Текст книги "Вильямс"

Автор книги: Игорь Крупеников

Соавторы: Лев Крупеников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

VIII. ПЕРВЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ

«Василий Робертович совершил много путешествий и познакомился со всем тем богатством, которое дает нам растение в различных областях земли».

Академик В. Л. Комаров.

В сельском хозяйстве царской России наблюдалась мрачная и, казалось бы, неотвратимая закономерность: в среднем раз в три года случались засухи, приводившие к неурожаям и голоду. Особенно катастрофической была засуха 1891 года, охватившая 29 губерний Европейской России. Эта засуха приобрела характер подлинно народного бедствия, и ее тяжелые последствия заставили даже царское правительство подумать о возможных мерах борьбы с грозной стихией.

Лучшие люди России – писатели и ученые: Лев Толстой, В. Г. Короленко, А. П. Чехов, К. А. Тимирязев, П. А. Костычев, А. И. Воейков и другие – приняли горячее участие в борьбе с этим ужасным народным бедствием.

Самый выдающийся, не потерявший своего значения и сейчас, труд по борьбе с засухой принадлежал В. В. Докучаеву. Он выпустил в 1892 году свою знаменитую книгу «Наши степи прежде и теперь», в которой не только нарисовал страшную картину оскудения и иссушения южнорусских степей – житницы России, но и показал, что эти катастрофические процессы не являются непредотвратимым порождением природных особенностей степной полосы, а возникли под воздействием неправильной, хищнической эксплуатации земли в условиях капитализма.

Не ограничившись установлением этих глубоко правильных положений, Докучаев предложил в своей книге первый в истории науки комплексный план переделки природы и хозяйства наших степей. В этот план входили искусственное насаждение лесов и лесных полос на водоразделах и в долинах рек, строительство прудов и водоемов, борьба с оврагами, регулирование водного режима крупных рек, установление правильного соотношения между пашнями, лугами, лесами и водами.

Вильямс зачитывался прекрасной книгой великого русского почвоведа и давал ей впоследствии очень высокую оценку. Вильямс писал: «Наши степи…» есть тот огромный первый толчок, который когда-то привел в движение научно-агрономические и общественные силы и направил их по правильному научному пути».

Докучаеву удалось не только предложить план борьбы с засухой, но и начать его осуществление на практике, правда, в очень скромных масштабах. Докучаев добился организации «Особой экспедиции» Лесного департамента по разработке мероприятий, направленных на улучшение степного земледелия. Эта экспедиция провела огромную работу по изучению русских степей, закладке лесных защитных насаждений и прудов в нескольких районах южной России и особенно в Каменной степи Воронежской губернии.

Вопроса регулирования режима главнейших рек России экспедиция Докучаева не затронула, а между тем эта проблема имела исключительное значение для всего народного хозяйства страны. И вот в 1894 году, по инициативе и по настоянию ряда видных ученых, была, в дополнение к докучаевской, организована новая комплексная экспедиция по исследованию источников главнейших рек Европейской России.

Во главе экспедиции стал известный географ и геодезист А. А. Тилло (1839–1899) – автор первой гипсометрической (высотной) карты Европейской России. В экспедиции приняли участие профессора Московского сельскохозяйственного института В. Р. Вильямс и М. (К. Турский, известный географ, профессор Московского университета, первый русский доктор географии Д. Н. Анучин (1843–1923), геолог С. Н. Никитин (1851–1909) и инженер-гидротехник Ф. Г. Зброжек; в дальнейшем к участию в работах экспедиции был привлечен ученик В. В. Докучаева, геолог и почвовед Н. А. Богословский (1862–1914).

Экспедиция должна была всесторонне исследовать природные и сельскохозяйственные условия местностей, где находились истоки великих русских рек – Волги, Днепра, Дона, Урала, а также ряда их притоков, и установить, какое количество лесов и в каких размерах следовало сохранить или развести вновь, имея в виду, с одной стороны, водное хозяйство, а с другой – потребности земледелия.

Вильямса пригласили заведовать агрономическим отделом экспедиции.

В начале 1894 года руководители экспедиции часто собирались вместе, обсуждали планы летних работ и разрабатывали инструкцию для технических работников экспедиции. Эти встречи с крупными учеными, представителями разных отраслей знания, имели большое значение для Вильямса. Дмитрий Николаевич Анучин, бывший двадцатью годами старше Вильямса, являлся крупнейшим авторитетом среди русских географов и отличался необычайной широтой научных интересов: он был известен как антрополог, этнограф – знаток населения России, географ – специалист по вопросам гидрологии и рельефа прежде всего европейской части нашей страны. Беседы с Анучиным помогали Вильямсу широко знакомиться с новейшими научными данными по географии России, а Анучин, в свою очередь, многим был обязан Вильямсу за сообщаемые им сведения по географии русского сельского хозяйства.

Но больше всего приходилось Вильямсу общаться по вопросам вновь организованной экспедиции с лесоводом Митрофаном Кузьмичом Турским, учителем Вильямса по Петровской академии.

Турский, заведовавший лесоводственной частью экспедиции, был крупный ученый, хорошо известный как большой знаток русских лесов и специалист по лесоводству. Работая в Петровке с 1876 года, Турский не только прекрасно вел теоретический курс лесоводства, но и сумел создать хорошую опытную лесную дачу. При прохождении студентами курса лесоводства Турский особое внимание уделял практическим занятиям в лесу и собственноручной посадке студентами леса. Немало зеленых молодых дубков, остроконечных лиственниц и других деревьев, являющихся в наши дни лучшим украшением академического парка, посадил Вильямс при прохождении курса лесоводства еще в 1886 году. Сейчас же речь шла о другом – организовать такие исследования, которые привели бы к посадке не отдельных деревьев, а к насаждению или сохранению огромных массивов русских лесов.

Общение с Турским чрезвычайно усилило интерес Вильямса к намечаемой экспедиции. Турский, бывавший много раз за границей и видевший там, особенно в Германии, искусственно насаженные участки леса, критически относился к заграничному опыту в этой области. Он считал, что этот опыт не может быть механически перенесен в Россию, а кроме того, он нам и не нужен, так как в нашей стране создана своя практика искусственного лесоразведения и при этом в наиболее трудных для выращивания леса условиях южнорусских засушливых степей.

Недалеко от берегов Азовского моря, в Велико-Анадоле, еще в сороковых годах XIX столетия начались работы по насаждению лесов в степях. Турский бывал там и давал очень высокую оценку лесоводческим достижениям велико-анадольского лесничества.

Это являлось любимой темой разговоров Турского, и он охотно делился своими богатейшими знаниями со своим молодым товарищем по предстоящей совместной работе.

«Надо быть там на месте, – говорил М. К. Турский, – надо видеть собственными глазами великоанадольский лес, чтобы понять все величие дела степного лесоразведения, составляющего нашу гордость. Никакими словами нельзя описать того удовлетворяющего чувства, какое вызывает этот лесной оазис среди необъятной степи у посетителя. Это действительно наша гордость, потому что в Западной Европе ничего подобного вы не встретите». Чтобы подчеркнуть преображающее природу значение этих оазисов, созданных волей и руками человека, Турский добавлял: «Характер степи исчезает здесь бесследно».

М. К. Турский и Вильямс внимательно следили за работами «Особой экспедиции» Докучаева, знакомились с богатой русской литературой по вопросам лесоводства и искусственного лесоразведения.

Вильямс убеждался, что вклад русских ученых и практиков в разработку этого вопроса поистине колоссален.

Русский народ издавна стремился постигнуть секрет успешного разведения леса в степи. Жители степных краев с незапамятных времен старались оградить свои усадьбы и жилища от климатических невзгод с помощью искусственно посаженных деревьев и кустарников.

Результатом несомненного знакомства с уже существовавшим народным опытом явились первые государственные попытки степного лесоразведения, в довольно больших масштабах предпринятые при Петре I. В 1696 году (по другим данным – в 1698) при личном участии Петра были произведены посевы дуба в сухой степи вблизи Таганрога, в урочище Большая черепаха. Опыт оказался удачным, лес этот существует и поныне. В петровские времена подобные опыты разведения леса были проведе _:ны и в других районах южной России, особенно на Украине.

Известным научным обобщением опытов по искусственному разведению леса в степях России явилась книга выдающегося русского ученого, экономиста, выходца из среды русского крестьянства, Ивана Тимофеевича Посошкова (1652–1726). В своем замечательном труде «Книга о скудости и богатстве» (1724 г.) этот сподвижник Петра писал, что в степной полосе возле каждой деревни надо создать специальные лесные насаждения, «десятин десяток, другой». Для этого автор советует, чтобы степной житель, «вспахав бы, осенью намешал бы семян лесного – березового и липового, и кленового, и осинового, и дубового, и орехов спелых сырых четверик – другой туг же разместить. И как тот сеяный лес взойдет, то от пожару бы берегли. И первый год надобно его и пополоть, чтобы степная трава не заглушила его».

В начале XVIII столетия, когда западноевропейская наука еще и не помышляла о каких-либо трудах по лесоразведению в засушливых местностях, в России в книге Посошкова уже появилось своего рода первое руководство по степному лесоразведению. Это указывает на тот высокий уровень, на котором находилась «лесная наука» на Руси еще в самом начале XVIII столетия.

В XIX столетии в России в разных частях степного пояса с большим успехом были проведены посадки леса с целью изменения климата и улучшения условий ведения земледелия. Многолетние успешные труды на этом поприще деда писателя Г. П. Данилевского – И. Я. Данилевского (1769–1833), В. Я. Ломиковского (1777–1848), В. Е. Графа (1819–1867), В. П. Скаржинского (1797–1861) и многих других, обобщенные Докучаевым и Колычевым, показали, что вопрос о возможности и выгодности степного лесоразведения решен русской наукой положительно.

Костычев действительно имел фактические основания еще в 1885 году утверждать, что «древесная растительность может переносить сильные и продолжительные засухи несравненно лучше травянистой растительности».

Вильямс понимал, что исследование почв во время экспедиции должно носить направленный характер, связанный в первую очередь с интересами лесоводства и сохранения водных источников.

Коллективная инструкция для предстоящих работ экспедиции была к весне уже составлена и напечатана. Все авторы этой инструкции (Тилло, Вильямс, Турский, Анучин, Никитин, Зброжек) единодушно пришли к выводу, что «исследование должно иметь площадной характер и обнимать весь бассейн реки с главными ее истоками и притоками».

В агрономическом разделе инструкции, составленном целиком Вильямсом, содержалась стройная программа работ по исследованию почв в лесоводственных и сельскохозяйственных целях. Вильямс требовал от технических сотрудников экспедиции детального изучения «состава и глубины» почвы на лесных и безлесных местах, водопроницаемости почвы, то-есть ее способности пропускать воду сверху вниз, ее волосности – свойства подымать воду из нижних горизонтов в верхние. Большое внимание уделил Вильямс структуре, или строению, почвы: он говорил, что нужно изучать «характер строения поверхности почвы и прочность этого строения».

После завершения всех полевых наблюдений было необходимо установить «относительную пригодностьтой или другой площади под облесениеили под другой вид угодий».

Эта инструкция является замечательным, хотя и мало еще оцененным документом в истории почвенных исследований для строго специальных лесоводческих и сельскохозяйственных целей. Конечно, Вильямс писал ее не только для «лесных кондукторов» – техников, которые должны были производить самостоятельно целый ряд наблюдений. Он написал эту инструкцию прежде всего для себя как руководство при предстоящих больших полевых исследованиях. Так же поступил и другой русский почвовед, В. В. Докучаев, приступая к проведению своих знаменитых полевых исследований русского чернозема.

Вильямс решил, экономя время, не посещать Волжского и Днепровского участков экспедиции. Это не было упущением, ибо, как отмечал Вильямс, «мне приходилось в предшествующие годы изучать эти местности и я знаком с их характером в сельскохозяйственном отношении».

Все свое внимание весной и летом 1894 года он уделяет четырем участкам экспедиции по среднерусским рекам – Оке, Суре, Сызрану и Красивой Мечи.

Берега Оки Вильямс изучает на всем протяжении реки от ее верховьев в районе Орла до устья у Нижнего Новгорода, где она впадает в Волгу; но особый интерес для экспедиции представляли местности в верховьях Оки. Леса этого приокского края были разделены на 128 отдельных участков. Нужно было иметь энергию и выносливость Вильямса, чтобы суметь, используя лодку, лошадь и прежде всего свои собственные ноги, посетить все эти участки.

Экспедиция установила, что в бассейне Оки, от ее истоков до впадения в нее реки Ракитны, леса оказалось всего лишь 3,5 процента от общей площади земли, а в 1860 году, по старым планам, собранным экспедицией, – 7 процентов. Таким образом, было установлено, что в течение каких-нибудь тридцати лет в этой местности уничтожена половина всех лесов. При этом леса сводились не только на ровных местах, но и по крутым склонам, берегам реки, откосам оврагов. В результате таких хищнических вырубок леса снега таяли теперь гораздо быстрее, паводки на реке отличались большой силой, но были кратковременные почвы безвозвратно теряли нужный им запас влаги, растущие овраги отвоевывали все новые и новые участки некогда плодородных земель. Экспедиции удалось сделать одно очень ценное заключение: оказалось, что «все деятельные вершины оврагов и лощин находятся вне лесной площади». Это было еще одно доказательство положения, установленного Докучаевым, что эффективно бороться с образованием новых оврагов можно только при помощи лесонасаждения.

Особенно бурно росли овраги в окрестностях деревни Каменки Орловской губернии. Здесь Вильямсу удалось наблюдать, >как сами крестьяне принимали меры по укреплению оврагов с помощью различных простейших деревянных сооружений. Но проку из этих начинаний было мало, потому что в каких-нибудь 100 саженях от этого места земля принадлежала другому владельцу, который и не думал принимать участия в борьбе с оврагами. Вильямс начинал осознавать, что не только исследование оврагов должно носить «площадной характер», но и борьба с оврагами должна сразу охватывать по единому плану большие территории. Частная собственность на землю мешала этому.

Из работ А. Н. Энгельгардта Вильямс знал о большом значении русских фосфоритов – местного фосфорного удобрения. Путешествуя по Окскому бассейну, он тщательно отмечал все месторождения фосфоритов. Он писал в своем предварительном отчете о полевых работах 1894 года, что им «для Окского участка может быть составлена карта распространения фосфоритов».

Параллельно с исследованием верхней части бассейна Оки Вильямс осмотрел бассейн небольшой реки Красивой Мечи – притока Дона. Здесь лесистость была несколько больше, чем на Оке, но вообще леса было мало, и на берегах маленькой Красивой Мечи наблюдались те же грозные явления – смывы почвы, образование новых оврагов, что и в бассейне большой и широкой Оки.

После знакомства с бассейнами верхней Оки и Дона Вильямс направился в более восточные районы и начал осмотр бассейнов рек Суры и Сызрана – непосредственных притоков Волги. Местами здесь встречалось довольно много лесов, но распространены они были крайне неравномерно, поэтому и в этих краях наблюдались такие же явления рази на Оке: Во время своего путешествия по верховьям Сызрана Вильямс лично наблюдал огромную вырубку лесов, что особенно плохо отражалось на распространенных здесь песчаных почвах.

В отчетах экспедиции было записано: «Истребление некоторых лесов и обращение боровой лесной почвы в пашню… местами сказалось на состоянии речек и ручьев; именно, некоторые ручьи и речки заносятся песком. Кроме того, песчаная почва после вырубки на ней соснового леса местами начала обращаться в сыпучий песок».

Хотя изучение лугов и не входило в задачи экспедиции, Вильямс попутно знакомился и с состоянием естественных лугов в долинах рек. Он установил, что во многих местах происходит «занесение низменных лугов песком в зависимости от роста оврагов». А причиной и здесь были неправильная обработка почвы и вырубка лесов.

В результате проведения полевых наблюдений в бассейнах четырех русских рек Вильямс убедился в том, что наши леса вырубаются хищнически, совершенно без учета тех гибельных последствий для всего народного хозяйства страны, к которым приводят эти вырубки. Нужно было не вырубать существующие леса, а насаждать новые. Вильямс установил, что все почвы в бассейнах изученных им рек пригодны для тех или иных типов лесов.

Из своих работ 1894 года Вильямс сделал еще ряд других важнейших выводов, опубликованных им в конце того же года. Он указывал, что неправильная обработка почвы и беспорядочная пастьба скота влияют сильнейшим образом на образование и рост оврагов. Борьба с оврагами должна вестись с помощью облесения.

Ряд важнейших научных трудов и отчетов, связанных с материалами экспедиции, был опубликован также М. К. Турским, Д. Н. Анучиным, Н. А. Богословским и другими.

Но, несмотря на это, работы экспедиции, так же как и работы «Особой экспедиции» Докучаева, были царским правительством быстро свернуты. Засуха 1891 года властями была забыта. В сущности, царское правительство вовсе не было заинтересовано в выработке и практическом применении действительно эффективных мер по борьбе с засухой и ее причинами.

Для Вильямса участие в экспедиции по исследованию источников главнейших рек Европейской России имело очень большое значение: он познакомился с новыми для него обширными пространствами Центральной России, их почвенным покровом, природными условиями, сельским и лесным хозяйством. Он понял, что леса представляют собой неотъемлемую составную часть правильно организованного народного хозяйства страны. Начиная с этого времени, Вильямс никогда уже не забывал, что леса имеют огромное агрономическое значение.

Много лет спустя он писал: «Роль лесов, лесокультурной зоны в сельскохозяйственном производстве чрезвычайно велика. Они представляют главный способ воздействия на перераспределение природной неравномерности влажности по территории района… Лес представляет лучший природный регулятор влажности полей». И, связывая агрономические вопросы с проблемой научной переделки всей географии страны на пользу человека, Вильямс продолжал:

«Очевидно, что для проявления своего значения «лес агрономического значения» в лесокультурной зоне должен занимать водоразделы. Если водоразделы обезлесены, то атмосферные осадки скатываются по поверхности почвы. Вода эта сносит с собой и пахотный слой, размывает овраги, отлагает снесенный песок в реках, причиняет огромные весенние разливы рек и летние паводки. После того как спадает разлив, уровень рек сильно понижается вследствие ничтожного притока скудных почвенных вод в течение лета и нанесенный песок образует мели и перекаты. Кроме агрономического значения, эти леса имеют и важное государственное значение. Они регуляторы водного хозяйства всей страны».

Эти Положения огромной теоретической и практической важности были высказаны много лет спустя, но основанием для них послужили наблюдения Вильямса еще во времена его первой комплексной экспедиции.

***

Поездки летом 1894 года по разным районам России не только способствовали расширению научного кругозора Вильямса, но и позволили ему собрать большое количество монолитов и образцов почв, горных пород, минералов, растений. Все эти экспонаты были крайне необходимы для создаваемой кафедры земледелия и почвоведения Московского сельскохозяйственного института. Экспонаты, собранные Вильямсом в 1894 году, послужили началом для знаменитого Почвенно-агрономического музея, который ныне носит имя своего основателя.

Самыми первыми экспонатами этого музея были пять образцов почв Нижегородской губернии, подаренных в 1888 году молодому ученому великим Докучаевым.

Зимой 1894–1895 годов Вильямс не читал подготовленных им курсов почвоведения и общего земледелия потому, что в институте были еще только студенты первого курса, а читаемые Вильямсом предметы начинались лишь со второго года обучения.

Вильямс вел в это время специальный курс луговодства, который читался небольшой группе студентов, принятых в институт из числа лиц, окончивших университеты. Эти слушатели, обладавшие солидной естественно-исторической подготовкой, с большим интересом прослушали содержательные лекции молодого адъюнкт-профессора.

Вильямс стремился так оборудовать кафедру земледелия, чтобы она действительно помогала студентам получить глубокую подготовку по основным для них предметам: почвоведению, земледелию, луговодству, сельскохозяйственным машинам. Все эти предметы, обслуживаемые в наше время специальными отдельными кафедрами, должен был преподавать один Вильямс. По намечаемым курсам у молодого профессора были уже подготовлены лекции, которые он все время обогащал и совершенствовал. Но он помнил, что прекрасные сами по себе лекции Тимирязева особенно хорошо запоминались по тем ярким демонстрациям, которыми их сопровождал лектор. А кафедра Вильямса была бедна: в первое время не было у нее ни образцов почв, ни гербария, ни коллекции семян, ни карт и таблиц. «Кафедра почвоведения и общего земледелия, – писал Вильямс в одном своем обращении к директору института, – ничего не получила из коллекций Петровской академии по весьма простой причине – таких коллекций не было».

Нелегко было эти коллекции создавать и сейчас, когда Вильямс являлся, казалось бы, полным хозяином кафедры, – на сбор коллекций, их обработку и оформление не отпускали почти никаких средств.

Вильямс очень быстро убедился, что устные и письменные обращения по этому вопросу к директору института бесполезны. Директор был бессилен оказать Вильямсу существенную помощь – ему министерство тоже не давало денег.

Вильямс ищет выхода из тяжелого положения, в какое попала его только что организованная кафедра. Поездки по России, проведение работ на средства разных ведомств – верный путь для сбора коллекций. И вот из первой своей поездки Вильямс везет десятками пудов образцы черноземов, серых лесных почв, луговых и болотных почв, глин, песков, фосфоритов и других горных пород, встреченных им в разных местах обширного района его путешествий; везет он новые гербарные листы, образцы семян. Вильямс уже в это время мечтает о создании большого всероссийского Почвенно-агрономического музея. Так пусть же коллекции 1894 года послужат началом этого музея, пока никем не утвержденного и никем не финансируемого!

Мысль о создании музея не дает покоя Вильямсу. Он сразу же принимается за осуществление своей мечты. Когда он берет в поле образец почвы, он сразу же думает: не пойдет ли он в музей? И если пойдет, то, значит, образец надо брать большой, выразительный, на десятилетия.

Но в музее должны быть надписи, он не может быть немым, а средств для приглашения чертежника нет. И Вильямс сам каллиграфическим почерком выписывает красивые этикетки для всех экспонатов (за свою жизнь Вильямс надписал около сорока тысяч этикеток). Он заводит для своего «музея» инвентарные книги и вписывает аккуратно своей рукой в эту книгу все новые поступления. И сейчас эти книги и первые этикетки бережно хранят в музее ученики Вильямса.

Работа по расширению и пополнению музея продолжалась десятками лет, но 1894 год и свою первую большую экспедицию Вильямс сам считал началом этого, ныне величайшего хранилища образцов почвенных богатств Советского Союза.

***

Весной 1895 года крупный чаеторговец К. С. Попов обратился к Вильямсу с предложением поехать в Батумскую область и принять участие в организации первых чайных плантаций в России. Вильямс принял это предложение и летом 1895 года отправился на Кавказ, где он еще никогда не бывал.

Россия уже в прошлом веке потребляла много чая, но своих насаждений этой культуры совершенно не имела: чай ввозился из-за границы.

Многие русские ученые мечтали о создании в России своего чайного производства, об освобождении России от иностранной зависимости и в этом отношении. Пропагандистами отечественного «чаеводства» были и великий химик А. М. Бутлеров (1828–1886), и крупнейший географ и климатолог А. И. Воейков (1842–1916), и известный агроном, работавший много на Кавказе, И. Н. Клинген (1851–1922).

И. Н. Клинген писал о Бутлерове: «Он твердо верил в успех чайного дела в России, и нет никакого сомнения, что на его долю выпала бы честь первому поставить его на твердую основу практики, подобно тому, как проф. Воейкову удалось впервые поставить его теоретически и тем обеспечить его развитие». Смерть А. М. Бутлерова в 1886 году помешала осуществлению его замыслов.

Что касается А. И. Воейкова, то он, сравнив западное Закавказье по климатическим условиям с рядом районов южной и юго-восточной Азии, твердо доказал возможность культуры у нас чая и бамбука.

И. Н. Клинген, начавший в 1892 году работать на Кавказе, писал: «Как велика в России площадь чайного района? Никто до сих пор этого обстоятельно не исследовал. Типичный чайный район находится в Батумском округе, по долинам рек, впадающих в Черное море, например долины Киятриш, Чаквы, Махинджаури, за рекой Чорохом, в пограничных с Турцией, ближайших к морю участках на протяжении не менее верст пятидесяти к западу от устья реки Чорох. В глубь материка типичные чайные участки проникают на всю длину протяжения краснозема (латерита [13]13
  От латинского слова later– кирпич.


[Закрыть]) – характерной чайной почвы».

Несмотря на старания всех названных ученых, промышленная культура чая в России до 1895 года не была организована. Вильямсу предстояло это сделать.

Причудливо изрезанная горами поверхность западного Закавказья, расписанная яркими красками обнаженных почв, то желтых, то красных, то малиновых, богатейшая растительность поразили Вильямса. Этот край, казалось, мог быть земным раем, а между тем культура земледелия была здесь на низком уровне. Субтропические растения – чай, цитрусовые – среди местных сельскохозяйственных культур отсутствовали.

Вильямс посещает разные места западной Грузии, исследует самым подробным образом окрестности Батуми – Чакву, Салибаури, Капрешуми, подымается вверх по долине Чороха, изучает и коллекционирует здешние почвы – красноземы, замечает, что они образуются чаще всего на каменистых породах вулканического происхождения.

В поисках лучших мест для чайных плантаций немало побродил Вильямс по дебрям Аджаристана: в вечнозеленых лесах этого края, густо перевитых лианами – ломоносом, диким виноградом, сассапарилью. В низинах по берегам рек он заходил в субтропические болота, среди которых на более сухих, песчанистых местах встречались ему заросли самшита с единичными громадными деревьями тиса и кавказского бука. А выше по склонам гор красноземы переходили в бурые лесные почвы под дубовыми, буковыми и каштановыми лесами.

И в этом благодатном крае, в котором никогда не бывает зимы, так много солнца, тепла и влаги, бедные и забитые аджарские крестьяне возделывали больше всего кукурузу. Агротехника была самая примитивная, почву пахали вдоль склонов, и когда разражались неукротимые тропические ливни, бешено мчащиеся воды смывали почву в огромных количествах. Надо было в корне изменить весь характер сельского хозяйства. Анализируя здешние природные условия, Вильямс приходит к выводу, что здесь вторую родину найдет не только чай, но и цитрусовые, а также маслина и различные орехоплодные.

Во время пребывания Вильямса в Закавказье у него произошла встреча с П. А. Костычевым. Костычев еще раньше бывал во многих районах Кавказа, его здесь прежде всего интересовали различные виноградные почвы, а в этот раз он решил ознакомиться с почвами и условиями сельского хозяйства русских субтропиков.

К Костычеву Вильямс относился с величайшим уважением, и он был чрезвычайно доволен, когда ему удалось совершить ряд совместных научных экскурсий с крупнейшим русским агрономом и почвоведом, которого Вильямс считал не без основания одним из главных своих учителей.

В долине бурного Чороха Вильямс и Костычев совместно сделали одно очень интересное наблюдение. Вот как впоследствии сам Вильямс вспоминал об этом: «На темно окрашенных почвах, черноземах и торфяных, наблюдается иногда процесс так называемого самоочищения черного пара. Оно выражается в том, что пар после весенней обработки не зеленеет, остается черным. Если прийти на такой пар ранним весенним росистым утром, незадолго до восхода солнца, то внимательный осмотр почвы обнаружит большое количество только что появившихся всходов. Но уже часа через два-три после восхода солнца молодые всходы исчезают. Они под влиянием концентрированных каплями росы лучей солнца обжигаются, становятся прозрачными, падают и быстро засыхают, так как температура самого поверхностного слоя почвы в это время достигает 40–60°. Максимальная температура, которую мне пришлось наблюдать вместе с П. А. Костычевым на черной аллювиальной почве долины Чороха в Закавказье, равнялась 72°.

При такой температуре прорастания сорняков днем не происходит, и растения, появившиеся ночью, быстро погибают вскоре после восхода солнца».

Несомненно, Костычев помог Вильямсу разобраться в сложных условиях субтропической природы, но выбор мест для будущих чайных плантаций Вильямс произвел сам. Он выбрал для этой цели ближайшие окрестности Батуми – знаменитую Чакву, находящуюся на берегу Черного моря, в 20 километрах от города, местечко Салибаури, лежащее совсем вблизи от города к юго-востоку, и Капрешуми, расположенное несколько дальше к востоку. Здесь по плану и под руководством Вильямса и были созданы уже в 1895 году первые у нас в стране промышленные чайные плантации, а также насаждения цитрусовых.

Теперь чаквинские плантации превратились в крупнейший чайный совхоз с двумя фабриками по переработке чая; в Салибаури тоже организованы совхоз и чайная фабрика. И Вильямс имел право с гордостью вспоминать: «Я первый ввел культуру чайного дерева в Закавказье (Чаква, Салибаури, Капрешуми) и цитрусовых там же».