Текст книги "Королевство смерти. Запятнанный ангел. Убийца на вечеринке с шампанским"

Автор книги: Хью Пентикост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Глава 2

Что касается музыки, то эту ночь невозможно забыть. Джонни был в своей лучшей форме и, похоже, не знал усталости. Он пел и играл Кола Портера и Джероми Керна, Гершвина и Берлина, «Битлз» и Берта Бакарака. Он выполнял просьбы публики, не оставив без внимания ни одну. Дон Эдвардс, который аккомпанировал Джонни в течение двадцати пяти лет, казалось, медленно увядал под ослепительными лучами прожекторов, но сила и энергия Джонни росли на глазах. Пожилые хронометристы вспоминали истории далеких двадцатых, когда после представления музыкальной комедии в старом театре «Уинтер Гарден» Эл Джолсон появлялся, бывало, на авансцене и спрашивал: «Хотите еще послушать? Я в настроении спеть» – и продолжал петь до рассвета.

Брайан Марр, журналист, настолько заинтересовался происходящим, что остался после своего сообщения новостей, чтобы посмотреть, что произойдет дальше. В зале не было ни одного свободного места, но он уселся на ступеньках в проходе между рядами рядом с Джулианом Куистом. В те несколько минут, пока публика ждала Джонни, который пошел умыться и переодеться в сверкающий золотом смокинг, Марр рассказывал:

– В Чикагском аэропорту сейчас, должно быть, глубокая ночь. Сначала этот переполох из–за бомбы, а потом, пока в самолете искали несуществующую бомбу, какой–то человек был убит в мужском туалете – застрелен насмерть.

– Мы его знаем? – сухо поинтересовался Куист.

Марр пожал плечами:

– Никаких подробностей еще нет.

Позднее, когда труба Джонни издавала мощные звуки, Марр недоверчиво покачал головой:

– Клянусь, никогда еще он не был в такой прекрасной форме.

– Два года отдыха, – заметил Куист. – Его дыхательные пути были сильно потрепаны, когда он ушел со сцены.

– Здорово пил, верно?

– И все еще пьет, – уточнил Куист.

– Не понимаю, почему он ушел, – заметил Марр.

– Заработал больше денег, чем можно было потратить; приобрел столько поклонников, что уже не знал, как от них избавиться.

– Ерунда, – возразил Марр. – Он ненасытен. Понаблюдай за ним. Он любит эту толпу, любит их за то, что они любят его. Он охотнее поет, чем пьет! Почему он ушел со сцены?

– Возможно, из–за каприза? Может, сегодняшний вечер вернет его обратно.

Эдди Уизмер, крошечный Мики Руни, прошел по проходу между рядами и остановился возле Куиста.

– Джонни говорит: забудьте о сегодняшнем вечере, – сказал он. – Он увидится с вами за завтраком.

– В одиннадцать часов, – напомнил Куист.

– Годится, – согласился Эдди.

– Он прекрасно играет, Эдди, – заметил Куист.

– Великолепно! Всегда был и всегда будет таким! – воскликнул тот.

Куист жил в двухэтажной квартире на Бикман—Плейс. Широкая терраса выходила на Ист—Ривер, неподалеку от продолговатой коробки здания ООН. На второй этаж квартиры допускали только избранных. Там была спальня Куиста, окна которой также выходили на реку: просторная комната, где много воздуха, а стены окрашены в бледные пастельные тона. Большинству она показалась бы унылой, потому что на стенах не было никаких украшений, никаких картин, только синие занавески, которыми можно задернуть окна, чтобы в комнату не проникал свет. В комнате находилось только два предмета меблировки: громадная, необъятных размеров кровать с пружинным матрасом и столик около нее, на котором стояли телефон, маленькая коробка двусторонней оперативной связи, соединяющая спальню с первым этажом, и электронные часы.

К спальне примыкала просторная ванная комната с застекленной душевой кабинкой, встроенной в пол и облицованной розовым мрамором ванной, по размерам скорее напоминающей небольшой бассейн, раковиной и шкафчиком для лекарств. Из ванной можно было пройти в гардеробную Куиста. Эта комната была больше самой ванной. Здесь стояло бюро современного дизайна, вдоль стен высились бесконечные встроенные выдвижные ящики, за ними виднелось трехстворчатое, как у портного, зеркало в полный рост. Завершали картину шкафы, в которых, по слухам, висело свыше ста пятидесяти костюмов, брюк, пиджаков, вечерней одежды и бог знает чего еще.

Дальше по коридору находилась еще одна небольшая удобная ванная, которая примыкала к другой комнате. Здесь стоял туалетный стол с театральной подсветкой над зеркалом, рядом – шезлонг, а вот кровати не было. В шкафах висели женские платья, и никого не касалось, кому они принадлежат.

Наутро после замечательного выступления Джонни Сандза в «Мэдисон–сквер–Гарден» Куист проснулся внезапно. Возможно, сработало подсознание, подсказавшее ему, что что–то случилось. Телефон на столике около кровати не зазвонил, но на нем мерцала маленькая красная лампочка. Это был звонок из вестибюля здания. Куист осторожно повернулся, чтобы не потревожить девушку, которая спала рядом с ним, и бросил взгляд на электронные часы. Шесть часов утра! Рано, очень рано! Лучи утреннего солнца пробивались в окна.

Куист поднял трубку.

– В чем дело, черт побери? – тихо спросил он.

– Извините, мистер Куист, – раздался голос дежурного в вестибюле. – Я знаю, который час. Но здесь находится мистер Сандз, который говорит, что у него срочное дело.

– Пьяный?

– Нет, сэр.

– Дайте ему трубку.

– Как говорят в мелодраме, дружище, – раздался высокий и нервный голос Джонни, – вопрос жизни и смерти.

– Надеюсь, ты не собираешься выйти отсюда через террасу – все–таки девятнадцатый этаж, – отшутился Куист.

– Я не разыгрываю тебя, дружище, – возразил Джонни.

– Дай мне пять минут, – попросил Куист.

– Я подожду тебя около твоих дверей, – сказал Джонни. – Откроешь, когда будешь готов.

Куист положил трубку и повернулся к спящей девушке. Ее темные волосы разметались по подушке. «Спит как невинный младенец», – подумал Куист. Он склонился над ней и нежно поцеловал ее, сначала в один глаз, потом в другой. Она открыла глаза и потянулась к нему.

– Здесь Джонни, – объявил Куист.

Она приподнялась на локте. Ее загар был красивого золотистого оттенка.

– Господи, неужели мы проспали до одиннадцати?

– Сейчас только шесть часов, – возразил Куист. – У него, кажется, какие–то неприятности.

– Хочешь, я потихоньку отправлюсь к себе?

– Нет. Спускайся к завтраку, когда захочешь. Ложись. Поспи еще.

Он поцеловал ее, выбрался из постели и обнаженным направился в ванную. Несколько минут постоял под колющимися струями душа, вытерся и перешел в гардеробную. Надел чистое нижнее белье, желтовато–коричневые слаксы и розовую спортивную трикотажную рубашку. Засунул ноги в сандалии, провел щеткой по волосам и спустился по спиральной лестнице на первый этаж.

По простоте убранства гостиная Куиста напоминала второй этаж. Стены были буквально завешаны фотографиями известных людей с посвящениями Куисту. Здесь были звезды кино и театральные знаменитости, известные политики, включая президента Соединенных Штатов, магнаты и несколько друзей, которых он любил, но которые совсем не были знаменитостями. Там, к примеру, висел портрет маслом известного художника Гордона Стивенсона, изображавший девушку, которая спала в большой кровати наверху. Обстановка была очень современной и, несмотря на это, удобной. Гости редко видели что–то еще, кроме этой комнаты и террасы. Был еще кабинет, строгий по сравнению с гостиной, и снабженная всеми необходимыми приспособлениями кухня, а также небольшая столовая, которой пользовались редко.

Куист остановился у серебряной шкатулки, стоявшей на передвижном столике, достал очень длинную и очень тонкую сигару, зажег ее серебряной зажигалкой и направился к парадной двери.

Джон Сандз стоял около двери в коридоре, и Куиста поразил его вид. Бьющая через край энергия, которую источал певец раньше, на ночном выступлении, улетучилась. Он как–то съежился и завял. Глаза остекленели. Он жадно затягивался сигаретой, словно она каким–то образом давала ему силы жить дальше. Он сменил свой смокинг на коричневый костюм и желтый свитер с высоким воротником.

– Твое время истекло, дружище, – заявил он, входя в квартиру. Не сказав больше ни слова, он сразу направился в противоположный конец комнаты к бару, выбрал бутылку ирландского виски и налил себе внушительную порцию, которую выпил залпом, как стакан воды.

Куист устроился в удобном кресле, щуря голубые глаза от дыма сигары.

– Не хочешь присесть или будешь мотаться по комнате? – спросил он.

– Почему ты не спрашиваешь меня, что за вопрос жизни или смерти? – поинтересовался Джонни.

– Расскажи об этом, как тебе больше нравится – с самого начала, если это тебя не затруднит, – предложил Куист.

Джонни налил себе еще стакан, но на этот раз осушил его не спеша, продолжая шагать по комнате. Он посмотрел на спиральную лестницу, которая вела на второй этаж.

– Твоя куколка, наверное, наверху, – заметил он. – Это не имеет значения. Ты все равно расскажешь ей обо всем, даже если я попрошу тебя держать все в секрете. Верно?

– Верно, – согласился Куист.

– Почему мне ни разу не попалась такая девушка? – задумчиво произнес Джонни.

– Тебе должно было грандиозно повезти.

– Тебе никогда не приходило в голову жениться на ней, верно?

– Честно говоря, тебя это не касается, Джонни.

– Чистое любопытство, дружище. Моя беда в том, что я слишком часто женился на них, и каждый раз неудачно.

Куист наблюдал за ним. По комнате метался усталый пожилой человек, которого терзали какие–то неприятности.

– Ты сказал, Джонни, – вопрос жизни и смерти.

– Ох, братишка! – Он достал еще одну сигарету, закурил. – Ты читал утренние газеты или слушал радио?

– Нет.

– Вчера вечером случилось нечто гораздо более существенное, чем якобы подложенная в самолет бомба.

– Вот как?

– В мужском туалете в Чикагском аэропорту был застрелен мужчина.

– Брайан Марр что–то говорил об этом.

– Я знал этого парня.

Куист приподнял брови:

– Того, которого убили?

– Да, я знал его. И не сегодня–завтра кому–то в голову может прийти мысль, что у меня, возможно, были причины расправиться с ним.

– А они у тебя были?

– Слава богу, нет, дружище! – Джонни сделал большой глоток из своего стакана. – Я изменил договоренность относительно встречи с тобой вчера вечером, после концерта, потому что получил весточку от приятеля, который должен был повидаться со мной. Мне сообщили об этом в «Гарден». Мне надо бы встретиться с ним, потому что он также знал парня, убитого в Чикаго.

– Итак, ты увиделся с ним.

– Итак, я не увиделся с ним, – возразил Джонни. Он выдохнул из легких длинную струю дыма. – Предполагалось, что он придет ко мне в отель после окончания концерта. Но он так и не появился.

– Передумал?

– Нет. Он не передумал. Просто изменились обстоятельства. Его сбила машина, водитель скрылся с места происшествия. Это произошло в квартале от моего отеля, сегодня около четырех часов утра. Насмерть. Ни малейших признаков жизни.

– Двое за одну ночь…

– Да.

– Что ж, с этой второй смертью тебя нельзя связать, верно?

– Бьюсь об заклад, что можно!

– Каким образом?

– Черт его знает! Но если бы это было не так, они не стали бы его убивать.

– Они? Кто такие «они», Джонни?

– Хотел бы я знать, – ответил Джонни.

Куист стряхнул пепел со своей сигары в медную пепельницу, стоявшую около него. На его губах заиграла легкая улыбка.

– Не хочешь прилечь на кушетку? – спросил он. – Чувствуя себя виновным в двух убийствах, ты ни слова не произнес по поводу того, над чем мог бы поработать психиатр. Позволь доктору Куисту выслушать твои свободные ассоциации, малыш.

– Иди к черту! – ответил Джонни.

– Я немедленно вернусь в постель, если ты не расскажешь мне, о чем идет речь, Джонни.

Джонни подошел к бару. Налил себе еще порцию. Закурил еще одну сигарету.

– Это началось пять лет назад, – заговорил он. – Девушка совершила самоубийство.

– Каким образом?

– Таблетки. Алкоголь. Их нельзя смешивать, понимаешь. Дело в том, что она сделала это в моем доме в Беверли—Хиллз. – На щеке у Джонни задергался нерв. Он отвернулся.

– Все, что касается тебя, тут же попадает в газеты, – заметил Куист. – Как же случилось, что я ничего не слышал?

– Вот об этом–то и пойдет речь, – объяснил Джонни. Он подошел к французским дверям, открывающимся на террасу, и посмотрел на реку. – Ее звали Беверли Трент – по крайней мере, таким был ее псевдоним, она назвала себя в честь города, бог знает, по какой причине. – Джонни отвернулся от окна и с усмешкой посмотрел на Куиста. – Девочка что надо.

– Одна из твоего гарема?

– Что ж, можно и так сказать, наверное.

– Так можно или нельзя так сказать?

– Мы с ней встречались пару раз, – пояснил Джонни. – Она не была моей страстной любовью до гробовой доски, да и даже на десять минут. Совершенно очевидно. Никаких технических приемов. Но я… что ж, я был или величайшей любовью в ее жизни, или же самым богатым мужчиной, которого ей удалось подцепить на крючок. Так или иначе, она хотела удержать меня. Но она мне надоела. Я предложил разойтись и больше не встречаться. Она закатила истерику, звонила мне посреди ночи, появлялась на студии, где я работал, в ресторанах, где я ел. Она закатывала мне сотни сцен. И наконец явилась на вечеринку, на которую не была приглашена, и покончила с собой в моей постели!

– Без твоей помощи?

– Ты сукин сын, – сказал Джонни.

– Надо как–то заставить тебя рассказать всю историю, – объяснил Куист. Его сигара догорела. Он, нахмурившись, посмотрел на нее и положил окурок в пепельницу.

– Я устроил вечеринку, – продолжал свой рассказ Джонни. – Это было мгновенное решение – экспромт. Кто–то сказал, что шампанское на самом деле не является алкогольным напитком: так, просто искрящаяся водичка. Говорили, что его можно пить без передышки. Вот я и предложил обеспечить всех шампанским. Тот, кто последним удержится на ногах, получит приз – тысячу долларов, чтобы поиграть в рулетку в Лас—Вегасе. Около двадцати молодых людей и девиц вызвались проверить, чем на самом деле является водянистое шампанское. Установили одно–единственное правило: мы наливаем по кругу всем и каждый должен выпить, прежде чем ему нальют по второму разу. Некоторые сошли с дистанции довольно быстро. – Джонни ухмыльнулся. – Поначалу это была приятная, дружеская компания. Потом появилась Беверли. Она уже была под градусом, закатила мне скандал из–за того, что ее не пригласили. Я сказал, чтобы она убиралась отсюда, но ей все было нипочем. Чтобы не затягивать эту сцену, я добавил хорошую порцию бренди в ее шампанское. Через два круга она, пошатываясь, удалилась. Я подумал, что ей стало плохо, но она не вернулась, тогда я решил, что нам просто повезло.

Вечеринка продолжалась до рассвета. Миленькая цыпочка, которая играла в каком–то телевизионном сериале, оказалась последней оставшейся в живых. Я вручил ей новенький, хрустящий банкнот в тысячу долларов, посадил в такси и отправил домой. Я еле держался на ногах от усталости. Прошел через разгром, оставшийся после вечеринки, и поднялся в свою комнату. Там, в моей постели, лежала застывшая, обнаженная Беверли. От холода, подумал я. Я был поражен. Ее одежда была разбросана по всей комнате на креслах и на полу. Сумочка валялась на столике рядом с кроватью, и я заметил в ней пустой пузырек из–под таблеток. Когда я подошел ближе, чтобы посмотреть, что это такое, то увидел лежавшую под сумочкой наспех нацарапанную записку. В ней была одна фраза: «Другого способа нет, но зато я уверена, что навсегда останусь в твоей жизни».

Внезапно я до смерти перепугался. Пытался нащупать у нее пульс. Его не было. Она была мертва. В пузырьке, вероятно, было не меньше пятидесяти таблеток. Бог знает, сколько она приняла. Достаточное количество, чтобы убить лошадь, как позднее сказал коронер.

– Коронер? Дело дошло до полиции? – быстро спросил Куист.

– Господи, если бы ты вел мой образ жизни, дружище, то понял бы мою реакцию! Я не был влюблен в эту девушку. Пока она была жива, меня влекло к себе ее тело, когда умерла, тело ее стало наводить ужас. Я только что закончил картину – «Нашумевший судебный процесс», помнишь? Это та, в которой я играл католического священника. Я вложил собственный миллион долларов в этот фильм. Попытался создать новый образ на закате своей жизни – старого добряка Джонни Сандза. Я видел заголовки газет. «Джонни Сандз организует оргию. Самоубийство девушки. Бывшая подружка» – и так далее, так далее. Великолепно для моего католического священника, великолепно для моего нового образа! Малышка Беверли намеревалась навсегда войти в мою жизнь, полный порядок!

То, что я сделал, дружище, было сделано в целях самозащиты. У меня была пара друзей, в преданности которых я не сомневался. Одного звали Луи Сейбол, он был голливудским агентом, который получал от меня комиссионные; другой – Макс Либман, адвокат, который вел некоторые мои дела, не связанные с шоу–бизнесом. Я доверял им, потому что они были моими друзьями. К тому же именно от меня зависела большая часть их доходов. Они приехали, и мы попытались составить план действий. Это оказалось достаточно просто. Мы кое–как одели Беверли и вынесли ее к машине, поддерживая с двух сторон, как будто она перепила. Если бы кто–нибудь увидел нас, то подумал бы, что мы просто помогаем человеку, который немного перебрал. Мы отвезли Беверли в ее квартиру в Лос—Анджелес. Было около пяти часов утра, воскресное утро, почти все еще спали. Нам повезло. Мы вошли в квартиру, воспользовавшись ее ключом, положили ее на кровать, оставили рядом с ней пустой пузырек из–под таблеток и уехали.

Прошло двадцать четыре часа, прежде чем обнаружили ее тело. Решение суда было однозначным: самоубийство – и, конечно, это было самоубийство. Не объявилось ни единого человека, который бы заявил, что видел, как ее привезли домой. Даже если бы нашлись такие свидетели, это не доставило бы крупных неприятностей. Она провела время на вечеринке, мы привезли ее домой. Мы не обязаны были говорить об этом, и мы молчали. Вздохнули свободно! Ко мне пришел полицейский. Кто–то из участников вечеринки упомянул, что она была там. Я рассказал копу, что она пришла на взводе, вскоре уехала. Это все, что мне известно, сказал я. Полицейский оказался правильным парнем. Понимал, что со мной сделает общественное мнение, а никакого преступления не было и в помине.

– Ты откупился от него? – спросил Куист.

– Я готов был дать ему небольшую взятку, – смущенно ответил Джонни.

– Так что?

– А то, что так это и было – около года. Потом началось. Телефонный звонок от человека, явно изменившего голос. Он знал все об этой заварухе, от А до Я. Он знал даже о записке, никто не знал об этом, кроме меня, Луи, Макса и Беверли, которая умерла. Но этот человек знал.

– Шантаж?

– Верно. Достаточно солидный – достаточно большой. По сотне тысяч долларов в год в течение двух лет.

– Ого!

Джонни покачал головой. Он беспомощно улыбнулся:

– Можешь сказать это еще раз, дружище. Знаешь, с того дня, как это началось, я понимал, что у меня есть выбор. Или я предложил бы этому ловкачу убраться на все четыре стороны и нарвался бы на общественный скандал, или позволил бы сосать из себя кровь до конца жизни. Так вот, теперь ты знаешь, почему я ушел со сцены два года назад.

– Ты прекратил платить?

– Железно.

– Но никакого скандала не было.

– До сих пор нет, – мрачно подтвердил Джонни. – Хотя он кричал, орал и угрожал…

– Ты до сих пор не догадался, кто это мог быть?

– Нет.

– Как ты производил выплаты?

– Наличными. Ты не поверишь, но деньги оставляли в верхнем ящике письменного стола в моем собственном доме. Когда там никого не было, их забирали. Я пытался наблюдать за ним, но он ни разу не показался. Деньги оставались там не один день – пока за этим местом не прекращали вести наблюдение. Так что я бросил это занятие. – Джонни загасил в пепельнице сигарету и закурил новую. Его руки дрожали. – Затем меня попросили устроить благотворительный вечер для сбора средств на лечение болезней верхних дыхательных путей. – Усталые глаза внезапно засверкали. – Понимаешь ли ты, что значит отказаться от того, чем ты занимался и чему посвятил всю жизнь, Джулиан? Черт возьми, я люблю петь! И я все еще в форме, я все еще лучший. Это не тщеславие, я уверен. Я начал мечтать об этой толпе в «Мэдисон–сквер–Гарден». Это было бы отлично. Это заставило бы меня снова почувствовать себя в форме, снова стать молодым. Поэтому я сказал, что приму участие в этом концерте. Компания в прессе началась с твоей помощью. Я бросил пить и курить и начал заниматься на тренажерах. Я все еще могу подрезать тебя при игре в сквош, дружище.

– Как–нибудь померяемся силами, – ответил Куист. Он потянулся за потухшей сигарой и вновь зажег ее. – Ты собираешься сказать мне, что снова получил весточку от своего приятеля – шантажиста?

Джонни кивнул:

– Отстегни мне часть в бенефисе или в чем–то еще. В ответ я сказал ему, чтобы он проваливал со своими угрозами или с чем–то еще. Я не получил за свое выступление ни доллара. Я помогал больным людям. Даже если бы он устроил вокруг меня скандал, я бы все равно не потерял популярности. «Делай как знаешь, – сказал он мне, – и ты пожалеешь, что родился на свет». Я послал его к черту и стал ждать, что он обнародует мою историю. Ни звука. Затем, когда мы вылетели из Чикаго, поступило сообщение, что на борту самолета заложена бомба. Клянусь, я чуть не умер на месте, Джулиан. Я знал, что это из–за меня.

– Правда, никакой бомбы не было.

– Верно. Потом я сообразил, что мой парень устроил ложную тревогу из–за бомбы, чтобы я не принял участия в благотворительном вечере.

– Вполне возможно, – согласился Куист.

Сигарета Джонни, зажатая в губах, подпрыгивала вверх–вниз, пока он говорил. Внезапно он схватился за спинку стула, как будто ему изменили силы.

– Мы вернулись в аэропорт Чикаго.

– «Мы»?

– Со мной, конечно, был Эдди. Ты знаешь Эдди Уизмера, моего помощника? Он со мной двадцать пять лет. Эдди пытался уладить дело, чтобы я летел другим рейсом, пытался разыскать тебя по телефону. Пока я ждал его, по терминалу разнесся слух, что какого–то человека застрелили в мужском туалете. – Джонни глубоко вздохнул. – Это был Луи Сейбол, голливудский агент, который помогал мне в ту ночь с Беверли Трент.

Голубые глаза Куиста сощурились, он пытливо посмотрел на Джонни.

– И жертвой дорожного происшествия сегодня утром был твой приятель–адвокат, Макс Либман? – тихо спросил он.

Джонни кивнул:

– Все выглядит так, будто я главное действующее лицо спектакля, как по–твоему?