Текст книги "Восемь (ЛП)"

Автор книги: И. С. Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Пробираясь по коридорам позади главного клуба, я вхожу в кабинет Нейта и щелкаю по стене с экранами безопасности. Не хочу, чтобы Холли видела меня, пока не придет подходящее время, а также не хочу нарушать ее равновесие, потому что сегодня у нее важный вечер. Это ее первый концерт в качестве хедлайнера в «Авроре», и последнее, чего мне хочется – испортить ей вечер.

Когда Нейт сказал мне, что предложил ей контракт, я чуть было не сорвался и не позвонил Холли, чтобы поздравить ее, но вовремя одумался, пожелав увидеть ее лично.

И вот я здесь, сижу и жду.

Примерно через тридцать минут вижу, как подруга Холли, Рейчел, знакомит ее с толпой. Затем, уверенными шагами пробираюсь через боковую дверь, которая выведет меня в главный зал клуба, где я смогу увидеть ее выступление и дождаться перерыва в середине шоу.

Холли только вышла на сцену, когда я открываю дверь и слышу первые шипящие аккорды ее гитары.

Как и прежде, она пленяет меня.

Толпа исчезает, и я упиваюсь ее образом: от тонкой косы, что лежит на ее плече, до бледно-лимонного платья, что скользит к ее лодыжкам. В волосах девушки виднеется белая роза, и я вижу, как она закрывает глаза, и открывает рот, готовая излить душу.

Твои губы лгут, но глаза выдают их.

Ты думаешь, что я поверю, раз повторяешь их снова.

Прости – это слово лежит тяжелым грузом на твоих плечах.

Мне жаль, что я жива, а она никогда не постареет

С тобой.

Твои руки сильны, но они никогда не будут обнимать меня.

Я отказываюсь быть использованной, отвергнутой и униженной.

Прости – слово, которое ты используешь, когда действительно хочешь получить прощение.

Мне жаль, что ты слишком разрушен, чтобы понять и поверить в это.

Ради тебя.

Твое имя на моих губах – проклятие, а не благословение,

Боль на твоем лице – мучение, которое огорчает.

Прости – слово, которое я бы произнесла свободно и открыто,

Мне жаль, что «нас» никогда не будет, потому что я не могу позволить себе сломаться.

Ради себя.

Однажды ты проснешься, и тучи отступят,

Как и серые небеса в твоих глазах, когда твое сердце перестает кровоточить.

Если ты обратишь внимание, то увидишь, что ты обрел.

Как жаль, что меня не будет рядом.

Ради нас.

С тобой.

Ради тебя.

Ради меня.

Ради нас.

Мне жаль, что меня никогда не будет рядом.

Ради нас.

На этот раз я без сомнений знаю, что эта песня, все эти слова обо мне.

Каждый вдох, каждая нота, каждая вариация – все это предназначено для меня.

Может, Холли и прогнала меня, но все же оставила чувства ко мне в своем сердце, и, похоже, я достаточно важен, раз увековечен в ее искусстве.

Это тот самый шанс – возможность, сделать перезагрузку, возобновить, возродить и воскресить.

Ее сердечное прощание и мелодичная клятва о том, что все кончено, лишь доказывает, что чувство между нами живо, все еще дышит, просто ждет поцелуя жизни.

Я жду. Слушаю. Впитываю все ее выступление, пока не звучит последняя нота песни Дэвида Грея «Любовь этого года».

Больше никакой лжи, Холли.

Больше никакого использования.

Я не буду больше причинять тебе боль только потому, что мне тоже больно.

Смотрю, как она грациозно снимает с себя гитару и кладет ее на подставку, прежде чем повернуться к толпе и сделать небольшой милый реверанс под их восторженные аплодисменты и свист.

– Спасибо, ребята. Вы были очень добры ко мне. Я собираюсь взять небольшой перерыв, а затем вернусь. Хватайте выпивку, парня или девушку, – она морщит нос и исправляется – конечно, только если они на это согласны. Увидимся через полчаса.

Холли быстро спускается со сцены и направляется в свою гримерку. Считаю до десяти, чтобы успокоить биение сердца и умерить дрожь в своих руках, прежде чем последовать за ней.

– Извините, вход только для персонала, – кричит Холли через плечо. Она стоит у маленькой раковины в дальнем углу комнаты, вытирая лицо влажной салфеткой, прежде чем провести ею по шее и затылку.

Я, молча, наблюдаю. Взглядом пожираю каждый сантиметр загорелой кожи и каждое плавное движение, созданное изгибами ее тела.

Холли потрясающая и даже не знает об этом.

– Я ведь сказала, что вход только для персонала.

Наконец, девушка поворачивается ко мне, и легкое раздражение на ее лице от того, что ее прервали, меняется на шокированное, а затем становится нечитаемым.

– Джош, что ты здесь делаешь?

Я здесь не для того, чтобы играть в игры, поэтому отвечаю честно:

– Хотел тебя увидеть.

Ее лицо остается бесстрастным, и хотя мы знакомы недолго, я достаточно знаю Холли, чтобы помнить, что она как открытая книга, поэтому надеюсь, что именно шок заставляет ее стоять передо мной, как неживая статуя. Ибо сама мысль о том, что произошедшее между нами, и есть причина этого холода, похожа на удар по моим и так уже взбунтовавшимся внутренностям.

– Песня «Прости» была о нас? Обо мне?

Я не планировал задавать этот вопрос, но ее реакция привела меня в замешательство. Я ожидал, что она скажет мне «проваливай», или, если мне действительно повезет, то получу улыбку или еще одну пощечину. Все было бы лучше, чем ее застывший взгляд, направленный сквозь меня.

Холли прочищает горло, медленно моргает, и становится ясно, что мой вопрос, наконец, дошел до нее.

– Да, – говорит она тихо. – Я написала ее сразу после твоего ухода.

Так-то лучше. Спокойная реакция предпочтительнее, чем вообще никакой.

– Ты была права в песне, ну знаешь, насчет моих извинений, – признаюсь я в надежде, что она не станет думать, будто все это ложь.

– Я знаю, но это ничего не меняет. Ты все еще ты – человек, влюбленный в призрака, а я все еще я – девушка, у которой весь шкаф заполнен этим добром.

– Здесь могли бы быть «мы». Возможно, вместе мы могли бы изгнать их. Изгнать всех, освободить их и нас.

Холли печально качает головой, и мои внутренности скручивает. Я уже разрушил все наши шансы, и, похоже, это тот самый момент, когда она собирается прогнать меня.

– Жизнь не так проста, Джош. Ты это знаешь. Когда пытаешься завести отношения после такого начала, как у нас, они обречены на провал.

– Не надо так говорить. Ты ведь чувствуешь это между нами. Я знаю, что чувствуешь, – мой голос похож на мольбу. Не хочу уходить от нее, пока она не скажет мне уйти.

– Это другое, Джош. Чувства тоже никогда не бывают простыми. Мы все жаждем того, что плохо на нас влияет. Хотим есть шоколад вместо овощей. Хотим в чем-то переборщить, но рано или поздно это убьет нас. Эмоции, чувства, желания и потребности – это просто индикаторы, а не решающие факторы. Мы можем следовать за ними или игнорировать. Можем сами выбирать, что полезно, а что вредно. Я сделала свой выбор, Джош, и впервые в жизни этот выбор – я сама.

Вот какую девушку мне хотелось увидеть. Страстную и дерзкую, ту, что стояла на моем пороге в первый день на Ибице, бросив пакеты к моим ногам.

– Ты закончила? – спрашиваю я, глядя на Холли и наблюдая, как быстро вздымается и опадает ее грудь, пока девушка старается успокоить дыхание. Больше всего на свете мне хочется подойти и поцеловать ее, но если я чему-то и научился, то именно тому, что она, как и я, не готова к такому проявлению чувств.

Холли смотрит на меня, растерянно нахмурив брови. Похоже, она думала, что после ее страстной речи я сдамся и уйду. Но девушка ошибается. Мягкий кивок ее головы говорит мне все, что нужно знать. Всем своим видом Холли показывает, что хочет услышать мои слова.

– Я не знаю, что случилось в твоей жизни, Холли, но хочу узнать. Хочу знать о тебе все. Хочу знать, почему ты сказала, что только сейчас ставишь себя на первое место, а еще о призраках в твоем шкафу.

Она открывает рот, чтобы прервать меня, и я поднимаю руку, чтобы остановить ее.

– Пожалуйста, позволь мне высказаться, и если твое решение останется тем же, то я уйду.

Следует пауза, а затем еще один мягкий кивок.

– Ты ставишь меня в невыгодное положение, потому что знаешь призрака, которого я ношу внутри. Знаешь, что чуть больше года назад я потерял жену, – сглатываю, и горло сжимается от моего признания, но я прогоняю это ощущение и продолжаю, потому что Холли должна знать все. Ее глаза смягчаются при моем признании, однако я благодарен, что она не произносит привычные для общества слова сочувствия. – Ты также знаешь, что она умерла, когда родился мой сын, однако не знаешь остального, – я шагаю вперед. Холли не отступает и не говорит мне остановиться, поэтому делаю еще один шаг и продолжаю. – Я никому не рассказывал о себе. И никому не рассказывал о ней, но хотел бы, если позволишь, поделиться этим с тобой.

Еще один шаг вперед, пока не останавливаюсь достаточно близко, чтобы прикоснуться к ней.

– Я не собираюсь лгать, это некрасиво. Чувство между нами может стать началом для чего-то прекрасного. Трудно признать, но что-то внутри меня хочет открыть тебе душу, и надеюсь, что, в конце концов, ты примешь мои извинения, потому что увидишь, что я больше не являюсь тем человеком, или, по крайней мере, стараюсь им не быть.

Еще один шаг, и если подниму сейчас руку, то смогу коснуться ее щеки или провести кончиками пальцев по ее розовым губам.

– Я делаю выбор прямо сейчас. Выбираю себя, но при этом надеюсь, что данный выбор приведет меня к тебе.

– Джош, – ее голос едва слышен, а мое имя наполнено эмоциями, которые она не может выразить.

– Когда я говорил тебе раньше, что ты не она, то не хотел тебя обидеть. Ты не она, но мне и не хочется, чтобы ты была ею. Я стою перед тобой и молю об еще одном шансе, потому что ты – это ты. И мне хочется знать о тебе все. Хорошее и плохое. Потому что, Холли, – шепчу ее имя и протягиваю руку, касаясь ее лица, потому что не в силах остановить себя. – Ты безумно красива.

Глава 21

Холли

Джош смотрит на меня так, как ни один мужчина ранее.

Не как на игрушку, которую можно потом отдать друзьям, не как на быстрый трах, чтобы забыть о своей умершей жене. А как мужчина, стоящий рядом с женщиной, о которой не может перестать думать. Не может перестать хотеть.

– Мне нужно вернуться на сцену.

Джош убирает руку с моей щеки, и я тут же начинаю скучать по его прикосновениям.

– Ох, да. Наверное, нужно. Я просто…

– Подождешь меня?

Мужчина делает шаг назад и смотрит куда угодно, только не на меня, однако затем вскидывает голову, и наши взгляды встречаются.

– Я задолжала тебе кофе, так может, подождешь окончания выступления, и я сделаю тебе чашечку? Если, конечно, ты можешь задержаться так надолго.

Румянец окрашивает его щеки. Я нахожу это настолько привлекательным, что хочу провести по его лицу кончиками пальцев и почувствовать тепло кожи. Этот взрослый мужчина со своим эмоциональным багажом ведет себя как мальчишка, влюбившийся на свидании.

– Мне бы этого хотелось, – отвечает он тихо и почти застенчиво, а потом добавляет с легкой ухмылкой. – А еще, ты должна мне пирожное.

Не могу удержаться от смеха, который вырывается на свободу. Покачав головой, делаю шаг вперед и кладу ладонь ему на грудь. Контакт посылает легкую дрожь по моей руке, которая затем охватывает все тело.

– Нет, думаю, это ты должен мне пирожное. Я едва успела распробовать последний кусочек.

Джош не смеется, потому что все его внимание сосредоточено на моей ладони, лежащей на его груди, прямо над сердцем. Почувствовав изменение настроения, я быстро убираю руку и сую обе в скрытые карманы своего платья.

– Увидимся через час или около того.

Он поднимает голову и одаривает меня еще одной застенчивой улыбкой, которая в сочетании с очками, подчеркивающими его глаза, заставляет мое сердце трепетать, а в горле перехватывает дыхание.

– Я дождусь тебя.

Неловко киваю и медленно иду к двери.

– Можешь подождать здесь, если хочешь, – предлагаю я, протягивая руку к дверной ручке.

– Лучше послушаю, как ты поешь, – серьезным голосом отвечает Джош. – Сегодня ты была великолепна.

Снова начинается эта странная аритмия, и я чувствую, что мне нужно выбраться из этой комнаты, прежде чем потеряю способность петь вместе с голосом.

Выкрикиваю «спасибо» и быстро выхожу из гримерки, не в силах дождаться, когда мужчина последует за мной, на случай, если снова захочет ко мне прикоснуться.

Толпа ликует, когда замечает, что я иду к сцене, и мне приходится сделать глубокий, ровный вдох, а затем дошагать к своему месту в центре. Смотрю искоса на Джоша, когда тот выходит через дверь гримерной, а затем отходит в сторону и прислоняется спиной к стене. Его пристальный взгляд сосредоточен исключительно на мне.

Список песен лежит у моих ног, и я опускаю голову вниз, несмотря на то, что знаю, какая песня прозвучит следующей. Но вместо того, чтобы начать с лирической, я беру гитару, перекидываю ремень через голову, закрываю глаза и начинаю наигрывать вступительные аккорды «Stop Crying Your Heart Out» от Oasis – песня, которую я никогда раньше не играла на публике.

Толпа подпевает, когда я пытаюсь выкрутиться за счет чрезвычайно популярной песни, однако мои слова для него. Они только для Джоша, чтобы он понял, что я готова к переменам, готова к новой надежде, готова выбирать и перестать жить прошлым.

Я готова остановить безмолвные слезы своего сердца.

***

Час пролетает в одно мгновение, и, хотя после вступительной песни я больше не искала Джоша взглядом, все равно знаю, где он. Чувствую, как этот мужчина смотрит на меня. Чувствую, как он впитывает все, о чем я пою, каждое слово, что вылетает из моего рта. Это знание переполняет меня и ободряет, и к тому времени, когда заканчиваю свою последнюю песню, я готова впустить его в свое сердце, но также уверена в том, что стала сильнее. То, что произошло между нами, сделало меня крепче, и я не позволю, чтобы все было как раньше. Не упаду ни в его постель, ни в его объятия.

– Спасибо, «Аврора». Надеюсь, что вам понравился вечер, и верю, что когда-нибудь снова смогу спеть для вас. На самом деле, если придете сюда в то же время на следующей неделе, я выступлю вместе с парой новых групп. Мы будем рады видеть вас всех. Спокойной ночи и сладких снов.

Ухожу со сцены и направляюсь прямо в гримерку. Мне уже известно, что к столь позднему часу некоторые из посетителей могут стать немного более дружелюбными, поэтому предпочитаю казаться отчужденной и вовремя исчезнуть, чем отбиваться от многочисленных блуждающих рук и вызывать охрану.

Умываясь, я улыбаюсь собственному отражению и отсчитываю секунды в голове. Джош обязательно последует за мной.

Но его все нет.

Собираю свои вещи и убираю гитару, продолжая считать в уме.

Сто восемьдесят три, сто восемьдесят четыре, сто восемьдесят пять…

Я по-прежнему одна.

В животе начинает нарастать нервное напряжение. Что, если я ошибаюсь, и он не останется? Что, если мне казалось, будто чувствую его взгляд только потому, что сама себе нафантазировала?

С покорным вздохом хватаю свою сумку, вытаскиваю свободные пряди из косы за ухом и выхожу из комнаты с решением сказать Рейч, что ухожу домой.

Захожу в до сих пор шумный главный зал, где атмосфера теперь прохладная и расслабленная. Все тусовщики, сбежавшие из соседнего клуба, чтобы послушать мои песни, теперь ожидают, когда солнце поднимется над балконом «Авроры», подчеркивая впечатляющий вид за его пределами. Осознаю, как повезло, что у меня есть возможность петь на самой вершине острова, а также то, что подписала контракт, как исполнитель на постоянной основе. Все это кажется нереальным, потому что я никогда не думала, что смогу достичь подобного.

Делаю несколько шагов к бару и вижу Джоша. Он ждет меня с огромной белой коробкой в одной руке и чем-то, похожим на термос, в другой.

– Кофе, – говорит мужчина, поднимая термос. – И пирожные, – головой указывает на коробку в другой руке.

Даже не собираюсь скрывать улыбку, которая является частично облегчением и частично шоком от увиденного.

– Откуда это все?

Джошуа пожимает плечами, и коробка слегка наклоняется на его протянутой ладони.

– Вот что значит, когда твоц брат – владелец заведения. Ребята на кухне помогли мне. Я подумал, может, мы могли бы выпить кофе с пирожными на пляже и вместе встретить рассвет?

Круто.

Из него вырывается легкий смешок, и я задаюсь вопросом, не ляпнула ли что-то смешное.

– Неужели я сказала это вслух?

Он улыбается, и это улыбка такая широкая, что ямочки, о существовании которых я и не подозревала, появляются на обеих щеках.

– Не просто сказала, а еще и произнесла с такой эмоциональностью.

Чувствую, как жар поднимается по моей шее и окрашивает щеки.

– Ну, это впечатляет, – честно отвечаю ему, полагая, что нет необходимости скрывать мои чувства, когда мужчина видит их на моем лице. Рейч была права. Я не умею скрывать свои чувства.

– Хочешь забрать у меня коробку, прежде чем мы будем вынуждены есть пирожные с пола? – Джош делает движение, и мне приходится броситься к нему, чтобы успеть схватить ее.

– Там что, целый торт? – спрашиваю я, чувствуя тяжесть коробки.

– Ага. Я вспомнил, с какой скоростью ты умяла кусок в прошлый раз, и решил взять достаточно, чтобы утолить твой аппетит.

– Ха, ха, придурок, – бормочу с насмешливым оскорблением. – Отведи меня на пляж, пока я не передумала.

– Да, мэм, – дразнит он, взмахом руки предлагая мне идти впереди.

Когда прохожу мимо него, я вспоминаю, куда направлялась, прежде чем заметить, что Джош стоит у бара весь такой очаровательный со всеми этими вкусностями.

– Мне нужно предупредить Рейчел о том, что ухожу, или она будет волноваться.

– Я уже сказал ей об этом.

– Что? И как она на это отреагировала?

– Хочешь услышать слово в слово, или пойдет краткая версия?

Поднимаю брови, представляя, что сказала бы моя лучшая подруга, и мужчина слегка смеется, прежде чем ответить:

– Ну, она заметила меня на кухне, и я рассказал ей о своих планах. Вкратце ее напыщенная речь звучала примерно так: «если снова решишь поиграть с чувствами моей подруги, то твоя смерть будет медленной и мучительной».

– Рейч ведь не сказала такого? – спрашиваю я в ужасе, понимая, что, вероятно, так она и сделала.

– Еще как, – отвечает Джош насмешливым театральным голосом.

– Ох, прости за это, – бросаю я, беспокоясь, что Рейчел переступила черту с братом нашего босса, хотя просто пыталась защитить меня.

– Не стоит, – произносит он. – Твоя подруга имела право так сказать. Я причинил тебе боль, и она не хочет, чтобы это повторилось.

Кажется, его не раздражает вмешательство Рейчел. Джош, похоже, даже доволен этим, как будто мысль о том, что кто-то присматривает за мной, радует его.

Мы начинаем идти бок о бок к заднему выходу, который ведет прямо на пляж. Он закрыт для клиентов, поскольку охрана должна контролировать, кто входит и выходит из клуба, однако персонал может свободно использовать этот выход, чтобы быстро добраться до воды.

– Я здесь не для того, чтобы снова причинить тебе боль, Холли, – заявляет Джош, когда дверь за нами закрывается. – Надеюсь, ты это знаешь.

Перевожу взгляд с коробки в руке на мужчину рядом со мной и решаю, что так и есть. Он отличается от человека, с которым я познакомилась два месяца назад. Как день и ночь. И мне нужно выяснить, что же изменилось, раз он стал таким.

– Я вижу, что ты ведешь себя по-другому, Джош, – начинаю я. – Но тебе придется назвать мне причину, потому что, насколько могу судить, мы все те же люди, что и пару недель назад. Для меня ничего не изменилось.

Когда ступаю на песок, я слышу, как Джошуа бормочет:

– А для меня изменилось все.

Мы идем к месту, достаточно удаленному от дороги и задней части клуба, подальше от любопытных глаз, и садимся на прохладный песок, освещенный лунным светом, который является свидетелем нашего свидания.

– Вот черт! – громко ругается Джош через несколько мгновений после того, как мы садимся. – К термосу идет только одна чашка, и я забыл взять нож для торта.

Отворачиваюсь от океана, безмятежно сверкающего перед нами, и смотрю на профиль мужчины рядом.

– Все в порядке, – произношу я тихо и робко улыбаюсь. – Я с удовольствием попью с тобой из одной кружки, а торт всегда вкуснее, когда его едят руками.

– Будет грязно, – заявляет Джошуа, прежде чем открыть коробку и положить ее на песок между нами.

Я не забываю о двояком значении его слов. Он не просто ссылается на торт.

– А разве не такова жизнь? Один огромный грязный беспорядок, – риторически спрашиваю я.

Мужчина замирает и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

– Жизнь сложна, неприглядна и часто хаотична, но все же она прекрасна.

Он берет мою руку в свою и переплетает наши пальцы.

– А еще она невероятно коротка, и я закончил тем, что жизнь решила пройти мимо меня. Казалось, я словно наблюдаю, как живут другие, пока сам пытался заставить себя двигаться, но мне хочется жить, хочется свыкнуться с этим беспорядком, и, если даже стану немного грязным, по крайней мере, смогу сказать, что жил, а не просто существовал.

– Что для тебя изменилось? – я должна спросить. Для меня ответ на этот вопрос важнее, чем воздух.

– Все, – начинает мужчина, прежде чем отпустить мою руку, чтобы налить кофе в крышку, которая также служит маленькой чашкой.

– Это была годовщина смерти Лоры, а также День рождения Артура, – говорит он тихо, но в его голосе звучит решимость признаться и поделиться этим со мной.

Лора.

Какое красивое имя.

– Я ожидал, что этот день станет для меня самым разрушительным, но затем появилась вся моя семья. То, что могло бы стать крушением для меня, снова скатывающегося в невыносимое горе, в реальности превратилось в празднование двух жизней – Лоры и маленького мальчика, ради которого она пожертвовала собой и которого принесла в этот мир.

Джош протягивает мне дымящуюся чашку кофе, чтобы я могла сделать первый глоток, и наши пальцы соприкасаются, вызывая внутри меня ту же реакцию, которая всегда случается от его прикосновения.

– Когда кто-то, кого ты любишь, умирает, горе является побочным явлением этой потери. С ним можно жить, но от этого не легче. Боль, которую носишь в себе, становится тем, чем ты живешь; как воздух, вода или пища.

Взглядом он следит за волнами, но я чувствую связь между нами не только благодаря его словам. Джош мягко кладет руку мне на голень, словно ищет поддержки, в то время, как излагает свои истины передо мной.

– В тот день я... – он слегка качает головой, его глаза теперь сосредоточены на недавнем воспоминании, – нет, мы превратили наше горе в воспоминание. Выяснили, кем являлась для нас Лора, разговаривали о ней и той радости, которую она привнесла в наши жизни. При этом каждый из нас поделился чем-то, что связано с ней – своими воспоминаниями или любовью. В тот день я понял, что для всех нас – тех, кому повезло любить ее, Лора никогда не умрет.

Мужчина снова поворачивается ко мне со слезами на глазах и грустной улыбкой на лице, и я не могу не протянуть руку, чтобы прикоснуться к нему и утешить. Он тянется к этому прикосновению, вбирая его в себя и обращаясь непосредственно ко мне, впервые с тех пор, как мы пришли сюда, на пляж:

– Но также этот день стал тем днем, когда я осознал, что умираю. Днем, когда понял, что моим детям, моей семье, и что гораздо более важно – себе самому, я очень нужен и что очень хочу жить, – Джош наклоняется вперед, чтобы прикоснуться своим лбом к моему, и я закрываю глаза. – Это все благодаря тебе, Холли. Тебе. И, даже если у нас ничего не получится, я все равно хотел бы сказать тебе об этом.

Я молчу. Не потому, что он не повлиял на меня, а потому, что у меня нет слов, чтобы объяснить, насколько.

Все, о чем рассказал Джош до настоящего момента, являлось моей жизнью. Я была живой, но в то же время не жила.

Ради него я смогла бы. Смогла бы жить.

– Что случилось?

Мне не нужно уточнять. Он знает, что я спрашиваю о его жене.

Джош отстраняется, долго и мучительно смотрит мне в глаза, а затем опять переводит взгляд на волны. Как будто ему слишком больно произносить это вслух, поэтому он все еще держится своей рукой за мою голень. Словно я его якорь в данный момент, и впервые в жизни ко мне приходит осознание, что кто-то нуждается во мне.

– У нее была эпилепсия. И если бы она не принимала лекарства, приступы могли бы стать регулярными и довольно сильными.

Гнев пытается прорваться сквозь его слова, и Джош на мгновение замолкает, уходя в себя. Я вижу, как сильно он борется с тем, что собирается сказать, поэтому осторожно убираю его руку со своей ноги и переплетаю его пальцы с моими, слегка сжимая и как бы говоря: «я здесь и слушаю тебя».

С дрожащим дыханием он продолжает:

– Когда Лора забеременела Айви, мы обсуждали с ее врачом возникновение последствий для ребенка из-за приема лекарств. Из-за лечения, которое ей назначили, возрастал риск врожденной инвалидности или неврологических заболеваний. Примерно на одиннадцать процентов. Но врач также сказал, что не знает, как беременность повлияет на состояние Лоры, если та перестанет принимать лекарства. Ей могло стать хуже, или, в определенных случаях, лучше.

– Но ведь с Айви все в порядке?

Гордая и сияющая улыбка затмевает его лицо при упоминании о его маленькой девочке.

– Да, принцесса Айви идеальна.

– Значит, Лора продолжала принимать лекарства?

Джош смущенно морщит лоб, когда собирает свои мысли в кучу и отвечает:

– Да, с Айви она так и сделала. Мы долго спорили об этом, но я настоял, что ее здоровье важнее.

Осознание дальнейшего хода событий причиняет мне боль.

– А с Артуром все было по-другому?

Он печально кивает и сжимает губы, пытаясь отстраниться от эмоций, которые угрожают захлестнуть его. Взяв себя в руки, Джош отвечает охрипшим голосом:

– Да, Лора сказала мне, что все еще принимает лекарства, даже уведомила об этом своих акушерку и врача, однако, на самом деле, прекратила их принимать, как только узнала, что снова беременна. После того, как она... – Джош сглатывает. – В общем, когда моя мать убиралась в нашей ванной комнате, то нашла все лекарства Лоры, спрятанные в косметичке, лежащей в глубине ящика.

Мужчина отпускает мою руку и вытирает ладони о джинсы. Потеряв тепло его ладони, я ставлю чашку с остывшим кофе между ног и обхватываю себя обеими руками. Понимаю, что это не конец истории, и, если Джошу нужно продолжить разговор без моего прикосновения, напоминающего ему, что он здесь со мной, а не с ней, я могу его понять. Но все равно чувствую опустошенность.

Голос Джошуа становится почти призрачным, когда он делится воспоминаниями о дне смерти его жены и рождении сына:

– Лора жаловалась, что все выходные чувствует себя вялой, но мы оба списали это на жаркую погоду. К этому времени она уже почти отходила полный срок и летняя жара для нее была невыносимой. На следующий день у меня были родительское и педагогическое собрания в школе, поэтому мне нужно было уйти пораньше, и я знал, что вернусь домой немного позже. Поэтому поцеловал ее на прощание в шесть и оставил в постели. Лора умоляла меня взять больничный и остаться дома. Было понятно, что она просто дразнит меня, но все же я позвонил своей матери и попросил ее остаться с ней на несколько часов, пока не вернусь.

Мужчина колеблется, прежде чем продолжить, и я знаю, что говорить ему становится все труднее, однако борюсь с желанием прикоснуться к нему. Знаю, что если Джошу понадобится утешение, он обратится ко мне и с легкостью получит его.

– Моя мать была с ней все утро, а после обеда вышла погулять с Айви. Лора сказала, что устала и хочет провести несколько часов в постели, прежде чем я вернусь домой, поэтому мама пообещала побыть с Айви, пока я не вернусь.

Ему становится невыносимо от воспоминаний и он отталкивается от песка, затем встает во весь рост, сцепив пальцы за шеей и продолжая смотреть на море.

– У меня было свободное время после того, как закончился последний урок, но вместо того, чтобы использовать его для подготовки к родительскому собранию, я поехал домой, остановившись по дороге, чтобы взять кило любимого мороженого Лоры, – Джош замолкает, как будто в его памяти всплывает что-то еще, а затем добавляет. – Забавно, что у Айви любимый вкус мороженого тот же.

Он отбрасывает эту мысль и начинает слегка раскачиваться из стороны в сторону, прежде чем продолжить:

– Я вошел в наш дом в два часа, однако ничего странного не было. Лора прислала мне сообщение, что собирается прилечь на несколько часов, и ожидалось, что она будет в постели.

Мужчина перестает раскаиваться и начинает ходить туда-сюда. Затем вытягивает руки перед собой, рассматривая обручальное кольцо на безымянном пальце.

– Восемь часов. Столько потребовалось, чтобы мой мир рухнул. Всего восемь часов с того момента, как я вышел из нашей спальни, и до того момента, как вернулся, – Джош останавливается и смотрит на меня. Его тело заслоняет лунный свет, и глазами он находит мои даже в темноте. – Я оставил свою жену, единственную женщину, которую когда-либо целовал, дома живую и в безопасности. Она вся светилась изнутри и жаждала встретиться с нашим сыном. Но когда я вернулся к ней, Лора была липкой и практически холодной. Пульс прощупывался слабо, а вся грудь и волосы были в рвоте.

Он отворачивается от меня и снова начинает расхаживать, пальцами пробегая по волосам, чтобы потянуть за пряди.

– Я пытался ее разбудить. Умолял ее открыть глаза.

Затем мужчина застывает, его подбородок прижат к груди, а руки вяло свисают по бокам.

– Прошло еще восемь часов, и она исчезла навсегда. Врачи пытались спасти ее, но кислородное голодание оказалось для мозга смертельным. Артур смог выжить. Как сказали врачи, ну ты знаешь: «вам очень повезло».

Он сердито фыркает.

– Никакого везенья тот день не было и в помине. Никакого.

Затем Джошуа поворачивается ко мне и опускается на колени.

Я никогда раньше не видела, чтобы мужчина так плакал, и уж точно никогда не захочу видеть этого снова.

– Прости, прости, мне очень жаль, я не планировал...

Обхватываю его руками, становясь на колени за его спиной и поддерживая его своим прикосновением. Холодный кофе разливается у моих ног и окрашивает песок.

– Не извиняйся. Я не могу даже представить, как трудно было поделиться этим со мной.

– Это еще не все, еще не все, но мне не хочется, чтобы ты меня ненавидела. Потому что я сам себя ненавижу.

– Тихо, тихо, – успокаиваю я, прижимаясь щекой к его плечу, мои губы находятся в миллиметрах от его кожи, а его теплый, чистый запах обволакивает меня. – Не обязательно делиться всем сейчас. У нас есть на это время. Сколько угодно.

– Мне казалось, ты дала понять, что больше не дашь мне шанс.

Его голос все еще хриплый от слез, но я чувствую легкую насмешку в его тоне.

– А еще, однажды я сказала, что собираюсь стать монахиней и сбежать в монастырь. Думаю, у меня есть склонность менять свои решения.

– Непостоянная. Никогда бы не подумал.