Текст книги "Пуговицы (СИ)"
Автор книги: Ида Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Ты опоздал.
– Микки, ты одна съела целую пиццу? Там две тысячи калорий. Ты в курсе?
– И что? Я не ела весь день.
– Но так нечестно. Друзья всегда оставляют друг другу даже самый последний кусок.
– Когда научишься предупреждать о своём приходе, буду тебе оставлять.
– Ну, чего ты начинаешь? Я же не знал, что приду. Просто после твоего звонка Ксюха как-то резко соскочила.
– Я не знаю, кто это.
– Зато она тебя знает.
Бэзил открыл холодильник и скривился.
– А что, еды совсем нет? Как же мы пить будем?
– Сдурел? Какое пить? Иди домой.
– Не. Я уже отпросился на ночь. Ксюха меня прогнала, а у тебя никого нет.
– Вася, завтра в школу!
– Да, пофиг. Давай ещё пиццу закажем?
– Делай, что хочешь. Я устала ужасно. Если бы у меня была такая семья, такая квартира, как у тебя, я бы из дома не вылезала. Чего тебе не хватает?
– Причём тут это?
– При том, что вот если реально так посмотреть. Ты посреди ночи заваливаешься ко мне пьяный и тебе на всё пофиг. Это вообще норм?
– Чего ты начинаешь? Я пришёл, чтобы тебе грустно не было.
– Просто так ведут себя плохие дети. Из очень бедных или неблагополучных семей, у которых дома полный трендец. Типа меня или Лизы. А у тебя такая хорошая мама, и ты это совершенно не ценишь.
– Ну, приехали. И что мне теперь? Ноги ей целовать?
– Она тебе всё разрешает и всё прощает. Я бы на её месте выпорола тебя как следует и денег вообще не давала.
– Она считает, что мне нужно «перебеситься и нагуляться». И что чем раньше это произойдет, тем лучше. Вот я и гуляю и перебешиваюсь. Что не так?
Мне отчего-то вспомнился жарящий сосиски Томаш и обнимающая его Даша.
– Что-то не так.
– Хочешь, чтобы я ушёл? – запальчиво бросил Бэзил.
– Ладно, оставайся. Только здесь бардак.
– Плевать, – он пнул ногой пустую коробочку из-под лампочки, которую в своей комнате менял Кощей и как всегда оставил у меня на столике, теперь она болталась по всей квартире. – Пиццу закажем?
– Я без денег.
Достав из переднего кармана джинсов смятые рубли, Бэзил объявил:
– Спонсор этого вечера – моя хорошая мама.
Валяясь на ковре перед диваном, мы выпили половину бутылки до того, как нам привезли пиццу. Бэзил рассказывал про свою новую подружку из школы в двух кварталах от нашей, она жила в его дворе и у них там была своя компания.
Но я его почти не слушала. Погоня за Томашем сменялась разговором с Филом, тот, в свою очередь, пиццей от неизвестного и так по кругу.
– Ты знал, что это Фил забрал растяжку? – перебила я увлекательное повествование о том, как Бэзил, не зная, кого выбрать – Ксюшу или Лену, остановился на той, которая ближе живёт. Однако не уверен, правильно ли поступил, потому что теперь ему каждый день приходится здороваться с её папой и это напрягает.
Услышав мой вопрос, он приподнялся на локте, на пару секунд замер, потом отвис.
– Ну, что ты опять пристала? Почему уже нельзя прекратить это идиотское расследование? Нафига всех допекать?
– Мне Фил сам рассказал.
– Прям сам-сам?
– Сказал, что Липе в рукав запихнул. А до этого на прошлой неделе Липа Лизе рассказывал, что это он грохнул Надю. Я над ним посмеялась, не поверила, а теперь вдруг засомневалась. Ты случайно не знаешь, как её убили?
– Я? Откуда? – Бэзил состроил глупую физиономию. – Это же ты у нас Шерлок. А по мне хоть Липа, хоть Фил. Я обоим руку пожму.
– Помнишь, я тебе говорила, что Надя наехала на меня в туалете? Даже зеркало со злости разбила?
– Вот именно. Она психичка. Антон тоже самое говорил. Что Надя закатывала ему истерики, запугивала и угрожала. Она следила за ним, сидела под окнами, названивала по телефону и молчала, поджидала его в подъезде и обещала убить всех, с кем его увидит.
– Но я же не Антон.
– Ну, может, она в тебя влюбилась? – Бэзил расхохотался. – Чего такого-то? Целоваться не лезла?
– Нет.
Я несколько секунд обдумывала эту версию. Никакой Надиной любви я не замечала. Скорее, наоборот. Моё присутствие её раздражало.
– А помнишь, она хотела меня из школы выгнать? Из-за Риткиных часов? Но моя бабка наехала на неё, и она притухла.
– Твоя бабка вообще была ужас. Как ты с ней жила? Антон рассказывал, что её вся школа боялась.
– А что ещё он про неё рассказывал?
– Да я особо не спрашивал. Знаю только, что, когда завелась вся эта тема с Надей, Яга была на его стороне и долго не верила в обвинения. Но как улики появились, сдала назад.
– Какие улики?
– Да ну… Липовые улики. Пуговицы от его рубашки. Их якобы нашли в классе, ну, там, где он на неё типа напал. Но, на самом деле, у него эту рубашку в раздевалке на физре спёрли. Причём уже после того, как Надя заяву накатала.
– Представляю, как Антон её ненавидел.
– Она знаешь, что ему ещё сказала? Что если он на ней женится, то она заберёт заявление. Но бабушка наша намертво стояла против этого. Сказала, что с такой, как Надя, – это всё равно, что пожизненное.
– Если она его так любила, что рвалась замуж, то почему потом, когда он вышел, не объявилась? От стыда или от страха?
– Моя мама считает, что им просто квартира нужна была и Москва.
– Кому им?
– Наде с матерью.
– Так у неё же была вроде квартира?
– Это не её квартира. А Тамары.
– Что?
– Директриса им с матерью сдавала и тогда, и после.
– Вот это неожиданно.
– Ага.
– А почему так?
– Да не знаю я. Просто сдавала и всё. Кому-то же надо сдавать.
Привезли пиццу. Опять две коробки. Мы взяли их в комнату и ели также, на полу, положив между нами. Бэзил включил на телефоне какой-то гнусавый русский рэп, и мы просто долго слушали его, ни о чём не разговаривая.
Молчать с Бэзилом было хорошо и спокойно, не то что с Томашем. С тем, каждая секунда тишины будоражила тысячью смыслов и значений, тогда как Бэзил был хоть и не прост, но для меня всегда понятен. И это успокаивало.
Он отыскал на нижней полке стола этажерки мою косметичку, долго рылся в ней, потом вытащил пузырёк с лаком для ногтей тёмно-вишнёвого цвета.
– Дай руку, – попросил он.
– Зачем?
– Хочу попробовать, – отвинтив крышечку, он с интересом наблюдал, как струйка лака стекает с кисточки в пузырёк.
– На себе попробуй.
– А как потом смыть?
Я показала ему бутылочку с жидкостью для снятия лака. Удовлетворённо кивнув, Бэзил поставил пузырёк рядом с собой и с сосредоточенным видом принялся намазывать большой палец левой руки. Закончив, подул на него и, растопырив пальцы, поднес к моему лицу.
– Зачётно, – одобрила я. – Давай другие.
Минут десять, положив руку на согнутую коленку, с тем же усердием он красил остальные пальцы.
– Что это у тебя? – кожа на его ладони между большим пальцем и указательным была какая-то неестественно гладкая и блестящая.
– Супом обварился. Летом на даче.
– Я думала, прижигался.
– За идиота меня держишь?
– Ради понтов ты можешь.
– Не. Себя я люблю, но кого-нибудь ради понтов прижечь могу, – он рассмеялся и продемонстрировал мне густые вишнёвые пятна-капли на ногтях, словно он их не красил, а просто залил лаком. – Ну, как?
– Плохо.
Я взяла его руку, стёрла всю эту красоту и быстро накрасила заново.
– Теперь хорошо. Только подожди, пока высохнет.
Со смешной манерностью Бэзил замахал пятерней.
– Помнишь, ты рассказывала, что твой дед работает в сыскном агентстве или типа того?
– Ну, да. Только он ничего не расследует и никакие преступления не раскрывает, если ты об этом. Просто целыми днями висит на телефоне или в интернете. Собирает информацию по всякой фигне. Скукота смертная.
– А ты не думала о том, чтобы этим воспользоваться?
– Чем?
– Вот этой всей информацией.
– Я тебя не очень понимаю. Как мне ей воспользоваться?
– Превратить секретные сведения в деньги, – Бэзил перестал махать рукой и многозначительно посмотрел.
– Шантажировать кого-то? – неуверенно предположила я.
– Не совсем, – он придвинулся ближе. – Кто, по-твоему, обращается в такие агентства?
– Жёны, чтобы уличать своих мужей в измене. Ну, или наоборот.
– Это само собой. А ещё компании, подозревающие своих сотрудников в мошенничестве, или родители, которые думают, что их дети связались с дурной компанией. А некоторые спецом просят на человека компромат нарыть, чтобы потом его подставить или слить. Понимаешь?
– Пока не особо.
– Типа если бы я заранее знал, что ты планируешь записать перепихон Нади с Томашем, то мог бы предупредить их, и они бы не попались на Лизин шантаж.
– Я ничего не планировала! Всё не так.
– Погоди. Я не о том… Плевать, как на самом деле. Суть в том, что у тебя в свободном доступе есть инфа о том, кто против кого и что замышляет. Можно было бы просто предотвращать какие-то подставы и получать за это деньги.
– Мне кажется, ты уже пьяный. Чушь полная.
– Чушь? Шикарно, – он отодвинулся от меня подальше. – Я ей принёс на блюдечке бизнес-идею, а она ещё носом воротит.
– Даже слышать про такое не хочу, тем более сейчас. И вообще, я болею. И голова ничего не соображает.
– Она у тебя знаешь, почему не соображает? Не из-за болезни. А потому что ты её Надей этой дурацкой забила. Я поначалу никак не мог врубиться, чего это тебя так переклинило. А теперь понял. Из-за Томаша, да? Из-за того, что она с ним? И ты теперь думаешь, что это он её кокнул, но ищешь, на кого бы ещё свалить.
Бэзил впился в меня острым взглядом.
– Неправда!
– Правда. Вон, ты даже с Лизой из-за него поссорилась. Микки, что с тобой?
– Ты всё преувеличиваешь, – я поднялась.
– Ну, разумеется, именно поэтому ты отправилась следить за ними с Надей и снимать…
– Отстань. Будешь давить, я с тобой тоже поссорюсь.
– Ты называешь моё классное предложение чушью, а сама погрязла в ещё большем бреду.
Я ушла на кухню. Открыла окошко, и сырой ноябрьский воздух наполнил лёгкие. Взяла со стола сигареты Бэзила, но прикурить не успела.
– Ладно, не хочешь, как хочешь, – Бэзил настырно притащился за мной. – Я просто так предложил. Дело твоё. Давай просто посмотрим Людей Икс и больше не будем разговаривать ни о чём грузящем?
– Давай, ты посмотришь Людей Икс, а я – спать. Надоело уже всё.
– И что, даже не поцелуемся? – Бэзил преградил мне дорогу.
– Нет.
– Так не честно, Микки. Ты же моя девушка.
– У меня нет настроения в это играть.
– Ладно, тогда, может, просто? По-дружески? Для поднятия настроения?
– Иди к чёрту, Бэзил, – я отпихнула его. – Ночевать будешь у деда и бельё сам себе застели.
– Я так, на покрывале, – Бэзил поплёлся к дальней комнате, потом остановился. – Слушай, мне просто интересно, у тебя есть что-то такое, о чем ты мечтаешь? Что-то реальное и возможное. Чего бы ты хотела получить в будущем. После того, как со школой будет покончено.
Неожиданный вопрос, особенно от Бэзила. Однако в свете последних событий, да и вообще, всей моей унылой истории жизни, долго раздумывать не пришлось.
– Я бы очень хотела просто радости. Нормальной, настоящей. Человеческой. Чего-то понятного и хорошего. Мне много не надо. Сухие ботинки, тепло, и чтобы меня хоть чуточку кто-нибудь любил.
– Ну, я, например, тебя чуточку люблю. По-дружески, конечно. Если подгоню новые ботинки, ты будешь счастлива?
– Вась, слушай, извини. Я всё понимаю, ты стараешься, хочешь помочь мне, задвигаешь свою Ксюшу, придумываешь невероятные бизнес-планы, присылаешь пиццу под видом тайного поклонника, а я туплю и гружусь, но у меня сейчас, правда, какой-то сложный период. Мне всё время кажется, что где-то есть хорошая, светлая жизнь, а меня затянуло в эту ужасную сказку с Кощеем и Ягой и я никак не могу из неё выбраться, – пока Яга была жива, я, находясь в вечном сопротивлении, никогда не задумывалась об этом, но теперь, когда её не стало и бороться больше было не с чем, оказалось, что, по сути, дело вовсе не в ней. – Знаешь, я сейчас вдруг поняла, о чём мечтаю. Я мечтаю, чтобы кто-то пришёл и спас меня из всего этого. Просто взял за руку и увёл в другой мир. В мир, где есть надежда, смех, и где людям можно верить. Только очень сомневаюсь, что это возможное и реальное.
– Как ты догадалась, что это я пиццу прислал? – Бэзил озадаченно потёр бритую голову.
– Это же очень просто. Второй раз ты заказал её там же и тебе сделали скидку.
Усмехнувшись, он с одобрением покачал головой:
– Ну, ты реально Шерлок.
Глава 11
Иногда мне казалось, что за школой жизни нет. Было странно думать, что всё, что сейчас составляет её суть, очень скоро исчезнет насовсем.
Я представляла будто приезжаю на вокзал в незнакомом городе и стою посреди платформы с чемоданом, без адреса, без денег, без плана.
Если бы собирали экспедицию поселенцев на Марс, я бы отправилась туда с большим воодушевлением, чем в тёмную неизвестность под названием «после школы».
– Таких, как ты, я повидала сотни, – однажды сказала Яга. – В школе они все звёзды: смелые, красивые, популярные. Но потом школа заканчивается, а у них больше ничего нет. Ни интереса, ни сил, ни способностей заявить о себе в новой, взрослой жизни. Вот они и цепляются изо всех сил за окружающий их мирок. Выходят замуж за самого главного идиота в своей компании, который вскоре сопьётся или станет наркоманом, рожают выводок детей и устраиваются работать продавщицами в соседнем магазине.
Я не воображала себя звездой, в том смысле, о котором говорила Яга, но она была права – бездействие, как и хаос, обладало особой притягательной силой.
Томаш вернулся в школу. Мы не общались, но что-то изменилось. Время от времени я ловила на себе его взгляд, а когда он отворачивался, сама смотрела на него.
Больше он не выглядел высокомерным. Злое чувство обиды ушло, и мне вдруг захотелось просто поговорить с ним. Расспросить про работу, узнать, о чём он думает, когда делает вид, что совершенно спокоен, посидеть на их тёплой кухне в смешных тапочках-собаках, увидеть снова, как он жарит сосиски и почувствовать их аппетитный, домашний запах.
Между нами повисло неясное, непроходящее ожидание. Оно ощущалось повсюду. На уроках, где я привычно разглядывала его спину. В столовой, когда мы, смеясь и болтая, завтракали, а Томаш в другом конце стола что-то читал в телефоне, не поднимая головы. Когда играли на физре в волейбол или лазили по канату. Когда после школы расходились по домам и, даже приходя домой, я каждые пятнадцать минут проверяла телефон, словно ждала сообщения. Казалось, что-то вот-вот должно произойти.
И оно произошло. Перед выходными. В пятницу. Через три дня после того, как Кощея увезли в больницу.
Дожди, наконец, закончились и стало просто холодно. Ноябрь с его зловещим минором и обречённой чернотой болезненно отзывался в душе безнадёгой. Куртка, подарок Бэзила, грела ещё меньше, но я рассчитывала проходить в ней как можно дольше, потому что зимний пуховик у меня был уже заношенный и детский. Зато ботинки почти просохли.
Как и в прошлый раз Томаш догнал меня по дороге домой.
Откуда-то всё ещё приносило под ноги бурые листья, хотя дворники их тщательно везде собирали.
– Приходи завтра к нам, – Томаш пристроился рядом. – В два. Даша просила тебя позвать.
– Какой-то праздник?
– Просто так.
– А мама разрешит?
– Её не будет.
– Серьёзно? И где же она?
– Уехала к родственникам на пару дней, – соврал и глазом не моргнул.
Я внимательно следила за выражением его лица.
– К тем самым? Мишеньке и Танечке?
– К кому?
Изобразить удивление ему удалось особенно хорошо.
– К детям своим настоящим.
– Не понимаю, почему ты это сказала.
– Меня это, конечно, не касается. Просто не надо врать. Вот как я пойду к тебе, если ещё неделю назад думала, что ты убил Надю? Зная, что твоя мама совсем не твоя мама, и что в школе никто понятия не имеет, где ты живешь и кто ты такой на самом деле?
– Откуда ты узнала про маму?
– Тебе нужно было подыскать кого-нибудь из другого района.
– Ты говорила об этом ещё кому-нибудь?
– Пока нет.
– Даже своим друзьям?
– Если я скажу, что никому не говорила, тебе будет проще меня убить.
– С этим не поспоришь.
На меня он не смотрел, только себе под ноги. Ботинки у него были тёмно-коричневые, с чёрными шнурками и такие чистые, будто он не месил в них, как все, осеннюю грязь, а парил над дорогой.
Мне стало стыдно за свои.
– Ты уже решил, как собираешься избавляться от моего трупа?
– Не всё ли равно?
– Конечно, нет! Я же должна буду правильно подготовиться. Если ты меня в колодец потом запихнёшь, то можно не краситься и голову не мыть. И одеться как-то попроще, вдруг потом Кощей захочет мои шмотки на Авито продать. Кстати, извращения в программе намечаются? Я тогда бельё красивое надену, чтобы на фотках в полицейских отчётах получше выглядеть.
– Бельё можешь надеть, но на фотках его не будет. Фоток вообще не будет. Только если отдельных фрагментов костей и кожи. Если бы я планировал убийство, то избавлялся от трупа с помощью щёлочи или кислоты, – он растянул искусственную улыбку. – Будем считать, что договорились.
– А ты не слишком наглый?
– А что ещё остаётся, если у тебя самой не хватает смелости подойти?
– Может, не смелости, а желания?
– Желание у тебя есть. Но ты боишься Бэзила.
– Или ты боишься Бэзила?
Я с вызовом развернулась, но ему было всё равно.
– Я – нет.
– Почему тогда в школе не подошёл?
– Придёшь завтра – расскажу.
– Мне кажется, или ты пытаешься заманить меня к себе любыми способами?
– Не кажется.
– Значит, убийство всё же планируется?
– Возможно. Но точно не завтра.
Мы дошли до моего подъезда.
– Я к двенадцати завтра в больницу еду, потом могу к вам, но, скорей всего, опоздаю.
– Мы подождём, – не вынимая рук из карманов, он кивнул, прощаясь, и повернул обратно.
Кощей выглядел плохо. И без того худой, он стал совсем скелетом. Кожа на щеках обвисла и посерела. Седые волосы болтались сосульками. Голубые глаза потускнели.
В палате стояла духота, воняло лекарствами и потом. Его соседей было четверо. Все такие же, как он – осунувшиеся и страшные.
Кощей похлопал перемотанной бинтом на сгибе локтя рукой по одеялу, приглашая меня садиться. Я опустилась на краешек.
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне шестьдесят семь и я в больнице. Как мне себя чувствовать?
Дед на соседней койке одобрительно закряхтел.
– Долго тебе лежать?
– Надеюсь, помру раньше, чем выпишут.
– Зачем ты так говоришь?
– А как ещё говорить? Здесь хоть кормят и лекарства дают. А дома что? Лучше подохнуть в чистоте, чем на помойке.
Упрёк в свой адрес я пропустила мимо ушей.
– Я тебе привезла носки и бритву.
Он забрал у меня из рук пакет, и, не глядя, кинул в тумбочку.
– В общем, дело такое. Ты должна позвонить своей матери и попросить денег. Мне понадобятся дорогие лекарства, если ты всё же не хочешь, чтобы я умер прямо здесь.
– Я не буду ей звонить! – я вскочила. – И просить ничего не буду. Тем более деньги. Неужели больше их неоткуда взять? У тебя же есть зарплата! Давай машину твою продадим.
– Машину ты без меня не продашь, а деньги нужны сейчас.
– У тебя наверняка должны быть какие-то знакомые, у которых можно взять в долг.
– Нет у меня никого, – проворчал он, поворачиваясь ко мне спиной. – Я один. И помирать тоже в одиночестве буду.
Дед на соседней койке посмотрел на меня с осуждением.
– Ладно, – сказала я. – Что-нибудь придумаю.
Троллейбус подошёл громыхающий, скрипящий, полупустой. Турникет не работал, электронное табло с названиями остановок тоже. Я села в самый конец салона. На высокое сидение на колесе. Там от мотора шёл жар и можно было немного погреться.
От материных денег Яга с Кощеем отказались почти сразу, как меня забрали. Что для них обоих было огромным подвигом. Яга осуждала и не любила мою мать не меньше, чем я.
А вот отцовские алименты они получали охотно и регулярно вплоть до моих шестнадцати лет, а после с ним не общались. Он с нами тоже.
Таким образом, кроме как у матери денег больше взять было неоткуда.
Но даже если бы я умирала сама, если бы это был мой последний день, последний час, последний вздох, я бы никогда не обратилась к ней.
Нужно было просто у кого-нибудь одолжить. Хотя бы у Бэзила. Его мама ко мне хорошо относилась, она могла дать. Я написала ему сообщение и попросила встретиться, чтобы обсудить важный вопрос. Бэзил ответил, что вечером у него свидание, но если я зайду до пяти, то могу успеть. Так что засиживаться у Томашей мне было нельзя.
– Ура! – закричала Даша, как только открыла дверь. – Ты проспорил! Она пришла!
Схватив за руку, она поспешно втянула меня в квартиру, после чего, занырнув с головой под вешалку, достала новенькие женские тапочки с незабудками и на голубой пластиковой подметке.
– Ничего себе! У тебя обновка?
– Это Слава тебе купил.
Я застыла с курткой в руках.
– Не стоило… Мне и собаки нравились.
– Правда? Хочешь их? Сейчас принесу.
Не успела я и глазом моргнуть, как девочка вихрем умчалась в комнату и тут же вернулась с собаками.
С кухни сильно пахло чем-то сладким, горячим и вкусным.
– Пироги печёте? – удивилась я.
– Да нет, – Даша махнула рукой. – Это печёные яблоки с мёдом и корицей. Вкуснота! Обожаю. Любишь?
– Кажется, я не пробовала.
– Никогда-никогда? – она удивлённо распахнула глаза. – Ну, ты даёшь! Твоя мама не печёт яблоки?
– Нет.
– А моя…
Глубоко вдохнув, девочка вдруг замерла на полуслове и как будто перестала дышать.
– Яблоки я и сама умею готовить.
– Какая ты молодец!
– Разве это молодец? Вот жульен научусь делать, тогда буду молодец.
– Любишь готовить?
– Конечно. Как можно не любить готовить? Это же интересно и вкусно.
– То… Слава тоже готовит?
– Разумеется.
– Что вы там встали? – он показался в дверях. – Даша, яблоки сейчас в кашу превратятся.
– Ой, – широко размахивая локтями девочка полетела на кухню.
Томаш был в однотонной тёмно-синей рубашке поверх белой футболки и джинсах.
– Спасибо за тапочки.
– Надеюсь, с размером угадал.
Я отложила собак и сунула ноги в незабудки.
– Угадал.
Он удовлетворённо кивнул и опустил глаза. На секунду мне показалось, что он смущён.
– Иди мой руки, – поймав мою улыбку, велел он.
Его родительский тон позабавил ещё больше. Очевидно, если он и планировал расправится со мной, то явно не сейчас.
Посреди квадратного кухонного стола стояла большая чугунная сковородка без ручки. Томаш снял крышку и из-под неё повалил ароматный пар. А когда его клубы рассеялись, внутри обнаружилась тушёная картошка с мясом и кольцами лука.
– Садись здесь, – Даша показала пальцем на одну из тарелок. – Это моё место. Но я тебе его уступаю.
Кухня у них была малюсенькая, ещё меньше, чем наша. Стол стоял под окном между плитой и стеной с навесными полками. Сидеть за ним могли только трое.
– Спасибо, – я опустилась на табуретку.
– Знаешь, почему это место лучшее? – Даша расположилась напротив. – Потому что в стене батарея.
Я прижалась спиной к стене и почувствовала блаженное тепло.
– У вас хорошо, а у нас почти совсем не топят.
– У нас тоже было холодно, пока Слава в ЖЭК не сходил и не пожаловался. Они пришли и всё отрегулировали.
– Не знала, что это можно исправить.
– Можно, – Томаш взял мою тарелку и стал накладывать картошку. – Исправить можно почти всё. Было бы желание.
– Очень вкусное мясо, – обжигаясь от нетерпения, похвалила я. – Невероятно вкусное.
– Просто удивительно, что ты не ела печеные яблоки, – влезла Даша. – Сейчас это съедим и попробуешь моё.
– Обязательно.
– А у тебя есть сестра или брат?
– Нет.
– Наверное, очень плохо, когда ты одна?
– Мне не с чем сравнивать.
– А почему тебя зовут Микки?
– Это прозвище. Папа так называл. Как мышонка.
– Мне нравится Микки. Тебе подходит.
– Почему?
– Не знаю. Просто привыкла, что это ты, – она повернулась к брату. – Тебе нравится?
Тот пожал плечами.
– Я тоже привык.
– А меня в новой школе все только по фамилии называют, – пожаловалась Даша.
– У вас необычная фамилия.
– Это мамина. Её папа из Польши. Но мы его никогда не видели. Он нашу бабушку бросил. Даже не женился на ней, а она всё равно маме дала его фамилию. Или, может быть, это было его имя… – Даша задумчиво почесала лоб.
– Хватит болтать, – одёрнул её Томаш. – Остынет всё.
– А ты любишь Джаст Дэнс? – Даша промолчала едва ли полминуты.
– Танцевальная игрушка?
– Да-да, – она закивала, и косички весело запрыгали. – Сыграешь со мной?
Девочка разговаривала много, торопливо, перескакивая с темы на тему, словно опасаясь, что я в любой момент могу встать и уйти. Порой, начиная фразу, она резко замолкала, сообразив, что может взболтнуть лишнее, так что я старалась ничего особенного не спрашивать и поддерживать безобидные разговоры про школу, учителей, игры, музыку, чтобы не провоцировать её.
Томаш в основном молчал. Сидел ровно, спину держал прямо, ел спокойно, будто даже нехотя, на меня не смотрел.
А когда он протянул руку к моей тарелке, спрашивая, можно ли забрать, я вдруг спохватилась.
Съедено было едва больше половины. Надо было сразу предупредить, что это для меня много. Но я сразу слишком жадно накинулась на еду и теперь с трудом могла впихнуть в себя хотя бы кусочек.
– Я доем, – пообещала я, с ужасом прикидывая, сколько времени для этого потребуется.
– Можешь не доедать, – Даша выхватила тарелку у меня из-под носа. – Слава не будет ругаться. Он за еду не ругается.
Томаш подтвердил, и я облегчённо выдохнула.
– Меня в детстве бабка запугивала, что если не буду есть, то умру, и меня похоронят в общей могиле на безымянном кладбище, где хоронят всех плохих и непослушных детей. И ко мне на могилу никто никогда не придёт. Потому что о плохих детях никто никогда не вспоминает.
Даша ахнула, прикрыв рот ладонью:
– Это же очень страшно.
– Страшно, – подтвердила я. – Но я всё равно тайком выкидывала остатки в туалет. Ведь если я так и так плохая, то меня в любом случае похоронят на этом кладбище, сколько бы я не съела.
– Почему это ты плохая? – Даша любопытством распахнула глаза.
– Там много разного было, – усмехнулась я своим воспоминаниям.
– Расскажи, пожалуйста, – взмолилась она.
– Давай в другой раз, а то твоему брату скучно.
Складывая тарелки в раковину, Томаш обернулся:
– Наоборот. Это как раз самое интересное.
На столе под моим локтем завибрировал телефон. На экране выплыло сообщение от Бэзила: «Когда придёшь?».
«Скоро», – быстро ответила я.
– Ты не передумала играть? – тревожно спросила Даша, заметив мою переписку.
Я взглянула на Томаша. Он по-прежнему оставался лишь наблюдателем, словно привёл меня только для развлечения сестры.
– А твой брат будет играть?
– Я на вас посмотрю.
«Жду» – ещё одно сообщение от Бэзила.
«Через час подойду», – пообещала я.
– Ну, пожалуйста, – Даша сложила ладошки перед Томашем. – Давайте все вместе.
– Хорошо, – отозвался он, внимательно следя за моей перепиской. – Только ты проиграешь.
– Это мы ещё посмотрим! – девочка радостно вскочила и потащила нас в комнату.
Их в квартире было две. Одна – комната Томаша и Даши. С мягким светлым диваном и таким же креслом, красным квадратным ковриком в центре перед плоским настенным экраном и раскидистой пальмой в плетёном горшке в углу возле окна.
Вторая, закрытая, как мне объяснила Даша, мамина. После того, как она это сказала, Томаш так посмотрел на меня, что задавать вопросы расхотелось.
Смысл игры заключался в том, чтобы, глядя на танцующих на экране человечков, повторять все их движения. Тот, кто был более точным, получал большее количество баллов.
Сначала пытались играть все втроём. Но Даша всё же для нашей компании была маловата, и мы с Томашем, опасаясь её затоптать, постоянно сбивались или останавливались, и тогда она громко кричала: «Вы мне поддаётесь!»
После нескольких проигранных нами раундов, девочка потребовала, чтобы мы соревновались между собой.
Почувствовав свободное пространство и азарт, я увлеклась. Томаш тоже старался. Танцевал он явно хуже меня, но по какой-то непонятной причине его баллы всё время оказывались выше моих. И это заводило ещё сильнее.
Томаш смеялся и дурачился, особенно, когда это была женская песня. Это был какой-то другой, совершенно новый для меня Томаш. И поэтому вместо того, чтобы смотреть на экран, я постоянно отвлекалась и смеялась вместе с Дашей.
Вероятно, это была его тактика победы, поэтому, когда он выиграл у меня с отрывом в пятьсот баллов, я потребовала реванша с твёрдым намерением смотреть только в экран, но когда дошли до «Oops!..I Did It Again», и он с совершенно серьёзным лицом стал пародировать Бритни, не выдержала и, сбившись, остановилась, чтобы просто отсмеяться.
То, что Томаш может быть живым, стало для меня настоящим откровением. Он готовил еду, танцевал, шутил и валял дурака. Купил для меня тапочки и смущался смотреть прямо.
Из невозмутимого школьного манекена он внезапно превратился в человека, и это окончательно выбило почву из-под ног.
Под конец нашего упорного баттла, в котором снова победил Слава, я казалась себе пьяной: всё вокруг качалось и плыло, а сердце наполняла неожиданная, светлая радость, какой я давно не испытывала.
Мы то и дело сталкивались, наступали друг другу на ноги, при каждом удобном случае хватались за локти и за руки, толкались и обнимались. Я чувствовала, что меня несёт, но ничего не могла с этим поделать. Мне уже было всё равно, что не так с его мамой, что он встречался с Надей, что он стёр всю нашу переписку, послал меня и пытался развести.
Я просто видела, что тоже нравлюсь ему, и в тот момент готова была упасть в его объятия без раздумий. Но за нашими спинами хохотала Даша, и дистанция, хотя и явно сократилась, по-прежнему оставалась игровой.
– Яблоки! – неожиданно закричала девочка. – Мы забыли про яблоки. Я сейчас принесу.
Она шустро выскочила из комнаты, и мы оба резко остановились.
Я приготовилась к тому, что сейчас что-то будет. Но ничего не произошло.
Томаш вытер локтем со лба пот, рассмеялся и, обессиленно рухнув в кресло, спросил, не хочу ли я пить.
Пить? При чём тут пить? Как ему в голову могла прийти такая ерунда?!
Достойно справиться с разочарованием не получилось. Я мигом вспомнила про Бэзила, и что он ждёт меня.
Схватив с дивана телефон и натягивая на ходу худи, я вылетела в коридор.
– Ты куда? – крикнул вслед Томаш.
Даша в огромных варежках-прихватках тут же выбежала с кухни:
– Ты уходишь?
– Прости, мне очень нужно. Я обещала другу. Это важно.
– Но ты же не попробовала яблоки!
– Я потом. В другой раз. Честно. Обещаю.
Быстро обувшись, я сняла с вешалки куртку и выскочила на площадку. Лифт вызывать не стала, побежала по лестнице. Сердце колотилось, как бешеное. Чувствовала я себя полной дурой.
«Извини, опаздываю» – написала Бэзилу.
«Я понял».
«Но уже бегу».
«Жду».
Однако не успела я добежать до остановки, как меня догнал Томаш.
– Что-то случилось? – говорил он взволнованно и как будто был огорчён. – Ты обиделась?
– Бэзилу обещала быть через час, а прошло уже два.
– Ясно.
Какое-то время мы быстрым шагом шли молча.
– Почему ты ничего не спрашиваешь? – заговорил он первым. – Ещё недавно гонялась за мной по всему району. А теперь пришла и ни одного вопроса не задала.
