Текст книги "Война за империю (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Соавторы: Евгений Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Игорь Николаев,Евгений Белаш
Война за империю

'Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?'

(Редьярд Киплинг 'Баллада о Востоке и Западе')

'Говорят, что этих людей закрутил вихрь событий, но дело в другом. Никто их никуда не увлекал, и не было необъяснимых сил и невидимых рук. Просто всякий раз, когда они оказывались перед выбором, то принимали верные, со своей точки зрения, решения, но в итоге цепочка верных по отдельности намерений приводила в тёмный лес… Оставалось лишь плутать в злых чащах, пока, наконец, не выходили на свет выжившие, с ужасом глядя на оставленную за спиной дорогу с трупами. Многие прошли через это, но благословенны те, кто понял своего врага и потом не проклинал его'

А.В.Томсинов 'Слепые дети Кроноса'

Часть первая Дети своих отцов

'Войны начинают напуганные люди. Они боятся войны, но куда больше – того, что случится, если они не начнут воевать'

Том Клэнси

Глава 1

Ноябрь 1943 года

Туман стелился над водой сплошной дымовой завесой. Белесая пелена обволакивала корабль ватным одеялом. Солнце уже начало восхождение из-за горизонта, но лучи увязали в тумане, путаясь и слабея в его паутине, умирали и падали на палубу бесплотными бликами. Эсминец самым малым ходом пробирался вперед, раздвигая мглу острым форштевнем. Вся команда истово надеялась, что англичане не успели набросать новых мин. Воздух был напитан сыростью, крупные капли оседали на металле и дереве, покрывая одежду моряков мокрыми пятнами.

Лейтенант – вахтенный офицер – опустил бинокль, позволив прибору свободно повиснуть на ремешке. Неосознанным жестом потер ладони, словно желая сохранить ускользающее тепло. Он очень сильно боялся, хотя скорее умер бы, чем признался в своем страхе хоть полусловом, хоть взглядом. Командир заметил это движение и ободряюще кивнул – самую малость, чтобы не заметил никто посторонний. И лейтенанту стало чуть теплее. По крайней мере, на душе.

Командир отдал несколько быстрых распоряжений штурману и рулевому, чуть скорректировал курс. А лейтенант еще раз мысленно перебрал инструкции, полученные перед выходом с базы, и незаметно покосился на человека, сидящего в углу мостика, на откидном металлическом сидении. Совершенно чужеродного и неуместного здесь человека в форме полковника советских сухопутных войск, взошедшего на борт в последние минуты перед выходом в море.

Ветер, ранее лишь слегка поглаживавший белую мглу, крепчал и уже ощутимо покусывал туманную завесу. Солнечные лучи все смелее и напористее пронизывали ее. Лейтенант на глаз прикинул, что туман продержится еще от силы с полчаса.

А дальше будет плохо.

Разведка вообще есть одна из самых неприятных вещей, что могут выпасть на долю военного человека. А на флоте в особенности. И уж совсем скверная задача – крутиться у южного побережья проклятой Британии, проверяя на собственной шкуре, как близко можно подобраться к Острову и придет ли кто-нибудь по твою душу.

Ну почему именно эсминец, да еще одиночный? – подумал с потаенной тоской вахтенный офицер, сохраняя на лице бравый и суровый вид истинного морского волка. Не субмарина, не крейсер, не дивизион эсминцев на худой конец, а маленький корабль, одинокий как … ну, одинокий, в общем.

Лейтенант еще раз взглянул на русского полковника. Наблюдатель от советского Генерального штаба сидел тихо и что-то сосредоточенно писал в большом блокноте. Надо думать, русским тоже очень интересно, что происходит в море, а с собственным флотом у них весьма скверно… ну и пусть сидит. Пока проблем не создает.

Еще одна корректировка курса. Эсминец пробирался вдоль побережья, с запада на восток. Если бы не туман, береговую линию можно было бы увидеть даже без бинокля. С полчаса назад (если быть точным, прошло ровно тридцать три минуты) над кораблем пролетел вражеский разведчик, какая-то английская крылатая сволочь. Похож на 'Бленхейм'… Скользнул крестообразной тенью на пределе видимости и ушел в сторону Острова. И это было тягостнее всего – гадать, заметил ли англичанин одиночный корабль, не приближаются ли уже самолеты или 'ганботы', наведенные точным указанием? А уж на экранах радаров эсминец заметен, как следы крысы на рассыпанной муке.

Туман утратил плотность, повис огромными рваными полотнищами. Эсминец уже не прорезал себе путь, а скользил между отдельными туманными айсбергами, как лодка среди островов архипелага. Лейтенант разрывался между чувством долга, которое приветствовало такое развитие событий, и инстинктом самосохранения. Нет тумана – больше обзор – задание выполняется в соответствии с четкими инструкциями. А соответственно, больше неприятностей, которые не замедлят воспоследовать. И пусть все вооружение приведено в боевую готовность, снаряды в стволах, а зенитные артавтоматы ловят в прицел даже редких птиц… все равно это смертельно опасно.

А ведь все могло сложиться совершенно иначе…

Лейтенант позволил себе немного, самую малость помечтать.

Конечно, исход войны решался главным образом на континенте, где победоносные армии Deutsche Sozialrepublik и Советского Союза неожиданно для всех (и отчасти для самих себя, честно говоря) разгромили объединенные полчища Франции и Англии. И еще нескольких мелких держав, зачем-то полезших в большую драку больших парней. Но и флоту нашлось, чем заняться. И вот теперь кто-то охотится за вражескими 'купцами', кто-то уходит в дальние рейды, кто-то блокирует и штурмует Мальту, выламывая очередной – не первый, слава богу – зуб из широкой и жадной пасти английского морского владычества.

А кто-то ищет приключений на свою задницу у парадного входа Британии и катает сухопутных чужаков. Хоть сидит в сторонке и не мешает, все равно чужак! Пусть даже у него предписание, подписанное лично Фридрихом Хейманом, вторым человеком после премьер-министра Шетцинга. Русский в своем темно-зеленом мундире по-прежнему что-то писал, изредка окидывая мостик и море вокруг быстрым внимательным взглядом. Офицеру было лет сорок или около того, вполне обычный человек ничем не примечательной внешности. Коротко стриженный и гладко выбритый, без модных у русских усов щеточкой. Ничего примечательного, но командиру эсминца каждый раз становилось не по себе, когда его взгляд случайно сталкивался с глазами русского. Что-то было в темных зрачках… что-то нехорошее. Лейтенант видел многое, помнил еще высадку английского десанта в Зеебрюгге, в девятнадцатом. Настолько невыразительный, и в тоже время, цепкий взор, моряк видел у фотографов на политических мероприятиях, портных старой школы или ветеранов совсем уж страшных битв. Такие замечают все и ничему не удивляются, поскольку и так уже заглядывали в самый ад.

Чертовы русские… Ну и что, что союзники уже двадцать с лишним лет. Ну и что, что у них тоже коммунизм. Все равно странные они и настораживающие.

Тем временем туман почти совсем развеяло, его остатки висели призрачными лоскутками, как дрема, ускользающая после утреннего пробуждения. Лейтенант сверился с картой, пожевал губами и подумал, что пора уже довернуть ближе к берегу, что проступал вдали черной, отчетливо видимой полосой.

И в это мгновение отрывисто и пронзительно залаял сигнал воздушной тревоги.

Эсминцы Германской Социальной Республики изначально не предназначались для отражения массированных воздушных налетов. На стадии проектирования уделом этой серии считались постановки мин и торпедные атаки. Но к ранней весне сорок третьего года даже самые малые суда спешили обзавестись солидным набором средств ПВО, поэтому эсминец был отнюдь не беззащитен. И теперь ему пригодился каждый ствол.

Обычно в ответных нападениях островитян участвовали малые суда, уровня немецких 'шнелльботов'. Но на сей раз из облаков выпала стая крылатых хищников. С десяток 'бофайтеров', их ни с чем не спутать, слишком уж плавны и обтекаемы линии силуэтов. И еще три или четыре истребителя прикрытия – 'спитфайры'. Такого количества с лихвой хватило бы для утопления небольшого прибрежного конвоя с парой транспортов и десятком кораблей охранения.

Англичане действовали быстро и решительно. Истребители закружились в верхнем эшелоне, а 'бофы' в одну минуту выстроили широкую карусель вокруг эсминца, после чего начали быстро ее сужать. Русский наблюдатель без спешки, но весьма споро закрыл блокнот, сложил его в планшет, и сунув туда же карандаш, сел прямо, крепко ухватившись руками за сиденье.

Орала сирена, переговорные трубы доносили быстрые, резкие слова команд и рапортов. Мигали сигнальные лампы, и дрожала под ногами палуба – машинное отделение выжимало все возможное из дизелей, корабль стремительно набирал ход, спеша разогнаться до своих предельно возможных тридцати узлов

Против эсминца девять-десять бофайтеров. На каждом самолете по четыре двадцатимиллиметровые пушки и наверняка подвешено что-то потяжелее. Плюс тотальное преимущество в скорости и маневренности.

Значит, будет тяжко, жарко и больно.

Корабль разворачивался к родному берегу, пеня воду за кормой бешено вращающимися винтами, призывая помощь по радио. Стволы задрались в небо на максимальный угол возвышения, орудийные команды положили специальные ключи на головки снарядов, ожидая указаний – какую высоту подрыва устанавливать. На припавшего к зенитному директору офицера молились истовей, чем на распятие в церкви.

Первой атаковала 'анти-флак секция' бофайтеров, то есть группа, предназначенная для выбивания зенитных средств. Налетели на сходящихся курсах в пикировании под углом 45 градусов. И с минимальной паузой сразу за ними рванулись остальные, в 'звездной' атаке с разных направлений.

Будь эсминец по-настоящему большим кораблем солидного водоизмещения, хотя бы просто крейсером, бой затянулся бы надолго. Но водоизмещение в две тысячи тонн не оставляло особого резерва прочности и устойчивости. На подвеске у бофайтеров висели не бомбы и не торпеды, от которых можно и нужно спасаться маневром, а блоки по восемь стремительных пятидюймовых ракет HVAR. В каждой – взрывчатки как в шестидюймовом снаряде, от которого при случае не поздоровится и крейсеру, не то, что эсминцу. Итого, неполная сотня реактивных снарядов. И все они устремились к мишени, оставляя дымные следы, будто стрелы с привязанными пучками горящей пакли. Конечно, в цель суждено было попасть немногим, но и тех оказалось достаточно.

Вокруг разверзся ад. Горел металл, из многочисленных пробоин рвались столбы угольно-черных дымов. Корабль яростно отстреливался, ставя дымовую завесу, команды при орудийных установках знали свое дело. Стволы захлебывались бешеной стрельбой, ежесекундно выбрасывая в воздух многие килограммы стали и взрывчатки. Дымные очереди полосовали небо злобными плетьми, то и дело проходя в опасной близости от атакующих самолетов. Спитфайр, который вообще не участвовал в бою, получил снаряд в основание крыла и отвернул в сторону. Один из бофайтеров вышел из боя, сильно кренясь и дымя правым двигателем. Поврежденный самолет уцелел, но вкус к бою явно утратил.

И все же это был конец. Взрывы огненными когтями рвали сталь. Многочисленные осколки невидимыми веерами рассекали воздух и кромсали людскую плоть, как ампутационные ножи. Пунктиры трассирующих очередей кололи палубу, убивали моряков, крошили прожекторы и надстройки. Зажигательные снаряды прыгали в воздухе пылающими углями, поджигая все, что могло гореть. Огонь эсминца слабел буквально с каждой секундой.

На помощь спешил ближайший воздушный патруль немецких ВВС, но… если они окажутся достаточно близко, если прибудут достаточно быстро, если у них хватит сил, чтобы не только связать боем спитфайры, но и отогнать бофайтеров…

Осколок полоснул лейтенанта по скуле острейшей бритвой, царапнул кость. Кровь сразу и обильно хлынула на китель, боль полоснула по лицу. Офицер закрыл рану ладонью, чувствуя, как липкая жидкость горячими струйками течет меж пальцев. Остро и сильно воняло паленой синтетикой – в коммуникационных шахтах горела изоляция проводов.

Моряк случайно взглянул на русского наблюдателя, про которого напрочь забыл. Тот сидел в той же позе – прислонившись к переборке прямой спиной, крепко держась за сиденье обеими руками, планшет подтянут на ремне к самой груди, чтобы не болтался. И вновь лейтенанта поразил взгляд сухопутного 'гостя'. Темный бездонный взгляд оптического прибора, лишенного страха и вообще любых эмоций.

Вахтенный офицер хотел было выругаться, помянув русских варваров, у которых все не как у людей, но оставшиеся в строю 'бофы' пошли на новый заход, к ним присоединились спитфайры. И моряк вновь забыл о странном госте. Требовалось чудо, чтобы изувеченный корабль дотянул до прихода помощи, и это чудо можно было только создать своими руками.

* * *

Пожилой человек сидел на веранде и с легким прищуром смотрел на солнце. Желто-красный круг клонился к закату, солнечные лучи обрели особенный, неповторимый лимонный оттенок с розоватым отливом. Старик повернул голову, и лучик скользнул по морщинистому лицу, легко и тепло, словно котенок тронул мягкой лапкой.

– Хорошая осень в этом году, – буркнул себе под нос человек. – Долгая, теплая…

Тихо поскрипывало деревянное кресло-качалка, ветерок овевал прохладой открытую веранду, где сидел старик. Рядом с креслом стоял высокий круглый столик изящной работы, сильно разнящийся с прочей обстановкой – прочной и грубоватой. Пожилой человек вытянул руку, снял со столика полупустую стеклянную банку без наклеек и сделал глоток желтоватой жидкости. Характерный запах сообщил лучше всякой этикетки, что это совсем не лимонад. Как будто для того, чтобы развеять последние сомнения у возможного наблюдателя, хозяин банки пропел негромким, хрипловатым, но вполне приятным баритоном, слегка дирижируя сосудом в такт словам:

Генри Бичер совместно

С учителем школы воскресной

Дуют целебный напиток,

Пьют из бутылки простой;

Но можно, друзья, поклясться:

Нас провести не удастся,

Ибо в бутылке этой

Отнюдь не невинный настой!

Человек поставил банку обратно и неожиданно легко поднялся из кресла, подойдя к низкому, по пояс, ограждению веранды. Теперь его можно было рассмотреть внимательнее. Не слишком высокий, чуть ссутуленный, в простой клетчатой рубашке из грубой шерсти и таких же рабочих штанах на старых подтяжках, что, наверное, помнили еще времена 'сухого закона' и 'ревущих двадцатых'.

За его спиной стукнула дверь. На веранду шагнул другой человек, даже на беглый взгляд значительно моложе. Если старик будто сошел со страниц бытописания фермеров до начала Депрессии, то новый персонаж больше напоминал коммивояжера средней руки. Костюм, аккуратно повязанный галстук с медной заколкой, коричневые туфли. Все достаточно новое, недорогое и несущее чуть заметный отпечаток стремления владельца казаться состоятельнее и значимее, чем на самом деле.

– Тебе пора, – негромко сказал старик, не оборачиваясь, с искренней печалью. Помолчал и добавил – Сынок.

Молодой человек в костюме легко подошел к нему вплотную и положил руку на плечо. Слегка сжал длинными пальцами, куда более сильными, чем могло бы показаться по беглому взгляду.

– Да, отец. Пора, – в его голосе звучал та же печаль, разбавленная чувством необходимости.

– Плюнул бы ты на эти европы, Питер, – старик повернулся к нему, попутно взглянув на теряющиеся вдали вершины, окаймляющие округ Хот-Спрингс, что находится в штате Вайоминг. – Нет там ничего хорошего, уж я то знаю…

– Я помню, – улыбнулся молодой человек. – Мистер Даймант Шейн, доблестный ветеран Битвы Четырех, кавалер медали Британской империи за сражения девятнадцатого года.

Теперь, когда Питер Шейн улыбался, было видно, что он отнюдь не так юн, как могло показаться вначале. Короткие светлые волосы и гладкая кожа безмятежного лица создавали обманчивое впечатление, но глаза… Эти глаза определенно видели много, слишком много скверных вещей.

– Непоседа, – вздохнул старый Даймант и сел обратно в кресло-качалку. – Хлебнешь? – спросил он, указывая на банку, в которой еще оставалось изрядное количество доброго деревенского самогона.

Питер качнул головой, отказываясь, и присел прямо на перила ограды, поддернув брюки.

– Бросил бы это дело, – сказал Шейн-старший, снова тяжело вздыхая. – Бегать с пистолетиками и бороться с разными большевиками – это занятие для молодых и глупых. Тебе уже за тридцать, пора остепениться, сесть за начальственный стол и говорить 'да, сэр, я немедленно отдам соответствующий приказ, господин министр!'.

Шейн-младший не удержался от новой улыбки, настолько точно отец воспроизвел гнусавый акцент 'Большого медведя' Джефферсона, шерифа округа, неистового республиканца и непримиримого борца с самогоноварением.

– Отец, мы это обсуждали, – отозвался Питер. – Это моя работа, она мне нравится, я умею ее делать. И, кроме того… – он сделал паузу. – Ну, ты знаешь…

– Не доведут тебя до хорошего эти старые детские обиды и игры в месть, вот что, – буркнул старик и умолк, видя, как непроизвольно опустились в мрачной и злой гримасе уголки губ сына.

Даймант еще раз глотнул из банки.

– А тебя не доведет до добра привычка глушить 'чай' до ужина, – подколол в ответ сын.

– Я уже сорок лет пью по стаканчику перед завтраком, обедом и ужином, оттого здоров и переживу всех этих новомодных докторишек, – сварливо ответил Даймант и резко сменил тему разговора. – Тебе денег надо?

– Ты весь в Дедулю, – ответил Питер, качнув головой в непонятном жесте, то ли восхищаясь, то ли немного, самую малость, осуждая. – Завязывал бы с этим, прости Господи, бизнесом. Варить самогон бочками и давать деньги в рост – занятие для молодых, – Питер определенно решил вернуть отцу шпильку.

Старик прищурился в хитрой усмешке и стал похож на мудрого, саркастичного лепрекона, глумящегося над незадачливым искателем горшка с золотом.

– Что, уже полиция караулит за калиткой? – медовым голосом вопросил старший Шейн. – Или разоренные заемщики осаждают мой скромный нищий домик?

Питер развел руками в шутливом жесте капитуляции. Вот уж действительно, чего нельзя было отнять у хитреца Дайманта, так это умения организовывать дело. Вернувшийся в двадцатом году из Европы ветеран с самого начала выгодно отличался от преступников 'новой волны' тем, что вел 'бизнес' тихо, не переходя границ и не привлекая постороннего внимания. В итоге 'сухой закон' отменили, большинство знаменитых и богатых гангстеров давно уже свезли на кладбище, а старый Шейн все так же, как и двадцать лет назад, потихоньку варил самогон в маленькой лесной винокурне, для ценителей хорошего и недорогого напитка. И давал деньги в долг под хороший, приемлемый процент проверенным и достойным людям, не желающим связываться с официальными кредитными учреждениями. Шейн-старший преуспел в незаметности настолько, что его приемный сын беспрепятственно вышел в люди и даже смог устроиться на ответственную государственную службу. А, как известно, проще верблюду протиснуться через игольное ушко, чем человеку с запятнанной репутацией попасть в G-2, где и обретался ныне Уильям Питер Шейн.

– Так денег надо? – нетерпеливо повторил Даймант. – Даже если не брать во внимание, что ты мне вроде как родня, с твоего жалования уже хороший процент набежал. Мне прямо неудобно.

Питер, который доверял доморощенным, но проверенным временем финансовым талантам отца куда больше, чем любому банку и хранил жалование в тайных кубышках Шейна-старшего, покачал головой.

– Нет, – уточнил он, – Мне много не надо. Пусть лежит у тебя.

– Жениться тебе пора, перед людьми уже неудобно, – с некоторой горечью промолвил отец. – В твоем возрасте уже второго, а то и третьего ребенка в школу провожают. И когда появляется жена, лишних денег в карманах уже не водится. Да и по дальним странам не побегаешь…

Он замолчал, моргнув несколько раз, будто в глаз попала соринка.

Питер поднялся на ноги, смахнул со штанин пару пылинок от перил и шагнул к отцу.

– Пап, я вернусь, ты же знаешь, – с неподдельной теплотой сказал он. – И скоро постараюсь перевестись на какую-нибудь кабинетную работу.

Сын присел на корточки у кресла, так, что глаза старшего и младшего Шейнов оказались на одном уровне.

– Но не сейчас, – мягко проговорил Питер. – В Европе неспокойно, особенно когда русские и немецкие большевики скрутили в бараний рог французов и экспедиционный корпус Его Величества, упокой Господь его душу.

Солнце совсем покраснело, ему оставалось совсем немного до того, чтобы коснуться краешком горизонта. Легкий ветерок, овевающий веранду, наполнился прохладой. Старик глотнул из банки в третий раз. Питер накрыл его натруженные узловатые пальцы, покрытые пигментными пятнами, своей ладонью и закончил:

– Того и гляди война придет на сам Остров. Нельзя мне сейчас уходить с полевой работы… Нельзя.

– Как скажешь, – улыбнулся Даймант, но было видно, что это далось ему не без усилий. Взгляд старика непроизвольно скользнул по нагрудному карману пиджака Питера, по краешку серо-коричневого железнодорожного билета, выглядывавшему оттуда. Старший Шейн посмотрел на дорогу, уходящую к югу, в сторону железнодорожной станции.

– Что ж, если оказия занесет в Англию, ты знаешь, кому передать привет от старого Шейна. И… береги себя. Без тебя мне будет… тяжело.

– Обязательно, – искренне отозвался Питер, выпрямляясь. – Обязательно.