Текст книги "Рассказы об Африке"

Автор книги: И. Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

3

Через три дня ранним утром около двухсот человек выступили в поход. Вместе с мужчинами в далекий путь отправились и их семьи. По обычаю, для удачи перед выходом посыпали на тропу немного муки и хлебных крошек.

Отряд растянулся в длинную цепочку и двинулся на юго– запад. Густой утренний туман скрывал только что появившееся солнце. Кусты, огромные древовидные папоротники и высокие копьеобразные травы были покрыты крупными каплями росы. Люди шли мокрые, дрожа от утреннего холода. Касанда, как обладатель важной бумаги, выданной ему вербовщиком, стал старшим в отряде и немало гордился этим. Он шел впереди всех и огромным, тяжелым топором прорубал дорогу в чаще. За ним двигались четыре человека, которые завершали его работу.

Идти было трудно. У леса приходилось отвоевывать каждый шаг. Длинные, усеянные шипами лианы, почти в обхват толщиной, спускались низко к земле, оплетая стволы лесных великанов и преграждая дорогу. Такие места то и дело приходилось обходить, удлиняя путь.

В лесу было почти темно. Лес возвышался в несколько этажей. Деревья тесно соприкасались вершинами и не пропускали света. Над густым, едва проходимым подлеском поднимались деревья, составлявшие основную массу леса. Их кроны образовали сплошную завесу. Над этим морем зелени возвышались отдельные деревья-великаны, которым уже ничто не мешало пользоваться солнцем.

Люди шли медленно, напруженные всем, что только могли захватить с собой. Набетуну и Нкайна двигались за головным отрядом. Набетуну несла небольшой запас сорго, совсем небольшой, так как посев их погиб в старом краале, а запасов дома не было. Того, что она несла, могло хватить лишь на два– три дня. А впереди – много дней пути. У других запасов было еще меньше. Многим не дойти до Луалабы, очень многим!

Нкайна нес шкуры буйвола, заменявшие постели, тыквенные бутыли для воды и оружие Касанды.

К полудню остановились на привал, развели костры и стали готовить пищу. Отдохнув и подкрепившись, снова тронулись в путь и шли почти до самой темноты. И так каждый день…

На четвертое утро случилось первое несчастье: заболел Нкайна. Несмотря на все усилия, он не мог подняться на ноги. Касанда внимательно посмотрел на него и сразу понял, что брат не выйдет из этого леса: Нкайна заболел сонной болезнью. Это произошло, наверно, еще в новом краале. Нкайна дрожал, и лицо его кривилось в гримасах боли. Он испуганно смотрел на Касанду, стараясь найти в глазах брата поддержку или утешение. Может быть, все скоро пройдет? Но Касанда не умел лгать. Ему было страшно за судьбу брата, он не мог произнести ни слова ему в утешение и упорно смотрел в сторону, боясь, что взгляд его скажет правду. Он знал – Нкайна обречен и никто не поможет ему теперь. Набетуну стояла рядом. По ее старому, морщинистому лицу катились слезы. Она не раз видела больных сонной болезнью и поняла все без слов.

Когда отряд поднялся, чтобы тронуться в путь, Нкайна сделал отчаянную попытку встать на ноги и не смог. Он снова лег, и глаза его умоляюще смотрели на брата: неужели его оставят в лесу одного? Набетуну, сложив у груди руки, тоже молча смотрела на Касанду: ведь он не бросит брата на съедение зверям?

Касанда принялся за дело. Он вырезал из шкуры буйвола длинный широкий ремень и связал его концы. Затем, повесив ремень через плечо, он посадил в него брата так, что Нкайна оказался у него за спиной. Касанде пришлось нести, кроме того, еще оружие и шкуры.

Голод теперь неотступно следовал за отрядом. Небольшие запасы, взятые из дому, кончились. Батако питались побегами бамбука, листьями и дикими плодами, если их удавалось найти. Но люди шли и шли целыми днями, почти не останавливаясь и покачиваясь от слабости. Только на восьмой день пути решили отдохнуть: все выбились из сил.

С утра все разбрелись в поисках пищи. Взяв лук и копье и оставив Нкайну на попечении матери, Касанда отправился на охоту.

Мпутум бежал впереди него, понуро опустив хвост.

Они долго двигались по тропе, проложенной племенем, затем свернули в сторону. Здесь было так глухо и мрачно, что даже Касанде, привыкшему к джунглям, стало не по себе. Птицы и то не пели в этом лесу. От влажной земли поднимались тяжелые, удушливые испарения. На пути часто встречались болотца, на берегах которых диковинные деревья, казалось, воевали друг с другом за свет и пространство. Смоковницы-«душители» сплетали свои ветки с ветвями соседей и медленно умерщвляли их. Огромные, толстые лианы обвивались вокруг больших деревьев, сжимая их в смертельных объятиях. В этом мрачном зеленом царстве шел бой не на жизнь, а на смерть.

Касанда шел тихо, не производя ни звука. Он осматривал каждый клочок земли, прежде чем ступить на него. Бежавшая впереди собака неожиданно остановилась. Она глухо зарычала, шерсть у нее встала дыбом. В нескольких шагах от себя Касанда увидел огромного черного нжину – «лесного человека». Он стоял на коротких кривых ногах, держась одной рукой за ветвь, другой упираясь в землю, и смотрел на Касанду тяжелым, ненавидящим взглядом.

Касанда вздрогнул и попятился. Эти огромные волосатые руки могли разорвать человека на части, сломать его, как тростинку. Благоразумнее было бы отступить. Но там, в лагере, ждало его голодное племя. Нельзя было упускать такого зверя. Касанда, не задумываясь, сделал шаг вперед и, выхватив стрелу, пустил ее с такой силой, что она почти до половины вонзилась в грудь зверя. Нжина яростно заревел, сломал торчавший из груди конец стрелы и, вытянув длинные руки, бросился на Касанду. Касанда взмахнул копьем, но зверь молниеносным движением схватил древко оружия. В то же мгновение рыжий рычащий комок вцепился в кривую ногу нжины. Нжина резко повернулся и, выпустив копье, отшвырнул собаку. Воспользовавшись этим, Касанда быстрым движением ударил обезьяну копьем в грудь, и она грохнулась на землю с оглушительным ревом. Рассвирепевший Мпутум стал рвать ее зубами. Но горилла лежала неподвижно: она была мертва.

Отдохнув немного, Касанда поднял свою добычу, весившую не менее двух рослых мужчин, и пошел к стоянке племени.

Касанда шел, пригнувшись к земле под тяжестью, которую еще совсем недавно он поднял бы шутя. Голод унес его силы. Охотник с трудом перешагивал через толстые стволы упавших деревьев, спотыкался. Но он не останавливался, чтобы отдохнуть. Он нес пищу своему голодному, измученному племени. И эта мысль заставляла его идти быстрее.

Когда Касанда появился в лагере, все лица повернулись к нему. Люди встали и молча смотрели на него. В их глазах Касанда прочел один вопрос: как поступит он со своей добычей? Касанда положил зверя на землю, неторопливо вытер большим листом потное лицо и, повернувшись к племени, громко сказал:

– Пусть мужчины разрубят мясо. Каждый получит свою долю.

Все одобрили распоряжение Касанды.

К вечеру, когда собрались все уходившие на поиски пищи, обнаружилось, что один охотник не вернулся. Утром его пытались разыскать, но безрезультатно – человек исчез бесследно. Только джунгли знали о его судьбе.

4

В отряде, день за днем двигавшемся на юго-запад, все больше и больше появлялось больных сонной болезнью. Больные через силу пытались идти с отрядом, но для них уже не было спасения. Страшная болезнь, попавшая в кровь, разрушала организм. И постепенно один за другим они отставали от племени. Чаще всего это были старики и дети. Они садились отдохнуть и больше уже не догоняли отряд. Обычно с ними оставались и родственники, и всех их поглощал огромный, мрачный лес. У здоровых не было сил нести больных. Лишь один Касанда упорно нес Нкайну.

За отрядом двигалась огромная стая голодных гиен, ожидая жертв. Ночью они поднимали ужасный вой и хохот вокруг лагеря, и не один участник похода думал о том дне, когда силы оставят его и, покинутый племенем, он будет съеден зверями. Почти каждую ночь шел дождь, молнии прорезали небо, и батако сидели, накрывшись буйволиными шкурами, тесно прижавшись друг к другу. Когда не было дождя, лагерь осаждали москиты, не давая усталым людям спать.

Но каждое утро, едва забрезжит слабый свет, все вновь поднимались и, съев по нескольку побегов молодого бамбука, продолжали свой путь. Молчаливые и голодные, они шли, непрестанно думая о пище. Теперь они двигались по старой, полу– заросшей тропе. В течение столетий, с тех пор как мзунгу появились в Стране Живой Воды, по этой тропе двигались к морю караваны работорговцев, которые вели своих чернокожих пленников на рынок рабов. То там, то здесь белели человеческие скелеты, скованные попарно ржавыми кандалами. Усталые люди бросали косые взгляды на останки своих предков и прибавляли шаг.

Несколько раз путники проходили через краали, но им редко удавалось обменять кое-что из вещей или оружия на бананы, сорго или маис: обитатели краалей сами голодали. Как– то раз они вышли к большому дому мзунгу. Белый разводил здесь шелковичных червей, и несколько человек из отряда батако остались у него работать.

Голод постоянно мучил людей, и во время стоянок все искали пищу.

Однажды Касанде удалось найти дупло с медом. В тот день, оставив Нкайну в лагере, он ходил по лесу, отыскивая плоды, и вдруг заметил птицу турубву. Турубва беспокойно прыгала с ветки на ветку, издавая тревожные крики. Касанда знал эту хитрую птицу-сластену. Она часто приводит человека к дуплу с медом, зная, что и ей удастся полакомиться. Касанда пошел за турубвой и вскоре действительно нашел дупло.

Мед доставил много радости детям. Набетуну пыталась угостить им и больного Нкайну, но он уже ничего не мог есть. Зубы его были плотно сжаты, глаза безжизненно смотрели перед собой, скулы выдавались, живот втянулся, ребра резко выступали из-под ссохшейся кожи. Нкайна не чувствовал уже, когда к нему прикасались. Он все время дрожал и, казалось, чего-то напряженно ждал. Говорить он не мог, и было ясно, что жить ему осталось недолго.

5

На четырнадцатый день пути отряд добрался до небольшой реки, текущей на запад. Люди пошли вдоль песчаного берега, отыскивая брод. По течению медленно двигались зеленые острова пловучих растений. Сросшиеся корнями папирусы и амбач образовали плотную массу, способную выдержать тяжесть человека. Большие фламинго важно разгуливали по пловучим полянкам. Батако никогда не видели лужаек, плавающих по воде, и с удивлением рассматривали их. Высокие, как деревья, гладкие трехгранные стебли папирусов слегка изгибались под тяжестью густой копны длинных, узких листьев, собранных на самой верхушке растений. Зеленый амбач рос сплошным плотным ковром.

В узком месте реки зеленые острова скопились, образовав мостик. Он был настолько прочен, что батако свободно перешли по нему на другую сторону.

Пройдя несколько сот шагов, люди увидели песчаную отмель, на которой лежало множество зеленоватых крокодилов. Они грелись под палящими лучами солнца, а в их огромных раскрытых пастях безбоязненно хозяйничали маленькие белые птицы с серыми крыльями. Своими тоненькими черными клювиками птицы вытаскивали у крокодилов из зубов остатки пищи, и это, видимо, нисколько не беспокоило речных чудовищ. Заметив людей, птицы тревожно закричали. Крокодилы поползли к реке, волоча по песку длинные, сжатые с боков хвосты, и вскоре исчезли в мутной, коричневой воде.

Касанда, шедший впереди, заметил звериную тропу.

– Хумба-хумба прошел недавно, – сказал он, указывая на большие круглые следы слона. – Надо догнать его: отряд не дойдет до Луалабы, если мы упустим этого хумба-хумба.

Касанда сделал”движение плечами, усаживая на место сползавшего с ремня Нкайну, и оглядел осунувшиеся лица окружавших его людей: он хотел убедиться, готовы ли они вступить в бой с таким огромным зверем. Воины молча смотрели на Касанду. На лицах их была решимость. Открытая битва с хумба– хумба таила в себе много опасностей, но Касанда знал – ни один из воинов никогда не скажет, что он боится.

Некоторые племена, не умеющие строить ловушки, вступали иногда в открытые схватки со слонами. При этом всегда гибло несколько человек. Раньше Касанда с презрением относился к таким неумелым охотникам, но сейчас он и его люди сами вынуждены были прибегнуть к этому опасному способу охоты. Они не выйдут из этого леса, если не достанут пищи.

– Пусть сорок охотников оставят здесь все свои вещи, кроме оружия, – сказал Касанда. – Мы догоним хумба-хумба. Ветер дует в нашу сторону, и мы подойдем к нему близко. Остальные должны идти вслед За нами.

Спустя несколько минут худые, истощенные люди с лихорадочно блестевшими глазами уже бежали по следам слона с копьями в руках. Когда солнце склонялось к вершинам деревьев, бежавший впереди Касанда подал знак остановиться. Охотники тихо подошли к нему. Впереди на небольшой поляне стоял огромный, как гора, хумба-хумба с кривыми розовыми бивнями и, обрывая хоботом плоды лианы инобоунга, отправлял их в рот. Пережевывая плоды, он пыхтел от удовольствия, щурил маленькие глазки и медленно раскачивал большими ушами.

– Хумба-хумба, отбившийся от стада, очень злой, – прошептал один из охотников, по имени Нгава. В глазах его был страх.

– Надо выбрать место для боя, – тихо отозвался Касанда, не обращая внимания на слова Нгавы. – Меж больших деревьев нам будет легче уклоняться от его ударов. Половина охотников должна обойти хумба-хумба и гнать его сюда.

Пока одни охотники обходили слона, другие выбрали неподалеку группу больших деревьев и стали занимать безопасные позиции. Большая часть охотников влезла’ на высокие ветви толстых деревьев, приготовив луки и стрелы. Касанда рассердился и знаками потребовал, чтобы многие из них спустились на землю. Нельзя было выпускать зверя из живого кольца.

6

Вскоре раздались крики загонщиков и показался слон. Он двигался медленно, осторожно осматривая лес своими маленькими умными глазками. Ни один сучок не хрустнул под его огромными, как стволы деревьев, ногами. Он шел прямо на людей.

Когда слон оказался под высоким деревом, на ветвях которого притаились несколько охотников, в его большую, похожую на серый холм спину вонзилось несколько стрел. Слон испустил грозный трубный звук и, подняв тяжелый хобот, бросился на охотника, высунувшего из-за дерева черную курчавую голову. Человек исчез за деревом, выпустив из лука стрелу, которая вонзилась у самого глаза зверя. Слон кинулся за охотником, а тот побежал зигзагами, скрываясь за деревьями. Хумба-хумба бежал за ним, то и дело застревая между близко стоявшими стволами. Стрелы сыпались на слона и сверху и снизу, но он упорно преследовал намеченную жертву, не обращая внимания на других охотников. Касанда стоял за стволом смоковницы, сжимая в руке длинное копье из твердого сандалового дерева, и готовился нанести решающий удар. Для этого нужно было подойти к зверю вплотную и вонзить в него копье как можно глубже.

Из-за ствола дерева выскочил охотник Нгава и ударил пробегавшего мимо него слона копьем. Но, видно, ослабела от голода рука Нгавы: копье лишь скользнуло по ребру животного, не причинив ему вреда. Хумба-хумба обернулся так быстро, что Нгава не успел даже отпрыгнуть. Тяжелый хобот свалил его с ног, и серая гора пронеслась над ним. Почти в то же мгновение сбоку хумба-хумба вырос Касанда. Быстрый, как молния, взмах черной мускулистой руки – и копье глубоко ушло в тугое тело зверя. Издав глухой стон, слон упал на колени. В ответ раздался радостный вопль охотников. Они выскочили из-за деревьев и бросились на слона с копьями. Но он вновь поднялся на ноги, схватил неосторожно приблизившегося к нему высокого охотника и, бросив его на землю, побежал в лес. Люди с криками кинулись за слоном, осыпая его стрелами. На небольшой поляне слон вновь упал. Охотники окружили животное. Рана, нанесенная Касандой, была смертельна.

Голодные люди принялись резать тугое, как резина, мясо хумба-хумба. Касанда, опираясь на обломок копья, молча смотрел на возвышавшуюся перед ним гору пищи. Теперь им хватит се до конца пути. Жаль только, что Нкайна уже не может есть.

Люди бегали вокруг поверженного слона, выбирая лучшие куски, носили сухие ветви, готовя костры. Некоторые охотники, усевшись на траву, рвали зубами сырое мясо, не в силах больше переносить муки голода.

Касанда тоже стал готовить обед. Он вырезал кусок толстого зеленого бамбука так, что один из узлов коленчатого ствола образовал вместительный сосуд, налил туда воды и положил кусок мяса. Пока в бамбуковом сосуде есть вода, он не загорится даже на костре.

Касанда развел огонь и долго смотрел на кипевшую в бамбуковом сосуде воду, вдыхая вкусный запах вареного мяса…

Приближался вечер.

Вдруг один из охотников предостерегающе вскрикнул. Касанда поднял голову и увидел нескольких маленьких людей, вышедших из лесу на поляну. В руках у них были луки и стрелы. Они что-то ожесточенно кричали. Касанда встречал пигмеев и раньше. Он знал, что они опасные противники, так как стрелы их всегда отравлены. Касанда встал и, отложив в сторону оружие, пошел с несколькими охотниками навстречу маленьким людям. В кустах он заметил много прячущихся воинов.

Их лица были возбуждены. Несколько человек, натянув луки, прицеливались в приближающихся батако. Касанда насторожился. Все мышцы его напряглись. В любой момент отравленная стрела, пущенная из чащи, могла вонзиться в его грудь. Он шел медленно, стараясь не показывать страха, сжимавшего сердце. Проявить трусость в такой момент – значит умереть.

Воины Касанды шли за ним, сбившись в плотную группу.

Касанда остановился перед пришельцами, внимательно рассматривая их. Эти люди были почти вдвое меньше его ростом. У них была светлокрасная кожа и на груди росли мелкие пучки рыжеватых коротких вьющихся волос. На курчавых головах – выбрито по три узкие полосы, шедшие ото лба к затылку. На кисти левой руки у маленьких людей был укреплен кожаный мешочек для защиты от случайного ранения отравленной стрелой. Их умные глаза смотрели настороженно, но без страха.

– Вы убили хумба-хумба на нашей земле, – сказал маленький человек, который, повидимому, был их вождем. – Поэтому он принадлежит нам.

– Хумба-хумба убил двух наших воинов, – ответил Касанда. – Он пришел сюда с реки. Там не ваша земля.

– Все, что находится в нашем лесу, принадлежит нам, – с достоинством заявил маленький человек.

Касанда подумал, что столкновение не сулит батако ничего хорошего, и сказал:

– Если зверь принадлежит вам, то вы должны заплатить нам за работу, так как мы охотились за ним целый день. Возьмите себе бивни и отдайте нам тушу.

Уступчивость Касанды смягчила маленького человека. Он подумал немного и ответил:

– Нам тоже нужно мясо. Мы даем вам половину туши.

Таким образом согласие было достигнуто.

Около ста маленьких краснокожих людей заполнили поляну и засуетились вокруг слона. Они ушли, когда было уже темно, унося свою долю мяса, разрезанную на части.

Касанда вздохнул, провожая их взглядом. Ему было жаль половины туши.

Ночь охотники провели у костров одни. Остальная часть отряда пришла лишь утром. Набетуну едва двигалась от усталости и голода. За эти дни она состарилась на несколько лет. Нкайну, который теперь стал совсем легким, несли четыре старика.

Собака Касанды не пришла с ними; кто-то съел ее ночью, воспользовавшись отсутствием хозяина.

VII

На двадцать шестой день пути, в полдень, племя вышло к Луалабе. С высоких холмов была видна великая река. Люди молча смотрели вниз, на широкий поток, пробивавший себе путь в белом скалистом ложе. С наслаждением ощущали они на лицах дуновение прохладного ветерка. Эти мутные, коричне вые воды означали для людей конец несчастьям, конец тяжелому пути и голоду. Впереди их ждала другая, неизведанная еще жизнь.

Касанда стоял, прислонившись к дереву. Он был теперь совсем один. Два дня назад Набетуну упала во время перехода и больше не встала. Касанда долго сидел около нее, ожидая, что она очнется. Потом, поняв, что это конец, он закопал тело матери и, не желая, чтобы она стала добычей гиен, уже выглядывавших из-за кустов, заложил могилу камнями. А за три дня до этого скончался Нкайна, так и не сказав родным ни слова на прощанье.

Касанде тяжело было вспоминать, что в последние дни он, занятый отрядом, не мог позаботиться о матери, добыть ей пищу. Но мать в свои последние минуты думала лишь о нем и Нкайне. Когда Набетуну упала там, в лесу, и поняла, что это – конец, слабеющей рукой достала она из кожаного мешочка и Молча отдала Касанде маленький кусок сушеного мяса – все, что осталось у нее от долгой трудовой жизни. Голодная, Набетуну берегла последний кусок для Касанды, хранила, чтобы в самую тяжелую минуту накормить им своего сына. Касанда вспоминал, как в детстве он не слушался матери, грубил, таскал у нее кокосовые орехи, и чувствовал себя сейчас глубоко виноватым перед нею. И вину эту уже нельзя было загладить.

Касанда не мог простить себе также, что он, усталый и сердитый, кричал на больного Нкайну за то, что тот ворочался у него за спиной, мешая ему идти.

Безрадостные мысли бродили в голове Касанды. Но горевать было некогда. Путь еще не окончен. Касанда осмотрел отряд. Из двухсот человек, выступивших в поход, осталось меньше половины. Ни детей, ни стариков почти не было: все они лежали там, в лесу.

Касанда стал первым спускаться к реке. За ним двинулись остальные.

К вечеру отряд вошел в Кинду. Большой крааль мзунгу поразил Касанду. По пыльным узким улицам мчались сверкающие лаком машины, о которых он раньше только слышал. Одна из них едва не наехала на него – Касанда еле успел отпрыгнуть в сторону. Машина остановилась, и черный шофер, высунув шись из окна, принялся ругать Касанду, но тот только добродушно улыбался.

Большие каменные хижины белых стояли рядом с маленькими, крытыми камышом бамбуковыми хижинами негров.

Измученные, худые батако несли свои жалкие пожитки, задевая прохожих свернутыми жесткими буйволиными шкурами, шарахаясь в сторону при каждом гудке автомобиля.

Появился чернокожий полицейский. Он приказал батако остановиться и долго кричал, проклиная нищих и бродяг, от которых не стало покоя.

Достав бумагу, которую дал ему Сантегью, Касанда кое-как объяснил полицейскому, что они завербованы на рудник, и спросил, как им найти агента компании. Им показали дорогу, и вскоре они предстали перед агентом, пожилым мзунгу с маленькими рыжими усами, а через два часа батако были уже в поезде, шедшем в Конголо.

Всю ночь простоял Касанда в вагоне, набитом неграми. Вагон был без стенок – крытая сверху платформа с невысокими перилами по бокам. Касанда стоял у самых перил, и ему не хотелось спать. Ярко светила луна, и слева, рядом с поездом, навстречу ему текла бурлившая на порогах река. Поезд шел быстро, и ветер приятно обдувал лицо.

Вскоре лес кончился. Теперь за рекой громоздились бесконечные холмы. Некоторые из них были покрыты густым кустарником. Между зелеными холмами поблескивали болотца.

Луалаба, ширина которой достигала в этом месте километра, то соединяла свои бурные воды в один рокочущий поток, то расходилась на несколько рукавов, разделенных друг от друга покрытыми темным лесом островами и песчаными отмелями.

У небольшого скалистого острова, расположенного вблизи берега, Касанда увидел в лунном свете группу негров. Дрожа от холода, они стояли по пояс в бурлящей воде, привязанные длинными веревками к перекладине, укрепленной на вбитых в дно столбах. Люди погружали в воду длинные плетеные корзины, заменявшие им сети. Под напором стремительного потока корзины прыгали в руках негров. Через определенный промежуток времени рыболовы вытаскивали свои снасти и, вынув оттуда улов, бросали его в висевшие у них на боку мешки.

Крааль рыболовов расположился недалеко от воды. Легкие хижины, сделанные из прутьев и камыша, стояли на высоких деревянных сваях. К хижинам были приставлены лестницы. Очевидно, вода поднималась иногда и затопляла берега.

Поезд шел, постукивая колесами, и оглушительно гудел перед станциями. На противоположном берегу у белой скалы показалась новая светлая полоса воды: в Луалабу вливалась река Луама, несущая свои быстрые воды с гор, окаймляющих озеро Танганьика. Получив новые воды, Луалаба расширилась и ускорила свой бег.

…Наступал серый рассвет. Луна побледнела в глубине неба. Поезд двигался теперь по широкой равнине. По сторонам расстилались поля хлопчатника и высокого сахарного тростника. Белые плантаторы засевали здесь огромные площади, пользуясь дешевым трудом. Мелькали жалкие краали негров с покривившимися, крытыми травой хижинами.

Поезд стал постепенно замедлять ход и вскоре остановился, хотя поблизости не было ни станции, ни вообще какой-либо железнодорожной постройки. Касанда наклонился над невысоким барьером, ограждающим площадку вагона, и всматривался в серую мглу. Перед паровозом не было видно рельсов. Какая-то темная масса толстым слоем закрывала насыпь и поле с обеих сторон от нее на большом расстоянии. Из-под колес вагона через рельсы ползли и прыгали миллионы крупных зеленоватых насекомых. Касанда видел саранчу и раньше, но в таком количестве никогда. Насекомые ползли, карабкались друг на друга. Их жесткие, твердые тела издавали легкое потрескивание. Касанда посмотрел в поле. Там, где прошли прожорливые насекомые, не оставалось ни одной травинки – все было съедено.

Лишь через час, буксуя колесами и то и дело останавливаясь, поезд прошел через территорию, покрытую саранчой.

Когда из-за высоких холмов поднялось солнце, дорога вновь шла по берегу Луалабы. Вдали показался город Конголо. Маленький старый паровоз отчаянно пыхтел, взбираясь все выше и выше по плоскогорью. Казалось, впереди поезда шумно дышало огромное животное, выбиваясь из сил.

Касанда смотрел, как зачарованный, на белую от пены реку, мчавшую в глубоком ущелье свои воды через многочисленные пороги.

Шум от реки нарастал. Уже не было слышно тяжелого дыхания паровоза. Река бесилась, ревела и грохотала. По широкому руслу вместо воды неслись вихри белой пены и брызг. Поезд подъезжал к Адским воротам. Зажатая с боков мрачными серыми скалами, Луалаба, словно взбесившийся зверь, мчалась по пробитому в граните крутому ложу, прыгая через камни и взметая в воздух брызги, ослепительно сверкавшие в лучах утреннего солнца. От тяжелого грохота было больно в ушах. Касанда не слышал, что кричал ему сосед, указывавший вниз, в узкое ущелье.

В Конголо железная дорога кончалась. Дальше можно было ехать только по воде. От Конголо до Букамы Луалаба была судоходной, и негров пересадили на огромную баржу. Маленький пароход, тащивший баржу по течению, дымил всю дорогу, словно на нем жгло костры целое племя.

Чем дальше на юг продвигались батако, тем выше и выше поднимались они по плоскогорью. Ночи стали очень холодные, и люди на барже в эти часы сидели, тесно прижавшись друг к другу, накрывшись жесткими шкурами или одеялами. На барже собралось много народа. Здесь были и негры с реки Уэле, завербованные для работы в медных рудниках, и горняки со Среднего Конго, направлявшиеся на алмазные россыпи к границе португальской колонии Анголы, и жители севера – с берегов реки Убанги, ехавшие, как и батако, на урановые рудники в высокогорной саванне Катанги.

На барже было так тесно, что люди не могли даже лечь. Они должны были или стоять, или сидеть, поджав под себя ноги. Мусульмане, расположившиеся у самого борта справа от Касанды, несколько раз в день молились. Они расстилали свои молитвенные коврики, для чего их соседи должны были потесниться, так как не хватало места, и, встав на колени лицом к Мекке – священному городу мусульман, молились, прося у аллаха всяких милостей. Одни просили послать им несколько кукурузных лепешек, так как им не хватит до конца дороги, другие -» хорошее одеяло: ночи стали холодными. Молодой негр с реки Уэле по нескольку раз в день тщательно закрывался от посто ронних взоров шкурой буйвола. Имбонбо Длинный Язык, видевший на своем веку много племен и знавший их обычаи, заметив недоумевающий взгляд Касанды, объяснил:

– Этот парень прячется потому, что стыдится есть в присутствии посторонних. Он лучше умрет с голоду, чем нарушит этот обычай своего племени.

На следующее утро приплыли в Букаму. Здесь батако снова пересадили в поезд, так как на реке опять начинались пороги.

Через несколько часов поезд остановился в Тенке. Дальше надо было ехать в грузовиках.

Это был последний участок пути. Машины мчались по скучной, однообразной саванне, покрытой сухой, выжженной солнцем травой. Кое-где трава горела. Длинная полоса огня и дыма медленно ползла по широкой равнине. Изредка попадались одинокие небольшие деревья с кронами, расположенными в виде широких зонтов. Немногочисленные темные пятна разбросанных по саванне низкорослых кустарников с жидкой листвой подчеркивали неприветливость этих мест. Словно часовые, стояли в степи очень прочные с виду конусообразные постройки термитов. Высота жилищ этих насекомых достигала нескольких метров.

Много раз машины останавливали вооруженные люди, и агенты компании предъявляли им какие-то бумаги. Солдаты пересчитывали сидевших в грузовиках негров, и машины продолжали свой путь.

Было за полдень, когда они въехали в большой лагерь, обнесенный колючей проволокой. На огромной территории рядами стояли длинные, неприветливые глинобитные бараки. Между ними, вздымая пыль, проносились автомобили, нагруженные темнозеленой землей.

Машины с неграми въехали в небольшую, огороженную высоким бамбуковым забором территорию, находившуюся внутри лагеря. Здесь был карантин, и батако предстояло провести в нем две недели.

Грузовики уехали, оставив после себя сизые клубы дыма, и ворота за ними закрылись.

Вновь прибывших встретил высокий седой негр. Он повел их к длинному темному бараку с единственным входом, служившим одновременно и окном.

Появился мзунгу в длинной белой одежде и сел за стол под навесом около барака. Два его черных помощника принесли белую блестящую трубку и другие странные предметы и поставили их на стол.

– Немезис, немезис! – зашептали негры, с опаской поглядывая на белого.

Пришел другой мзунгу и, усевшись за стол, открыл толстую книгу.

«Немезис» поманил пальцем одного из батако, приглашая его подойти к столу. Негр попятился, стараясь смешаться с толпой, но стоявшие сзади толкали его вперед, боясь, что выбор мзунгу упадет на кого-нибудь из них. Негр упирался, не желая первым подходить к «немезису»: от белых всегда нужно ждать чего-нибудь нехорошего.

– Памба, памба! (Трус!) – раздавались позади него неодобрительные голоса.

Белый спокойно наблюдал эту сцену.

Наконец негр подошел к столу, косясь на блестящий аппарат, стоявший перед белым. «Немезис» ободряюще улыбнулся и взял негра за руку. Толпа с трепетом наблюдала за действиями мзунгу.