Текст книги "S-T-I-K-S Молчание (СИ)"

Автор книги: Игорь Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

–Как тебя зовут? -спросила она, облизав косточку.

–Неважно. Зови меня Молчун. Или Эй-ты. Мне без разницы.

–Я Катя, -она попыталась улыбнуться, но кожа на щеке натянулась, и она поморщилась от боли. -Спасибо, что не бросил.

–Не обольщайся, -я откусил кусок жесткого мяса. -Ты мне нужна как гарантия. И как лишние руки. Как только сможешь держать весло -будешь грести.

–Гарантия чего?

–Гарантия того, что я не сойду с ума от разговоров с самим собой, -буркнул я. Это было полуправдой. На самом деле, мне просто было интересно. Она выжила там, где сдох мой двойник. В ней есть стержень. Или удача. И то, и другое -дефицитный ресурс.

–Что это? -она кивнула на конструкцию у воды.

–Наш билет отсюда. Плот. Завтра на рассвете отчаливаем.

–Куда?

–Вниз. Подальше от людей и поближе к спокойствию. Если такое здесь вообще существует.

–А он? -она со страхом покосилась на Бобика, который был привязан к дереву чуть поодаль и меланхолично грыз кору.

–А он останется здесь. Охранять пустой берег. Воды они боятся, как огня. На плот я его не затащу даже под ментальным контролем, он скорее перевернет нас всех, чем намочит ноги.

Катя помолчала, переваривая информацию.

–Ты умеешь ими управлять? -тихо спросила она. -Я видела... тогда, когда ты меня спускал. Ты шикнул на него, и он отполз.

Я внимательно посмотрел на неё. Умная. Наблюдательная.

–Умею. Но не надейся, что я спасу весь мир. Моих сил хватает на то, чтобы не быть съеденным прямо сейчас.

Вечер мы провели в сборах. Я грузил на плот всё, что представляло ценность. Фляги с водой, остатки консервов, теплые вещи, снятые с трупов стирать пришлось долго, но брезгливость я отключил еще в первую неделю. Закатал в плотный узел палатку.

Оружие. У меня был топорик, монтировка и два кухонных ножа, примотанных к палкам -импровизированные копья. Огнестрела не было. Это напрягало. Против человека с пистолетом я -мишень. Против стаи -тоже. Моя единственная защита -это мозги и Дар.

Ночью я снова выпил гороховый коктейль. Вкус стал чуть менее противным, или я просто привык. Контроль проверил на Бобике. Заставил его подойти к самой кромке воды. Тварь упиралась, скулила, посылала мне волны панического ужаса, но шла. Остановился он только тогда, когда вода коснулась подошв его ботинок. Дальше -стена. Ментальный барьер страха был настолько сильным, что, пытаясь продавить его, я почувствовал, как у меня самого начинает носом идти кровь.

–Ладно, живи, -отпустил я его. Зомби пулей отлетел от воды и забился под куст.

Вывод: заставить их зайти в воду невозможно. Это хорошая новость -на воде мы в безопасности от зараженных. Плохая новость -переправы и броды для них закрыты, значит, они скапливаются у мостов. А нам под этими мостами проплывать.

Утро встретило нас густым туманом. Река парила. Видимость -метров десять.

–Пора, -сказал я, сталкивая плот на воду. Он закачался, но держал осадку уверенно. Канистры работали.

Катя, хромая, подошла к воде. Я помог ей забраться на настил. Сам залез следом, оттолкнулся шестом от дна. Течение здесь было слабым, но уверенным. Нас медленно подхватило и понесло прочь от берега, ставшего мне домом на целый месяц.

Я оглянулся. На берегу сидел Бобик. Он смотрел нам вслед своими мутными глазами. Внезапно мне стало даже немного жаль этого уродца. Он был моим первым успешным проектом.

–Прощай, друг, -прошептал я и оборвал ментальную нить.

Тварь дернулась, завертела головой, словно проснувшись, и тут же издала голодное урчание, уставившись на нас. Но вода разделяла нас надежной стеной.

Мы уходили в туман. Впереди была неизвестность, позади -смерть. Нормальный расклад для Улья.

–Держись за веревки, -бросил я Кате, садясь на нос плота и всматриваясь в молочную белизну. -И молчи. Звук над водой разносится далеко.

Глава 8 Рыбалка

Река менялась. То широкое, ленивое течение, которое несло нас первые пару часов, сменилось нервным, дерганным потоком. Берега начали сжиматься, словно тиски. Зеленая стена леса с одной стороны и бетонная набережная промзоны с другой подступали всё ближе, нависая над водой угрюмыми громадами.

Туман рассеялся, и это было скорее плохо, чем хорошо. Теперь нас видели.

Катя сидела в центре плота, вцепившись побелевшими пальцами в веревочную обвязку ящика с припасами. Она молчала. Видимо, поняла правила игры: звук над водой – это мишень на лбу. Я стоял на корме, работая шестом, корректируя курс. Глубина здесь была приличная, шест то и дело уходил в черную воду, не доставая дна, и мне приходилось использовать его как весло.

Мы вошли в "бутылочное горлышко". Ширина русла – метров десять, не больше. Слева – старый причал, заваленный ржавыми контейнерами. Справа – крутой берег, поросший кустарником. Течение здесь ускорилось, воду закручивало в небольшие воронки.

Я почувствовал их раньше, чем увидел. Мой ментальный радар, разогнанный утренней дозой уксусного коктейля, поймал вспышки тупой, агрессивной злобы.

– Пригнись, – коротко бросил я.

Катя послушно вжалась в настил, накрыв голову руками.

На краю причала показалась фигура. Бегун. Свежий, в изодранной спецовке. Он заметил нас сразу. Никаких прелюдий, никакого рычания. Тварь просто разбежалась и, оттолкнувшись от края бетона, взмыла в воздух.

Прыжок был хорош. Для человека – рекордный. Для зараженного – стандартный. Он летел, вытянув руки, целясь точно в середину плота.

Я не стал паниковать. Я ждал. В тот момент, когда гравитация начала брать свое, я резко навалился всем весом на шест, упирая его в воду под углом. Плот вильнул влево, тяжело переваливаясь через волну.

Бегун промахнулся. Ненамного, всего на полметра. Его руки чиркнули по краю канистр, когти скрежетнули по пластику, но зацепиться было не за что. С громким всплеском он рухнул в воду.

Плот качнуло так, что Катя охнула, едва не скатившись за борт. Я удержал равновесие, широко расставив ноги.

– Сиди тихо, – прошипел я.

Из воды никто не вынырнул. Тварь ушла на дно камнем. Вода бурлила еще пару секунд, выпуская крупные пузыри воздуха, и успокоилась. Плавать они не умеют. Мышечная масса огромная, жира нет, легкие не держат. Топоры с зубами.

Я посмотрел на пузыри, и в голове щелкнула прагматичная, жадная мысль.

Это был споран. Может, два. И они просто утонули.

Впереди, метрах в пятидесяти, берега сходились еще плотнее. Там, на бетонном парапете, я заметил движение. Еще двое. Один покрупнее, жилистый, уже начавший мутировать в кого-то серьезного. Лотерейщик начальной стадии? Возможно.

– Держись, – скомандовал я. – Сейчас будет штормить.

Я не стал уходить к дальнему берегу. Наоборот, я направил плот ближе к центру, чуть замедляя ход. Я превращал нас в наживку.

Твари увидели добычу. Синхронное урчание, топот босых ног по бетону. Они бежали параллельно нам, ожидая момента, когда дистанция сократится до минимума.

– Что ты делаешь? – прошептала Катя, глядя на приближающихся монстров расширенными от ужаса глазами. – Отворачивай!

Я проигнорировал её. Мне нужно было идеальное место. Глубокое, с чистым подходом для прыжка, чтобы они не сомневались.

Вот оно. Разрыв в ограждении набережной. До воды метров пять по горизонтали и метра три вниз. Идеальный трамплин.

Я ментально потянулся к бегущему впереди. Не приказ, нет. На таком расстоянии и в движении полноценный контроль перехватить сложно. Я просто "подтолкнул" его голод. Мясо близко. Прыгай. Жри.

Тварь взревела и сиганула вниз.

– Вправо! – крикнул я сам себе, наваливаясь на шест.

Плот резко ушел в сторону. Слишком резко. Канистры заскрипели. Тело мутанта врезалось в воду совсем рядом от моего борта. Фонтан брызг накрыл нас с головой. Волна подбросила плот, ящик с припасами поехал, но ремни удержали.

Второй, тот, что покрупнее, прыгнул следом, не глядя на неудачу собрата. Тупой инстинкт.

Этот летел дальше. Он метил мне в голову.

Я бросил шест и упал на настил. Тварь пролетела надо мной, задев ногой рюкзак. Когти распороли брезент, но инерция утащила его дальше. Глухой всплеск с другой стороны плота.

Плот закрутило. Мы сделали полный оборот, пока течение выравнивало нас.

Два бульканья. Тишина.

Я поднялся, отряхиваясь от воды. Катя смотрела на меня как на сумасшедшего.

– Ты... ты специально? – её голос дрожал.

– Еда сама себя не добудет. А спораны – тем более, – буркнул я, подбирая шест.

Я подогнал плот к тому месту, где пузыри еще поднимались на поверхность. Глубина здесь была метра четыре, вода темная, но прозрачная. Солнце стояло высоко, лучи пробивали толщу.

– Держи шест, – я сунул ей в руки гладкую палку. – Если кто-то полезет из воды – бей в голову. Если полезут с берега – отталкивайся.

– А ты?

– А я на рыбалку.

Я сбросил ботинки, снял куртку, оставшись в штанах и майке. Нож – в зубы. Второй нож – в руку.

Погружение в воду Стикса – это всегда риск. Не потому, что холодно, а потому, что ты лезешь в среду, где ты не хищник. Я набрал полную грудь воздуха и нырнул "солдатиком", чтобы быстрее уйти на дно.

Вода обожгла холодом. Глаза пришлось открыть сразу. Муть, водоросли, какой-то мусор.

Первого я увидел сразу. Он лежал на дне, раскинув руки, словно отдыхал. Пузыри воздуха все еще выходили из его одежды. Он не был мертв, нет. Зараженные могут обходиться без воздуха долго. Но давление и паника прижали его ко дну. Он дергался, пытаясь оттолкнуться, но делал это хаотично, лишь взбаламучивая ил.

Я подплыл к нему со спины. В воде движения были замедленными, как во сне. Тварь почувствовала меня, попыталась развернуться, махнула когтистой лапой. Я увернулся, перехватив его за шею.

В воде они еще более неуклюжие, чем на суше. Опоры нет. Я вонзил нож в основание черепа. Раз, другой. Тело обмякло, перестав дергаться. Теперь самое сложное. Споровой мешок. В воде всё скользкое, руки мерзнут. Я полоснул лезвием по затылку, нащупал паутину. Пальцы нашли твердые шарики. Вырвать. Зажать в кулак.

Воздух заканчивался. Легкие начали гореть.

Второй, тот что покрупнее, лежал чуть дальше. Он не дергался. Видимо, ударился головой о какую-то арматуру на дне при падении. Повезло.

Я рванул к нему. Времени всплывать и нырять снова не было – течение сносило плот. Нужно успеть.

Подплыл. Перевернул тяжелую тушу, пришлось повозиться, загоняя нож в затылок. Темная кровь густым облаком поползла в воде, закрывая обзор.

Наконец, есть. В ладонь легло что-то крупное. Еще один горох? Или просто сросшиеся спораны? Разглядывать некогда.

Я оттолкнулся от дна, работая ногами изо всех сил. Грудь разрывало. Перед глазами плыли черные круги.

Вынырнул я метрах в пяти от плота, жадно глотая воздух.

– Эй! – негромко крикнул я, привлекая внимание Кати. Она испуганно вертела головой, пытаясь удержать плот на месте неумелыми движениями шеста.

Я в несколько гребков добрался до борта, закинул добычу на настил, а потом подтянулся сам. Руки дрожали.

Катя смотрела на горстку окровавленных шариков, лежащих на автомобильном коврике.

– Ты псих, – констатировала она. В её голосе было больше удивления, чем осуждения.

– Я жив, – парировал я, вытирая лицо мокрой майкой. – И теперь мы стали богаче.

Я пересчитал добычу. Четыре обычных спорана и один крупный, бугристый. Не горох, но что-то близкое, скорее всего, от перекачанного бегуна.

– Греби, – сказал я, указывая ей на середину реки. – У нас еще полдня пути, а я замерз как собака.

Она молча взяла второй шест. Руки у неё дрожали, ожоги на лице побагровели от напряжения, но она не жаловалась. Учится.

Мы плыли молча. Река постепенно успокаивалась, вырываясь из бетонных тисков промзоны. Берега стали ниже, снова потянулась зелень, но теперь она не радовала глаз, а вызывала паранойю. В каждом кусте мне мерещились голодные глаза.

Катя гребла. Неумело, часто сбиваясь с ритма, но упрямо. Я видел, как дрожат её руки, как на лбу выступает испарина, но молчал. Пусть привыкает. Здесь жалость убивает быстрее пули.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая воду в багровые тона. Красиво и жутко. Словно вся река превратилась в артерию, из которой выпустили кровь.

– Зачем? – вдруг спросила Катя, не переставая работать шестом.

Я сидел на ящике, перебирая добычу. Спораны нужно было промыть от слизи и крови, но тратить на это питьевую воду я не собирался, а речной водой мыть – только заразу разносить. Пришлось просто обтереть их тряпкой, пропитанной спиртом.

– Что «зачем»? – переспросил я, разглядывая тот самый крупный, бугристый шарик. Он был странным. Темнее обычных, с какими-то прожилками.

– Зачем ты ковырялся у них в головах? Это... это какая-то валюта? Или трофей?

Она кивнула на горстку серых виноградин, лежащих на коврике.

– Это жизнь, Катя, – я спрятал добычу в герметичный пакет. – В самом прямом смысле. Видишь ли, тот мир, который ты знала, сдох. А мы – черви, которые ползают в его трупе.

Я зачерпнул ладонью воду из реки, понюхал её. Пахло тиной и гнилью.

– Ты, я, те твари на берегу – мы все заражены. В каждом из нас сидит паразит. Только кому-то повезло, и его иммунная система договорилась с подселенцем, а кому-то – нет.

– Я заражена? – она бросила весло, в ужасе уставившись на свои руки, словно ожидала увидеть там черные вены.

– Не истери, – я пинком пододвинул ей шест обратно. – Греби. Да, ты заражена. С первой секунды, как вдохнула этот воздух. Или выпила местной воды. Но ты иммунная. Редкий вид, вымирающий. Твой организм не превращается в биомассу, как у тех бегунов. Пока что.

– Пока что?

– Пока ты пьешь живчик, – я похлопал по фляге. – Эта дрянь, которую я добываю из их голов – спораны. Это концентрат того самого паразита. Мы делаем из него настойку на спирту. Пьем – и наш внутренний паразит доволен, он не жрет нас изнутри. Перестанем пить – начнется ломка. Потом мучительная смерть. Или, если очень «повезет», ты превратишься в тупую тварь, которая будет жрать других, чтобы добыть спораны уже для себя.

Она молчала долго, переваривая информацию. Видимо, картинка мира, где нужно пить вытяжку из мозгов чудовищ, чтобы оставаться человеком, укладывалась в голове с трудом.

– А спирт зачем? – наконец спросила она.

– Чтобы убить заразу в самой воде и в споранах. Иначе будет очень плохо. Вроде живой, вроде мыслишь, но на человека похож не больше, чем я на балерину.

Я усмехнулся, вспомнив своего Бобика.

– Кстати, про воду. Запомни правило номер один: никогда, слышишь, никогда не пей сырую воду. Даже если умираешь от жажды. Даже если она кажется чистейшей родниковой слезой. Выпьешь – станешь зомби. Без вариантов. Только кипятить, только со спиртом, только с живчиком.

– Поняла, – тихо ответила она. В её глазах плескался страх, но это был правильный страх. Тот, который заставляет быть осторожным, а не тот, который парализует.

Сумерки сгущались. Тени от деревьев удлинились, превращаясь в черные щупальца, ползущие по воде. Река стала выглядеть враждебно.

Ночевать на воде, на хлипком плоту – идея так себе. Течение может прибить к берегу, может нанести на корягу, которая пропорет канистры. Да и земноводные твари, вроде той, что я видел ночью, наверняка выходят на охоту в темноте.

Нужно искать место.

– Смотри, – я указал рукой вперед.

Река делала широкий изгиб. Ближе к середине русла, метров за двести от нас, из воды торчал ржавый, покосившийся силуэт.

Баржа. Старая, плоскодонная, видимо, груженая песком или щебнем, она села на мель задолго до того, как этот кусок мира провалился в Улей.

Она стояла под углом, нос задран вверх, корма почти ушла под воду. Вокруг нее образовался наносной островок из ила и плавника.

– Выглядит... ненадежно, – с сомнением протянула Катя.

– Выглядит как крепость, – возразил я, налегая на шест. – До берега далеко. Твари воду не любят. Если там внутри никто не сидит, то это лучший отель «Хилтон», на который мы можем рассчитывать.

Мы подошли к барже со стороны кормы. Ржавый металл возвышался над водой на добрых три метра. Борта были гладкими, зацепиться не за что.

Но ближе к носу я заметил свисающую цепь. Видимо, якорную.

– Держи плот, – скомандовал я, хватаясь за холодные, скользкие звенья.

Подъем дался тяжело. Мышцы забились после целого дня гребли и ныряний. Но я вскарабкался на палубу, чувствуя под ногами шершавую, изъеденную коррозией сталь.

Палуба была пуста. Лишь кучи мусора, нанесенного ветром, да открытый люк трюма, зияющий черным провалом.

Я подошел к краю люка, прислушался. Тишина. Пахло сыростью, мазутом и старой ржавчиной. Запаха мертвечины или экскрементов, который неизбежно сопровождает логова зараженных, я не учуял.

– Чисто! – крикнул я вниз, сбрасывая конец найденного на палубе троса.

Поднять рюкзаки и ящик с припасами было делом техники. Потом я помог забраться Кате.

Она упала на нагретый за день металл и закрыла глаза.

– Мы живы, – прошептала она.

– Пока да, – кивнул я, оглядывая окрестности.

С высоты баржи река просматривалась отлично. Берега уже тонули в темноте, но вода еще отражала последние отблески неба.

Мы были на острове из стали посреди враждебного мира. Никаких стен, никакой крыши, но вода вокруг давала иллюзию безопасности.

Я достал из кармана тот самый крупный споран. В сумерках он казался почти черным.

Впереди была ночь. И я очень надеялся, что местные обитатели глубин не умеют лазать по якорным цепям.

Глава 9 Крушение

Утро на барже было обманчиво спокойным. Река несла свои воды лениво, туман клочьями висел над поверхностью, скрывая берега. Я сидел на краю люка, болтая ногами над темной водой, и допивал свой утренний «коктейль Молотова» – водка, вода, растворенный споран.

Гадость редкостная, желудок каждый раз сжимался в комок, но голова прояснялась мгновенно. Ментальный радар заработал, сканируя пространство. Пока чисто.

Катя спала, свернувшись калачиком на куче брезента. Ей снилось что-то плохое – она тихо скулила во сне и дергала обожженной рукой. Пусть спит. Сегодня ей понадобятся силы.

Я достал тот самый странный, крупный споран, который добыл вчера. При свете дня он выглядел еще необычнее. Не серый, как у рядовых мутантов, а с красноватыми прожилками, словно налитый кровью глаз. Он был теплым.

Рисковать и растворять его сейчас я не стал. Сначала надо выбраться в более спокойные воды.

– Подъем, – я пнул Катю по ботинку. – Солнце встало, пора и нам.

Спуск на плот прошел без приключений. Мы отчалили от ржавого бока баржи и снова отдались воле течения.

Первые два часа прошли в напряженном молчании. Река петляла. Промзона окончательно исчезла, уступив место дикому, разросшемуся лесу. Деревья здесь были огромными, неестественно высокими, с переплетенными кронами, создающими зеленый туннель над водой.

– Красиво, – тихо сказала Катя.

– Опасно, – поправил я. – Видишь, ветки свисают почти до воды? Это идеальный мост для тех, кто не умеет плавать, но очень хочет кушать.

Словно накаркал.

Река сделала резкий поворот, и мы влетели в затор. Огромное дерево, рухнувшее с подмытого берега, перегородило русло почти полностью, оставив узкий проход у самого правого берега. Вода там бурлила, перекатываясь через топляк.

– Греби влево! – крикнул я, налегая на шест. – Надо притормозить!

Но течение здесь было сильным. Плот, тяжелый и инертный, слушался плохо. Нас неумолимо тащило в горлышко.

И тут я почувствовал их.

Не одного, не двух. Целую стаю. Они сидели на стволе упавшего дерева, скрытые листвой, как стервятники.

– Ложись! – заорал я, бросая шест и выхватывая топорик.

Из зелени выпрыгнула первая тварь. Бегун. Он пролетел мимо, шлепнувшись в воду в метре от борта. Брызги, бульканье – и тишина. Утонул.

Но следом пошли другие.

Они падали с веток дождем из гниющего мяса. Второй бегун рухнул прямо на ящик с припасами. Пластик хрустнул. Тварь взревела, пытаясь удержаться на качающейся палубе.

Я ударил его ментально. «Замри!»

Он застыл, но инерция никуда не делась. Плот накренился, черпнул бортом воду.

И в этот момент на нас прыгнул вожак.

Это был лотерейщик. Крупный, с раздутой грудной клеткой и длинными, почти до колен, руками. Он не промахнулся.

Тварь приземлилась на край плота с грацией падающего рояля. Рама из ивовых бревен, скрепленная ремнями, жалобно застонала и... лопнула.

Конструкция сложилась пополам. Канистры, вырванные из сеток, брызнули в стороны, как пробки из шампанского.

Я почувствовал, как уходит опора из-под ног. Ледяная вода сомкнулась над головой.

Паника – это первое, что убивает в воде. Я задавил её в зародыше. Глаза открыты. Муть. Пузыри. Рядом барахтается Катя, её тянет на дно намокшая куртка.

Чуть дальше – лотерейщик. Он вцепился в остатки настила, на котором лежал наш рюкзак с едой и палаткой, и яростно молотил по воде ногами. Он не тонул, держась за плавучий мусор, но и плыть не мог.

Я рванул к Кате. Схватил её за шиворот, дернул вверх. Мы вынырнули, жадно глотая воздух.

– К берегу! – прохрипел я, указывая на крутой склон, заросший кустарником. – Быстро!

Мы гребли из последних сил. Течение пыталось утащить нас под завал из бревен, где наверняка застряли те бегуны, что упали раньше. Если нас затянет туда – конец.

Я оглянулся. Лотерейщик, поняв, что его плот несет не туда, бросил обломки и попытался допрыгнуть до нас, оттолкнувшись от бревна.

У него почти получилось. Когтистая лапа чиркнула по воде в сантиметре от моей ноги.

– Умри! – я вложил в ментальный удар всю злость, весь страх, всю энергию, что дал мне утренний споран.

Удар получился грубым, как кувалдой. Я не пытался его контролировать, я просто ударил по его мозжечку, заставляя мышцы сжаться в спазме.

Тварь скрючило прямо в полете. Он рухнул в воду бесформенным кулем и камнем пошел на дно.

В голове взорвалась сверхновая. Из носа хлынула кровь, смешиваясь с речной водой. Меня повело, но ноги уже коснулись дна.

Мы выползли на берег, кашляя и отплевываясь. Мокрые, дрожащие, жалкие.

Я упал на траву, глядя на реку. Остатки плота, наш ящик с едой, инструменты, теплые вещи – всё это кружилось в водовороте у завала, медленно уходя под воду или застревая в ветках, где уже копошились выбравшиеся бегуны.

– Мы всё потеряли... – прошептала Катя, стуча зубами.

– Мы живы, – огрызнулся я, утирая кровь с лица рукавом мокрой рубашки. – А это главное. Вставай. Здесь оставаться нельзя. Те, кто не утонул, сейчас вылезут на этот берег.

У нас остались только то, что было на себе. Мой поясной набор: нож, фляга, спички в гермопакете, топорик за поясом и малый рюкзак у Кати, в котором лежала аптечка и пара банок тушенки. Всё.

Ни палатки, ни сменной одежды, ни запаса воды.

Мы углубились в лес. Шли быстро, почти бежали, стараясь уйти как можно дальше от проклятой реки.

Лес здесь был другим. Старым. Очень старым. Деревья-исполины, стволы которых не обхватить и втроем, были покрыты толстым слоем мха. Подлеска почти не было, только папоротники высотой по грудь и мягкая пружинящая подстилка из хвои.

Здесь пахло сыростью, грибами и чем-то сладковатым, тревожным.

Через час быстрой ходьбы Катя начала сдавать. Она спотыкалась, дыхание сбилось. Ожоги, хоть и заживающие, давали о себе знать.

– Привал, – скомандовал я, хотя сам готов был идти до ночи, лишь бы подальше от воды.

Мы остановились на небольшой поляне. Солнце едва пробивалось сквозь кроны. Было тихо. Слишком тихо. В нормальном лесу птицы поют, насекомые жужжат. Здесь же стояла ватная тишина, нарушаемая только нашим сиплым дыханием.

– Что теперь? – спросила Катя, обнимая себя за плечи.

– Теперь мы пешеходы. Ищем ночлег. Желательно с крышей и стенами.

Мы двинулись дальше, но уже осторожнее. Я включил "радар" на минимум, экономя силы. Голова все еще побаливала после удара по лотерейщику.

Спустя полчаса я уловил запах. Слабый, едва различимый, но чужеродный для леса. Запах старого дыма и... гнили? Нет, не трупной. Запах помойки.

– Туда, – я махнул рукой вправо, где деревья расступались.

Мы вышли на просеку. Старую, заросшую, но все еще угадываемую дорогу. А в конце нее, на небольшом возвышении, стоял дом.

Это был не современный коттедж и не деревенская развалюха. Это был добротный сруб, потемневший от времени, с высокой двускатной крышей, поросшей мхом. Окна были узкими, похожими на бойницы. Вокруг дома – остатки частокола.

– Охотничий домик, – прошептал я. – И судя по виду, он здесь уже лет сто.

– Там кто-то есть? – Катя спряталась за моей спиной.

Я прислушался. Никаких ментальных сигналов. Ни страха, ни голода, ни ярости. Пустота.

– Проверим.

Мы подошли к дому. Дверь, массивная, дубовая, была приоткрыта. На пороге валялась пустая консервная банка. Этикетка выцвела, но надпись "Говядина тушеная" еще читалась. Наша, современная. Значит, гости здесь были недавно.

Я толкнул дверь ногой, держа топорик наготове.

Внутри пахло застоявшимся перегаром, грязным бельем и несвежей едой. Полумрак. Лучи света, пробивающиеся сквозь грязные стекла, выхватывали из темноты интерьер.

Здесь жили. И жили свиньи.

В центре большой комнаты стоял грубый стол, заваленный пустыми бутылками и объедками. На полу валялись матрасы, явно притащенные из разных мест – один полосатый, другой в цветочек, третий просто кусок поролона. Все грязные, в пятнах.

Но не это привлекло мое внимание.

В углу комнаты, ввинченные прямо в бревенчатую стену, торчали массивные рым-болты. К ним были прикованы цепи. Короткие, с наручниками на концах.

Под цепями на полу лежало тряпье. Женская одежда. Разорванная, в бурых пятнах засохшей крови. Бюстгальтер, джинсы, какое-то легкое платье.

– О боже... – выдохнула Катя, зажимая рот рукой.

Я прошел дальше, стараясь не наступать на мусор. На столе, среди бутылок, лежал нож. Хороший, охотничий, но с обломанным кончиком. Рядом – колода карт и пепельница, полная окурков.

Я провел пальцем по столу. Слой пыли небольшой. Неделя, может две.

– Это просто... падальщики.

– Они убили её? – Катя кивнула на разорванную одежду.

– Или её, или их. Тут одежды на троих хватит. Развлекались.

Я почувствовал, как внутри поднимается холодная волна брезгливости. Я не моралист. Я сам убил человека ради машины. Но это... Это была бессмысленная, пьяная жестокость тех, кто почувствовал безнаказанность.

– Они ушли? – спросила Катя.

– Ушли, – я поднял с пола гильзу 12-го калибра. – Но обещали вернуться. Запасы не тронуты, вон в углу ящики стоят. Скорее всего, ушли на рейд или за новой... добычей.

– Мы останемся здесь?

Я посмотрел на темнеющее небо за окном, потом на цепи в углу, потом на Катю, которая едва держалась на ногах от усталости.

– Да. На одну ночь. Двери здесь крепкие, стены толстые. Забаррикадируемся.

Я подошел к ящикам в углу. Вскрыл один монтировкой. Тушенка, макароны, блоки сигарет, несколько бутылок водки.

– Бинго, – безрадостно усмехнулся я. – Хозяева – ублюдки, но хозяйственные.

– Мне страшно, – призналась Катя. – Здесь плохая энергетика.

– Энергетику на хлеб не намажешь, – отрезал я, бросая ей банку тушенки. – Ешь. Пей живчик. И спать. Я покараулю.

Я сел за грязный стол, смахнув мусор на пол. Положил перед собой топорик.

Этот дом был ловушкой. Удобной, сытной, но ловушкой. Если хозяева вернутся сегодня ночью – нам конец. У них есть оружие, у них есть численное преимущество, и у них нет совести.

Но в лесу нас ждут твари. А здесь – стены.

Из двух зол я выбрал то, у которого есть крыша.

Я достал из кармана трофейный красный споран. Он словно пульсировал в руке.

Если придут "гости", мне понадобится много сил. Очень много.

– Спи, Катя, – тихо сказал я. – Завтра мы найдем им применение. Всем. И этому дому, и его хозяевам, если они рискнут показаться.

Спать мне не дали. И слава Улью, иначе я бы проснулся уже с дыркой в голове.

Я сидел, уронив голову на руки, провалившись в липкую, тревожную дремоту, когда меня коснулась рука. Ледяная.

– Молчун, – шепот Кати был тише шороха мыши в соломе. – Там.

Я открыл глаза, мгновенно стряхивая сон. Рефлексы, отточенные месяцем выживания, сработали быстрее мозга. Рука сама легла на топорик.

Катя сидела на своем матрасе, бледная как мел, вжимаясь спиной в стену. Её глаза были широко распахнуты, но смотрела она не на меня, а в заколоченное досками окно, выходящее на просеку.

Она медленно, дрожащей рукой, указала пальцем в щель между досками.

– Трое, – выдохнула она. – Справа от тропы. За старым пнем. Пятьдесят метров... нет, уже сорок. Они остановились.

Я не стал спрашивать, откуда она знает. В Стиксе лишние вопросы – это роскошь. Если иммунная говорит, что чувствует задницей неприятности – значит, надо сжимать булки и готовиться.

– Ждут? – тихо спросил я, сползая со стула и на корточках перемещаясь к стене, подальше от простреливаемых зон.

– Слушают, – она закрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. – Злые. Очень злые. Подходят... Тридцать метров. Один отходит левее, к углу дома. Двое прямо.

Дар. У девчонки прорезался Дар. И очень полезный, надо сказать. Живой радар. Если выживем – цены ей не будет.

– Уходи в дальний угол, за печку, – скомандовал я шепотом. – И прижмись к полу. Что бы ни случилось – не высовывайся.

Я задул огарок свечи, погружая комнату в серую предрассветную муть. Взял со стола монтировку. Топорик за пояс. Нож в рукав. Не густо против троих, которые наверняка пришли не с пустыми руками.

Снаружи хрустнула ветка. Потом тишина. Тягучая, плотная.

– Эй! – голос прозвучал громко, нагло, совсем рядом с дверью. – В доме! Чья колымага у реки?

Заметили следы. Или остатки плота прибило к берегу. Опытные ублюдки.

Я молчал.

– Слышь, крыса, я знаю, что ты там, – голос стал жестче. – Выходи. По-хорошему. Оставишь хабар, и, может быть, мы тебя просто отпиздим, а не пристрелим.

Я прижался спиной к стене рядом с дверным косяком, взвешивая в руке тяжелый лом.

– Занято! – крикнул я в ответ, стараясь, чтобы голос звучал скучающе. – Горничная еще не убрала прошлых постояльцев. Приходите после обеда. Или никогда. Лучше никогда.

Снаружи хохотнули. Недобро так, с предвкушением.

– Юморист, – констатировал голос. – Глянь, Серый, к нам Петросян заехал. Слышь, клоун, нас трое. У нас стволы. А у тебя, судя по следам, только баба и голая жопа. Считаю до трех. Не выйдешь – сожжем нахер вместе с избой. Раз...

Блефуют. Жечь свой схрон с запасами они не станут. А вот гранату в окно кинуть могут. Или просто изрешетить дверь.

– Два...

– Мужики, да погодите вы! – крикнул я, изображая панику. – Выхожу! Не стреляйте! Тут баба, я не один!

– Баба – это хорошо, – сально прокомментировал второй голос, более высокий и скрипучий. – Баба нам пригодится. Прошлая быстро кончилась. Выходи, руки в гору!

Я шагнул назад, вглубь темной комнаты, подальше от дверного проема.

– Мужики, вы же понимаете, что это не по-христиански? – крикнул я дрожащим голосом, изображая испуганного интеллигента. – Мы просто переночевать зашли! Еды почти нет, патронов нет...