Текст книги "Убийство в Амстердаме"

Автор книги: Иэн Бурума

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Иэн Бурума
Убийство в Амстердаме
Смерть Тео ван Гога и границы толерантности

Ханке

Глава первая
Священная война в Амстердаме

1

Тон (48 лет), свидетель убийства Тео ван Тога, совершенного 2 ноября 2004 года: «Я слышал, как Тео ван Тог молил о пощаде. «Не делайте этого! Не делайте этого!» – кричал он. Я видел, как он упал на велосипедную дорожку. Его убийца был очень спокоен. Это потрясло меня. Как можно так хладнокровно убить человека прямо на улице?

Я несколько недель не мог заснуть… Каждую ночь я вижу, как Тео ван Тог падает и Мохаммед Б. спокойно делает свое дело… С тех пор я мало кому доверяю. Мохаммед Б. мог быть моим соседом. Если я назову суринамца «паршивым ниггером», меня сочтут расистом, хотя он может назвать меня «белой швалью». Сейчас уже вообще нельзя говорить, что думаешь. Мы стали чужаками в своей собственной стране».

«Хандельсблад», 20 июля 2005 года

В то злосчастное утро в Амстердаме именно спокойствие и самообладание человека, хорошо знающего, что он делает, больше всего поразило тех, кто видел, как Мохаммед Буйери, двадцатишестилетний голландец марокканского происхождения, одетый в серый плащ и молитвенную шапочку, сбил с велосипеда кинорежиссера Тео ван Гога. Он спокойно выстрелил ему в живот, а когда тот, шатаясь, доковылял до тротуара, выстрелил еще несколько раз, достал широкий кривой нож и перерезал ему горло, «как будто полоснул по шине», по словам одного из свидетелей.

Глубоко вонзив нож в грудь ван Гога, он достал из сумки еще один, поменьше, нацарапал что-то на листке бумаги, аккуратно сложил записку и пригвоздил к телу вторым ножом.

Ван Гог, невысокий толстяк с вьющимися светлыми волосами, был, как обычно, в футболке и брюках на подтяжках. Большинству тех жителей Голландии, которые смотрят телевизор или читают газеты, знаком этот вездесущий человек. Он был известен не столько своими фильмами, сколько провокационными заявлениями по радио и телевидению, в газетах, на интернет-сайтах и на судебных процессах, посвященных чему угодно, от обвинений в адрес еврейских знаменитостей, якобы стремящихся заработать на холокосте, до опасного присутствия мусульманской «пятой колонны» в голландском обществе. Он лежал на спине, его руки были вытянуты над головой, а из груди торчали два ножа, что делало его похожим на жертвенное животное. Буйери несколько раз пнул труп ногой и пошел прочь, без спешки, непринужденно, как будто сделал что-то обыденное, как будто рыбу выпотрошил.

Сохраняя спокойствие, он не предпринял серьезной попытки убежать. Когда он перезаряжал пистолет, проходившая мимо женщина крикнула: «Этого нельзя делать!» – «Можно, – ответил Буйери, направляясь в близлежащий парк, в то время как несколько патрульных машин мчались к месту происшествия. – Теперь вы знаете, что вас ждет в будущем». Началась перестрелка. Одна пуля попала в полицейского, одетого в пуленепробиваемый жилет. Другая ранила в ногу прохожего. Но потом Буйери и сам получил пулю в ногу, после чего был арестован. Это не входило в его планы. Буйери хотел умереть смертью мученика за веру. Мы знаем об этом из заявлений, сделанных им позже, и из письма, оставленного на груди ван Гога.

В течение нескольких дней содержание письма Буйери не предавалось огласке. Возможно, его посчитали слишком шокирующим и способным спровоцировать новые акты насилия. Это было длинное, путаное послание на голландском языке с несколькими арабскими цитатами, призывающее к священной войне против неверных и перечисляющее имена погибших во имя веры. Оно наводило на мысль о культе смерти и словно сочилось кровью неверных и святых мучеников. Правильный, но неестественный голландский указывал не только на вероятное отсутствие у автора литературного таланта, но и на многочисленные наслоения неуклюжих переводов. Радикальную исламскую риторику Буйери черпал главным образом из английских переводов арабских текстов, скачанных из Интернета.

Похоже, что способ убийства ван Гога был подсказан изображениями, распространяемыми по всему миру с веб-сайтов. В квартире Буйери нашли компакт-диск с видеофильмом, запечатлевшим более двадцати трех убийств «врагов Аллаха», включая американского репортера Дэниела Перла. Кадры были взяты с саудовского сайта, редактируемого в Лондоне. Кроме детальных изображений обезглавливания мужчин разных национальностей диск содержал фотографии с голландского порносайта, на которых отчаянно сопротивлявшемуся мужчине медленно отпиливали голову.

«Открытое письмо» Буйери было адресовано не Тео ван Гогу, а голландскому политику Айаан Хирси Али, молодой женщине, родившейся в Сомали. Вместе с ван Гогом она сняла короткометражный фильм «Покорность». Чтобы эффектнее проиллюстрировать то, что она расценивала как угнетение женщин исламом, на обнаженные тела молодых женщин проецировались цитаты из Корана. В первый раз фильм был показан в телевизионной программе, в которой голландским знаменитостям предлагают выбрать сцены из их любимых фильмов или телешоу. Хирси Али выбрала «Покорность». Выбор собственной работы был необычным, возможно, даже беспрецедентным шагом, но Хирси Али и не была обычной знаменитостью. За год до убийства ван Гога она стала самым известным критиком ислама в Нидерландах, выступала на встречах с мусульманскими женщинами, на партийных конференциях и в телевизионных ток-шоу, снова и снова повторяя свою мысль о том, что Коран сам по себе – источник насилия. Хрупкая африканская красавица Хирси Али поразила воображение общественности красноречием и убежденностью, публично предостерегая против религии, и без того имеющей зловещую репутацию. Подумать только, мусульманка (или бывшая мусульманка?) из Африки говорит европейцам, что ислам – серьезная угроза. Ее заявления вызывали тревогу в обществе, привыкшем к тому, что общественные деятели проповедуют мультикультурную терпимость. Но это было именно то, что многие люди желали услышать – в том числе те, которые позже отвернулись от нее.

Письмо Буйери было адресовано Хирси Али, еретичке, восставшей против веры своего детства и ставшей добровольным орудием «сионистов и крестоносцев». Он называл ее «воительницей зла», «повернувшейся спиной к правде», «лгуньей», которая «вдребезги разобьется о твердыню ислама». Она будет уничтожена вместе с Соединенными Штатами, Европой и Голландией. Смерть «отделит истину ото лжи», и «кровь мучеников принесет победу» исламу.

Айаан Хирси Али стала самой заметной, но не единственной мишенью священного гнева. Ее «хозяевами», говорилось в письме, являются члены еврейской политической клики, правящей Нидерландами. К этой клике был отнесен мэр Амстердама Йоб Кохен, не религиозный человек, изо всех сил старавшийся находить точки соприкосновения с мусульманскими общинами в своем городе («чтобы все было в порядке», как он выражался). По иронии судьбы Кохен подвергался злобным нападкам и со стороны Тео ван Гога, который в числе других обвинял его в уступках исламскому экстремизму.

Тень Второй мировой войны, единственной войны, затронувшей Голландию со времен ее захвата Наполеоном, незримо сопутствует любому кризису в стране. Ван Гог, со своей неизменной способностью наносить удар ниже пояса, сравнил Кохена с мэром-коллаборационистом времен нацистской оккупации. Тем не менее джихад Буйери предусматривал уничтожение Кохена. Другим членом этой гипотетической клики был Йозиас ван Аартсен, тогдашний лидер консервативной Народной партии за свободу и демократию (VVD), в которую как член парламента незадолго до этого вступила Хирси Али. То, что он не был евреем, не имело никакого значения. В священной войне против «сионистов и крестоносцев» ассоциации, которые вызывает человек, важнее его происхождения.

Ван Аартсен тоже не забывал про последнюю войну. «Эти люди, – писал он в газете «Хандельсблад», самой уважаемой из национальных газет, – не хотят изменить наше общество, они хотят разрушить его. Мы – их враги. С 1940 года мы не сталкивались с подобной ситуацией». Его товарищ по партии, министр финансов и личный друг ван Гога Геррит Залм заявил, что «мы находимся в состоянии войны» с террористами, и дополнительные меры будут приняты «на всех фронтах». Матт Хербен, лидер популистской партии LPF,[1]1
  Lijst Pim Fortuyn – Список Пима Фортейна (нидерл.). (Прим. перев.)


[Закрыть] которую основал покойный Пим Фортейн, считал, что исламская и западная цивилизации ведут войну на голландской территории. Обществу, сказал он, «угрожают экстремисты, которым наплевать на нашу культуру. Они даже не говорят на нашем языке и ходят в странной одежде. Они – пятая колонна. Тео выразил это лучше, чем кто-либо другой».

Сначала была мечеть в Хёйзене. Трое мужчин попытались поджечь ее, разлив скипидар и бензин. Затем мишенью стала мечеть в Роттердаме, но обгорела только дверь. Еще одна попытка поджога мечети произошла в Гронингене. В Эйндховене взорвалась бомба в исламской школе. Премьер-министр Ян Петер Балкененде тут же заявил, что «мы» не то чтобы находимся в состоянии войны, Голландия лишь «ведет борьбу с экстремизмом». Нападению подверглись три христианские церкви в Роттердаме, Утрехте и Амерсфорте. В Удене, маленьком городке на юге страны, подожгли еще одну исламскую школу. «Тео, покойся с миром», – написал кто-то на стене. «Страна в огне», – сказал ведущий телевизионной программы новостей.

На самом деле страна вовсе не была в огне. Поджигателями в Удене оказались подростки, искавшие острых ощущений. Угроза «гражданской войны», погромы в мусульманских районах, акты возмездия со стороны новобранцев джихада – ничего этого не было. Большая часть населения сохраняла спокойствие. Но постоянная болтовня политиков, политических обозревателей газет и телевидения, авторов передовых статей в популярных изданиях создавала лихорадочную атмосферу, в которой малейший инцидент, малейший неверный шаг вызывал бесконечную череду эмоциональных дебатов.

Ортодоксальный имам из Тилбурга отказался пожать руку министра иммиграции и интеграции Голландии Риты Вердонк. При всем уважении, сказал на ломаном голландском мусульманский священник родом из Сирии, она – женщина, а религия запрещает физический контакт с посторонними женщинами. «Но ведь мы равны», – ответила Вердонк немного рассерженно, не зная, что делать с протянутой рукой. Действительно, они были равны, но дело было не в равенстве. Отказ имама, безусловно, бестактный, но не имевший большого значения, попал на первые полосы всех крупных газет. Противостояние коренастой Риты Вердонк и бородатого имама стало главным символом голландского кризиса, краха мультикультурализма, конца прекрасной мечты о терпимости и просвещенности самого прогрессивного маленького анклава Европы.

2

Сорок марокканских, голландских, политических, религиозных и гомосексуальных организаций из Амстердама распространяли плакаты с лозунгом: «Мы не потерпим этого». Людям предлагают подписать манифест на веб-сайте www.wewonttakethis.

«Хандельсблад», 16 ноября 2004 года

Именно тогда я решил провести некоторое время в Нидерландах, где родился в 1951 году и жил до 1975 года. Я был немного знаком с ван Гогом. У нас были общие друзья, иногда мы вместе участвовали в радиопередачах. Он пригласил меня на свое телевизионное ток-шоу «Дружеская беседа», вполне соответствовавшее названию. Не являясь членом модных клубов Амстердама или местного литературного круга, я избежал ядовитых выпадов в свой адрес. Со мной он вел себя неизменно вежливо, хотя его громкий, высокий голос порой утомлял своими назойливыми интонациями.

Я приехал по заданию американского журнала накануне попытки Вердонк обменяться рукопожатиями с имамом, но уже после вечера памяти, организованного друзьями Тео в соответствии с точными указаниями самого ван Гога, которые он подготовил за несколько месяцев до смерти, планируя поездку в Нью-Йорк (он боялся летать). Играла рок-группа, выступали артисты кабаре. Красивые девушки в мини-юбках торговали сигаретами, усердно предлагая свой товар, словно в довоенном кинотеатре. На приглашенных женщинах были нитки жемчуга и двойки из свитера и кардигана – стиль, который Тео находил привлекательным. Поскольку Тео часто называл мусульман «козолюбами», известные комики отпускали шутки по этому поводу, а на импровизированной сцене стояли два чучела коз «на случай, если кому приспичит». Большой деревянный гроб, в котором якобы находился труп Тео, стоял на вращающейся платформе в окружении полуторалитровых бутылок шампанского и больших фаллических кактусов, служивших фирменным знаком его телевизионного ток-шоу. Один из друзей Тео, присутствовавший на этих поминках по прежней, более легкомысленной эпохе, в разговоре со мной предсказал, что лишь незамедлительное подавление мусульманского радикализма позволит избежать гражданской войны в Голландии.

Зимой 2004 года в Нидерландах ощущалась некоторая нестабильность, и мне захотелось разобраться в происходящем. В конце концов, истерия меньше всего ассоциируется у людей со страной, которую ленивые иностранные журналисты обычно называют «флегматичной». Я всегда считал такой образ карикатурным, но все же на мой вкус она была слишком безмятежной, слишком умиротворенно-скучной. Теперь ситуация явно изменилась. В стране, где я родился, произошли значительные перемены.

Приехав в Амстердам, я чуть ли не первым делом прочел эссе великого голландского ученого Йохана Хёйзинги, написанное в 1934 году, во время другого кризиса, когда фашизм и нацизм подступали к голландским границам. Голландцы, говорил он, ни за что не примут идеологию экстремизма, а если все-таки примут, то только экстремизма «умеренного». Хотя Голландия не была застрахована от опасностей современной пропаганды и кризиса демократических институтов, флегматичные голландские бюргеры не имели склонности к эксцессам. По мнению Хёйзинги, «интеллектуальной базой» коллективных иллюзий было «чувство политической неполноценности», в основе которого лежали столетия неудач, притеснений и остро переживаемой потери былой славы. Обычно это приводит к воинственному национализму, пылающему жаждой мести. В Нидерландах все было иначе, потому что «как нация и государство мы в конечном итоге satisfait [2]2
  Удовлетворены (фр.).


[Закрыть], и наш долг оставить все как есть».

Взгляд Хёйзинги на национальный характер, хотя его и нельзя назвать неправильным, отражал известное самодовольство. Буржуазное самодовольство ни в коем случае не заслуживает презрения; на самом деле в нем заключен рецепт мира и благоденствия. Возможно, это немного скучно. Генрих Гейне вовсе не в качестве комплимента сказал, что перед концом света поедет в Голландию, потому что в этой стране все происходит на пятьдесят лет позже. Его шутка, как и большая часть шуток подобного рода, была несправедлива, но в какой-то степени соответствовала действительности, особенно в девятнадцатом веке. Однако к середине двадцатого столетия Нидерланды практически догнали остальной мир, а затем некоторые вещи стали происходить там раньше, чем в других странах: терпимость к легким наркотикам и порнографии; признание прав гомосексуалистов, мультикультурализм, эвтаназия и так далее. Это также способствовало возникновению атмосферы удовлетворенности, даже самодовольства, и радостного ощущения, что ты живешь в самой прекрасной, самой свободной, самой прогрессивной, самой порядочной, самой развитой стране – мультикультурной Утопии.

Я уехал из Амстердама зимой 1975 года, в период его расцвета, движимый традиционной голландской охотой к перемене мест, желанием повидать мир, но также и скукой, которую навевала голландская идиллия. Моя неугомонность, возможно, была вызвана тем, что я вырос в избалованном обществе, в котором всегда было достаточно еды и никто не боялся стука в дверь после полуночи. Но уже тогда в национальной идиллии были заметны трещины. Семеро молодых молуккских активистов захватили поезд в провинции, граничащей с Германией, и взяли в заложники пассажиров, чтобы заставить Голландию поддержать независимость южных Молуккских островов от Индонезии. Не добившись своего, налетчики убили машиниста и двоих пассажиров и, к ужасу миллионов телезрителей, небрежно бросили трупы на рельсы. По дороге в аэропорт нам пришлось сделать крюк, потому что индонезийское консульство было занято молуккскими активистами, стрелявшими из окон.

Эти акты насилия и терроризма сейчас почти забыты. Героев в этой истории не было, а злодеи выглядели скорее жалко, чем угрожающе. В общем, это был типичный случай предательства со стороны колониальной державы. Молукканцы, многие из них христиане, участвовали в колониальных войнах на стороне голландцев. Как и национальные меньшинства в других европейских империях – моны в Индокитае, сикхи в Индии, – они служили в колониальной армии в обмен на привилегии и защиту. В 1941 году, когда японцы вторглись в Нидерландскую Ост-Индию, молукканцы, в отличие от большинства яванцев, оказали сопротивление плечом к плечу с голландцами, и японцы относились к ним с особой жестокостью. Когда после поражения Японии Индонезия объявила о своей независимости, молукканцы снова воевали в рядах голландских войск в кровопролитной кампании («полицейские акции»), целью которой было подавление возглавляемого яванцами движения за независимость. Это была кровавая и безнадежная борьба.

В 1949 году голландцы наконец ушли из Индонезии, забрав с собой молуккских солдат. У них не было другого выбора, потому что индонезийцы не позволили бы «предателям» вернуться домой на Молуккские острова. Но у молукканцев не было желания начинать новую жизнь в холодных и запущенных городах послевоенной Голландии, а у голландцев не было желания оставлять их у себя, поэтому молукканцам пообещали быстрое возвращение на независимую родину. Голландцы позаботятся об этом. Но голландцы, конечно, не хотели новых проблем с Индонезией. Бедных молукканцев разместили в бывших нацистских концентрационных лагерях, таких как Вестерборк, откуда менее десятилетия назад были депортированы около ста тысяч голландских евреев, большинство из них – навсегда. Первоначально лагерь Вестерборк был построен в 1930-е годы для еврейских беженцев из нацистской Германии. Тогда тоже предполагалось, что это временное решение и они тут не останутся. К 1975 году стало ясно, что независимость южных Молуккских островов была иллюзией, ложным обещанием рассвета, которому не суждено наступить. Новое поколение выросло без надежды на возвращение или жизнь за пределами лагерей. Не лучшее начало для новой эпохи мультикультурализма.

3

Амстердам, 21 декабря: семья убитого кинорежиссера Тео ван Гога недовольна премьер-министром Балкененде, который не выразил соболезнования родственникам. Государственное информационное агентство опровергло это. Вчера вечером в телевизионной программе «Нова» мать ван Гога упрекнула премьер-министра в том, что тот посетил мечеть и исламскую школу, забыв о маленьком мальчике, отец которого был убит в Амстердаме.

«Хандельсблад», 21 декабря 2004 года

Сразу после убийства ван Гога начались споры. Уже через несколько часов на смену шоку пришли взаимные обвинения. Министры в Гааге обвинили разведывательную службу AIVD[3]3
  Algemene Inlichtingen en Veiligheidsdienst – Всеобщая служба информации и безопасности (нидерл.). Голландская разведывательная организация, отслеживающая угрозу национальной безопасности как внутри страны, так и из-за границы. (Прим. перев.)


[Закрыть] в том, что она не уделила более пристального внимания Мохаммеду Буйери. Премьер-министра и министра юстиции обвинили в том, что они не отреагировали на экстремистские выступления в мечетях. Мэр Амстердама Йоб Кохен обвинил AIVD в том, что она не поделилась сведениями с амстердамской полицией. Министра внутренних дел, которому подчинялась AIVD, обвинили в том, что он предоставил террористам свободу действий. Айаан Хирси Али обвинили в том, что ее фильм был слишком провокационным. Тео ван Гога обвинили в том, что он оскорблял мусульман. Друзья Тео, избранная группа людей, цитируемых в национальной и международной прессе, обвинили Кохена в трусости, правительство в беспечности, мусульман в нежелании признать очевидное, премьер-министра в бесчувственности, а Нидерланды в том, что эта несчастная маленькая страна позволила умереть одному из своих гениев. Друзей Тео, в свою очередь, называли «торговцами страхом». Были и те, кто считал, что настоящие проблемы начались с поколения высокомерных социал-демократов, не заметивших зарождения «драмы мультикультурализма» и называвших расистами тех, кто заметил.

Это – обратная сторона самодовольства, чрезмерного благополучия. Когда на сие блаженное состояние покушаются, начинается паника. Поиски виноватых имели оттенок уязвленного самолюбия, возмущения тем, что неожиданно все пошло не так, как надо, обиды за разбитые мечты. Есть голландское слово, идеально выражающее это чувство: verongetijktheid, обида не на человека, а на весь мир. Именно оно читалось на лицах людей, которые после убийства вели споры на экранах телевизоров. И оно же часто проявляется в игре прославленной сборной Голландии по футболу.

Гордясь своей великолепной техникой, своим многонациональным составом, своей непринужденной, чуть ли не издевательской манерой, приводящей в бешенство игроков более прозаических команд, таких как сборная Германии, звезды голландского футбола обычно начинают игру с чувством превосходства, столь свойственным хиппующему Амстердаму. Играя в дерзкий футбол, построенный на индивидуальном мастерстве, они знают, что они лучше всех. Иногда это действительно так. Но не дай бог игра складывается не в их пользу! Стоит только педантичным немцам, кровожадным итальянцам или упрямым англичанам заполучить преимущество в один-два мяча, как тут же головы игроков опускаются, завязывается перебранка, и вот матч уже проигран с мрачным чувством verongelijktheid. Почему это должно было случиться с нами? За что? Что мы сделали не так? Разве мы не лучшие? Да пошли вы!

В ноябре 2004 года дела в «экспериментальном саду» явно приняли дурной оборот. Настроение раздражения и разочарования наиболее четко выразил писатель Макс Пам, один из знаменитых друзей Тео, в телевизионной программе на следующий день после убийства.

Пама спросили, правда ли, что он хочет покинуть Амстердам и уехать в Германию. Пам ответил, что это преувеличение, но недавно он встретил Харри Мулиша, одного из известнейших романистов Голландии, и Мулиш сказал, что ему тоже больше не нравится жить в Голландии и он подумывает о переселении в Германию. Пам выразил понимание, потому что и сам был сыт по горло. Больше всего его расстраивало то, что пришел конец особенному образу жизни, своего рода «анархизму свободного духа», полному «юмора и веселья в духе кабаре», когда можно было смеяться над чем угодно и оскорблять людей, не боясь насилия. «Идиллия закончилась», – вздохнул он. Глядя на Пама, я снова вспомнил о голландской футбольной команде. После смерти Тео всем резко расхотелось смеяться.

Как и в словах Гейне, в высказываниях Пама содержалась доля правды. Нидерланды никогда не были утопией, но мир действительно изменился после и сентября, и этот мир догнал Амстердам так же, как Нью-Йорк, Бали, Мадрид и Лондон. Молуккская проблема была трагедией местного масштаба. Но грустный и нелюдимый Мохаммед Буйери из пригорода Амстердама, чьи социальные горизонты сузились до маленького радикального кружка, был частью большого и жестокого мира, с которым его связывали Интернет, компакт-диски и MSN.[4]4
  Сетевая онлайн-служба Microsoft. Включает в себя электронную почту, конференции, бесплатные библиотеки и др. (Прим. перев.)


[Закрыть]