Текст книги "Стихотворения том 2"

Автор книги: Игорь Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глотать черёмух белые шербеты,

Вводить в себя по капельке Любовь,

Читать роман потолще Льва Толстого,

Выдёргивать по пьяне ранний крест

Из красной глины надо мной, поэтом,

И утверждаться заново и вновь

В своё неограниченное слово!

Конечно, мир не очень справедлив!

Но в центре я, и центробежной силой

Отбрасывает к чёрту недрузей,

Друзьям и близким вот мои ладони!

Возможно, что я сморщен, некрасив,

Распластан в жизни палтусом придонным

И не могу признать себя Аттилой

С беззубостью, с бесштанностью своей!

А, может, я до ужаса зубаст

И на штанах лампасы в пол аршина,

И за Любовью мчусь не напоказ

Седым оторвой с юными прыщами?

Каким бы ни был, ты меня храни,

Вселенная, я только твой мужчина,

Глотающий сценарии и дни

В своей непрекращающейся драме!

А остальное около живёт,

Растёт, цветёт и брызжет алым соком,

Уходит в неизведанный полёт

И снова возвращается к мгновенью,

Раскинувшему небо надо мной,

К берёзе с верещащею сорокой –

И я вращаю молча шар земной,

Ко мне прижатый вечным тяготеньем!

«»»»»»»»»»»»»»

Судьба не играет со мною в игрушки,

Я ей не подружка, она не свистушка

И даже не спорит о всяческом вздоре,

В меня запрессованым Нелукоморьем.

Я ей благодарен за это молчанье,

У каждого есть невесёлые тайны,

Которые мы обделяем вниманьем,

Людей разделяя на близких и крайних.

Подумаешь, тайны! Столярной калёвкой

Меня простругали достаточно ловко,

Чтоб время ценить не в иной ипостаси,

А в той, на которую я не согласен.

Забудь Лукоморье! А мне не хотелось,

Но мне навязали свою охренелость

Стоящие выше, сидящие в красном,

Не очень удобном, зато безопасном.

А я не молчал... Всё, довольно об этом!

Судьба поломала немало поэтов,

Хрустели хребты, подгибались колени

И пули летели со всех направлений.

А я изгибаюсь, живой, но помятый,

Не зная конечную цель Герострата,

Швырнувшего факел в сокровища мира,

Себе подсветив персональность сортира...

""""""""""

Убить человека просто,

Ножом полоснул – и всё!

Катится по погосту

Смертное колесо.

Создать человека просто –

В любовь себя с головой –

Тянет ручонки к звёздам

Новое существо.

И никаких вопросов,

Всё заурядно, и

Смерть остаётся с носом,

Выпачканным в крови.

Жизнь голосит над миром,

Катится по песку,

Светлым дождём отстиран

Каждый её лоскут...

«»»»»»»»»»

Смотря в глаза умершему потомку,

Подёрнутые лаконичной плёнкой

Непониманья и непоглощенья

Симптомов жизни и сердцебиенья –

Вдруг начинаешь резко понимать,

Что двадцать тысяч дней, тобой прожитых,

Неизмеримы, словно благодать,

Просеянная временем сквозь сито

Твоих печалей и твоих событий.

Твоих, твоих, а не кого другого

Хотя бы из того же Часослова,

Протёртого до дыр на песнопеньях,

На ежедневных чтотовосхваленьях –

Ты был, ты есть, ты голубел на крыше,

А тот, другой, не видит и не слышит,

И никому на свете не дано

Смахнуть с него посмертное руно.

Мне откровенно жаль тебя, потомок!

Я стар и сед, наплавался у кромок

И на просторах моря жития,

Но я живу, а где же жизнь твоя?

Я всё познал, всё выпил, всё проехал,

Всё отлюбил со смехом и без смеха,

Подошвы ног толсты, шероховаты

И синева в глазах голубовата,

И отражает солнечный прибой,

И я бы мог отдать тебе без боли

Лет десять жизни и три пуда соли,

Не нужных мне в обители земной…

Слова, слова… помятые, пустые

Для глаз, что отсмотрели и остыли,

И можно закрывать монетой-центом

Бессмысленность и суету момента,

А время равнодушно поскорбит

В провалах полукружия орбит…

Потомок из невольного уюта,

Ты близок мне по роду и по сути,

Но ты недоглотал, а я все зубы

Уже сточил о бронзовые трубы

И в землю лечь мне вроде бы пустяк,

Да белизну твоих нестойких тапок

Песком или суглинком не заляпать,

И бесполезен мой душевный шаг…

«»»»»»»»»»»»»»

Я снова друга проводил

В последний путь…

О, боже правый,

Уйми волнение в груди,

Он, как и все, ушёл направо,

Сказав последнее «не жди»!

А я не жду!

Я просто так

Кулак кусаю…

Не от боли,

Ведь смерть, по существу, пустяк

И окончание юдоли,

Решившейся на этот шаг.

Когда-нибудь и я шагну

С таким же точно перепевом,

Забыв, что есть пути налево,

В неблагодарную весну,

Увлёкшую его ко дну.

И тоже выдохну «не жди»

Той, что склонилась надо мною,

Вязавшей снопиком дожди

Над колющей ступни стернёю

Лет, отпыливших позади…

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Совершив прыжок во время

Из зародыша-зерна,

Не витийствую на тему:

Жизнь нужна иль не нужна?

Подгоняю все ответы

Под условности судьбы:

Коль я есть на белом свете,

Почему же ей не быть?

Пусть в пространстве ограничен

Мой несовершенный путь,

Я за то, чтоб петь по-птичьи,

В кипяток на блюдце дуть!

И безудержно лукавить

И смеяться над собой,

И дразнить судьбу-шалаву

Точкой после запятой!

Мол, отпрыгался Пегашка,

Хвост повис и вниз стручок,

И хватать Любовь-голяшку

За признательный бочок.

И внушать ей постепенно

Сверху вниз да сверху вниз,

Что не по душе мне бренность,

Больше нравится стриптиз.

Пусть Любовь на чушь полемик

Морщится, обнажена,

Не витийствуя на тему:

Жизнь нужна иль не нужна?..

«»»»»»»»»»»»»

Если выехать за город на трамвайчике уютном,

Где десяток пассажиров перетряхивают сны,

На конечной остановке выскочить к едреней фене

И уйти по пыльным травам в близлежащие кусты,

Постоять под их прикрытьем, переметить всё, что можно, Напряжённою до визга обязательной струёй,

А затем шагнуть в подлесок к медленно шуршащим теням, Высказать им все мыслишки о вчерашнем стылом дне –

Да ругнут меня сороки непечатными словами

За рычанье моей глотки громче труб иерихонских, Распугавших за минуту сыроежки и поганки,

Муравьишек у ботинка, шустрых белок на сосне,

Первый тонкий луч рассвета, изогнувшийся с испуга

И сбежавший под прикрытье труб кирпичного завода, Задымившего природу и мозги мои всерьёз!

Собственно, отвёл я душу, высказал всё то, что думал

И ушёл на остановку, где трамвайчик ждал меня

И другого пассажира с воспалёнными глазами –

Точной копией с кого-то, мне почудилось – с меня…

Ну, так что ж, собрат по духу, по вчерашним неудачам, Возвратимся снова в город к напряжению сердец, К натяжению волокон между телом и душою,

Между жизнью, бьющей в морду, и ласкающей меня?

На клубочке отношений между нами и не нами,

Между зверем-человеком и защитником зверей,

Мы с тобою, брат, затёрты как зерно меж жерновами, А ведь мельницы, ты знаешь, нам вращать, а не кому…

«»»»»»»»»»»»»»»

Я не святая простота

И образован из молекул,

Создавших тело человека

И ярость горного хребта!

Во мне такой же углерод,

Что в одеянье оппонента,

Прикрывшего интеллигентно

Брезгливо каркающий рот.

Ему не нравятся слова,

Не скованные пуританством,

Слова, летящие в пространство,

Где теплится любовь едва.

Мой оппонент её загнал

Под тёмный холмик одеяла,

Подбитого свинцом морали:

Ты баба, женщина, жена!

А я за обнажённость плеч,

Плывущим по капризам жизни

Не связкою свечною к тризне,

А к пламенности новых встреч.

В них можно верность сохранить,

Любя живого человека,

А не цепочку из молекул,

Однообразную, как нить!

«»»»»»»»»»

Легкомыслие, брат, не помеха любить разнотравье

Или разнополосицу перепутанных полем дорог!

Очень жаль, что над ними мне руки уже не расправить, Постарел я для странствий и выдохся телом, браток.

Ха! – кричу я себе, изолируя взгляд от желаний, Из-за рамы оконной следя за полётом других, –

Легкомыслие – спутник, идущий с тобою по граням, Недоступных для тела, но взрывчато впаянный в них!

Мысль легка на подъём, сотворение замкнуто в клетку.

Кто-то срежет замок, кто-то выпилит жертвенный прут: Здравствуй, жизнь, это я по иному включаю подсветку, Под сиянье её люди в будущий мир перейдут!

Перейдут, безусловно!..помянут конструктора трассы, Не отметив трудяг, копошившихся годы над ней…

Ну да бог с ними, мы исторически слепленной массой

Растворимся в земле, чтоб основа дороги плотней…

Легкомыслие, брат? Да какое тут к чёрту мышленье!

Я живу, чтоб любить, и люблю, чтобы далее жить, Понимая всем сердцем, что мне не врасти в поколенье, У которого тоже в запасе свои рубежи.

Им окно прорубать и обтёсывать камни в брусчатку, Мне присловья бросать и шутить над усталым собой, Да подсказывать, где незамеченная опечатка,

Потому что я мудр и не так избалован судьбой…

“””””””””””””””””

Не бросаюсь на вычурность слога

Мастодонтом из прошлого, нет!

В каждом что-то заложено богом,

Говори, как умеешь, поэт!

Говори, я читатель и зритель,

Я тебя принимаю в себя,

Будь ты пьяным и трижды небритым,

Шлюху нервную теребя…

Не бросаюсь в плаксивые строки

Непонятной разбитой любви,

Ибо чувствую сам одинокость,

Завершая творенья свои.

Но приходят сомнения всё же,

Что неискренность вычурных слов

Вряд ли сердце поэта тревожит

Усложнённым понятьем «любовь».

Меньше чувства, а больше искусства –

Невозможно условностью фраз

Передать проявления грусти,

Предоставленной им напоказ…

«»»»»»»»»»»»

Не обнищав ни телом, ни сознаньем,

Сдаём себя мы в лапы мирозданью,

Не посмотрев, а вымыла ли руки

Безмолвная космическая штука?

Не о покое речь, не о заслонке,

Не о в приют подброшенном ребёнке,

А об итогах действий человека,

Протиснутого сквозь гребёнку века!

Пролез – и ладно! Руки не помеха,

Порой свои грязнее и микробней,

А мирозданье нам не ставит вехи,

Плевать ему на мелкую подробность...

«»»»»»»»»»»

Тысячу сто усилий прикладываю к перу.

В час полусотня строчек, выданных «на гора».

Если я пол поэмы не вымахаю к утру,

Значит, в деле поэзии не стою я ни хера.

Лампа из абажура нервным зрачком следит

Как выбегают буквы из-под пера на лист,

Не понимая толком, что затаил в груди

Сгорбившийся над нею седенький реалист.

Что ты не понимаешь, брызжущая в упор

Гроздьями электронов, видимых за сто миль?

Необходим мне этот дружеский разговор

С белым листом бумаги, не обращённым в пыль!

Я пока сам не знаю, что из души скользнёт,

Может, потуги зряшны и обгорит на нет

Синяя завязь строчек с выходом на восход,

Преобращённая сердцем в сломанный трафарет...

«»»»»»»»»»»»»

У печалей грудь больная,

У тревог в морщинах лбы,

Мудрость – пешка проходная

В откровениях судьбы;

И ещё полсотни мнений,

И ещё пять тысяч лет

До волшебных изменений…

Впрочем, не шути, поэт!

Было так, и вечно будут

Жизнь лопатить соловьи,

Колдовство своих прелюдий

В разночтения любви

Занося рассветным маем,

Напрягая грудь-печаль,

От тревог изнемогая,

Мило скажем: невзначай…

«»»»»»»»»»»»»»»»

…А всегда выходит боком,

если сердцу одиноко,

если некуда притиснуть

это сердце или мысли,

порождённые тревогой

за неширканье порога

тем, кто должен быть к обеду

в понедельник или в среду…

ах, да что там, ежедневно

быть рабом у ног царевны!

Не рабом? Конечно, равным,

а не козлоногим Фавном

или лебедем у Леды –

ущипнул, исчез бесследно,

ни привета, ни ответа,

только пыль по бересклету,

да в забытой зажигалке

огонёк скупой и жалкий,

не способный выжечь мысли

то ли Кристи, то ли Пристли…

Нет, не равным!.. повелитель,

приходи и ноги вытри

о половичок у входа

хоть в какое время года,

можно в зиму, можно в осень,

и не задавай вопросов,

почему сухи ладони,

почему у фисгармони

голос резкий и протяжный –

это всё совсем не важно…

«»»»»»»»»»»»»»»»

Сонет, возможно, философский.

Мне кажется, что можно одному

Сучить бровями, всматриваясь в лето,

Сплетая ненавязчивость сонетов

В изящную и нервную тесьму!

Когда не понимаешь, что к чему,

А, может, оставляешь без ответа

Шуршащую робронами Джульетту,

Прильнувшую к сознанью твоему,

То можно жить с вопросом на губах,

Былого пересеивая прах,

То веря, то не веря подношеньям,

И прославлять Любовь в своих стихах

Без авторских ремарок на полях,

Чтобы себе не делать снисхожденья!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

© Copyright: Игорь Белкин, 2011

Свидетельство о публикации №111081300029

Хранилище 34

Игорь Белкин

Ничего я не хочу – ни любви, ни славы,

обольстительных речей и речей лукавых,

ни распутиц, ни дорог, и ни тьмы, ни света,

ни заботы показной в дружеских советах!

Ах, упасть бы на лугу и глаза зажмурить,

и не видеть наяву нежеланной бури,

отоспаться год иль два, ни на что не глядя,

и очнуться ото сна новой жизни ради!

И шагать куда-то вдаль, пятки измозолив,

и не чувствовать своей горечи и боли,

и с друзьями хохотать, строя вместе планы –

как нам жить, не прозябать в нынешнем бурьяне...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Случается, заваривают круто

слащавый чай в любое время суток

и преподносят с патокой в горсти...

А ты приемли лесть, но сам не льсти

и обтекай с улыбкой ироничной

давление чужое на этичность,

грассируй, не расслабившись, в ответ:

сударыня, я автор, не поэт!

И лесть стечёт, подобно листопаду,

с шершавых скул, не пропитавшись ядом

не лжи, а так, не очень нужных слов,

напоминающих фруктовый плов

с изюмом, виноградом, черносливом,

холодным, как теченье Куросио,

хотя и в нём гнездится мелкий криль –

душе отрада, а не в гроб костыль...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

По серпантинным струнам лета,

по зелени березняка

шагает молодость поэта,

поэта – не истопника.

Привет тебе, мой незнакомец!..

Как жаль, что в шалостях времён

ты растеряешь хромосомы,

нигде не будешь повторён!

Эпоха переплавит домной

всё, чем душа твоя жива,

и не сольются в многотомник

неутолённые слова.

Потом, когда растает лето

и осень поздняя придёт,

твои стихи найдутся где-то

и, может, вырвутся в полёт.

Но будет поздно...

В Красной Книге

не подготовлены места

для строчек, выгоревших в тигле,

а крылья – это суета...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Штоф зелёного стекла

раскалился добела,

заключённый в нём огонь

обжигается: не тронь! –

чародейское вино

истин сумрачных полно.

Льётся в рюмку звездопад –

сто надежд по сто карат,

капли веры на лету

разгоняют темноту:

и да будет тёплый свет

серебрить осколки лет!

Голова белым-бела,

липнет седины смола

на бедовые виски,

на нелепость из тоски

по былым весенним дням:

повторитесь, где вы там?

А оттуда – тишина,

песнь капели не слышна,

и оскомина во рту

разминает пустоту,

вуалирует глоток

света в мятный холодок.

Чародейское вино,

ты само чуть-чуть больно,

пей тебя или не пей,

всё равно судьбы репей

колет сердце и ладонь,

словно жертвенный огонь...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Кочевники пришли зловещей стаей

В надежде поживиться чем-нибудь.

Их время стёрло.

Мы стоять остались,

В родную землю вбитые по грудь.

Казалось бы, что ничего нет проще,

Надсадно крякнув, из суглинка дней

Рвануть свои затравленные мощи,

Не поломав натруженных костей.

Но всё не так.

На нас висит заклятье

Быть подданными, втискивая дань

В столетья, внешне поменявших платье

И впаянных опять в Тмутаракань.

Висит на шее цепь противоречий.

Все за одно и каждый о своём.

Кочевники ушли. Нам хвастать нечем,

Мы снова в землю вбитыми живём.

Я не дитя, чтоб жаловаться маме.

Просить у бога – это же смешно!

Мои права мне кажутся снежками,

Расплющенными кем-то об окно.

Да, я кричал противно и надсадно,

Обязанности выплатив сполна!

Мне вежливо рукою: ладно, ладно!

И между нами новая стена...

Мне жаль покинутый казачий хутор

И избы-развалюхи на Оке,

Им, как и мне, не видеть той минуты,

Когда блеснёт надежда вдалеке.

«»»»»»»»»»»»

Птица чёрная надо мною,

Птица белая в западне,

В жизни кажется всё игрою,

Оттого и печально мне.

Пустота в обнажённых лицах,

В ливнестоки мечты стекли,

Долговые расписки-шлицы

Перекручены на нули.

Отфутболено всё на свете,

Прифутболено столько же,

Кто-то яростно: он в кювете!

Кто-то совестно: на меже!

Ну, а я кипячусь у домны –

Сталь отдельно, отдельно шлак

И зализываю свой скромный

Расцарапанный в кровь кулак.

Сталью сталь, а мой труд ни к счёту,

Снова плавится на огне

Мирозданием та работа,

Что вершить приходилось мне.

Птица белая не реальна,

Птица чёрная не при чём,

Жизнь не Золушка в платье бальном

И не в темечко кирпичом.

Что-то среднее между шлаком

И желаньем стальной струи

Полыхающие в ней маки

Погашать на груди Земли...

«»»»»»»»»»

Представь себе, не давятся слова

Из горла. В нём ангины нет в помине,

Но почему-то трудно куковать,

Когда в гортани воздух прорезинен.

Тяжеловесно выпорхнув, строка

Ложится на бумагу отвлечённо

И смысла в ней как в шляпе дурака,

Ещё одной дырой обогащённой.

«»»»»»»»»»»»

Нет, одиночество не боль,

А способ жизни, как ни странно,

Когда не нужен алкоголь

И полусумрак ресторанный.

Из повседневного котла

Изъяв обыденные вещи,

Уходишь в поисках тепла

И отрекаешься от женщин.

Невозбуждающий рубеж

Сам воздвигаешь перед носом,

Отрезав спутников кортеж,

Крикливых или безголосых.

Сам сочиняешь тишину,

Рыбалку в глубине залива

И снов летящую волну,

Слегка разбавленную пивом.

Таков сегодня вариант.

Что будет дальше, я не знаю.

Но я, друзья, не эмигрант

И ничего не забываю!

Когда на капельках росы

Вскипают солнечные брызги,

Я завожу опять часы

И сочиняю вам записки.

Они качаются в реке,

Плывут над бездною бездонной,

И чайки падают в пике,

Хватая их бесцеремонно.

""""""""""

По сонной просеке иду,

Маслята режу,

Их здесь, как грешников в аду,

Среди валежин.

Кричит кукушка на сосне,

Флиртует с летом.

Мадам, вы не могли бы мне

Помочь советом?

Я на кукушку загадал,

На чёт и нечет,

Но на неё стрелою пал

Бродяга-кречет.

И стайкой пёрышки пошли

Под небом виться,

Не в силах около земли

Остановиться.

Я изловил одно перо

Из этой стаи,

Не чёт, не нечет, а зеро

Мне выпадает!

За ним чернильна пустота

И невесома,

За ним всё та же суета

В кругу знакомых.

За ним рыбалка на заре

И неба кромка,

И можжевельник во дворе,

Сухой и ломкий...

""""""""""

Для чего, скажите, в зеркало смотреться,

Если в нём не видишь юности и детства,

Клятв и обещаний, слёз и возвращений

Наяву, не только в мире отражений?

Для чего? Да ну вас, тоже мне, вопросец!

Юность улетела дымом папиросы,

Зеркало не фото и стекло не ретушь,

Сразу видно, кто ты, атлас или ветошь…

Поскоблишься бритвой, а морщин-то сотня

И глаза тусклее лужи подворотней,

И причём тут детство, и причём тут юность,

Скорлупу у жизни дважды не проклюнуть…

“””””””””””””””””””

Сегодня солнце есть и завтра будет,

Сегодня ветер южный, а вчера

Плевались разобиженные люди:

Погода, до чего же ты сыра!

А что плеваться, мы пока не в силах

Ни развернуть, ни перестроить мир,

И всё же не нацелены в гориллы

Уйти всё повидавшими людьми…

Не вечно солнце и земляне смертны…

Любая бесконечность в тупике,

Когда природой властвует инертность,

А люди парусят в ней налегке.

Не плавятся снега Килиманджаро,

В Антарктике стоградусный мороз,

А мы внутри себя тепло зажали

И выделим его ли, вот вопрос…

“””””””””””””””

На полке дня единственный роман…

А сколько их в шкафах тысячелетий

Повыгорело на свету и в свете,

Не уместившись в ёмкие тома?

Великие писали о великом,

Любовь и смерть для них что две сестры,

И целовали груди, как сыры

Жуёт гурман с приправой-базиликом.

Но что мне те, которые усопли,

Ничем не отличаясь от других,

Когда в груди букет из личных воплей

Умолк мышонком в клюве пустельги?

Отелло, Одиссей или Ромео –

Всё театрально до финальных сцен –

Я тоже так душить себя умею

За годы лжи и за стриптиз измен!..

На полке дня единственный роман…

Последние страницы эпилога

Изложены недурственно, ей богу,

В них меньше чувства, больше в них ума.

Всему своё… в обложку из картона,

Как не старайся, жизнь не уместишь,

И что мне ум, к прологу бы влюблённым

Переместить прочитанную жизнь!

«»»»»»»»»»»»»»»»

В просветах улиц жизнь сама собою,

Внутри домов такая же почти,

Но более интимная…

Не скрою,

Что выйти легче, чем вовнутрь войти.

Нет-нет, не пахнет кошками в подъезде,

Уборщица исправно моет пол

И нет слезы от дикой хлорной рези,

И всё же я не вышел, а вошёл!

Навстречу та, что каждый вечер вижу,

Навстречу та, что каждый вечер ждёт,

В её глазах октябрь пока не выжег

Весенний колер прошлых незабот.

Но что теперь заботы-незаботы

Для нас, забывших яростный галоп?

Я сам потух лампадой у киота

Иль головнёю, втиснутой в сугроб…

Бывает это, чёрт возьми, бывает!

Живёшь, живёшь, и забываешь вдруг,

Что ты кому-то нужен, словно свая,

Забитая опорой в хлипкий грунт…

Да-да, конечно, небо голубое

И ужин есть, и женщина поёт!..

В просветах улиц жизнь сама собою,

А я в себе, как полоскун-енот…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Сегодня солнце тронуло каштаны

Лучом горячим.

А орехов нет,

Они давно со стуком деревянным

Попадали на серенький буклет

Развёрнутых вдоль улицы газонов,

На чёсаную дворником траву –

На ней теперь не жёлтое в зелёном,

А зелень еле дышит на плаву…

Орехов нет…

На «нет» не будет спроса,

На слово «да» откликнешься всегда.

Каштан стоит бесчувственным колоссом,

Сто лет ему такая ерунда!

А мы с тобой до сотни не дотянем

И потому не проще ли сейчас

Изъять себя из холодящей рани,

Где солнце на мгновенье, напоказ?

И поместить в аквариум домашний

С котом, передремавшим всё и вся,

И повторить изысканные шашни,

Руками и ногами колеся,

И упиваться чувством обладанья,

И тормозить ответственный момент

Нахлынувшего общего желанья

И бог с ним, что орехов больше нет…

14.11.04г. «»»»»»»»»»»»»»

Пеленой туманов белых облака на землю пали,

Вязнут звуки в листьях ивы пухом из цыганской шали, Лопухи росинки ловят, пьют целебные настои

Запахов и откровений августовских травостоев.

Это здесь, не за горами, не за сказочным рассветом, Это здесь, где осень входит юною вдовою в лето, Серебря виски росою мне и другу по рыбалке,

Ждущего поклёвки рыбы, а не девственной русалки.

Ну, так мы на всё согласны, на русалку и на осень, И на рыбку, если клюнет юркий окунёк-матросик!

Только мы его отпустим обязательно обратно:

Для чего тебе, мальчишке, осени невероятность...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Когда находишь логику в стихе,

Написанном тобою без изломов,

Завязывай с писанием, браток,

Перо под стол и Музе: вон! из дома.

Живущему в стране весенних грёз

Частично или всем своим объёмом

Нужны углы из странностей любви

И пики не из графиков бумажных.

Логичный мир похож на тепловоз,

Он монотонен и вперёд стремится,

Не разрывая грудью антураж

И вписываясь в праведность субстанций.

Коль ты поэт, шагай наперерез,

Хватай за крылья рассечённый ветер

И уводи его из-под колёс

Привычной жизни к божеству иллюзий!

Оно непритязательно, нет-нет,

Со всеми вместе за столом пирует,

Но из глазниц его выходит свет,

Питающий все жизненные струи!

«»»»»»»»»»»»»»»»

Толерантность и равновесие,

Удовольствия дня воскресного

И непротивопоставление

Жизни собственного движения!

Остальное само приложится,

Даже в солнечной луже рожица,

Даже вешней травы желания

Быть моделью у мироздания.

Хорошо бы!

Но в одночасие

Всё разрушено несогласием

С непристроенностью молекул

В размышляющем человеке.

И зачем голова нам дадена,

И не лучше ли виноградиной

По желудочным трактам мира

Прокатиться сквозь жар и сырость?

Переваренному не хочется

Ни слияния с одиночеством,

Ни волнения знаменателя

В состоянии бессознательном…

“””””””””””””””

Родился в рубашке – и снова в рубашку,

Приплюсовав к ней носки и штаны –

Сначала с резинкой, а далее с пряжкой,

Не заменив её до седины!

Подтянут живот и развёрнуты плечи,

Клубится под бровью мечтательный дым:

Ты будешь когда-нибудь увековечен,

Оставив на тропах планеты следы!

Благие следы, но не остовы завров,

А имя, плывущее в строках газет –

И сны громыхают победно в литавры –

Ты воин-стратег и мыслитель-поэт.

Рубашки слетают одна за другою,

Штанами на даче шлифуют полы,

Ты в книгу рекордов ни левой ногою,

Под правой рукою углы да узлы.

Волнения дня пересилив и скомкав,

Смахнув полотенцем пылищу и пот,

Себе признаёшься, минуя потомков:

В рубашке родился, а всё же не тот!

Жалея растоптанные сандалеты

Без крылышек, пемзой лаская мозоль,

Стратегом уходишь от личных ответов

И от вопросов занудной Ассоль…

«»»»»»»»»»»»»

А ты не скучай, в жизнь входи шоколадкой,

Не только бегущей по кругу лошадкой ,

Запряженной в розвальни дня трудового,

Скрипящих полозьями снова и снова!

Безмерны круги у желающих слышать,

У видящих чётче прорезано зренье,

Идущий по снегу привязан не к лыжам,

А к чувству приятного всепокоренья!

А я не философ, я словом играю,

Пишу для себя, проникая глазами

В пространство от радиомачты к сараю

И дальше, куда простирается память.

Не скучно, поверь мне, бежать по откосам,

На склоне зарыться в сугроб при паденье,

Отставив на время забор из вопросов,

Доставшихся мозгу не для наслажденья!

Не скучно, и всё тут!..

Тридцатое марта

Под лыжей хрустит, под полозьями стонет,

И мы – ордината с абсциссой Декарта –

Должны пересечься у мира в ладонях!

“””””””””””””””

В Синайской пустыне брожу Моисеем,

Собачья голодная стая за мной,

А люди по-прежнему пашут и сеют,

Забив на меня… свой костыль племенной.

И правильно!

Не хрена годы мотаться

По голым пескам без воды и еды,

Разбрасывать пот, как листы прокламаций,

В свои уносимые ветром следы.

Дела есть важней, чем ходьба за пророком!

Страна есть своя, а иная зачем

Тому, кто не хочет чужого ни боком,

Ни грудью, ни сердцем, ни болью в плече!

А я не зову никого за собою,

Мне мыслить легко даже в той пустоте,

Где солнце паляще, а небо рябое,

Где стая собак у меня на хвосте!..

«»»»»»»»»»»»»»

Когда вторую кожу на лицо

Натянешь под воздействием извне,

Прикинешься рубахой-молодцом,

А сам потливо мокнешь по спине –

Поверьте, нелегко её носить,

Сдирать перед падением в кровать,

Завидуя французу де Бюсси,

Сжимающего шпаги рукоять,

Чтобы вторых личин не надевать…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Ногами в воду, головой в камыш –

Красиво жить и мне не запретишь

Под редкую бравурность пузырей

Из булькающей личности моей!

Ах, так-растак! Да я ещё могу!

Рванёшься вдаль и снова на бегу

Кривляешься обиженным щенком –

Хвост не кольцом и уши не торчком…

«»»»»»»»»»»»»»

За чтеньем чужих биографий

Застал меня юный рассвет,

Рисуя прерывистый график

Из «да», «невозможно» и «нет».

Проглочены мысли Плутарха.

Во времени нашем они

Логичны стремленьям монархов

В грядущие втиснуться дни.

Подвёл философскую базу

Под линии жизни вождей

Историк, а в книгу не вмазал

Фигуры обычных людей.

Простых, как сейчас говорится,

Факелоносцев, а не

Гоняющих на колесницах

В моей или в чьей-то стране.

Я книги читаю, не лезу

Рукой в перестуки колёс –

Оттяпает пальцы железом,

Расплющит картофельный нос.

Плутарх, ты хороший писатель,

Но, как большинство, однобок!

Кому-то, быть может, и кстати,

А мне преткновенья пенёк.

Сижу и потылицу глажу,

Свою не протиснув судьбу

К вселенскому общему ражу

Единственной пядью во лбу.

«»»»»»»»»»»

Завитушки ветра на песке –

Отпечатки мчавшейся Гекубы,

Теплоход органом вдалеке

Напевает что-то однотрубно.

За песок цепляется тальник,

Тростники желты и угловаты

И шуршит по ракушкам кулик

Лапкою трёхпалой деликатно.

Озорными бусинками глаз

На меня посверкивает влажно:

Ничего плохого не припас

Ты для мира, человек вальяжный?

Не припас! Ты часть любви моей,

Созерцанья и мировоззренья,

Ты своим мгновением владей,

Я владею собственным мгновеньем…

«»»»»»»»»»

Кому чего, а лысому причёска,

Замена шуб лисицам-сиводушкам,

А тополям блестящие полоски

Из солнечного света на макушки!

Зелёным соснам вечно зелениться

И шелушиться шишками по снегу,

А снегу заметать следы лисицы,

Прикрыв её от взгляда человека.

Мне тоже незамараным войти бы

В спокойный мир без парика на плеши,

Без хитрых сардонических улыбок,

Без утвержденья: я ПОЧТИ безгрешен!

Так не бывает!

И не хватит пальцев

Для пересчёта личных оправданий,

Пока я одеянье постояльца

Не перешью в костюм благодеяний…

Кому чего, а мне стакан спиртного,

Жене на шею воротник песцовый,

А в Книге Судеб, шитой без портного,

Свободных мест нет для страницы новой…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Как мир лукав! И я лукавлю тоже,

Мы с ним неотделимы друг от друга,

То он меня мурашками по коже,

То я ему такие же услуги.

Не в знак расчёта, в силу обстоятельств,

Чем дальше путь, тем и преграды выше,

Он мне товарищ, я ему приятель,

Он язвою и я ногой на лыжу.

Так и живём, надежды не теряя,

Я у него в руках пятном незримым,

А рядышком Вселенная нагая,

Ни мною, ни Землёй несокрушима.

Вот кто лукавить вовсе не намерен!

Живёт Земля или исчезнет прахом,

Ей всё равно, как миру до потери

Моей ещё не ношеной рубахи.

Ему-то да, а мне не всё до корки,

Рубаху жаль мне будет, если время

Сейчас переиначит поговорку

И я в нём пропаду, как глупый лемминг.

Исчезну вдруг с рубахою на теле

И с тою, не надёванной ни разу,

Не понимая, что я есть на деле

И нужен ли я миру в данной фазе…

А мне лукавить томно и приятно –

Курилка жив и по Земле стрекочет,

Подсчитывая солнечные пятна

На женщине.

Раздетой, между прочим…

«»»»»»»»»»»»

Дни рождения приходят и уходят,

Оставляя звон бокалов за столом

И пронзительность не выпитых мелодий

Как обычно, как обычно, на «потом».

Только день не приспособлен к плагиату,

День со днём не состыкуешь без труда

И вперёд не перескакивают даты,

Оставаясь в пережитом навсегда.

Понимаешь, это просто – не поверить

В то, что ты прошёл, проехал, пережил

И выплёскивался волнами на берег

Сквозь житейские дела и рубежи.

Понимаешь, я смиряюсь с тем, что было

И не дёргаю сердечную струну,

И держусь руками крепко за перила,

Чтобы вновь не вконопатиться в волну.

Скатерть выдержит томление закусок,

Пятна выведет поваренная соль,

За столом не чтят прошедших перегрузок,

Каждый дышит – на сегодня он король…

Дни рождения торопятся куда-то,

То назад, а то вперёд, их не поймёшь…

Вдох и выдох не доступны плагиату,

Вдох – надежда,

Выдох – правда,

Между – ложь…

«»»»»»»»»»»»

Я вращаю педали дней

С каждым годом быстрей, сильней,

Время трогает за спиной

Шарик розовый надувной.

Под завязку в нём барахла:

Незаконченные дела,

Недолюбленные сердца

И верёвочка в два конца.

На одном я привязан сам,

А второй на клубке у лет,

Не подвешенных к чудесам,

Их в том шарике просто нет.

Ну и ладно! Переживу,

Не скукожусь лицом в траву,

Понимаю, что на развес

Нехватает на всех чудес.

Нехватало и раньше их:

Синих, розовых, голубых

На бессчётную тьму людей

В бестолковой моей среде.

Все вращают педали, все

Утром лазают по росе

И баюкают за спиной

Шарик розовый надувной.

Или синий. А, может, беж...

Шарик, склеенный из надежд

И расчерченных в клетки дней

Бестолковой судьбы моей...

«»»»»»»»»

© Copyright: Игорь Белкин, 2011

Свидетельство о публикации №111090500055

Хранилище 35

Игорь Белкин

В краю непуганого солнца,

В стране неколотого льда

До снов рукою не дотронься –

Сгорают вмиг и навсегда!

Ссыпая в пропасть снежный шорох,

Страхуя каждый шаг шнуром,

Мы покоряли эти горы,

След в след шагнув, не напролом.

Там, на вершине, места мало,

Но разве кто качал права

На первородном пьедестале

Быть первым ради хвастовства?

А лица бронзовели сами

И вырубался лёд, звеня,

И солнце, шелестя ветрами,

На юг катилось от меня.

На пятачке два на два метра

У чётких кромок ледников

От снов отказывались щедро

Пять здоровенных мужиков.

И ночь шипела бабой Ёжкой,

Закручивая снег в спираль

На тех нехоженых дорожках,

Куда всю жизнь влекла нас даль!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Закрыл глаза на боль людскую,