Текст книги "S-T-I-K-S Молчание (СИ)"

Автор книги: Игорь Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Всё поняли? – спросил Бурый.

– Да, – ответила Катя.

– Тогда свободны. Завтра в 5:00 быть здесь. Опоздаете – уедем.

Мы вышли из ангара. Солнце уже клонилось к закату. Первый шаг сделан. Мы в деле. Я посмотрел на Катю. Она выглядела уставшей, но довольной.

– Мы справимся, – сказала она. – Ты видел их лица? Они нас зауважали.

Я улыбнулся уголками губ и издал тихое, одобряющее урчание. «Справимся. Куда мы денемся с подводной лодки».

Остаток дня прошел в сборах. Мы докупили патронов – на это ушла еще добрая часть наших споранов, но экономить на свинце – последнее дело. Купили еще консервов и пару мотков крепкого скотча. В Улье скотч чинит всё: от порванных штанов до сломанных конечностей.

Вечером, сидя в номере, я чистил свой «калаш». Руки делали привычную работу, а мысли были далеко. Завтра мы выйдем за стену. Снова. Но теперь мы не беглецы. Мы охотники. И я надеялся, что этот статус поможет нам прожить чуть дольше.

Катя сидела на подоконнике, глядя на ночной город.

– Знаешь, – сказала она, не оборачиваясь. – Я боюсь не тварей. Я боюсь подвести. Если я не увижу вовремя... если ошибусь...

Я подошел к ней, положил руки на плечи. Развернул к себе. Посмотрел в глаза. И медленно, четко постучал себя кулаком по груди, в области сердца. «Я здесь. Я прикрою».

Она улыбнулась, слабо и благодарно.

– Спасибо, Молчун.

Мы легли спать рано. Завтрашний день обещал быть долгим. А в кармане моего рюкзака, завернутый в тряпицу, лежал мой главный козырь. Тот самый гвоздодер, который уже попробовал вкус элитной крови. Завтра он снова пойдет в дело.

Глава 17 Рейд

Будильник на телефоне Кати сработал в 04:30. Я открыл глаза за секунду до первого сигнала – внутренний таймер, выработанный месяцем жизни в лесу, работал надежнее электроники.

В номере было темно и прохладно. Катя завозилась под одеялом, сонно простонала что-то нечленораздельное, но встала сразу. Никаких «ещё пять минуточек». В Улье пять минут лишнего сна могут стоить жизни, и она это уже усвоила.

Я сел на краю кровати, разминая шею. Хрустнуло громко, в пустой комнате звук показался выстрелом. Тело чувствовало себя отлично. После двух дней на нормальной еде и под присмотром Тени серая хворь, если это можно так назвать, перестала меня беспокоить. Сила бурлила в мышцах, требуя выхода.

Мы собирались молча, в темноте, не включая свет, чтобы не привлекать внимания с улицы. Привычка.

Я проверил свой «калаш». Старый, потертый, с царапинами на прикладе, но механизм смазан и работает как часы. Три запасных магазина в разгрузку. Нож в ботинок. Топор на пояс. Гвоздодер – мой любимый «ключ от всех дверей» – в петлю на рюкзаке.

Катя проверяла аптечку. Она теперь наш штатный медик, хотя знания у неё пока на уровне «замотать и вколоть обезбол».

– Готов? – шепотом спросила она, затягивая шнурки на новых треккинговых ботинках.

Я кивнул и показал на дверь. «Погнали».

Утренний Новый Свет встретил нас сыростью и туманом. Фонари уже погасли, но солнце ещё не вышло, и город тонул в серой предрассветной хмари. Улицы были пусты, только редкие патрули лениво шагали вдоль стен.

В гаражном секторе «Ц» жизнь уже кипела. Дизельный выхлоп здесь заменял кофе.

«Тигр» стоял посреди бокса, готовый к выходу. Машина внушала уважение – бронированная капсула на колесах, способная проломить кирпичную стену. На крыше, в поворотной турели, чернел ствол «Корда». Серьезный аргумент в любом споре.

Бурый курил у ворот, о чем-то переговариваясь с Глорией. Штопор, гремя инструментами, проверял крепление запаски на корме.

Увидев нас, Бурый выбросил окурок и глянул на часы.

– 04:55. Точность – вежливость снайперов и выживших. Хвалю.

Я молча кивнул в знак приветствия. Говорить не хотелось, да и нечем. Вместо «доброго утра» я издал тихое, приветственное урчание, больше похожее на работу двигателя на холостых.

Глория, женщина со шрамом, криво усмехнулась, поправляя лямку своей снайперской винтовки.

– Звучишь как мой кот, когда жрать просит. Только тот весит пять кило, а ты чуть побольше. Жутковато.

Катя выступила вперед, сразу занимая позицию моего голоса.

– Мы готовы. Снаряжение своё, сухпай на сутки. Какие вводные?

Бурый подошел к капоту «Тигра», хлопнул ладонью по броне.

– Вводные простые. Едем на «Склады». Это двадцать кэмэ на северо-запад. Бывший логистический центр какой-то торговой сети. Кластер свежий, но уже начал заваниваться.

Он развернул карту, ткнув толстым пальцем в точку, обведенную красным маркером.

– Нам нужен ангар номер четыре. По информации от разведки, там был склад спецодежды и инструмента. Генераторы, бензопилы, сварочные аппараты. Всё, что нужно стабу.

– А твари? – спросила Катя.

– Твари будут, – вмешался Штопор, спрыгивая с бампера. – Склады – это лабиринт. Там эхо гуляет, хрен поймешь, откуда рычат. Плюс вокруг болота, оттуда любят лезть всякие земноводные уродцы.

Бурый зыркнул на него, призывая к тишине.

– План такой. Подъезжаем к периметру, глушим мотор. Дальше идем ножками. Шум там не нужен. Я иду первым, Штопор замыкает. Вы, двое, – он ткнул в нас пальцем, – в середине. Девчонка работает радаром. Если чуешь кого – даешь знак. Голосом не орать, договорились?

Катя кивнула.

– Молчун, – Бурый посмотрел мне в глаза тяжелым взглядом. – Твоя задача – прикрытие Кати и контроль периметра. Если вылезет что-то крупнее бегуна – работаешь своим даром. Сбиваешь темп, путаешь, тормозишь. Убивать будем мы. Не геройствуй. Понял?

Я показал большой палец. Понял. Я не герой, я наемник за пять процентов.

– По машинам! – скомандовал Бурый.

Внутри «Тигра» было тесно, пахло оружейным маслом и старой кожей. Я занял место у левого борта, напротив Глории. Катя села рядом со мной.

Двигатель взревел, машину качнуло. Мы выкатились из гаража, проехали КПП, где сонный охранник даже не стал смотреть наши пропуска, просто махнул рукой – машину Бурого тут знали.

Когда за нами закрылись внешние ворота стаба, отсекая безопасный мир от остального Улья, я почувствовал привычный холодок в животе.

Мы снова снаружи. Снова в игре.

Дорога была разбитой, но «Тигр» глотал ямы с равнодушием танка. За бронированными стеклами мелькал лес – серый, угрюмый, бесконечный.

Я смотрел в бойницу, держа палец на спусковой скобе автомата. Мой дар, разогнанный утренним коктейлем с горохом, лениво сканировал пространство, но пока «эфир» был чист. Только фоновый шум самого леса.

– Долго ехать? – спросила Катя, стараясь перекричать гул мотора.

– Минут тридцать, если без сюрпризов, – отозвался Штопор с водительского места. – Дорога тут одна, но местами завалы. Придется объезжать.

Мы съехали с асфальта на грунтовку. Машину начало трясти сильнее. Лес подступил вплотную к дороге, ветки хлестали по броне.

Катя напряглась. Я видел, как она закрыла глаза, «включая» свой радар.

– Чисто, – прошептала она через минуту. – Пока чисто.

«Тигр» остановился в лесополосе, не доезжая метров триста до бетонного забора промзоны. Двигатель заглох, и на лес обрушилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающего металла.

– Приехали, – негромко сказал Бурый, открывая дверь. – Дальше ножками.

Мы выгрузились. Воздух здесь был другим. Если в лесу пахло сыростью и хвоей, то здесь, у границы кластера, отчетливо несло гнилью, машинным маслом и тем самым кислым душком, который ни с чем не спутаешь. Запах Улья.

– Порядок движения прежний, – скомандовал Бурый, проверяя затвор своего автомата – серьезного, тюнингованного «АЕК». – Я головной. Штопор замыкающий. Молодые – в коробочке. Глория, держишь сектор справа. Идем тихо. Стрелять только в крайнем случае. Если я говорю «земля» – падаете мордой в грязь и не отсвечиваете.

Я поправил лямки рюкзака, проверил, легко ли выходит топор из петли на поясе. Катя встала рядом, её лицо было сосредоточенным, глаза полуприкрыты. Она «щупала» пространство.

– Ну? – спросил её Бурый.

– Периметр чист, – тихо ответила она. – За забором... много мелких огоньков. Бегуны. Они спокойны, бродят или спят. Но в глубине, ближе к центру... там что-то мутное. Я не могу разобрать. Словно туман.

– Туман – это хреново, – сплюнул Штопор. – Может быть экранировка, а может, там тварь с ментальным фоном сидит.

– Разберемся, – отрезал Бурый. – Двинули.

Мы пересекли остаток лесополосы и вышли к бетонному забору. В одной из секций зияла дыра – кто-то, возможно, сами работники склада в момент начала катастрофы, проломили плиту грузовиком.

Мы нырнули в пролом.

Территория складов выглядела как декорация к фильму про зомби-апокалипсис, только без режиссера, который крикнет «Снято!». Огромные ангары из профнастила, выкрашенные в грязно-синий цвет, стояли рядами, образуя длинные, простреливаемые улицы. Между ними громоздились горы деревянных поддонов, ржавые контейнеры и брошенные погрузчики.

Асфальт был усеян мусором и сухими листьями.

Бурый поднял кулак. Стоп.

Он жестом указал на перекресток между первым и вторым рядом ангаров.

Там, метрах в пятидесяти от нас, бродили трое. Типичные бегуны – в грязных спецовках грузчиков, сутулые, с дергаными движениями. Они кружили вокруг перевернутой бочки, иногда толкая друг друга и глухо ворча.

Обходить их было долго – пришлось бы делать крюк через административное здание, где наверняка своих сюрпризов хватает.

Бурый повернулся ко мне. В его глазах читался немой вопрос: «Твой выход, кукловод. Покажи, за что мы тебе платим».

Я кивнул.

Пятьдесят метров. Дистанция комфортная. Особенно теперь, когда во мне бурлит энергия черного жемчуга и регулярные дозы гороха.

Я вышел чуть вперед, чтобы видеть их четче. Сосредоточился.

Раньше мне нужно было время. Нужно было настроиться, найти «волну», пробить блок. Сейчас это произошло почти мгновенно. Я просто «коснулся» сознания крайнего бегуна – примитивного, серого сгустка голода и агрессии.

Это было легко. Словно взять щенка за шкирку.

Я не стал ломать его волю грубо, как делал это с Пятницей. Я просто перехватил управление моторикой.

– Стоять, – мысленно приказал я.

Бегун замер, занеся ногу для шага. Его товарищи, не заметив перемены, продолжили свою бессмысленную возню.

Я потянулся ко второму. Щелк. Захват.

– Смотри на первого.

Второй бегун повернулся и уставился на застывшего соратника.

Третий, самый активный, что-то почуял. Он поднял голову, втягивая воздух ноздрями, и начал поворачиваться в нашу сторону.

– Нет, – я ударил его ментальным хлыстом. – Спи.

Это было сложнее. Подавить активный интерес – это работа против инстинкта. Голова слегка загудела, но боли не было. Бегун мотнул головой, словно отгоняя муху, и... сел на асфальт. Агрессия ушла, сменившись тупой апатией.

Я повернулся к Бурому и сделал приглашающий жест рукой: «Путь свободен. Но ненадолго».

В глазах командира промелькнуло уважение, смешанное с опаской.

– Работаем, – шепнул он. – Глория, Штопор – ножи. Быстро.

Они скользнули вперед тенями. Профессионалы. Ни одного лишнего звука.

Штопор подошел к сидящему бегуну сзади, зажал ему рот рукой в тактической перчатке и вогнал длинный нож под основание черепа. Тварь дернулась и обмякла.

Глория разобралась со вторым так же эффективно.

Первый, которого я держал в статуе, даже не шелохнулся, когда к нему подошел Бурый и с хрустом свернул шею.

– Чисто, – шепнул Бурый в гарнитуру. – Кукловод в форме. Двигаем к четвертому.

Мы прошли мимо трупов. Я на ходу, привычным движением мародера, хотел было наклониться и проверить споровые мешки – рефлекс, выработанный голодом, – но Бурый шикнул на меня.

– Потом! На обратном пути. Некогда ковыряться.

Мы углубились в лабиринт промзоны. Ангар номер четыре маячил впереди – огромная коробка с цифрой «4», нарисованной белой краской на ржавых воротах.

Ворота были приоткрыты – щель шириной в метр, черная и манящая.

Катя вдруг остановилась, схватив меня за руку. Её пальцы были ледяными.

– Там, – она указала на ангар. – Внутри.

– Что? – Бурый тут же вскинул автомат.

– Не бегуны, – голос Кати дрожал. – Кто-то один. Большой. Он не двигается. Он... пульсирует. То есть, то нет. Словно лампочка мигает.

– Спит? – предположил Штопор.

– Не знаю. Но от него фонит страхом. Не его страхом. А тем страхом, который он вызывает у других.

– Рубер? – спросил я жестами, изобразив бронированные пластины на руках.

– Возможно, – кивнул Бурый. – Или кусач-переросток, готовящийся к мутации. В любом случае, нам туда надо. Это наша цель.

Он посмотрел на меня.

– Сможешь его взять? Если это рубер, ментальный блок у него крепче бетона.

Я пожал плечами. «Попробую».

Я не был уверен. Рубер – это серьезно. Это бронированная машина смерти. Но у меня был туз в рукаве. Мой дар вырос. И я хотел проверить, насколько.

Мы подошли к воротам. Изнутри тянуло сыростью и запахом плесени.

Бурый включил тактический фонарь на стволе и первым скользнул в щель. Мы за ним.

Внутри ангар был огромен. Высокие потолки терялись в темноте. Лучи фонарей выхватывали ряды стеллажей, уходящие вдаль. Некоторые были опрокинуты, товары валялись на полу вперемешку с мусором.

Здесь было тихо. Слишком тихо для места, где живет монстр.

Мы прошли метров двадцать, когда я услышал это.

Цок... цок... цок...

Звук костяных пяток по бетону. Ритмичный, неторопливый.

Это был не рубер.

Штопор побелел.

– Топтун, – одними губами произнес он. – Мать твою, это топтун.

Топтун. Быстрее бегуна, сильнее лотерейщика, бронированный, как носорог, и злой, как тысяча чертей. И он прыгает. О, как он прыгает.

Звук доносился откуда-то сверху.

Я поднял голову и посветил своим фонарем.

На балке перекрытия, метрах в десяти над полом, сидела тварь. Она висела вниз головой, зацепившись когтями задних лап за металл, как гигантская летучая мышь-мутант.

Костяные пластины на спине тускло блеснули в луче света.

Тварь открыла глаза – два красных уголька – и оскалилась, обнажая двойной ряд игл.

– Контакт! – заорал Бурый.

Топтун оттолкнулся от балки и полетел вниз. Прямо на нас.

Время для меня сжалось в тугую пружину. Я видел, как тело Топтуна, покрытое костяными наростами, летит вниз, видел оскаленную пасть и мутные от безумия глаза. Он метил в Бурого. Тот успел среагировать – начал уходить перекатом вправо, но тварь была быстрее.

Я ударил.

Это было не похоже на контроль бегуна. Сознание Топтуна было не серым туманом, а раскаленным шаром колючей проволоки. Оно вращалось, вибрировало, излучая дикую жажду убийства. Попытаться остановить его – всё равно что тормозить поезд ладонями.

Поэтому я не стал тормозить. Я толкнул.

«Мимо!»

Я вложил в этот импульс всю злость, весь страх и ту темную энергию, что давали мне черные жемчужины. Я ударил его по мозжечку, сбивая координацию.

В воздухе тварь судорожно дернулась. Её левая лапа подвернулась, тело накренилось.

Вместо того чтобы приземлиться на Бурого и разорвать его, Топтун с грохотом рухнул на соседний стеллаж. Металл заскрипел, посыпались коробки, поднялась туча пыли.

– Огонь! – заорал Бурый, уже стоя на колене.

Ангар наполнился грохотом. «АЕК» Бурого и автомат Штопора ударили одновременно. Глория, отступившая к стене, ловила момент в прицел.

Топтун взревел, выбираясь из завала. Пули высекали искры из его горбатой спины, рикошетили от костяного воротника. Ему было больно, но не смертельно. Броня держала калибр 5.45.

Тварь развернулась с неестественной скоростью. Один прыжок – и она оказалась рядом со Штопором. Когтистая лапа мелькнула в воздухе.

Парень успел подставить автомат. Удар был страшным. Ствол согнуло, Штопора отбросило на бетон, как тряпичную куклу. Он покатился, сбивая дыхание.

Топтун занес лапу для добивающего удара.

«Нет!»

Я почувствовал, как в носу лопнул сосуд. Теплая струйка потекла по губе. Я вцепился в сознание монстра мертвой хваткой.

«Замри, сука!»

Я давил его волю своей. Это была борьба на выживание. Я чувствовал его ярость, его желание жрать, его боль. Он сопротивлялся, пытаясь сбросить невидимые путы. В моей голове словно молотом били по наковальне.

Тварь застыла. Её лапа зависла в полуметре от головы Штопора. Мышцы монстра дрожали от напряжения, он рычал, брызгая слюной, но не мог опустить руку.

– Глория, бей! – прохрипел Бурый, меняя магазин.

Хлопнул винтовочный выстрел. Сухой, резкий.

Пуля вошла Топтуну точно в глазницу – единственное уязвимое место на морде. Голову твари мотнуло назад.

Контроль сорвался. Меня отбросило ментальной отдачей, в глазах потемнело. Я пошатнулся, опираясь на стеллаж.

Но дело было сделано. Топтун, потеряв ориентацию и полчерепа, начал заваливаться на бок, беспорядочно суча лапами.

Бурый подскочил к нему вплотную и выпустил остаток магазина в упор, в мягкую подмышку, где не было брони. Тварь дернулась последний раз и затихла.

Наступила тишина. Звенящая, тяжелая.

– Штопор? – окликнул Бурый.

– Живой, – прохрипел парень, поднимаясь и держась за ребра. – Автомату хана. Броник спас, но ребра, кажись, треснули.

– Жить будешь.

Бурый повернулся ко мне. Он посмотрел на кровь, размазанную по моему лицу, потом на дохлого монстра.

– Ты его удержал, – констатировал он. Это был не вопрос. – Ты реально удержал Топтуна.

Я вытер нос рукавом и молча кивнул. Затем жестом показал на затылок твари.

– Тебе причитается, – махнул рукой командир. – Потроши. Заслужил. Глория, Катя – на стреме. Штопор, ищи генераторы. Быстро! На шум сейчас сбегутся все окрестные бомжи.

Я подошел к туше. Вонь стояла нестерпимая. Достал нож. Костяной «балкон» на затылке был крепким, пришлось повозиться, подрезая мышцы снизу.

Споровый мешок был тяжелым, налитым. Я вскрыл его привычным движением.

Внутри, в серой паутине, я нащупал добычу. Штук пятнадцать споранов. И... что-то твердое, угловатое.

Горох. Восем штук. Крупные, желтоватые.

Неплохо. Для одного монстра – очень даже неплохо. Я показал находку Бурому. Тот одобрительно хмыкнул.

– В общую кучу. Делить будем на базе.

Следующие двадцать минут прошли в лихорадочном темпе. Мы нашли то, за чем пришли – в дальнем углу ангара стояли ящики с новенькими бензогенераторами и сварочными аппаратами.

Таскать тяжести пришлось всем, даже Кате. Я взвалил на плечо генератор, кряхтя от натуги. Адреналин отпускал, и тело начинало ныть.

Мы сделали три ходки до пролома в заборе, где нас уже ждал подогнанный Штопором «Тигр». Загрузились под завязку.

– Уходим! – скомандовал Бурый, когда последний ящик влез в багажник.

Обратная дорога прошла без приключений, если не считать пары бегунов, которые попытались погнаться за машиной, но быстро отстали.

В стаб мы въехали уже затемно.

Разгрузка, сдача хабара, дележка. Клерк в администрации долго пересчитывал добычу, сверялся со списками.

– Итого, – подвел итог Бурый, когда мы вышли на крыльцо конторы. – Ваша доля – пять процентов от стоимости груза плюс боевые за Топтуна.

Он протянул мне небольшой, увесистый мешочек.

– Здесь спораны. Пятьдесят штук. И одна горошина – бонус за то, что спас Штопора. Если бы не ты, мы бы его там по частям собирали.

Я принял мешочек. Это было больше, чем мы потратили на сборы. Гораздо больше.

– Вы нормальные ребята, – сказал Бурый, закуривая. – Если надумаете еще поработать – ищите меня в гараже. Но предупреждаю: дальше будет жестче.

Я кивнул, пожал его широкую ладонь. Затем повернулся к Кате. Она улыбалась, уставшая, чумазая, но счастливая.

Мы шли к нашей гостинице по ночным улицам Нового Света. В кармане приятно оттягивала карман добыча.

Я обнял Катю за плечи и, глядя на звезды – чужие, яркие звезды Стикса, – издал тихое, довольное урчание.

– Уррр...

Глава 18 Рутина

Дверь номера в гостинице «Уют» захлопнулась, отсекая нас от внешнего мира, от прокуренного коридора, от косых взглядов в баре и, главное, от того безумия, что осталось за бетонными стенами периметра.

Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета.

Мы стояли в узкой прихожей, не разуваясь, не снимая рюкзаков. Я слышал, как тяжело дышит Катя. Она смотрела на меня, и в полумраке номера её глаза казались черными дырами, в которых плескался коктейль из пережитого страха и дикого, животного адреналина.

Мы только что вернулись из ада. Мы видели, как Топтун – бронированная машина смерти, способная разорвать человека, – застыл в воздухе по моей воле. Мы чувствовали запах его гнилой крови. Мы таскали тяжелые ящики, срывая спины. Мы выжили там, где обычные люди становятся кормом за считанные секунды.

Этот адреналин требовал выхода. Он жег вены, стучал в висках молотками, требуя подтверждения того, что мы всё еще здесь. Что мы – не куски мяса на асфальте, а живые, теплые, дышащие существа.

Катя сбросила свой рюкзак на пол. Глухой удар ткани о ламинат. Она шагнула ко мне, вцепилась руками в лямки моей разгрузки и дернула на себя.

– Мы живы... – выдохнула она мне в лицо. Её губы дрожали. – Молчун, ты понимаешь? Мы, мать его, живы!

Я хотел ответить, хотел сказать что-то успокаивающее, но горло выдало лишь низкий, вибрирующий рокот:

– Уррр...

Этот звук, родившийся где-то в глубине моей измененной грудной клетки, подействовал на неё как искра на порох.

Её губы накрыли мои – жадно, жестко, со вкусом соли и металлического привкуса крови, видимо, прикусила губу от напряжения. Это было не про романтику. Здесь не было места нежности или долгим прелюдиям. Это была первобытная потребность стереть с себя прикосновение смерти прикосновением жизни.

Мои руки, которые за последний месяц стали жесткими, как дерево, и сильными, как тиски, легли на её талию. Я притянул её к себе, чувствуя через ткань куртки жар её тела.

Одежда летела на пол вперемешку с амуницией. Тяжелые ботинки, пропитанные грязью промзоны, разгрузки, пахнущие оружейным маслом, джинсы, ставшие второй кожей.

Мы рухнули на сдвинутые кровати, и пружины дешевого матраса жалобно взвизгнули, принимая наш вес.

В ту ночь в номере 204 существовали только мы. Две загнанные, но огрызающиеся жизни, сплетенные в единый узел.

Я видел своё отражение в её расширенных зрачках – сероватая кожа, хищный оскал, напряженные мышцы. Я знал, что изменился. Я стал частью этого мира, наполовину монстром. Но Катя не отворачивалась. Её пальцы царапали мою спину, оставляя горящие следы, она шептала что-то бессвязное, мешая мат с молитвами.

Мое урчание заполняло комнату. Оно меняло тональность, становясь то угрожающим, то требовательным, то затихающим. Я не мог это контролировать – инстинкты, разбуженные боем и усиленные жемчугом, брали верх. Но Катю это не пугало. Казалось, этот звериный звук резонировал с чем-то темным и древним, что проснулось в ней самой после инициации.

Когда всё закончилось, мы долго лежали в темноте, слушая, как восстанавливается дыхание.

Пот остывал на коже. За окном, где-то далеко, выла собака, но этот звук больше не казался угрожающим. Мы были внутри. Мы были в безопасности.

Катя устроилась у меня на плече, накрывшись одеялом по самый нос. Её рука лениво поглаживала мою грудь, перебирая пальцами жесткие волоски.

– Ты теплый, – сонно пробормотала она. – Горячее, чем раньше. Это от жемчуга?

Я пожал плечами, не открывая глаз. Ответил коротким, мягким урчанием. "Наверное".

– Знаешь... – она помолчала. – Я боялась. Там, в ангаре. Когда эта тварь прыгнула на Штопора... я думала, всё. Конец. А потом ты... ты его просто выключил. Как лампочку.

Она приподнялась на локте и посмотрела мне в лицо. В темноте её глаза блестели.

– Ты становишься страшным, Молчун. По-настоящему страшным. Но... мне почему-то совсем не страшно с тобой.

Я притянул её обратно, уткнувшись носом в её макушку. Она пахла дешевым гостиничным шампунем.

Сон накрыл нас тяжелым, плотным одеялом без сновидений.

Утро ворвалось в номер наглым солнечным лучом, который пробился сквозь щель в плотных шторах и ударил мне прямо в глаз.

Я проснулся мгновенно. Привычка. Рука автоматически скользнула под подушку, нащупывая холодную рукоять ножа. Пальцы сомкнулись на стали, и только после этого мозг дал отбой тревоге.

Катя спала, раскинувшись на кровати и заняв почти всё пространство. Одеяло сползло на пол. На её бедре наливался синяк – память о вчерашней безумной ночи или о погрузке ящиков, не разобрать.

Я осторожно встал, стараясь не скрипеть половицами. Тело отозвалось легкой ломотой в мышцах – приятной, рабочей болью. После живчика регенерация работала как часы, синяки и ссадины затягивались на глазах.

Подошел к окну, чуть отодвинул штору. Новый Свет просыпался. По улице проехал патрульный "УАЗик", прошли двое рабочих в оранжевых жилетах, таща какие-то трубы. Мирная жизнь. Иллюзия, за которую мы платим кровью.

На столе, среди пустых банок из-под тушенки и гильз, которые я вчера высыпал из кармана, лежал тугой кожаный мешочек. Наша доля.

Пришло время бухгалтерии.

Я сел за стол, вытряхнул содержимое мешочка на деревянную поверхность. Серые, морщинистые шарики споранов раскатились с сухим стуком.

Пятьдесят штук. Ровно. Бурый не обманул, отсчитал четко по курсу.

И одна желтая горошина. Крупная, с неровными краями, похожая на кусок сахара. Бонус за спасение Штопора.

Я полез в свой рюкзак, достал наш "незгораемый запас". Высыпал рядом.

Еще тридцать два спорана. Четыре горошины.

Итого: восемьдесят два спорана и пять горошин.

Я смотрел на это "богатство" и в голове щелкал калькулятор.

Проживание в "Уюте" – 20 споранов в неделю. Оплачено еще на три дня. Значит, скоро платить. Еда – если не шиковать в баре, а брать консервы и крупу – еще 5-7 споранов в неделю. Патроны. Самая затратная статья. Вчера я сжег два магазина, прикрывая отход. Катя расстреляла почти пачку. Пополнить боезапас – это минимум 10-15 споранов, если брать качественный, а не самокрут от местных умельцев.

Итого, на жизнь нам хватит месяца на полтора-два, если сидеть ровно и не высовываться.

Но мы ведь не собираемся сидеть ровно?

Я взял огрызок карандаша и листок бумаги с логотипом гостиницы. Написал:

1. Снаряжение (разгрузки, оптика, связь) – ? 2. Транспорт – ?! 3. НЗ – 20 сп.

Цифры не сходились. Чтобы купить нормальную машину, нужно споранов пятьсот, не меньше. А чтобы оборудовать её под рейд – еще столько же.

С нынешними темпами – по 50 споранов за смертельно опасный рейд – мы будем копить на колеса полгода. И не факт, что доживем.

Катя зашевелилась, сладко потянулась, хрустнув суставами, и села в постели. Волосы всклокочены, на щеке отпечаток подушки.

– Доброе утро, добытчик, – хрипловатым со сна голосом сказала она.

Я кивнул на кучки на столе.

Она встала, накинула мою футболку, которая доходила ей до середины бедра, и подошла к столу. Оперлась руками о столешницу, разглядывая наш капитал.

– Не густо, – констатировала она без обиняков. – Для риска быть сожранным – совсем не густо. Пять процентов... Звучит как насмешка, когда видишь это на столе.

Я развел руками. "Что есть, то есть".

– Я пить хочу, – она взяла со стола кружку с водой, которую я налил с вечера. Вода была холодной.

Катя подержала кружку в руках, нахмурилась. Я увидел, как напряглись жилы на её шее, а лицо приобрело то самое сосредоточенное выражение, которое появлялось, когда она "сканировала" местность.

Секунда, две, десять.

От её ладоней не шло видимого свечения или пара, но я почувствовал, как воздух вокруг неё едва уловимо дрогнул.

Над поверхностью воды появился легкий, робкий дымок.

Катя отпила, поморщилась, но улыбнулась.

– Теплая. Градусов сорок. Уже быстрее, чем вчера.

Она поставила кружку на стол, довольная собой.

– Слабовато, конечно, – признала Катя. – В бою таким не убьешь, разве что рассмешишь. Но для завтрака сойдет.

Я показал ей большой палец. "Лиха беда начало". В этом мире любой дар, который не убивает носителя, – это благословение. Если она сможет кипятить воду без огня, мы сэкономим на спичках и сухом горючем в рейдах. А сэкономленный вес – это лишние патроны.

Мы позавтракали молча, доедая остатки вчерашней роскоши. Впереди был новый день, новые задачи и новая жизнь в статусе наемников на испытательном сроке.

Следующие два месяца слились для нас в одну длинную, серую, пропахшую порохом и кисляком полосу.

Мы притерлись к группе Бурого. Это были профессионалы – жесткие, циничные, но знающие свое дело. Мы стали частью механизма. Я работал "тормозом" – сбивал темп бегунам, путал мысли лотерейщикам, давая стрелкам секунды на прицельный выстрел. Катя работала радаром, сканируя "зеленку" и руины на предмет засад.

Мы ходили на заправки, потрошили мелкие магазины в пригородах, один раз даже сунулись в дачный поселок, кишащий мутировавшими собаками. Мой дар рос. Теперь я мог держать под контролем до трех бегунов одновременно или одного лотерейщика, не чувствуя, что у меня из ушей течет мозг. Катя тоже прогрессировала – её "кипятильник" стал мощнее, теперь она могла за минуту довести кружку воды до крутого кипятка, а радиус "чуйки" расширился до трехсот метров.

Но с каждым рейдом, с каждым возвращением на базу, во мне росло глухое, темное недовольство.

Это была простая арифметика.

Мы возвращались с фармацевтических складов. Грузовик Бурого просел на рессорах под тяжестью стволов из воинской части? Товар на тысячи споранов. Наша доля? Стандартные пять процентов.

Мы тащили генераторы. Пять процентов.

Мы отбили цистерну с соляркой у конкурентов. Пять процентов.

Мы рисковали шкурой наравне со всеми. Я лез в пекло, останавливая тварей в метре от себя. Катя срывала голос, предупреждая о засадах. Но мы оставались "молодыми", "принеси-подай", наемной силой, которой кидают кость с барского стола.

Безопасно? Да. Сытно? Вполне. Но это был потолок. Стеклянный потолок, о который я бился головой каждый раз, получая на руки жалкую горстку споранов, в то время как Бурый сдавал интендантам хабар мешками.

Терпение лопнуло в один из дождливых вторников.

Мы вернулись из трехдневного рейда на дальнюю птицефабрику. Грязные, мокрые, злые. "Тигр" застрял в болоте, пришлось вытаскивать лебедкой под вой приближающейся стаи. Я выложился по полной, удерживая ментальный барьер, пока парни возились с тросом. Голова раскалывалась.

Мы мечтали только об одном: горячий душ, еда и сон.

Поднялись на второй этаж гостиницы «Уют». Катя достала ключ, но вставлять его не пришлось. Замок был вывернут с мясом. Дверь была приоткрыта.

– Твою мать... – выдохнула она, толкая створку ногой. Пистолет уже был у неё в руке.

В номере было пусто и тихо. И грязно.

Кто-то перерыл всё. Вещи из шкафа валялись на полу вперемешку с грязными следами ботинок. Матрасы были вспороты – искали тайники.

– Суки, – заурчал я, чувствуя, как внутри поднимается холодная ярость.

Мы не были идиотами. Основную кассу – спораны и горох – мы всегда носили с собой, в специальных поясах под одеждой. Оружие тоже было при нас.

Но пропали мелочи. Те самые мелочи, которые делают жизнь в аду сносной. Хороший охотничий нож, который я купил неделю назад. Блок сигарет – твердая валюта. Запасной комплект термобелья. И, что обиднее всего, старый плеер Кати, который она нашла в одном из рейдов и берегла как зеницу ока.