Текст книги "Ворона летает по геодезической (СИ)"

Автор книги: Игорь Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Чудище обло, огромно, озорно, с тризевной и лаей,

из челюстей же своих кровь блюет

ядовиту и смольну.

В.К. Тредиаковский “Тилемахида”.

Любой тиран может заставить своих рабов

петь хвалебные гимны свободе.

М. Морено “Гасетт де Буэнос-Айрес”.

Пролог.

Глава первая. Пыльное солнце Каира.

Глава вторая. Жил-был человек кривой на мосту.

Глава третья. Лекарство против скорби.

Глава четвертая. Книга Черного Джентльмена.

Глава пятая. Страх стучится в дверь.

Глава шестая. В компании горных духов.

Глава седьмая. Париж, Париж – сон наяву.

Глава восьмая. Семринский душитель.

Глава девятая. Черный плащ.

Глава десятая. Стучись в любую дверь.

Глава одиннадцатая. Слово и сволочи.

Глава двенадцатая. В вороньем гнезде.

Глава тринадцатая. Тень Мастера.

Глава четырнадцатая. В аду.

Глава пятнадцатая. Сделать город пустыней.

Глава шестнадцатая. Награда нашла героя.

Глава семнадцатая. Кадавр Курбатова.

Глава восемнадцатая. Сквозь топи и болота.

Глава девятнадцатая. Смерть без лица.

Эпилог.

Пролог.

В голове и сердце Назаретова происходило беспокойное брожение. После смерти постылой супруги явилось ощущение новизны, которое удивило и устыдило. Мир покинула алкоголичка, находившаяся не в ладах со своей совестью и семейными обязанностями – а значит, у трагедий бывает две стороны. Может, вторая половина жизни будет радостнее, или?..

Конечно, нет.

Осталась дочь, молча презирающая его с каждым днем все больше и больше. Бездельница, любительница свободы и острых ощущений.

Назаретов не знал, как реагировать на появление незнакомых мужчин в ее комнате по утрам, и вскоре стал просто плевать на это дело с высокого дерева.

Развязка наступила однажды, когда они вдвоем молча ужинали на кухне. Могильная тишина вывела Назаретова из себя, он сказал несколько грубых фраз, и дочь наконец отреагировала.

– Господи, – прошептала она. – Как я вас всех ненавижу. Как меня мутит от ваших сытых рож. Только и знают, как жрать супчик, пускать слюни в свое пиво, утром на работу, вечером с работы, думать о будущем… Уроды.

Назаретов налился багровым и отвесил дочери звонкого леща.

Она не заплакала, интуитивно прикоснулась рукой к покрасневшей щеке и тут же отдернула.

– Уроды, – повторила она и медленно ушла к себе.

Утром она ушла и больше не возвращалась. Такого доселе не бывало, несмотря ни на что. Прошла неделя, другая.

Назаретов долго раздумывал, заявлять ли в милицию, а однажды, придя с работы, обнаружил на пороге пакет. Там лежала видеокассета и записка, нацарапанная кривыми печатными буквами.

На экране он не сразу узнал свою дочь, неправдоподобно постаревшую и растрепанную, явно в состоянии наркотического бреда, с которой скучно и жестоко развлекались трое небритых горцев. Он хмыкнул, удивившись скабрезным кадрам, и спокойно отправился на кухню пить пиво. Потом вернулся, внимательно посмотрел все до конца и обстоятельно изучил записку.

А на следующий день, ставший тупо-равнодушным от бессонной ночи, как на автомате вытащил из хранилища и понес через проходную тяжелый цилиндрический предмет. Вахтер недвижимо безмолвствовал за стеклом, а сумка, ловко зацепившись за турникет, напомнила Назаретову о его неверном шаге.

Прошел день, второй. Назаретов ждал ответа. Вечером он по привычке достал из холодильника пиво, примостился за кухонным столом, сделал большой глоток. Накатила страшная слабость. Он пошел в комнату, не дошел, упал. Через час в квартире возник неприметно одетый человек, втащил практически мертвого Назаретова на диван, вылил что-то из склянки и чиркнул спичкой…

Глава первая. Пыльное солнце Каира.

– А, Ермолаев, – шеф устало взглянул на молодого сотрудника. – Вечером летишь…

– В Париж?

– В Париж… Хм, “летишь-Париж”, – задумчиво повторил шеф. – Да нет, пока в Каир. Надо подсобить Романову, совсем запарился, бедняга. И, если получится, без египетских приключений. Кстати, – он взял со стола несколько картонных папок, – отнеси в отдел, пусть положат в “приостановленные”. Леденец хочешь? Мятный.

– Спасибо, я не курю…

Что на этот раз? У статуи фараона обменяться с резидентом контейнерами, или выстрелить смуглокожему эмиссару в широкую задницу из спецавторучки, или опять с утра до вечера перекладывать бумажки? Ермолаев вышел в коридор, выкрашенный по плечо вечнозеленым, и в голове его пробежали кадры из глупой “Полицейской академии”, где все было весело и беззаботно. А здесь, в этой конторе – сплошная рутина, и шеф со странностями, и тяжеленная пишущая машинка вместо компьютера. И постоянное ощущение собственной непригодности. Тяжелая штука – жизнь.

“Романов – трудолюбивый и исполнительный, старше меня на пяток лет. Ну и что же? А я – поэт своего дела. Каждый служит отечеству как может, и неизвестно, что важнее”, – убедительно констатировал он и попытался перехватить груз, уловив коварное движение в пачке.

Одно из “приостановленных” дел выскользнуло и, зашелестев бумагами, рассеялось по большому радиусу. “Стоп!” – запоздало приказал он папке, но картонная дура не послушалась.

“Трудно было скрепить, что ли? – заворчал Ермолаев, собирая листки. – Видело бы цивилизованное человечество, объятое страхом и трепетом перед нами, какой тут содом и гарем…”

“Семринск…” – промелькнуло на одной из страниц знакомое название. “Это какой Семринск? – удивился Ермолаев. – Уж не моя ли далекая родина, черт побери?” Устроившись на корточках, он стал торопливо читать.

Действительно, в деле говорилось о том самом богом забытом уральском городке: с закрытого предприятия исчез контейнер с металлическим порошком “уран-235”, расследование зашло в тупик, дата хищения не установлена, при пожаре в своем доме погиб ведущий сотрудник лаборатории по фамилии Назаретов. Количество похищенного вещества незначительное и, по заключению экспертов, недостаточное для применения в террористических целях. Вот и все.

Опасаясь, что его застанут за чтением секретных материалов, Ермолаев собрал бумаги и направился к лестнице. “Ну, а почему это оказалось у нас? – подумал он. – Вроде банальная уголовщина…” Он остановился, чтобы еще раз посмотреть дело, но сзади скрипнула дверная ручка. “Шеф идет”, – испугался он и ускорил шаги. Семринск – в прошлом, а теперь – в Африку.

Каирский аэропорт встретил влажной духотой и большим количеством полицейских в нечистых мешковатых штанах. Усатый пограничник пристально изучил документы и небрежно бросил их на стойку. Пробившись сквозь толпу надоедливых таксистов, Ермолаев подошел к двери. Он сразу заметил молодую египтянку с табличкой.

– Мас аль хаир, – поздоровался Ермолаев. – Я – Ермолаев.

– Здравствуйте, – ответила она по-русски, но с небольшим акцентом. – Я от Русского Культурного Центра. Меня зовут Ясмина Жауи.

На улице стояла относительная прохлада. В небе сиял горизонтальный месяц. Девушка сама села за руль и непринужденно начала разговор. Это приятно удивило, при том что выглядела египтянка архаично: длинная и узкая серая юбка, черный жакет из толстой ткани, на голове – темно-синий платок. Все же облегающая одежда не скрывала достоинства ее фигуры, весьма приятные для глаза.

Ермолаев прогнал посторонние мысли и начал спрашивать про мелькающие за окном дворцы и мечети. Пару раз инстинктивно уперся ногами в пол, когда “Фиат” совершил фантастические маневры в хаосе автомобильного потока. “Похоже на компьютерный симулятор гонок”, – отметил он про себя.

По пути Ясмина рассказала, что она – крымская татарка, сама родилась еще в СССР, а сейчас учится в Исламском Университете, одновременно работает в обществе египетско-российской дружбы.

Весь день Ермолаев провел в отеле с бумагами, периодически поглядывая на часы. Когда пыльную атмосферу города разрезали истошные завывания муэдзина, он посмотрел на себя в зеркало, похлопал по карманам и вышел.

Вечерний Каир обдал жаром и сыростью. Поток машин на дороге, проходящей прямо у подъезда, не ослабевал. Черно-белая “копейка” остановилась прямо перед носом, когда Ермолаев уже сделал шаг, чтобы перейти улицу.

– Не надо такси, давай, крути свою баранку.

Но машина не тронулась. С заднего сиденья раздался женский смех.

– Ясмина? Вы уже здесь?

Ермолаев сел рядом и попытался захлопнуть дверцу. Это удалось только с третьего раза. “Что у нас машины-то такие несуразные…”

– Вот, – сказал он вслух. – Знакомая конструкция. Кастрюлька с шурупами.

– Гуд “Лада”, вери гуд, – откликнулся шофер.

“Телепат он, что ли? – подумал Ермолаев. – Хорошо, что я сдержался, и не сказал минуту назад – проезжай, мол, басурманин…”

– Как поживаете? – с губ Ясмины не сходила улыбка.

– Почему бы не жить как-нибудь? А куда мы поедем?

– Так ведь сегодня в Русском Культурном Центре концерт учащихся.

– Ах, да! – встрепенулся Ермолаев и чуть не хлопнул себя ладонью по лбу.

“Идиот, – сказал он себе. – Такие вещи надо знать, а то моментально засыплюсь…”

Зрительный зал был заполнен многочисленными родителями, дядями и тетями учащихся. Они закусывали, пили лимонад и громко галдели, как на птичьем базаре. Вышел директор центра и начал речь. Микрофон отчаянно сопротивлялся, то пунктирно отключаясь, то свистя как нож по стеклу, и не давал разобрать слов. Когда директор ушел под жиденькие аплодисменты, зашипели громкоговорители и под глухую, с трудом узнаваемую музыку Петра Ильича Чайковского, на сцену с топотом выбежали разного роста ученицы в пачках. Несколько минут они нестройно изображали балетные фигуры, с усилием стараясь попасть в такт. Гвалт в зале не ослабевал. Зрители громко обсуждали последние новости и житейские проблемы, и лишь десяток из них – очевидно, родственники выступающих, стоя махали руками и громко кричали приветствия в сторону сцены, периодически ослепляя балерин вспышками фотоаппаратов.

Ермолаеву вспомнились концерты школьной самодеятельности. “Да, сто лет я не был в театре – подумал он. – И еще сто лет не пойду. Только если прикажут…”

– Когда это кончится? – повернулся он к Ясмине.

– Еще час. А вам что, не нравится?

– Нравится, но уж очень шумно.

Она засмеялась.

– Ну, пойдемте, если хотите.

– Хочу, – обрадовался Ермолаев. – Пойдемте.

Сгустились сумерки, и стало свежо. Они зашли в кафе.

Возникший из жаркого аромата пряностей трактирщик в давно не стиранном халате, беззастенчиво косясь на Ясмину, чуть не пристроил тарелки мимо стола. А посмотреть есть на что, подумал Ермолаев – девушка и круглолица, и черноброва, и стандартные красотки европейских журналов поблекли бы рядом с этой настоящей восточной красотой.

Она довольно откровенно, словно оценивая, рассматривала Ермолаева, что совершенно не соответствовало расхожим представлениям о скромном поведении женщины в исламской стране. “Сразу видно, – подумал Ермолаев, – что она нездешняя, а наша, советская, хотя… – он всмотрелся в ее лицо. – Совсем ничего татарского, да и акцент, кстати, чисто арабский. Почему так?..”

У подъезда она резко остановилась, и Ермолаев коснулся ее всем телом, чуть не задохнувшись от экзотического аромата духов, который показался ему знакомым. И тут же отпрянул, ощутив очертания ее фигуры, и с трудом сдержался, чтобы не обхватить девушку за тонкую талию. “Шайтан меня побери, до чего сексуальная эта татарка. Эх, почему я не хан…” – и Ермолаев чуть не покраснел от крамольных мыслей.

И Ясмина, как ему показалось, почувствовала это. Она вдруг посерьезнела и отвела глаза.

“Наверняка я ей тоже понравился, – предположил Ермолаев. – Как же к ней подступиться? Надо на досуге перечитать Шариат…”

– Приколись – у меня в клавиатуре муравьи поселились, кусаются, собаки. Я их и пылесосом, и дымом – хоть бы что!.. – Романов был бодр, весел и обмахивался тетрадью. -Уф, какая жара! А мне еще жуликов ловить… Ну, как вообще дела?

– Да так как-то, брат Романов… – Ермолаев сохранял невозмутимость. – Год был неурожайный, скотина плохо перезимовала.

– Да, времена выдались неспокойные, – коллега согласно закивал, но тут же сменил тон. – Такая петрушка получается, товарищ. Пока ты по бабам шляешься…

– По каким бабам? – возмущенно перебил его Ермолаев. – У меня инструкция.

– Ага, мне б такую. Так вот…

– Поживи с мое, тоже получишь.

– Да ладно, шучу, не бери в голову. Дай сказать, наконец. Дело серьезное. Есть одна личность подозрительная, некий Саид из Петербурга. В последнее время что-то зачастил в Фаюм. Родственников там у него нет, мы узнавали. Есть предположение – он связан с международной сетью. Твоя задача – проследить и узнать адресок, куда он наведывается. И вообще интересна любая информация.

– Местного послать нельзя?

– Как раз местного нельзя. Они там все друг друга знают, может вызвать подозрение. А ты – обыкновенный турист, или ученый-египтолог, сам решай. Изучаешь местную культуру или древности, заблудился и так далее. Слона-то, как водится, не приметят. И арабским владеешь.

– Да, пожалуй, – согласился Ермолаев. – Да нет, я с удовольствием, а то надоело по бабам шляться…

– Вот пропуск. До Фаюма тебя довезет наш человек, а дальше – сам. Пасти начнете прямо здесь, у развилки, в тенечке под пальмами постоите. В машине кондиционера нет, но ждать придется недолго. Надеюсь. Это самое… Что еще…так, смотри сюда. Здесь отмечено. Там дорога одна, вы его не потеряете. Вот его физия, “у фас, у профыль” и три четверти. По телефону предупредим, какая марка машины и во что одет…

Миновав последний блок-пост, автомобиль свернул на каменистую дорожку и через полчаса остановился у оросительного канала со склонами, обильно покрытыми мусором. На берегу женщины стирали белье. Превозмогая тошноту от невыносимого запаха, Ермолаев вышел из машины и направился к просеке между пальмами, за которой была видна каменистая пустыня. К нему подбежали невероятно грязные дети и стали хватать за локти, с жадностью заглядывая в лицо. Он вытряс из кошелька всю мелочь и бросил на дорогу, быстрым шагом двинувшись по направлению к развалинам. Дети бросились поднимать монеты, галдя как вороны.

Ермолаев приблизился к древнему обломку, не упуская из вида человека в черном.

– Вэр а ю фром? – раздалось за спиной.

Это говорил высокого роста араб в национальной одежде, которого Ермолаев поначалу принял за сторожа. Он знал, что эти декоративные фигуры с ненормированным рабочим днем умело изображают специалистов по древностям, в действительности же с трудом могут отличить пирамиду от холма.

– Я из… э-э-э… Польши, – ответил Ермолаев по-английски.

Араб расплылся в улыбке, продемонстрировав огромные плоские зубы:

– О, Польша! Я так люблю Польшу, поляки – мои друзья!.. – И произнеся еще два слова на тарабарщине, поманил пальцем, приглашая к путешествию за немалый, надо полагать, бакшиш.

“Надо было назваться американцем, – досадливо поморщился Ермолаев. – Тогда бы он, скорее всего, отстал. Хотя нет, умножил бы вознаграждение втрое. Ладно, пройдусь – так больше сойду за туриста”.

– Пирамида! – заявил гид через сотню безмолвных шагов, указывая на груду камней.

– Мастаба! – произнес он через минуту.

Ермолаев вежливо посмотрел в яму, изображая интерес.

– А там – гробница. Но только она закрыта на замок. Если дать бакшиш моему другу, который ее охраняет, то мы можем туда попасть. У него есть ключ. Вам очень повезло, – произнес араб речь на смеси английского и швабского, и как из под земли выросли еще три ряженых, пониже ростом. Получив деньги, они исчезли, и гид подвел Ермолаева к полуразрушенному строению с прямоугольным входом. Двери, на который можно бы было навесить замок, не оказалось и в помине. Внутри, в полумраке, удалось различить остатки иероглифов – как показалось Ермолаеву, подкрашенных совсем недавно. Когда он вышел, гид с широкой улыбкой тер пальцы, интернациональным жестом изображая пересчет невидимых купюр. Получив их уже материальными, он быстрыми шагами удалился, оставив Ермолаева наедине с историей.

“Любят денежки, души в них не чают, – думал Ермолаев. – А помнится, когда я впервые оказался на Востоке, ожидал увидеть здесь людей таких же, как мы. Откуда эти легенды про сходство менталитетов? Нет, мы с ними не похожи. Наоборот – что Восток, что Запад – все едино. Если я раскрываю душу перед американцем, то он слушает, кивает, а сам кумекает: “Сколько я могу на нем сделать денег?”, а распинаюсь перед арабом, так тот думает: “Как мне ему угодить, чтобы получить бакшиш?” И там, и там торгашеская психология. Вот и получается, что Россия – между двух огней. Если кто-то заблудился в русском городе, прохожий подскажет дорогу и будет по-человечески рад, что помог. Если тебе подсказали дорогу в арабском городе, то плати. Любая услуга стоит денег. И на Западе за все надо платить, и часто за простое человеческое участие. Не обязательно деньгами, но мало кому в голову придет делать добрые дела в тайне, разве религиозно экзальтированным, да и то у них своя выгода – Царствие Небесное. Где найти человека, сейчас, на Земле? В какой фантастической стране?”

Ермолаев оглядел окрестности.

“Однако, куда делся тот черный таракан?” – подумал он и пошел в сторону слоеного холма. Забравшись по нерукотворным известковым ступенькам, он, почти достигнув вершины, посмотрел по сторонам и увидел крохотную черную точку.

Незнакомец приближался к ложбине, где виднелась редкая растительность. Ермолаев дождался, пока тот скроется среди пальм, и, еще раз осмотревшись, быстро сбежал вниз.

Он торопливо миновал открытый участок пустыни и просунул голову между двумя каменными плитами. Внизу среди колючего кустарника открылся прямоугольный вход – очевидно в древнюю гробницу, рядом с которым дремал, упершись подбородком в ствол автомата, человек в арабской одежде.

Ермолаев тихо подошел к входу, не спуская глаз с “Калашникова”. Когда он неосторожно шаркнул камешками, охранник пробурчал что-то неразборчивое и вовсе улегся на землю, подложив приклад под голову.

“Обкурился”, – предположил Ермолаев и нырнул в отверстие.

Путь шел вниз под углом. Цепляясь за шероховатости камня, Ермолаев миновал приличное расстояние, пока не оказался почти в полной темноте. Здесь было намного прохладнее. Он продвинулся еще и нащупал сбоку ответвление. Еще одно отверстие обнаружилось сверху. Согнувшись в три погибели, он пробрался вглубь бокового хода и вскоре заметил впереди слабое свечение. Коридор закончился, Ермолаев посветил вниз и разглядел широкую каменную площадку. Он спрыгнул с глухим звуком, оказался в каменном зале, и прислушался. Раздались чьи-то шаги. Едва успев заметить огромный саркофаг у стены, он погасил фонарик, перемахнул через стенку и скрылся в большой каменной выемке. “Сейчас Лара Крофт появится”, – подумал он, чуть-чуть выглянув наружу. Тотчас в помещение вошла женщина в арабской одежде с большим фонарем.

Ермолаев вжался в стенку саркофага. “Роста она небольшого, – прикинул он, – если заглянет сюда, то увидит только дальнюю часть, а меня не заметит”.

– Ну, что там? – раздался вдалеке мужской голос. – Или это мумия была? – и эхом раскатилось истеричное ржание.

– Никого нет, – ответила женщина, голос ее показался Ермолаеву знакомым. – Может, что-то случилось?

– Конечно – его мумия схватила, – мужчина продолжал гоготать.

“Вот сейчас вылезу с завываниями, будет вам мумия, – подумал Ермолаев – Однако, по-английски говорят, значит, мужик – не египтянин, а, видимо, Саид и есть. Кого-то еще ждут, и хорошо что не меня”.

Шаги удалились, наступила тишина.

“Кажется, ушли…” – Ермолаев вылез и нагнулся к проходу, но в глаза ему ударил луч мощного фонаря. Он отпрянул и прижался к стене. Заметили или нет? Если заметили, можно изобразить придурковатого иностранца. Но это крайний случай. А сейчас – сыграть в прятки.

Неизвестные разговаривали недолго и слишком тихо, чтобы можно было что-то разобрать. Вскоре они ушли.

Выждав около получаса, он вылез из убежища и обследовал сопредельное помещение. Оно оказалось наполовину заставлено ящиками. У самого входа – пара канистр. В ящиках – оружие и боеприпасы, догадался Ермолаев. А в канистрах? “Опиум, может быть”, – Ермолаев открутил крышку. Нет, похоже, обыкновенный керосин.

“Вот что, голубчики, так мы это дело не оставим”, – Ермолаев наклонил канистру и обильно полил ящики горючей жидкостью. В воздухе разлился едкий аромат. Он отошел к дверному проему и достал спички.

Когда раздался хлопок и дохнуло жаром, Ермолаев ускоренным темпом пробирался к выходу. И – о, ужас – наверху он наткнулся на невесть откуда взявшуюся решетку. Убедившись в ее прочности, он ринулся назад, навстречу горячей волне. Надо успеть к тому, другому ходу, ведущему наверх, который он видел раньше.

“Раки любят, когда их варят живыми…” – вспомнилась Ермолаеву забавная фраза из старинной поваренной книги. Задыхаясь, он нащупал отверстие и ухватился руками за край. “Мумия, мумия, жареный мужик…” – замелькала в голове бессмысленная дразнилка. Ноги предательски заскользили по каменной стене, не находя опоры, и все же инстинкт самосохранения заставил быстро подтянуться и забраться наверх. Лаз оказался таким узким, что пришлось двигаться по-пластунски.

Спереди потянуло холодком, но ползти становилось все труднее – проход явно сужался. “Ну, не тощее же я древних египтян, – думал он, упорно продвигаясь вперед. – И обратной дороги все равно нет – я же не кальмар какой-нибудь, чтобы продвигаться ногами вперед. И вовсе не хочется в юные годы присоединяться к компании Тутанхомона…” Когда плечи заклинило между каменных стенок, он слегка запаниковал и, уже повинуясь не разуму, а генетической памяти древних прародителей-земноводных, из последних усилий проскользнул вперед и очутился в помещении, поначалу произведшем впечатление огромного зала, но где, как оказалось, можно было встать, лишь подперев спиной потолочный свод. Он сел на холодный каменный пол и расслабил онемевшие мышцы. Чуток отдохнуть и – вперед.

И тут он с радостью обнаружил, что из щелей каменной кладки сочится свет. Ермолаев подошел, выставил ладони, отчаянно надавил и с грохотом вывалился наружу, на миг ослепнув от яркого африканского солнца. Свобода! Ты действительно сладкое слово…

В этот момент земля задрожала, и из-под земли послышались гулкие удары. Сориентировавшись на местности, Ермолаев торопливо двинулся по направлении к поселку.

Как назло, ни одного такси… Он увидел, как три человека подозрительного вида, вышедшие из-за угла, по-деловому направились к нему. Что-то подсказывало Ермолаеву, что идут они не с добром.

Судьба послал Ермолаеву почти новенькую Яву, затормозившую около расписанного вручную киоска Кока-Кола. Мотоциклист, с солидным животом и одетый, несмотря на жару, в пуховик с логотипом американского университета, не успел заглушить двигатель, как Ермолаев быстро подошел, сделал ему подсечку, и тот с причитаниями скатился в канаву. Оседлав железного коня, Ермолаев со стрекотом и ветерком помчался по дороге, и только перед поворотом оглянулся. За ним бежала шумная толпа, которая была теперь уже достаточно далеко.

– Повезло тебе, Ермолаев. Вечером летишь – отгадай, куда.

– В Париж, – брякнул наугад Ермолаев.

Шеф удивленно поднял брови:

– Откуда знаешь?

– От… то есть, работа такая… – ответил Ермолаев и почему-то явственно представил себе облезлого египетского верблюда.

Глава вторая. Жил-был человек кривой на мосту.

Восток. Экзотика… Под окном гремела эстакада, а огромный как комод кондиционер хранил тишину. Атташе посольства Марк Тураншо изнывал от жары, уже два часа вынужденный заочно присваивать Валиду Эль Ассаду опустительные эпитеты. Да, здесь не страдают от излишней вежливости королей.

Кондиционер чинили только вчера. Неумытый мастер в драной спецовке порылся в механизме и продемонстрировал Марку искореженную деталь, скорее всего ловко выуженную из рукава, как это проделывал когда-то знаменитый Гуддини. Услышав про цену, Тураншо чуть не поперхнулся, но перспектива расплавиться в африканском воздухе показалась непривлекательной. Кондиционер проработал до утра, после чего наполнил комнату запахом горелой резины, образовал лужу на паркете и замолчал.

…Наконец заверещал дверной колокольчик и Марк, без труда построив слащавую улыбку, впустил гостя в просторную залу.

Эль Ассад был невесел.

– Дорогой друг, – его глаза то и дело сужались в щелки. – Вы знаете, как мы ценим ваши консультации, и наши друзья вложили много, очень много средств в проект кавказского нефтепровода.

– Наши затраты тоже велики, – возразил Марк.

– Кажется, у вас там тоже интересы?

– Нет-нет, я не занимаюсь коммерцией.

– А почему бы и нет? Коммерция – дело, угодное Аллаху. И все же – почему все идет так медленно?

– Работа проводится, много положительных сдвигов…

– А я жду конкретного ответа: когда русские уйдут?

– Поверьте, уважаемый эмир, – Марк прижал ладонь к груди. – Я не меньше вашего мечтаю о том дне, когда…

– Что же происходит? – перебил араб его излияния.

– Неблагоприятная политическая конъюнктура. Кроме того, пропаганда. Люди там примитивные, всегда верили газетам. А тут сплошные фанфары… Это агония, и ждать осталось немного. Но с представителями СМИ мы тоже работаем.

– Плохо, очень плохо работаете, – Эль Ассад достал массивный портсигар с какими-то тонкими сигаретами и закурил, не спрашивая разрешения. Едкий сладковатый дым распространился по комнате.

Взгляд эмира потеплел.

– Нравится вам у нас? – спросил он кивая, как бы заранее отвечая сам себе.

“Город твой – большая и вонючая помойка”, – подумал Тураншо, но, умея давать глупые ответы на глупые вопросы, расплылся широчайшей улыбкой и произнес вслух:

– О-о-о!..

– Еще бы!

Эмир сделал знак рукой, из дверного проема выделился шкаф-телохранитель и протянул кейс.

– Ради общего и благородного дела, – произнес Эль Ассад, – мы готовы в очередной раз внести пожертвование на священную борьбу наших братьев.

Марк Тураншо опять прижал руку к груди и почтительно наклонил голову.

Утомительный вояж на Кавказ. Вывеска “Врачи без границ” больше не работала, пришлось надевать камуфляж и скакать по горным тропинкам, как молодой козел. Его бородатые спутники на привале курили и весело галдели на своей тарабарщине. Однажды двое из них повздорили и схватились за кинжалы. Растащили. Марк, помня инструктаж, вел себя подчеркнуто официально. “Не фамильярничать, не шутить, вообще не расслабляться, – повторял он про себя. – Эти ребята вспыхивают как зажигалка “Зиппо”, и тогда… Лежишь в канаве с надрезанной шеей, а уложенные картинка к картинке пачки баксов переселяются в их глубокие карманы? Нет, не пойдет”. Весь переход Марка не покидало смутное беспокойство и даже некоторое разочарование – спутники ему не нравились, от них исходило ощущение опасности, и он чувствовал себя крайне напряженно. И утешал себя мыслью, что встреча с настоящими борцами еще впереди. А эти… Случайных персонажей везде хватает. Если кто-то пошел воевать из жажды авантюризма, а то и ради долларов, разве это умаляет значимость движения?

Во время привалов Марк ни на секунду не забывал правило, сформулированное одним известным исследователем дикой природы, некоторое время проведшем в стае горилл: ни при каких обстоятельствах не смотреть зверю в глаза. И он старался вести себя тихо и скромно, не задавать лишних вопросов, и не развлекать своих спутников тонким французским юмором.

Шоколад с ореховой начинкой – привычное питание для горского повстанца – у Марка вяз в зубах, и перед глазами маячили навязчивые видения утиных паштетов с хрустящими хлебцами.

Наконец, база. Жаркие объятия, отдых под крышей, и сигарета с марихуаной, от которой он не рискнул отказаться, привели его в чувство. Солнце пробивалось через листву, свежесть горного воздуха перемежалась запахом дымка и оружейной смазки – все это вызвало в представлении Марка романтический образ Сопротивления – что-то полузабытое, из кинофильмов и детских игр.

Привыкший принимать душ три раза в день, здесь он прекрасно обошелся без всякого комфорта – и в этом тоже ощущался дух свободы. Он даже смог абстрагироваться от тошнотворного запаха, исходящего от окружающих.

На второй день ему показали двоих пленных солдат. Те вели себя спокойно, то и дело переводя взгляд с партизан на небо и верхушки деревьев, отделывались односложными репликами. Они не просили пощады и, похоже, умело скрывали свой страх. Марк подумал, что страха эти русские могут и не испытывать вообще просто по причине своей природной примитивности.

Он их по-настоящему ненавидел, и этих, и всех остальных. Они оккупанты, пришли на чужую землю, чтобы убивать женщин, детей и стариков, разрушать прекрасные дома и древние мечети. Конечно, они заслуживали смерти. Марку сказали, что на днях пленных собирались отпустить. Он поинтересовался у главного, не выдадут ли солдаты своим расположение партизанского лагеря, на что получил ответ, что русские все равно не умеют ориентироваться на местности, к тому же повстанцы рассчитывают на их порядочность. “Вот, – подумал Марк, – вот пример подлинного благородства. Все, что пишут в наших газетах – правда. Только есть ли смысл метать бисер перед свиньями и доверять этим?..”

…На обратном пути их накрыли. Когда вышли на каменистый склон, птичье пение перебил нарастающий стрекот, и прямо над головой возникла тушка вертолета. Рядом вспыхнуло, и вмиг заложило уши. Пещера была недалеко, и сильные руки бородачей почти перенесли его под каменный свод. Расстреляв боезапас, воздушная машина исчезла так же неожиданно, как и появилась. Обошлось без потерь. Партизаны смеялись и похлопывали Марка по плечу. А ему восторг от пережитого боевого крещения мешало пережить беспокойство о состоянии термобелья. Кажется, его надо постирать, и как можно скорее.

Скверная история. Он же интеллектуал, его ли дело бегать по горам? Ну да ладно, будет о чем рассказать будущим внукам. “Внукам…хм…– подумал он и поморщился.

Глава третья. Лекарство против скорби.

Другие предпочитали работать своими кулаками, а он чужими. Его всегда окружала шайка преданных пацанов, готовых в любой момент броситься на кого он укажет.

А он мог до темноты рассказывать истории про благородных туземцев и подлых колонизаторов, которые сочинял тут же, на большой коряге у озера. И младшая сестра, повсюду семенившая за ним как хвост, сидела рядом и с торжеством поглядывала по сторонам.

– Сколько душ на свете?

– Ни души.

– Чем докажешь?

– Жить хочу.

– На кого покажешь?..

Эта дурацкая игра почему-то была любимой на школьном дворе.

Однажды, придя домой, он решил напугать сестру, которая готовила уроки за столом. Сначала хотел схватить за горло, но вдруг ясно представил, как под пальцами пульсируют жилки под тонкой кожей, и его передернуло, и он схватил с кровати поясок от халата.

– Сколько душ на свете?.. – он накинул поясок ей на шею и потянул концы.