Текст книги "Ворона летает по геодезической (СИ)"

Автор книги: Игорь Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Вот именно.

– А что “вот именно”? Тут надо работать, не все так просто. Любим мы по любому поводу склонять государство. А что такое “государство”? Что такое “свобода”, “демократия”, “тоталитаризм”, “коммунизм”? По большей части это пустые понятия, а мы ими сотрясаем, как дубиной…

– Ну конечно, государство не виновато, – иронически подытожил Курбатов.

– Допустим, виновато, и что?

– В каком смысле “что”?

– Ну, что нам с ним делать теперь, с государством, разрушить до основания?

– Не то чтоб разрушить, но реформы-то нужны.

– Реформы – обязательно. Государство – как живое существо или растение, оно должно обновляться. Но голову ему рубить не стоит, а то оно кроме как на навоз не сгодится.

– А на этом навозе взойдут ростки новой жизни… – то ли в шутку, то ли всерьез продолжил Курбатов.

– Взойдут, наверняка. Из семян прошлого растения. И вырастет опять приблизительно то же.

– Ну ты вообще, – протянул Григорович. – Ты знаешь, ты кто? Ты – красный агитатор Трофим Глушков!

Поэту стало скучно, и он вышел на балкон.

– Но на Западе-то – действительно демократия, и они тоже не против, чтобы и у нас была демократия, – продолжил Курбатов.

– Сдается мне, что Запад этого не хочет, – печально возразил Ермолаев.

– К каком смысле?

– В том, что их больше устраивает небольшой и постоянный очаг напряженности где-нибудь в восточной стороне, чем сильный и процветающий сосед. Только и всего. Особенно если у себя дома не в порядке. Генералам нужен военный бюджет, а если есть вероятный противник, будут и деньги на войну. А уж насчет демократии – не смеши меня. Толстосумы выдвигают своих, а все хлопают ушами. Так называемого “цивилизованного” человека заставить голосовать за кого надо не так уж и трудно. Когда столько средств для зомбирования умов… Так что власть большинства – это явление управляемое. А в пропаганде они преуспели – ведь столько грязи на нас льют, и ведь все это очень удачно поставлено, с точки зрения… гм… с точки зрения гебельсовского искусства – то есть каждый ненавидящий Россию тем самым возвышает себя. Как обычно войны начинались? Вот и сейчас то же самое. История повторяется, прямо вечное возвращение какое-то.

– Не думаю, что Запад хочет воевать.

– Хочет или не хочет, но он как принц Флоризель: “позавтракаю, но учтите – без удовольствия”, – ответил Ермолаев, – да если бы у нас “тополь” не стоял на боевом дежурстве, давно бы Москву бомбили “точечными ударами”, как Белград. И наши автономии получили бы “независимость”. Вон сколько было стенаний по поводу боснийцев, косовских албанцев. Когда они захотели отделиться от Югославии, Европа сразу же признала их, спровоцировав большую войну. А когда закавказские республики или Приднестровье уже десять лет фактически существуют как независимые государства, та же Европа негодует и называет их сепаратистами, хотя признание их и не привело бы к войне, которая уже прошла – просто “де-факто” привратилось бы в “де-юро”. И референдумы были, и выборы, даже валюта своя. Чем Хорватия и Босния лучше, почему их сразу признали? Не хочется говорить банальности о двойных стандартах, да только давно пора понять, что за “демократия” у них в идеале, у американцев. Этнически близкие боснийцы и сербы расходятся – правильно, а разные по религии и языку абхазцы и грузины должны существовать в одних границах?

– Причем тут двойные стандарты? Албанцы выбрали путь демократии, а осетинов поддерживает Россия. Почувствуйте разницу.

– Поддерживает Россия? Ну и что – разве боснийцев не поддерживала Франция и США?

– Правильно. Но это демократические страны, а Россия, как известно, страна недемократическая, и она десятки лет была тюрьмой народов. И никто не хочет повторения.

– Ага, все хотят в Америку.

– Не любишь ты Америку… – Курбатов пристально посмотрел на Ермолаева.

– Нет, почему, я джаз слушаю.

– У Запада и кроме джаза есть чему поучиться.

– Согласен.

– Даже хваленая русская икона пришла из Византии, И Кремль строили итальянцы. Наука, техника – все идет оттуда.

– Можно поучиться, и мы всегда учились. И не боялись учиться. Духовно богатый народ может не бояться – если есть потенциал, то мы все переварим и ассимилируем. У нас всегда с интересом относились к иноземцам – как встретят, так и не знают куда усадить и чем угостить, и расспрашивают, и интересуются. А они это как должное принимают, думают, что мы перед ними пресмыкаемся. А потом лезут, когда не просят, так получают в лоб. Наполеон думал, что мужики его как освободителя примут, с хлебом-солью, а его – на рогатину. Так-то вот… Это они у нас не хотят учиться, потому что в глубине души так убеждены в своем превосходстве, непререкаемо убеждены. То есть могут похвалить, подбодрить, пожалеть, но признаться себе, что мы им ровня, и что у нас тоже могут быть талантливые люди и исключительные идеи – это уж увольте. Чему у нас учиться, мы же в пещерах живем, ходим в лаптях, в очередях стоим за туалетной бумагой.

– Ну, а почему мы взяли все худшее у социализма и капитализма, вместо того, чтобы взять как раз лучшее?

– Худшее? – Ермолаев нервно потер лоб. – Ну, не думаю, что худшее. Если в книжном магазине одна “Целина”, да и та в дефиците, а люди, наоборот, ходят в гости друг к другу раз в год, и дружно упиваются собой – вот это действительно было все худшее отовсюду, конец всему…А вот ты представь, перенести человека из восьмидесятого года сюда, и поставить его там, около магазина, провести мимо колбасного отдела, а потом – в книжный. Он решит, что рехнулся.

Григорович с балкона заорал куда-то вниз, и через пять минут явился гость. Это был скуластый, лысый как пятка и мрачный тип – когда жал руку, пробурчал что-то невнятное и не моргая уставился на Ермолаева.

– Во, приятель наш, Лохматый, он музыкант, на мясокомбинате работает, – представил его Григорович. – О чем толкуем?

– Да все о том же. О Европе, – ответил Ермолаев. – О свободе и демократии.

– Да… Читал я Кропоткина, а он уже тогда сравнивал Россию и Европу, – гладко заговорил Григорович. – Там свобода – это естественное состояние, а у нас в принципе невозможно…

Ермолаев начал раздражаться:

– Ага, то-то Гитлер эту Европу в два счета под себя подмял, сразу в противоестественное состояние перешли. Европа нам обязана своей нынешней свободой и демократией! Так называемой. Прежде всего нам. А они еще причитают – ах, русские, нехорошие такие, в Германию вторглись, фрау оттрахали, негуманно, ай-яй-яй. Вот Дрезден сравнять с землей – это гуманно, будьте-нате. Да пока эти со вторым фронтом тянули, немцы бы атомную бомбу закончили делать, и ракетами бы Лондон обстреляли, и не было бы Англии, а то и Америки. Мы Европу спасли, мы мир спасли. То, что Елисейские поля сейчас называются не “Гитлерштрассе”, мы купили за миллионы жизней советских людей. Пока в Париже развлекали оккупантов во всяких там кабаре, в Ленинграде люди умирали тысячами, а женщины и дети на уральских заводах целыми днями, без отдыха, стояли у станков. А эти ублюдки фашистиков ублажали. А потом какой-нибудь Ганс ехал на Восточный фронт, вдохновленный поддержкой этой… цивилизованной, мать ее… культурной Европы.

– Ты говори, говори, да не заговаривайся, – Лохматый привстал. Он заскрежетал зубами и скулы его стали еще более острыми. – Ты-то сам кто такой?

Ермолаев насторожился.

– Что, за Европу обидно? – поинтересовался он.

– Ладно-ладно, Европа может подождать, – Григорович взял Лохматого за плечи и мягко посадил на место. – Ну, а насчет фашизма, – он обернулся к Ермолаеву, – насчет фашизма, так это у нас…

– Что именно?

– Государство вмешивается во все дела, на олигархов наезжает.

– И это фашизм?

– Ну… – замялся Григорович, – Не то чтобы, пока, но кто знает, как там дальше повернется.

– Воров и у них сажают, только спокойно и без политических спекуляций – не больно-то там развернешься, – возразил Ермолаев. – А вот если ловят школьника за нелегальное копирование песенки из интернета – это что, не фашизм?

– Ну, ты загнул – причем тут фашизм. Если тут элементарное воровство, а оно по их законам наказуемо, – Григорович потянулся и широко зевнул.

– Ага, сначала раскручивают какого-нибудь безголосого, а потом снимают урожай, и всякие спецслужбы рыскают, нагоняют страх на тех, у кого денег не в достатке. А чьи интересы защищает такое государство – простого народа или все-таки тех, у кого власть, кто делает большие деньги? При демократии законы служат народу, а не кучке избранных пустышек, которые и так не знают, куда деньги девать. Иначе это только называется демократией. Вот и спрашивается – фашизм это что, когда ловят укравшего миллионы у своей страны или когда простых граждан заставляют жить по навязанным им правилам, выгодным для жиреющей верхушки?

– Ты не прав, – возразил Григорович. – На Западе больше ценят свободу, чем у нас.

– Ха-ха, – ответил Ермолаев. – Если хорошо проанализировать, то ясно – в глубине западный человек до удивления равнодушен к вопросу собственной свободы и свободы своей нации. Его больше страшит перспектива лишиться теплого клозета. Так французы во вторую мировую стали подстилкой для ненавистного боша. Легко. Мотивация велика была – сохранить свои бордели и кафе-шантаны. И свои шкуры, конечно. И кое-кто из бывших так называемых друзей переметнулся, у которых борьба за независимость заключалась в смене спонсора на более перспективного. А русские всегда неволе предпочитали смерть – летописи читай… Ни один другой народ, понеся такие потери, не стал бы продолжать защищать свою страну, свой образ жизни, или свою веру. И планы Бжезинского у нас не пройдут. Всякие там фруктово-выгодные революции если и возможны где-то, то не у нас. Даже в Белоруссии провалилось. Почему, спрашивается, “сладкая жизнь” фашистов в Белоруссии ничему их не научила? А потому, что мыслят штампами, по себе судят. Русских и белорусов невозможно сделать послушным стадом, потому что их нельзя купить. Купить можно немца, за тарелку чечевичной похлебки.

– Я не понял, кого жизнь не научила, – заговорил лысый.

– Ну, фашистов и американцев.

– Ну, ты загну-у-л, – протянул Григорович.

– Что тебе Запад сделал? – сказал Курбатов. – Там тоже своих проблем хватает, но они тратят миллионы на поддержку демократии у нас.

– На поддержку оппозиции, ты хотел сказать? – уточнил Ермолаев и вздохнул. – Опять двадцать пять…

– Да он гад! – Лохматый встал и угрожающе двинулся на него.

“Так… пройдет ли болевой прием… если под киром товарищ…” – оценил обстановку Ермолаев, выходя из-за стола.

Раз! Короткий удар внутренним сводом стопы по голени. Два! Центр тяжести – вниз, правая рука – между рук противника. Три! Ноги прямо, корпус вправо, захват сорван. Четыре! Удар левой рукой в печень.

Скуластый недвижимо лежал на полу.

– Жив, придурок? – Ермолаев пошевелил ногой его блестящую голову.

– Ну ты, это…– покачал головой Григорович. – Ну, знаешь, не ожидал я от тебя.

Оставаться было неудобно. Ермолаев еще раз взглянул на поверженного – тот шевелился, но не вставал – и направился к выходу. Григорович пошел за ним, а Курбатов остался сидеть в кресле.

– Согласись, наказывать надо хамов, – сказал Ермолаев, остановившись у двери.

– Кто хам, Лохматый? – изобразил удивление Григорович. – Да он миролюбивейший парень, мухи не обидит.

– А чего ж хамит?

– Да это так, просто у него в жизни не все ладится.

– В смысле, облысел, что ли?

– Как ты догадался? – удивился Григорович. – Верно. Он хотел волосы обесцветить, да что-то не то намешал, и вот – результат налицо. В-смысле, заподлицо.

– А-а-а, – догадался Ермолаев и сказал в рифму. – То-то у него голова белая, как страусиное яйцо. Видишь – я тоже немножко поэт.

Григорович хмыкнул и закрыл дверь.

“Неудобно получилось. Они меня как родного приняли, а я драку затеял, – Ермолаев вышел на свежий воздух. – Хотя и козлы. А я хорош… Чего перед ними распинался? Прямо горе от ума. Где моя холодная голова? Отпуск отпуском, но расслабляться нельзя, пожалуй…”

– Ну, значится, так, – с ходу выложил Титов. – Имеется два трупа, сотрудник милиции и женщина легкого поведения. Баскаков скрылся, а на этого Джабу у нас ничего нет. Шефа своего в известность поставил?

– Пока нет. Позже, – мрачно ответил Ермолаев. – Я уж вас прошу – ему ничего. Я сам. Потом.

– Мое дело сторона, – успокоил его Титов. – Ну, держи краба…

Глава двенадцатая. В вороньем гнезде.

Когда Дина вошла в казино, со всех сторон тело обволокла золотистая дымка. Сердце сладко затрепетало от страха и восторга своей тайной миссии, она чувствовала себя Золушкой, вместо бала решившей посетить пещеру людоеда.

Ей легко удалось привлечь внимание Джабраила, он пригласил ее в кабинет, предложил выпить и покурить травы.

Она выкурила одну тонкую сигаретку. Анашу она пробовала и раньше, даже дважды, но на этот раз наркотик подействовал по-настоящему. По телу ее кольцом прошла сладкая упругая волна, и когда железные пальцы пробежали по ее коже, ей представилось, что кто-то невидимый нажал клавиши удовольствия, а внутри начал растекаться медовый комок. Она захотела поскорее освободиться от одежды, которая стягивала как доспехи, но пуговицы почему-то разбегались в разные стороны. И тогда горец бесцеремонно сдернул с нее платье, так что ткань затрещала и поползла по швам. Он повалил ее на мягкий ковер лицом вниз, и ее охватил дикий восторг, когда он противоестественным образом начал удовлетворять свою страсть.

И только потом, когда все было кончено, и кавказец как ни в чем ни бывало направился к лимузину в сопровождении своих телохранителей, она, шатаясь от внезапно пришедшей усталости и придерживая разорванный рукав, вспомнила, что выполняет секретное задание. “Это неправильно, нельзя получать удовольствие, надо только делать вид”, – сказала она себе. В руке она продолжала сжимать несколько стодолларовых бумажек.

Дома она пересчитала “заработок” и пошла под душ.

На следующий день она была с Джабраилом в компании артистического вида южанина, оказавшимся тем самым фотографом Робертом, и иностранца, который представился сотрудником французской гуманитарной организации. Француза звали Марк, он взглянул на Дину без всякого интереса, и весь вечер просидел рядом с фотографом.

“Такой урод, – подумала Дина, – а смотрит пренебрежительно. Комплексует, что ли?”

“Прямой и маленький нос, – отметил Тураншо, еще раз вскользь посмотрев на Дину. – Такое ощущение, что после пластической операции. Кожа гладкая и белая. Лицо невозмутимое, как мраморная скульптура. Несомненно, это славянская красота, но красота неживая. Вот у француза все эмоции на лице, как и должно быть. Сразу видно, озабочен человек или доволен, сочувствует или испытывает отвращение. А у этих лица как маски, ничего ярко выраженного. Никогда не поймешь, что у них на уме. Все их природная леность – ничего не могут сделать в полную меру”.

– Мне нужна модель для фотосессии, – обратился к девушке Роберт. – Согласны? Если Джабраил Ишханович не возражает.

Тот ухмыльнулся.

– Конечно согласна, – сразу ответила Дина.

“Пустышка, – подумал Марк. – Еще ничего не знает, а готова… Однако если она Роберта заинтересовала, мне тоже надо к ней повнимательнее отнестись”.

Марихуана сделала свое дело, и Марку захотелось сказать что-то доброе и приятное.

– А есть у вас мечта? – спросил он Дину.

– Есть. Я хочу быть счастливой…

“Что есть счастье? – подумал Марк. – Что ты вообще понимаешь в этом, жалкая бабенка… Ведь, по существу, счастье – это удовольствие, а его надо заработать. Чтоб получить удовольствие, надо что-то затратить. Русские думают, что можно лежать на печи и ничего не делать, а счастье само постучится в дверь. Неандертальцы… За все надо платить, отдавать свое время, свои силы, уметь терпеть ради будущего вознаграждения. Уметь ждать и копить. А потом, когда достаточно накопил, уметь тратить. У них есть народное выражение – “за красивые глазки”. Значит, раньше у них были проблески понимания, что можно получить что-то даже за красоту, а красота – это товар, не хуже и не лучше другого. И услуги – товар. Только коммунизм приучил их к бесплатному, и они по прежнему хотят получать все даром. Но то время безвозвратно ушло, и больше они ничего не получат просто так, и начинают понимать это, и испытывают глубокое разочарование. Все они ностальгируют по советским временам, хотят жить как паразиты. Вот почему они так несчастны и озлоблены. И вот почему в моей любимой Франции все так счастливы и приветливы – потому что у нас сложилась хорошая система отношений, единственно правильная, демократическая и цивилизованная…”

Джабраил сказал, что Дина своей внешностью не вызовет подозрений, поэтому ехать в Египет в качестве курьера должна она. “Классический вариант двойного агента, – отметила про себя Дина. – Ермолаеву пока ничего не скажу, а через неделю, когда вернусь из страны крокодилов и пирамид, выложу все на блюдечке. Пусть видит, что мы не лаптем щи хлебаем”.

Дина получила от Джабраила деньги и пошла собирать вещи в дорогу.

Египетское солнце пекло во всю силу. Метро в том районе нет, значит надо ехать на такси. Дина вздохнула и подняла руку. Тут же у обочины заскрипели тормоза помятой черной легковушки. Дина назвала адрес и села на заднее сиденье. Шофер как будто совершенно не смотрел на дорогу, жадно изучая фигуру пассажирки в верхнее зеркало, при этом умудряясь виртуозно избегать столкновений в неподвластном правилам движения скопище несущихся в обе стороны машин.

– Откуда вы, мисс? – на ломаном английском спросил шофер.

Дина сейчас была совершенно не расположена к беседе, но пришлось ответить:

– Из России.

– О, из России! – шофер повернулся назад, не сбавляя скорости. – Матрешка, Калашников, на здоровье.

– Да уж…

Наконец, машина остановилась на тихой и удивительно грязной улице.

– Мисс, товарищ Маруся, – забурчал шофер. – Зачем тебе куда-то ехать – вот, я здесь живу, пошли ко мне пить кофе.

– Я никуда не пойду, – едва сдерживаясь, ответила Дина. – меня ждет муж, и если меня не будет полчаса, он обратится в полицию.

– Зачем тебе муж? – араб нагло осклабился. – Уйди от него и живи у меня – я лучше, чем муж.

Он полез назад прямо через сиденье и растопырил пятерни. Дина открыла сумочку, достала баллончик, метко пустила ему шипящую струю в переносицу и выскочила из машины, стараясь не дышать. Глаза сильно жгло, но ориентироваться было можно. Араб выл, схватившись за лицо. “Проткнуть что ли, шину?” – подумала Дина, но решила не задерживаться.

“Интересно, – думала она, шагая по дороге. – Мы там у себя боимся извращенцев, которых бродит пара штук на многомиллионный город, а тут любого возьми – вот тебе готовый маньяк. И что они такие озабоченные, климат влияет, что ли?”

У полицейского на углу она узнала, что таксист не довез ее до места всего ничего, и дальше прошла пешком.

Миновав замусоренную пустынную улочку, Дина приблизилась к одноэтажному глинобитному домику, дверь которого была завешана циновкой, и решительно зашла внутрь.

На ковре сидела молодая женщина в арабской одежде. Она подняла глаза и улыбнулась, сказав по-русски с приятным мягким акцентом:

– Здравствуйте. Вы – Дина? Меня зовут Ясмина.

Глава тринадцатая. Тень Мастера.

– Гитлер? – разглагольствовал босс. – А кто в это время правил огромной азиатской страной? Сталин. Это тиран с типичным русским менталитетом. У него даже фамилия характерная, в переводе с русского означает “сделанный из металла, стальной” – то есть не человек, а бездушный робот, какими, собственно, и являются все русские. То, что он превратил свой народ в стадо, это полбеды – но ведь он хотел завоевать весь мир, устроить большую казарму, все отнять и поделить поровну. Он покушался на собственность, на то, без чего исчезает всякий стимул к развитию. Мир скатился бы к пещерным временам…

– А Гитлер? – Марк решил разбавить монолог, изображая интерес.

– Ну, это не поддается сравнению… Гитлер был намного умнее, он был немец – а Сталин был русский, не стоит этого забывать. Гитлер признавал и уважал крупный капитал, он понимал, что государство само не в состоянии создать мощную промышленность, и только при сохранении частной собственности производство может развиваться. Если все общее, то оно ничье. Если нет ничего кроме страха и лозунгов – никто не захочет работать больше остальных. Не надо лицемерить – устоявшаяся структура производства должна оставаться неизменной, работать как механизм, немецкий механизм. Что главное? Производство и потребление – это основа цивилизации, главная составляющая человеческой жизни. Но нельзя все сводить к примитиву, могут быть и небольшие отклонения. Например, как это не парадоксально, небольшая уличная преступность идет во благо государства. Обыватель должен быть слегка напуган, чтоб в критический момент предпочесть твердую власть и порядок бездумному разгулу анархии. Но безопасность тех, от кого зависит экономическая мощь страны, должна быть защищена в любом случае. Полицейский должен не бродить по ночным улицам, а дежурить в магазине или в офисе. Настоящий преступник – не тот, кто затеял драку в переулке или вытащил бумажник в автобусе, а тот, кто ввез контрабанду или выпустил пиратскую кассету. Эти ядовитые капли разъедают экономические устои государства. Это бунт против устоявшейся системы, и с такими людьми надо поступать как в средневековье поступали с фальшивомонетчиками.

– Но Третий Рейх представлял из себя, как бы это сказать, не совсем справедливую систему отношений.

– А это нормально. Разве в истории человечества когда-нибудь было иначе? Всегда правила личность в его ближнем кругу, и они жили по своему собственному закону, и это признавал народ, и было согласие в обществе. Как говорится, каждому свое. Германский народ – великий народ, он является носителем высших моральных и культурных ценностей. Да, осуществлялось устранение противников – но ведь ради блага Европы. В конце-концов все становится на свое место. Именно Гитлер начал не на словах, а на деле бороться против мирового зла – коммунизма. В то время как вся Европа равнодушно смотрела, как от Балтийского моря до Дальнего Востока русские держат другие народы в неволе, только Гитлер бросил им вызов. Я уверен, что историческая наука разберется, что к чему…

Тураншо помолчал. Идея реабилитации Гитлера показалась ему сомнительной. Босс, выходец из Эльзаса, довольно бесцеремонно демонстрировал свое равнодушие к тому небывалому унижению, которое пришлось пережить Франции шестьдесят лет назад. “Не туда его заносит”, – подумал он, и усилием воли попытался отогнать внезапно возникшую неприязнь к собеседнику.

– Получается, национал-социализм – это меньшее зло? – спросил он, наконец.

Немец побарабанил пальцами по столу, налил себе шнапса и ответил:

– Это вынужденное зло, относительное зло, тогда как коммунизм – это зло абсолютное. Такова была историческая ситуация. Как и современная ситуация тоже неоднозначна.

– Особенно в бывшем СССР?

– И там тоже. Тоталитарные режимы в этих странах препятствуют естественному развитию истории. Средиземноморская цивилизация своими достижениями в науке и культуре показала правильный и единственно верный путь прогресса. Конечно, в войне гибнут мирные жители, но разве на них не лежит часть ответственности за эти режимы? Что же касается России…

– Ох, если бы вы знали, как я ненавижу эту страну! – сорвался Тураншо. – Ездить туда – тяжелая работа. И какое это удовольствие – возвращаться домой.

– А кто любит эту страну? – усмехнулся его собеседник.

– Это верно.

– Что делать, работа у вас такая – за это и платим, и немало.

“Могли бы и побольше”, – отметил про себя Марк.

– За что любить эту страну? – продолжал шеф, – Страну, которая не дала миру ничего, кроме водки и сифилиса.

– Говорят, водку изобрели поляки, – уточнил Марк.

– Тогда тем более. Россия – это ошибка истории. Что прекрасно поняли в бывших советских республиках, и теперь справедливость восторжествовала. Они выбрали демократию, при нашей поддержке. Вот, мне недавно попалась любопытная статья, кстати сказать, в польской газете, о Грюнвальдской битве. Вы знаете, что еще в пятнадцатом веке русские воевали с тевтонцами на европейской территории? Уже тогда они мечтали о мировом господстве. В той битве русские, так уж получилось, были союзниками поляков, и если бы их там не было, история развивалась бы иначе. А так – потеряно несколько столетий. Но теперь поляки поняли, кто их настоящий союзник, а с ними это начинают понимать и все остальные. Русские -нация агрессоров, поэтому они остались в одиночестве. И мы отодвинем их за Урал.

– Но почему не все получается на Кавказе?

– Да, тут мы проявили мягкотелость. Это наш позор. Дудаев был наследником великих традиций, он с оружием в руках встал на защиту демократии.

– Демократии?

– Именно демократии. На Кавказе никогда не подчинялись диктаторам, там живут гордые, свободолюбивые люди. Дудаев играл по своим правилам, ему было плевать на всякие там имперские конституции, и народ это понял. Если герой преступает навязанный извне закон, и делает это ради прогресса, ведь это нормально. Так было и в Германии тридцатых, и в наполеоновской Франции. Вот только Наполеона все превозносят, а Гитлера до сих пор считают преступником. Впрочем, это уже из другой оперы…

– Кстати, – согласился Тураншо. – На Кавказе я много общался с людьми, и многие говорят, что если бы Гитлер победил в войне с Советами, для многих народов было бы лучше. По крайней мере порядка было бы больше, с этим практически все согласны.

– Да, и это большой просчет нашей дипломатии, что мы тогда не смогли договориться с Германией. Главная проблема была в личной неприязни Гитлера к Англии. Он не понял нашу модель демократии, и проиграл. А мы побеждать будем всегда, потому что нам открыта истина. Мы победили во второй мировой, победили в холодной войне, победим и в третьей мировой, если понадобится – а я уверен, что этого не избежать. Эпоха войн не прекратится пока весь мир не поймет, что наша цивилизация – единственный верный путь для человечества. Все же видят, что возник перекос: развитые страны задыхаются от недостатка жизненного пространства, а дикая пещерная Россия занимает огромную территорию с неосвоенными ресурсами, как собака на сене. Если нужно будет бороться за новый мировой порядок, мы будем бороться, и у нас для этого достаточно сил. А Россия слаба, у нее нет боеспособной армии, и сами русские устали жить в нищете. Только они о своей жизни ничего не знают, потому что там практически нет свободной прессы. Но есть честные журналисты, и наша задача – всемерно оказывать им поддержку, для того чтобы они могли донести правду до своего народа. Правду скоро все узнают. Русский медведь в агонии. У него нет больше союзников, он скоро просто не в состоянии будет отстоять свои обширные земли. Главное – армия у русских слаба.

– Но она многочисленна.

– В современной бесконтактной войне это не главное. Подавить средства ПВО можно без потерь, и это будет сделано в течение нескольких часов. Излучения радиолокаторов легко фиксируются со спутников, так что расположение ракетных установок известны. Это было опробовано в Ираке и Югославии. Затем без всяких проблем будет нанесен удар по уязвимым точкам объектов экономики. Они также известны. Нарушить коммуникации, лишить энергии – и все. Можно высадить десант в Сибири, а в Москве об этом даже не будут знать. Так что Россия – это колосс на глиняных ногах. Но главное не это…

– Главное – что будет дальше?

– Нет, как раз что дальше – можно рассчитать. Главное – как ввязаться в драку.

– Защита демократии или национальных меньшинств…

– Да, например. Наша общественность к этому готова. Мы уже подошли к этапу, когда население Европы само желает форсирования событий. Люди смотрят на карту и недоумевают – как это могло получиться, по какому праву отвратительный монстр владеет территорией и ресурсами на нашей общей, и такой маленькой, Земле. Если не хочешь жить по демократическим цивилизованным стандартам – пеняй на себя…

– Так что же, время пришло?

– Почти пришло. Надо только дождаться событий, которые дадут повод для обострения.

– Опять же, межэтнические столкновения?

– Один из вариантов. В Косово это получилось, получится и здесь.

– Ну и как долго мы будем тянуть резину?

– Пока большинство в наших странах само не захочет изменить мир. Мы живем при демократии, и именно наш народ должен решить, как быть дальше. В России нет демократии, но у нас-то есть! Нужно методично разъяснять людям, что если мы не захотим глобальных перемен в мироустройстве, нас ждет жесточайший кризис. Цивилизация должна победить дикость, иначе на Земле воцарится хаос. Не давать подняться России прежде всего. Россия – это враг цивилизации, и это должен понять каждый. И когда у нас это осознают даже убежденные пацифисты, мы сможем приступить к решительным действиям. А пока… Терпение и методичная работа, шаг за шагом. Да, кстати, – он открыл ящик стола. – Когда прибудете на место, встретитесь с журналистом Правдиным – координаты здесь есть – и вручите ему грант.

– Грант?

– Да, пробили ему премию, – босс раскрыл папку. – Тут все – сертификат, кредитные карточки. Премия… здесь найдете, что-то вроде – “За гуманизм и свободу слова”, это от демократического фонда.

– Название, гм, не слишком оригинальное.

– Ничего, сойдет. Да и нет времени заниматься формулировками. И вот еще что… – босс замялся и испытывающим взглядом прощупал собеседника. – Это, конечно, не приказ, а, так сказать, просьба.

– Да? – Тураншо наклонил голову, изображая внимание.

– Поговорите с Правдиным, скажите ему, что он и в дальнейшем может рассчитывать на нашу поддержку, что после присуждения этой премии он становится известным на Западе, и поэтому в Росси он отныне фигура неприкасаемая, и так далее. Вы меня понимаете?

– Конечно.

– Так вот, здесь на диске кое-какой материал, – босс достал конверт. – Его следует передать по указанному адресу. Это наш человек, который сделает все остальное, но вас я прошу оказать ему некоторое содействие, по мере возможности.

– Можете на меня рассчитывать.

– Так. Правдина, по логике вещей, должны арестовать, по банальному делу – а тут все чисто, никакой подтасовки не требуется, он уже все сделал сам. Это входит в план.

– Хорошо придумано, – одобрительно кивнул Тураншо.

– Если поднимется шум, это будет лучшим подтверждением вашего профессионализма, – заключил босс.

У Марка приятно защекотало в животе, в уме нарисовались цифры будущего вознаграждения, новый автомобиль и вилла на побережье, но пробежала тень беспокойства. “А не испытывает ли меня этот кабан, – подумал он, пытаясь угадать тайные мысли босса. – Самое время проявить еще одну сторону моей натуры”.