты станешь моей тенью, разве что без сана. Сейчас я напишу несколько рекомендательных писем, с ними ты сможешь войти куда угодно. Неограниченный кредит во всех банках, наличные в банкнотах и золоте. Любые расходы, любые обещания от моего имени, все, что сочтешь нужным. Сопровождение и телохранителей подберешь сам, это не должно проходить через мой секретариат...

Морхауз не сказал этого вслух, но «я больше никому не могу доверять» прозвучало вполне отчетливо. Кардинал снова сжал кулаки, с болезненным наслаждением представляя, что он сделает с ренегатами, когда найдет их. Но это после... После.

– Найди Франца и Гильермо, – очень тихо сказал, почти попросил Александр. – Найди и спаси нас. Cum Deo, с Богом.

Глава 16

Вагон был очень стар и насчитывал лет семьдесят, а то и больше. Он пришел из тех времен, когда современные купе и нормальные раскладные полки еще не придумали, а многоместные вагоны представляли собой ночлежки на колесах. По вечерам начиналась суета с извлечением специальных держателей, на которые вешались занавески, привинчиванием дополнительных панелей и так далее... Таким образом, сидячие места превращались в гробоподобные спальные конурки, отвечающие требованиям как анатомии, так и общественных приличий.

Шли годы, вагон изнашивался, опускаясь все ниже, от курортных рейсов трансальпики и трансиберики для европейской элиты до третьеразрядных балканских направлений. Внутреннее убранство приходило в упадок, ломалось и просто растаскивалось. В конце концов, от покинувшего Европу дома на колесах осталась только добротная коробка, все же остальное пережило удивительные трансформации.

Первое, что бросилось в глаза, когда Гильермо немного пришел в себя – здесь не осталось ничего деревянного, кроме разве что пола и внешних стен. Все остальное давно было заменено на жесть, эрзацы из прессованных опилок и всевозможный целлулоид.

А второе впечатление ударило уже не по глазам, а прямо в нос, буквально нокаутируя. Гильермо не был особо брезглив, однако всю жизнь прожил в местах, где люди стремятся соблюдать основные критерии чистоты и гигиены. От строгости монашеской жизни – к вышколенной стерильности дорогих отелей и эксклюзивного транспорта. Поэтому обычный запах дороги, дыма, скверной пищи и множества немытых людей, прошедших через вагон за десятилетия, показался Леону невообразимым и непереносимым. На третий день путешествия он наконец подавил регулярные рвотные позывы, однако по-прежнему старался дышать преимущественно ртом.

Франц переносил дорогу существенно лучше, тут сказывались и опыт, и куда большая «социальная гибкость», как сказали бы бихевиористы школы геноссе Фройда. Впрочем, и кардинальского приспешника совершенно очевидно придавили необычные обстоятельства. Однако не настолько, чтобы парализовать, как Леона.

Размеренно стучали колеса, отбивая на стыках вечный ритм железной дороги. Два частых стука, короткая пауза, и все снова, снова, и снова... Гильермо подтянул колени к подбородку и обхватил их руками. Он понимал, что со стороны выглядит смешно и нелепо, как ребенок, что испугался чудовищ в шкафу, однако ничего не мог с собой поделать. Леон смертельно боялся. Покушение, убитые враги, гибель Байнета, последующее бегство, встреча с бандой жутковатых маргиналов... запах свежей человеческой крови и сгоревшего пороха – все эти события буквально сплавились в сознании Гильермо сплошной маской ужаса. И даже вернейшие друзья – вера и молитва – не могли помочь. Потому что одно дело – думать о всеблагой любви Господней в скромной келье, где все знакомо, понятно и предсказуемо наперед. И другое – пытаться найти утешение в литании, отгоняя настойчивое видение красных пятен на груди раненого Андерсена. Или красно-серых капель, хлестнувших из головы застреленного убийцы.

Боскэ тяжело сглотнул, подавляя очередную волну горьковатой желчи. подступившей почти что к основанию языка. Подумал, что таким манером через день или два он сможет даже немного поесть, не рискуя снова опозориться. Постарался отвлечься и подумать о чем-нибудь другом.

– Леон, пожалуйста, сядьте, как положено, – процедил сквозь зубы Франц. – Мы обращаем на себя внимание.

Гильермо хотел было ответить, что сейчас он никак не обращает на себя ничье внимание, потому что божьи люди находятся в закрытом купе на двух человек размером примерно с келью для покаяния. Но подумал, что не время и не место. Вид у Франца был слишком измотанный и нервический.

Боскэ молча вытянул ноги и сел, сложив руки на груди в машинальном жесте самозащиты, почти обхватив себя. Франц лишь тяжело вздохнул и поправил старую драную занавеску, прикрывающую окно с мутным бельмом запыленного и треснувшего стекла. Ветер снаружи сменился, и клубы дума от паровозной трубы накрыли вагон. Тяжкий, специфический запах топки и горелого угля заполнил купе. Гильермо склонил голову, пряча нос и рот в воротнике халата – беглецы по-прежнему оставались в том, что успели надеть. От халата ощутимо несло рвотой, однако вонь от всего вагона и паровоза казались Боскэ еще более отвратными.

– Пойду, поговорю с нашими ... спутниками, – предупредил Франц.

Боскэ молча кивнул. На самом деле суть сказанного пролетела мимо него, потому что будущий понтифик пытался решить тяжелую жизненную дилемму. Природа все настойчивее требовала отдать ей долг выпитого, однако сама мысль о том, чтобы еще раз посетить вагонную уборную казалась Боскэ сродни добровольному нисхождению в ад.

Открыть и закрыть тонкую фанерную дверь оказалось делом непростым. Сначала ее пришлось чуть приподнять, затем переместить в нужное положение, протиснуться наружу, повторить ту же операцию в обратном порядке, с внешней стороны. Напоследок Франц глянул в сторону Гильермо, печально скрючившегося в углу купе. Подумал с легким оттенком жалости, что немолодой уже монах не заслужил такой участи – оказаться в положении гонимого беглеца, в старом вонючем вагоне, в окружении тряпья, нищебродов и банды наемной сволочи. Но затем Франц подавил огонек сострадания, решив, что для нее еще найдется время.

Они все были здесь, восемь человек, считая главаря и его спутницу – не то заместителя, не то любовницу, а может и то, и другое сразу. Вообще вагон изнутри походил на тренировочную версию ноева ковчега, то есть был набит всевозможными тварями земными, от людей до птиц в плетеных корзинах. Все они как-то делили старый вагон, наполовину разгороженный узкими пеналами купе, а наполовину свободный от любой обстановки. Собственный скарб путешественников – как правило, туго набитые баулы, брезентовые сумки-tasche немецкого образца и корзины – здесь был и постелью, и сиденьем, и столом. Франц хоть и являлся опытным путешественником, раньше в жизни не поверил бы, что столько людей с поклажей могут не только разместиться в обычном Fahrwerk, но и относительно свободно в нем перемещаться.

Главарь банды как раз стоял у окна, всматриваясь в унылый пейзаж – сплошь пустоши в желто-серой гамме. При виде его мрачной щетинистой физиономии Францу сразу расхотелось общаться, однако отступать было как-то не с руки.

– Добрый день, – нейтрально зашел кардинальский посланник.

– Добрый, – неопределенно отозвался наемный сопроводитель, глянув на гостя исподлобья и склонив голову. Голос у него был не слишком приятный, как и ощутимый акцент во французской речи. Словно шилом по стеклу водят. И взгляд...

Вообще вся банда Франца сильно нервировала и даже пугала, хотя, разумеется, он это всеми силами скрывал. То были люди иного мира, с которым монах сталкивался очень редко и по суровой необходимости. Вот Байнет оказался бы здесь на своем месте.

Байнет...

Франц опять вспомнил мрачного и сурового коллегу. Вспомнил с куда большей теплотой, чем это случалось при жизни воинствующего коллеги. Да, Андерсен здесь чувствовал бы себя уверенно и уместно.

Предводитель банды счел тему исчерпанной и снова отвернулся к окну, куда в этот момент как раз бросило особо черный и вонючий клуб угольного дыма. Франц поежился, стараясь понять, что сейчас следует сделать или сказать.

«Хольг», как называли главаря его же спутники, вообще производил немного странное впечатление. Наметанный глаз Франца ловил слабые, едва заметные признаки хорошего воспитания и, пожалуй, что безоблачного детства. Построение фраз, отношение к этой его «Родригес», более-менее правильная речь. Однако при этом Хольг выглядел абсолютно естественно и на своем месте в окружении «ганзы». Если когда-то он и происходил из bonne famille, то определенно многое случилось с той поры. Достаточно для того, чтобы человек с хорошим воспитанием вписался как влитой в компанию из нескольких сомнительных белых, двух совсем диких негров, какого-то араба и даже – Господи, помилуй – китайца.

Словно желая наглядно проиллюстрировать мысли Франца, один из означенных белых – рыжий здоровяк с безумным взглядом выкаченных глаз в кровавых прожилках – смачно высморкался себе под ноги. Араб внимательно посмотрел на монаха, и Франц машинально отметил, что восточный человек, похоже, подводит себе веки косметикой. Или это у него такие черные мешки под глазами. Молодая женщина с неровной стрижкой – дешевая версия модного парижского «каре» – и взглядом не то проститутки, не то убийцы, подмигнула Францу. А может и не подмигнула, а просто моргнула... в любом случае выглядело это пошло и двусмысленно.

Желание переговорить с главарем окончательно угасло, Франц пробормотал себе что-то под нос, не столько ради того, чтобы оказаться услышанным, сколько просто обозначая некий диалог. И ретировался в купе, которое Хольг и его спутница предоставили клиентам.

Заскрипела водворяемая на прежнее место дверца, подвешенная к двум старым разболтанным петлям. Тихо звякнуло – изнутри опустили крючок, стараясь тихо запереться, но не принимая во внимание отличную звукопроводность прессованных опилок.

– Странные они, – негромко, лишь для ушей Хольга сказала Родригес, вставая рядом.

– Да, – лаконично согласился командир.

– Мне кажется, я где-то его видела... – нахмурилась девушка. – Совсем недавно.

– Лысого? – уточнил Хольг.

– Нет, второго. Он похож на кого-то ... То ли на портрет в газете, то ли еще что. Никак не могу вспомнить.

– Главное, чтобы у него нашлись деньги, – прагматично вставил Хольг.

– Все-таки ты слишком быстро с ними связался. – Родригес еще понизила голос. чтобы сомнение в приказе командира точно не достигло ничьих ушей. – Наличных то у них больше нет, одни обещания.

– Полторы сотни франков мы с них сняли, – усмехнулся фюрер. – Деньги не слишком большие, зато легкие. Если помнишь, мы начинали с меньшего.

Девушка брезгливо скривилась, и Хольг был готов поклясться, что вспомнила она отнюдь не первые контракты, которые заключала маленькая банда из трех человек – одноногий калека, бездомная эмигрантка из Мексики и прибившийся к ним демобилизованный англичанин, тихо сходящий с ума от последствий контузии. Фюрер никогда не спрашивал, чем занималась Родригес до их встречи, а она никогда не упоминала ни словом, ни намеком. Каждый из них сохранял свое прошлое под замком, как благопристойные наследники – дневники дедушки, сколотившего семейное состояние на пиратстве и рабах.

– Обманут, закопаем, – тихо и очень буднично подытожил Хольг. – Все равно нас скоро здесь не будет. И никто не станет особо искать двух святош, которые украли церковную казну или оприходовали какого-нибудь мальчика.

Девушка покачала головой с явным осуждением. Родригес, несмотря на специфику работы ганзы и набор личных покойников, оставалась истинной католичкой, она не одобряла непристойных намеков в адрес служителей культа. Хотя, конечно, бредовая история лысого, шитая белыми нитками и явно придуманная на ходу, могла прикрывать все, что угодно. Хольг заметил это осуждение и не стал развивать свои предположения о сущности двух темных беглецов, которым понадобилось сопровождение «куда-нибудь».

– Пальмира место людное и шумное, – продолжала сомневаться Родригес. – Там это будет сложновато...

Хольг спрятал кривую ухмылку, пригладил обозначившуюся бороду. Глянул по сторонам, убеждаясь, что никому в набитом под завязку вагоне нет дела до тихой беседы. В том числе и остальной ганзе.

Максвелл сидел, обхватив голову руками и мерно раскачиваясь – верный признак обострения мигрени. Скорее всего к вечеру не помогут и таблетки, рыжий полезет в драку, придется разнимать, пока не убил кого-нибудь или сам не получил нож в спину. Хохол спал, замотав голову курткой, как опытный заключенный. Пулеметчик вообще мог спать всегда и в любом положении, невзирая на шум. Время от времени Кот, не просыпаясь, подергивал руками и нервно шарил, словно пытаясь найти верный пулемет, проданный скопом вместе с прочим добром. Негры завернулись в свое тряпье и сидели тихо, как мыши. Один безучастно взирал в пространство. Другой с благоговейным видом крутил в руках «сокровище» – невесть где подобранный (а может и сорванный) листок со старой рекламой кокаиновых капель от зубной боли.

Чжу и Мунис играли в карты, осторожно, чтобы засаленные картонки не расползлись окончательно. Карты у Муниса были старинные, еще прошлого века, в популярном тогда «немецком» стиле, когда скелетики и черепа лепили на все подряд, от этикеток до детских открыток. Сириец считал их своим талисманом на удачу, хотя все время проигрывал.

Убедившись, что в подразделении царит умеренный порядок, а Максвелла придется реанимировать, Хольг наклонился к самому уху спутницы и прошептал:

– Только мы не поедем в Пальмиру.

Пару мгновений Родригес обдумывала услышанное, а затем бледная улыбка скользнула по ее лицу. Блондинка ничего не сказала, лишь кивнула в знак понимания.

– Завтра утром сойдем в одном городишке, – тихий голос фюрера бесследно тонул в вавилонском гаме нескольких десятков людей, которые говорили, стенали, храпели, ругались на добром десятке языков. – Там есть городок с банком. Как раз лысый денег снимет, если у него в самом деле есть счет. А если нет, кругом глушь и запустение...

Оба – и мужчина, и женщина – понимающе переглянулись, не тратя лишних слов на обсуждение очевидного.

– А затем скакнем мотрисой на запад, чтобы запутать следы. И неподалеку от Хомса пересядем на «пузырь». Билеты я взял в Бейруте, на предъявителя. Только оружие сдать придется в пломбированный багаж.

– Дирижабль? – не веря своим ушам, шепнула девушка.

– Да, – покровительственно ухмыльнулся фюрер. – Заслужили. Не хочу трястись через континент на «железке». Полетим вторым классом, как нормальные люди. Как раз денежки святош закроют расходы.

– А ... этих? – Родригес неопределенно качнула головой, но Хольг понял, о ком речь.

В дальнем углу начался какой-то скандал. Большая часть пассажиров смолкла, с интересом наблюдая за бесплатным представлением. В углу визжали тонким женским голосом и кажется кого-то уже драли за волосы. Заплакал ребенок.

– Черных придется сунуть в трюм, – пояснил фюрер. – И Чжу с ними. Выше грузовой палубы их даже с билетом не пустят. Провезем по тарифу всякой зоологической живности, я узнавал, там можно.

– Жаль, что он китаец, – вздохнула Родригес.

– Что поделать, не судьба, – согласился Хольг. Может предъявить рекламацию боженьке, который его таким создал.

Родригес насупилась и обозначила движение, словно намереваясь шлепнуть командира по губам. Хольг криво усмехнулся и качнул головой – дескать, извиняюсь.

– Надо этих ... – фюрер дернул щекой в сторону купе. – Накормить или хоть напоить. Им еще расплачиваться. И глянь, может у тех... – новое движение обозначило вагон в целом. – Какая-то хламида найдется за пару монеток, чтоб почище. Надо седого переодеть. И вымыть.

– Сделаю, – поняла Родригес.

Похоже, китаец неожиданно проиграл сирийцу, поскольку Чжу необычно громко и резко выругался. Радист ганзы в сердцах шлепнул картами по фанерному сундучку одного из негров, который забрали в качестве игрального столика. Мунис в ответ повысил голос, требуя бережного отношения к талисману и вообще к исторической ценности, которой еще его почтенный дедушка зарабатывал на жизнь достойным и честным шулерством, да продлил бы Аллах годы почтенного, не помри он (то есть дедушка) давным-давно.

За тонкой дверью Франц смежил веки, пытаясь хоть немного подремать, а Гильермо снова сжался в клубок. нужда становилась все сильнее, однако монах никак не мог себя заставить выйти наружу, к ужасным людям, которые больше походили на зверей и безбожных ассириян, привычных к убийствам и грабежам. Людям со злыми глазами и черными душами.

Самым отвратительным и нестерпимым было осознание своей душевной слабости при полной неспособности ее превозмочь.

Гильермо спрятал лицо в складке сутаны, надеясь, что Франц не заметит непрошеных, позорных слез стыда и презрения к самому себе.

* * *

Мариан не пользовался и соответственно не держал в конторе никаких арифмометров и прочих железных чудес. Кроме того он никогда не записывал математические операции. Еще в юности, начиная мелким подручным у скупщиков, Белц учился у китайцев, которые полагались только на собственную память и пальцевый счет. Со временем, когда пришлось считать числа большие, чем десять тысяч, Мариан перешел на абак, только не французскую «нумерику», а опять же китайский, с семью шариками на проволоке вместо десяти.

Это было удобно – быстро, надежно, не оставляя никаких следов. Каждый день Белц считал, сопровождая процесс тихим стуком костяшек абака. Приход, расход, необходимые траты, возможная прибыль, практическая прибыль... Едва слышный шипящий звук, с которым желтый шарик скользит по проволоке, а затем легкий стук столкновения. И снова, еще быстрее, тысячи, десятки тысяч операций, день за днем, год за годом. Звук абака становился звуком денег.

Белц подбил последнюю операцию, суммировал итог, покатал его в голове, словно опытный дегустатор глоток хорошего коньяка на небе. Еще раз перепроверил сквозным просчетом, как синкретический аналитик сверяет общий баланс картельной бухгалтерии. Мариану нравилось думать, что в такие моменты он становится сродни великим именам вроде Саула Дагенхема или новой звезды синкретического анализа – Георга  Пэриш-Локка. Пусть масштаб несравним, но суть одна.

Итог не изменился, что радовало.

Мариан откинулся на спинку кресла и покрутил на пальце перстень. Хотел было зажечь сигару, но передумал. Душа требовала какого-нибудь широкого жеста, но разум властно напоминал, что до завершения дня еще остается несколько часов и не время для излишеств. Белц ограничился тем, что налил себе полный стакан настоящей «ледниковой» воды и выпил его, не спеша, до капли, смакуя будто вино. Впрочем, хорошая вода в Шарме стоила дороже любого алкоголя.

Из-за спины возник мальчишка, выполнявший роль посыльного и одновременно мажордома. Мелкий прислужник зашептал на ухо патрону, и с каждым словом Белц все больше мрачнел, машинально постукивая опустевшим стаканом по столу.

– Впускай, – наконец приказал скупщик, отставив стакан. Мальчишка испарился. Белц щелкнул пальцами, махнув в сторону двери. Колыхнулась портьера в углу кабинета – скрытая охрана бдила. Впрочем, это было слабым успокоением.

Неожиданный и не слишком жданый гость ступил в дверной проем. Среднегго роста и очень широкий в плечах, от чего казался квадратным. С бритой налысо головой в маленькой шапочке-ермолке. И со знаменитым жужжащим ящиком за плечами, отчего пришелец казался еще более квадратным. Белц много слышал о том, кто шил куртки на заказ, чтобы прикрыть искусственный горб, но лично видел впервые. И посмотрев прямо в глаза гостя, понял, что предпочел бы никогда не видеть впредь.

– Здравствуйте, – негромко и очень вежливо сказал визитер. – Меня зовут Ицхак Риман. Я хотел бы попросить вас уделить мне несколько минут. Прошу прощения, что не уведомил заранее о визите.

– Наслышан о вас, – Мариан решил, что чуть-чуть уместной лести здесь не помешает. – Прошу, садитесь. Мы здесь без условностей.

Риман сел, привычно сместившись на краешек сиденья, чтобы не мешал ящик за спиной. Чуть наклонился и внимательно посмотрел на чернокожего скупщика.

– Это не частный визит, в данный момент я представляю «Деспер» и действую от лица нанимателя, – так же вежливо предупредил Риман.

Белц скрестил пальцы и повернул перстень бриллиантом внутрь.

– Я слушаю.

– Постараюсь быть кратким и не занимать ваше время сверх необходимого. Итак...

Риман обвел взглядом забитый добром кабинет Белца, чуть задержался на портьере, недвижимой, словно вырезанной из мрамора. Понимающе улыбнулся самыми краешками губ.

– Я ищу команду наемников. Семь или восемь человек. Белые и цветные. Одна женщина. У меня есть хорошие друзья, которые вспомнили, что время от времени похожие люди появлялись в Шарме. В компании с вами, господин Белц. Пожалуйста, помогите мне их найти.

Мариан поджал губы. Ситуация получалась некрасивая и неоднозначная. С одной стороны он не был ничем обязан Хольгу. С другой, вот так с ходу сдавать бывшего партнера, пусть и малого ранга – не полезно для репутации. С третьей...

В общем, предложение требовало времени для обдумывания, однако времени как раз не было. Отыгрывая несколько секунд на раздумье, Мариан взял счеты и перекинул несколько костяшек. Привычные действия немого успокоили нервы. Риман сидел неподвижно, с видом благостным и терпеливым, однако Белц не обманывался насчет сего благодушия. Перед ним сидел кровавый упырь и страшная легенда. Спровадить как можно быстрее эту тварь в людском обличье, пусть даже ценой слухов и шепотков за спиной – благо.

– Я понимаю, что это слишком много для дружеской услуги, – Риман истолковал паузу по-своему. – И готов возместить определенные ... издержки. Когда, пользуясь вашей помощью, найду означенных людей.

Мариану захотелось сглотнуть, однако он стоически сдержался. Скупщик привык, что его защищает не только вооруженная братва, но еще больше – статус члена и ценного работника хавалы. Люди с пистолетами и турецкими скорострелами – в конце концов лишь  мишура. А вот система за спиной, способная мобилизовать капиталы и людей – это истинная сила.

И сейчас перед Белцем сидел человек, для которого вся эта сила была пустым звуком, лишь помехой на пути к некой цели. И этот человек терпеливо ждал ответа.

– Господин Белц, я знаю, что вы работаете на хавалу, – лысый в шапочке словно читал мысли. – Поэтому я ничего не требую, не угрожаю и вообще не уподобляюсь моему уважаемому коллеге. С которым вы на свое счастье не знакомы. Я всего лишь надеюсь на скромную услугу с вашей стороны. И эта услуга будет к тому же оплачена. Очень прошу, давайте будем вести себя как цивилизованные люди.

– Вы обратились не по адресу, – ответил Белц. – Эти ... исполнители давно уже не работают со мной. Несколько месяцев.

– Это не очень хорошо, – почти без паузы сказал Риман. – Но приемлемо. Расскажите, кто они, и куда отправились, когда ваше ... партнерство завершилось.

– Зовут Хольг, но это прозвище. Имени не знаю. Ганза занималась чистыми перевозками, никаких убийств, стрельба только по жесткой необходимости. Удачлив, осторожен...

Мариан кратко описал ганзу и ее членов, одного за другим, а затем не слишком удачный финал совместной работы.

– Отлично, – качнул лобастой головой Риман. – Я уже знаю куда больше, чем раньше, значит, мы не потратили впустую наше время. Итак, в конце концов, вы их кинули. Оставили без защиты, когда та понадобилась

– Нет, я...

– Кинули, – безэмоционально повторил Риман, и Белц осекся. – Что было дальше, и как ганза решала эту проблему?

Мариан позволил себе скупую улыбку, своего рода компенсацию за пусть небольшое, но все же унижение.

– Вам не понравится, – хмыкнул он. – С теми людьми говорить будет куда тяжелее. Они... не цивилизованные.

– Я постараюсь, – в тон ему ответил Риман, глядя прямо на скупщика немигающим взглядом. – Уверен, мы с ними найдем общий язык. Говорят, я очень хорошо умею подыскивать то наречие, которое собеседнику понятнее всего.

И вот здесь Белцу стало по-настоящему страшно.

Глава 17

Если бы Хольг мог увидеть станцию «Африка», один из двух главных опорных пунктов «Деспера», то был бы крайне удивлен и впечатлен.

Строго говоря, сама станция была разделена на две самостоятельные единицы. Одна – собственно форпост организации, где находились склады, арсенал, казармы, личная авиетка Римана. А в дополнение ко всему сейчас еще строилась площадка для нового чуда техники, стремительно шагающего по миру – геликоптера. Пока у «Деспера» был только один такой, и агрегат планировалось перегнать дальше, на форпост «Азия», но Риман считал, что за десантно-транспортными винтокрылами будущее частных армий.

Вторая часть – транзитный лагерь для организации специальных сафари, которые стабильно приносили организации около десяти процентов общей годовой выручки.

Чем же здесь мог бы впечатлиться Хольг, который однажды познакомился с вопросом, так сказать, «изнутри»? Ответ очень прост – организованностью. Здесь не было ни скучных охранников, нанятых по скромному ценнику субконтрактора с подержанным оружием. Ни беспутной молодежи, что старается успеть сделать как можно больше всевозможной дряни в единицу свободного от условностей времени.