Текст книги "Символ Веры (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Соавторы: Алиса Климова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

– Да, он все еще живет прошлым, – добродушно согласился Риман, как будто Солдатенков находился где-то очень далеко отсюда.

Олег сжал кулаки, но лысый убийца снова опередил его, на сей раз словом.

– Во-первых, мы хотели посмотреть на тебя вблизи, – сказал Ицхак с вполне искренним, неподдельным любопытством. – «Десперу» нечасто приходилось проигрывать. И надо честно признать, еще никогда нам не пришивали заячьи уши так эффектно.

Беркли мрачно шевельнул челюстью. Только теперь Олег заметил, что наемник все делает одной правой, а левая рука аккуратно уложена на колено, почти без движения.

– Я вас достал, – отметил Солдатенков с нездоровым блеском в глазах. – Крепко достал, отмыться будет трудновато!

– Не преувеличивай, – качнул стаканом Риман. – Это неприятно, да, но решаемо. Возьмем пару контрактов со скидкой, исполним их с показательной жесткостью, и наши провалы забудутся. Люди всегда помнят лишь последние события.

– Во-вторых, ты не задумывался над сменой профессии? – по контрасту с явно нездоровой рукой слова Беркли прозвучали особенно внезапно. Похоже «Скорпион» решил вернуть разговор в прежнее, деловое русло.

– Что? – растерялся Олег еще больше.

– Переходи к нам, – Риман скупо улыбнулся и отпил из стакана. – Заниматься тебе все равно больше нечем, разве что идти на полное содержание святош.

– Перейти?.. – тупо уточнил Олег, не веря своим ушам.

– Понятно, – вздохнул Фрэнк, проглотив октопуса. – Молодежь. Живет глупыми принципами.

– Перейти к вам? – переспросил Солдатенков. – Вы с ума посходили, оба?..

– Дружище, – Риман снова чуть заметно улыбнулся. – Это не слова человека, который пошел на прорыв через улицы Дашура. Это мелкий взгляд мелкого уголовника, контрабандиста с одним грузовиком. Смотри выше и шире. Да, были у нас разногласия, я почти добил тебя, твой снайпер подстрелил Фрэнка. Ну и что с того? Дела закончились, мы живы. Из тебя получился бы хороший кригскнехт, при должном опыте и обучении. И мы готовы тебя нанять.

– Меня? Или мою ... репутацию?

– Глупый, – Риман поморщился. – Зачем она нам? У нас есть своя. Да и нет у тебя никакой особой репутации.

– Неужели? – осклабился Олег.

– Молодежь, – ухмыльнулся Фрэнк. – Я говорил, он не поймет.

– Да, не понимает, – со вздохом согласился Ицхак и вновь обратился к Солдатенкову. – Друг мой, репутация – это длинная история успехов и поражений. У тебя ничего подобного нет. Ты не вел серьезных дел, не участвовал в серьезных делах, не оперировал большими деньгами. Так что у тебя только известность, как человека, который смог уйти от самого «Деспера». И если решишь остаться в деле, то путей у тебя немного.

Риман допил воду и отставил стакан. Проходящий мимо официант не то, чтобы взял, скорее изящным движением дематериализовал пустую емкость.

– А по большому счету – лишь один. Денег у тебя теперь больше, так что ты наверняка наймешь ганзу побольше и постараешься расшириться. И какое-то время с тобой даже будут иметь дело. Как раз благодаря той самой известности, о которой я упомянул. Ты будешь интересен, и тебя осторожно проверят на профпригодность. Но ты ведь лишь мелкий тягач и в серьезные дела вхож не был. Ты не знаешь людей, схем, специфики, проблем и всего остального. Провалишь пару сделок и либо потеряешь все деньги, либо тебя закопают. Или можешь пойти к нам на службу. Со временем, думаю, дорастешь до нормального офицера.

Олег помолчал, глядя в скатерть. Наемники в свою очередь смотрели на него, Риман с ироническим любопытством, Беркли прищурившись, поигрывая пустой вилкой.

– Хорошо, когда тебе обязан богатый и влиятельный человек, – наконец вымолвил Олег, все так же не глядя на собеседников. – Можно взять награду не только деньгами, но и возможностями.

– Ты о чем? – не понял Ицхак.

Солдатенков поднял глаза, и Риман чуть не вздрогнул, несмотря на весь опыт и выдержку. Один глаз Олега подернулся серой пленкой начинающейся катаракты, которую еще только предстояло прооперировать. Зато второй превратился в око смерти. Крошечное озеро беспредельной ненависти.

– Это были вы... – тихо сказал Солдатенков. – Это был «Деспер».

– Чего? – прищурился Фрэнк. Риман же все понял быстрее.

– Кажется, у нашего юного друга к «Десперу» особые и личные счеты, – задумчиво протянул Ицхак. – Я угадал?

– Три года назад, – Олег по-прежнему сверлил взглядом Римана, и тому было очень неуютно под лучом концентрированной, нечеловеческой злобы. – «Громов, Престейн и наследники». Золотые и платиновые россыпи. Это вас нанял Престейн.

– Надо же... – Риман улыбнулся одной половиной рта. Вторая осталась неподвижна, как у инсультника, и выглядело это жутко. – Кого ты там потерял?

– Людей, – Олег ограничился всего одним словом, но этого было вполне достаточно.

– Жаль, – сказал Ицхак без рисовки, просто отмечая факт. – Мы не афишировали свое участие, но я так понимаю, помогли связи святош?

Солдатенков молча и медленно кивнул. Он ждал, что наемник испугается или хотя бы вздрогнет, но ошибся. Риман и Беркли убивали за деньги слишком давно и слишком много.

– Жаль, – повторил Ицхак, промокнув губы салфеткой и небрежно бросив ее на стол. – Ну что ж, полагаю, предложение о найме больше не актуально. Хорошо, что не все твои спутники столь принципиальны.

– Кот решает за себя, – сказал Солдатенков. – Если считает, что готов служить вам, это его выбор. Он его заслужил.

– Ну-ну, – мягко и загадочно улыбнулся Беркли.

Наемники встали одновременно, как по команде.

– Бывай... солдат, – без особого дружелюбия, но и без всякой злобы напутствовал Риман. – Может и встретимся.

И уже в спину им донеслось обещание.

– Я вас убью.

– Что? – спросил через плечо Беркли. Риман не обернулся.

– Я убью вас, Деспер, – повторил Олег. – Слышите?

Совладельцы «Деспера» обменялись понимающими и снисходительными улыбками.

– Попробуй, – согласился, все так же, не оборачиваясь, Ицхак. – Будем ждать.

Кригсмейстеры уходили, плечом к плечу. Два старых соперника, чье взаимное недоверие так успешно двигало вперед «самую успешную коммерческую армию мира». А вслед им смотрел человек, чья безадресная ненависть наконец-то обрела зримое воплощение.

– Я вас убью, – повторил Олег. – Я убью вас, Деспер...

Наверху Олега ждали две записки фототелеграфа, доставленные пневмопочтой. В одной Хохол кратко извещал, что скоро его, наконец, выписывают из больницы, подлатали хорошо, и нехудо бы встретиться, перетолковать за жизнь и все остальное. В другой была только одна фраза хорошо знакомым почерком.

«Tengo culpa»

«Прости меня», по-испански.

Солдатенков понял, кого имел в виду десперовец, когда говорил о менее принципиальном спутнике.

Олег смял записку, уронил ее, глядя, как тонкий листок, кружась, опускается на мягкий ковер. Бесцельно походил по номеру, спотыкаясь о мебель. Галстук начал душить. Человек попытался снять его, но мешала булавка. В конце концов, Олег просто вырвал ее, разодрав воротник сорочки, стянул с шеи удушающую петлю. В груди, рядом с сердцем, потихоньку разгорался огонь боли. Человек сел, привалившись спиной к роскошной двуспальной кровати. Здоровый глаз жгло, больной же застыл в орбите, словно кусок льда. Олег провел руками по лицу, стер непрошенную слезу, однако на ее место выкатилась другая. И еще, и еще...

Сидя прямо на роскошном паласе, Олег тер глаза, словно школьник, стыдящийся показать слабость перед одноклассницами. Пока, наконец, не разрыдался по-настоящему.

«Я вас найду, я вас убью...» Как, должно быть, он был смешон для могущественных кригсмейстеров со своим размахиванием кулачками. «Деспер» снова выиграл, даже не напрягаясь, мимоходом и между делом.

Одинокий калека с изувеченным телом и душой, в окружении роскоши и достатка, плакал впервые за три года, понимая, что «Деспер» снова выиграл. И снова забрал у него все. По-настоящему все.

Утром следующего дня Хольг Зольден оставил за собой все прошлое. Он выписался из роскошного отеля, исчезнув без следа. О том, куда Хольг отправился дальше, мог бы поведать Антуан Торрес, однако Капитан не афишировал, кто и откуда приходит в Народный Антиимпериалистический Фронт.

Так началась кровавая и страшная вражда, замешанная на безграничной ненависти. Ей суждено было продлиться почти двадцать лет и унести жизни многих, очень многих людей...

Но это уже совсем другая история.

* * *

Гильермо послушно вытянул правую руку. Швея быстро пробежалась умелыми пальцами по шву, закрепляя края ткани булавками. Непрошеный лучик солнца скользнул по белоснежной ткани, заиграл на золотом шитье. Избранный папа отправится в camera lacrimatoria, чтобы выбрать одну из трех сутан разного размера. Однако Морхауз не собирался оставлять что-либо на волю случая, так что правильное облачение подшивалось заранее, в точности по фигуре.

– И о насущном... – церемониймейстер склонил голову, с крайне озабоченным видом открыл тонкую сафьяновую папку.

Гильермо молчал, поворачиваясь вокруг собственной оси соответственно командам швеи.

– Вам следует обдумать также еще один весьма важный вопрос, – сообщил церемониймейстер. – А именно, вопрос имени. Учитывая обстоятельства и сообразно консультациям, я порекомендовал бы вам принять имя Пия Двенадцатого. Дабы сохранить преемственность во всей полноте.

– Гильермо, – сказал будущий понтифик, опуская одну руку и поднимая другую.

– Простите... что?

– Гильермо, – повторил Боскэ.

– Осмелюсь возразить, – церемониймейстер явно колебался, разрываясь между почтительностью и необходимостью вразумления. – С учетом всех обстоятельств, определенно куда более уместным стало бы имя Пия...

– Разве все мы не равны перед Господом? – легко возразил Боскэ. – Разве он не читает всех нас подобно раскрытой книге, от первой и до последней буквы? Какая разница, чьим именем и номером я назовусь, если пред Ним я останусь тем же, кем и был?

– Ваше ... – церемониймейстер немного помолчал, собираясь с мыслями. – Неужели вы порицаете своих предшественников, которые ...

– Разве я сторож собратьям своим? – Боскэ не стал ждать окончания фразы. – Это их выбор, их решение. Я же был назван своим именем, под ним и намерен предстать пред Его судом, когда придет мой час. Я думаю, что Гильермо – звучит не хуже любого иного имени.

– Быть может, стоит хотя бы транскрибировать его на … более традиционный европейский манер? Скажем, Вильгельм. Вильгельм Первый?

Боскэ не ответил. Церемониймейстер машинально сглотнул, немного помолчал, избегая встречаться взглядом с будущим Гильермо Первым. Затем, после долгой паузы, наконец, решил, что не стоит сразу и явно перечить понтифику, а лучше на время сменить тему.

– Хорошо... – церемониймейстер извлек из папки пергаментный лист. – Тогда соблаговолите оценить свой личный герб. Его наличие – непременная традиция, коей уже много веков.

– Я помню, – Боскэ чуть усмехнулся своим мыслям. – Благодарю, это тоже не нужно.

– Не ... нужно?.. – церемониймейстер поперхнулся.

– Да, не нужно, с той же легкостью подтвердил Гильермо. – Я уже думал об этом. И мне представляется, что герб должен быть прост и сдержан.

– Вы ... – похоже, церемониймейстеру сегодня было суждено общаться главным образом растерянными паузами в попытках осмыслить услышанное. – Но ... есть же соответствующие каноны!

– Я знаю, – Гильермо старался говорить предельно доброжелательно, дабы не обижать собеседника чрезмерной суровостью. – В монастырской библиотеке была соответствующая книга. И я ее читал.

– Тогда ... не соблаговолите ли поделиться своим видением герба? – несчастный сделал еще одну попытку тактично донести до патрона всю неуместность его экзерций.

– Конечно же, соблаговолю, – улыбнулся Боскэ, снова разворачиваясь. – Самая простая форма щита, разделенная вертикальной линией на два поля.

– Я полагаю, основной цвет –  золото, символизирующее подлинно христианские добродетели?

– Нет. Это было бы слишком ... пафосно. Мне кажется, цвета «металлов» здесь вообще излишни, достаточно основных тинктур. Левое поле – эмаль «червлень», красный цвет. Это символ крови, что была пролита, дабы я достиг своего нынешнего ... положения. Знак храбрости, мужества и жертвенности, о которых не следует забывать. Правое поле – эмаль «чернь». Черный цвет символизирует печаль и траур, несовершенство жестокого мира, который я надеюсь изменить в силу своих скромных возможностей.

– И ... это все?

– Нет. Вдоль центральной линии, симметрично по обоим полям расположен простой крест лазурного цвета.

– Лазурь?! – церемониймейстер застыл, подобно соляному столпу, лицо его оплыло в гримасе безбрежного ужаса. – Но это невозможно! Эмаль может наноситься только на металл, а также наоборот, эмаль на эмали – вопиющее…

Бедняга замер, не в силах сразу подобрать подходящее слово для описания столь ужасающего поругания принципов.

– Я не дворянин, – мягко, с едва уловимой жалостью отозвался Гильермо. – Я слуга Божий. Крест цвета неба – это напоминание о том, что лишь Бог безупречен. Что в Господе нашем соединяются память об утраченном и мысли о грядущем. Скорбь и надежда, смерть и жизнь.

– Я ... запишу это, – церемониймейстер, похоже, оставил мысли о возражениях или решил вернуться к ним позже, в более удобный момент. Пальцы несчастного ощутимо дрожали.

– Запишите, – Гильермо кивнул, насколько позволял воротник с очередными булавками. – Пожалуйста, в точности, как я описал.

* * *

– Твой протеже еще интереснее, чем я думал. Так небрежно отмести основные каноны и традиции... причем с безупречной мотивировкой.

– Мы с ним еще вернемся к этому вопросу, – Александр Морхауз откинул назад голову, сложил пальцы, сомкнув самые кончики, «домиком».

– Скоро Святой Престол наконец-то обретет нового Верховного Первосвященника. Воистину, то будет славный день для всего христианства, – проскрипел старый кардинал-диакон, словно и не заметил пронизывающего взгляда Морхауза. Уголино склонил голову еще ниже, что в сочетании с общей сгорбленностью смотрелось как переламывание пополам.

– И мы знаем, кто станет у него за правым плечом, наставляя и уберегая ... от поспешных и ошибочных решений, не так ли? – с едва уловимой иронией уточнил ди Конти.

– Да, это так. Гильермо слишком неопытен... пока. Какое-то время ему понадобится определенное наставничество. Мудрый совет сведущего человека, – Морхауз говорил тихо, но твердо, не считая нужным в чем либо оправдываться. Но осадок все равно остался, словно ди Конти укорил его за что-то недостойное.

– Да-да, понимаю, – тихий голос Уголино таил хорошо скрытую насмешку, вроде и нет ее, но все равно чувствуется нечто.

– Вы что-то хотели, друг мой? – раздраженный Морхауз выразился крайне официально и строго.

– Нет, ничего особенного, – быстро сказал ди Конти. – Считайте это просто дружеским, ни к чему не обязывающим визитом.

– Как пожелаете, – согласился Морхауз, выпрямляясь еще сильнее. – К слову, коли мы встретились, кажется, пора обсудить вопрос ... компенсации ваших трудов. Кризис преодолен, не соблаговолите ли назвать цену своего участия? Как договаривались – без торга post factum.

– Нет, не соблаговолю, – усмехнулся кардинал Уголино.

– Как это понимать? – нахмурился кардинал-вице-канцлер.

– После долгих раздумий я пришел к выводу, что дело сие было в высшей степени богоугодно и принять за него вознаграждение – грех. Не ради мирских наград, но во имя веры трудились мы неустанно. Кстати, – деловито добавил ди Конти. – Я впечатлен. Ты очень эффектно отыграл партию и вернул своего Иону из утробы кита. В Дашуре пересматриваются правила ношения оружия. Совет фундаторов намерен запретить все, кроме пистолетов и револьверов. Во избежание.

– Дела Дашура пусть остаются в Дашуре, – Морхауз был раздражен и теперь не считал нужным скрывать это. – Уточним, ты отказываешься от вознаграждения за то, что помог мне добиться перевеса и провести кандидатуру Гильермо?

– Сама истина речет устами твоими, брат мой.

Морхауз смотрел на ди Конти сверху вниз, превосходя согбенного старика по росту раза в полтора. Но почему-то не чувствовал этого превосходства.

– Почему? – отрывисто бросил Александр. Он никак не мог избавиться от скверного ощущения, что старый прощелыга ди Конти видит нечто такое, что скрыто от взора самого кардинала-вице-канцлера. И втихую смеется над всемогущим Морхаузом, который теперь был, безусловно, самым влиятельным человеком во всей Церкви.

– Скажем так ... – голос Уголино шелестел тихо и бесплотно, как полет осеннего листа на ветру или легкий шаг кота на охоте – Я уже слишком стар. Мирская награда ценна, однако привлекает меня куда меньше, чем полвека назад. Теперь я нахожу удовольствие в событиях и людях, которые ими движут. Эпопея с Гильермо началась скверно. Однако в конечном итоге оказалась ... великолепна и доставила мне огромное удовольствие, как стороннему наблюдателю. Таким образом, я полагаю, мы в расчете.

– И это все? – еще более мрачно вопросил Морхауз.

– О, нет, – седой старичок улыбнулся в белоснежную бороду и прищурился так, что глаза его совсем укрылись в сетке морщинок. – Я рассчитываю на продолжение игры и надеюсь, что Господь наш милосердный продлит мои годы настолько, чтобы я смог насладиться кульминацией.

– Продолжения не будет, – жестко отозвался Александр. – Иногда противники одерживали надо мной верх. Но никогда – дважды. Praemonitus, praemunitus!

– Безусловно. Предупрежденный вооружен, так и есть. Но...

Морхауз ожидал продолжения фразы, однако ди Конти погладил бороду и с неожиданной ловкостью поднялся из кресла. Все с той же загадочной улыбкой ватиканский библиотекарь развернулся и очень бодро для своего ветхого вида зашагал прочь.

– Не провожай, – небрежно кинул через плечо ди Конти. – Твой секретарь, думаю, все устроит.

Александр лишь с грустью вздохнул, подумав, что ошибся. Нет здесь никакого двойного и тем более тройного дна. Просто старик уже совсем плох и начинает заговариваться в преддверии старческой деменции. Тяжелый, тяжелый год для пастырей Христовых...

Морхауз, как и почтительный фра Винченцо, не слышали тихого бормотания Уголино, который уходил, говоря сам с собой:

– Но гордыня застилает твой взор и скрывает очевидное.

Ди Конти остановился, перевел дух. И так же тихо, только лишь для себя, закончил мысли:

– Кажется, твой протеже так и не проникся игрой го, предпочитая японские шахматы?.. Думаю, мне стоит изучить их правила. Не беспокойся об «авиньонцах», Александр.

Тихий смех Уголино докатился до ближайших стен и умер, растаяв туманной дымкой на солнце вместе с последней фразой старика.

– Самую сложную партию ты будешь играть отнюдь не с ними.

Эпилог

– Вот и закончилась увлекательная история...

Бесплотный, сухой голос слепого старика повис в темноте. Стукнули четки.

– Строго говоря, с этого она только началась, – с легкой усмешкой поправил рассказчик. – Но это уже совсем другая повесть. И о ней в другой раз.

– Много времени прошло с той поры, Гильермо Первый, – вздохнул слепец, как будто искренне огорчаясь тому.

– Время властно над всеми нами, – нейтрально отозвался Папа. – Лишь Бог стоит над ним.

– И оно меняет всех нас, независимо от желаний и чаяний, – подхватил старик. – Время не пощадило и тебя.

Гильермо промолчал.

– «Кровавый понтифик», «Гильермо Всеалчный», «Самый бесчестный человек Ватикана», – перечислял слепой. – «Архипредатель»... Имя тебе – легион, и все они...

– Нелицеприятны, – снова хмыкнул Гильермо Боскэ. – Я знаю. И сейчас это неважно.

– Да, неважно, – повторил старик в темноте. – Уже неважно... Все имеет свое начало и свой конец. Истории прошлого закончились, и это возвращает нас к вопросу. Чего же ты хочешь?

Гильермо помолчал. Затем прошуршала одежда – понтифик склонился к самому уху собеседника.

– Об этом знали три человека, помимо меня. Один из них умер, но теперь посвященных снова станет трое, – негромко сказал Боскэ, и голос его упал до шепота. Или, если точнее, до призрачной тени самого тихого шепота. Лишь тот, кто много лет не видел света, и привык только слышать, мог разобрать отдельные слова.

Викарий Христа говорил недолго. И только тьма видела, что с каждой его фразой слепой террорист бледнеет. Но отнюдь не от страха.

Гильермо закончил и вернулся в прежнее положение со словами:

– Вот, чего я хочу.

– О, Господи, – выдохнул старик, сжимая целлулоидные самодельные четки с такой силой, словно они были спасательным канатом. – Правду говорили, ты определенно безумен.

– Неужели ты шокирован?

– О, да... – протянул старик. – Несомненно. Сначала ты меня заинтересовал. Сейчас же – поразил. Это безумно и одновременно слишком велико, слишком масштабно … и слишком практично для сумасшествия.

– Приятно слышать столь высокую оценку, – ровно и сдержанно отметил Гильермо.

– Что ж, теперь я знаю, чего ты хочешь. Но все еще не понимаю свою роль. Что ты хочешь от меня?..

– Я думаю... – Гильермо сделал паузу, и когда продолжил, голос его звучал почти мечтательно. – Я думаю, что «Морлоки» слишком долго дремали во тьме забвения.

Долгий протяжный свист прорезал темноту – слепой убийца выдохнул сквозь зубы.

– Неужели?.. – спросил он, и было непонятно, в чем суть вопроса. Было то несогласие со словами понтифика или же старик обрадовался вести? А может быть что-то иное, в любом случае это осталось тайной.

– Я хочу возродить и вернуть ужас высших классов, правителей мира, – сказал Гильермо, и каждое его слово падало, словно камень в омут.

– Ты ищешь справедливости?

– Мне не нужна справедливость. Солдатенков был прав – люди в ней не нуждаются. Чтобы совершить задуманное, мне нужны война, паника и смерть, – тихо сказал Гильермо. – Я хочу, чтобы мир вздрогнул от ужаса, и одно лишь слово «Морлок» снова наполняло бриллиантовые сердца невыразимым страхом.

– Да, страх... – машинально повторил старый и слепой человек, последний из «морлоков». – Как в прежние времена... Но ты не знаешь, как вернуть его, ты не знаешь, как превратить терроризм в театр ужаса. В искусство.

– Да. Поэтому я искал вас, хоть одного. И нашел тебя.

– Забавно... – проскрипел старческий голос. – Я думал, что наше бегство тогда, после экспресса, станет кульминацией. Мотоциклы, поддельные документы, Турция, перестрелки с полицией и пинкертонами. Взрыв дирижабля – почти как в фильмах Дэвида Уорка Гриффита. Странно, что я тогда выжил. Впрочем, благодаря этому мой след оборвался окончательно. Морлоки ушли, как и действовали – ярко, красиво, стильно. Кто бы мог подумать, что возможно, это всего лишь промежуточный финал? Затянувшаяся интерлюдия.

– Итак, ты со мной? – спросил Гильермо.

Ответом ему стал негромкий металлический лязг – морлок разрядил гранату.

– Если бы я верил в бога... – задумчиво произнес слепец. – Тогда, пожалуй, сейчас я был бы в раздумьях. Кто ведет тебя, Гильермо Первый? Это испытание или знак? Сатана искушает меня или Господь указывает новый путь?

– Но ты не веришь. А я не собираюсь будить веру в твоей душе. Всякий найдет свое место в Божьем Промысле, даже закоренелый грешник.

– Да, вполне возможно. И потому...

Номер девятнадцать вздохнул, распрямил плечи.

– Какими средствами я буду располагать?

– Больше, чем ты сможешь потратить, – сдержанно отозвался понтифик. – Недоброжелатели прозвали меня «Всеалчным», однако они сами не представляют, насколько близки к истине.

– Чтобы пролить много крови, всегда требуется много золота. Если оно у тебя в достатке, значит мы уже наполовину ближе к цели, – судя по тону, старик саркастически и одновременно понимающе улыбнулся. Девятнадцатый поднялся на ноги, быстрым слитным движением, только хламида взметнулась крыльями нетопыря.

– Что ж, нас ждет долгий путь и очень много тяжелой работы, – сказал морлок. – Однако награда будет достойной. Как говорил один мой коллега, «жуткая ночь наступит для богатых и толстых». Не обязательно верить в справедливость, чтобы карать по заслугам. И судьи войдут без зова.

КОНЕЦ

notes

Примечания

1

С некоторыми изменениями процитирован жж-юзер bohemicus.

2

«Бумажный звук» (фр.). Один из перспективных в свое время методов звукозаписи на бумажную ленту. Фотоэлементы считывали ленту и, в зависимости от расположения чернил на полосе подавали соответствующий сигнал. Ключевой бонус методики – распечатку звукозаписи можно было, например, публиковать в газетах.

3

От «carte numérique» (фр.) – «цифровая доска», более сложный и высокофункциональный абак.

4

«Война Императора и Папы» (фр.)

5

В реальности – наименование для всех негров на службе в армиях европейских колониальных держав. Мы расширили определение до «черные наемники на службе у белых».

6

Реальный исторический персонаж. Пётр Тибо-Бриньоль, русский дворянин и большой защитник посконного русского образа жизни от тлетворного социализма. Его речи процитированы практически дословно

7

Несмотря на кажущуюся фантастичность описания, подобный «беспилотник» придумали и испытывали в Первую Мировую американцы. Такой самолетик нес либо фотоаппарат, либо бомбу. Запустить в серию не успели – война закончилась.

8

От «le brigand» – «разбойник» или в более широком смысле – «лихой человек» (фр.)

9

так называемая ампутация стопы по-Пирогову

10

председатель римской канцелярии

11

«Семь десятков» (лат.) – в 1586 г. декретом Сикста V число кардиналов было определено не более чем в 70 человек. Морхауз иронизирует, потому что на практике их бывало куда больше (до 200)

12

иезуиты

13

шизофрения

14

«Объявляю вам великую радость: у нас есть Папа», традиционная формула, возвещающая об избрании понтифика.

15

«Каменное топливо» (фр.)

16

Палатинская Гвардия, один из четырех видов вооруженных сил Ватикана, занималась главным образом охраной Папы и кардиналов. В реальности упразднены в 1970 году.