Текст книги "Техника игры в блинчики (СИ)"

Автор книги: И. Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

"То Саламанка, например…"

– Нет, – ответила Кейт, выдохнув вместе с этим словом сигаретный дым. Получилось как выстрел из пушки. – Нет. Увы, но у меня нет конструктивных предложений…

* * *

– Нет, это не вариант, – Гейдрих еще плотнее сжал тонкие губы, задумался на мгновение, чуть прищурив глаза, смотрящие, однако, куда-то мимо Шаунбурга, и качнул головой, как бы подчеркивая отрицательный результат. – Если бы не Канарис… – трудно сказать, чего было больше в его голосе, сожаления и горечи или откровенной ненависти. – Мы играем на чужом поле, Себастиан, так что все следует провести так, словно нас там и нет.

За два часа разговора это было уже четвертое по счету предупреждение, и если уж Гейдрих настолько "рассеян", что возвращается к теме более двух раз, то не Шаунбургу пропускать такое мимо ушей.

– У меня имеется репутация, – сказал он осторожно. – Некоторая репутация, в некоторых кругах, может быть?..

– Лишнее, – отмахнулся шеф "зипо". – Не следует множить сущности. Я смотрел ее досье. Она спит со своим директором Раймоном Полем. И он же автор большинства ее песен… Нет, не стоит ломать планы. Французы с ней едут? Едут. И какой-то американец… Миллер, кажется. Так почему бы не поехать и немцу? В конце концов, это первая luder, которую большевики пригласили к себе в гости. Германские граждане в праве узнать, как проходил этот визит… Предупреждать вас об осторожности, вероятно, не требуется, не правда ли?

– Разумеется, – улыбнулся Шаунбург. – Можно попросить, чтобы нам принесли кофе?

Они сидели в приватном "уголке", устроенном Гейдрихом в подражание Гиммлеру. Такой же, как у шефа кожаный диван углом, прямоугольный капитальный стол и два кожаных кресла вдоль длинной стороны стола. Даже картины на сходящихся углом стенах чуть ли не те же самые – настолько похожи: романтические развалины на скалистом холме и какой-то сельский пейзаж.

– А не описаетесь, дружище? – спросил Гейдрих, вызывая нажатием кнопки адъютанта.

Разумеется, и эта шутка прозвучала неспроста. В этих стенах просто так даже не дышали. А уж потели и улыбались только со смыслом, и зачастую с двойным смыслом. Вот и сейчас, грубоватая, почти плебейская незатейливость остроты должна была показать собеседнику, что характер их, Гейдриха и Шаунбурга, отношений далеко выходит за рамки служебной подчиненности. Почти дружба…

"Почти…"

– Меня тревожит непроясненность "обратного адреса", – Баст достал из портсигара сигарету и потянулся за зажигалкой, а она у него была примечательная. На первый взгляд как бы и не "Zippo", но на самом деле – австрийская, ручной работы, той же модели, которую американцы и взяли за образец. Подарок "кузины Кисси", женщины, имеющей вкус на красивые и дорогие вещи.

"Аминь!"

– Да, это серьезно, – на этот раз, Гейдрих не стал уводить разговор в сторону, и перешел, наконец, к делу. Ведь дьявол в деталях, не правда ли?

– Вот, посмотрите, Себастиан, – предложил он, выкладывая перед Шаунбургом лист голубоватой бумаги с коротким машинописным текстом, главную часть которого составлял список персоналий.

Баст посмотрел текст. Хмыкнул про себя и прочел еще раз. Прикрыл глаза, повторяя в уме имена, звания и должности.

"Неплохо…"

Прочел для верности еще раз. Гейдрих его не торопил, лишь чуть позже, когда принесли кофе, перевернул лист текстом вниз.

– Спасибо, – кивнул фон Шаунбург на чашку кофе. – И… да. Я запомнил. Но они наверняка захотят увидеть и "тень отца Гамлета".

– У вас мрачный юмор, Себастиан, – усмехнулся Гейдрих. – Но вы правы, захотят. И пусть увидят… ну, скажем, его, – с этими словами шеф "зипо" выложил на столешницу еще один документ и, прикрыв текст ладонью, постучал длинным пальцем музыканта по подписи.

"Доктор Геббельс. Я угадал!"

– Как считаете, сойдет он за "тень отца Гамлета"? – спросил Гейдрих, убирая оба документа.

– Боюсь, что за одной тенью мои собеседники могут вообразить себе еще более впечатляющую… тень, – Баст специально выдержал паузу, чтобы Гейдрих почувствовал не высказанное вслух слово.

Фигура, а не тень.

– Это их право, – чуть пожал плечами Гейдрих. – Разговор ведь идет об очень серьезных вещах. А значит, искренность лучшая политика. Они не могут не знать в каком мы сейчас положении, но и мы знаем кое-что про них. Пытаться дожимать соперника до конца – чревато серьезными последствиями для обеих сторон. А мы, в конце концов, имеем одних и тех же врагов.

– Вы имеете в виду евреев? – поднял бровь Шаунбург.

– Я имею в виду Англию, – усмехнулся в ответ Гейдрих, давая понять, что уловил намек. – А евреи… что ж… они ведь могли бы уехать в Палестину… Но Британская империя этому противится, и нам приходится до поры до времени использовать популярные в народе лозунги.

Разумеется, это не было правдой. Антисемитизм являлся одним из краеугольных камней в фундаменте идеологии НСДАП и отменять его было поздно, если возможно вообще. Другое дело, что в реальной политике – тем более на войне – идеология иногда, хотя и не всегда, уступает, если не здравому смыслу, то хотя бы фактическим интересам. И в последнее время Гейдрих явно начал проводить в "еврейском вопросе" какую-то особую – свою, – хотя, возможно, и одобренную свыше, линию. Во всяком случае, заигрывание с русскими коммунистами, среди которых было полно евреев, и Америкой, где еврейские капиталы играли определенную и совсем немалую роль, могло подвигнуть руководство Рейха решать наболевший вопрос несколько иначе, чем это случилось в истории, известной второму, вернее, первому "Я" Баста фон Шаунбурга. Впрочем, ничего еще не произошло, и история легко могла вернуться в прежнее русло, которого на самом деле, возможно, и вообще не покидала, но могла, разумеется, потечь и в совершенно ином направлении. И Олег Ицкович, превратившийся волею, черт знает каких сил в баварского дворянина и офицера СС, прилагал весь последний год немалые усилия к тому, чтобы "хоть что-нибудь изменить". Разумеется, он не заблуждался: зверь останется зверем, в какие бы одежды он не рядился, но сейчас в расчетах нацистского руководства наметился какой-то иной вариант развития, и грех было бы этим случаем не воспользоваться.

"Где-то так…"

– Мои собеседники, – осторожно предположил Баст. – Могут резонно возразить, что если для них Англия, и в самом деле, откровенный враг, то с нами-то она сейчас не воюет…

– Ключевое слово "сейчас", – кивнул Гейдрих. – Тактическая пауза… Впрочем, британцы и пальцем не шевельнут, чтобы нам помочь, в случае большой европейской войны. А мы можем оказаться втянутыми в нее волею обстоятельств уже в самое ближайшее время. У Британии есть интересы. Есть они и у нас.

– Русским могут прийти в голову те же соображения, – Шаунбург хотел сделать глоток кофе, но не мог. Разговор, блуждавший, словно путник в ночном лесу, в очередной раз вышел "на дорогу", коснувшись одной из "ключевых" точек.

– Да, – сразу же согласился Гейдрих. – Делить континент ничуть не легче, чем мировой океан. И в любом случае, у нас с русскими нет общей границы…

– Пока нет, – это было не возражение, хотя фон Шаунбург мог себе позволить и возразить. В разумных пределах, но мог. Однако сейчас просто уточнил.

– Пока, – кивнул Гейдрих. – Но нам еще рано говорить о вечном мире, не так ли?

– Да, пожалуй, – вот теперь настало время поднести чашку с кофе к губам. – Ведь мы обсуждаем лишь тенденции, – сказал он над краем чашки, как бы вспомнив об этом перед тем, как сделать глоток, – и пытаемся найти точки соприкосновения… Где-то так?

– Совершенно верно, Себастиан. Именно так.

* * *

– В конце концов, это можно рассматривать как род спортивных состязаний, – а вот это было уже нечто новое. В прошлые их встречи «испанский вопрос» не обсуждался ни разу.

– В каком смысле, Рейнхард?

– В том, что обе стороны пробуют в Испании свои силы, но противостояние на чужом поле брани – еще не война. Почему бы не рассматривать военные действия не территории третьей страны в качестве товарищеского матча по футболу.

– Крови много… – "задумчиво" протянул Шаунбург и потянулся за сигаретой, вопросительно взглянув на шефа.

– В футболе тоже ломают кости… Курите и перестаньте меня об этом спрашивать!

– Субординация, – усмехнулся Шаунбург и высек зажигалкой огонь. – Я могу использовать в "беседах" вашу метафору? – спросил он, закурив.

– Не возражаю, – усмехнулся и Гейдрих. – Вам придется довести до них мысль, что если мы не можем дружить, то не обязательно должны враждовать. Это важно.

– Я понимаю, – кивнул Шаунбург. – Но наверняка наши контрагенты захотят узнать подробности "провокации".

– Это было хуже, чем ошибка, – признал Гейдрих, не выразив, впрочем, ни малейшего сожаления, ни лицом, ни голосом.

– Вы передадите руководству РККА наше глубочайшее сожаление и объясните, что это была не наша инициатива, и, разумеется, ни в коем случае не операция, санкционированная Рейхсфюрером. Смысл произошедшего, – он сделал нарочитую паузу, словно надиктовывал секретарю служебное письмо, – …у нас произошла утечка. Это прискорбно, но это факт. Mea culpa…

Гейдрих снова остановился, и, на мгновение, сжал челюсти так, как если бы хотел остановить рвущийся из горла поток брани.

– Мы приносим свои искренние извинения… Упомяните, что предатель найден и наказан. Смертью. Укажите, что по нашим сведениям, операцию проводил Абвер. Валите все на Канариса, скажите, что он неровно дышит к англичанам, что у нас конкуренция, что… – Гейдрих махнул рукой, как бы разрешая плести все, что Шаунбург найдет нужным, лишь бы дистанцироваться от "провокации", которая и так чуть не угробила весь проект.

Разумеется, как и всегда в такого рода делах, здесь правда и вымысел переплелись настолько тесно, что даже авторам "шедевра" трудно разобраться, где заканчивается "реальность" и начинается "искусство". Вполне возможно, что инициатор "провокации" и сам уже поверил в свою невиновность. Дело в том, что теперь, по прошествии нескольких месяцев, Шаунбург уже нисколько не сомневался, что "провокация" имела место быть, и что авторами ее являлись Гейдрих и Гиммлер. Во всяком случае, все факты, которыми располагал Олег, указывали на них, да и мотивы руководства службы безопасности были вполне прозрачны. Когда год назад фон Шаунбург принес Гейдриху кончик ниточки, протянувшейся сквозь страны и границы в столицу "этой ужасной большевистской России", то и тогда у него уже были серьезные опасения, что на каком-то этапе шеф "зипо" захочет разыграть попавшие ему в руки козыри. В конце концов, в той истории, которую знал Олег из мемуаров Шелленберга, передача компромата на Тухачевского и других видных деятелей РККА, если и не предопределила их гибель – Ицкович не был настолько наивен, чтобы поверить, будто командармов угробила одна лишь провокация гестапо, – то уж, во всяком случае, добавила масла в огонь. Так уже произошло один раз, так почему бы не случиться снова? И опасения, как выяснилось, были не напрасны. Однако, как говорится, praemonitus, praemunitus, предупрежден – значит вооружен. Латиняне, как всегда, оказались правы.

В декабре тридцать шестого Ольга "слила" товарищу Рощину информацию о контактах высшего руководства РККА с "неопределенными властными кругами Германии". Фактов в этом "сообщении" было мало, но это был уже не первый случай, когда таинственный, но весьма ценный источник "Паладин" не мог сообщить внешней разведке НКВД, ничего кроме самых общих сведений относительно того или иного вопроса. Из этого факта, в частности, – в НКВД, похоже, сделали вывод, что "Паладин" действительно серьезный человек, а еще вернее – группа лиц. Во всяком случае, "слив был засчитан" и оценен по достоинству, поскольку вскоре фон Шаунбург получил через Татьяну предупреждение из Москвы о том, что где-то – на германской стороне канала – произошла утечка весьма конфиденциальной информации. А уже в марте тридцать седьмого, после двух дополнительных сообщений "Паладина" и аккуратного "наброса" в английской прессе (не без Степиной помощи, но так, что сам он был как бы ни при чем), советская сторона выразила возмущение попыткой использовать "линию доверительной связи" для дискредитации высшего руководства РККА.

Разумеется, Гейдрих был взбешен. Естественно, он заподозрил в "утечке" Канариса и даже смог найти "в тесных рядах" гнусного предателя, которому довольно быстро и, разумеется, беспощадно отвернули голову. Однако его собственная "провокация", которую готовил, в тайне от Шаунбурга, "дружище" Шелленберг, провисла и вскоре перестала быть актуальной. Теперь о ней следовало как можно скорее забыть, и, извинившись перед контрагентами, открыть новую страницу отношений.

* * *

Все это походило на сон. Иногда странный, порой счастливый…

"Сон, – произнесла она мысленно. – Сновидение, роман, чужая жизнь…"

Дёблин, Музиль, Стефан Цвейг или Томас Манн… Вильда отметила краем сознания, что не назвала ни одного истинно немецкого писателя, все – или иммигранты, или австрийцы, но задерживаться на этом не стала, увлеченная совсем другой мыслью. Ей по-настоящему нравился тот вычурный "сон", в который так неожиданно превратилась ее унылая прежде жизнь. Впрочем, "унылая", "бесцветная", "никакая" – это все определения, которые тогда ей и в голову не приходили. Даже ее сожаления, и те в ту пору были настолько слабыми, что едва затрагивали «холодное» – так она сама полагала, – «осеннее» сердце. А потом появилась Кайзерина, и с ней пришел «сон». Все начало стремительно меняться, да так быстро, так по-волшебному мгновенно, – словно в одной из сказок Гауфа, – дух захватывало, не оставляя времени ни на что, тем более, на рационализацию впечатлений… Да и о чем бы ей стоило размышлять? Об оставленной в прошлом бессмыслице ее во всех смыслах правильного существования или о «неправильной» любви втроем? Но, первое не вызывало у Вильды даже минутного сожаления, тем более, не было у нее желания анализировать «канувшее в Лету». А второе перестало вдруг казаться неестественным или ненормальным, притом, что они с Бастом и Кейт вряд ли были первыми и уж точно не станут последними, кого накрыло волной любовного безумия.

"Безумие!" – сказала она про себя, представляя Rheinfall в Шафхаузене, в сумерках, в преддверие наступающей грозы и в грозном очаровании рева низвергающейся со скал воды и вагнеровского "Полета Валькирий".

"Безумие, страсть, амок…"

Такое уже случалось и под этими небесами, и под иными. Случалось, было, есть, будет… Но, не в этом дело. Суть в том, что сама Вильда перестала относиться к произошедшему с ней как к чему-то невероятному. И уж точно не считала все это зазорным. Вот это обстоятельство было без сомнения самым странным даже на фоне всех прочих изысков их коллективной «патологической» психологии. Впрочем, если уж речь зашла об изменениях…

– Куда мы едем? – спросила Вильда, но Баст лишь улыбнулся таинственно, повернувшись к ней вполоборота:

– Узнаешь! – пообещал он. – Увидишь!

А ей и не важно было на самом деле, куда и зачем. Едут и едут. Главное – она с ним, а он с ней. И спросила Вильда лишь затем, чтобы Баст ей улыбнулся. Просто улыбнулся, и все. А еще затем, что ей захотелось услышать его голос, а ехали они по дороге на Шпандау, и только что по левую руку от них осталось Ванзее. Баст свернул направо, и значит, они направлялись в лесной массив Бабельсберг и обязательно не просто в лес, а к воде, – на берег Хавеля – туда, где легче дышится даже в такую жару, как сегодня. И тут уж не нужна была ни дедукция мистера Холмса, ни наблюдательность и острый ум патера Брауна, чтобы догадаться, что именно находится в большой плетеной корзине, которую Баст "в тайне" от жены спрятал за спинками сидений.

"Будем прощаться…"

Ситуация была более чем прозрачна. Вдвоем, а не втроем, на лоне природы, где можно поговорить, не опасаясь чужих ушей. Сегодня, после вчера…

Вчера Баст почти весь день провел на Принц-Альбрехтштрассе. Чем он там был занят, Вильде, разумеется, не сказали. Хорошо хоть, что знала теперь, где и кем он служит. А подробности…

"Подробности в такого рода делах оглашению не подлежат".

Сформулировалось весьма гладко и очень по-чиновьичьи, так что Вильда даже усмехнулась про себя, но "улыбки" не вышло. Было грустно, и причиной тому – не само даже расставание, хотя теперь, после того, как все изменилось, разлука – разлука и есть. Ощущалось во всем этом и что-то еще помимо скорого отъезда Себастиана, что-то очень личное, даже сокровенное, что жило и болело в душе ее мужа, в той ее части, куда Вильде – увы – нет хода, но что она, чем дальше, тем лучше улавливала своими непрерывно "развивающимися" чувствами.

Странное ощущение. Иногда ей казалось, что это всего лишь хмель любви, заставляющий видеть и слышать то, чего нет. Но со временем Вильда поняла, что не ошибается. Возможно, все это существовало в Басте и раньше, но дистанция, которую он держал, не давала ей уловить тонкую эманацию скрытых в глубине его души чувств. Однако могло случиться и так, что это не она изменилась, а он, и у Вильды даже гипотеза имелась относительно причин случившейся с ее мужем перемены. Во всяком случае, еще недавно она полагала, что все дело в «уникальном жизненном опыте», выпавшем на долю Себастиана фон Шаунбурга, имея при этом в виду то, что философы вроде Ясперса, Шиллинга или Кьеркегора называют «пограничным состоянием».

"Перед лицом смерти…" – вспомнился ей пример, приведенный одним из этих философов.

"Или это у Ницше?"

Но как бы то ни было, теперь она была уже не настолько уверена в своей "теории", как несколько месяцев назад. Хотя, если откровенно, дело не в том, отчего так происходит, а в том, что на самом деле творится с Бастом, а с ним явно что-то было не ладно. И, хотя он успешно скрывал свои чувства от остальных, от нее – и, скорее всего, от Кайзерины, – Себастиан закрыться не мог. Женщины, тем более – влюбленные женщины, чрезвычайно чувствительны к некоторым нюансам. Так что хотел того Баст или нет, Вильда его глубоко запрятанную, странную и необъяснимую боль почувствовала. Что-то – как отголоски дальней грозы – прорывалось, несмотря на все барьеры и рогатки, что установил Себастиан фон Шаунбург на пути к своей душе. Что-что, а это он умел: быть, или вернее, казаться холодным логиком, чуждым излишней эмоциональности, столь любезной сентиментальным бюргерам.

"Но Баст не бюргер".

О, да, риттер фон Шаунбург никак не бюргер, но, разумеется, Вильда имела в виду нечто совсем иное.

Между тем автомобиль съехал с дороги и по узкой просеке – с осторожностью человека, идущего через болото – выехал на зеленую опушку, полого спускающуюся к самой воде. Между травой и медленной водой Хавеля виднелась узкая песчаная полоска.

– Здесь? – спросил Баст.

– Чудесно, – откликнулась Вильда, которой нравилась игра в галантность. Вот Кайзерина определенно не приняла бы игры. "Зачем спрашивать, если ты уже все решил?" – спросила бы Кейт. Но Вильда не Кейт…

– Спасибо, Ви, – улыбнулся Баст и заглушил двигатель.

Он опять понял ее с полуслова, а она? Могла ли она похвастаться таким же пониманием мужчины, которого любила?

"Я безумно влюблена", – произнесла она мысленно.

Однако фраза ей не понравилась. По смыслу, вроде бы, верно, а все равно – пошлость.

– Сюрприз? – улыбнулась она. – Пикник? Вдвоем? – подняла бровь, решительно позволяя себе то, чего еще ни разу не позволила. – Ты уезжаешь? Один? С Кайзериной?

– Как много вопросов, – притворно испугался Баст и, выйдя из машины, обошел ее спереди, чтобы открыть дверцу со стороны Вильды. – С какого начнем? – он распахнул дверцу и подал Вильде руку. – С первого или последнего? Или поговорим о нас?

– О нас?

Вот тут он ее действительно удивил. Разговор начистоту, имея в виду их "тройственный", с Кайзериной, союз, – последнее, что Вильда могла ожидать от своего мужа. Она даже и намекать на эту щекотливую тему не предполагала. Однако заговорил он…

– Я…

Но Баст не закончил фразы, сбился. Он! Сбился! Что?!

– Вероятно, – сказал Баст после секундной паузы. – Я должен сказать тебе то, что так ни разу и не сказал.

Сейчас его голос звучал ровно, но Вильда почувствовала "нерв", ощутила напряжение, охватившее ее мужа, увидела "игру чувств" в его глазах.

– Ты замечательная женщина, Ви, – сказал он. – Ты красавица и умница. И у тебя есть сердце, а не только… мозги.

"А что ты хотел сказать сначала?"

– Душа… – объяснил Баст то, что имел в виду, говоря о сердце. – В общем, я думаю, ты это знаешь, но я обязан все-таки сказать вслух. Я тебя люблю, Вильда.

"Господи! – успела подумать Вильда, вспыхивая от его слов, как сухой хворост от искры. – Как же трудно тебе даются самые простые слова?!"

Она качнулась к Басту, почувствовала объятия крепких рук и вкус его губ, и окончательно потеряла голову.

Но время, к сожалению, лечит такие внезапные "недуги" слишком быстро. Прошло сколько-то упоительных минут "вне себя", быть может, полчаса, но никак не больше, а она уже могла дышать и слышать, и видела вещи такими, как они есть.

– Как думаешь, вода холодная? – спросила она, поднимаясь с травы.

– Не знаю, – покачал головой Баст, он улыбался и смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Баст! – рассмеялась Вильда, взмахивая руками. – Не смотри на меня так! Я не гравюра Вёлфля!

На самом деле она наверняка была много лучше всего того, что могли изобразить Вёльфль или Вегенер. Там ведь всего лишь гравюры, штрихи на бумаге, а здесь живая красивая женщина в… Ну, в общем, после приступа бурной страсти она осталась в одних чулках. Черт знает, как это у него получалось, но порой она не успевала даже сообразить, что Баст ее раздевает, а одежда – вот она, – разбросана по всей комнате. А может быть, дело было вовсе не в нем, а в ней, в том, что с ней происходило, когда Баст ее обнимал?

– Я не гравюра Вёлфля! – сказала она, смеясь.

– О, да! – серьезно кивнул Баст. – Ты много лучше!

* * *

– Ну, – сказал Баст, когда она выбралась из воды, обтерлась заботливо припасенным им махровым полотенцем, оделась и устроилась по другую сторону «накрытого» мужем «стола», так сказать, лицом к лицу.

– Ну, – сказал он, разливая белое вино по стаканам. – Характер наших с тобой отношений мы уже выяснили, не правда ли?

– Так, – чинно кивнула Вильда, принимая стакан из рук Баста. – Все так, мой рыцарь, к тому же мы с вами являемся супругами перед лицом господа и государства…

– Аминь! – усмехнулся Баст.

– Прости! – вскрикнула она, чувствуя, как лицо заливает краска.

– За что? – удивился Баст. – Ты права. И я хотел бы расставить все точки над "i".

– Расставляй, – согласилась Вильда и отпила немного вина, чтобы успокоиться.

– Кайзерина останется с нами столько, сколько пожелает сама, – твердо сказал он и посмотрел Вильде в глаза. – Считай, что это конкубинат. То есть, с точки зрения римского права Кейт, разумеется, не конкубина, но ты же знаешь, она на твое место и не претендует. Формально она замужем, и такое положение Кайзерину вполне устраивает. Вопрос, устраивает ли тебя?

Вот это был вопрос так вопрос. И что она должна была ответить?

"Вероятно, правду".

А правда, оказывается, была – ох, как – непроста! Совсем не проста, сложна, запутана и скрыта под множеством неправд, полуправд, четвертьправд… Но ответ, как ни странно, пришел сам собой.

– Устраивает, – ответила Вильда, но не удержалась и добавила:

– Ты ведь это хотел услышать?

– Не совсем, – покачал он головой и достал, наконец, сигарету.

А то Вильда даже удивляться начала: такой напряженный разговор, да еще после близости, а он все еще не закурил!

– Я хочу знать твое мнение, – объяснил Баст. – Твое, а не мое, как оно тебе видится.

Вильда помолчала мгновение, снова обдумывая данный уже ею ответ, но, как и прежде, не нашла в нем ошибки или притворства.

– Это мое мнение, – подтвердила она и протянула руку за сигаретой.

Баст посмотрел на ее руку, усмехнулся и, склонив голову, поцеловал чуть вздрогнувшие от прикосновения его губ пальцы. Лишь после этого, он вложил в них дымящуюся сигарету.

– Тогда переходим к следующему вопросу, – он спокойно пронаблюдал за тем, как Вильда затягивается, покачал головой и взял из оставшегося открытым портсигара еще одну сигарету. – Ты ошиблась, мы не прощаемся. Ты едешь со мной. Кайзерина тоже едет, но в поездке будет сама по себе. Во всяком случае, ты можешь и даже должна обмениваться с ней колкостями, ревновать меня к ней и вообще ко всем бабам вокруг, например, к Виктории Фар…

– Постой! – искренне удивилась Вильда. – "Танго в Париже" тоже едет? Куда мы едем?

– Не все сразу! – остановил поток вопросов Баст. – И вот, к слову, ответ на еще один твой прежний вопрос, Ви. Пикник? Да, пикник, – кивнул он, как бы подтверждая сказанное. – Зачем? Затем, чтобы поговорить о разных сложностях нашего бытия. Такой ответ тебя удовлетворит?

– Пожалуй, – кивнула в ответ Вильда, начиная понимать, что все гораздо сложнее, чем она подумала вначале. Гораздо, гораздо сложнее…

"эber, mein Gott!"

– Тогда, давай поговорим вот о чем, – предложил Баст, внимательно наблюдая за ее реакцией. То есть, Вильда только сейчас, воскликнув мысленно, "эber, mein Gott!", поняла, как на нее смотрит муж.

В его взгляде чудилось такое… Все та же непонятная и необъяснимая боль, и в то же время… холодное внимание прицеливающегося стрелка. Не охотника, потому что без азарта, но зато с жестокой решимостью…

– Тогда, давай поговорим вот о чем, – сказал Баст. – Вопрос в том, насколько я могу тебе доверять?

– В чем доверять? – опешила Вильда.

То есть, она вроде бы чего-то в этом роде сейчас и ожидала, и все равно, вопрос застал ее неготовой.

– Во всем, – улыбнулся Баст. Вот только улыбка у него вышла невеселая. Неправильная улыбка.

– Я дала тебе повод сомневаться?! – вспыхнула она.

– Пока нет, – отрицательно мотнул головой он. – Но и я не дал тебе повода встать перед выбором.

– Так дай! – почти зло предложила рассерженная на мужа Вильда.

– О том и речь, – спокойно, словно не заметив ее реакции, кивнул Баст. – Мы никогда не обсуждали с тобой мою службу или мои политические взгляды…

– Но когда ты уезжал в Амстердам… Ты помнишь? – вот Вильда их прощание помнила очень хорошо, но, возможно, он…

– Помню.

– Я готова была ехать с тобой в эмиграцию, – с кислой миной и с настоящей оскоминой на зубах призналась Вильда. – И это притом, что ты тогда… – она покраснела, как девчонка, впервые заговорившая о половой близости.

– Вот как…

И это все, что он мог ей сказать?!

"Hurensohn!"

– Мне очень важно, чтобы ты доверяла мне… – продолжил он после короткой паузы. – Моя служба и мои обстоятельства таковы, что я не всегда могу тебе сказать, что происходит на самом деле, и почему. Не могу сказать, не могу объяснить, но если ты со мной…

– То должна доверять тебе и не делать глупостей, – сказала она то, что хотел, по-видимому, сказать он.

– Да, – с явным облегчением согласился Себастиан. – И вот еще что. Никому нельзя доверять. Мне можно. Кейт можно. Райку, Виктории… Больше никому. Ни родным, ни друзьям, ни товарищам по партии…

– Я не состою в вашей партии.

– Предать может любой, – закончил мысль Баст, сделав вид, что не заметил ее реплики.

– Сложные обязательства, – сказала Вильда, нахмурив лоб, – но исполнимые, – улыбнулась она. – Потому что… я тебе этого тоже не говорила… Не получалось как-то… Но… В общем, я люблю тебя Себастиан фон Шаунбург! И не обнимай меня! – закричала она, вскакивая с травы и вытягивая перед собой руки в жесте защиты. – А то опять придется панталоны из-под Мерседеса вытаскивать…

Курсивом выделены отмечены события Альтернативной Истории.

английская винтовка.

В международном праве: лицо не входящее в состав вооруженных сил воюющего государства, а также лицо, хотя и входящее в состав вооруженных сил, но не принимающее непосредственного участия в военных действиях (напр., медицинский персонал).

Герда Таро Gerda Taro, настоящее имя Gerda Pohorylle, 1910-1937, – немецкий фотограф-антифашист. Первая женщина-военный фотожурналист.

Ежедневная (вечерняя) парижская газета, издававшаяся под эгидой ФКП

В Ваффен-СС и полицейских структурах оберфюреры СС на всех видах формы, кроме партийной, носили погоны оберста (нем. Oberst, полковник) также, как и штандартенфюреры СС, но, вопреки распространенному заблуждению, это звание не могло быть условно сопоставлено воинскому званию полковник. В действительности это звание было промежуточным между званиями старших офицеров и генералов, и теоретически отвечало должности командира бригады СС. В личном общении штандартенфюреров СС другие военнослужащие и служащие полиции как правило именовали «полковниками», в то время как оберфюреров – исключительно по званию СС.

Боевая подпольная организация правых сионистов, действовавшая в Палестине с 1931 по 1948 год.

Кутяков, И.С. (1897 – 1938) – военачальник времён Гражданской войны, командир 25-й (Чапаевской) стрелковой дивизии. Комкор. В реальной истории – погиб в ходе репрессий. Во сне Ольги – дожил минимум до 1944 года.

Роберт Капа (Robert Capa, настоящее имя Эндре Эрнё Фридман, 1913-1954) – известный фоторепортёр.

Кармен Р. Л. (настоящая фамилия – Корнман; 1906-1978) – известный советскийкинооператори кинодокументалист, фронтовой оператор.

Имеется в виду Церковь Святого Семейства (кат.Temple Expiatori de la Sagrada FamМlia) – церковь в Барселоне, в районе Эшампле, строящаяся на частные пожертвования начиная с 1882 г., знаменитый проект Антонио Гауди.

– Анархистские цвета.

– Да, именно так, «оазисом анархизма», Каталония была названа в одном из официальных бюллетеней ФАИ в конце лета 1936 года.

– Правительство Каталонии.

– Федерация Анархистов Испании.

– Одна из центральных улиц Барселоны.

– «Да здравствует ФАИ! Фашисты – педерасты!» (исп.)

– см. «Что делать?» Н.Г.Чернышевского.

– авторы знают, что правильное название этого архитектурного шедевра Искупительный храм Святого Семейства, Temple Expiatori de la Sagrada FamМlia (каталонский), но используют привычный русскоязычный вариант названия.

– Скульптурные группы фасада Рождества изваяны А. Гауди в натуральную величину. Для сцены избиения младенцев архитектор делал гипсовые слепки с мертворожденных детей. Чтобы сделать слепок с животного, он предварительно погружал его в сон с помощью хлороформа.

– DH.89 Dragon Rapide, британский шестиместный пассажирский самолёт середины 30-х годов.

– редактор испанской католической газеты АВС. Через своего корреспондента в Лондоне арендовал самолёт для перевозки генерала Франко из Марокко в Испанию.

– пригород Лиссабона. Именно там, в нашей истории 20 июля 1936 года погиб в авиакатастрофе генерал Санхурхо.

– настоящее имя Джорджа Оруэлла.