Текст книги "Пикник на Аппалачской тропе"

Автор книги: Игорь Зотиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Тюльпанное дерево

Ночное пение соловья и разные значения слова «найтингейл». Рассказ о том, почему прогорела фабрика картонных изделий. В моей одинокой квартире появляется соседка из Ниццы. Откуда взялось слово ясли? Находка в ледяном керне. Земляничное дерево. Писатели о своей работе. Фирма «Кока-кола» переходит на новый рецепт. Праздник кушанья – чили в Ламонте. Шпиономания. Дик Камерун становится безработным. Рамадан приходит и в наш дом…

Пять утра. Лег спать в половине первого, но проснулся от пения соловья у самого окна. Так по-русски поет найтингейл. («Найтингейл» – соловей. По-английски «найт» – ночь, а «гейл» – резкий порыв ветра или внезапный взрыв смеха.) Стал на цыпочки, зажег свет. Соловей не улетел, а я стал рыться в словаре, чтобы проверить это слово – «найтингейл». Меня всегда интересовало оно, особенно после того как в прошлый раз в Буффало на огромной бронзовой пряжке поясного ремня джинсов одной из секретарш нашего департамента геологии я увидел изображение такого знакомого мне самолета «Геркулес С-130», на котором я вез своих раненых полярников, а под ним какое-то довольно длинное слово – «найтингейл». Я заинтересовался, какое отношение имеет соловей к самолету.

«Очень прямое, – объяснила она мне. – Это не просто самолет, а санитарный самолет со знаком Красного Креста».

Оказывается, это слово имеет два значения. Первое: «ночной певец» – маленькая европейская птичка, хорошо поющая по ночам в брачный период. Второе значение этого слова связано с именем Флоренс Найтингейл (1829–1910) – знаменитой медицинской сестры, служившей в английской армии. Она была основательницей английской службы сестер милосердия. Вот почему самолет был так назван. А жаль! Как хорошо было бы, если бы кто-то с самого начала назвал его просто – «соловей». Кстати, надо бы узнать, почему по-русски эту славную птичку зовут «соловей». Так я здесь продолжаю учить английский.

Стало светать, и мой соловей улетел.

После работы заехал Николай Иванович, покатал немного по окрестностям, показал фабрику картонных коробок, на которой он проработал 25 лет как чернорабочий. Именно так он себя всегда называет с гордостью: «Я свободолюбивый человек и люблю говорить, что думаю. А это в любой стране, даже в Америке, можно делать или если у тебя есть хотя бы полмиллиона, или если ты на самом дне служебной карьеры. Только чернорабочий может везде говорить обо всем что хочет. Потому что людям нужны его руки и спина, а наказать его, понизить в должности невозможно… Кстати, сейчас моя фабрика закрылась, – печально сказал он, – она прогорела, и все местные жители лишились работы. Хоть и жаль, а сами они виноваты».

– Почему сами?

– А потому, что в Америке никто не хочет хорошо работать. Рабочие в большинстве малограмотны, а система – «принят на работу первым – будешь уволен последним» – заставляет многих держаться за свою должность, не стремясь к усовершенствованию. Научился поворачивать гаечный ключ – и забыл, как бить молотком. Короче, фабрика делала коробки для макарон, вермишели… Но эти коробки слишком дешевы, чтобы делать их в штате Нью-Йорк, где зарплата сравнительно велика. Их надо делать где-нибудь в Луизиане, а здесь нужно было бы заняться ну хотя бы производством коробочек для лекарств. За них фабрика получала бы много больше. Но оказалось, что никто на фабрике уже не может так организовать себя, чтобы не делать ошибок. Но если ты иногда наклеишь на коробку для вермишели этикетку лапши – это не очень страшно, а если наклеишь на коробку для снотворного этикетку для детских пилюлек от кашля – это уже преступление. Поэтому фабрика прогорела, а рабочие не смогли устроиться в другие места. Ведь если они даже наклейки не могут наклеивать без ошибок – куда им чинить машины или холодильники. Хотя человек, который здесь умеет чинить машины, зарабатывает очень много.

Вообще Николай Иванович считает, что эмигранты Америки последних ста лет – это уже бездельники или никчемные люди, которые не смогли устроиться даже у себя дома. Себя же он считает не эмигрантом, а жертвой второй мировой войны.

После покупки продуктов заехали на бензоколонку к его сыну. Ему тридцать лет, но он нигде не учится, ничего не умеет. Просто заправляет машины, получает свои пять долларов в час и доволен.

– Трудно здесь воспитывать детей, – вздыхает Николай Иванович.

Вчера вечером, когда он привез меня домой, оказалось, что у меня на этаже появился еще один жилец – француженка, геолог, изучающая морское дно. Она живет в Ницце и изучает жизнь маленьких животных – типа наутилусов. Оказывается, их скелетики в отложениях морского дна могут нам сказать о многом. Мне было интересно узнать, что на французских судах плавает много молодых женщин – ученых и инженеров. Сейчас эту моду пытаются привить у себя и американцы. В обсерватории, например, много молодых женщин готовятся посвятить себя изучению морей и океанов.

Зовут ее Сюзанна. Она замужем, у нее сын, которому недавно исполнился год. Когда ему было три месяца, она отдала его в ясли, а сама пошла работать. И сейчас он в яслях, а вечерами его берет ее муж, которому помогает его сестра. Когда я рассказал, что мой внук Олежка живет у нас, с бабушками, посещая то ту, то другую, Сюзанна очень удивилась.

День прошел очень напряженно и полезно. Много сделал по сбору материалов для будущей научной книги. После обеда директору обсерватории звонил Волт Сулливан из «Нью-Йорк Таймс», интересовался моими находками чешуек в толще ледника Росса. Эти чешуйки интересуют многих. Пытаемся выяснить, действительно ли то, что мы видим в микроскоп, является икрой, и как она и микроскопические водоросли попали в район скважины. А биологи уже думают, не поискать ли в этих чешуйках микробов… И все завертелось за какие-то несколько дней. Оказывается, что все нужные специалисты работают рядом.

Сейчас 9.30 вечера. Я лежу, слушаю музыку по радио. Домой пришел в семь. Соседка уже была дома. Вдвоем приготовили перекусить: она – омлет, я – салат, поделили друг с другом и «разошлись по каютам». Сейчас посмотрю немного ТВ и спать. Приму снотворное, а то что-то утром встаю слишком рано. Будит соловей. Сюзанна тоже жалуется, что какая-то птица разбудила ее. Она никогда не слышала соловья, поэтому для нее его пение ничего не значит, как и само слово. А вот русское слово «ясли» – для меня зазвучало как-то по-другому. Это слово она произнесла по-французски и стала объяснять, что оно по-французски имеет и второй смысл – обозначает заполненный сеном угол хлева для скота.

– Это идет от рождения Христа, ведь он родился и лежал первое время в хлеву с животными.

И вдруг я понял, что и наши ясли – это еще и приспособление для сена в хлеву. Значит, «ясли» идут от легенды о Христе!

Моя еда за прошедший месяц начала меняться. Бели раньше я «напирал» на жареные куриные ножки, печенку, жареную картошку, то сейчас предпочитаю салаты из помидоров, лука и зелени, отварные початки кукурузы, яблоки.

Огромное внимание американцы уделяют информации: быстро обмениваются посланиями, письмами. Стен по утрам до обеда пишет письма, потом сам относит их, чтобы сэкономить время на отправку.

В доме нашем стало еще веселее, на конференцию приехали два англичанина, и теперь на кухне нас уже четверо. Вчера, когда шел по дорожке между зданиями обсерватории, увидел, что на земле валяются несколько больших зелено-красных цветков. Поднял один. Тяжелый. Каждый лепесток – толстый, мясистый и покрыт как бы ворсом, но похож на… цветок тюльпана.

Навстречу шел немолодой мужчина, я спросил его, откуда взялись эти цветы на дорожке?

– Как откуда, – удивился американец, – это цветок «тулип-три». – И он показал на ближнее дерево, действительно, его цветы очень похожи на тюльпаны…

Почему-то название его напоминает мне дерево из сказки, типа земляничного или пряничного дерева.

Узнал из книги «Писатели о своей работе», что почти все знаменитые писатели в Америке работают в основном утром. И почти все они считают важным то, о чем пишут, а не то, как пишут. Многие из них считают, что работа поэта, писателя очень похожа на работу ученого. Во всяком случае, ученый и писатель ближе друг к другу, чем ученый и художник. Большинство не принадлежат к группировкам. Они одиночки.

Местные заботы последнего времени здесь такие: фирма «Кока-кола» после ста с лишним лет выпуска продукции по одной и той же неизменной формуле вдруг изменила ее, сделала дринк более сладким, и все ждут, что теперь будет. Представители фирмы говорят, что это – знак того, что фирма «Кока-кола» сильна, что она хочет расширить рынок, занимаемый сейчас «Пепси-колой». Представители «Пепси» говорят, что этот шаг показывает неустойчивость «Кока-колы» и победу «Пепси».

Еще говорят газеты о засухе. Из-за отсутствия дождей нет воды в водохранилищах штатов Нью-Йорк и Нью-Джози – так звучит здесь штат Нью-Джерси. Вода достигла предельных нижних отметок, и газеты говорят, что объявлено чрезвычайное положение с водой, то есть ограничение потребления воды. Но у нас, в обсерватории, засуха не ощущается. Вокруг зеленеют полукусты-полудеревья с жесткими листьями и огромными бутонами. На днях эти бутоны распустились и превратились в большие красно-фиолетовые цветы, целые соцветия огромных цветов.

На днях в обсерватории праздновался «День чили». «Чили» в этом контексте – не страна, а кушанье – очень острая, густая мексиканская похлебка, скорее даже каша из мясного фарша с бобами, кукурузой и разными другими острыми снадобьями и приправами.

Когда мы шли со Стеном к себе в офисы, несколько человек позвали нас в свои комнаты, и в каждой из них на лабораторных плитках булькало и благоухало красное густое месиво – «чили». Все предлагали попробовать. Дело в том, что «чили» должно быть как можно острее, но в то же время еще и вкусным блюдом.

Уже две недели, как на всех дверях висит объявление: «Внимание!!! Третье в Ламонте и сорок седьмое в университете годовое соревнование поваров „чили“ состоится в пятницу 24 мая в 5.00 вечера. Да, друзья, наконец-то наступил этот день! Приносите то особое „чили“, что у вас сделано, и примите участие в борьбе. В прошлом году 9 блюд получили высшие награды, и 70 судей решали этот вопрос. Не забудьте вовремя начать подготовку. Это соревнование, где все имеют равные возможности, даже младший из студентов может победить. Если вы не умеете делать „чили“ – приносите салат или десерт. Пиво будет бесплатным, за счет университета. Но каждый может захватить с собой то, которое он очень любит. Бокалы и тарелки предоставляются». Под объявлением – подпись: «Общество охраны „чили“ в Ламонте». А еще ниже, уже от руки, написано: «Соревнование и гулянье по этому поводу состоится на лужайке», то есть за домом, где я живу.

Конечно, я тоже думал принять участие в борьбе, но не знал, с чем прийти. И только вчера этот вопрос наконец был решен. Конечно же надо принести арбуз. Большие половинки и четвертушки арбузов продаются все время в супермаркетах, и говорят, холодный арбуз – лучшая закуска к сверхострому «чили». Идея о том, что я принесу арбуз, принята «на ура» в отделе, и сейчас я со Стеном поеду за ним в городок.

Праздник «чили» кончился в 8 часов вечера. Было около десяти разных больших котлов с варевом (на каждом – бумажка с номером). Оказалось, что вкус у всех «чили» различный. Больше того, оказалось, что у разных людей это – совершенно разные блюда.

Я выбрал котел, где пахло копченым беконом, почему-то этот вкус ассоциировался у меня с Техасом. И когда это блюдо тайным голосованием получило первый приз – я был очень горд. Потом, лежа под деревом, на лужайке среди резвящейся детворы, разговорился с обладателем приза – высоким бородатым мужиком в джинсах и ковбойских стоптанных сапогах. Он сказал, что действительно это рецепт его бабушки из Техаса. Оказалось, что на изготовление настоящего «чили» требуется несколько дней.

– В первый день мясо, фасоль и овощи варятся несколько часов. Потом я даю кастрюльке остыть за ночь, утром ставлю ее в холодильник, а когда прихожу с работы – варю снова часа три, а потом опять оставляю на ночь. С середины следующего дня медленно, чтобы не подгорела, подогреваю кастрюлю. И блюдо готово! Его надо есть сразу. Если бы вечеринку перенесли на завтра – содержимое превратилось бы в кашу.

Кроме «чили» было еще пиво и кукурузный хлеб, с которым знатоки советовали есть «чили», и конечно же мой арбуз.

Но когда мой собеседник узнал, что я из СССР, его как будто передернуло. Американцы – вежливые люди, и мы продолжали разговаривать, но дух товарищества покинул нас. И неудивительно, ведь каждый день газеты пишут о том, как в разных местах США и мира ловят именно советских шпионов. Сейчас газеты заняты описанием суда над сыном и отцом, служившими радистами на атомных подводных лодках. Также всех занимает процесс над эмигранткой из СССР, некой Огородниковой, которая часто ездила в СССР, так как занималась распространением советских фильмов в Калифорнии. Ее обвиняют в том, что она вербовала офицеров ФБР, с которыми спала, на службу советской разведке. (Разница между ФБР и ЦРУ заключается в том, что ЦРУ занимается в основном деятельностью за границей и разведкой, а ФБР – борьбой с преступностью на государственном уровне и шпионажем в США).

В очередное воскресенье мы с Сюзанной поехали в Нью-Йорк за покупками. Я взял этюдник. Хочу нарисовать кусочек Нью-Йорка. Приехали в город и отправились сначала к двум высочайшим башням Мирового торгового центра. У входа – огромная скульптура на болтах, что-то вроде пропеллера. За три доллара лифт поднял на 107-й этаж этого сооружения. Вид сверху удивительный! На крышах многих небоскребов, которые далеко внизу, – маленькие садики. В стороне и много ниже пролетел самолет. Далеко на востоке видны входящие в бухту суда. Но рисовать не хотелось. Душа осталась равнодушной.

На другой день погода изменилась, пошел непрерывный дождь. Мы все радуемся, конец засухи! Вода опять наполнит резервуары. Так здесь называются водохранилища.

Наша квартира становится настоящим интернациональным клубом. Когда вчера я приехал из Нью-Йорка с покупками, Сюзанна встретила обеспокоенно:

– Пришел какой-то человек с продуктами, не поздоровался, открыл холодильник и, перепутав мои и ваши запасы, положил свои продукты, заполнив все места.

Я разозлился, переложил все, как было, и сел на кухне работать. Вдруг входит часов в 11 вечера курчавый человек. Я сказал ему, что недоволен тем, что он сделал. Он на очень плохом английском стал извиняться. Оказывается, он решил, что все, что лежало в холодильнике, принадлежит лишь Сюзанне. Мы познакомились. Он – сейсмолог – геолог из Каира, египтянин, приехал сюда изучать сейсмологию. Звать его – Рафат.

На другой день вечером новый сосед стал готовить египетское блюдо.

Он нарезал колечками штук пять-шесть луковиц и положил их на сковородку, в которой перед тем растопил граммов сто масла. На толстый слой лука положил куски говядины с костями и засыпал все это доверху резаной очищенной картошкой, а потом уже сверху, как бы горкой, наложил нарезанные помидоры с зеленым стручковым перцем. Потом он оторвал кусок плотной коричневой бумаги, чуть подогрел ее над огнем и намазал сливочным маслом. Плотно, как крышкой, накрыл ею все сверху. Потом все это поставил в духовку. После этого он растопил сто граммов масла в кастрюльке и высыпал туда примерно килограмм риса. Минут десять он помешивал на огне этот маслянистый рис, и только потом залил его водой и тоже поставил на огонь. Через тридцать пять минут блюдо было готово.

Он открыл духовку и снял со сковороды бумагу.

– Блюдо уже готово, но в нем много сока от овощей. Теперь его надо подсушить, – сказал он и начал готовить салат: просто листы салата и помидоры.

В это время пришла с работы Сюзанна и еще один египтянин…

Мы только попробовали их блюдо: у меня был мой кусок курицы, а Сюзанна сделала яичницу себе. А египтяне уплетали за обе щеки. Они почувствовали, что я удивлен их аппетитом, и объяснили, что это их и завтрак и обед одновременно. Оказывается, сейчас идет рамадан, их религиозный праздник. Ведь они мусульмане и имеют право прикоснуться к еде только после захода солнца, вечером. Праздник этот длится месяц, им осталось так жить еще две недели. Это они, оказывается, шумели ночью, потому что еще раз покушать они в эти дни имеют право только поздно ночью, под утро, около трех часов утра, не позднее трех.

– В эти дни, – рассказывал Рафат, – в Каире никто не спит, по крайней мере до трех утра. По телевидению показывают лучшие фильмы, люди ходят друг к другу в гости. А потом ложатся спать, спят до утра, встают и, не взяв ничего в рот, только выпив воды идут на работу. До вечера, когда снова начинается пир.

А Сюзанна в это время, слушая, чистила банан.

– Игор, – спросила она, – у вас есть немножко алкоголя?

– Нет, нету.

– Жаль, но я сделаю банан и так.

Я не понял, но все же начал смотреть, что она делает. Она взяла нашу малютку сковородочку и бросила на нее немного маргарина. Потом положила разрезанные вдоль половинки банана, посыпала его сахаром и стала жарить.

– Готово, – сказала она через пять минут, – можете пробовать. Если бы была водка или виски – я бы чуть полила бы все это и подожгла. Но и без этого будет вкусно, хотя остатки недогоревшего алкоголя делают бананы еще вкуснее. Мы так делаем десерт на вечеринках в Ницце…

Египтянин, который так же, как и я, видел это впервые, начал рассказывать, что у них едят бананы сырыми, но иногда резаные бананы заливают молоком и пропускают эту смесь через миксер – это можно делать не только с молоком, но и с любым соком.

В городе Дикого Лука

Америка перестала пить. Встреча с учительницей русского языка из Буффало. Феминистское движение. Вечер у Джекобсов. «Такое впечатление, что они ни разу не держали раньше ни молотка, ни пилы». Переезжаю жить к книголюбу-букинисту-отшельнику. Сутки у профессора Бентли. Переезд в Чикаго. Архитектура талантов. Город лучшей пицы. Дикие цветы на урбанизированном фоне. «Может, она запахнет позднее?..»

Вот и прошла половина времени, отведенного мне на этот раз в США. Да, конечно, Америка-85 стала строже, трезвее в переносном смысле слова. Уже не встретишь на улицах веселых, оборванных, но интеллигентных «детей цветов» – хиппи, вместо этого возродился культ физического здоровья, силы. Но это отчасти привело и к тому, что в Америке почти перестали курить, и к тому, что страна стала много трезвее в буквальном смысле этого слова.

Я заметил это сразу. На тех вечеринках, где я бывал, по-прежнему много разных бутылок, но все подливали в основном ледяную воду, соки и сухие вина, клали в стаканы кубики льда.

Сначала я думал, что это случайное наблюдение, что просто я попал в такую компанию. Но потом, когда это стало повторяться, на глаза мне попала большая статья в журнале «Тайм»: «Что случилось с Америкой? Почему сейчас на вечеринках мы взбалтываем в стаканах в основном лед и чистую воду, а не крепкий алкоголь, как раньше?» – спрашивал автор и дальше описывал все то, что я и сам уже заметил. Автор этой статьи считает одной из причин этого явления – возросшую конкуренцию, возросшее стремление молодых американцев занимать более высокое положение в обществе, на работе, а также более консервативный, пуританский дух и как одно из его проявлений – стремление к физической чистоте и силе, несовместимое с сильными возлияниями и курением.

И как удивительно для меня было прочитать в газетах, что и у нас, в СССР, правда, совсем другим способом, стали поворачиваться к трезвости и усиливать борьбу с курением.

…Неожиданно позвонила Эльза. Она приехала из Буффало в отпуск, куда-то совсем рядом, случайно прочитала в газете «Нью-Йорк Таймс» статью о наших со Стеном находках живых организмов в леднике Росса, узнала, что я в обсерватории Ламонт. И вот позвонила, предложила встретиться.

Договорились с ней на пятницу в 4.30 вечера в зале торгового центра, рядом со зданием ООН, куда я хотел в этот день съездить, чтобы получить в Совете Безопасности русские копии всех обсуждений в этой организации вопросов, связанных с будущим правового статуса Антарктиды, которым я занимаюсь.

Оказалось, что попасть в ООН легко. Надо только пройти сначала через систему контроля, похожую на современную систему прохода в самолет. Ручная кладь, то есть сумочки, рюкзаки, просвечивается, как в аэропорту, а люди проходят через арку, которая звенит, если есть железо. А потом ты по телефону соединяешься с тем, к кому идешь, и, если получаешь «добро», – тебе дают желтую карточку на цепочке. Ее необходимо надеть на шею, чтобы она висела на груди. И, кроме того, выписывают пропуск в обмен на «Ай Ди», то есть удостоверение личности.

Итак, в четыре тридцать без всяких происшествий я встретился с этой женщиной – преподавательницей русского языка в Буффало. Она была нагружена тяжелыми, объемистыми свертками, перевязанными веревкой. Оказалось, Эльза по дороге купила в одном из магазинов… книжную полку для своего дома в Буффало.

– Понимаешь, Игор, ведь у нас в городе ничего хорошего не купишь, а здесь – нашла что хотела. Правда, таскать тяжело…

Это удивительно! Ведь Буффало огромный город. И, конечно, там есть все. И, я уверен, что, если поискать, найдется и нужная Эльзе полка для книг. Но человек уж так устроен. Если он должен на покупку определенной вещи потратить определенное количество времени и энергии, он их потратит, даже если то, что ему нужно, будет у него под боком.

Я взял у Эльзы эту нелепую, неподъемную полку, – нашли свободный столик в зимнем саду среди закрытых переходов торгового центра. Заказали: она – чай, я – бутылочку кока-колы.

– Может, взять что-нибудь перекусить? – предложил я.

– Нет, спасибо, я на диете, – обычный здесь ответ.

И она рассказала о своем житье. Ее родители внесли за нее первый взнос за дом в Буффало, то есть купили ей дом, хоть она оттуда и хотела было уехать. У нее был там какой-то неудачный роман, она думала покинуть место, связанное с воспоминаниями. Нашла было новое место работы в Вашингтоне, но оно, по-видимому, было очень «хай секьюрити», то есть связано с большой секретностью. Ее долго проверяли, даже на детекторе лжи, она заполняла десятки анкет, три раза ездила в Вашингтон на собеседование, но ее не взяли.

Полгода длилась проверка. По-видимому, сыграло роль то, что она была несколько раз в СССР. Ее бой-френд не бросает ее.

– Боится спать с другими женщинами…

– Почему?

– Как, разве ты не знаешь, что раньше все боялись венерических болезней, от которых нельзя умереть, а сейчас появилась эпидемия совсем страшной болезни под названием СПИД?

– Нет, не знаю. У нас такого нет.

И она рассказала, что это слово состоит из первых букв слов, говорящих о болезни иммунной системы. Иммунитет пропадает, и человек умирает.

– Эта болезнь пошла у нас от гомосексуалистов. Ведь они каждый день меняют партнера. А теперь она распространилась и поражает уже и обычных людей.

Я слушаю с удивлением.

Даже новый кардинал Нью-Йорка по телевизору говорил о том, что гомосексуалисты не должны преследоваться и их нельзя увольнять с работы, если они с ней справляются. Значит, по-видимому, их здесь много.

Кончилось наше чаепитие тем, что Эльза сказала, что она хочет есть.

– Давай разделим расходы – каждый возьмет себе то, что захочет, и сам заплатит за себя, – предложила она обычный здесь вариант.

На таких условиях мы и поужинали.

– Ну а как идет дело с феминистским движением? Судя по тому, что ты ненавидишь мужчин, – ты феминистка? – спросил я на прощание.

И она рассказала, что сейчас, когда женщины получили свободу, они вдруг почувствовали, что в стране перевелись настоящие мужчины, на которых можно опереться, которые хотели бы по-настоящему содержать семью, а не спать с любой женщиной, ничего не давая взамен. Даже феминистские журналы печатают такие статьи.

Прекрасный летний, но нежаркий день. Вышел на лужайку перед домом – там сидят, греются на солнце мои египтяне-рамаданщики. Я вышел со своим этюдником, думал немного порисовать. Заговорили об искусстве. Оказалось, что старший из египтян – художник-график. Рисовал портреты послов, членов правительства, хорошо зарабатывал. Но его хобби была электроника, и сейчас он инженер-электронщик по аппаратуре для морской сейсморазведки. За этим и приехал сюда.

Весь следующий день, воскресенье, провел у Джекобса. Его жена, Дин, пригласила своих подружек, с которыми она училась в школе медсестер много лет назад. «Девочки» уже давно не работают вместе, но до сих пор встречаются раз в месяц друг у друга. Их шесть подружек, у каждой – по мужу и почти у каждой – двое детей. Итак, кроме меня было шесть пар и десять детей в возрасте от одного до пяти лет. Но удивительно – дети ползали и бегали между взрослыми и не мешали. Только надо было за ними следить, чтобы не сорвался кто в воду – ведь часть причала построена на воде. Хорошо поговорили со Стеном. Он, оказывается, родом из Новой Англии, с границы штатов Нью-Гемпшир и Мен. Узнал о «чрезвычайном положении с водой». На каждую семью полагается пятьдесят галлонов воды в день, и мытье машин наказывается законом. Правда, кто-то тут же похвалил, что он помыл-таки свою машину ночью.

Чрезвычайное положение с водой продолжается, потому что дожди, оказывается, выпали только здесь, в нижнем течении рек, а в верховьях, там, где резервуары, по-прежнему сухо.

Заговорили о том, как идут у Стена его дела, связанные с уходом за домом, и Стен удивил меня, рассказав, что и в Америке трудно найти хороших рабочих для этих целей. Поэтому такие работы дорого оплачиваются. Например, чтобы спилить небольшой клен на участке, рабочие требуют 60 долларов. А за то, чтобы повалить и убрать большое дерево, которое затемняет участок. – 180 долларов. Вообще он очень недоволен рабочими, которые сделали ему деревянный причал.

– Такое впечатление, – говорит Стен, – что они ни разу раньше не держали ни молотка, ни пилы.

И действительно, доски настила распилены очень неровно, а понтон из досок удивляет своим нелепым видом. Договорились они очень быстро и в первый день много дел сделали, а потом две недели вообще не появлялись, возможно, трудились у тех, кто заплатил им больше.

– Но что делать, никто не хочет быть рабочим. Все хотят сидеть за столами, писать или считать или лучше торговать. Каждый день приходится уезжать, а надо следить за рабочими, так как они, оставшись без присмотра, делают все не лучшим образом.

Снова дневник.

Понедельник, 2 июня.Работал до обеда, а потом упаковывал вещи. В три часа дня сдал ключи от квартиры. Она уже принадлежит кому-то, кто «сделал резервацию», то есть заявку на эту комнату, и приедет сюда сегодня вечером. Дело в том, что по плану Дианы из Вашингтона, сегодня я должен был уже улететь в Медисон, чтобы познакомиться с новыми достижениями профессора Бентли. Но отъезд задерживается, так как Бентли срочно улетел куда-то. Поэтому сейчас Стен ищет, где мне можно остановиться на два-три дня. Ведь Диана до сих пор не сообщила, когда я лечу в Медисон. Пробовали звонить тому русскому, Николаю Ивановичу, который когда-то возил меня за покупками, но он ответил на вопрос о комнате уклончиво: надо, мол, посоветоваться с женой, освободить комнату… Все боятся пускать ночевать приехавших из СССР. Ведь газеты и телевидение по-прежнему говорят о небывалом в истории Америки «шпионском кольце» из отца, брата и сына, «продававших в течение последних 15 лет секреты советским шпионам».

К вечеру Стен вдруг сообщил, что меня приглашает к себе пожить Фред – его бывший товарищ по обсерватории. Он – страстный книголюб и атеист. Сейчас он нигде не работает, а живет продажей книг. Вечером заехали к Стену домой и в 9 вечера подъехали к белому двухэтажному дому, спрятавшемуся среди высоких деревьев на склоне холма. Дом казался необитаемым. Через стеклянную дверь была видна чуть подсвеченная кухня и стол, заваленный какими-то помятыми кастрюлями. На двери надпись: «Входи смелее и кричи громче». Стен не колеблясь повернул ручку двери, и мы вошли на кухню, задняя стена которой до потолка была завалена высокими стопками книг. Мы покричали, никто не ответил, и Стен сказал, что раз машины нет, значит, хозяин тоже отсутствует. «Давай пока выпьем кофе».

Через полчаса мы услышали шорох шин. Хозяин оказался высоким худым мужчиной с широкой шведской седой бородой, переходящей в бакенбарды. Не очень чистая майка, шорты и туфли на босу ногу… Не удивившись, он поздоровался с нами и стал показывать дом. Мы ходили из комнаты в комнату. Ни мебели, ни стульев, только полки с книгами до потолка и горы книг на полу.

– Здесь сплю я, – сказал Фред и ввел в такую же заваленную книгами комнату, середина которой была, правда, свободна от книг. Там стоял топчан с матрасом, покрытым спальным мешком, а рядом стул и высокий торшер.

– Ваша комната на втором этаже, но если вы хотите жить в какой-нибудь другой комнате, мы можем раздвинуть книги, и будете жить там.

Но я сказал, что второй этаж меня вполне устраивает.

Моя «комната» на втором этаже тоже была завалена книгами, среди которых стоял топчан с матрасом и кресло. Он был покрыт простыней и одеялом с пододеяльником. Была и подушка, правда без наволочки.

Так интересно было листать самые разные книги и слушать хозяина!

Вторник, 3 июня.Позвонила Дайана и сказала, что я улетаю завтра. Газеты пишут, что меры по сохранению секретности будут усилены. Пишут о том, что более 1100 эмигрантов из СССР допущены сейчас к секретной работе и что это неправильно: «Мы не говорим, что все эмигранты из СССР шпионы, но…»

Утром обнаружил, что рядом с домом Фреда-букиниста – гамак, площадка, заваленная прошлогодними листьями. Валяются топор, поленья… В общем – деревенско-дачный пейзаж. Оказалось, что Фред никогда не запирает дом, даже когда уезжает. «Во-первых, у меня нечего красть, – говорит он. – Во-вторых, моего дома не видно с дороги».

Вечером спросил, сколько я должен ему за две ночи, ведь завтра я уезжаю. Но Фред отказался от денег. «Если купите несколько книг, я буду доволен», – сказал он. Я купил.

4 июня, среда.Опять ночь. Уже несколько часов я в Медисоне, штат Висконсин. Времена изменились и здесь.

– Мы решили поселить тебя в университетской гостинице, – сказал встречавший в аэропорту Чарли. Это и понятно. Ведь у Бентли сейчас дома и Молли, и Алек. Я могу их стеснить: Но все-таки необычно для меня ночевать в Медисоне не в доме Бентли. А с другой стороны, хорошо, что могу побыть один. Заплатил за две ночи шестьдесят долларов. Говорят, это страшно дешево. Так оно и есть, только не для меня.