Текст книги "Стихотворения том 2"

Автор книги: Игорь Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

мыслей выцветший букет.

Друга бы сейчас напротив!

Только где найти друзей,

угоревших на работе

в безотказности своей?

Чёрт-те что на мирном фронте,

вензеля и кренделя!..

Вымирают мастодонты,

пухом нежится земля.

Вот сижу я, сивый мамонт,

чем-то праведным дышу,

иностранную "салями"

ихним ножиком крошу.

Да и водка, ёлы палы,

не российский купорос,

даже муха в ней финала

не нашла, и чистит нос.

Чистит, чистит, не прочистит...

Ну, да мухе всё равно,

что нашёптывают листья

мне в осеннее окно...

==================

... По свету слова рассыпая горохом,

Я тем же влюблённым мальчишкой иду

От первого вздоха к последнему вздоху

По пыльным дорогам, по тонкому льду.

Мелькнуло столетье, финала не правя,

Надеясь, что лучшие времена

Невежество мира закутают в лаву,

Огрехи людские скрывая сполна.

Надеюсь и я...

С болевою смешинкой,

С лицом скомороха, со лбом мудреца,

Неважно, где – в Таллинне иль на Ордынке –

С любовью втираюсь в чужие сердца.

А клёны в лирическо-жгучем убранстве

Красуясь и тут же теряя листву,

Напоминают о непостоянстве,

В котором я с первого крика живу...

ххххххххххххххххххххххххххх

Скажу я вам, что в Библии

Я как в аптеке слон,

Мне коммунизмом выбрило

Всю плешь под эталон;

Не то, чтоб исковеркали,

Не то, чтобы под ноль,

Но с той поры вдоль церкви я

Влачу свою юдоль!

Не верую в потопы я

И не молюсь кресту,

И мною жизнь протопана

По чистому листу.

Не убивал, не скрадывал,

А сеял семена,

И грудь моя наградами

Не блещет нихрена...

Шагаю мимо храма я

Ни с горем, ни с добром,

Сердчишко пилорамою

Грохочет за ребром.

Ему всё время хочется

Быть жертвой на щите

И целовать Пророчицу

Не только на холсте.

Но атеизмом вымело,

Не плача, не казня,

Делимо-неделимую

Всю веру из меня ...

ххххххххххххххххххххх

У ветра губы пересохшие, у неба синие тона,

А где-то в Арктике нарезана в торосы белая волна.

У перелётных птиц томление, у птиц оседлых тишь и гладь, Мне постоянством не назначено на скрипке разовой играть.

Иду туда, где ярче светится, или туда, где чище звон, И вновь скучаю по оставшимся, будь то любовь или пион; Будь то метель с подолом ведьминым или дождей переполох –

Они меня врачуют Родиной, я должен им за каждый вдох...

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Когда извращенки химеры

Врываются в мозг на бегу,

Когда остываешь без веры

В оставшихся на берегу;

Когда за чертою страданий,

За вымпелом узкого Я

Построишь непрочное зданье

Конца своего бытия –

Со шприцем и в белом халате

К тебе утешенье идёт

Для краткого мига возврата

В привычный земной оборот.

Укол.

Уплывают печали

В банано-кокосовый рай

И шлюпку руками качают,

Вцепившись в просмОленный край;

И вечно-весёлое детство,

Смеясь, прибежит за тобой,

И даже поможет раздеться

В броске за бесшумный прибой...

Когда привыкать начинаешь

К условному слову «нельзя»,

Когда исподвОль замечаешь,

Что реже приходят друзья;

Когда за минуту забвенья

Не скроешь ни мысли, ни плоть –

Каким-то особенным мненьем

Себя начинаешь колоть:

А, может, ты вовсе не нужен

И мимо вся жизнь пролетит,

Пока ты болезнью загружен,

Как собственной массою кит?

И шлюпке твоей не ворваться

В банано-кокосовый рай

Сценических декораций,

Где жизнь не игра, не игра?

Но это, простите, химеры,

Я им отвечаю, не лгу,

Что жить невозможно без веры

В оставшихся на берегу.

ххххххххххххххххххххххххх

В том краю, где цвет полыни

поглощает лунный свет,

звёзды падают отныне

не в мои ладони, нет!

Не меня весна дурачит

заморозками с утра,

и не я ухой горячей

захлебнулся у костра...

Сто дорог пройти не сложно,

трудно выбраться на ту,

где врачует подорожник

утомлённую мечту;

где боярышник томится

в ожидании тебя,

а его лихие птицы

теребят да теребят.

Скачут ягодные стружки

по тропе, ведущей в лес,

птиц приветствуют норушки

за такой деликатес...

Я там был и плавал в речке

между розовых камней,

словно бабочек от свечки

отгоняя окуней

от неведомой наяды,

зажигавшей звёзды днём

ослепительным каскадом

над речным песчаным дном...

Ой, ты, Русь моя цветная,

мой весенний первоцвет,

вновь увижу ль я, не знаю,

твой весёлый лунный свет!

Потому что...

Боже правый,

жизнь, ну что за злюка ты,

выев мне свободу плавать

по речушке чистоты!..

========================

Любить, надеяться и верить,

Не ждать кого-то, а шагать

Вдоль ежедневности мистерий,

Вытягиваясь, как шпагат!

Чего-то праведное сеять,

Не только прикрывать свой тыл

От истеричных Бармалеев

В театре общей маеты.

Слова, слова...

А жизнь сложнее,

Чем этот лозунг на губе,

Но всё же им я сердце грею

Пусть не кому-то, так себе...

Хххххххххххххххххххххххххххх

Октябрь, мастер дел заплечных,

Листву срубает с тополей,

Он деловит, словечко «вечность»

Ему до лужи на земле.

Ударит кованой подошвой

И вылетает хрупкий лёд

Напоминанием о прошлом

В колеблющийся переплёт

Теней от слабосильных веток

И в лунный отражённый диск,

И в неистерику поэта,

Глядящего куда-то вниз.

При чём тут истеричность чувства!

Нормально всё, так и должна

Накатываться ночь на пустошь

За небойницею окна!

Там же не сполохи тротила,

Не дымный чад пороховой –

Октябрь с выраженьем стылым

Метёт листву по мостовой,

Хрустит закраинами лужиц

И ноль внимания на дом,

Где бдит поэт, словами тужась

И греясь внутренним теплом...

«»»»»»»»»»»»

жизни фабула

перескрябана

перевеяна

вдоль Земли

не ветрами ли

лиходеями

и не нами ли

поле выстлано

там где истина

вся в пыли?

в жёлтом платьице

время катится

мимо осени

неурядицы

все обтёсаны

над колосьями

солнце рыжее

расцарапало облака

с тонким хрустом лучами-лыжами

иней выхлестнув на луга

межсезонье

не кровь драконья

чернотроп

изведёт зима

и сугроб

зиме не тюрьма

с узаконенным беззаконьем

вдоль по истине

неосмысленно

то же самое поперёк

и не нами ли

поле выстлано

там где памяти

ручеёк?

хххххххххххххх

Горбунья

осень

в безлунье

сносит

ни филистёра

ни дармоеда

солиста

в хоре

с безлистым

кредо.

А я согласен

а я за это

пусть сотни красок

ушли за лето

зато мольберты

в цветах пурпурных

и осень чертит

на них ажурность

моей

рябины

и дней

невинность

сводя к ним чётко

дождей чечётку.

Всё воедино

и даль

и осень

мне жаль

суглинок

желтополосый

по писку моды

переодетый

отжавший воду

в канавы лета.

Эпохи

вздохи

на сердце камнем

кармина крохи

пятнят подрамник

и отсвет меди

от каждой тучи

бежит по кредо

лучом колючим...

Но я согласен

я за рассветы

из новых сказок

с кордебалетом

ветров

шипящих

листков

летящих

с моей

рябины

за дней

повинность...

ххххххххххххххх

Руками, глазами, губами и торсом

Я Гее зелёной в доверие втёрся

И стал ей за младшего сына, за внука,

За правнука тоже…

За каждой излукой

Петляющей речки на русской равнине

Она воспитала такого же сына

И внука такого, и правнука тоже,

И сто миллионов других, непохожих

Руками, глазами, губами и торсом

На сто миллионов других правдоборцев

И трусов, и просто людей равнодушных,

Вписавших себя в шаровую окружность,

В ухабы незнания и сотворенья

Сверкающих пиков иного мгновенья…

А я по зелёной груди мимоходом,

У Геи свои к моей жизни подходы,

И если твердит она мне: не мешайся! –

То к вечности я не ползу попрошайкой.

И жалость в глазах её я не замечу,

И молча суглинок взлопачу на плечи,

Был, не был – и выпали в прах разночтенья

Меж Геей и мной, одиночным явленьем…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Когда отгорают закаты,

Вплетая себя в шевелюры

Белёсою прядью, не бурой,

И временем сильно помятой –

Не очень морщинься на это

И не пытайся причёску

Подставить под пламя рассвета –

Не выгорит эта полоска!

Не выгорит и не увянет…

А жизнь продолжает струиться,

Роняя ресницы-зарницы

На рыжую осень в тумане,

На лето зелёного цвета,

На ласки любимейших женщин,

Что Золушками из кареты

Вдруг вышли… и прочие вещи…

И прочее, прочее, прочее,

Минутная слабость и даже,

Когда ты предмет распродажи,

А раньше в герои пророчили!

Но это прошло, провалилось,

Брюнета свело в белобрысость

И муза по имени Клио

Уводит тебя за кулисы…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Глядит на меня плакат

“Родина-мать зовёт”,

А я ухожу в откат:

Прости, я давно не тот.

Пугаюсь я амбразур,

С гранатой под танк ни-ни

И мучаю стрекозу:

Ноженьки разомкни…

Ну, что вы, какой я трус!

Коль нужно башку за Русь,

Всегда я её сложу

Жертвенно на межу…

Не знаю я, что со мной,

В какую попал струю,

Неделю хожу хмельной,

Месяц потом не пью.

Одна у меня страна,

Жена у меня одна

И комп насилует внук,

Отбившись совсем от рук.

Безжалостен он к другим,

Людей распыляя в дым

В игре, где любой атлет

За что-то несёт ответ.

И я теперь не пойму,

Зачем мне пять тысяч книг,

Когда погружён во тьму

Мир внука в пылу интриг…

Родина-мать зовёт?

Но, чёрт воэьми, я оглох,

Погиб во мне патриот

Не за понюх и вздох!

Возможно, имей кошель

Величиной с постель,

Я бы с трибуны рёк:

Родина-мать, браток!

Но, оседлав трамвай,

С внуком наперевес

Мимо вороньих стай

Еду я в ближний лес.

Там сыроег полно,

А из травы плакат

Щурится на говно:

Жить-то как дальше, брат?

“”””””””””””””””

© Copyright: Игорь Белкин, 2010

Свидетельство о публикации №110123000104

Хранилище 44

Игорь Белкин

Мне всё равно, что нашептали липам

Песочные часы наедине –

Песок из чаши в чашу пересыпан

И затаился холмиком на дне.

Нет, только не гробницею Рамзеса

С ловушками и тайнами внутри,

А кучкой отработанного стресса,

Просеянного сквозь календари!

Там дни мои обыкновенной лепки,

Но с вычурной рельефностью забот,

Там мыслей, перемолотых на щепки,

Тьма-тьмущая – и чёрт их разберёт.

Финита ля комедиа?

Ну что вы,

Смотрите, время тянется к часам,

Себя преобразовывая в слово,

В сонеты, в завитушки эпиграмм!

Мы с ним родня, оно во мне зависло,

А я в его надёжной скорлупе

Тревожусь за мелькающие числа

У финиша на жизненной тропе...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Порою трудно выйти за порог

И беззаботно улыбаться встречным,

Особенно, когда ты не сберёг

В себе простое чувство «человечность».

Два полюса: приязнь и неприязнь,

Два цвета и два выдоха в рассрочку –

С одним душе плевать на самоказнь,

Другим ей жаль поставить в жизни точку.

А можно отвернуться от зеркал

В прихожей или на стене гостиной

И луч ловить на лезвие клинка,

Чтоб свет дарить, а не уколы в спину...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Отшагав, что положено, пядью за пядь,

О загубленных жизнях не мне тосковать,

Не судить, не рядить, не испытывать дрожь,

Не делить никого на «хорош-нехорош».

Так ли это?

Наверное, всё же не так,

Человек не всегда человек – он и враг,

Если целью своей избирает мишень

Из доверчивых душ, не проклюнувших день.

Не ребёнку бы гибнуть, а старому мне

При холодном уме, при сердечном огне,

Предварительно высверлив жизни из тех,

Кто решился на смертоубийственный грех.

Так ли это?

Да, так!

И не нужно реприз,

Отшагавшему век пуля не катаклизм,

А нормальная вещь, не пронзившая грудь

Человечка, ещё не познавшего Суть...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Извините, я не Пушкин,

Не пишу хвалебных од,

А стихи мои что стружки,

Пыхнувшие в дымоход.

Отгорели, отпылали,

Обратились в серый прах,

Разнесло их по мистралям,

По Бореям впопыхах.

В закоулках века тени,

На фасаде голоса…

Извините, я не гений,

Не сплетаю чудеса.

Не заложник у бумаги,

У времён не дебитор,

Я на сцене жизни трагик,

Скоморох и режиссёр.

И не нужно ждать чего-то,

Вышибающее дух –

Самому мне нужен плотик

В океане из прорух…

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Очарованные строки побежали...

Под невежественный локоть,

Не теряя с миром связь,

Очарованные строки

Побежали, торопясь.

Слово к слову ожерельем,

Буква к букве огоньком…

Сумрак свистнул свиристелью

И накрыл тебя платком.

Спи!

А мне уже не спится,

Я ещё поговорю

С растревоженной страницей,

Пригвождёной к сентябрю.

Ей в тисках моих незнаний

Невозможно тяжело

Ком цветных воспоминаний

Переглаживать в стекло.

Чтоб ни шороха, ни сдвига,

Чтоб по ровной полосе

Шёл живущий Белкин Игорь,

Неприметный, как и все.

Как и все, что дышат рядом

И не претендуют на

Всероссийские награды…

Ну и ладушки, страна!

Мы пахали, мы летали,

Защищали рубежи

Не за ради той медали,

А затем, чтоб просто жить!

Жить и слушать свиристелей

И стишата сочинять,

И за то, чтоб ты хотела

Остро чувствовать меня…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Без претензии на жалость,

без намёка на усталость,

всё, что у меня осталось –

это здесь в строке тяжёлой

без оглядки на весёлость

или в лёгкой, озорной,

торопящейся за мной!

Торопись, я скоро сгину,

годы подпирают спину,

не сдержать мне их лавину

и не выстроить защиту

из разбитого корыта

и словесной шелухи,

истекающей в стихи!

Говорят, кому-то в радость...

Только утешать не надо

относительно расклада

жизни на «что есть» и «было»,

на былую прямокрылость

и на нынешние мхи,

сгладившие все грехи...

Ха! – скажу я громко-громко,

не снимая с плеч постромки, –

знать бы, где стелить соломку

для вчерашнего паденья

при борьбе с неясной тенью,

я бы нынче был смешон,

как безрукий Аполлон!

А пока довольно ловко

с нажитой давно сноровкой

я лиричную винтовку

чищу шомполом, и кряду

ежедневно шлю заряды

на бумажный чистый лист –

слава мне, я оптимист!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не ругайте, не хулите, не гоните зиму прочь!

Оттепель ей моет ноги как заботливая дочь.

По хрустальности мгновений капли звонкие стучат, В частоту моих пульсаций попадая наугад.

Тук-тук-тук, опять молчанье, тук-тук-тук, биенье вновь…

Примеряет дочка маме серые полотна снов,

А у той глаза синеют и слеза течёт рекой:

Возврати передник белый, для чего мне цвет другой?

У меня бунтует сердце, просится оно за грудь,

Чтоб расплавленной ледышкой к милой девушке скользнуть, Но она над миром мчится, улетая за февраль,

Где объятья раскрывает март, весенний месяц-враль.

Тук-тук-тук, стучат капели… резонирую в ответ…

В пустоту, в необъяснимость, в нежеланье, в первоцвет…

Правит оттепель зимою… ну, сатрапка, ну, змея!

И напрасно мокнет в луже сердце, оторопь моя…

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Не основанием морали

На время нижутся слова,

Но всё же я кручу педали –

Вперёд, вперёд, за острова!

Ещё два взгорбка, два подъёма,

Два спуска в глинистый овраг,

И ароматами черёмух

В меня плеснёт архипелаг.

Там разобщённое едино,

Там лыко каждое в строку,

И души лепят не из глины,

И не ссекают на скаку.

На белом розовые блики,

На синем ленты облаков,

И чудо-заросли клубники

Не для грехов, а для грешков…

Ах, до чего я аморален,

Топча святые рубежи

Благопристойных тихих спален,

Век не познавших гнусной лжи!

Одна любимая на свете,

Другие женщины не в счёт…

А время белой краской метит

Виски над розовостью щёк…

Слова ложатся на бумагу,

А я за их девятый вал

Лечу, лечу к архипелагу –

Вперёд, вперёд, за острова!

хххххххххххххххххххххххххх

По февральским снегопадам прохожу в истому дня: Я прошу вас, не пылите, не ворчите на меня!

У зари кокошник алый, у берёз российских грусть…

Это вечность!

К ней я тоже очень скоро прикоснусь.

Мир совою не гугукнет, не расплавится сугроб,

Ной ковчег не будет строить, чтобы пережить потоп.

Всё обыденно и чисто, даль привычна и светла,

В море чувства и искусства капли падают с весла…

Я у края, вы у центра…

Боже мой, какая блажь!

По апрелю вновь берёзы будут править макияж.

В треске почек позаглохнет мой смешной речитатив –

Это нужно, чтобы время не состарилось в пути…

хххххххххххххххххххххххххххххххххх

По прелым листьям прохожу, и осень дёргаю за спицы.

В лесу такая тишина, которой век мне не напиться.

На серых нитях паутин дрожит роса, переливаясь…

Ах, тишина, ну, почему ты молчаливая такая?

Тугие шишки от сосны и вертолётики от липы…

Законсервирована жизнь в них мегабайтами по чипам.

Сноп информации плеснёт и, нате вам, ростком белёсым

Проклюнет мир над головой одна из самых юных вёсен.

А я по осени скачусь, дожив ноябрь до упора,

В страну иную, где молчат и не ведут переговоров

О лишнем дне в среде людей, загруженных своей заботой

Рассветы новые встречать и биться птицами в полёте…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

То, что сердце настучало.

Можно ль выразить словами

то, что сердце настучало,

что под алыми крылами

мчит к последнему причалу,

и покашливает глухо,

и подраненною птицей

падает в судьбу-проруху

на прочитанной странице?

Можно!

Только очень трудно

годы пережить вторично,

вытравив из них простудность,

унижающую личность…

И другое, и другое!..

Избирательная память

время выгнула дугою,

заменяя были снами…

И не снами тоже…

Боже,

проскакали мимо кони,

и никто их не стреножил,

и опущены знамёна;

на стеклянности холодной

зубья пробует ножовка,

и туман садится плотно

в отзвук тротуарной бровки…

Вот, излился я словесно,

начудил согласно плана,

и не кисло, и не пресно

мне от собственных изъянов;

а в причудливом рассвете,

седовато-рыжеватом,

утро выставило сети

для последнего захвата…

«»»»»»»»»»»»»»

Есть в мире истина простая –

жизнь не растянешь на века…

Прости, Земля, я улетаю

за облака,

за облака!

Стелясь туманом по рассвету

и плавясь звёздами в росе,

прощально вспыхивает лето:

ты смертен, милый, как и все!

Да-да, я это понимаю,

мысль совершенно не нова,

у пропасти с ребристым краем

бездарно выцвела трава…

Луну не вылепить из бликов,

ноябрь не обратить в апрель,

шипенье вьюг не перекрикнет

ушедшей юности свирель…

Ветра залётные листают

остатки дней, остатки чувств…

Прости, Земля, я улетаю,

и не вернусь,

и не вернусь!

«»»»»»»»»»»»»»

Шагает по жизни судьба-сумасбродка

В угоду эпохе и календарю…

А горечь полыни не вытравить водкой,

А свежее сено щекочет ноздрю!

А, впрочем, не сено, недоразуменье,

Газонокосилкой прожёванный хлам,

Исторгнутый в мир с постоянным свеченьем,

В рутинные всегородские дела.

Но запах-то, запах!

Летит по закату

Случайная бабочка...

Боже ты мой,

Она, как и я, ошибается в датах,

Плутая по времени вместе со мной...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Жизнь.

Движение.

Полёт.

Суета.

Закат.

Восход.

Человек из чрева выпал,

Вырос, и чего-то ждёт.

А вокруг него метель,

Кутерьма и канитель,

И зачатие подобных

Ради выхода в апрель

Или в лето прямиком,

Материнским молоком

Миокарды и нейроны

Увязав в единый ком…

Ах, какие облака!

Ах, как тянется рука

У девчоночки потрогать

Кнопку-пипочку соска!

А потом…

А что потом?

Жизнь с добром и не с добром,

Буераки и бураны,

Сердце гранью и ребром.

И движение вперёд.

Суета.

Закат.

Восход.

Человечек вновь из чрева –

Твой по крови…

И живёт…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Срываюсь в день щербинками души,

Прислушиваюсь к тёплому дыханью

Ветров, пересушивших камыши

У неприметной кромки мирозданья.

Здесь всё моё: и ноздреватый лёд,

И серые осевшие сугробы

И солнце, что слонёнком воду пьёт,

Беззвучно в полынью макая хобот.

Здесь можно отстраниться от забот,

От мелких дрязг, таких же вожделений,

От черствости, берущей в оборот

И ставящей безгрешность на колени.

А мне, признаться, надоело лгать,

Есть тот предел, где нужно "тормознуться"

И не шагать бессмысленно за гать,

Фальшивя полумаской правдолюбца.

Есть тот предел, где сердце не звенит

И начинает отзываться глухо

На лживый звук, упёршийся в зенит,

Приятный обывательскому уху...

Срываюсь в день щербинками души,

Бегу по плавной линии восхода

И насыщаю сердце кислородом,

И отвергаю догму: не спеши!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

А пошёл бы я, качаясь,

вдоль размашистой реки

напевать под крики чаек

две положенных строки,

те, что в душу мне запали –

о шумящем камыше,

о заведомых печалях

и о ночке в шалаше.

Силам ада не приспешник

и не сотворивший зло,

а пошёл бы я неспешно

всем раздаривать тепло:

горсть текущему моменту,

горсть в сокровищницу лет,

горсть настурций с алой лентой –

милой праздничный букет.

Тень за тенью, шаг за шагом,

мысль хмельна и озорна;

жизнь не пробежится за год,

бесконечность ей нужна;

не споткнуться бы, не выпасть

за предельную черту,

где горит бумажной кипой

расставанье на мосту...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

А жизнь – не библейская сага,

в пергамент не втиснешь её,

и сутью раздавленных ягод

искрится у нас бытиё;

виденья смыкаются с явью,

весенняя свежесть хмельна,

и хочется по разнотравью

в иные бежать времена.

Бежать?

Это лишнее, право,

зачем, для чего, почему?..

Душевная чистая гавань

мне люминофорит во тьму:

за обетованностью гнаться –

едино, что сердце загнать

в колючую дрёму простраций

и вымерзнуть, словно стагнат.

А мысли хрустящей фольгою

легли на фарфоровый наст,

а радуга гнётся дугою

и мчится Пегас на Парнас;

скакать неприятно охлюпкой,

но я же не где-то, а здесь

в стране первозданной и хрупкой

с надломленной вязью чудес...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Настоящему мужчине,

Не впадающему в детство,

Подорваться на причине

И не ожидать последствий –

Это лихо!..

И не вякать,

Что ему когда-то как-то

Время выгрызло собакой

Часть желудочного тракта.

Даже то, что на войнушке,

На кавказской заварушке,

Пуля розовую стружку

Вымахнет ему с макушки –

Ерунда на постном масле,

Чепуха на рыбьем жире –

Жизнь в глазницах не погасла,

Можно впрок её транжирить!

Ветераны утверждают:

Боль приходит через годы,

А солдатские медали

Ничего не стоят вроде,

И лежать им в шифоньере,

Ждать, когда наступит случай

Обнадёженному верой

Вновь себя надеждой мучить...

Патриот с квасной моралью,

Не коли мне спину спицей,

Я помыкался с медалью

По беспамятным больницам!

Ноль вниманья, фунт презренья –

Вот цена отваге с риском –

Да заросшая сиренью

Непредвзятость обелисков...

Это так, на грани боли,

Проступающей наружу;

Скрип случайной канифоли

На смычке залётной стужи;

А макушка у мужчины

Крепче, чем подрамник века

С загрунтованной холстиной

Под прообраз Человека...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не беспокойтесь!

За сто вопросов

не беспокойтесь,

за свойства

снежных заносов

гасить минуты и скорость

металлических метеоров

с эмблемами на капотах,

и за плотность

людских потоков –

не беспокойтесь –

всё, как положено, ляжет в сроки,

отпущенные переустройству

обветшавших дворцов иллюзий

в зеркальные небоскрёбы,

пространство и время сузив

в их ледяных утробах...

Проживающему в столице

проще не видеть лица;

проживающим на отшибе

проще

сеять тепло улыбок,

не проходя наощупь

сквозь

сопящих,

вращающих земную ось

в настоящем...

Не беспокойтесь!

Выживут те и эти,

роняя слова патетик

в невымышленное геройство

с обыденным потом,

стекающим на заботы.

А в остальном и прочем

каждый наш выдох

не укорочен

собственною обидой

на скрупулёзность дождей

обильных,

сыплющихся стабильно

на разных по сути людей

чувственных и весомых,

словно дефисы над строкою –

и что им ваша истома

личного непокоя?

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Попрошу не цвиркать, синицы,

Не будить во мне Птицелова –

Никогда не стать мне Багрицким,

У него особое Слово!

В каждой строчке столько печали!

А глаза библейского Мойши

Разгоняют сумрак ночами,

Чтобы выдать света побольше.

Я, рождённый истинно русским,

Не могу понять, почему же

У меня в душе столько грусти,

Сколько звёзд в Маркизовой Луже?

Явное не очень-то явно,

Отражённость тоже колюча...

Не могу сослаться на давность,

Если в небе заново тучи...

А по клёну скачут синицы,

Безмятежно сыплется щебет,

Мне Багрицким не возродиться,

До чего печально ты, небо...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Путь для выхода из комы утомителен и долог,

Вены спрятались под кожу от настойчивых иголок, Шланг от капельницы тонок, бесконечен, равнодушен, Медсестричка суетится беспокойной белой клушей.

Надоело жить без чувства, без движенья, без упрёков, Без любимой-нелюбимой впечатлительной сороки,

Без друзей, жующих пиво над плотвичкой в два карата –

Сотня слов одних и тех же, сто умов в одной палате.

Вот сейчас возьму и встану, кашлянув легко и зычно, Заменю халат больничный на джинсовую привычность: Здравствуй, мир, я жив и молод, не дано мне притереться

К тёмной вечности, где пуля останавливает сердце!

Вот сейчас я встану... руки тяжелы и неподъёмны, Кровотоки еле дышат в одномерности ярёмной

И подрагивает жилка на виске: простите, люди,

Я, наверное, не нужен суматохе ваших будней...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Господа, держите руки ближе к собственным карманам, Не расходуйтесь на вязку дополнительных узлов

Из естественного мира плюс искусственной нирваны, Равнодушно порождая термоядерное зло!

Господа, к любому эго можно радиус пристроить, Вычертить окружность слепо – вот граница, вот табу

Для героя-одиночки или для людского роя,

Что желает индивида втиснуть в общую судьбу.

Это было... все пахали... нация прошла горнило, Слой окалины на лицах сух и ломок... но смахнуть

Макияж приобретённый даже вере не под силу,

Ибо в чём-то ненормален выбранный страною путь.

Господа, и я за братство, за горячность конституций, Где по белому пространству разбежался чёрный текст, Призывающий сограждан распрямиться и не гнуться, Заменяя светлым чувством всехватательный рефлекс.

Господа, в свободном теле дух стремительнее блица!

За ошибки отвечая без давления извне,

Будет к самосовершенству человек всегда стремиться...

Впрочем, что здесь бормочу я, вы не очень верьте мне...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

© Copyright: Игорь Белкин, 2010

Свидетельство о публикации №110100700063

Хранилише 45

Игорь Белкин

Здравствуйте, господа любезные!

Спешу сообщить вам с утра:

новый день не скрипит протезами,

оставленными во "вчера"!

И небо, расписанное гжелью –

белыми облаками по синему,

выглядит первородною колыбелью,

не подверженною насилию;

относительностью покоя

припорошены знаки дорожные

и обычное счастье людское,

настоящее, а не ложное...

Здравствуйте, милые дамы!

Вы вступаете вновь в суетное,

выпадая из сонных рамок

в непосредственное конкретное.

Мне бы вам пожелать хотелось

философски принять облыжное

и сломать бытовые стрелы,

приготовленные для ближнего.

Мирры вам, а семье – достаток,

звездопады – по снегопаду,

и забыть, до чего же шаток

день, с утра приносящий радость!

Я – с вами!

Я с теми, кто дышит,

и может

пшеницу не путать с усатою рожью,

кто шпиндели суппортом не называет

и в детстве седлал «колбасу» у трамвая!

Я с теми, кто помнит словечко «сердечность»,

и знает, в кого должен выстрелить «стечкин»

в минуты, когда организм отлучают

насильно от радостей или печалей.

Мы вместе должны быть, а как же иначе,

мы люди живые, не старые клячи,

беззубо жующие розовый клевер

из прошлых чудес и сегодняшних плевел.

Мы рядом должны быть,

и меридианы

стереть бы пора с электронных экранов,

границы раскрасить под лиственный колер

и рукопожатием выжечь пароли.

Я – с вами, конечно!..

Тот, кто не романтик,

проходит по миру со списком гарантий,

с реестром шагов в ограниченном месте

и правом выписывать ноту протеста.

Как сложно всё это,

и дышится с хрипом,

глотки кислорода проходят сквозь ниппель,

минуя меня и другого минуя

под невозрождённость строки: Аллилуйя!

И «стечкин» в руке напрягается снова,

и не остаётся исхода иного,

как плыть по течению вместе со всеми

туда, где на шпинделе крутится Время!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Был и я когда-то фараоном,

Возведённым на высокий трон,

И на радость женщинам влюблённым

Не носил фланелевых кальсон.

Распахнусь: смотрите, дамы-леди,

Вот он я во всей своей красе,

Созданный для драм, не для комедий,

Не болтун, не жлоб, не фарисей!

Дамы удивлялись и желали,

Я им не отказывал ни в чём

И ложился по горизонтали,

Прикрываясь девственным плащом.

Строили жрецы мне пирамиду,

Ухмыляясь в безбородость лиц,

Очень благодетельные с виду,

Но коварней скифских кобылиц.

А один кастрированный дядя,

Так сказать, ближайшая родня,

Чтобы к трону свой пристроить задик,

Отравил цикутою меня...

Леди-дамы, девушки и тёти,

Возродившись через тыщи лет,

Я свободен, словно грач в полёте,

И готов за всё держать ответ!

Вот он я распахнутый и чуткий

В плавках без фланелевых кальсон,

И могу служить вам не на шутку,

В щёчки вас целуя или в грудки,

Потому что в каждую влюблён!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Любовь рассечена пером

На две неравные пластины

И в сердце раненый Пьеро

Рыдает у колен Мальвины.

Непритязательный поэт

Дымит дешёвой сигаретой

И унижает лунный свет

Неоновым приоритетом.

И что ему сто тысяч душ

В тисках магических желаний,

Когда он сам скользит по льду

В прямом и переносном плане?

И падают кристаллы букв

На белоснежную бумагу,

И в заторможенности рук

Нет ни намёка на отвагу.

А кукле нравится другой,

Она причёску сушит феном,

Не зная сущности одной –

Избранник тёсан из полена.

Поэт, не выдавай секрет,

Не раскрывай его Мальвине,

Пусть хоть однажды вспыхнет свет

В холодном сердце Буратино!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Пройтись пером по чистому листу,

Из ничего построить пирамиду,

И вновь себя низвергнуть в пустоту,

Готовый стих заштриховав обидой.

Не поняли, отвергли, не дочли,

Лиричного героя растоптали,

Изволь теперь отыскивать в пыли

Его ингредиентные печали.

Конечно, быть избитым нелегко,

Жилетки замусоливать знакомым

И вымокшим в ненастье кобельком

Зализывать душевные надломы.

О чём бишь я?

Ах, да, бежит перо,

Строка слова выравнивает цугом,

Чтоб на неё не ставили тавро,

Не щёлкали метафоры об угол.

А в остальном, как говорил Прутков,

Я не червонец, и не всем по нраву!

И выпить кофе парочку глотков,

И заново надломленное править...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СТУЧАСЬ В СЕРДЦА ЛЮДСКИЕ.

Кто-то мчит на бригантине

По затейливой волне,

Кто-то скачет по пустыне

На караковом коне.

Будет схватка, будет сшибка

За какие-то права,

Обдерут кого-то липкой,

А кому-то трын-трава.

Индульгенцией гарантий

За сомнительность услуг

Кто-то прячет бриллианты

В ограниченный сундук.

Он герой, ему простится

Гибель тысячи людей

С невозвратностью к зарницам

Милой Родины своей.

Так, о чём я?..

Скачет всадник,

Паруса ласкает бриз,

Сотни пятен шоколадных

Приукрашивают жизнь.

Ах, какой же я романтик!..

Но я в том не виноват,

Как и Алигьери Данте,

Воссоздавший в мыслях ад...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СТУЧАСЬ В СЕРДЦА ЛЮДСКИЕ.

А сегодня рассветное солнце

Планомерно, не впопыхах,

Протянуло апрель сквозь кольца

Мною сложенного стиха.

Зеленеющему – виваты,

Пробуждающимся – салют,

Оскорблённому бить в набаты,

Не решаясь на самосуд!

Стоп, мгновение!

Здесь иное,

Ни к чему на виньетку дня

Перекладывать то больное,

Что созрело внутри меня

Или в неудовлетворённом

Человеке, хлебнувшем бед...

Пахнет мир грозовым озоном

На дистанции долгих лет.

Над гористым водоразделом

Вековечен зари аккорд

И, пока я живу в апреле,

Надышусь до глубин аорт

Солнцем, ветром, дождём, строкою

Незаконченного стиха –

И да здравствуют непокои,

Да погрязну я во грехах!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Из цикла СТУЧАСЬ В СЕРДЦА ЛЮДСКИЕ.

В белых ночах над заливом,

В мягких тисках тишины

Звёздные блики пугливы

И беспокойства полны.

Если затронуть ладонью

Зеркало моря слегка,

В нём разольются, утонут

Перистые облака;

Рябью прикрывшись стыдливо,

Будут плясать под водой

Обе Медведицы-дивы

Вместе с Полярной звездой.

Белые майские ночи,

Это мой собственный взгляд!..

Мне не дано напророчить

Новое в жизнь балюстрад,

И трёхсотлетние камни –

Тёсаный тёмный гранит –

Вечный, по сути, подрамник,

Нас окаймляющий в дни.

Без утомительных кредо,

Эго поглубже зарыв,