Текст книги "Стихотворения том 2"

Автор книги: Игорь Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

За тело, врезанное в эпоху

И в землю вбитое, словно свая,

Последним вдохом, натужным вздохом!

Ему бы жить и не ждать подачек,

Быть помоторнее, чем растение,

Иначе снова придёт ИНАЧЕ

И выест целое поколение...

Переживаю, переживаю!

Строка кричит, и струна не терпит,

Усталость сковывает браваду,

Сознанье мучает виночерпий;

И молоточки у пианино

Покрылись мхом и пивною пеной,

И сплюнул в сторону Паганини,

Непобеждённым уйдя со сцены...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Друзья мои, позвольте вам признаться,

Мир тесен для дарующих тепло,

Но в результате разных провокаций

Пути-дороги к братству замело!

Что ВЫ и Я в безмерности Вселенной?—

Нейронные трагичные пучки

В цепочке эволюций многозвенных,

По времени свершающих броски.

Как много в нас и доброго и злого,

Как мы не любим ближнего порой

За действия, за прихоти, за слово,

За фабулу, где трус он, не герой!

И забываем, что мы сами тоже

Участники одной и той игры,

И в нас навек вштампована похожесть,

Будь лидер ты иль павший за обрыв!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Упал, отжался, вынырнул из грязи,

Смахнул с лица горько-солёный пот:

По жизни погулял я, словно Разин,

Но всё же не хочу на эшафот!

За что казнить, не ведаю причины,

На склоне лет седого мужика,

Полсотни лет горбатившего спину

За нынешнюю сущность медяка?..

Кто был неправ, тот грифом над Россией,

Кто промолчал, тот сусликом в норе,

Над пахотой дожди отморосили,

Пастух не гонит стадо по заре.

Мужик опять опохмелён и кроток,

Смолит «бычок» и воет на луну,

И материт вполсилы «патриотов»,

Радеющих отнюдь не за страну...

А вот и я в обличье Аполлона,

Ворча незло: ух, до чего крепка!

Опрастываю чашу в два глотка

С амброзией двойного перегона...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В незнакомой деревушке

На скрещении дорог

Завязала мне старушка

Ниткой шёлковой пупок.

Вырываясь непокорно

Из фланелевых оков,

Ощущал я мир просторный

По дыханью сквозняков;

По шагам своей сестрёнки,

Непоседы-егозы,

Заносящей в дом пелёнки

Перед происком грозы.

Он ко мне склонялся папой

От газетного листа,

Он входил на мягких лапах

Полосатого кота.

Безмятежный облик детства

Беспредельно был далёк

От реального соседства

Перекрученых дорог.

Годы, как единый вечер,

Пролетели налегке,

Каждый прорезью отмечен

На дубовом косяке.

Приходящее – весомо,

Уходящее – светло.

Бухгалтерию тех кромок

Время в прошлое снесло.

Прислонился сорок первый

Мамой плачущей к доске,

На которой дёргал нервы

Всем петух в «кукареке»;

Горьким хлебом с лебедою

Лёг на выщербленный стол

И крапивою-травою

В щи зелёные вошёл.

Доля женская на поле,

Подоив с утра коров,

Врачевала солидолом

Души старых тракторов.

А страна кричала: хлеба! –

Тем, кто пулей и штыком

Держит взорванное небо

С чёрным «юнкерсом» на нём.

Выходили к почтальону

За ворота старики

И взрывчатку похоронок

Запирали в сундуки...

Ах, сиреневое детство,

Ты прости меня, прости,

Что тобою стал я греться

Позже, где-то к десяти!

Там цвела улыбкой мама

И не плакала, когда

Папе вскрывшиеся шрамы

Охлаждала плиткой льда...

хххххххххххххххххххх

Из тетрадей 1978 года.

Суть нейтралитета.

Дед мой, старый машинист,

Хмурый и усатый,

Наблюдал со стороны

Баррикады в пятом.

Паровозик типа «Ща»

С топкой разогретой

Клапанами верещал

В знак нейтралитета.

При ЧеКа, при Колчаке

Деда тормошили:

– Вы Корнилову эЛГэ

Родственничек, или? –

– Нет, не родственничек, но,

Если разобраться,

Генерал уже давно

Я в рабочем братстве.

Четверть века простоял

В паровозной будке,

Продымил я весь Урал

Личной самокруткой. –

Два лампасных казака

Выпороли деда,

Чтоб познал он на века

Суть нейтралитета.

хххххххххххххххххх

Фамиль у деда и у матери бала такая, как у генерала Корнилова Лавра Георгича.

Из тетрадей 1978 года.

продлить мгновенья

бытия

до столкновенья

Я и Я

живущих в теле мужика

на разных сторонах витка

сознанья бренного

потом торжествовать крича

что ты ушёл от палача

не тратя ценностей

души

на мелочь быта

что невозможно затушить

одно из Я открытых

как поминальная свеча

два полушария в башке

при мужике

одно из них наверняка

превуалирует слегка

глуша соблазны деловито

другое пленником у быта

ярмо

хомут

и удила

тесьмой

минут

переплела

жизнь нити откровений сердца

с извечным никуда не деться

а Я и Я

в цепях проблем

не больше чем

артрит в плече

или как там

оно зовётся

когда к стопам

первопроходца

ложится та же колея

с которой незачем бороться

хххххххххххххххххххххххххх

Я могу быть вежлив изысканно

И могу быть предельно грубым,

Если вдруг поленюсь, не выскребу

У себя джентльменские трубы.

Дирижёр, властелин метафоры,

Наполняю себя сомнением

И коленом давлю на амфоры

С генетическим вожделением.

И размахиваю гиперболой,

Как весенней набухшей вербою,

Гротесково, но без надрыва

Проникаю в себя стыдливо.

Перекланявшись с дамой в розовом,

Прохожу в себя Каракозовым,

Перебросившись с дамой в бежевом,

Ощущаю себя невежею.

Рядом топчутся Карамазовы,

Мы друг с другом ничем не связаны,

Не люблю я мещанских сплетен

Ни на том, ни на этом свете.

Не двуличное состояние,

Не потребность в дешёвом трюке,

Это лично моё желание,

Мне упавшее прямо в руки.

Тот не вымучил и не выродил,

Кто не нюхал ни синь, ни пороху,

Не вживался собою в Ирода,

А слова понасыпал ворохом.

Справедливые и сердечные,

Но пустые они, беспечные,

По пыли, по грязи под шляпами,

Жёлтой сукровицей не ляпаны.

Я обязан жить на вулкане

И карабкаться вверх по склону,

Чтобы бомбы по филиграни,

Чтобы лава прожгла ладони.

Перевесив собой препятствия,

Пересилив свою растерянность,

Я над словом могу повластвовать,

Представляя всю жизнь феерией.

Я участник в любом движении,

Соучастник любых событий,

Не залеченный снисхождением,

Сытой вялостью не покрытый.

О высоком предназначении

Вслух не треплются даже гении,

Быть простым, как алкаш у пристани –

В этом тоже своя изысканность.

Джентльменство до первой ругани,

Где у барда язык обугленный

От сгоревшего междометия,

Если барда дерьмом пометили.

И не нужно кривляться в зеркало,

На надежду собой посверкивать,

Я поэт и моё значение,

Чтоб не камнями при прочтении.

Чтобы руку при встрече подали

Не за то, что растёкся одами,

За простое упоминание

О живущем в соседнем здании.

А иначе стихи не пишутся,

Разбегаются прочь метафоры,

Не ложатся в бумагу ижицы,

Спят с искусными каллиграфами…

«»»»»»»» 2004 год.

... а перелески

взрезали фресками

красные клёны

и солнца шар раскалённый

падает за спиною

в море серо-стальное

поёживаясь возмущённо...

... а знаешь ли ты

что на небесной холстине

скоро проявится профиль звезды

синей-синей

и сумрачные облака

будут играть с ней в прятки

зажав в кулаках

жёлтых лучей остатки?

В осенней картине

всё слилось воедино

и топорщится

иглами-спицами

мелкими-мелкими

ель-чаровница

нащупывая Белкина

павшего за твои ресницы

из ладоней бегущей по просеке

золотоволосой осени...

«»»»»»»»»»»»»»»»

… и листьев медь

и в лужах облака

до истины свистеть

ещё века

в палитре года краски потускнели

зато вернулись в парки свиристели

а скоро снег

уляжется ковром

в моей стране

и здесь где волнолом

оберегает гавань и причалы

с паромом белым

грузным величавым

трёхцветный флаг

венчает все дела

возможно так

что истина светла

у полонеза звуки не печальны

а мир ещё вернётся в изначальность

придёт сосед

с цепочкой хромосом

и звёздный свет

в бокалы за столом

плеснёт

не обделив живущих рядом

а что ещё для счастья людям надо?

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не допел мужик, не допел,

Подустал мужик, подустал –

То ли камень лёг на тропе,

То ли силы съел перевал.

Тишина вокруг, тишина,

Не звенит она, не звучит,

И заманчиво возле дна

Пламя белое у свечи...

В рюкзаке лежат руны дней,

Перечесть бы их, но к чему? –

Возвращать себя в мир теней

Не положено никому.

По ушедшему не томись,

По не встреченной не скули,

Монорельсова наша жизнь,

Уходящая в глубь Земли...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Угли тлеют в камине,

Превращаясь в золу…

Мы со временем сгинем,

Все уйдём в каббалу.

Ветер память растреплет,

Словно не было нас…

Не ищи меня в пепле,

Я ещё не погас!

Я могу ещё вздрогнуть

Смоляной берестой,

Я живой, это догма,

Не патрон холостой!

Столько перелопатить,

Не оставив следа,

Или мне не по штату

Сердцем греть холода???

Стражду вместе со всеми

И понять не могу,

Почему наше время

У меня не в долгу…

«»»»»»»»»»»»»»»»»

… а я, смотритель маяка,

Наверх шагаю по ступеням,

Туда, где виснут облака

На нитке дня без ускорений.

Волна не входит в резонанс

С гранитным телом волнолома,

И опустил смычок Сен-Санс

Перед стихией незнакомой.

Печальный лебедь где-то там

За гладью серою морскою,

А я шагаю к облакам

Озвучить факел непокоя.

Блеснёт огонь, и корабли

Минуют скалы в белой пене,

И красный бакен на мели

Не скрипкой вскрикнет, а сиреной…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Молчать всю жизнь или кричать о ней,

морщинить или сглаживать налобье,

вымаливать на лопнувшей струне

любовь как долгожданное пособие?

Гранитен час...

Кипящая волна

не разметала кладку вековую,

кровоточит и ноет тишина,

стигматами на памяти бликуя.

По чести – честь,

ответный взгляд – на взгляд,

пыльцой словесной чувства не украсишь,

они сквозь пальцы льются невпопад,

выржавливая души и кирасы.

Порой сердца заковывая в лёд,

они струятся болью бесконечной –

что наживёшь, с тем движешься вперёд

героем или палачом заплечным...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Последнюю тревогу заглушив,

шагну вперёд легко и бестревожно,

прибинтовав к разлуке подорожник

для исцеленья раненой души.

Как странен мир без тучи грозовой,

руководившей пульсом и дыханьем,

и превращавшей светлые желанья

в трагическую тень над головой!

Как странен миг спокойствия и сна,

не ищущего повторенья встречи,

в которой чувства никого не лечат,

а сами выжигаются сполна!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В белом фраке, из нирваны

Чёрное перешагнув,

По ступеням фортепьяно

Я бегу в свою страну.

Солнце розовою шторой

Перекрыло синь небес,

Никакого форс-мажора

В шорохах бемоль-диез…

С возвращеньем! – это эхо

Прокатилось вдоль стены,

Отделяющей помехи

От настроенной струны.

Здравствуй, мир без авангарда,

Без модерна – просто МИР,

Не пугающий петардой

Ноты соль и фа-ре-ми!

Окунувшись в многострочье

Партитуры из дождей,

Белый фрак снимаю срочно

И вливаюсь в новый день.

В нём ни запахов больничных,

Ни полёта в злую мглу,

Ни давления на личность

Через тонкую иглу.

В нём ни вызова дежурных

С кислородной нотой ля –

Небо синее ноктюрном

Да жужжание шмеля…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

То ли осень накатилась,

То ли чайка камнем вниз,

То ли женская немилость

Перекрашивает жизнь –

Ну, не пишется, хоть тресни,

Не проходит в горло песня,

Хоть на галстуке давись!

Эх, друзья мои, подруги,

Разметало ветром вас,

А не то бы мы по кругу

Запеканочку сейчас,

И рябиновку-сливянку

Из пустой стеклянной банки –

Сразу весь десятый класс!

А потом на танцплощадку,

А потом… а что – потом? –

Поцелуйчики украдкой

До зари, пока крылом

Не метнёт она на город

Розово-прозрачный шорох

Занавесок за окном…

Но сегодня ноябрится,

Листья стынут на земле,

Чисто девственна страница

На прадедовском столе;

Вспоминается былое,

Слово вертится юлою,

Вязнет мухою в желе…

хххххххххххххххххххх

Я, наверное, скоро умру,

Похоронят меня по старинке

На холодном осеннем ветру

Под берёзами в рыжем суглинке.

Ничего в том зазорного нет,

Все живущие смертны и тленны,

Не впаять никому свой портрет

В бесконечную рамку Вселенной…

Ах, как сладко пичуги поют,

Ах, как плавно скользят самолёты!

А в суглинке сплошной неуют

И жуки словно скуловороты.

Впрочем, это совсем ни к чему…

Оптимизм, прорастай за наследие

Уходящих в последнюю тьму

Рядового тысячелетия!..

Я, наверное, скоро умру.

Мне пора… и друзей не осталось,

Одинокостью рыщет в бору

Повидавшая виды усталость.

Хорошо бы себя подбодрить,

Бросить в сиюминутность тираду,

Мол, ещё не прошлись ноябри

Снегопадами по листопаду;

Да опять что-то солнце тусклО,

Да вспухает аорта бугристо,

Да хрустят пережженным стеклом

Под берёзой опавшие листья…

ххххххххххххххххххххххххх

В муравьиную оторопь лета

Проходите, не мысля о том,

Что волнует седого поэта,

Устремлённого в жизнь напролом.

Он по-своему мир понимает,

Принимает чужой непокой,

Растворённый в белесых туманах

И в полётах стрекоз над рекой.

Всё едино в подлунном Эдеме,

У столетий походка одна…

Человечество было не бременем

Для планеты во все времена.

Что там дальше в неясных рассветах

За естественной пылью веков?..

Вы спросите поэта об этом,

Но не ждите прямого ответа,

Не даются ему сто шагов

Из осенних сырых сквозняков

В муравьиную оторопь лета…

–

Привет Вам, Те, Которые Не Спят!

Мне тоже что-то дремлется не очень,

И память выпадает рядом строчек

На белый лист январской вьюжной ночи

С ремарками от воющих котят!

Да-да, их сотни нынче на снегу!..

Ледышки от чужих прикосновений,

Неровные комки от потрясений

И собственные выкидыши-тени –

Я с ними век расстаться не могу!

Привет Вам, Те, Которые Не Спят!

Желаю Вам спокойствия и мира,

Жеваний скромных мыслей и просвирок,

И навсегда избавиться от клира

Нейроны раздирающих котят…

ххххххххххххххххххххххххххх

Период розовый, период голубой…

Но это там, где все штрихи наружу,

А здесь сердечный яростный прибой

Двухцветною палитрой оконфужен.

Смешаешь краски, серые тона

На холст ложатся мертвенно и стыло,

Натурщица любовью не пьяна,

А девочка на шарике бескрыла.

В изломах рук трагичности полно,

Бесцветный дождь пленэр не украшает,

И на бокал с отверженным вином

Стекают листья медными грошами.

Вино допьётся, так тому и быть!

Свернётся холст ненужной миру трубкой –

Зачем тому случайные зарубки

В периодах расцвеченной судьбы?

хххххххххххххххххххххххххххх

усталость это когда

ломкие провода

нервов

переполнены гулом

тревожным словно Шервуд

в ожидании Робин Гуда

это сердце-шифер

потрескивает резко

вполне соглашаясь с шерифом

на временном отрезке

а нужно бороться бы

отринуть петлю осмысленно

и выкорчевать столбы

виселиц

простите за этот плен

Маргарет Мэри Энн

за выдох а не за вдох

чертополох

тоже цветёт розово

только бросово

небо земное давит

на плечи

стрелы летят из яви

чувственное калеча

верши шериф правосудие

в закатном зареве

не о чем с Робин Гудами

Шервуду разговаривать

кто-то ругнётся вяло

кто-то упьётся в доску

что им моя усталость

раскатанная в плоскость…

хххххххххххххххххххх

Как ни брыкайся, ни ершись,

как ни тасуй колоду взглядов,

но я – агент, внедрённый в жизнь

не ЦРУ и не МОССАДом;

не ФСБ, не славным ГРУ

и никакой другой разведкой,

и стопроцентно не умру

от цианида из пипетки!

Я тайный менеджер весны,

осенних дней в шелках багряных

и зим без отзвука войны

на мирно дремлющих полянах;

мне заячий, поверьте, след

распутывать куда приятней,

чем вскрыть отмычкой кабинет,

где в стенку встроен сейф булатный.

А, впрочем, это хвастовство,

никто не дал мне полномочий

для отрицания всего,

что и болит и кровоточит,

и требует себе щита,

кевлара для бронежилета –

и как могу я, простота,

помочь нуждающимся в этом?

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Если я тебе отвечу:

Дурь сегодня дешева –

Не обидься, человече,

На правдивые слова!

Для созданья диалога

Из неоднородных фраз

Умному узка дорога,

Дураку она как раз.

И опять же в тему, в тему

Без нажатия курка:

Тяжело носить всё время

Одежонку простака!

И не каждый понимает,

Отчего и почему

Человек исходит лаем

Соответственно уму.

Лаем злобным, постоянным,

Из дурацкой конуры

На прокладывавших санный

Путь в далёкие миры...

«»»»»»»»»»»»»»»»

Всё пустое, пустое –

от звёзд

пятилепестковой сирени и

до заповедей Домостроя,

утерянных в нашем времени,

и только пачка писем,

таящихся

в дальнем углу секретера,

заманивает по-лисьи:

к барьеру, сударь, к барьеру!

А мне не нужны дуэли

между собою

и вытаявшим из глубин прошлым –

есть пристанище на постели

с принцессой,

но без горошин,

и никакая случайная льдина

не проломит борт «Титаника»,

склеенного

из двух половинок

без насилия кнута

и вожделённого пряника.

Письма – это пепел пожара,

разжиженный струёй брандспойта,

или свечи огарок,

потушенный беспокойством –

что проку дёргать за нервную ленту,

рассыпая конверты с марками

номиналом

в пять архаических центов,

выгоревшими до потери яркости???

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

© Copyright: Игорь Белкин, 2011

Свидетельство о публикации №111081600059

Хранилище 41

Игорь Белкин

Спроси меня: ты хочешь жить?

Отвечу я: а как же,

хочу натягивать гужи

от жажды и до жажды;

от белой ярости в глазах

за несвершенья чьи-то,

до скрипа в стыках и пазах

на кривизне событий.

Спроси меня: ты хочешь петь?

Отвечу я: а как же,

хотел, пою и буду впредь

кричать дневною квакшей;

по ранней зорьке петухом,

в ночи – за козодоя,

и омолаживать стихом

безволие седое…

Спроси меня...

А лучше – нет,

не спрашивай, не надо,

я не смогу найти ответ,

ударюсь в ретираду:

пусть всё течёт само собой

в стремительном потоке,

где каждый камешек рябой

с другими локоть в локоть!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

У меня всё есть: и то, и это,

Горсть тепла и рюмочка рассвета,

Ветра сноп

В осенней свистопляске

И озноб

От колыбельной сказки.

У меня всё есть, и я спокоен

За туман, бредущий над рекою,

И за лист,

Сорвавшийся с берёзы,

И за жизнь

Во всех метаморфозах.

В мире, перегруженном делами,

Ничего я больше не желаю,

Неспроста

Не слушаю советов –

Я устал...

Судим ли я за это?

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Как странен мир, в котором ураган

Разнёс друзей по уголкам Аида,

И не с кем пережёвывать обиды

И чокаться стаканом о стакан!

Сижу один нахохленным сычом,

Стол ломится от праздничных закусок,

Знакомые, устав от перегрузок,

Ушли в январь, раздвинув ночь плечом.

Знакомые, но не друзья, увы!..

В словах-клише отличие от Слова,

Поросшего давно болиголовом

И шорохом кладбищенской травы...

Как странен мир нестойкого тепла

От огоньков, бегущих не по хвое,

Искусственная ёлка – НЕЖИВОЕ,

Оно не липнет к сердцу, как смола...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СВЕРНУЛСЯ В КОКОН.

Разверзлись небесные хляби,

Намокла листва, не шуршит,

Дожди с монотонностью ябед

Стучат в однотонность души;

Наверное, временно это

И скоро нагрянет мороз,

С изящностью кордебалета

Её прошивая насквозь.

Накроет туманные краски

Весёлых порош белизна,

Отправив колбаской по Спасской

Расхлябанные времена;

И выплывет завтра светило,

Лучом разгоняя дожди,

И снова придаст легкокрылость

Душе, затаённой в груди...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СВЕРНУЛСЯ В КОКОН.

Когда из мрака первобытной лжи,

Творимой рядом, выдираешь душу,

Когда от макаронных финтифлюшек,

Висящих на ушах, тускнеет жизнь,

То мчишься прочь подальше от людей

В берлогу утешительного слова,

Где тысячи томов на полках, где

Твой каждый шаг прощён и обоснован.

Читаю всех, в ком заключён запал

Надежды, не взорвавшейся прилюдно,

В ком грубой правдой высвечены будни

И праведный до горечи финал;

А остальных, гордящихся собой

И недолакированным маразмом,

Выплескивает сердце за прибой,

Брезгливо передёрнувшись от спазмов...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СВЕРНУЛСЯ В КОКОН.

Подфарником сердце, а нужно бы фарой

Светить или просто светиться в тумане,

А образ героя стабилен и ярок

В романах прочитанных и на экране.

Проходят года, низвергаются бюсты,

Отбойники рушат гранит монументов,

Софиты высвечивают искусство,

Ярлык на котором – одномоментность.

Но я не хулитель, не критик – я окись,

Я патина верхнего слоя державы,

И мне индульгенция сбоку припёком,

Ей век не вписаться в мою моложавость.

А племя младое цинично и вяло,

Не всё стопроцентно, но всё же, но всё же!..

Свернулся я в кокон, качусь от скандалов

По собственной внутренней выпуклой дрожи.

Туман бесконечен, в нём глохнут разряды

Грозы обновленья и выплески чувства,

А нас приглашают опять на эстраду

К параду крутых силиконовых бюстов...

Подфарником сердце, а нужно бы фарой...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СВЕРНУЛСЯ В КОКОН.

Что бегущий кабан, что стоящий олень –

Для стрелка по мишеням одна дребедень,

Так и мне, выходящему на променад –

Я любому попутчику искренне рад.

Потолкуем о том, потолкуем о сём,

Выпьем пива в укромном местечке вдвоём,

Вспомним вечно живых и помянем родню,

Я такие минуты за благость ценю.

Есть о чём говорить!

В откатившихся днях

Был и будет всегда богатырский замах,

Было что осудить, было что поддержать,

Автомат ухватив за приклад-рукоять.

Но об этом потом, как-нибудь, где-нибудь!..

Променад – это тоже условно чуть-чуть,

Жаль терять мне себя на вхождение в круг

Разговоров пустых на осеннем ветру.

И не каждую вещь можно на языке

Обкатать как пивную жестянку в руке,

Есть своё затаённое в сердце табу –

Не ворваться бы пулей в чужую судьбу...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СВЕРНУЛСЯ В КОКОН.

Дождь прошёл, и воздух посвежел.

Выгнувшись в полёте, словно кливер,

Чайка в невозможном вираже

Атакует колюшку в заливе.

Пастором, священником, кюре

Солнце проповедует надежду –

Жизнь не затихает в ноябре,

Просто переблескивает реже.

Философски глядя в синеву,

Временно проклюнувшую осень,

Радуюсь тому, что я живу,

Гамлетом не мучая вопросы...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла ДЕПРЕССИЯ.

Я не из той страны,

Где по росистым травам

Бродят цветные сны

С радужною оправой;

Где с озорных берёз

Солнце ныряет в лето,

Вышитое всерьёз

Гарусами рассвета.

Я не из той страны

И не свидетель чуда

Плеска речной волны

В шёлковый мох запруды;

Мельник не снился мне

В фартуке белом-белом

И караси на дне

Не бронзовели телом.

Боже, я незнаком

С посвистами бурана

За ледяным стеклом

С вязью не из корана;

И не моя лыжня

Мяла сугробам спины,

В лес уводя меня

К сумеречным осинам...

Я отрекаюсь от

Серых дождей и ягод,

От бытовых забот

Под кумачовым стягом!

Это всё не моё,

Мне незнакомо место,

Где поросло быльём

Милое сердцу детство –

Я не из той страны!

«»»»»»»»»»»»

Из полтысячи дорог

Выбрав ту, что попрямее,

Я уеду на восток,

Ожиданьем душу грея.

Может, старый Таганай

Не забыл ещё мальчишку

С толстой книжкой

В рюкзачишке

И с мечтами через край!

Ах, ты, милая страна

С домиком у перелеска,

Где мороз сечёт стамеской

Стёкла прошлого окна!

Там же гуси на пруду

Перемалывают луны

И упавшую звезду

На томительные струны.

Дед Ивашка у плетня,

Деревенский полудурок,

Вновь попросит у меня

Беломорины окурок.

Мне не жалко: на, кури,

Жги до «фабрики», до пальцев

И на древних бабок пялься

До вечерней до зари!..

Из полтысячи дорог

Выберу одну прямую,

Пыль с неё по ходу сдую,

Покачусь, как колобок.

Принимай меня, Урал,

Блудного аристократа

В лыковых потёртых латах,

Опоздавшего на бал...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла ДЕПРЕССИЯ.

Дайте мне осколок неба

Со сверкающим Денебом,

С каплей Млечного Пути –

Молча подержать в горсти!

Подержать и снова вставить

Синей клавишей в оправу

Мира с тысячами нот:

Извините, я не тот...

На сегодня не герой я,

Не Бетховен и не Гойя,

Не сказитель, не певец,

А неудержимый льстец.

Но, поверьте, петь осанну

Трудно, если сердце в ранах

От набегов бытия

На трагическое «Я».

Это так – к словам присловье,

Не размешанное с кровью,

Для чего нужна мне боль...

Слышишь, милая Алголь?

Но звезда молчит надменно,

Тяготение Вселенной

Ей замкнуло жёсткий рот...

Понимаю – я не тот...

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла ДЕПРЕССИЯ.

Уронили человека, покалечили,

Обе голени сломали и предплечия,

Не шагать теперь, не ползать по-змеиному,

Не могу ничем помочь ему, невинному.

Голосую на дороге вечным странником:

Подберите пострадавшего, он раненый,

Но душою шире крика журавлиного

Над низинами родными, над вершинами!

Мимо, мимо...

Проносящиеся около

Одурманены своими же отскоками

От страдающего и шероховатого

Измерения текущего, не пятого...

Я в нём тоже доживаю то, последнее,

Что мне выдано с участием посредников,

Приучивших мою душу к неприятию

Равнодушия в любом его понятии...

Дождь ночной на человеке кровью пенится...

А в троллейбусе случалось вам роженице

Помогать, и курткой личною укутывать

Новорожденного где-то в Южном Бутово?

Не вопрос, и не начало эпилепсии,

А ирония, замешанная скепсисом –

Спи, товарищ, отключённый от сознания,

Может быть, к тебе придёт благодеяние...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В точке, где сходятся лучи прошлого

и образуют нечто подвздошное,

материальное –

Я нахожусь!

И никакими шутками сальными

и картой гадальною

не уподобить меня стрижу,

скользнувшему ломким вектором

добровольно в руки прозектора –

Времени.

Эгоцентризм не болезнь мозга,

а нормальное

своё в доску

чувство реальное.

Если я вброшен в дни

для каких-то стратегических целей,

то будь любезен, мир, меня храни

в виде апостола и менестреля,

Аристотеля или Канта,

или безгрешного арестанта –

иначе зачем слова на вертеле

Поэзии

с её круговертями,

жужжащими фрезами,

и бытовой руганью,

раздробленной на сленги

в устах актёра Безуглова

и дворовой шлюхи с вывернутой коленкой?

Странное мироздание,

рождающее для гибели,

весь я – непонимание –

до чего же трудно быть рыбою,

стекленеющей от избытка кислорода,

необходимого вроде!..

В точке, где лучи прошлого

сошлись,

я ворочаюсь,

цепляясь за жизнь

или проталкивая её

в конкретное небытиё,

отвратительное по сути:

для чего временнОй карман мне,

где сто тысяч прожитых суток

вдруг останутся без нирваны

Жизни???

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Температурить

и молча кутаться в клетчатый плед

иносказаний,

плыть в океане,

создавшем бред

из насыщенной потом ткани,

не ограничивать память

и насекать фрески

на пляшущих оригами

выдуманной стамеской.

В буйном мире пересекающихся фантазий

каждый живущий

ценен,

никто никого не сглазил,

не напрягались вены,

и камень,

вложенный за пазуху

собственными руками,

вытерт заранее насухо,

но он пропитался снова

цветом багряным, а вернее, багровым.

Это пройдёт,

расшибись

39 и 9 в корень!

Жизнь,

она не просителем у ворот,

а участником общего хора,

вот сейчас заглотну,

как наживку, облатку-таблетку,

и настрою струну,

чтоб извлечь из горячечной клетки

ирреальность текущих минут…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Грохнул взрыв...

Летящий голубь

Кувыркнулся и пропал,

Вмиг его переборол и

Поглотил горячий шквал.

И меня задело крепко,

Отжевало часть ноги...

Эх, ты, жизнь моя, сурепка,

Полонившая мозги!

Помощь скорая, карета,

У хирурга нож в руке,

Медсестра стоит с пинцетом,

Как Снегурка на пеньке.

Зашивают что-то, пилят,

Ночь за окнами черна,

Он – очкастый старый филин,

Раскрасавица она...

Это так, не основное,

Главное – я жив опять,

Можно в ногу со страною

Дальше в светлое шагать.

А вот голубь...

Голубь сгинул,

Так сказать, ему труба,

Гексоген в автомашине –

Это не коту щелбан.

Громыхнуло – свету мало!

Уместился мир в горшок,

И нога, какая жалость,

Сократилась на вершок.

Остальное всё прекрасно,

Даже клюквенный финал –

Фээсбэшник с рожей красной

Террориста не поймал.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Как всегда, я пестую сомненья,

Сдерживая ироничный смех:

Есть ли у кого предназначенье

Быть светилом, светочем для всех?

Не ответит мне ни затаённый,

Ни с раскрытым сердцем человек,

Значит, я напрасно впал в бессонность,

Совершая мысленный забег.

По себе судить – пустое дело,

По знакомым – тоже ни в дугу...

Неужели так осиротела

Светочами Гея на бегу?

Два тысячелетия Христовых,

Порожденье тьмы, а не чудес,

И звенит копытом, не подковой,

Сатана, Исчадье, Мракобес.

Осыпая перья в чернозёмы,

Души павших улетают ввысь...

До чего же это мне знакомо,

До чего ты равнодушна, Жизнь!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Устаканился стакан

В котловане блюдца,

Заторчал, как истукан,

Не желает гнуться;

Очень тонкое стекло

С мелкою насечкой,

От него идёт тепло,

Как от русской печки.

Ради томных синих глаз

Подливал цикуту

Мне в него дружок не раз…

Это было круто!

А потом лилось вино

Пряною струёю…

Это было так давно –

Не достать рукою.

Пир, чума и снова пир,

Гамлет и Отелло,

Скоморох, актёр, жуир,

Одуванчик прелый,

Подстаканник-серебро,

Сахарок вприкуску,

Жизнь опять даёт "добро",

Матерясь по-русски.

Значит, так тому и быть,

Заключаем сделку,

Не отринешь от судьбы

Ни щепотки, Белкин!

Азиатский чёрный чай

Завари покруче,

Горечь это не печаль,

Господин поручик…

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Человеку нужно много:

Не пылящую дорогу,

Безмятежные колёса,

Наводящие вопросы,

Неба синь и моря гладь,

И товарищей подстать.

Вот, и мне того желалось –

Чтоб не мучила усталость,

Чтоб не заслонял мне лИца

Чей-то бицепс или трицепс

И не вешали плакат

Мне на лоб: дегенерат.

Ясно дело, я не гений,

Не герой, пугаюсь тени;

На кресте судьбы распятый,

Игнорирую дебаты,

И глотаю по жаре

Пива терпкое амбре.

А ещё люблю к девице

Деловито подкатиться,

С непредвзятым восхищеньем

Сделать ей рацпредложенье:

Трали-вали, лю-лю-лю,

Можно, я Вас отлюблю?

Много этого?

Да, много,

Хоть и выглядит убого

Для вселенских измерений...

Ну да мне до фени-бени,

Что там Вечность обо мне

Мыслит в синей глубине!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Спешат некрещёные к мнимому раю,

Я тоже за ними бесцельно хромаю,

А в спину визгливо вопит Сатана:

Спеши, не спеши, рая нет ни хрена!

Ну, нет и не надо!

Вторично не выжить

Среди обязательных трутней и выжиг,

Скопцов, олигархов и прочих людей,

Привыкших грести под себя без затей!

Я космос косматил и хлев конопатил,

Отдал самобранку как лишнюю скатерть,

И даже построил ковёр-самолёт,

Но это в заслуги мои не войдёт!

Кому это нужно при снежном рассвете,

Уже приспособленном к жизни йети –

Когда вымирает народ и страна,

Медаль мне на пузо зачем?

На хрена?

Крещёные «зеленью» или рублями

Вздымают навстречу мне знамя с орлами,

А я продолжаю хромать в НИКУДА,

Ведь рай невозможен у нас, господа!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Дрожит огонь в бескрайности ночи,

В кармане дремлет искренняя фига,

В Чудском снуют откормленные сиги

И улетают к западу грачи.

Октябрь шагнул в мирскую суету,

Он не готовит розвальни для гонок,

Затмило архаичность силиконом

И кутюрье не молятся холсту.

Заваривая супчик с топором,

Мы ожидаем праведности вечной

Не от гарнира с кашей типа гречки,

А от пророков с истинным добром...

Что будет дальше?

Не простой вопрос,

Мне на него не суждено ответить,

Поскольку суть отмерших в теле клеток

Его укатит скоро под откос.

Придёт другой – не пустослов, поэт! –

И на ином пергаменте напишет,

Что истину в прошедшем сгрызли мыши,

А без неё нельзя найти ответ...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Топчу мороженую грязь,

Погоду истово ругаю,

А в поле озимь поднялась,

Как хохолки у попугаев.

Ершистый день, осенний мир,

Контрастна зелень с небом хмурым,

И солнце медно не гремит

В заоблачные абажуры.

Там в облаках иная жизнь,

Там непроглядность заточенья,

А здесь свобода для реприз

И для общественного мненья.

Хотя кому оно нужно,

Мы всё равно не запугаем

Тех, что малюют нам панно

С кормушкою для попугаев...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В чёрном-чёрном государстве...

Нет-нет-нет, не в Сомали!

Проживают люди в барстве

И в навозе, и в пыли.

Потому что равноправье,

Потому что всё одно,

Им медали и заздравье,

Нам, естественно, говно.

Вот такие вот опята

На одном и том же пне!..

Может быть, пойти в солдаты,

Пусть застрелят на войне?

А того, кто в бары лезет,