Текст книги "Восемь (ЛП)"
Автор книги: И. С. Картер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Не смотри на меня осуждающим взглядом.
Твое желание – это необходимость, которая ослепляет тебя.
Отвернись и уходи.
Моей любви было мало, чтобы заставить тебя остаться.
Ее слова.
Черт. Ее слова.
Они зарываются глубоко в мою душу и расползаются по ее темным уголкам. Как может эта девушка петь слова, которые предназначены только мне?
Не мечтай о том, что было и могло бы быть
Ты бросил меня и свои воспоминания.
Не утешайся муками
Ты не достоин боли.
Я чувствую на себе взгляд Нейта, но не смею смотреть на него. Даже моргнуть не могу. Она повсюду. Она – это все, что я вижу, слышу, чувствую.
Отвернись и уходи.
Моей любви было мало, чтобы заставить тебя остаться.
Как эта девушка, эта незнакомка с цветком в волосах, может петь песни, написанные моим сердцем? Песни, написанные моей душой. Слова, которые мне хотелось бы, чтобы услышала Лора. Но сейчас я думаю не о Лоре, не совсем о ней. Знаю, позже буду корить себя за это, потому сейчас все, что я вижу, это незнакомка.
– Спасибо, – говорит девушка хриплым голосом в микрофон. Сейчас ее глаза открыты, но она ни на кого не смотрит – не смотрит на меня, хотя мне жизненно необходимо, чтобы девушка снова нашла меня взглядом.
– Следующую песню вы уже могли слышать.
Она поправляет гитару, закрывает глаза и начинает петь. Только прослушав несколько строк, я понимаю, что это упрощенная, медленная версия песни Чаки Ханы «Никто».
Благодаря ее голосу и эмоциям, которые девушка вливает в каждое слово, эта песня совсем не звучит как ее танцевальный оригинал. Она сильная и запоминающаяся, и держит меня в своей власти.
– Хороша ведь, правда, – заявляет Нейт, наклоняясь и говоря мне прямо в ухо, чтобы я услышал сквозь музыку. – Это девушка, которую нанял Лиам, когда был здесь управляющим. Я и не знал, что она поет, и уж тем более, настолько хорошо.
Не отвечаю ему, потому что не могу. Все мои мысли, все слова, все, что у меня есть, она захватила в плен.
– Земля вызывает Джоша, – поддразнивает меня брат, когда заканчивается песня, и девушка на сцене – Холли – непринужденно переходит к следующей песне, которая тоже является кавер-версией, на этот раз на песню Бонни Райт «Не могу заставить тебя любить меня».
– Народу она очень нравится, – продолжает Нейт, но я не могу ответить, потому что не могу сказать, что думают люди. Обращаю внимание на слова Нейта только потому, что он сидит близко ко мне и поэтому навязывает их мне. Больше в этой комнате я не замечаю ничего. Кроме нее.
Так же, как и тогда, когда я застал ее за репетицией, кажется, что каждое слово, которое она поет – для меня.
Обо мне.
Внутри меня.
Через час выступления девушка извиняется и объявляет о тридцатиминутном перерыве, и как только уходит со сцены и исчезает в той самой боковой комнате, я чувствую опустошение.
Это смехотворно, обескураживает и заставляет меня страстно желать последовать за ней, подавляя желание сбежать.
– Вот это да, кажется, Холли сразила меня наповал. Не думаю, что она будет продолжать здесь работать, – размышляет Нейт, в то время как народ рванул за выпивкой, пока девушка не продолжила выступать.
– Почему? – спрашиваю я рассеянно, не сводя глаз с двери, в которую она вышла. – Собираешься ее уволить?
– Я был бы идиотом, если бы уволил ее, – презрительно фыркает Нейт, подзывая официантку. – Вообще-то, – продолжает он. – Мне, скорее всего, нужно предложить ей заключить контракт на выступления, на постоянной основе, пока кто-нибудь не увел ее у меня из-под носа.
Бормочу, что согласен с ним, но догадываюсь, что следующие слова он говорит специально для меня.
– А еще она красотка.
Я слышу его, но не совсем понимаю, пока он не добавляет:
– Может быть, раз уж у нас с Лив так все сложилось, я мог бы…
Пригласить ее на свидание.
– Мог бы что? – поворачиваю к нему голову так резко, что чуть не сворачиваю себе шею, и знаю, что выражение у меня на лице больше похоже на дикое.
– Ага, – смеется он. —Значит, ты меня слушаешь.
– Ты сказал, что хочешь изменить Лив, конечно, я тебя слушаю.
– Нет, я и слова не сказал об измене, – потешается брат с хитрой улыбкой и мотает головой.
Через несколько секунд появляется официантка с нашим заказом (привилегии босса, я так понимаю), и Нейт делает большой глоток, прежде чем самодовольно мне улыбнуться.
– Я сказал, что раз уж у нас с Лив все так сложилось, у меня есть больше времени, которое я могу уделить «Авроре» и поиску новых талантов, таких, как Холли.
Прищуриваюсь, когда понимаю значение его самоуверенного выражения лица и самодовольной улыбки.
– Не отмазывайся. Я слышал, что ты сказал.
– Нет, ты думаешь, что слышал. Если бы я был на твоем месте, брат, то задумался бы: почему то, что тебе показалось, так сильно тебя беспокоит.
Отвечаю резко и сразу:
– Потому что ты с Лив, и я предполагаю, что мой старший брат не будет вести себя как гребаный ублюдок, изменяющий ей.
– Эй, полегче, – останавливает он мою злобную тираду. – Я в курсе, что ты ослышался, и что у тебя в голове дерьмо бурлит, но я не изменял и никогда не буду изменять ей.
Воздух между нами вибрирует от его растущей ярости и моего непоколебимого раздражения.
Я знаю Нейта, знаю, что он не бабник, но сейчас чувствую себя опьяневшим, хоть и выпил немного, и меня навряд ли можно назвать пьяницей. Голова плывет от чуждых мыслей и чувств, и я не знаю, что с ними делать или как переварить их. А еще испытываю подкрадывающееся чувство вины, которое ждет, чтобы обрушить на меня дичайшее похмелье. И вот тогда меня осеняет.
Лора.
Ни в своих мыслях, ни в своем внутреннем смятении, пока Холли была на сцене, я не вспомнил о жене.
Зато обвинил Нейта в измене, а сам сижу здесь, не отрывая взгляда от женщины, которая не является моей женой.
– Мне нужно идти, – бормочу я, затем встаю, отодвигаясь от стола и в спешке задевая бедром столешницу. Наша выпивка покачивается и падает, разливаясь по всей поверхности и стекая на пол.
– Прости, Нейт. Я не… Мне просто нужно…
Не дождавшись, пока он начнет отговаривать меня или попытается остановить, я быстрыми шагами ухожу от беспорядка, который учинил, и пробиваюсь через толпу в клубе, пока не оказываюсь на улице.
К счастью, у обочины стоит такси, и я быстро проскальзываю внутрь, называя водителю адрес виллы. Как только мы отъезжаем от центра Сан-Антонио, мой в кармане начитает вибрировать телефон, я вытаскиваю его и вижу имя Нейта на экране. Не думая о том, что он, должно быть, беспокоится, выключаю телефон. Имя Нейта исчезает, когда гаснет экран.
Я должен ощущать вину, и я ее чувствую, но не по отношению к Нейту.
Я ощущаю вину, кипящую в моем горле и обжигающую изнутри, но только по отношению к ней. Моей жене. Женщине, о которой совсем не вспоминал последние несколько часов.
И сразу следом за этим чувством вины появляется злость по отношению к женщине, которая ошеломила меня своим голосом. Это неразумно, и, естественно, не ее вина, но мне нужно винить кого-то так же сильно, как виню себя сам, а девушки здесь нет, чтобы защитить себя.
Надеюсь, я никогда больше не увижу ее.
Надеюсь, никогда больше не услышу ее голос.
Не мечтай о том, что было и могло бы быть.
Ты бросил меня и свои воспоминания.
Не утешайся муками,
Ты не достоин боли.
С яростью провожу ладонями по лицу, желая содрать с себя все произошедшее за последние несколько часов.
Нужно ехать домой к детям. Мне вообще не следовало никуда выходить сегодня. Я нужен детям. А не Нейту. У него есть с кем поговорить о своей проблеме. А у моих детей есть только я.
Всю дорогу до дома пытаюсь обмануться этими мыслями, убеждая себя в их правдивости. Когда я вхожу в дверь коттеджа, внутри нигде не горит свет, в доме тихо, потому что все спят. Моя ложь никогда не была так очевидна, как сейчас, потому что у моих детей есть не только я. У них есть вся моя семья. Тем не менее, на меня давит острая необходимость увидеть детей, и, хотя я знаю, что мне не стоит проверять их, потому что могу разбудить, я крадусь по дому, чтобы удовлетворить эту невыносимую потребность, которая скребется у меня под кожей. Мне нужно убедиться, что с детьми все в порядке.
Тихо проскальзываю в комнату Айви и вижу, что она спит в кровати, прижимая к себе свою любимую куклу. Затем захожу к Артуру. Мой малыш спит на спине, сжав ладошки в кулачки и вытянув ручки над головой, его лицо, если такое вообще возможно, еще прекраснее, когда он спит. Артур посапывает и вздрагивает, и мне приходится заставить себя отойти, потому что желание прикоснуться к нему практически переполняет меня.
Сегодня не было такого момента, чтобы я забыл о своих детях. Даже слушая, как поет Холли, я помнил о них где-то в глубине души. Единственный человек, о ком забыл – моя жена, и признание этого факта, хотя бы для себя, почти меня разрушает.
Устав стоять, опускаюсь на холодный кафельный пол рядом с детской кроваткой Артура и прислоняюсь к стене. Отсюда я могу видеть только профиль своего сына, и то, как опускается и поднимается его маленькая грудь, когда он глубоко дышит во сне.
Ничего не изменилось в этом доме.
Но абсолютно все изменилось во мне.
И не к лучшему.
Как только я обрел уверенность, что иду в правильном направлении, двигаюсь вперед, выстраиваю свою жизнь без Лоры, девушка с цветком в волосах выбивает почву у меня из-под ног.
Хотя она даже не знает об этом.
А я даже не могу это объяснить.
Но глядя на Холли, слушая слова ее песни, которую, как мне показалось (по крайней мере в тот момент), она поет для меня, мне снова захотелось сбежать.
Если уж у меня и есть талант, то это способность скрываться бегством.
«Завтра», – говорит мне мой уставший разум, когда глаза начинают сопротивляться тьме, и я начинаю открывать их все реже и реже.
Завтра у меня будет ясная голова.
Завтра все обретет смысл.
Завтра вспомню, кто я есть и кем пытаюсь стать.
Глаза закрываются.
Сон берет надо мной верх, и я оказываюсь в ее руках.
Я рядом, Джош. Я всегда рядом.
Лора улыбается.
Глава 15
Холли
Я пыталась уснуть прошлой ночью. Точно так же, как и всю прошлую неделю с вечера своего выступления в «Авроре».
Обычно, когда на работе у меня выпадает несколько выходных подряд, я пользуюсь возможностью исследовать остров и отыскать те уголки Ибицы, которые туристы не пытаются посетить. Имея целую неделю отдыха, кажется, что можно найти кучу дел, но в итоге чувствую себя потерянной и бесполезной.
С той самой ночи, почти три года назад, когда Йен, мой бывший парень, бросил меня здесь без гроша за душой, я смогла устроить свою жизнь. У меня есть смысл в жизни, замечательные друзья, которых я люблю, и работа, к которой совсем не испытываю ненависти. Но сейчас, лежа в своей постели, чувствуя, как моя собственная кожа давит на меня, а по венам струится какое-то ощущение ожидания, я понимаю, что просто себя обманывала.
Все мои страхи все еще со мной, бурлят внутри, угрожая закипеть и вылиться через край, смывая все, над чем я так усердно работала, и, оставляя после себя только уродливый след своего разрушения.
Почти каждую ночь мне снится родная мать. Во снах она выглядит как я: ни старше, ни младше, она будто мое отражение в зеркале. Я знаю, что вижу во сне именно ее, даже если никогда не видела ее, даже на фотографии. Это понятно из-за языков пламени. Они облизывают ее ступни, обвиваются вокруг ног, поднимаясь выше и выше, пока не пожирают ее полностью. Она молча смотрит на меня, пока сгорает в огне. Каждый раз я просыпаюсь в один и тот же момент. За секунду до того, как превратиться в пепел, она моргает, и слеза катится по ее щеке, но так ни разу и не падает вниз. Вместо этого, прежде чем исчезнуть в дыму, слезинка испаряется, превращаясь в пар.
Я чувствую себя той слезой. Рожденная, но исчезающая в небытии, это пламя забрало у меня всю мою жизнь.
Хотя эти сны мне снятся давно, за последние несколько лет они стали появляться реже. Так что же послужило причиной их возвращения?
Он.
Джош.
Такое простое имя для человека, который вызвал во мне столько смятения. Человека, которого я не знаю и, в принципе, знать не хочу. Человека, с которым практически не общалась, и которого вряд ли снова увижу.
Но все же, он проник сквозь непробиваемую оболочку.
И мне не хочется, чтобы он там оставался.
***
– Холли, – зовет Зои из-за закрытой на замок двери моей спальни.
Ручка дергается, когда она безуспешно пытается войти.
Вот почему я потавила замок. Для моих подруг не существует границ.
– Я сплю, – кричу я в ответ и зарываюсь с головой глубже под подушку.
– Нет, не спишь, – отвечает Зои в перерыве между глухими ударами, как я полагаю, лба об дверь.
– Нет, сплю. К тому же, откуда тебе знать, ты даже не видишь меня.
– Потому что я тебя слышу.
– Нет, не слышишь. Ты бредишь и снова говоришь сама с собой.
Слышу очередной глухой удар, на этот раз он немного громче, поэтому делаю выводы, что она ударяет дверь коленом.
– Нет, – отвечает подруга после короткой паузы. – Я знаю, что не говорю сама с собой, потому что такие беседы намного интереснее, чем эта, и обычно они происходят только после того, как я запускаю руку в свои трусики и трогаю свой…
– Не продолжай.
– Продолжу, если ты не выйдешь оттуда через пять минут, – язвительно замечает Зои.
– Боже! Клянусь, что найду себе комнату там, где люди оставят меня в покое, когда я попрошу их об этом, – возмущаюсь я, откидывая простынь с головы и вылезая с постели.
На мне ничего не надето, за исключением маленьких шортиков. Когда открываю дверь, Зои как раз собирается снова ударить об нее головой. Девушка пытается остановиться, но по инерции летит прямо на меня, и, чтобы предупредить падение, машинально вытягивает руки, и ладонями приземляется прямо на мою голую грудь.
Однако не убирает их, когда поднимает на меня взгляд, нахально ухмыляясь.
– Я бы сказала, что те, кто говорят, что женская грудь должна помещаться в ладонь, нагло врут – самодовольно улыбается она.
– Руки прочь от моих сисек.
– Но они такие пышные теплые, и…
Поднимаю руки и стряхиваю ее ладони со своей груди. Во взгляде, которым я одариваю ее, наполовину шок, наполовину изумление. Зои не собиралась меня лапать, и я бы не сказала, что стесняюсь своего голого тела перед подругами, но мою голую грудь еще никогда не тискала другая девушка, а она, несомненно, получала от этого удовольствие.
– Слушай. Не нужно так огрызаться. Ты всегда можешь потрогать мою.
– Спасибо, как-нибудь обойдусь, – с сарказмом улыбаюсь ей я. – Если захочу потрогать женские сиськи, то у меня есть две своих, которые меня вполне устраивают.
– И меня тоже, – добавляет она, хихикая. – Погоди, вот я расскажу Рейч, как ты голая бросилась на меня.
– Ничего такого я не делала. Это ты свалилась на меня.
– Ага, – подмигивает Зои. – Смысл тот же.
Раздраженно выдыхаю, но, в конце концов, сдавленно смеюсь.
– Ладно, чего ты хотела?
– Тебя.
– Зои, серьезно, что такого важного случилось, что ты выдернула меня из кровати?
Она смотрит на меня, и веселое выражение исчезает с ее лица.
– Жизнь, – просто отвечает она.
***
Час спустя мы находимся в городе. Зачастую с Зои проще согласиться, чем спорить, поэтому, когда она сказала, что мы уходим на весь день, я сразу же пошла в душ.
И вот теперь мы, рука об руку, бродим по оживленным улицам с кафешками, магазинами и барами.
Для Зои важны тактильные ощущения, и я не буду врать и говорить, что не поглощаю каждую каплю любви, которую с радостью отдает девушка.
Думаете, что имея детство как у меня, я буду опасаться чужих прикосновений? Это не так, я жажду их, но только от тех, кому доверяю. Для нас гулять, держась за руки, лишь один из аспектов дружбы, хотя, как мне кажется, люди думают, что мы пара.
Заворачиваем за угол на одной из узких улочек, и Зои тащит меня за собой, чтобы не дать мне купить очередное украшение для волос, выставленное на стенде около симпатичного винтажного магазинчика.
– Хватит, у тебя полно таких же, – жалуется она. – Клянусь, ты сегодня уже купила заколку для волос и два ободка.
– И что? Они красивые, а для девушки их никогда не бывает слишком много. Хватит меня обламывать и…
Я вдруг замолкаю, когда чувствую на себе чей-то взгляд, и поднимаю голову, чтобы посмотреть на противоположную сторону улицы.
Там, толкая перед собой детскую коляску и не обращая внимания на болтающую пожилую женщину рядом, держа за руку маленькую девочку, идет брат Нейта.
Он встречается со мной взглядом, после чего опускает его на наши с Зои переплетенные пальцы, а затем смотрит обратно на мое лицо. У меня появляется сильное желание отпустить руку Зои, как будто она может обжечь, но я не делаю этого. Наоборот сжимаю ее крепче, пока подруга не останавливается и не пытается освободиться из моей хватки.
– Что за…? Девочка моя, ты сломаешь мне пальцы. К чему эта мертвая хватка?
Она смотрит на меня и следует за моим взглядом на другую сторону улицы.
– О-о-о… Теперь понятно, что стало причиной моих сломанных костей и синяков на пальцах.
От нее не ускользает то, как мужчина смотрит на нас обеих и постоянно останавливает взгляд на том, что мы держимся за руки.
– Хочешь, устроим ему шоу? Можем поцеловаться или…
– Не смей, – предупреждаю я, шепча уголком рта, как будто у меня паралич лица. – И даже не думай о том, что пойти туда и сказать…
Слишком поздно.
Меня тащат через дорогу, ловко лавируя между пешеходами, пока мы не останавливаемся прямо перед ним.
– Привет, рада снова видеть тебя, – начинает Зои, дружелюбно улыбаясь и излучая очарование. – Когда мы встретились на пляже, я даже не подозревала, что ты как-то связан с Нейтом. Он наш босс, – она указывает пальцами сначала на себя, а потом на меня, но мужчина продолжает молчать в ответ.
– Ой, вы же та самая женщина, которая нашла мой мяч, – говорит маленькая девочка, стоящая рядом с ним, продолжая держаться за руку пожилой женщины. Теперь, когда я стою ближе к ним, то могу видеть семейное сходство. Эта поразительно привлекательная пожилая дама, должно быть, его мать.
Она улыбается сначала Зои, а затем мне, и протягивает свободную руку для приветствия.
– Очень приятно с вами познакомиться. Я мама Нейта. Ох, – продолжает говорить она, кивнув головой на молчаливо стоящего рядом с ней мужчину, – и, конечно же, мама Джоша.
Зои с энтузиазмом берет ее руку, но вместо того, чтобы пожать ее, она обнимает и целует в щеку эту женщину, как будто знает ее всю жизнь. Надо отдать должное миссис Фокс-Уильямс, потому что она никак не реагирует на чрезмерное выражение радости моей подруги.
– Я Зои, – представляется моя подруга. – А это Холли.
Она смотрит на Джоша и с абсолютно невозмутимым выражением на лице, которое, как я догадываюсь, скрывает ухмылку, обращается к нему:
– Думаю, что ты уже знаком с Холли, твой брат рассказывал мне, что вы оба не так давно слушали, как она поет в «Авроре».
Поверить не могу, что она сказала это. Я убью ее. Медленно.
– Разве? – отвечает он, не сводя с меня глаз. – Не помню, – пренебрежительно наклонив голову, мужчина отрывает от меня взгляд и смотрит куда-то вдаль.
Вот же придурок.
– Хм, – задумчиво говорит Зои, и я должна была знать, что она сделвет все, что бы это не сошло ему с рук. – Уверена, что расслышала как Нейт в телефонном разговоре с тобой несколько дней назад, сказал «очарован девушкой». Моя ошибка, что я подслушала и предположила.
Она премило ему улыбается, и хоть в ее словах не слышно ни капли ехидства, но именно это читается на ее прекрасном лице.
– Ну, да, – саркастично отвечает Джош на слащавую подколку Зои. – Разве тебе никто не говорил, что предположения из подслушанного делают только дураки? Только без обид, Зои, я прав? Кто, по-твоему, из нас дурак?
– Джошуа Фокс-Уильямс, – делает замечание его мать, и от его откровенной грубости на ее лице появляется выражение шока и стыда. – Думаю, ты должен извиниться, а потом вспомнить, как нужно вежливо общаться с другими людьми.
Мужчина скрипит зубами из-за ее замечания, и от выражаемого им раздражения я чуть не давлюсь хрюкающим смехом, который пытаюсь сдержать, но он не смотрит на нас и даже не пытается извиниться. Мужчина смотрят в одну точку дальше по улице.
Точно такой же блеск в глазах, как только что был у Зои, появляется и у миссис Фокс-Уильямс. Она смотрит на Джоша, потом на меня, и, делая невозмутимое лицо, говорит:
– Вообще-то, ты можешь попрактиковать свои хорошие манеры прямо сейчас, угостив этих двух молодых леди чашечкой кофе, чтобы извиниться за свою грубость.
Это вызывает немедленную реакцию у всех нас троих.
Я сглатываю и выдаю:
– Ну что вы, в этом совсем нет необходимости.
Зои широко улыбается и радостно говорит:
– Холли с удовольствием выпьет чашечку кофе, а у меня еще есть дела.
А Джош рычит:
– Мама, хватит вмешиваться не в свои дела.
Миссис Фокс-Уильямс непринужденно смеется, прежде чем ответить нам троим:
– Что за бред, я не приму ответа «нет». Айви, милая, ты ведь поможешь мне катить коляску Артура, правда?
– Мама.
– Тихо, Джош. Тебе нужно чаще куда-нибудь выбираться, и ты должен извиниться. Поэтому не забудь купить этим леди не только кофе, но и пирожные.
Затем женщина отталкивает его с дороги, кладет руки Айви и свои на ручку детской коляски, еще раз улыбается мне и уходит от нас. Она снова улыбается нам и машет рукой, когда они доходят до угла, а затем исчезают в толпе туристов на главной улице.
М-да, неловкая ситуация.
– Мы уходим. Да, Зои?
Подруга смотрит на меня так, будто я обращаюсь к ней на незнакомом ей языке, в то время как Джош снова пялится куда-то вдаль, стараясь смотреть куда угодно, только не на меня.
– Не тупи, у меня дела, и мне лучше поспешить, чтобы успеть, но вы спокойно можете пойти и выпить чашку кофе, к тому же, разве речь не шла еще и о пирожных?
– Зои, – предупреждающе говорю я, награждая ее своим самым гневным взглядом, в котором читается «не шути со мной». И знаете что? Она улыбается. Она, мать ее, улыбается.
– Приятно было поболтать, Джош, – нараспев говорит Зои, делает шаг назад и машет нам обоим, прежде чем развернуться на каблуках и пойти дальше по улице, оглянувшись только раз, чтобы, глядя на меня, с намеком поиграть бровями.
Я говорила, что ситуация неловкая? Я была неправа. Ситуация крайне унизительная.
– Слушай, – начинаю я, застенчиво отступая назад. – Это было очень мило со стороны твоей матери пригласить нас на кофе, но так как ее здесь нет, она никогда не узнает, что мы никуда не ходили. Поэтому я просто…
– Она узнает.
– Я не скажу ей, если и ты не скажешь, – резко отвечаю я, заговорщически улыбаясь.
– Она узнает.
Здорово. У него впечатляющий словарный запас.
– Я довольно-таки хорошая актриса. Если когда-нибудь столкнусь с ней, в чем сильно сомневаюсь, то, несомненно, скажу ей, что ты купил мне самое большое пирожное, которое я когда-либо видела, и что мы несколько часов болтали о смысле жизни.
Наконец-то мужчина смотрит на меня. Он впивается в меня взглядом, как будто в первый раз видит.
– Иди за мной. За углом есть одно местечко.
– Я…
– Она узнает, не знаю, как ты, но меня вполне устраивает моя спокойная жизнь. Поэтому давай выпьем этот долбаный кофе, а потом можешь идти и заниматься тем, что делала до того, как твоя подруга решила поиграть в сводницу с парнем, которому это интересно меньше всего.
Хрена с два я буду пить с тобой кофе, хам…
Мне хочется ответить то же самое вслух, но вместо этого просто смотрю, как мужчина медленно уходит, кивком головы показывая мне следовать за ним. Как будто я собака или одна из его детей.
Ага, поцелуй меня в зад, Господин хороший. Никуда я с тобой не пойду.
Глава 16
Джош
Девушка делает большой глоток дымящегося горячего кофе, потом еще один и еще, и, клянусь, обожигает рот и язык горячей жидкостью. Затем, пару раз резко, но не сильно кивнув и сделав еще несколько глотков – будто настраивая себя на важный подвиг этим ужасным диким способом есть и пить – она отламывает огромный кусок лимонного пирожного и запихивает его себе в рот. Ее щеки надуваются как у хомяка, когда тот прячет в них еду, и ее рот настолько забит, что девушка с трудом может жевать, не говоря уже о том, чтобы глотать.
– М-м-м, – бормочет она, и несколько крошек падают с ее пухлых губ. – О-о-ошень фкуш-ш-шно.
Девушка зажимает губами еще один кусок пирожного, несмотря на то, что не проглотила предыдущий, глазурь пачкает ей все губы и большой кляксой падает на подбородок.
И зачем я ее привел сюда?
Ах, да, потому что в мою маму встроен личный дерьмометр, и она бы узнала, если бы я этого не сделал.
Вот она – единственная причина нашего нелепого свидания за чашечкой кофе.
Свидание? Это не свидание.
Тем не менее, я удивлен, что девушка пошла сюда за мной. То есть, не то, чтобы я был чрезвычайно рад ее присутствию. Собственно, наоборот всячески старался показать ей, что мне совершенно безразлично, последует она за мной или нет.
Но девушка пошла, и мне хочется знать почему, ведь я вел себя с ней как полный придурок, и она не заслуживает такого отношения. Однако мне очень сложно ощущать себя виноватым. Причина заключается в том, что девушка заставляет меня чувствовать, а я не готов впустить кого-либо, кроме своих детей и семьи в свой тесный мирок.
– Почему бы не позвать официантку и не попросить упаковать пирожное и кофе с собой? Запихнешь в рот еще хоть чуть-чуть, и, скорее всего, задохнешься.
Холли переводит на меня свой взгляд. Она выглядит так смешно с набитым до отказа пирожным ртом, что я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. У девушки перепачкано все лицо, и она не может ответить, потому что физически на это не способна. Если бы ее глаза могли говорить за нее, то ответили бы мне: «Отвали». Поэтому, в данных обстоятельствах, она поднимает свободную руку и показывает мне средний палец.
По идее, в этот момент, Холли должна выглядеть для меня совершенно непривлекательно, но но несмотря на свое сопротивление, я нахожу ее самой прекрасной девушкой, которую когда-либо видел.
Она наклоняет голову, чтобы не было видно рот, с усердием все пережевывает, пока не получается проглотить, а затем вытирает лицо бумажными салфетками, оставляя разводы от лимонной глазури.
– Слушай, Джош. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты здесь потому, что твоя мать велела тебе так сделать. И, если задуматься, это довольно-таки печально для такого большого мальчика, как ты.
Холли пожимает плечами и смотрит на меня так, будто я заслуживаю ее жалости, а затем продолжает:
– А я здесь потому, что ты брат моего босса. К чему расшаркиваться друг перед другом, если ни один из нас не желал провести это время вместе? Я не знаю тебя, ты не знаешь меня, поэтому дай мне доесть, и я тут же исчезну.
Закончив свою тираду, девушка цепляет вилкой последний огромный кусок пирожного, широко открывает рот и полностью запихивает его туда, с трудом смыкая за ним губы.
– М-м-м, шерьежно, они делают м-отлишные пиожные-ом.
Я касаюсь края своей тарелки кончиком пальца и толкаю ее через стол к ней.
– Вот, кажется, тебе оно очень понравилось, можешь и мое съесть.
– Нет, спасибо, не хочу тебя объедать.
Холли еще раз вытирает губы, допивает кофе и встает из-за стола. С момента, как мы зашли сюда, сделали заказ и сели, и до того, как она встает, чтобы уйти, не прошло и десяти минут.
Не понимаю, что делаю, пока не чувствую своими пальцами мягкую кожу ее запястья и бьющийся пульс, но моя неожиданная попытка остановить ее шокирует нас обоих в равной степени. Холли переводит взгляд с моего лица на руку, которой я легко удерживаю ее, а потом снова смотрит на меня с застывшим вопросом на губах. Несмотря на переполняющее меня желание, я должен отпустить ее и свалить отсюда побыстрее, но потребность провести с ней больше времени куда сильнее.
– Сам не знаю, что делаю, – признаюсь я, как будто согрешил. Слова, вязкие как патока, и предают мужчину, которым мне хочется стать.
Девушка снова опускает взгляд на мою руку, которой я держу ее за запястье, туда, где наша кожа соприкасается, и признается:
– И я не знаю.
Ее темно-карие глаза находят мои, и боль, которую я вижу в их шоколадной глубине, неожиданно мне знакома. Она как старый друг или любимая куртка. Хочется скользнуть в нее и купаться в этих муках. Я хочу потереться об эту боль, пока зуд не превратится в ожог.
– Где ты живешь?
Она знает, к чему я веду, потому что даже глазом не моргает на мой бесцеремонный вопрос.
– Я на машине. Тут не далеко. Дома никого нет.
Между нами что-то трескается с неприятным звуком и немелодичным долгим звоном, скорее как от резкого удара, который может застать врасплох. Мы оба впитываем это ощущение, наслаждаемся сопровождающей его болью и позволяем ему превратиться в трепет.
– Идем, – это команда. Я не спрашиваю, а она не ждет вежливой просьбы или застенчивого вопроса. Не могу сказать, когда это превратилось из неуклюжего, навязанного свидания во что-то еще, но я точно не могу, нет, не желаю останавливаться. Мы – два автомобиля, которые вот-вот столкнутся, и я со всей страстью предвкушаю травмы и синяки от нашего надвигающегося и непредотвратимого столкновения.
Освобождаю ее руку от своего захвата, и Холли медлит лишь на секунду, прежде чем закинуть на плечо сумку и повернуться к выходу из кофейни. Мы меняемся ролями: теперь я послушно иду за ней, и точно так же, как до этого вел ее сюда, девушка не оглядывается, чтобы убедиться, следую ли я за ней. Она знает, что это так.
Мы петляем по многолюдным улицам, пытаясь не столкнуться с туристами, и я задерживаю свой взгляд на ее спине. Свободная хлопчатобумажная рубашка, которую она носит как платье, туго затянута на талии широким кожаным ремнем. У нее на ногах простые коричневые кожаные сандалии с тисненым цветочным рисунком, и, как всегда, в ее в волосах цветок, на этот раз желтая гербера. У нее длинные, гладкие и загорелые ноги, и я заворожен тем, как рубашка обтягивает упругие бедра. Ее подтянутые мышцы под обласканной солнцем кожей растягиваются и напрягаются с каждым шагом. Она не спешит, но и не сбивается с шага. Девушка идет с присущей ей расслабленной уверенностью, которая проявляется тем, как она одета, как себя ведет и даже говорит. Холли не особо старается угодить кому-либо, и, черт меня подери, если это не кажется невероятно возбуждающим.
Когда мы подходим к видавшей виды маленькой и старой машине, которая стоит на тенистой стороне улицы, она открывает водительскую дверь, бросает сумку на заднее сиденье и наклоняется, чтобы разблокировать пассажирскую. Холли не смотрит на меня, не подает знак, чтобы я сел. Сам факт разблокировки двери является для меня приглашением присоединиться к ней.
Мы оба знаем, что если я сяду в машину, то только по одной единственной причине. Нам следует испытывать неловкость. Между нами должно витать некомфортное напряжение.
