Текст книги "Вильямс"

Автор книги: Игорь Крупеников

Соавторы: Лев Крупеников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

II. ОТЕЦ РАБФАКА

«Скорее насыщайтесь знанием и скорее несите знание в народ, скорее освобождайте место для тех, кто так же, как и вы, жаждет знаний».

В. Р. Вильямс.

Далеко не все деятели науки сразу же стали на сторону большевиков, на сторону советской власти. Были среди них и люди колеблющиеся, были и прямые враги. И Вильямсу пришлось очень скоро в этом убедиться.

Его деятельное участие и в перестройке Петровской академии и во всех начинаниях советской власти в области образования и научной работы встретило резкое осуждение со стороны реакционной части профессоров Петровки.

В Петровской академии всегда было сильно влияние народнических, а затем и эсеровских настроений. Это было характерно и для значительной части студенчества. За годы первой мировой войны состав студентов пополнялся главным образом помещичьими и кулацкими сынками, находившими здесь спасение от фронта. Октябрьскую революцию это студенчество встретило враждебно.

Неудовлетворительный ход занятий в Академии объяснялся отнюдь не одними материальными лишениями и трудностями.

Реакционная часть профессуры и студенчества не желала и слышать ни о какой перестройке учебной жизни, ни о каком приближении учебного плана к практическим нуждам послереволюционного сельского хозяйства.

Трудно было Вильямсу и другим передовым ученым Петровки найти поддержку своим планам.

Надо было начинать с главного – с изменения социального облика студенчества, с пролетаризации высшей школы.

Не помещичьи и кулацкие сынки, а дети рабочих и трудовых крестьян должны заполнить академические аудитории. Эти будущие агрономы, подлинные представители народа, не имели возможности получить при царизме даже среднее образование.

Вильямс на опыте собственной нелегкой жизни знал, чего стоило в прежние времена добиться знаний детям неимущих классов. Сейчас, после революции, творческая инициатива народных масс, охваченных небывалой тягой к знанию, привела к рождению новой формы обучения – с конца 1919 года в стране стали возникать рабочие факультеты – рабфаки, где рабочие и крестьяне упорно овладевали основами наук.

Летом 1920 года коммунистическая ячейка Петровки выдвинула предложение об организации рабфака. Это предложение было встречено в штыки реакционной частью профессуры и студенчества. Но оно сразу же получило горячую поддержку со стороны Вильямса, его друга профессора Н. Я. Демьянова, профессора С. А. Зернова и профессора В. А. Михельсона.

Вильямс с первых же шагов возникновения рабфака стал его главным организатором, душой и нервом нового дела.

Ночи напролет сидел он за разработкой единого учебного плана и всех программ по всем предметам. Он увлекал своей энергией и горячностью и Демьянова и других профессоров. Он не обращал никакого внимания на остроты и злобные пророчества по поводу неизбежного провала большевистской «затеи», смеясь над реакционной болтовней о скорой гибели Петровской академии.

«Особенно тесно сблизила меня с Василием Робертовичем, – вспоминал академик Демьянов, – наша совместная работа по организации рабфака. В нетопленном помещении лаборатории Василия Робертовича, часто при очень плохом освещении провели мы много заседаний по разработке учебных планов и программ рабфака; особенную деятельность и энтузиазм в выработке всего учебного плана проявил Василий Робертович. Вспоминаю большие листы, на которых он изобразил учебный план, согласно которому науки должны были (Преподаваться в их естественной логической и, можно сказать, диалектической последовательности. Выработав учебный план и программу, Василий Робертович, я и В. А. Михельсон сами взяли на себя чтение лекций на рабфаке, к этому ядру примкнули затем некоторые другие профессора и преподаватели».

Осенью 1920 года у подъезда главного здания и в коридорах Петровки появились необычные в этих местах люди. Они были одеты в домотканные поддевки, рабочие пиджаки и главным образом в потертые солдатские шинели. Среди головных уборов преобладали буденовки. Эти люди пришли в большинстве своем с фронтов гражданской войны, где они грудью своей защищали родную страну и рабоче-крестьянскую власть.

Вильямс с особой, отеческой любовью встречал красноармейцев.

Младший сын Вильямса Василий был в это время на фронте. Туда со случайной оказией отец отправил сыну только что вышедшую из печати первую часть своего курса «Общего земледелия» и отчеркнул красным карандашом первые строки своего Предисловия, где он говорил о солнце свободы, о его багряном крае, показавшемся уже на горизонте, где он говорил о неминуемых жертвах, которых потребует защита этой впервые обретенной свободы.

Ее защитникам, пришедшим на новый фронт – фронт овладения знаниями, он старался помочь всем, чем только было можно.

– Кто из Красной Армии, – говорил он, – тому у нас место всегда найдется.

Но не так встречали рабфаковцев реакционно настроенные студенты и профессора. Вот что рассказывал об этой встрече один из рабфаковцев первого приема, ставший впоследствии доцентом кафедры неорганической химии в Тимирязевской академии, Ф. П. Платонов:

«Высадившись из только что остановившегося у фермы «паровичка», я подошел к стоявшему в студенческой форме молодому человеку:

– Где помещается канцелярия рабфака? Молодой человек, прищурившись, пренебрежительно осмотрел меня с ног до головы, усмехнулся и ответил протяжно: «Не знаю».

Вид действительно был у меня непрезентабельный. Только что демобилизовавшись из Красной Армии, я был в красноармейской шинели, на голове кожаная фуражка, на ногах буцы с обмотками защитного цвета.

Другой студент, к которому я обратился с тем же вопросом, после некоторой паузы ответил, что не знает, где помещается канцелярия рабфака, и не желает знать такого учреждения.

В то время состав студенчества Академии был засорен детьми помещиков, торговцев, кулаков; отношение их к советской власти и к нам, рабфаковцам, было самое враждебное. Но чем хуже относилась к нам эта братия, тем с большим энтузиазмом овладевали мы наукой, успешно занимаясь и ведя борьбу за свое академическое равноправие».

Враждебное отношение к рабфаку выражалось не в одних только разговорах. Реакционные силы повели в Академии систематическую борьбу против рабфака, не без основания чувствуя в нем угрозу своему господствующему положению. Рабфаковцев старались притеснить во всем: их лишали даже тех скудных пайков, которые существовали в то время, им не давали голоса в общестуденческих организациях, их не пускали в студенческое общежитие, и в первую зиму рабфаковцы жили в полуразрушенных, заброшенных дачах, размещавшихся на территории Академии. Рабфаковцам даже не предоставляли помещения для занятий, и нередко, воспользовавшись мало-мальски приличной погодой, они проводили занятия в академическом парке, перед главным зданием.

Вильямс не только нашел возможность читать свои лекции рабфаковцам в своей аудитории, но и отдавал ее в их полное распоряжение во все то время, когда там не шли лекции; он открыл для рабфаковцев и двери своих лабораторий.

И Вильямс, и Демьянов, и другие профессора, сделавшиеся преподавателями рабфака, встретились с такой благодарной, жаждущей знаний аудиторией, какой им еще никогда не приходилось видеть. И это давало профессорам необходимые силы для успешного проведения занятий в обстановке продолжающихся нападок на рабфак и на передовых ученых, «продавшихся большевикам».

Общение с новой, рабоче-крестьянской аудиторией, где было значительное число коммунистов, многому научило Вильямса. Он ясно осознал ту сложную классовую борьбу, которая происходила во всех областях хозяйственной, научной, политической жизни страны. Борьба против рабфака была одним из звеньев этой общей борьбы. Он увидел, что научные основы земледелия, разрабатывавшиеся им, встречают одобрение или, наоборот, порицание не только из-за их специальных, чисто научных предпосылок. Нет, и тут борьба развертывается между сторонниками революционной перестройки сельского хозяйства и недобитыми приверженцами отживших помещичье-кулацких порядков.

Он понял, что борьба за передовую агрономию не может ограничиваться узкими рамками научных организаций, тесной базой Петровской академии. Нет, эта борьба должна быть вынесена в самую гущу жизни.

Вильямс увидел, что кончилась та гнетущая оторванность научной деятельности от нужд народа, которую так болезненно ощущал ученый в условиях буржуазно-помещичьей России.

Теперь не он один и не десяток-другой таких же, как он, передовых ученых-одиночек живет этими проблемами, бьется над их решением. Этим занята теперь вся партия большевиков во главе с Лениным и Сталиным.

Открытие рабфака совпало со значительным событием – в те же декабрьские дни 1920 года на VIII Всероссийском съезде Советов Ленин выступил с речью о плане электрификации России.

ГОЭЛРО – Государственная комиссия по электрификации России – составила по указаниям Ленина и Сталина план перестройки народного хозяйства, включая и земледелие, на новой технической основе, с широким развитием машинизации и электрификации.

Иосиф Виссарионович Сталин, ознакомившись с этим планом, писал о нем Владимиру Ильичу: «Мастерский набросок действительно единогои действительно государственногохозяйственного плана без кавычек. Единственная в наше время марксистская попытка подведения под советскую надстройку хозяйственно-отсталой России действительно реальной и единственно возможной при нынешних условиях технически-производственной базы» [23]23
  И. В. Сталин.Сочинения, т. 5, стр. 50.


[Закрыть].

План ГОЭЛРО увлек и покорил Вильямса своими захватывающими перспективами. Вот где единственно реальный путь перестройки всего хозяйства, а значит, и земледелия страны на передовой научной основе. Мог ли Вильямс остаться в стороне от этого великого дела? Конечно, нет. По предложению Г. M. Кржижановского, Вильямс включается в работу ГОЭЛРО, а с начала 1921 года, с момента образования Госплана, становится его активным сотрудником, членом сельскохозяйственной секции.

Так началась для ученого школа государственного опыта.

Вопросы сельского хозяйства привлекали в это время пристальное внимание Госплана особенно в связи с тяжелой засухой и недородом, постигшими в 1921 году целый ряд засушливых областей республики.

Вильямсу была поручена разработка мер повышения плодородия земли и обеспечения устойчивых урожаев. Летом 1921 года он выступил в Госплане со специальным докладом, где были изложены основные положения новой системы земледелия, названной Вильямсом травопольной системой.

«О необходимости проведения всех возможных мер к побуждению сельскохозяйственного промысла к переходу от господствующей паровой системы земледелия к травопольной», – так назывался этот доклад, знаменовавший начало коренной ломки отживших основ земледелия.

Вильямс подчеркивал, что единственный путь к повышению почвенного плодородия – это воссоздание мелкокомковатой структуры почвы. Только многолетние травы способны выполнить эту работу, только травопольные севообороты явятся надежным средством повышения производительности почвы.

Вильямс не ограничился теоретическим обоснованием преимуществ травопольной системы. Он предлагал уже и первые организационные меры для перехода на новый путь развития сельского хозяйства.

По мнению Вильямса, Госплану и Наркомзему следовало на первых порах:

«Принять все зависящие меры к ознакомлению населения с выгодами перехода к травопольной системе. Повлиять на введение в план работ всей сети опытных учреждений планомерных опытов правильного введения травопольной системы.

Разработать в срочном порядке меры к поднятию производства семян многолетних кормовых трав.

Организовать как в центре, так и на местах курсы инструкторов по правильному введению травопольной системы».

Это первое обоснование травопольной системы и изложение мер, направленных к ее осуществлению, не нашли, да и не могли найти в то время широкого признания деятелей науки и агрономов. Они возражали против предложений Вильямса, считая, что России дай бог дойти до повсеместного применения паровой системы, проверенной на опыте Западной Европы. Противники Вильямса считали, что крестьяне не захотят и не смогут перейти на травопольную систему. Они, эти противники, не видели и не хотели видеть будущего развития сельского хозяйства Советской России в сторону социализма.

А Вильямс уже тогда мечтал о новых формах сельского хозяйства, намечавшихся большевистской партией. Уже тогда прозвучали ленинские слова: «Если мы будем сидеть по-старому в мелких хозяйствах, хотя и вольными гражданами на вольной земле, нам все равно грозит неминуемая гибель» [24]24
  В. И. Ленин, Сочинения, изд… 4, т. 24, стр. 465.


[Закрыть].

Но пока что, несмотря на рождение совхозов и первых коммун, крестьяне, в своем подавляющем большинстве, сидели по-старому в мелких хозяйствах. Предложение Вильямса о переходе на травопольную систему было поэтому тогда неосуществимо. Само обоснование травопольной системы носило еще слишком общий, схематический характер. Оно нуждалось в детальной разработке, применительно к различным природным областям, ему нехватало проверки практикой. Не было и той армии убежденных сторонников и пропагандистов, которая могла бы повести борьбу за постепенное внедрение новой системы земледелия в жизнь.

Работа, которую предпринял ученый по заданию Госплана, была еще только самым первым, начальным шагом на долгом пути. Но эта работа, при всех предвидящихся трудностях, должна иметь такое решающее значение для всей жизни народа, что и мысли не могло появиться об отступлении.

Наоборот, надо начинать наступление, надо прежде всего убеждать широкие слои крестьянства и агрономов в преимуществах травопольной системы.

В конце 1921 года Вильямс выступает с первой научно-пропагандистской статьей, опубликованной в сборнике «О земле».

Он говорит о важнейшей, ничем не заменимой роли сельскохозяйственного производства – о создании органического вещества, необходимого для существования человечества. Но что представляет собой это производство? «Непрерывную цепь тяжелых трудовых операций, занимающих в течение веков десятки миллионов людей во всякое время года на поверхности суши земного шара, принято называть сельскохозяйственным производством. Его законы диктуются только солнцем, и они должны быть исполнены, под угрозой смерти, ибо продукты этого производства незаменимы, не могут быть получены иным процессом и безусловно и безотносительно необходимы для всего человечества без исключения, составляя не только причину его благоденствия и процветания, но и главную основу самого его существования».

В этой важнейшей для жизни народа области производства сохраняются самые отсталые и самые дикие приемы труда, превращающие тружеников сельского хозяйства в рабов природы. Освобождение, принесенное народу Октябрем, является надежной основой для полного раскрепощения и рабочих и крестьян. Но для тружеников деревни это раскрепощение только еще начинается.

«Если социалистическому государственному устройству, – писал Вильямс, – и удается в значительной мере раскрепостить армию труда в области фабрично-заводской промышленности, то еще впереди у него лежит огромная по своему объему и трудности задача раскрепощения еще большего числа миллионов армии труда в области сельского хозяйства».

Вильямс раскрывал в своей статье то сложное взаимодействие растения и среды, которое необходимо для создания органических веществ, и показывал всю важность воссоздания прочной почвенной структуры для возрождения и поднятия плодородия почвы.

Он призывал крестьян и агрономов к борьбе за новую систему земледелия, предсказывая, что «поБальные стихийные неурожаи й все ужасы голода отойдут в область преданий».

В этой статье, написанной через полгода после доклада Госплану, Вильямс дал уже более подробное и цельное изложение основных звеньев травопольной системы, связывая воедино и травопольные севообороты, и борьбу с засолением почв, и культурную вспашку плугом с предплужником. Это было характерной чертой ученого. Он ни на один день не прекращал совершенствовать и всесторонне разрабатывать все элементы травопольной системы земледелия вплоть до последнего дня своей жизни.

Устная и печатная пропаганда являлась для Вильямса лишь одной частью борьбы за признание его идей. Главной задачей попрежнему оставалась подготовка знающих и убежденных сторонников новой агрономии, таких сторонников, которые готовы были отдать все свои силы революционной перестройке деревни.

Их, этих сторонников, почти не было. Да и вообще специалистов сельского хозяйства было в стране ничтожно мало, надо было всемерно увеличивать их выпуск.

Рабфак и являлся первой мерой, направленной к решению этой задачи.

Вильямс не прекращал своей напряженной деятельности по укреплению рабфака. Самоотверженная учеба рабфаковцев, деятельная поддержка рабфака со стороны Вильямса, Демьянова и ряда других передовых ученых принесли свои плоды.

Рабфак в упорной борьбе не только выжил, но и прочно закрепил свои позиции. Сломив сопротивление реакционной части профессуры и студенчества, коммунистическая ячейка Академии добилась полного признания рабфака как равноправного факультета Академии. Это была первая победа на пути к пролетаризации Петровки. Рабфаковцы, в знак благодарности ученому, оказывавшему им с первого дня самую деятельную и сердечную поддержку, прозвали Вильямса «отцом рабфака».

Вспоминая о борьбе за создание и укрепление рабфака, Вильямс писал академику Демьянову:

«В начале победного революционного строя мы в голоде, холоде, нищете, под угрозой интервенции продолжали борьбу с остатками контрреволюционных элементов, – мы с Вами боролись за Рабфак».

Но одной борьбы за рабфак было недостаточно. Надо было развертывать борьбу за полную перестройку всей Петровской академии, за подготовку новых агрономов, вооруженных передовой наукой, преданных советской власти.

III. «КРАСНЫЙ РЕКТОР»

«Пусть ломятся стены аудиторий».

В. Р. Вильямс.

31 января 1922 года Вильямс стал ректором Петровской академии.

Он и до этого принимал деятельное участие в ее жизни, помогал в эти трудные годы бороться с холодом и голодом, добивался через Моссовет и другие организации выделения топлива, продовольствия, транспортных средств и общежитий.

Вильямс принимал участие и в перестройке учебного плана Академии и всех устарелых порядков. Но результаты этой перестройки сказывались очень медленно из-за того сопротивления, которое проявлялось эсеровски настроенной частью студентов и профессоров при любой попытке перестроить жизнь Петровки.

Академия руководилась бездеятельной и неавторитетной тройкой, лишенной единства. Это вело к отсутствию твердой, целеустремленной линии в учебно-воспитательной и научной работе. Отделения и кафедры работали разобщенно, без согласования, вели между собою борьбу по всяким пустякам.

Нужно было все это сломать и изменить. И Вильямс, избранный ректором в соответствии с только что утвержденным Совнаркомом положением о высших учебных заведениях, смело и решительно берется за это нелегкое дело. Он опирается прежде всего на своих молодых друзей-коммунистов, которых среди студентов Петровки становилось все больше и больше. В первый год ректорства Вильямса их число возросло более чем втрое. В коммунистической ячейке состояло к концу 1922 года 424 студента – члена партии.

Все сложные вопросы и академической, и хозяйственной, и общественной жизни новый ректор решал в тесном контакте с этой растущей силой. Заветные мысли ученого о воспитании настоящих агрономов смогли, наконец, найти свое осуществление. Он с радостью видел бурный расцвет агрономического образования, бурный, не сравнимый ни с каким периодом прошлого рост числа студентов Петровки. Когда он сам поступал в Академию, в ней было всего немногим более 200 студентов. А сейчас, несмотря на все перенесенные трудности, после войны и интервенции, в Петровке обучалось около двух тысяч студентов. Вильямс за один год довел это число до трех с половиной тысяч. Одно это уже было огромным шагом вперед, а самым главным было постепенное изменение облика студенческой массы, – создание рабфака положило этому начало, а теперь, в период своего ректорства, Вильямс с помощью коммунистов Академии закреплял первые успехи – в числе студентов начинали преобладать крестьяне, рабочие и их дети. Ректор считал это самым важным для всего будущего развития сельского хозяйства страны. Он писал об этом в первый год своего ректорства:

«До очевидности ясной представляется исходная точка пути колоссальной реформы. Нужно подготовить кадры пропагандистов-реформаторов, вышедших из самой толщи земледельческого населения, работников, не боящихся той среды, в которой им придется работать, умеющих говорить с нею на одном языке, связанных с этой средой общностью жизненных интересов, болеющих одною с нею думой, ибо эта дума – дума каждого отдельного земледельца – есть и национальная дума всей Республики. Широко должна открыть свои двери высшая агрономическая школа крестьянину-земледельцу. Ее высшая обязанность – помочь ему осуществить свой гражданский долг перед родиной, долг, который никто, кроме него, исполнить не может.

Мало школ у нас, и тем серьезнее их задача. Пусть ломятся стены аудиторий, пусть будут очереди у дверей лабораторий, тем серьезнее ответственность тех, кто уже проник за эти двери.

Дайте возможность пройти через стены школы возможно большему числу агрономов, ибо в старых школах и «стены учат»…

Петровцы! Перед вами огромная по своему народнохозяйственному и национальному значению задача.

Будьте готовы».

Так писал Вильямс в своей статье «Почему стало тесно в Петровке?». Она была опубликована в первом номере студенческого журнала «Новая Петровка», вышедшем в ноябре 1922 года – в дни празднования пятой годовщины Октября.

В эти дни Владимир Ильич Ленин, выступая на пленуме Моссовета, сказал пророческие слова о том, что «из России нэповской будет Россия социалистическая» [25]25
  В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, Т. 33, стр 405.


[Закрыть].

Для этой будущей социалистической России потребуются тысячи и тысячи агрономов, способных принять деятельное участие в осуществлении одной из самых трудных задач революции – социалистической переделке сельского хозяйства.

Вильямс, руководя перестройкой Петровки, исходил из новых задач и новых требований.

Он говорил:

«Советской Республике… предстоит огромная работа по перестройке всего хозяйства народов на основе новых принципов, о которых еще десять лет назад едва смели мечтать.

И вот советскому агроному предстоит переорганизовать все отрасли сельскохозяйственного производства на ходу – перевести стрелку под колесами быстро мчащегося поезда. Это невозможно? Нет ничего невозможного в Советской Республике, было бы проникновенное желание, убежденное хотение. Отсюда первое свойство современного агронома. Он должен уметь хотеть. Железная воля, ясное сознание цели, твердая ориентировка в направлении советской политики, в создании которой он должен – обязан принимать участие, и чувство строжайшей дисциплины.

Второе – он должен быть организатором, какою бы отраслью он ни ведал».

Общественный деятель, проводник советской политики и организатор – вот каким должен быть советский агроном, вот чего добивается ректор Петровки, перестраивая на новых началах ее работу. Ему помогают коммунисты. В Петровке создается так называемая Академическая секция – студенческая организация, возглавлявшаяся коммунистами и руководившая всей научно-общественной жизнью студенчества. Вильямс был ее деятельным, хотя и «неофициальным» участником, он поддерживал все начинания Академической секции, направленные прежде всего на изменение учебных планов и программ.

Секция, установив, что две трети студентов не были знакомы с сельским хозяйством, требовала введения обязательной производственной практики, установления экзаменов по политграмоте для всех студентов и настаивала на участии представителей студентов в обсуждении новых программ.

Новые программы и новый учебный план для всех факультетов были разработаны Вильямсом и получили горячее одобрение Академической секции и всего передового студенчества. Этот план впервые устанавливал тесную связь теории и практики, научные дисциплины должны были излагаться, исходя из насущных потребностей сельскохозяйственного производства.

Но одних лекций и практических занятий было бы недостаточно для подготовки новых специалистов.

Вильямс призывает своих молодых товарищей не ограничиваться этим – по его почину в Академии создаются многочисленные студенческие кружки и прежде всего кружок по изучению марксизма. Появляется студенческий журнал «Новая Петровка». Это было тоже детище Вильямса. Один из студентов – член редколлегии – вспоминал впоследствии, как они собирались на квартире Вильямса и обсуждали планы будущих номеров. Их, молодых студентов, поражала исключительная тщательность и трудолюбие, с какими ученый занимался журналом. Он читал все поступающие статьи, старательно правил их, а нередко и переделывал, работая над hi ли по ночам. Он и на этой работе учил студентов самоотверженному, целеустремленному труду. Он требовал, чтобы статьи были самым тщательным образом отредактированы, чтобы каждое слово было точным, метким, незаменимым.

***

Занимаясь перестройкой учебного плана и всей общественной жизни Академии, новый ректор уделял много сил и внимания улучшению условий жизни студентов и сотрудников Академии. Летом 1922 года ему удалось добиться постройки трамвайной линии, соединившей Академию с городом. 30 июня знаменитый петровский паровичок совершил свой последний рейс, и ему были устроены торжественные «проводы». Он сослужил, хотя и с грехом пополам, свою службу и уступил место трамваю № 12. Много трудов стоило размещение все возраставшего числа студентов. Депутат Моссовета от Петровской академии, Вильямс добился предоставления студентам жилых корпусов бывшего Скорбященского монастыря и приступил к строительству новых общежитий на территории Петровки.

Все эти постепенные улучшения достигались совместными усилиями передовых профессоров и студентов, руководимых Вильямсом. Студенты высоко ценили заботу и внимание ректора, который делал все возможное, чтобы улучшить их положение, и совершенно не думал при этом о себе. Бывая постоянно на квартире у Вильямса, студенты являлись свидетелями той исключительной скромности и неприхотливости, которые характеризовали весь уклад жизни их ректора.

Он продолжал жить все в том же деревянном домике, становившемся месяц от месяца все более ветхим. Вильямс отказывался от какого бы то ни было ремонта: и так простоит. В квартире были расшатанные половицы и не слишком надежные перегородки, поэтому шкафы и буфет расставлялись лишь в наиболее «надежных» углах. Вильямс категорически запрещал своим сотрудникам обращаться в какие бы то ни было снабжающие инстанции с просьбой выдать для маститого ученого одежду или обувь. Он ходил все в той же любимой вязаной куртке, а когда у нее от усиленных занятий ее обладателя поистерлись рукава, он отрезал их и заявил, что безрукавка нравится ему еще больше.

Он отказывался от дополнительных пайков, а то, что ему полагалось, уступал Марии Александровне и дочери Вере. Ему часто приходилось исполнять обязанности сиделки: здоровье жены, многие годы прикованной к постели, ухудшалось с каждым днем. И в это же время тяжело заболела дочь. Но ученый никогда никому не жаловался на нелегкие обстоятельства своей жизни. Многие студенты и не догадывались, в каких условиях живет их ректор. Он был неизменно приветлив с ними, он их подбадривал в трудные минуты, умел найти дружеские и вместе с тем шутливые слова, не показывая и виду, что ему самому приходится куда труднее, чем его молодым друзьям.

В 1923 году Мария Александровна скончалась. Не только друзья и знакомые, но и все студенчество Академии выражало Вильямсу свое горячее сочувствие, и он убедился при этом сильнее, чем когда-либо прежде, в той любви и уважении, которые питали к нему студенты Академии. Их сердечное отношение очень помогло ученому в эти трудные для него дни.

***

Совместная работа Вильямса со студенческими организациями создавала в Академии все более благоприятную обстановку для занятий.

Контакт с новым, пролетарским студенчеством, общая работа в предметных комиссиях, в научных кружках и в общественных организациях привели к перелому в настроениях многих колеблющихся профессоров, в первый период революции видевших в ней одну разрушительную силу. Один из друзей Вильямса, И. А. Каблуков, искренне и горячо сказал об этом в июле 1923 года студентам-выпускникам на торжественном вечере в Академии: «В России совершился великий переворот, какого до сих пор не знала история. В этом перевороте погибло многое, что мне было дорого. И вполне естественно, если у человека моего возраста – старым людям свойственен пессимизм – могло составиться мнение, что Россия погибает и не выйдет из той разрухи, которую приходилось переживать. Но до сих пор я не сделался пессимистом и свой оптимизм сохранил благодаря тем впечатлениям, какие я выносил из своей аудитории. Когда я видел молодую Россию и молодых людей, стремящихся к знанию и работающих, несмотря на тяжелые материальные условия, не за страх, а за совесть, у меня росла уверенность, что молодая Россия выйдет из разрухи и создаст себе светлое будущее».

Петровская академия успешно перестраивалась. Она переставала быть прежней Петровкой, из нее изживался эсеровский дух, она освобождалась от реакционных профессоров, она превращалась в передовую советскую высшую школу. Это было превращением Петровки в Тимирязевку – 10 декабря 1923 года Петровской академии решением Совнаркома было присвоено имя великого русского ученого-демократа, учителя и наставника Вильямса, Климента Аркадьевича Тимирязева.

Первые успехи, которых добился Вильямс по перестройке Тимирязевской академии, нашли признание на XIII съезде партии. На заседании секции по работе среди молодежи XIII съезда РКП (б) было сказано:

«То, что Тимирязевская академия отстала, в значительной степени объясняется тем, что старый Наркомаем противился всякой серьезной чистке профессуры. Только в последнее время мы произвели чистку и отстранили от преподавания Железнова, который насаждал крестьянскую идеологию, Чаянова, который там был царем и богом, и т. д. А самое ценное то, что во главе этой академии стоит самый наш советский ректор, который вообще есть в СССР, – профессор Вильямс, который хотя и не коммунист, но вполне наш, говорящий на нашем языке, нашими словами, искренне преданный нам».

Вильямса знали в это время уже не только ученые круги, он был известен и работникам Госплана, и агрономам, и московским коммунистам, и профсоюзным работникам, и учителям.