Текст книги "Символ Веры (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Соавторы: Алиса Климова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Конечно, можно было подловить их на улице и скосить из пулемета, но Фрэнк счел, что добычу лучше запереть в норе с минимум выходов. Чтобы перестрелять всех, понадобится немного больше времени, зато никто не ускользнет. Ни один горожанин не выйдет из дома, пока не прозвучит последний выстрел, местные хорошо разбираются в таких делах.

Итак, продолжим...

Глава 20

Франц лежал мертвее мертвого, уставившись неподвижным взглядом в низкий пыльный потолок. Такое же пыльное стекло от расстрелянной витрины осыпало труп осколками, похожими на грязные лужицы. Стекла было много, оно хрустело под ногами при каждом движении. Перебитый телефонный шнур повис, как будто коротенькая веревочка на виселице. Сам же аппарат превратился в хлам, годный разве что для скульптуры неоиндустриалиста.

– Сюда его! – приказал из-под стола Хольг. – Тащи Муниса!

Кот подцепил Кушнафа за свернутый и прихваченный хлястиком воротник старой куртки, с трудом, при помощи Родригес утянул в мертвую зону. Худой ливиец словно прибавил пару десятков килограммов и оставлял за собой густой карминовый след.

– Пулемета нет, пулемета нет, – бормотал, как в лихорадке, украинский пулеметчик Кот. Руки его при этом жили отдельной жизнью, четко и быстро срывая пуговицы, раскрывая раны на груди ливийца. – А как пригодился бы!

– Пакет у меня в кармане, достань! – бросил Кот девушке, стараясь зажать пулевые отверстия. Красная пенящаяся кровь обильно проступила у него меж пальцев.

– Поздно, – зло ответила она. – Он отходит.

Кот хотел было сказать что-то выразительное и бранное, однако бросил косой взгляд на Муниса и осекся. Ливиец действительно умирал. Вернее было странно, что до сих пор еще не умер. Очень мягкие французские пули «Gras» старого образца обладали слабым пробивным действием, но попадая в мишень, действовали не хуже знаменитых «дум-думов». За то и были выбраны английскими оружейниками, которые искали максимально разрушительный боеприпас против аэропланов. Кушнаф получил две пули в грудь, и жить ему оставалось от силы пару минут.

– Плохо, – неожиданно четко выговорил умирающий, слова его сдували с губ легкую розовую пену, которой истекали размолотые «грасами» легкие.

– Держись, дружище, – пробормотал Кот, держа Муниса за холодеющую ладонь. – Держись, поможем...

Не то, чтобы пулеметчик считал ливийца другом или питал какие-то особые чувства к временному напарнику (у наемников все связи временные, даже те, что длятся годами). Просто...  Наверное, Кот и в самом деле не смог бы точно выразить свои мысли. Умирать плохо и страшно. Помоги ближнему чуть полегче отойти в мир иной, и может в следующий раз чья-то рука сожмет твою, забирая часть предсмертного ужаса и безнадеги. Больше пулеметчик ничего не сказал.

– Хотел... свой игорный столик... с нардами... и картами, – медленно, раздельно выговорил Мунис. – Почти накопил...

Последние слова вырвались с протяжным выдохом и шипением. Взгляд остекленел и замер, совсем как у кардинальского секретаря Франца. Кушнаф был мертв.

Гильермо скорчился в самом дальнем углу, завернувшись в плащ-тогу, как палатку или саван. Араб сослужил монаху неплохую службу, сам того не желая – когда началась стрельба, мудрый восточный человек сразу кинулся в укрытие, невольно увлекая за собой переодеваемого клиента. Лишь поэтому Боскэ не получил вторую пулю и вообще оказался вне зоны видимости снайпера. Сам же араб сбежал через черный ход, впрочем недалеко, судя по коротким и близким очередям пистолетов-пулеметов. Его малолетний помощник залез в шкаф и закрылся изнутри

– Все, помер, – констатировал украинец, приваливаясь к стене и отряхивая с пальцев красные капли.

Хольг проскрипел что-то резкое и быстрое на непонятном языке. Это не было командой, поскольку никто не отреагировал, скорее просто энергичное ругательство. Гильермо молча и неотрывно смотрел на двух мертвецов, что лежали в мелких частых лужицах красной жидкости. Нельзя сказать, что зрелище было совсем уж ему чуждо, все-таки ранее уже состоялось «приключение» в отеле с перестрелкой и трупами. Однако тогда все случилось слишком быстро и сумбурно. А сейчас наоборот – Господь как будто старался показать как можно нагляднее, что такое убийство во всем его отвратительном естестве.

«Это кровь», – прошептал голос на задворках сознания. – «Настоящая кровь. И настоящие мертвые люди. Минуту назад они были живы, ходили, разговаривали. Каждый из них был вместилищем Божьей искры и целой вселенной. А теперь они лежат бездыханной плотью. Потому что они убиты. Насмерть. Навсегда.»

Максвелл укрылся за стойкой, хорошей, прочной и солидной. Защелкал чем-то увесисто-железным.

Гильермо, не отрываясь, смотрел на бледное лицо Франца. Единственного человека, который заботился о нем в этих страшных краях и вообще связывал с прежним миром.

– Кот, назад и глянь, кто там нас пасет! – Хольг справился с растерянностью и начал раздавать четкие, быстрые указания.

– Ползи вдоль стены, под столами. Чжу...

Хольг досадливо цыкнул зубом, понимая, что от китайского радиста толку сейчас нет. Так же, как и от негров. Аскари были неплохи в подготовленной засаде или когда нужно было задавить противника, поливая его очередями, не жалея пуль. Но здесь – почти бесполезны.

– Голову ниже, не высовывайся, – ограничился он. Посмотрел на Родригес. Та молча кивнула, сжимая обеими руками старый верный револьвер. В этом коротком жесте и холодном взгляде фюрер прочитал готовность исполнить любое указание. Хольг скрипнул зубами, подумав, что сам же продал все серьезное вооружение, оставив только пистолеты. Теперь ганза осталась с ручными плевалками против пулемета.

С тыльной стороны дома снова раздалась стрельба, пули колотились в кирпичные стены с глухим стуком. Щелкнул замок, из-за полуоборванной портьеры высунулась темная, смуглая физиономия Кота с длинными обвислыми усами и дорожками пота.

– Не пройдем, – исчерпывающе рапортовал боец. – Два ствола, самое меньшее, бьют часто и по очереди. Хорошо бьют.

– Морды видел? Сальваторцы?

– Нет, азиаты. Один точно.

При этих словах Чжу сжался в клубок, прижимаясь подбородком к коленями, закрывая ладонями затылок и шею. Максвелл вытянул ногу и осторожно подгреб к себе дамское зеркальце в черепаховой оправе. Зеркало разбилось при падении с витрины, однако в овальной раме еще оставался хороший кусок. Кирнан высунул краешек зеркала из-за стойки, ловя отражение врагов.

Тонкая алая струйка скользнула из-под длинного украинского чуба, зазмеилась по виску, перейдя на скулу.

– Ранен? – отрывисто бросил Хольг.

– Скользнуло, – отмахнулся Кот и повторил. – Хорошо бьют...

– Сиди там. Смотри за дверью, чтобы не зашли с тыла.

Пулемет разразился новой длинной очередью. Очевидно, неизвестные пришельцы решили разнообразить затянувшуюся паузу. Пули вынесли остатки рамы с щербатыми осколками витрины, подробили прилавок. От стен полетела кирпичная крошка и щепки от темных деревянных панелей. Громко, утробно загудел шкаф, принявший не менее десяти попаданий. Внутри что-то легко упало, стукнув по дверце изнутри. На фоне грозного лая «виккерса» потерялся новый сухой щелчок вражеской винтовки. Зеркальце Кирнана брызнуло алмазной пылью, один из крошечных осколков больно ужалил Хольга под глазом. Максвелл тряхнул пальцами, в которые чувствительно отдался удар шести целых и пяти сотых миллиметра.

– Бог мой, – прошептал Гильермо, чувствуя, как немеют руки, настолько, что даже осенить себя крестным знамением невозможно.

– Станковый, – отметил Хольг, лихорадочно соображая. – Патроны не берегут. Договориться не пытаются.

Родригес кивнула, и в ее глазах фюрер прочитал то, о чем сам подумал. Это не стервятники заброшенных пустошей, не мародеры и не каперы, что грабят контрабандистов. Но и не мексы, эти не понимают, зачем покупать хорошее дорогое оружие, если можно купить много дешевого, а потом набежать толпой с улюлюканьем и беспорядочной пальбой. И азиаты... здесь никто не нанимает азиатов, они считаются еще хуже и ниже черномазых.

Это не столкновение грабителей, это импровизированная, но хорошо продуманная засада. И если сейчас что-то не придумать, ганза здесь и останется, потому что впереди еще минимум шесть-семь часов солнца, кавалерия не спешит из-за холмов, а если веселье затянется, то и гранат ждать недолго. Лысый поп о чем-то договаривался со своими, но неизвестно, на чем сошелся. И спрашивать уже не у кого.

Что делать ... что делать?!

Новая пулеметная очередь окончательно превратила магазинчик в склад сломанных вещей. Судя по траектории обстрела, пулеметчик сменил позицию, сместившись правее относительно витрины. Никаких требований, никакого привычного увещевания выбросить наружу товар и разойтись по-хорошему. Враг пришел убивать, не грабить.

И Хольг не знал, что делать. А еще отлично понимал, что у него не сработанная команда кригскнехтов, и даже если сейчас в голове родится гениальный тактический план, ганза его технически не сможет выполнить.

Неугомонный Максвелл снова попытал счастья, на этот раз с портсигаром в модном стиле конца минувшего века, с полированной до зеркального блеска крышкой. Кирнан защелкнул крышку на острие ножа и посмотрел на командира. Хольг сделал жест – дескать, погоди. Максвелл кивнул, и фюрер прочитал на его лице искренне доверие. Рыжий честно думал – командир знает, что нужно делать.

Зашуршала портьера – это Кот попытался выглянуть, прикрываясь тканью. Но снайпер заметил его раньше. Еще выстрел прокатился над городком коротким эхом. Наверное, украинец молился сильным богам, потому что пуля невидимого стрелка срезала ему кусочек уха и сбила занавесь окончательно.

– Вот же сука, – шепотом выругался пулеметчик, машинально стирая кровь со щеки. Теперь кровили уже две маленьких ранки, а в голове слегка шумело от легкой контузии. – И пулемета нет, а то щас станцевали бы на пару...

Хольг закрыл глаза, выдохнул. Еще немного подумал, достал пистолет и направил его на одного из негров. Кажется на Бонгу, но возможно и наоборот. Коротко махнул ладонью снизу-вверх в категоричном, молчаливом и жестоком приказе. Родригес все поняла правильно и взяла на прицел второго чернокожего. Бонга (или Банга) моргнул слезящимися глазами, скорчив непонятную гримасу. Любое выражение все равно тонуло в многочисленных морщинах его лица.

– Живо, – с ледяным спокойствием (которого он на самом деле совершенно не испытывал) приказал фюрер. Бонга глотнул, как будто шарик прокатился по тощей шее, на которой выделялись тонкие рельефные мышцы без капли жира. Его веки дрожали, как и пальцы.

Аскари обменялись взглядами и несколькими быстрыми словами на гортанном дикарском наречии. Родригес взвела курок револьвера, однако в том не было нужды. Чернокожие не сговаривались против белых, а распределяли задачи. Максвелл двинул челюстью и крепче перехватил рукоять ножа с портсигаром.

Бонга спрятался за тумбочкой из фанеры с виньетками из золоченого оксирана, высунул руку, изогнув ее буквой «Г» и выпустил всю обойму из пистолета, отвлекая внимание на себя. Затарахтел пулемет, как будто лишь того и ждал, Банга подскочил, словно чертик на пружинке, вертя головой, стараясь увидеть все сразу. Максвелл высунул зеркальный портсигар. Хольг и Родригес приготовились включиться в перестрелку, однако опоздали на пару мгновений, к своему счастью.

Пулеметчик снова сменил позицию и похоже взобрался на возвышенность. Пущенные под небольшим углом сверху-вниз пули прострелили тумбочку, выбивая мелкие щепки из фанеры и красные фонтанчики из Бонги. Максвелл ожидал, что сейчас пострадает и его самодельное зеркало, однако винтовочная пуля поразила не портсигар, а стойку, навылет – в паре сантиметров от рыжей головы. Надо думать, невидимый стрелок зарядил бронебойный патрон и прикинул, как может расположиться скрюченный за преградой англичанин. Кирнана спасли только длинные руки, на которые стрелок не сделал поправку. Однако рыжий с отчетливой остротой понял, что вторую пулю ему лучше не ждать. Великолепным броском регбиста Максвелл кинулся вглубь лавки, по пути наступив на завернувшегося в плащ Гильермо.

Все это случилось очень быстро. Убитый на месте негр еще только заваливался спиной вперед, а его собрат уже нырнул обратно, Максвелл столкнулся с Котом и затаился в тени. Хольг скрипнул зубами, отметив, что в ганзе еще на одного бойца меньше.

На башне «Скорпион» перезарядил винтовку и тоже недовольно шевельнул челюстью. Все шло довольно хорошо, однако слишком уж медленно. Бандиты-контрабандисты потеряли уже двоих плюс один контрактный покойник. Однако в живых оставалось еще четверо или пятеро, такими темпами веселье грозило затянуться. По-видимому, здесь было не избежать громкого шума.

Фрэнк не хотел такого развития событий, потому что перестрелка в городе – это нормально, можно сказать в традиции. Даже с пулеметом. Кого в нынешние времена можно удивить пулеметом? А вот забросать лавку гранатами – уже mauvais ton... Разумеется, никто не станет предъявлять претензии, однако это шумно, могут пойти нежелательные слухи. И самое главное – Беркли, сам того не сознавая, воспринимал эту операцию как продолжение полемики с напарником. Он хотел самолично убить всех из банды Хольга, ставя жирную точку на контракте и самом споре с Ицхаком относительно того, как следует решать вопросы.

Но похоже все-таки придется пошуметь. Это будет не столь красиво, как хотелось бы, Риман станет корчить рожи, ныть относительно конспирации и разумного баланса между работой и эффектностью.

Беркли щелкнул рычажком на ларингофоне, мягко охватывающем шею кожаной повязкой. Отдал несколько быстрых команд.

Черт с ним, с Риманом. Увечный коллега стар, слаб и скоро выйдет из дела, так или иначе.

Так ... или иначе, да.

– Что там? – быстро спросил Хольг.

– Пулемет-машина, – ответил аскари, переводя, как умел, с родного на французский. Он махнул руками, наглядно показывая, что «пулемет-машина» большая и страшная.

– Спасибо, ценно, – буркнул Хольг, борясь с искушением убить негра на месте. Фюрер уже забыл, что рассматривал чернокожего лишь как отвлечение для Кирнана.

– Пулемет, наш, английский, – заговорил из тени Максвелл, извлекая увиденное по кусочкам из своей фотографической памяти профессионального стрелка. – Азиатские рожи, думаю китайцы. Вроде двое, но может больше. Кажется у одного гранаты, не поручусь.

Родригес выдохнула, спустив воздух через стиснутые зубы.

– На башне стрелок, – продолжил Максвелл, констатируя очевидное. Помолчал и добавил. – Он хорош. Очень хорош. Высунуться не даст, это факт.

Стрелок на башне высунуться не даст, проговорил про себя фюрер. Пулеметчик покрошит всех, кто попробует прорваться с парадного входа. Стрелки позади не пропустят через черный ход. А если рыжий не ошибся, и у врагов есть хоть пара гранат, то ловить совсем нечего. Проще сразу застрелиться.

Фюрер крутил в голове разные варианты спасения, идеи щелкали и сталкивались, цепляясь одна к другой, словно шестеренки в «мемексе». И все они вели только к смерти. Чтобы попробовать спастись, нужно было идти на прорыв. А без дымовых шашек и автоматического оружия пробег под огнем пулемета и снайпера заканчивался только одним.

Родригес вздрогнула, увидев, как покрасневшее, потное лицо Хольга бледнеет и перекашивается в дикой улыбке. Словно фюрер сошел с ума прямо на глазах.

– Кирнан, у тебя ведь есть, – все с той же безумной ухмылкой уточнил Хольг, глядя на часы.

– Есть, – согласился Максвелл, сразу все поняв, и показал то, что у него было.

Как и было оговорено, англичанин тоже избавился от тяжелого оружия, однако оставил себе замену. Скорее для успокоения, нежели для дела – карабин-пистолет Манлихера в деревянной кобуре-прикладе со сменным стволом в два с половиной раза длиннее обычного. Именно его Максвелл и собрал в начале схватки, вернее бойни, звучно брякая за стойкой. Уже не пистолет, еще не винтовка, словом то, из чего можно попробовать достать сволочь с винтовкой. Хотя бы пугнуть.

Хольг вдохнул горячий воздух, текущий с улицы густой, раскаленной патокой. Щедро пролитая кровь уже свернулась черными сгустками, к вечеру она высохнет ломкими «барашками» станет еле слышно хрустеть, рассыпаясь под ногами. Запах свежей смерти уже обратился тяжелым зловонием бойни. Хольг был уверен, что оставшийся в живых поп непременно сблюет, однако тот держался, хоть и стал сине-зеленого света.

Выстрел. Пуля засела в побитой и исцарапанной панели на стене. Похоже, стреляли просто так, чтобы подстегнуть и попугать жертву. Снова заработал пулемет, на сей раз не заливая витринный проем свинцовым потоком, а короткими отсечками в три-четыре пули. Так прикрывают подбирающегося подрывника, стараясь не подстрелить дружественным огнем.

– Они сейчас закидают! Гранаты! – голос китайца ощутимо дрогнул, кажется он ступил на грань, за которой уже поджидали истерика с паническим срывом. Родригес лишь презрительно хмыкнула.

– Кирнан, покажи нам искусство, – сказал фюрер. – Иначе все здесь останемся.

Максвелл усмехнулся. Со странной мягкостью, как будто разговор шел не о жизни и смерти в разгромленной лавке, под прицелом вражеских стволов, а о призовом выстреле.

– Пулеметчик? – вопрос был излишен в силу его бессмысленности, однако Кирнан любил точность в работе.

– Снайпер, – ответил Хольг и добавил, шестым чувством поняв, что сейчас важно каждое слово. – Это возможно их главарь. Убей его – и попробуем добежать до мотрисы, – фюрер еще раз глянул на часы. – У нас минут десять.

Несказанное повисло в воздухе очевидным для всех знанием. Для всех, кроме Боскэ, разумеется. Китайцы и прочие азиаты могут быть хорошими солдатами. Да что там – и есть, чему доказательством трупы на окровавленном полу. Однако они не воюют без офицеров. Хочешь разогнать китайский отряд, как, впрочем, и негритянский – убей командира.

Если фюрер прав, то удачный выстрел возможно выиграет ганзе несколько минут или хотя бы мгновений, чтобы вырваться из ловушки. Если нет... это уже не имеет значения. Все равно погибнут все.

– Пуля на пулю, – осклабился Кирнан, крепче сжимая карабинчик. Оружие в его руках смотрелось карликовой пародией на реальное оружие. Особенно по сравнению с ужасающей эффективностью неведомого стрелка на башне.

Максвелл не то легко пнул, не то сильно толкнул носком ботинка монаха.

– А что, поп, скажи что-нибудь красивое, божественное. У тебя хорошо получается.

Гильермо смотрел на него снизу-вверх, мертвым, остановившимся взглядом на зеленоватом лице. На мгновение англичанину даже показалось, что монах отдал концы после таких переживаний. Но Леон был жив и в здравом рассудке. Он прошептал, кривя губы, словно от сильной боли, немыслимым усилием превозмогая ледяной ужас, сковавший члены и уста.

– Господь – Пастырь наш. Если пойдем долиною смертной тени, не убоимся зла, потому что Он с нами.

Неизвестно, слова Боскэ были тому причиной или какие-то личные мысли Кирнана, но лицо рыжего англичанина разгладилось, стало почти безмятежным. Теперь Максвелла было очень легко представить в твидовом пиджаке и кепке среди зеленых лугов родины. А старая армейская куртка наоборот, повисла на широких плечах, как на пугале.

– Каждому стрелку суждено сделать выстрел. Палить он может хоть каждый божий день, но по-настоящему человек стреляет лишь единожды, – произнес Кирнан, так, словно говорил с кем-то бесконечно далеким. – Мне – не доводилось. Пока ты не загнал нас сюда.

– Мы же сейчас умрем! –  взмолился Хольг, всей шкурой чувствуя, как невидимый гранатометчик уже взялся за кольцо. Китаец Чжу тихонько и надрывно завыл, все так же не меняя позы, скрючившись, как молящийся грешник под ударами. Родригес закрыла глаза, молча шевеля губами, будто в молитве.

– Смотри на меня, командир, – с холодной жесткостью приказал рыжий стрелок. – Смотри на мой настоящий выстрел.

И Максвелл Кирнан шагнул из укрытия, прижимая к плечу деревянный приклад маленького смешного ружьишка.

Глава 21

Ицхак испытующе посмотрел на Беркли. Затем на тело под старой шинелью, что лежало в стороне. Вздохнул и подумал, что с одной стороны все, что ни случается, все к лучшему. Теперь можно не ломать голову над неизбежным и крайне жестким обсуждением вопросов партнерства. И вообще тяжелый конфликт между совладельцами «Деспера» купирован, а возможно сам собой сошел на нет. С другой же – все очень, очень плохо...

Фрэнк сидел на перевернутом снарядном ящике, прижавшись затылком к стене дома, полуприкрыв глаза. Внешне «Скорпион» почти не изменился, разве что стал еще более бледен, а джинсовая рубашка топорщилась поверх плотной марлевой повязки. Беркли не то впал в прострацию, не то молча наблюдал за молчаливой суетой оперативного отряда Римана. Бойцы «Африки» вместе с нанятыми пинкертонами фотографировали поле боя, собирали гильзы и прочие улики, а также безуспешно опрашивали местных. Вернее – сначала вышибали двери, потом выкидывали жителей наружу и поверх стволов «скрипок» задавали вопросы, поскольку иначе общения совершенно не получалось.

– Ровнее держи и выше, – приказал Беркли, показав, что вполне в сознании. Китаец, державший на весу стеклянную капельницу, ощутимо вздрогнул и торопливо выполнил указание. «Скорпион» поджал губы, на вид темно-синие, словно у мертвеца. Собственно говоря, Беркли разминулся со смертью от силы на пару сантиметров.

Риман снова глянул на покойника под шинелью.

– Хороший был стрелок, – констатировал Ицхак. – Жаль.

– Да, я живой. Повод для скорби.

Фрэнк говорил короткими словами, делая большие паузы, дыша мелко и часто – иначе было очень больно. Подрагивающие мертвецкие губы и расфокусированные зрачки указывали, что пациент залит по самые уши медикаментами – обезболивающим и тоником.

Риман скривился и даже чуть отвернулся в сторону, указывая, насколько неуместно и глупо подобное замечание.

– Жаль, – повторил он. – Надо думать, это был отличный стрелок. Я бы его нанял.

Беркли вздохнул. Новый приступ боли уколол грудную клетку, ушел в ключицу, из-за нее выдох получился похожим на всхлип.

– Больно? – внешне безучастно спросил Риман.

«Скорпион» помолчал и, наконец, ответил с неохотливой искренностью:

– Зверски.

И лед между старыми компаньонами рассыпался беззвучными осколками, хотя бы на время.

– Да, он был хорош, – все так же замедленно, с расстановкой выговорил Фрэнк. – Кто бы мог подумать... Прирожденный снайпер в банде мелкого барыги...

– Я мог, – отрезал Риман, впрочем, без той язвительной иронии, что отметила общение коллег на станции «Африка». – И я тебя предупреждал.

Фрэнк промолчал, поглаживая правой рукой левое плечо, обездвиженное болью в груди.

– Дай сюда, – приказал Риман китайцу с капельницей. Отметил про себя, что тот повиновался сразу и без рассуждений, даже не глядя на своего шефа.

Ицхак взял стеклянную бутылочку с рельефной мерной шкалой на толстом боку. Взвесил на ладони, подумав, что привычка к ежедневному тасканию тяжестей имеет хоть какую-то пользу – почти три четверти литра физраствора по весу вообще не ощущались в широкой ладони.

– Ты предупреждал, – согласился Фрэнк, оставшись с партнером наедине, чуть в стороне от случайных ушей, которые могли бы услышать ненужное.

Беркли помолчал, но Риман ничего не сказал, отметив легкий беглый ритм, с которым пальцы Беркли поглаживали левое плечу. Верный признак того, что еще не все сказано, и франко-американец собирается продолжить.

– Извини, – выдавил, наконец, Фрэнк едва ли не по слогам.

– Ага, – неопределенно отозвался Риман, понимая, что дожимать коллегу сейчас было бы неуместно. Достаточно и того, что «Скорпион» признал свою неправоту, чего с ним не случалось, по крайней мере, последние лет десять.

– Что дальше? – спросил Беркли, совсем прикрыв глаза и привалившись к стене, как большая медуза. Похоже, сил у него осталось ровно столько, чтобы слушать и говорить, не более.

– Ты как? – сумрачно уточнил Риман.

– Вне игры, – лаконично отозвался Фрэнк. – И, похоже, надолго.

Ицхак машинально качнул головой, принимая к сведению услышанное.

– Сейчас перекинем тебя моей авиеткой в Бейрут, на наш постоянный абонемент, – Ицхак говорил медленно, с большими паузами, чтобы коллега мог вставлять комментарии. Однако Фрэнк лишь молча кивал, насколько позволял огонь в груди. Остроконечная пуля «манлихера» прошла навылет под левой ключицей, выбив краешек лопатки. Пятьдесят лет назад такая рана отправила бы солдата в могилу, двадцать – оставила бы инвалидом. Сейчас же вопрос был только в деньгах, которые у «Деспера» имелись в должном количестве.

– Не в палату, а в отдельный павильон, – продолжил Риман. – Поставим пункт связи, у меня есть дублирующий, закинем вторым рейсом, чтобы не возиться с закупками или арендой.

Беркли снова кивнул. Мысль о том, что придется на несколько недель застрять вдали от «Азии» ему претила, однако альтернатив не просматривалось.

– А я займусь остальным...

Даже не глядя на Ицхака можно было представить, с каким наикислейшим выражением лица это сказано. Беркли стиснул зубы, понимая, в сколь непростое положение попал «Деспер». И сколько в этом его, Фрэнка, собственной вины.

– Есть мысли, куда они могли рвануть? – спросил Риман, скорее для порядка.

– Нет, – тяжело вымолвил Фрэнк. – Придется снова заряжать пинкертонов, только широким кругом.

– Будем, – все так же кисло процедил Риман. – Но слишком много крови и стрельбы. И ты пришил местных, включая ребенка. От нас теперь немало агентов отвернутся.

– Черта с два! – выпалил Беркли и побледнел еще больше. Почти сразу резко покраснел от прилива крови, натужно закашлялся, стараясь разбить процесс на серию мелких выдохов. В глазах потемнело. Ицхак терпеливо дождался окончания мучительного приступа. И уверенно повторил:

– Отвернутся. На время, пока шум не утихнет. Все любят деньги, но никто не любит шума и проблем. Новую сеть построим, я уже отослал заказ, но в ней будут прорехи. Это плохо, теперь слишком много направлений для бегства. На дирижабль он точно не явится, не дурак. Значит, будут уходить окольными путями, может даже в Европу, через Турцию или балканские задворки. Попробую проследить, где он работал прежде, подключить бихевиористов, может они просчитают, куда этот Хольг рванет дальше.

Риман стиснул бутылочку так, что, казалось, даже стекло заскрипело. Пробормотал скорее для себя:

– Только бы они второго не закопали по дороге... Или не попробовали кому-нибудь продать. Тогда убирать придется уйму народу.

– Делай, – кратко сказал Беркли. – Я отлежусь и подключусь из Бейрута, – раненый помолчал, собираясь с силами, и добавил сквозь зубы. – Расходы на пинкертонов за мой счет.

– Да, – согласился Риман. – И еще момент. Он к делу напрямую не относится, но связан. Когда все закончим, придется сесть за стол и решить, как дальше жить.

– Ты снова? – мотнул коротко стриженой головой Беркли.

– Да. И буду возвращаться к вопросу, пока мы его не решим. Дружище, у нас слишком мало людей и слишком много задач. Сегодня мы в этом ... убедились. Снова.

– Надо нанять больше людей, – Фрэнку полегчало, он говорил достаточно свободно и почти без пауз. Медик из «Африки» уже прибыл и ждал наготове, однако Беркли отмахнулся правой, отложив помощь до решения первоочередных проблем.

– Нанять больше людей, может быть открыть еще пару станций уровня «Азии» и «Африки».

– Если мы будем решать задачу простым наймом, ничего не выиграем, – с бесконечным терпением повторил уже не раз говоренное Ицхак. – «Деспер» первый потому, что у нас высочайшее качество работы. Мы контролируем все, до последнего патрона. Нанимаем только лучших, работаем без сбоев, и каждый человек используется на все сто. Если будем расширяться – станем очередным «Тезеем», где счетоводов больше чем солдат. Это не выход. И смотри, к чему мы пришли, один кризис – и уже катастрофически не хватает людей. Приходится нанимать субов и пинкертонов, переплачивая за все.

– У тебя не решение, у тебя кабала, – недовольно протянул Беркли. – Ты забыл, мы создавали «Деспер», чтобы ни от кого не зависеть. Каждый заработанный франк – наш. Двадцать лет это работало.

– И к чему пришли? – парировал Ицхак. – «Деспер» почти провалил контракт. Слишком большая конкуренция, и мы сами ее создаем, показывая пример успеха. Каждый, у кого есть пара монет и банда в десяток бывших солдат, мечтает стать как «самая успешная частная армия в мире». А тут еще и Капитан Торрес. Времена меняются.

– Не знаю, не знаю, – тихо сказал Беркли, опять взявшись за левое плечо. – Мне не нравится идея пойти под картель. Даже под Престейна. Я привык бросать собакам кости, а не ловить их.

– А я скажу, что дело в размере кости, – подал плечами Риман. – И мы не побираемся, как безродные псы, а берем заработанное. Пора завязывать со статусом вольных охотников.

Ицхак внимательно посмотрел на снова побледневшего напарника. Щелкнул пальцами, подзывая медика.

– Не жду быстрого ответа, – напоследок сказал Риман. – Но обещай подумать. Просто подумать, все взвесив.

– Обещаю, – мрачно, однако искренне пообещал Фрэнк, отдаваясь на волю рук медика и помощников, которым предстояло донести патрона до авиетки.

Риман отошел на пару шагов, протер мокрое лицо платком. Солнце уже садилось, но жара стояла как полуденная. Тяжело, сильно пахло высохшей кровью. Слегка, однако уже вполне ощутимо – разложением. Ицхак носком сдвинул край шинели, посмотрел на спокойное лицо мертвого стрелка. Слишком спокойное, как будто мертвец просто прилег отдохнуть. Лишь аккуратная, почти бескровная рана над правым виском нарушала картину.

Кто же ты такой, кем был прежде? – подумал Риман. Точно военный, скорее всего из британского корпуса или скаутов. Стрелок, и не простой, а с отлично поставленными навыками. Иной не шагнул бы под пулю «Скорпиона» и не сумел бы сам достать, в ответ. Из старого пистолета-карабина, навскидку и даже без оптики! Но что забыл такой мастер среди контрабандистского отребья? И какие еще таланты скрывают беглецы?

Риман потер виски, поправил шапочку, чувствуя твердость контактов на лысине. Припомнил все сведения, что удалось собрать про ганзу и ее командира.

Хольг, он же Олег Солдатенков. Студент, затем солдат туркестанской милиции, затем наемник низшего класса, и наконец – жертва низкопробной пародии на «сафари». Живой мертвец, который, тем не менее, выбрался с того света. Фантастическая удачливость или все же невзгоды добавили мозгов прирожденному неудачнику?

«Где же ты, куда побежишь теперь? Постараешься использовать шанс или наоборот, избавишься от опасного живого груза? Или попробуешь торговаться?».

Допрос местных, скорее всего, ничего не даст. Вряд ли контрабандисты болтали направо и налево о своих планах. В банке можно было бы узнать больше, но туда врываться нельзя, к сожалению. Власти закроют глаза на то, что кто-то где-то пострелял, франки служат отличной повязкой на лице Фемиды. Но с финансовыми картелями связываться нельзя.