Текст книги "Символ Веры (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Соавторы: Алиса Климова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Без бихевиористов теперь не обойтись. Они соберут воедино все обрывки сведений о Солдатенкове, склеят из них образ человека, словно слепок его души. Препарируют искусственное альтер-эго, живущее в сложных таблицах и схемах доктора Фройда, и укажут, что сделает оригинал. Это будет очень дорого, настолько, что вряд ли удастся много заработать на этом контракте. Но репутация дороже.

И этого самого Олега, бывшего соотечественника, теперь придется казнить, демонстративно и страшно. Назидательно. Никому не нужно знать, в чем столкнулись «Деспер» и ганза. Но все должны увидеть, что никто не может пришить заячьи уши Ицхаку Риману ... да и Беркли тоже.

Риман усмехнулся и беззвучно пообещал сопернику:

«Я нашел тебя один раз. Найду и второй. Жди.»

* * *

Удар был сильный, настолько, что рот Боскэ сразу наполнился кровью, зубы хрустнули. Не удовольствовавшись содеянным, Хольг ударил еще раз, с другой стороны, как будто символизируя мудрые слова о правой и левой щеках, кои надлежит подставлять.

– Нож, – потребовал фюрер, не оглядываясь.

Родригес все поняла верным образом. В ее руке щелкнул складной подпружиненный нож. Целлулоидная рукоять была выкрашена в веселенький розовый цвет, а лезвие зазубрено так, чтобы даже легкий, неприцельный удар оставлял рваную рану.

– Я стрелять не буду, – тихо пообещал Хольг. – Я тебя прирежу как свинью. Говори, кто ты такой? Кто за тобой охотится?

Боскэ молча смотрел на него снизу вверх. Монах как будто вышел из собственного тела и обозревал картину со стороны. Измученные грязные люди, совершенно безлюдный полустанок, полоски узкоколейки, убегающие вдаль под ущербной луной. И ощутимое дыхание смерти в каждом слове, каждом движении.

Они бежали... бежали так, словно за ними гналась сама Костлявая, да собственно так и было. Хольг понимал, что спасет их всех только скорость, поэтому, как только прогремели два выстрела, слившиеся в один, одним броском швырнул себя через пустую витрину. И побежал. И все остальные побежали за ним, в том числе и Боскэ. Никто не оглянулся на Максвелла, никто не стал проверять, может быть стрелок ганзы еще жив и нуждается в помощи. Жив и на ногах – догонит. А коли нет – значит не судьба. Секунды промедления означали верную смерть для всех остальных.

Наверное, в спаянных традициями и совместным долгом воинских подразделениях все по-иному. Но ганза таковым не являлась. И контрабандисты бежали к забетонированному пятачку, где даже не останавливалась, а просто притормаживала мотриса. Этот вид транспорта остался с прежних колониальных времен и пережил все – от полноценной железной дороги до тяжелых газойлевых автобусов-многоэтажек. Большинство работали на пару, а многие вообще на газовых генераторах и топливных брикетах.

Они успели. Гильермо думал, что его не возьмут, столкнув обратно, однако в последний момент Хольг протянул руку, помогая беглецу взобраться на ржавый борт. На следующие несколько часов ганза как будто забыла про монаха. У пулеметчика Кота снова открылись раны на голове, а китайцу шальная пуля скользнула по ягодице. Пока их перевязывали, пока пересаживались на старый убитый автобус, затем снова на мотрису, но уже другую...

Наконец Хольг обратил все свое внимание на Боскэ и похоже счастья тому с этого внимания не предвиделось.

– Я ... не знаю, – сказал Гильермо, сам удивляясь собственному спокойствию. Жизнь в стороне от собственного тела оказалась довольно удобной. Можно было не ужасаться обилию смертей вокруг, не обращать внимания на грязную и насквозь пропотевшую одежду. Бежать за попутчиками, придерживать бинт, которым заматывали голову Кота, пачкая пальцы в теплой и липкой жидкости. Это происходило не с ним, Гильермо Боскэ, а кем-то совершенно иным. И сейчас угроза как будто обтекала Леона сторонами. Это кому-то другому грозили ножом. И никакого страха, только безмерная усталость.

Хольг вздохнул и потер лицо, чувствуя, как на пальцах остается противный липкий налет от пота, смешанного с пылью. Ванна – это недостижимая сейчас роскошь, крана с водой здесь тоже наверняка нет, но хотя бы смоченный водой из фляги платок не помешает.

– Я ... не знаю.

Секунд пять юноша со стеклянным взглядом убийцы смотрел на монаха. И думал, насколько же он устал от всего этого.

– Кончай его, – снова вздохнул фюрер. – У меня пальцы болят. Бросим покойника на видном месте, кому надо – найдут.

Родригес шагнула к полусидящему Боскэ, провернув клинок в узкой ладони. Гильермо испытующе посмотрел на нее, ища на лице блондинки хоть каплю сострадания. Не из страха, а скорее странного, потустороннего любопытства – что чувствует тот, кому сейчас предстоит совершить убийство? И не увидел ничего, вообще ничего. Лицо девушки превратилось в серую грязную маску, на котором отразилась только усталость.

– Я действительно не знаю, – тихо сказал Боскэ, глядя, как пилообразный клинок приближается к нему. – Я был монахом, доминиканцем... А сейчас... не понтифик. Но должен был им стать.

Нож дрогнул. Глаза Родригес расширились, как у фарфоровой куклы.

– Сказочник, – хмыкнул фюрер. – Режь.

Китаец тихонько простонал, держась за бедро – придерживать непосредственно пораженную часть тела было слишком больно. Ранения в ягодицы хоть и считаются «смешными», однако на деле весьма болезненны, а до прихода антисептики были еще и смертельно опасны гангреной. Чжиминю такая беда не грозила – рану щедро присыпали стрептоцидом, похожим на зубной порошок. Однако боль никуда не делась.

Нож дрогнул еще сильнее.

– Католичка, – буркнул Хольг, вытаскивая пистолет.

Щелкнул взводимый курок, запах стреляного пороха защекотал ноздри Леона – оружие естественно никто не чистил, времени не было. Фюрер прицелился было в голову монаха, но затем подумал, что так тело будет непросто опознать, и перевел ствол ниже, намереваясь прострелить шею.

– Стой! – Родригес быстро положила ладонь прямо за затвор, пригибая пистолет ниже, к земле. – Кажется, я его узнаю...

– Чего? – не понял Хольг.

– Никак не могла понять, где видела его лицо... Его печатали в газете, неделю назад или больше. Это Гильермо Боскэ. И он в самом деле...

Родригес опустилась на колено и попросила:

– Благословите, святой отец.

Гильермо машинально осенил ее крестным знамением.

– Развелось попов, – прошипел Кот, у которого снова разболелась голова, так, словно две пули хорошо перемешали мозги в черепе. Контуженному смертельно хотелось спать и не хотелось решать новые проблемы.

Хольг спрятал пистолет, машинально оглянулся, как воришка, у которого в руках вместо ожидаемого кошелька с парой сантимов вдруг оказался бриллиант. Посмотрел на Боскэ.

– Так ты – будущий папа? – растерянно спросил фюрер.

– Должен был им стать... наверное, – честно ответил Гильермо. – А теперь и не знаю.

Хольг шмыгнул носом. Достал платок, обтер им лицо. Поднял воротник куртки, как будто озяб и нуждался в тепле. Фюрера и в самом деле знобило. Отчасти как естественная реакция на побоище, отчасти в силу оглушительного и окончательного понимания, в какое неприятное дело втянулась ганза. Он хотел было отозвать братву для совещания, однако оценил увечную команду и щелкнул пальцами, снова привлекая внимание Боскэ.

– Отодвинься подальше, – велел фюрер, и Гильермо поспешно исполнил указание.

Хольг подождал, пока Леон встанет на ноги и неверными шагами не отойдет. Затем негромко спросил:

– Что будем делать? Какие предложения?

Родригес отозвалась первой, крутя в руках так и не спрятанный нож:

– Он монах... и будущий папа.

По тону девушки было решительно неясно, то ли она преисполнена благоговения, то ли нет. Похоже, Родригес и сама еще не решила, что же следует сделать с попом.

– Убить его к чертям собачьим, как ты и хотел, – Кот, напротив, оказался прям и краток. – Мы троих потеряли. Уже. И его точно будут искать дальше.

Хольг бегло скользнул взглядом по китайцу и оставшемуся в живых негру. Не столько спрашивая, сколько уверяясь, что сказать им нечего. Чжу и в самом деле промолчал, кривясь в болезненной гримасе. А вот чернокожий внезапно поднял руку, словно школьник, готовый ответить строгому учителю.

– Говори, – бросил Хольг.

– Денги, – вымолвил Бонга и взмахнул руками, осторожно, чтобы не дай бог никого не задеть. – Много денги.

– Тупая черная обезьяна, – проскрипел Кот.

– А ведь он прав, – вдруг сказал фюрер.

– Командир, у нас троих уже недочет, – морщась выговорил пулеметчик. – Мне башку подломили, узкоглазому отстрелили кусок жопы. И не отстанут. Тут большие люди интерес имеют. Мы для них что гильзы – смел в сторонку и забыл.

Кот перевел дух. Хольг молча ждал.

– Ты все верно хотел, кончить его здесь и кинуть жмура. Пусть там сами разбираются, – уговаривал пулеметчик.

– Друг, ты прав... – выговорил фюрер, подбирая слова, как будто не спорил, а размышлял вслух. – Только до конца не додумал. Тут интерес больших людей. И с нами никто не торговался, сразу открыли огонь. Смекаешь? Заказ был не только на попа. На всех, кто был с ним. Бросим мы его здесь или нет, даже если подарим в белой ленточке – нас все равно поубивают. Всех.

Кот шепотом выругался, щурясь и сжимая кулаки. На глазах у него выступили слезы, однако определенно не от сентиментальности. Скорее от боли, помноженной на злость.

– Падаль, – с чувством выдохнул пулеметчик, глядя на Леона, как солдат на вошь. – Чтоб ты сдох.

– Он не виноват, – тихо сказала Родригес. – Посмотри на него. Обычный сельский священник. Он же как щенок, ни жизни, ни крови не видел.

– А ты это Рыжему скажи. Или Мунису, – злобно выпалил украинец. – На них и жизни, и крови хватило. Так хватило, что не унесли!

Кот обернулся к Хольгу.

– Правильно Рыжий говорил, ты нас ...

Пулеметчик осекся.

– Ну, давай, говори, – нехорошо прищурился фюрер.

Кот посмотрел на командира, затем на его спутницу, оценивая, чью сторону она примет, случись что.

– Да ничего, – махнул он рукой. – Ничего...

– Дайте подумать пару минут, – негромко сказал, почти попросил Хольг. И только сейчас обратил внимание, что часы на руке треснули, остановившись.

Фюрер отошел в сторонку, снимая с запястья цепочку. Было темно и жарко. Сеть узкоколеек привязывалась не к пассажирам, а водокачкам, поэтому станций как таковых не предусматривала. Просто имелись места (обычно у населенных пунктов, но не обязательно), где можно было вскочить на притормозившую платформу, а затем так же покинуть ее. Так что сейчас выбитая почти на треть ганза стояла, по сути, в чистом поле, недалеко от перекрестка автомобильных дорог. Только будка, похожая на кассирскую, рядом с двумя нитями рельс, и больше ничего.

Гильермо сидел в стороне, прямо на земле, понуро склонив голову. Несмотря на всю злость, Хольгу пришлось признать, что святоша очень неплохо держится для человека, которого выкинули на обочину жизни и весьма методично пытались убить. Чжу то ли заснул, то ли потерял сознание. Кот злился и ходил. Родригес смотрела на монаха. А негр вообще потерялся в полутьме.

Неподалеку жили люди, там горело электричество и громко вопил радиоприемник, однако идти в ту сторону никто не спешил.

Хольг снял, наконец, часы и грустно посмотрел на сплющенный кругляш с погнутыми стрелками. Было такое чувство, что вместе с часами сломалась и вся жизнь. Фюрер подкинул необратимо испорченную вещь на ладони и, повинуясь внезапному порыву, с размаху швырнул ее в темноту.

Родригес чуть вздрогнула, когда Хольг вернулся, решительный и суровый. Его осунувшееся лицо как будто прикрыли серой пыльной паутиной, хромота усилилась, но глаза пылали болезненным, яростным огнем.

– Значит так... – Хольг осклабился в жутковатой ухмылке, где не было ни капли веселья. – Кто не хочет проблем, может уходить. Деньги у нас еще остались, рассчитаемся прямо здесь. А кто со мной...

Он снова безрадостно улыбнулся, темный провал рта открылся, словно вампирская пасть.

– Нас убьют, если найдут. Убьют, если мы его вернем загонщикам. В общем убьют в любом случае. А вот если доставим по адресу, тем, кому звонил тот лысый... Возможно, поймаем удачу. Настоящую, какая выпадает только раз.

– Удачу, – пробормотал Кот. – Как Рыжий, да... Пулю в лоб.

– А ты что, бессмертный? – отбил выпад фюрер. – Мы так и живем, с оружием в руках. Мунис поймал пулю, Кирнан тоже. Так они могли их словить в любой другой день. Сегодня, завтра, через год.

Хольг подступил вплотную к пулеметчику.

– Это круг, из него не выбраться, если у тебя нет больших денег и сильных друзей. Доставим попа по адресу – можем получить и то, и другое. А пули... они нас везде ждут. Я рискну. Ты – как хочешь.

Кот тяжело, прерывисто вздохнул, пощупал повязку, которая пошла темными пятнами. Ничего не сказал, чуть склонив голову, словно признавая справедливость услышанного. Тихонько застучала жесть – девушка достала маленькую флягу, открутила крышку и протянула раненому. Пулеметчик все так же молча принял и благодарно кивнул.

– Эй ... отче, – щелкнул пальцами фюрер. – Сюда подойди. А теперь рассказывай. Все с самого начала.

Часть пятая

Путь праведника

Глава 22

Морхауз не сводил взгляда с кремового конверта, окаймленного витиеватой траурной рамкой из множества переплетающихся линий. Кардиналу не нужно было вскрывать конверт, чтобы проведать о содержимом – Александр и так знал. Приглашение на скорбное поминовение жертв «Зеленой Линии». Печальный юбилей – десятилетие с того дня, как «Морлоки» нанесли чудовищной силы и жестокости удар, атаковав поезд с детьми европейской элиты. Никто из жертв не спасся, никто не свидетельствовал против убийц. И потрясение оказалось столь велико, что эффект прокатился по всему миру, меняя законы, людей и общество.

Во многом именно «Линия» стала причиной, породившей завершенную в своей практичной безжалостности этику так называемой «Железной Пяты», «погонщиков социума». Тех, кто открыто провозгласил, что экономический диктат сильных и суровое управление над слабыми есть не просто естественное состояние общества, но священный долг «инженеров прогресса», укротителей дикой людской массы, отравленной гнилостными идеями покойного Маркса. И долг этот превыше всего, даже воли государств.

Однако в данный момент кардиналу было совершенно наплевать и на приглашение, и на собственно жертв легендарной акции исчезнувшей ныне анархистской группировки. Конверт с его строгой геометрической формой помогал сконцентрироваться и не буравить взглядом фра Винченцо, но вникать в каждое слово.

Секретарь выглядел еще более измученным и помятым, нежели ранее, в начале истории со спасением Гильермо. Среди роскошной шевелюры засеребрились многочисленные седые нити, щеки набрякли и обвисли на исхудавшем лице.

Как ни странно – усталость вкупе с измятым, потрепанным видом придали Винченцо поистине библейские черты. Теперь он походил не столько на одноглазого флибустьера, сколько на побитого жизнью и происками сильных мира сего отшельника, что выходит к людям из пустыни, дабы провести их тернистым путем мимо дьявольских соблазнов. Такому святому отцу хотелось довериться, открыть ему душу, признаться в скрытых прегрешениях. И фра этим крайне удачно воспользовался, в чем и отчитывался лично перед патроном.

– Итого. Солдатенков прошел обычной карьерой маргинала с формальным образованием, но без квалификации. Все они думают, что в диких землях заработают много денег, как белые messieurs. И закономерный финал.

– Я понял, – Морхауз шевельнул пальцами, прерывая Винченцо. Секретарь несколько увлекся в описании своей эпопеи и сбился с путеводной нити, а кардинал жаждал сугубой конкретики. – Так при чем здесь Цвынар? Чем этот поляк нам поможет в поисках?

– Он католик, – фра уже осознал свою ошибку и вернулся к основной и самой главной линии повествования. – Набожный католик.

Морхауз обратился в слух, а Винченцо не смог удержаться от гримасы. Слишком уж неприятной оказалась встреча с вахмистром из «Тезея», бывшим работодателем Олега-Хольга Солдатенкова. Неприятной во всех отношениях. Секретарь был искушен в знании всевозможных пороков и грехов – что естественно для его положения и службы. Однако не часто ему доводилось столь близко и прямо соприкасаться с тем, что русские классики именовали «свинцовыми мерзостями жизни».

– Исповедь? – уточнил Морхауз.

– Нет, скорее доверительная беседа по душам, – уточнил Винченцо. – Хотя сам Цвынар наверняка счел, что он исповедуется лицу духовного сана. Я не стал его разубеждать. В конце концов, открытая для спасения, искренне кающаяся душа – уже благо.

– Господь милосерден, он простит тебе случайное заблуждение мятущейся души доброго католика, – нетерпеливо подогнал Морхауз. – Что рассказал Цвынар?

– Он отлично помнит Солдатенкова. Более того, пытался ему помочь.

– Почему?

– С вашего позволения, об этом позже, здесь отдельная история, она ... обыденна.

– Хорошо, – согласился Морхауз. – Продолжай.

– Цвынар пожалел Олега и очень прямо намекнул рядовому, что тому следовало бы бросать все и бежать.

– Солдатэ... – кардинал споткнулся на сложном русском слове и повторил попытку. – Сол-да-тенков послушался совета?

– Нет. Видимо решил, что это розыгрыш или провокация. Он остался и получил свое в полной мере. Но самое главное не это. Дело в том, что личные вещи Солдатенкова были отправлены на один из складов «Тезея» с хорошими шансами забыться там. Потеряться. Так и случилось.

– Так-так... – если бы концентрация взгляда имела температуру, конверт обратился бы в пепел под глазами кардинала.

– Мы с вахмистром ... – Винченцо на мгновение замялся, подыскивая точное определение. – Достигли такой степени доверительности, что Цвынар провел меня на склад, и мы нашли вещмешок Солдатенкова. Я его опустошил.

Фра расстегнул большой кожаный портфель и осторожно, предмет за предметом, выложил его содержимое на стол, перед кардиналом.

Морхауз с полминуты молча взирал на скромный набор солдата в далеких землях. Зубная щетка, порядком облысевшая. Коробочка с присыпкой. Бритва. Ворох старых журналов, измятых так, словно хозяин готовил их для отхожего места. Подштанники на завязочках, фасоном больше похожие на детские штанишки-кюлоты. Складной нож – наидешевейшая штамповка «дук-дук» с травленым узором. И прочее в том же духе.

– И?..

– Журналы, турецкие перепечатки французских изданий, – Винченцо не смог удержаться от скромной улыбки. – И фотографические буклеты.

Секретарь быстро раскрыл черно-белые листы, перевернув их так, чтобы патрон мог обозревать без помех. И чтобы кардинал не тратил ни единой лишней секунды, сразу же прокомментировал:

– Сначала я не понял, что здесь общего и просто прихватил полиграфию вместе с остальными вещами. Немного позже просмотрел еще раз.

Зашуршали перекидываемые секретарем страницы. И Морхауз понял, а поняв, звучно хлопнул в ладоши, заменяя этим порывистым жестом готовое прорваться сквозь зубы ликующее ругательство.

– Города, – сказал, как припечатал кардинал.

– Да! – выдохнул Винченцо. – Не просто города, а небоскребы... И Дашур.

– Азиатский «город картелей», – протянул Александр Морхауз. – Надо же, какой любопытный фетиш у этого Солда-тен-кова...

– Солдатенков любил большие города и небоскребы, он специально собирал фотографии и описания Дашура. Здесь есть даже старый прейскурант на недвижимость. Обратите внимание, он не вырван, но аккуратно вырезан. Олег мечтал о новой сверкающей огнями жизни ... и о Дашуре.

Морхауз скривился.

– Слишком расплывчато, слишком ненадежно, – покачал головой кардинал. Глупый наемник мечтал о сверкающем городе... несколько лет назад. С тех пор слишком многое изменилось. Он мог направиться куда угодно.

– Позвольте здесь не согласиться, – настоял Винченцо. – Я проконсультировался у бихевиориста... кулуарно и разумеется без всяких персоналий, у проверенного специалиста, не склонного к болтовне и разглашению. Набор исходных данных очень скуден, однако специалист был весьма категоричен – такого рода мечты не забываются. Наоборот, по контрасту с тяжелой повседневностью они закрепляются на уровне нашего «темного эго» и со временем становятся лишь более желанными.

– То есть если Солдатенков... – на этот раз кардинал выговорил фамилию без ошибок и в один прием. – Мечтал о Дашуре в прошлом, эта мечта сохранится в подвалах его «темного эго»?

– И даже усилится. Я убежден, что Хольг поведет Боскэ в Дашур.

– Очень длинный путь, – критически поджал губы Морхауз. – Слишком длинный...

– Солдатенков явно набрался ума или, по крайней мере, хитрости, – не сдавался фра Винченцо. – Достаточно, чтобы командовать целой группой контрабандистов. Он наверняка уже понял, с кем связался. И если захочет продать его нам, то постарается сделать это как можно дальше от опасных мест.

– И старые мечты повлекут его к городу-сказке... – задумался кардинал. – Что ж, по-прежнему зыбко, однако в этом есть резон. Да. Значит, если Солдатенков не убьет Гильермо сразу... если не бросит в дороге как балласт... – Морхауз явственно выделял все эти «если». – Если не постарается продать нашим врагам... Если не попытается продать каким-нибудь местным бригандам... Тогда он, возможно, направит стопы свои к светлой и безнадежной мечте глупой юности.

Фра Винченцо промолчал. Впрочем, ответа здесь и не требовалось. Кардинал еще раз обозрел скудный набор вещей Солдатенкова, отметил про себя, что среди печатной продукции нет порнографии – милиционер либо оставался высоконравственным человеком, либо экономил даже на естественных солдатских потребностях. Однако при этом находил деньги на пусть дешевые, скверные, но все же не грошовые журналы с видами мегаполисов. Преимущественно одного мегаполиса.

– Что ж, ничего лучше у нас пока что нет, – подвел итог сомнениям Александр Морхауз. – Будем считать, что Солдатенков повез Боскэ в Дашур... Пока не узнаем иного.

– Дорога Стыда, – эхом отозвался Винченцо.

– Скорее всего, для беглецов она относительно безопасна. Тогда нашего наивного будущего понтифика ждут новые незабываемые впечатления, – подумал вслух кардинал. – Я думал над тем, что Гильермо нужны уроки реализма, вхождения в настоящий мир. Однако не думал, что Господь преподаст их ему столь ... прямо и сурово. Истинно – «Он знает путь мой; пусть испытает меня, – выйду, как золото».

– «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» – вздохнул Винченцо. И уже более деловито осведомился. – Новые указания? Я планировал...

– Нет, – оборвал его на полуслове кардинал. Испытующе глянул на серое от усталости лицо секретаря и чуть мягче закончил. – Ты сделал достаточно и теперь снова нужен мне на прежнем месте.

Морхауз помолчал. Взял конверт с черной витиеватой рамкой и медленно разорвал его вместе с содержимым. Крест-накрест, затем еще раз. Сильные пальцы кардинала с хрустом раздирали плотную бумагу, словно промокашку.

– Мы потеряли инициативу, позволили нашим противникам идти впереди на несколько шагов. Но Господь с нами, и сила Его велика. Теперь мой черед играть на опережение. Ты должен сделать две вещи.

– Фра Винченцо склонил голову, показывая, что обратился в слух. Секретарь и не думал записывать, запоминая указания дословно.

– Первое... – Морхауз сделал паузу, вызывая в памяти кое-какие сведения. – Через подставных лиц зафрахтуешь сверх-клипер «Пан-Атлантики». Подставных не меньше двух звеньев, на тебя не должны выйти ни при каких обстоятельствах.

– Гидросамолет? – уточнил фра.

– Да. Лучше всего «летающий отель» Северского, он самый вместительный и дальний. Стоянка в ... Хммм...

– Неаполе, например? – Винченцо поймал ход мыслей патрона на лету.

– Совершенно верно. Как можно ближе к Риму. Самолет должен быть готов к вылету круглые сутки, в любую минуту, бессрочно. Если необходимо, найми дополнительный персонал для обслуживания, пусть живут на борту.

– Бюджет? – вопрос с учетом всех обстоятельств был лишен смысла, однако дотошный фра счел нужным уточнить. Кардинал проигнорировал его, что и было лучшим ответом.

– Это первое... И второе.

Морхауз еще минуту подумал. Увидь его сейчас Гильермо – монах поразился бы, насколько дьявольскими казались черты лица кардинала-вице-канцлера. Уши заострились еще больше, левый глаз окончательно закрылся, зато правый сверкал карбункулом, столь холодно, как будто его извлекли прямиком из девятого, ледяного круга Ада.

– Устрой мне встречу. Личную встречу, абсолютно закрытую. Мне нужен глава Guardia Palatina.^[16]

– Это ... будет непросто, – Винченцо и ранее было сложно удивить необычными поручениями патрона, а теперь и подавно. Секретарь просто отметил задачу и оценил ее сложность. – И потому, к сожалению, небыстро.

– Как получится, – милостиво согласился Морхауз. – Как получится. Но получиться должно, – в голосе кардинала явственно звякнул металл.

– Я сделаю.

– Ступай. Ныне и впредь всем предстоит много совершить. Господь хранит Гильермо, и стыдно было бы нам приложить меньше усилий.

Фра вознамерился было по своему обыкновению раствориться в воздухе. Винченцо воспрял духом и понял, что на время с бешеными поездками покончено, он снова возвращается к привычной работе. Это умножило силы и решимость секретаря, несмотря на общую замотанность. И тут кардинал остановил его властным жестом.

– Этот Цвынар... Откуда такая откровенность? Почему он столь сильно проникся судьбой Солдатенкова? Заслуживает ли доверия такая забота?

– «Темное эго» – повторил Винченцо. – Все дело в нем. И в старых грехах, они разъедали душу вахмистра и требовали хоть какого-то искупления. Я дал ему надежду, тень прощения, и старый солдат раскрылся, как взломанная раковина.

– Поясни.

– Цвынар ветеран. После войны он пошел обычным путем потерянного поколения. Неустроенность, комплексы непризнанного защитника, алкоголь. Жена бросила спивающегося солдата, оставила его с малолетним сыном.

– Non est veritas in vinum, -пробормотал кардинал. – Нет истины в вине...

– Цвынар со временем перешел с алкоголя на ... другие субстанции.

– Наркотики?

– Да, уличная «пыль». От нее окончательно свалился в депрессию и однажды...

Винченцо машинально дернул плечами. Вид рыдающего вахмистра, чью душу окружили демоны непрощенного прошлого, все еще преследовал секретаря.

– Однажды, приняв очередную дозу, он отвел сына на вокзал и там его оставил. Посадил на скамью, обещал скоро вернуться – и не вернулся.

– Это что, мерзкая пародия на жертвоприношение Авраама?

– Это дешевые, многократно разбавленные наркотики и депрессия, – вздохнул Винченцо. – Пребывая в помраченном состоянии Цвынар решил, что сам как отец ничего не может дать сыну. Поэтому лучше ребенку отправиться на волю случая, подальше от такого бесполезного родителя.

– Непостижимо, – покачал головой кардинал.

– Воистину. Отойдя от наркотического бреда, ветеран понял, что натворил и бросился обратно, однако... понятное дело, было поздно. Ребенок исчез без следа. Потрясение от осознания собственного деяния было ужасным. Цвынар не полез в петлю, стал полным абстинентом и нашел в себе силы порвать с прошлым. А вот сына – не нашел.

– Он увидел в Солдатенкове отражение своего дитя, – не столько спросил, сколько уточнил кардинал.

– Да. И попытался помочь, как сумел. К счастью для нас – безуспешно, иначе Гильермо не столкнулся бы с контрабандистами в Бейруте.

– Удивительным образом переплетаются судьбы человеческие, – проворчал Морхауз. – Промысел божий непостижим, но безошибочен. Трагедия ослабевшего душой ветерана отозвалась сквозь годы...

Фра молчал, ожидая позволения уйти. Кардинал сделал молчаливый жест, отпуская секретаря, и задумался.

* * *

Риман расстегнул тугие застежки и снял ящик гемофильтра. Очень осторожно поставил аппарат, немного подержал ладонь на верхней крышке. Тонкий металл едва заметно вибрировал – агрегат работал на холостом ходу. Риман прошелся по кабинету, размахивая руками и потирая плечи с широкими «погонами», натертыми ремнями за долгие годы ношения фильтра. Ицхак не часто мог позволить себе роскошь обойтись без верного электромеханического помощника и наслаждался каждой минутой свободы.

Заказал повару ужин сообразно русской диете для почечных больных – запеченную картошку со сметаной, ломтик буженины и клюквенный морс. Немного затосковал о сыре и квасе, которые некогда очень любил и которые в его нынешнем положении были равносильны яду.

Снова погрузился в раздумья относительно заказа. Разум Ицхака работал, как счетная машина, перебирая варианты и возможности противодействия.

В пользу беглецов работали неизвестность и незаметность. А охотники надеялись на развернутую сеть пинкертонов и огромное вознаграждение, обещанное за любые сведения о ганзе. Огромное даже по меркам европейских ставок, для местных же слухачей деньги были просто сказочными. Однако по первым итогам и здравому размышлению следовало признать, что Хольг сумел-таки вывести проклятого попа из-под удара. С перестрелки, что едва не стоила жизни Беркли, минуло уже двое суток. А это – с учетом осведомленности беглецов о ведущейся охоте – означало, что круг поиска вырос скачкообразно и превысил гарантированные возможности «Деспера». Очень, очень сильно помешала стрельба и убитые аборигены. Как и боялся Риман, это осложнило отношения с агентами, да и нанятым пинкертонам работать стало куда труднее. Продать за хороший франк незнакомых людей – на это желающих много. Сделать то же самое зная, что очень вероятно придется потом отвечать перед своими же за погром и кровь – намного, намного меньше.

Итак, Хольг вывернулся из петли. И, судя по всему, не закопал этого Гильерму под ближайшим кустом. Значит, одноногий контрабандист решил на нем заработать. И соответственно встает вопрос – куда направилась поредевшая ганза?

Ицхаку не нужно было ворошить отчет бихевиориста, чтобы вспомнить его детально, во всех подробностях. Высокооплачиваемый специалист был весьма безапелляционен в своих выводах. Согласно поведенческой карте Олег Солдатенков, в силу тяжелого опыта и увечья, крайне осторожен. Без суровой необходимости он не станет рисковать и экономить. Беглец сначала отдалится от предполагаемой угрозы, а уже потом станет предпринимать какие-то «акционные» действия. При этом путь выберет наиболее длинный и окружный из возможных. Точка назначения – по возможности знакомая, хотя бы через друзей и соратников. В общем – «стратегия кролика», бежать пока хватает сил, и только затем оглянуться.

Риман провел рукой по гладкому черепу, чувствуя металл контактов. Равномерное поглаживание слегка облегчало начинавшуюся мигрень и как будто упорядочивало размышления. Можно было вызвать массажиста, но Ицхак не хотел нарушать полет мысли. Позже...