Текст книги "S-T-I-K-S Молчание (СИ)"

Автор книги: Игорь Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11 Монстр

За окном продолжался кровавый пир. Даже на высоте девятнадцатого этажа было слышно как от боли кричат люди, как как ревет чудовище, как трещит метал под мощными лапами.

– Что здесь происходит? – подал голос Витя, вернувшись с кухни с пустой бутылкой, показывая, что воды в кране больше нет.

– Конец света происходит. – устало ответил я.

– Вы кто вообще такие? Я сейчас полицию вызову! – вдруг зашлась жена хозяина квартиры.

Катя подошла к ней, что-то прошептала на ухо и, взяв ту под локоть, тихо подвела к окну, слегка приоткрыв штору.

Женщина задрожала, схватилась рукой за сердце и сползла на пол. Витя тут же бросился к ней, пытаясь привести в чувство. Я лишь отстраненно наблюдал за всем этим и лихорадочно пытался придумать способ выбраться отсюда как можно скорее. На улице сейчас опасно, но и здесь оставаться мы не можем. Очень скоро выжившие начнут превращаться в пустышек и тогда уйти уже не получится. Нужен был план. Я медленно встал, поправил рюкзак, проверяя чтобы ничего не гремело, не стучало, жестом показал Кате сделать тоже самое.

– Мы должны уходить, – шепнул я ей на ухо.

– А как же они? – кивнула она в их сторону в тот момент, когда женщина пришла в себя. Она потянула руки к мужу и из её горла вырвался урчащий звук, а глаза стали блеклыми и без радужки, наполненные голодом. Я услышал урчание и единственное, что я мог сделать это дать команду:

– Молчать. Сидеть. – тварь, ожидаемо, послушалась и замерла на полу звуке. Витя попятился от своей жены, споткнулся , неуклюже махнул руками и упал на спину зазвенев головой по полу. Катя пошла в другую комнату чтобы проверить состояние ребенка, но уже спустя несколько секунд вернулась тяжело дыша и подперев дверь собой лишь покачала головой.

– Встать. Иди за мной. – скомандовал я бывшей жене Вити. Она послушно встала и шаркающей походкой пошла за мной. Я отодвинул Катю в сторону и открыл дверь, на меня тут же прыгнуло маленькое чудовище утробно урча. Я впечатал ей в лоб топор и отбросил её обратно в комнату. Загнал пустышку в комнату и уже закрывал за собой дверь, как прям над ухом раздался выстрел. Резко обернулся и увидел перепуганное лицо Кати крепко сжимающую дымящий пистолет, а прямо у моих ног лежал Витя с вытекающими мозгами наружу.

– Он..он обратился, я не сразу это поняла, но он шел прямо к тебе. – дрожащим голосом сказала девушка.

Я взял у нее из рук пистолет, спрятал за пояс и чуть приобнял её за плечи.

– Спасибо. Но теперь нам надо уходить, скоро сюда сбегутся все, кто решит проявить к нам гастрономический интерес. Собирай вещи, посмотри что можно взять в квартире и уходим.

Минут через пятнадцать мы уже были на лестничной площадке и осторожно ступая начали спуск вниз. Несколько этажей было тихо, никто не урчал, никто не хотел нас сожрать, лишь изредка было слышно как шкребутся за дверью обращенные зараженные. Мозгов открыть дверь у них не было, выбить силы тоже не хватало. На восьмом этаже одна дверь оказалась открыта, но поблизости никого не было видно. Мы удвоили осторожность и пошли еще тише, стараясь даже дышать через раз.

Мы спускались в молчании, нарушаемом лишь тяжелым дыханием и редким скрипом дверных петель где-то наверху. Напряжение висело в воздухе, густое, хоть ножом режь. Катя шла позади, держась за лямку моего рюкзака, как слепой поводырь. Я чувствовал, как её радар работает на пределе – она вздрагивала от каждого шороха.

Шестой этаж. Лестничный пролет был залит кровью – кто-то не успел добежать до квартиры. Дверь в тамбур была распахнута настежь.

– Стой, – шепотом выдохнула Катя, дернув меня назад.

Но было поздно. Из темного проема вылетела тень.

Это был парень, курьер службы доставки. Желтая униформа, за спиной квадратный короб-рюкзак, а на лице – маска безумного счастья. Он не рычал, он именно урчал, словно огромный кот, увидевший миску со сметаной. Только вместо сметаны он видел наши потроха.

Дистанция – три метра. Пистолет доставать громко, топор – долго.

Он прыгнул. Резко, пружинисто. Ноги у него уже начали меняться, мышцы работали не по-человечески эффективно.

Я не стал уклоняться. Я ударил его не рукой, а волей.

– Замри!

Ментальный посыл, усиленный уксусной горошиной, хлестнул его на лету. Его тело сбилось с ритма, ноги подкосились в воздухе. Он рухнул на бетонные ступени прямо у моих ног, больно ударившись подбородком.

Урчание сменилось удивленным хрипом. Он попытался подняться, царапая бетон ногтями, которые уже начали превращаться в когти.

– Прости, братан, чаевых не будет, – прошептал я.

Мой ботинок с силой опустился ему на шею, прижимая к полу. В ту же секунду топор, который я всё-таки успел выхватить, вошел в затылок.

Хруст. Тишина. Катя отвернулась, зажав рот рукой.

– Идем.

Мы продолжили спуск. Первый этаж встретил нас выбитой домофонной дверью и запахом гари.

Выглянув наружу, я оценил обстановку. Мы вышли со двора. Здесь было относительно тихо, если не считать далеких криков и воя сигнализаций. Основное веселье творилось на проспекте, за углом дома.

– В лес, – скомандовал я. – Огородами, через гаражи.

Мы пригнулись и перебежками двинулись вдоль стены.

Когда мы добрались до угла здания, открылся вид на проспект. И я замер.

Тварь была колоссальной. Теперь, с уровня земли, она казалась горой мышц и костей. Черная, блестящая от слизи и крови броня покрывала спину и бока. Хребет венчали шипы длиной с мою руку.

Она стояла посреди перекрестка, лениво дожевывая то, что осталось от легковушки. Вокруг валялись искореженные машины, словно разбросанные капризным ребенком игрушки.

Мы были от неё метрах в двухстах. Для такого гиганта мы – муравьи. Но муравьи вкусные.

– Не смотри, идем... – потянула меня Катя.

Но я смотрел. Я не мог оторвать взгляд.

В моей голове, где-то на задворках сознания, проснулся калькулятор. Жадный, циничный калькулятор мародера.

Если из обычного бегуна выпадает один-два спорана. Если из лотерейщика иногда падает горох. То что, во имя Улья, носит в своей башке эта махина?

Рука сама потянулась к рукояти топора, хотя я понимал весь идиотизм ситуации. С топором на танк.

– Молчун! – шикнула Катя. – Ты чего застыл?

– Там целое состояние, – прошептал я, облизнув пересохшие губы. – В одной этой голове больше ресурсов, чем мы соберем за год.

– Там смерть! Идем!

В этот момент со стороны торгового центра раздались хлопки. Сухие, частые.

Я присмотрелся. На крыше одноэтажной пристройки, метрах в ста от монстра, заметались фигурки. Трое или четверо. Гражданские, судя по одежде. У одного было охотничье ружье, у другого – что-то вроде "Сайги" или травмата.

– Идиоты... – выдохнул я.

Они открыли огонь. Дробь, резиновые пули, может даже картечь. Всё это полетело в сторону бронированного чудовища.

Эффект был потрясающий. То есть, нулевой.

Пули высекали искры из костяных пластин, рикошетили от асфальта. Для твари это было всё равно, что горохом об стену. Или комариный укус. Но комары раздражают.

Монстр перестал терзать машину. Он медленно, с грацией многотонного пресса, повернул голову в сторону стрелков.

Утробный рык, от которого у меня завибрировали пломбы в зубах, накрыл улицу.

– Бежим, – теперь уже я дернул Катю за рукав. – Пока он занят десертом.

Тварь сорвалась с места. Это было страшно. Такая масса не должна двигаться так быстро. Асфальт взрывался под его лапами.

Стрелки на крыше поняли свою ошибку. Они побросали оружие и попытались бежать, но было поздно.

Монстр с разбегу врезался в стену пристройки. Кирпичная кладка брызнула во все стороны, крыша накренилась. Люди посыпались вниз, прямо под лапы чудовища.

– Не оборачивайся! – рявкнул я, когда Катя сбилась с шага, услышав полные ужаса вопли.

Мы нырнули в проход между гаражами. Позади ревела смерть, чавкала плоть, и кто-то молил о помощи, захлебываясь кровью.

Мы бежали до леса, не чувствуя ног. Легкие горели огнем, в висках стучала кровь, но остановиться мы позволили себе только тогда, когда зеленый свод деревьев сомкнулся над головой, отсекая нас от городской бойни.

Наш схрон был на месте. Пятница, примотанный к дубу, почуял нас – или, скорее, запах свежей крови и гари, который мы принесли на себе. Он дернулся, натянув ремни так, что кора затрещала. Из-под грязного тряпичного кляпа вырвалось сдавленное, глухое мычание. В его мутных глазах плескалось бешенство – инстинкты, разбуженные ревом гиганта в городе, требовали бежать или драться, а не стоять привязанным к деревяшке.

Он рванулся еще раз, пытаясь вывернуть суставы.

– Заткнись, – я послал ему ментальную оплеуху. Не сильную, чтобы не тратить резерв, но ощутимую. – Сидеть!

Зомби обмяк, повиснув на ремнях, но взгляд его остался голодным.

Я рухнул на траву рядом с ним, пытаясь отдышаться. Катя сползла по стволу соседнего дерева, обхватив колени руками. Её трясло.

– Мы... мы не вернемся туда? – спросила она, глядя на меня с надеждой. – Мы ведь уйдем вглубь леса? Подальше от этой твари?

Я достал флягу, сделал маленький глоток живчика. Спирт обжег горло, приводя мысли в порядок. В голове все еще крутилась картинка: огромная черная туша и тот невероятный споровый мешок, который она, должно быть, носит на затылке.

– Мы уйдем, – кивнул я. – Но не с пустыми руками.

Катя замерла.

– Ты серьезно? Молчун, ты видел, что оно сделало с теми стрелками? Оно размазало их вместе с бетоном! У нас автоматы, которые для него – как хлопушки!

– У нас есть кое-что получше автоматов, – я перевел взгляд на Пятницу. – У нас есть свой человек в тылу врага. Ну, или почти человек.

Я поднялся и подошел к нашему носильщику. Тот скосил на меня глаза, но дергаться не посмел.

– Слушай меня внимательно, Катя. Та тварь умная, быстрая и почти неуязвимая. Но у неё есть одна слабость. Точнее, две. Первая – она высокомерна. Она не смотрит под ноги на всякую мелочь вроде нашего Пятницы. Для неё он – как для тебя муравей. Свой, понятный, безопасный муравей.

– И что? – не понимала она.

– А вторая слабость – это споровый мешок.

Я развернул Пятницу боком, показывая на его затылок, где бугрилась склизкая шишка.

– У каждой твари он есть. Пулей туда попасть сложно, особенно когда эта махина скачет как блоха. Но если подойти вплотную... Если запрыгнуть на спину...

Я хищно улыбнулся, чувствуя, как адреналин мешается с жадностью.

– Пятница – бегун. Но он уже начал меняться. Его мышцы – это не человеческое мясо. В нем силы больше, чем в нас двоих. Если дать ему в руки что-то тяжелое и острое... например, мой гвоздодер или заточенную арматуру... и отправить его к "папочке" с дружеским визитом...

– Он не сможет, – покачала головой Катя. – Тварь его разорвет.

– Разорвет, – согласился я. – Но только после того, как поймет, что происходит. Зараженные не нападают друг на друга просто так. Иерархия. Мелочь уступает дорогу крупняку, а крупняк игнорирует мелочь, если не голоден. Наш гигант сейчас сыт – он только что сожрал пол-улицы.

Я подошел к Пятнице вплотную, глядя в его пустые глаза.

– Он подпустит его. Он не увидит в нем угрозу. А я буду вести его. Мне нужно только подобраться на дистанцию прямого контроля. Метров сто, может чуть меньше. Я заставлю Пятницу запрыгнуть ему на хребет. И ударить. Один точный удар в затылок. Пробить мешок, расковырять там всё в кашу.

– Это самоубийство, – прошептала Катя.

– Это джекпот, – жестко отрезал я.

Я начал развязывать узлы на груди зомби, освобождая его руки.

– Мы не будем рисковать собой. Рисковать будет он, – я похлопал Пятницу по плечу. – Его не жалко. Найдем другого носильщика.

Я повернулся к рюкзаку, вытаскивая купленный в магазине гвоздодер – тяжелый, с хищно загнутым, остро заточенным концом.

– Ну что, Пятница, – я вложил холодный металл в мертвую, но цепкую руку зомби и начал приматывать его скотчем к запястью, чтобы не выронил. – Готов стать героем посмертно? Второй раз.

Зомби, чувствуя мою решимость и жесткий ментальный поводок, лишь тихо, покорно уркнул.

– Катя, жди здесь. Если я сдохну или этот шкаф на меня побежит – вали в лес и не оглядывайся.

Она хотела возразить, схватила меня за руку, но я лишь молча отцепил её пальцы и кивнул на заросли. Я погнал Пятницу вперед. Сам двигался следом, перебегая от ствола к стволу, стараясь держаться в тени. Дистанция сокращалась. Двести метров. Сто пятьдесят.

Ментальный поводок натянулся, как струна. Пятница упирался. Его примитивный мозг, заточенный только на голод, сейчас вопил от ужаса. Он чувствовал ауру той твари, что пировала на перекрестке. Для него это было божество, высший хищник, к которому нельзя приближаться.

– Иди! – мысленно рявкнул я, вкладывая в приказ всю злость. – Там еда. Много еды. Свежее мясо. Теплое. Вкусное.

Зомби сделал несколько неуверенных шагов, скуля в кляп. Его трясло. Ноги подгибались.

– Не бойся. Ты сильный. Ты голодный. Убей его и забери мясо.

Я давил на него, ломая его волю, заставляя переставлять ноги. Голова начала раскалываться, в висках застучали молоточки. Это было тяжелее, чем заставлять их драться друг с другом. Я заставлял кролика напасть на волка.

Сто метров. Мы подобрались к крайним гаражам. Тварь была прямо перед нами, метрах в сорока. Она стояла к нам спиной, увлеченно выгрызая что-то из кабины перевернутого грузовика.

Вблизи она выглядела еще кошмарнее. Гора мышц, покрытая черными, словно полированными плитами. Между ними пульсировала серая, жилистая плоть. Шипы на хребте подрагивали.

Я увидел его затылок. Там, под мощным костяным навесом, похожим на рыцарский шлем, бугрился споровый мешок. Он был огромен.

Жадность вспыхнула во мне с новой силой, заглушая боль в голове. Если в обычном бегуне один-два шарика, то сколько их здесь? Сотня? Две? А горох? Да там, наверное, с полкило этого гороха!

– Пятница, фас!

Я спустил поводок и оставил одну-единственную директиву, вбитую в подкорку раскаленным гвоздем: прыгай на спину, бей в затылок.

Зомби на секунду замер, готовый сбежать. Но инерция приказа и обещание немыслимого пира перевесили страх.

Он сорвался с места. Беззвучно, стелясь по земле.

Сорок метров он преодолел за несколько секунд. Бегуны быстры, этого у них не отнять.

Тварь что-то почувствовала. Она начала поворачивать массивную башку, но было поздно.

Пятница оттолкнулся от асфальта, взлетел в воздух – высоко, метра на три – и приземлился прямо на черную, шипастую спину гиганта.

Гигант взревел – не от боли, а от возмущения. Словно слон, на которого прыгнула крыса. Он дернулся всем телом, пытаясь сбросить наездника.

Но Пятница вцепился. Одной рукой он ухватился за костяной шип, а второй, к которой был примотан гвоздодер, нанес удар.

Я видел это, как в замедленной съемке.

Гвоздодер вошел точно под костяной навес. В мягкое.

– Давай! Проворачивай! Рви! – орал я про себя, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

Зомби рванул инструмент на себя.

Тварь взвыла. Звук был такой плотности, что меня прижало к стене гаража. Стекла в соседних домах, которые еще оставались целыми, лопнули дождем осколков.

Чудовище встало на дыбы, запрокидываясь назад, пытаясь раздавить наглеца своим весом.

Пятница удержался. Удар. Рывок. Удар. Рывок.

Гигант рухнул на спину с грохотом падающего здания. Асфальт под ним пошел трещинами. Пятницу впечатало в дорогу многотонной тушей.

Я услышал хруст – мокрый, отвратительный. Так хрустит таракан под ботинком.

"Всё, конец Пятнице", – мелькнула мысль.

Я смотрел на это, не дыша. Неужели получилось?

Огромная грудная клетка вздымалась судорожно. Из пасти вырывались клокочущие звуки. Но встать она уже не могла. Мозг паразита умирал, а вместе с ним умирало и тело, которое он так старательно выращивал и мутировал.

Я выждал минуту. Две. Тварь затихла. Лишь мелкая дрожь пробегала по черной шкуре.

– Готов, – выдохнул я, чувствуя, как ноги становятся ватными. Из носа потекло что-то теплое. Я вытер рукой – кровь. Перенапрягся.

Но это того стоило.

Я вышел из-за гаража. Осторожно, держа наготове автомат, я приблизился к туше.

Вблизи она была еще огромнее. Гора мяса.

От Пятницы действительно мало что осталось. Просто кровавое месиво, впечатанное в асфальт. Бедный ублюдок. Ты заслужил памятник. Или хотя бы минуту молчания. Но времени на сентиментальность не было.

Я подошел к голове монстра. Затылок представлял собой месиво из костей. Гвоздодер торчал из этой каши, как флаг на покоренной вершине.

Вонь стояла невыносимая. Концентрированный запах уксуса, гнили и чего-то еще, химического или грибного.

Я потянул за гвоздодер. Он застрял крепко. Пришлось упереться ногой в костяной шип и рвануть двумя руками. С чавканьем инструмент вышел наружу.

Теперь самое интересное. Я запустил руку в споровой мешок, разгребая странную яркожелтую кашу похожую на янтарь. Пальцы сразу наткнулись на что-то твердое. Много твердого.

Спораны. Я выгребал их горстями, рассовывая по карманам, даже не считая. Десять, двадцать, пятьдесят...

Карманы отяжелели.

А потом пальцы нащупали их. Горошины. Не одна, не две. Их была целая россыпь. Я чувствовал их твердую, шероховатую поверхность.

Я доставал их дрожащими руками. Желтые, крупные шарики.

И тут моя рука наткнулась на что-то иное.

Это был не споран и не горох. Это был шарик размером чуть больше горошины, но идеально гладкий. Я вытащил его на свет.

Он был черным. Глянцевым, как антрацит. Тяжелым.

Я никогда такого не видел. В записке Люка про это не было ни слова. Споран – серый. Горох – желтый. А это что за хрень?

Я покрутил находку в пальцах. Странная штука. Может, мутация какая? Или испорченный горох?

Я сунул черную бусину в отдельный нагрудный карман, чтобы не потерять. Разберемся потом.

Пошарил еще. Нашел еще одну такую же черную.

– Молчун! – раздался сзади испуганный шепот.

Я дернулся, выхватывая пистолет. Катя стояла у угла гаража, бледная как смерть.

– Ты... ты в порядке?

– Всё хорошо. – хрипло ответил я, вытирая руки о штаны. – Уходим, быстро. На запах крови сейчас сбежится полгорода.

Я последний раз взглянул на поверженного гиганта. Мы это сделали. Мы завалили короля горы.

Рюкзак за спиной, полные карманы добычи, и странные шарики. Я не знал, что это. Но интуиция подсказывала – они еще пригодятся.– Бежим, Катя. Теперь точно бежим.

И мы побежали к лесу, оставляя позади горящий город и тушу поверженного чудовища, которой в моей голове названия так и не появилось.

Глава 12 Лес

Мы ушли далеко. Настолько далеко, что даже эхо умирающего города перестало нас преследовать. Лес, который в начале пути казался враждебным лабиринтом, теперь стал убежищем. Вековые ели, мох, пружинящий под ногами, и запах прелой хвои – всё это создавало иллюзию нормального мира. Мира, где нет урчащих тварей и черных гигантов, способных одним ударом развалить дом.

Место для стоянки я выбирал придирчиво, с паранойей старого лиса, которого уже однажды выкурили из норы. Никаких открытых полян, никаких берегов рек, которые так любят патрулировать бегуны. Мы забрались в глухомань, в бурелом, куда нормальный человек по своей воле не полезет, а зараженному там просто нечего делать – еды нет.

Нашли глубокий овраг, по дну которого сочился ледяной ручей. Склоны крутые, поросшие густым орешником – сверху нас не видно, а шум воды глушит звуки наших шагов. Идеально.

Первые три дня мы работали как проклятые. Я решил не строить дом. Дом – это мишень. Дом – это якорь, который жалко бросать. Мы строили землянку. Грубую, низкую, сливающуюся с ландшафтом. Я рыл землю трофейной саперной лопаткой и тем самым гвоздодером, что прикончил монстра, а Катя таскала лапник и ветки.

Мы не разговаривали. Сил не было. Только хриплое дыхание, скрип корней и редкие, короткие команды. Но в этом молчании уже не было напряжения. Это было молчание двух механизмов, работающих в одном ритме.

Когда крыша из бревен, засыпанная полуметровым слоем земли и дерна, была готова, я впервые за долгое время позволил себе выдохнуть. Внутри было тесно, пахло сырой землей, но это была наша нора. Сухая и теплая. Я сложил очаг из камней у самого входа, выводя дымоход через длинную канаву в земле, чтобы дым остывал и рассеивался еще до выхода на поверхность. Старый партизанский способ.

Вечерами, когда лес погружался в вязкую, чернильную тьму, наступало мое время. Время алхимика-недоучки.

Я сидел у крохотного огонька, который давал больше тепла, чем света, и перебирал наше богатство. Споранов было много. Та тварь носила в затылке целый склад. Почти сотня споранов. Серые, морщинистые шарики, в которых была заключена наша жизнь. Этого запаса нам хватит на месяцы, даже если пить живчик как воду.

Но главным трофеем было не это.

Горох. Двадцать восемь штук. Желтые, твердые бусины, похожие на спрессованный сахар. Этот коктейль давал силу, прочищал мозги, делал поводок для зараженных крепче.

А вот с черными шариками была проблема.

Я доставал их из нагрудного кармана, как величайшую драгоценность. Две черные бусины. Они были тяжелыми, глянцевыми. И странными.

Если зажать её в кулаке, она начинала греться. Не просто становиться теплой от тела, а именно генерировать тепло, словно внутри неё работал крошечный ядерный реактор. Это ощущение было одновременно приятным и пугающим. Живое тепло мертвого мира.

В один из вечеров я решился на эксперимент. Взял пустую консервную банку, налил туда уксуса – того самого, что растворял горох за полчаса. Бросил туда черный шарик.

Он звякнул о дно и... ничего. Ни пузырьков, ни шипения, ни мути. Я ждал час. Ждал два. Уксус пах кисло и резко, а шарик лежал на дне, насмешливо поблескивая черным боком. Идеально целый.

Я попробовал водку. Тот же результат. Вода? Смешно.

Я сидел, вертя в пальцах эту загадку, и чувствовал себя дикарем, который нашел смартфон и пытается колоть им орехи. Интуиция вопила, что в этой черноте скрыта огромная сила. Гораздо больше, чем в горохе. Может, это концентрат? Может, её надо глотать целиком?

Мысль о том, чтобы проглотить этот камень, вызывала дрожь. А вдруг это яд? Вдруг она растворится в желудке и прожжет меня насквозь? Или, что еще хуже, превратит в такую же тварь, из которой я её достал? Риск был слишком велик. Мы не умирали от голода, сила у меня была, резерв полон. Экспериментировать на себе, не зная правил, – верный способ стать самым богатым трупом в лесу.

– Не получается? – тихий голос Кати вырвал меня из раздумий.

Она сидела напротив, подшивая порванную штанину суровой ниткой. В отблесках огня её лицо казалось спокойным, почти умиротворенным. Те страшные ожоги, что превратили её кожу в маску месяц назад, исчезли без следа. Живчик и редкий прием гороха сотворили чудо – кожа стала чистой, гладкой, даже шрамов не осталось. Только взгляд изменился. Он стал старше. Жестче.

– Не берет, – буркнул я, вылавливая жемчужину из банки и обтирая её тряпицей. – Ни кислота, ни спирт. Крепкий орешек.

– Может, разбить? – предложила она, не отрываясь от шитья.

– Ага, и потерять половину в крошке. Нет, тут какой-то другой секрет. Люк про это не писал.

Я спрятал находку обратно в карман, поближе к сердцу. Пусть лежат. До лучших времен.

Я смотрел на Катю и ловил себя на мысли, что привыкаю к ней. В первые дни она была обузой. Чемоданом без ручки, который и нести тяжело, и бросить жалко. "Гарантия от безумия", как я сам себе говорил. Теперь всё изменилось.

Она не ныла. Вообще. Переходы по десять километров, ночевки на сырой земле, еда из консервов, вкус которых уже поперек горла стоит – она принимала всё это как данность. Она училась.

Вчера я заметил, как она чистит рыбу. Ловко, быстро, одним движением вспарывая брюхо и вычищая потроха. А ведь еще недавно её воротило от вида сырого мяса.

– Ты изменилась, – сказал я, подбрасывая в огонь сухую ветку.

Катя подняла голову. В её глазах плясали рыжие отсветы пламени.

– Мы все изменились. Тот мир, где я боялась сломать ноготь, сгорел. Вместе с моим и домом и..– она запнулась.

– Боишься?

– Боюсь, – честно ответила она. – Боюсь, что это никогда не кончится. Что мы так и будем бегать по лесам, пока однажды нам не повезет. Но... с тобой спокойнее. Ты знаешь, что делать.

– Я просто делаю вид, – усмехнулся я. – На самом деле я импровизирую.

– У тебя хорошо получается.

В её словах не было лести. Просто констатация факта. И от этого мне стало как-то... тепло. Странное чувство. Я привык быть один. Одиночество – это броня. Никто не предаст, никто не подставит, никого не надо спасать. Но здесь, в этом проклятом Улье, одиночество начинает давить на мозги почище атмосферного столба.

Наличие другого человека рядом, который не пытается тебя сожрать и с которым можно просто помолчать, оказалось удивительно важным ресурсом. Ценнее тушенки.

Я потянулся и достал флягу.

– Будешь?

Она кивнула, откладывая шитье.

Мы пили живчик по очереди, передавая теплую металлическую емкость друг другу. Ритуал. Причастие новой веры.

Лес вокруг жил своей жизнью. Где-то ухнула сова, прошуршала в листве мышь. Никакой злобы, никакого голода поблизости. Только мы и природа.

Я откинулся спиной на земляную стену нашей норы. В кармане грели грудь черные бусины, в животе разливалось тепло от спирта и споранов. Впервые за долгое время я не чувствовал себя загнанной крысой. Я чувствовал себя хозяином этой маленькой, темной норы.

А завтра... завтра нужно будет проверить силки.

Утро в лесу наступало не с восходом солнца, а с изменения плотности тумана. Не того от которого приходится бежать сломя голову, а обычного, нашего, земного. Он становился белесым, проницаемым, и звуки, до того глухие и ватные, приобретали отчетливость. Я проснулся от холода – костер за ночь прогорел дотла. Катя спала на своем лежаке из лапника, укрытая курткой, дыша ровно и неслышно.

Я выбрался наружу, разминая затекшие мышцы. Воздух был сырым и вкусным, пахло мокрой корой и грибами. Где-то далеко, километрах в пяти, снова ухнул разрыв – глухой, как удар подушкой о стену. Кто-то кого-то взрывал. Обычное дело для этого мира. Но здесь, в нашем овраге, война казалась чем-то далеким, почти нереальным.

Я сунул руку в карман. Пальцы привычно нащупали два гладких шарика. Они были теплыми, словно живыми. Я достал их, подставив под скупой утренний свет, пробивающийся сквозь кроны.

Идеальные сферы цвета антрацита. Глубокий, поглощающий свет черный цвет. Просто абсолютная тьма, спрессованная в форму. Я покатал их на ладони. Они ударялись друг о друга с тяжелым, костяным звуком.

Что вы такое?

Моя интуиция, та самая, что вытаскивала меня из передряг последний месяц, молчала. Вернее, она настороженно принюхивалась. Я чувствовал в этих шариках мощь. Куда более концентрированную, чем в желтом горохе. Если горох это батарейка, то эти черные малыши реактор. Но как его запустить, не взорвав себя к чертям?

Загадка без ответа. Я спрятал их обратно. Они не портятся, есть не просят, а тепло, которое они выделяют, даже приятно в утренней сырости.

Вернувшись в землянку, я раздул угли, подбросил сушняка. Катя зашевелилась, открыла глаза. Никаких «доброе утро» или «как спалось». В Улье эти вежливости отмирают за ненадобностью. Вместо этого быстрый, цепкий взгляд: всё ли в порядке? Нет ли угрозы?

– Пора проверить силки, – сказал я, доставая флягу с живчиком.

Утренний ритуал. Глоток мне, глоток ей. Горькая, спиртовая дрянь, ставшая для нас важнее воды.

Мы вышли из оврага бесшумно. За эти дни мы научились ходить так, чтобы не хрустела ни одна ветка. Катя шла следом, стараясь попадать в мои следы. Я иногда оглядывался на нее. Она изменилась не только внешне. Исчезла та городская суетливость, лишние движения. Она стала экономной в жестах, собранной.

В лесу было спокойно. Мой ментальный фон был чист, Дар молчал, лишь иногда лениво сканируя пространство на предмет чего-то крупнее белки.

Первая петля, поставленная на заячьей тропе, была пуста. Вторая сбита, видимо, зверь вырвался. А вот в третьей, у корней вывороченной сосны, нам повезло. Крупный, жирный заяц запутался в проволоке. Он уже не дергался, задохнувшись в удавке.

– Обед, – констатировал я, отцепляя добычу.

Катя подошла ближе. Раньше она отворачивалась, когда я возился с тушками. Сейчас она смотрела внимательно, оценивающе.

– Я сама, – вдруг сказала она, протягивая руку.

Я удивленно поднял бровь, но зайца отдал.

Мы спустились к ручью. Я сел на поваленное дерево, достал нож и начал строгать новую колышку для ловушки, наблюдая за ней. Она действовала уверенно. Нож в её руках больше не дрожал. Шкурка снималась чулком, быстро и чисто. Она не морщилась от вида крови, не вздыхала. Просто делала работу. Необходимую, грязную работу.

– Ты быстро учишься, – заметил я негромко.

– У меня хороший учитель, – ответила она, не поднимая головы. – Жесткий, но эффективный.

– Жизнь – жесткий учитель. Я просто ассистент на кафедре выживания.

Она сполоснула руки в ледяной воде ручья, вытерла их о мох.

– Знаешь, о чем я думаю? – она посмотрела на меня своими серьезными, повзрослевшими глазами.

– О том, когда мы найдем нормальный душ?

– Нет. О том, что тот мир... прошлый... он был каким-то игрушечным. Мы все играли в проблемы. Кредиты, отчеты, пробки, кто что о ком сказал... А настоящее – оно вот здесь. – Она кивнула на освежеванную тушку и темный лес вокруг. – Ешь или будь съеденным. Просто и честно.

Я хмыкнул, проверяя остроту ножа на ногте.

– Философия на пустой желудок. Это пройдет, как только мы найдем безопасное место с горячей водой и электричеством. Человек быстро привыкает к хорошему и снова начинает придумывать себе проблемы.

– Ты думаешь, такое место есть?

– Должно быть. Люк писал про стабы. Укрепленные поселения, где живут такие же выжившие как мы. Где есть законы, торговля, стены. Мы не первые в этом мире, Катя. Кто-то здесь живет годами. Значит, и мы сможем.

Мы вернулись в землянку. Запах жареного мяса наполнил тесное пространство, делая его почти уютным. Мы ели руками, обжигая пальцы, вгрызаясь в жесткое, но такое вкусное мясо.

Остаток дня прошел в ленивой, сонной тишине. Я занимался оружием, чистил трофейные автоматы, смазывал механизмы остатками масла, найденного еще в той машине. Катя перебирала наши скромные запасы, пересчитывала патроны, штопала одежду.

Мы были похожи на семью первобытных людей, забившихся в пещеру переждать ледниковый период. Только вместо мамонтов снаружи бродили твари, которые когда-то были нашими соседями.

Я смотрел на черные шарики, которые выложил на плоский камень у очага. В свете огня они казались дырами в пространстве.

– Мы не сможем сидеть здесь вечно, – вдруг сказал я, нарушая молчание.

Катя замерла с иголкой в руке.

– Я знаю. Продукты закончатся. Патроны тоже.

– Не только в этом дело. Мы гости. Лес терпит нас, пока мы тихие. Но рано или поздно сюда зайдет кто-то, кому плевать на нашу маскировку. Или перезагрузка кластера накроет этот квадрат.