Текст книги "Великие арабские завоевания"

Автор книги: Хью Кеннеди

Битва на мосту была самым тяжелым поражением мусульман за первые годы завоеваний. Она могла стать окончанием кампании против Ирака, который в этом случае остался бы христианской страной с говорящим на арамейском населением под властью персов. Этого не случилось по двум причинам: из-за раздоров в рядах персов и благодаря решимости нового халифа Умара отомстить за поражение.

Сразу после поражения уцелевшие арабские воины, уведенные Мутанной, который, кажется, был тяжело ранен в бою и вскоре умер, вернулись к привычному для них занятию: к набегам на приграничные поселения, в которых гарнизоны персов были слишком слабыми, чтобы дать им отпор. Первым действием Умара была отправка подкрепления. Однако он столкнулся с проблемой нехватки людей. Племена Хиджаза, образовывавшие ядро первого мусульманского войска, теперь почти все сражались в Сирии, а поражение еще и проредило их ряды. Однако Умар не желал полагаться на людей из племен, которые всего год-другой назад восставали против мусульман, будучи «ридда». Он обратился к тем племенам, которые во время только что окончившейся войны более или менее сохраняли нейтралитет. На юг от Хиджаза, ближе к границам Йемена, лежит гористая область Сарат. Именно в селениях и лагерях кочевников этой местности вербовали большую часть новобранцев. Их вождя, роль которого историки основательно преувеличили, звали Джарир ибн Абдуллах аль-Баджали. Джарир был достойным доверия мусульманином: он принял ислам за несколько лет до смерти Мухаммада и, соответственно, имел почетный статус спутника Пророка. С другой стороны, он был племенным вождем, гордившимся своим древним родом и высоким общественным положением. Он не считал, что переход в ислам может подорвать его власть и репутацию высокопоставленной персоны.

С самого начала его отношения с Мутанной были натянутыми. Между ними возникло соперничество, отраженное в исторических источниках, где сторонники каждого из них старались преувеличить деяния своего героя. А на горизонте уже маячила новая угроза: пока мусульманские отряды тратили силы в пустых набегах, новый молодой персидский шах Йездгерд III собрал достаточно сил, чтобы упрочить свою власть, и послал войска, которые должны были раз и навсегда покончить с назойливыми бедуинами. Армянин Себеос, автор, ближайший по времени к описываемым событиям (Себеос писал в 650-х годах, чуть больше десяти лет спустя), говорит, что персидское войско насчитывало 80 000 человек, а он мог располагать точной информацией, поскольку к имперскому войску присоединилось не-сколько армянских князей, которые привели с собой от 1000 до 3000 человек.

В ответ Умар начал сбор нового войска. Чтобы разрешить споры о власти в войсках, он назначил командующим человека, безусловно относившегося к первой мусульманской элите. Саад ибн Аби Ваккас происходил из мекканских курайшитов, очень рано перешел на сторону Мухаммада и был одним из немногочисленного отряда ветеранов, сражавшихся рядом с Пророком в его первой победоносной битве при Бадре в 624 году. В мусульманских преданиях у него сложилась репутация «горячей головы». Когда враги Мухаммада в Мекке наносили ему словесные оскорбления перед хиджрой, Саад до крови избил одного из них верблюжьей челюстью. Под конец жизни он гордился славой человека, первым выпустившим стрелу в защиту ислама. Ни Мутанна, ни недавно прибывший Джарир не могли оспорить его верховенства. А вот войско, которое он привел с собой, не производило особого впечатления. При выступлении из Медины осенью 637 года оно насчитывало, может быть, 4000 бойцов, набранных в основном в Хиджазе, в Йемене и в других частях Южной Аравии. В него входили люди из десяти или более различных племенных групп. Кроме того, Умар вызвал к нему часть контингента из Сирии, не так давно оставившего Ирак с Халидом ибн аль-Валидом. Ко времени столкновения мусульманских и персидских армий у Саада могло быть от 6000 до 12 000 человек– значительно меньше, чем у персов. Как замечает один из заслуживающих доверия современников, «при всем своем значении битва при Кадисии была, видимо, стычкой между довольно небольшими армиями» [35]35
  Dormer E. M. The Early Islamic Conquests. P. 205.


[Закрыть].

Маленький городок Кадисия лежит среди пальмовых рощ на самом краю населенных земель Ирака. В последующие годы в нем собирались паломники, готовящиеся пуститься в долгий путь через пустыню к святым городам Мекке и Медине. Город послужил и естественным сборным пунктом для армии Саада. Здесь предстояло решиться судьбе Ирака.

История битвы при Кадисии послужила основой великой легенды. Воспоминания о победе маленькой, собранной наспех и слабо вооруженной армии арабов над мощью персидской империи веками вдохновляли мусульман и арабов. В Багдаде Саддама Хуссейна квартал на берегу Tигpa, где располагались почти все министерства, назывался Кадисия. Когда в 1986 году Саддам Хуссейн выпустил облигации, чтобы собрать средства на войну с Ираном, они назывались облигациями Кадисии. Иракские средства массовой информации часто и не столь удачно называли «Кадисией Саддама» вторую Войну в Заливе 2003 года. Все это были сознательные попытки воззвать к народной памяти о временах, когда арабские армии торжествовали над могущественными врагами.

Несмотря на огромное значение этой битвы и ее легендарную славу, мы на удивление мало знаем о действительном ходе сражения, а многие подробности производят впечатление общих мест. Даже год сражения определен неточно. Арабские источники, по обыкновению, противоречивы в отношении дат. Они называют годы от 635-го до 638-го, но большинство сходятся на 636-м. С другой стороны, недавние исследования армянских источников позволяют предположить, что решающее сражение произошло в день православного Рождества (6 января) 638 года. Описание сражения в «Истории» ат-Табари растянуто на 160 страниц, изобилует событиями и подробностями, однако не дает общей картины. Армянские источники ясно говорят, что персы были разбиты наголову, но что армянские князья, разумеется, сражались с великой отвагой, и двое самых знатных из них были убиты вместе со многими знатными персами.

Арабские повествования начинаются со сбора и выступления армии из Медины и уделяют скрупулезное внимание именам и племенной принадлежности участников. После прибытия армии к границам Ирака описываются обмен посланниками между арабами и шахом Йездгердом III. Нам сообщают о дебатах и военных советах мусульман, причем постоянно повторяется, что им не следует заходить в глубь орошаемых земель и каналов Савада, а лучше сражаться на краю пустыни – если дело обернется плохо, они смогут скрыться в необитаемых землях. Так подчеркивается слабость позиции мусульман.

Мы узнаем также и о спорах между персами. Когда мусульманское войско вышло на край пустыни и начало рейды в населенные земли, местные землевладельцы послали известие молодому шаху Йездгерду в столицу Ктесифон и просили о помощи и защите. Шах приказал Рустаму возглавить экспедицию против арабов. Рустам был одним из главных сторонников Йездгерда в борьбе за престол. Он был опытным полководцем, а теперь становился, фактически, правителем Ирака. Иногда арабские источники называют его армянином, во всяком случае, в его армии определенно сражались армяне под предводительством своих князей. Другие источники утверждают, что он был родом из Хама-дана или Рея, а его силы, похоже, базировались в Медии на западе центра Ирана, между тем как Йездгерду III первую поддержку оказала знать Фарса, лежавшего гораздо южнее. Региональное соперничество, возможно, ослабило военную силу персов. Рустама арабские источники рисуют мудрым и опытным человеком, довольно пессимистичного настроя. В великом персидском эпосе «Шахнаме» Фирдоуси, написанном около 1000 года, он описан как проницательный, умный человек и славный воин. Он был знатоком астрологии и слушал советы жрецов. Фирдоуси приводит также текст длинного стихотворного послания, якобы написанного Рустамом перед сражением и обращенного к его брату. В нем предсказывается поражение и конец династии Сасанидов.

 
Такие нас бедствия ждут впереди,
Что жизни уж сердце не радо в груди.
Дано мне грядущее все созерцать,
Однако о том предпочту умолчать.
Скорблю о судьбе твоей горькой, Иран,
О шахах, чей родоначальник Сасан.
Жаль трон, и корону, и доблести жар,
Жаль знатность, величие, царственный фарр!
Наш строй будет войском тазийским разбит,
Вращение звезд о несчастье твердит [36]36
  Фирдоуси. Шахнаме. M.: Наука, 1989. T. 6. С. 538. Здесь и далее цитируется в переводе Ц. Б. Бану-Лахути и В. Г. Берзнева.


[Закрыть].
 

Он заканчивает, оплакивая свою неизбежную смерть и выражая верность обреченному персидскому монарху.

 
А я в Кадиси обрету свой конец,
Здесь саван мой – панцирь, и кровь – мой венец.
Ткк вот что высокий таил небосвод!..
Пусть горесть о брате твой дух не гнетет.
Очей со владыки земли не своди,
В сраженье на смерть без оглядки иди [37]37
   Фирдоуси. Шахнаме. М.: Наука, 1989. Т. 6. С. 542.


[Закрыть].
 

Если верить арабским источникам, он уговаривал молодого шаха не вступать в битву с арабами без крайней необходимости. Он один среди персов сознавал военное искусство и идеологическое превосходство презираемых бедуинов и понимал, что они одержат победу.

Сообщения о посольстве к персам и происходивших дебатах составляют наиболее интересную часть повествования не потому, что точно описывают имевшие место события, а потому, что позволяют нам понять отношение первых мусульман к завоеваниям. Одно из наиболее полных повествований [38]38
  7bbari. Ta'rikh. I. P. 2269-2277.


[Закрыть]начинается с того, что Саад обращается к своим советникам, которых посылает с посольством к персам. Один из них высказывает мнение, что для персов в этом слишком много чести и что достаточно послать одного человека. В результате и отправили одного этого советника Риби. Для встречи с Рустамом он был взят персами под стражу. Прежде чем представить его перед лицом военачальника, персы решили запугать этого бедуина. Они вздумали продемонстрировать ему богатство и утонченность персидского двора. Перед ним выложили изделия персидских мастеров, ковры и подушки. Сам Рустам воссе-дал на золотом троне, украшенном ковриками и подушками, вышитыми золотой нитью. Источники обыгрывают контраст между этой роскошью и внешностью Риби, приехавшего на неприглядной спотыкающейся лошадке. Меч его был начищен до блеска, но скрыт в потертых матерчатых ножнах. Копье его было обвязано верблюжьими жилами. При нем был красный щит из бычьей шкуры, «как толстый круглый ломоть хлеба», лук и стрелы.

Вместо того чтобы проникнуться трепетом, бедуин озлобился. Он вел себя с откровенным вызовом. Он был, как нам сообщают, «самым диким из всех арабов» и ничуть не пытался смягчить впечатление. Одеждой его была верблюжья попона с проделанной посередине дырой для головы, а вместо пояса он обвязался тростником. Голову он обвязал поводом того же верблюда. Четыре вихра на его голове торчали, «как козлиные рога». Поведение его было не менее грубым, чем внешность. Вместо того чтобы спешиться, как ему было приказано, он прямо на лошади въехал на ковер, а когда все же сошел с нее, то разодрал две подушки, чтобы тряпками стреножить свою лошадь. Он демонстративно отказался сдать оружие, сказав, что персы пригласили его, так пусть принимают как есть, или он уедет назад. Когда его наконец привели к Рустаму, он из гордости стал бесчинствовать: протыкал копьем ковры и подушки, не оставив ничего целым. В ответ на вопрос, зачем он это сделал, он ответил: «Мы не нуждаемся в этой вашей пышности».

Рустам спросил, что привело его сюда, на что Риби ответил краткой проповедью: «Аллах послал нас и привел сюда, чтобы мы освободили тех, кто желает свободы от рабства (ибадат) перед земными властителями и сделали их слугами Господа, дабы он обратил их нищету в богатство, избавил их от тирании (ложной) веры и привел к справедливости ислама. Он послал нам принести Его религию всем Его Созданиям и призвать их к исламу. Кто примет ее от нас, тому нечего бояться, и мы оставим его в покое, но с тем, кто откажется, мы будем сражаться, пока не исполнится обетование Господне».

На вопрос Рустама, что обещал ГЬсподь, он ответил: «Рай для тех, кто погиб в бою с отвергнувшими ислам, и победу для тех, кто выжил». Затем Рустам спросил его, не он ли вождь мусульман, на что Риби отвечал, что он не вождь, но это все равно, потому что все они – часть одного целого, «и самые смиренные из нас могут обещать защиту от имени самых благородных».

Тогда Рустам попросил дать ему время на то, чтобы посоветоваться, и Риби дал три дня, потому что такой срок давал Пророк. Когда нелюбезный гость удалился и Рустам остался наедине со знатными персами, он выразил восхищение словами Риби. Персы пришли в ужас, заподозрив, что Рустам подумывает об отказе от своей веры по совету этого грубого оборванца. Тот возразил, что им следовало бы смотреть не на одежду, а на «суждения, речи и поступки».

Тогда персы пошли осмотреть оружие Риби и нелестно отозвались о его качестве, однако Риби продемонстрировал им серьезность намерений арабов, обнажив меч, сверкнувший из-под лохмотьев «подобно языку пламени». Затем дошло до стрельбы из лука, и его стрелы пронзили персидские щиты, в то время как стрелы персов застревали в его кожаном щите. После этого Риби вернулся в мусульманский лагерь, чтобы дать персам время на размышления.

Персы продолжали спорить между собой, подыскивая достойный ответ, а Рустам приказал Риби вернуться на следующий день. Но мусульмане прислали вместо него другого человека, напоминая тем, что все они равны и едины. Тот тоже въехал верхом на драгоценный ковер и предложил им, по обыкновению, три возможности: «Если вы примете ислам, мы оставим вас в покое: если согласитесь платить подушный налог, мы защитим вас, когда вам потребуется наша защита. В ином случае будет война». Этот тройной выбор стал обычным при переговорах между мусульманами и их противниками. Рустам предложил перемирие. Араб согласился, но лишь на три дня, «начиная со вчерашнего».

Среди персов продолжались споры, и Рустам попросил прислать третьего посланника. Им стал Мугира ибн Шуба, персона куда более важная, чем двое предыдущих. Ему предстояло сыграть видную роль в завоевании и заселении Ирака. И снова персы пытались произвести впечатление на посланца: они предстали перед ним в расшитых золотом одеяниях и в золотых коронах. Перед ним расстелили ковер на полет стрелы, так что невозможно было подойти к ним, не встав на него. Как они могли бы предвидеть, Муги-ра остался невозмутим и выказал свое презрение, вскочив на трон рядом с Рустамом. Персы стащили его оттуда насильно, а он в ответ прочел им краткое поучение о равенстве, обращаясь к ним через переводчика – араба из Хиры. Он утверждал, что арабы видят в каждом из своих равного, что его поражает, что у персов это не так, из чего заключил: «Опорой царству не может быть такое поведение и такие мысли, как ваши». Это опять вызвало споры между персами: представители нижних классов (сифла) говорили, что Мугира прав, но землевладельцы (дахакин) возражали, что он говорит то же, что всегда говорили их рабы, и проклинали своих предков за то, что те недостаточно серьезно относились к арабам.

рустам попытался шуткой загладить спор, разгоревшийся на глазах у Мугира. Затем завязался более формальный диспут, рустам и Мугира поочередно выступили с короткими речами через стоящего между ними переводчика, рустам начал с того, что возвеличил силу и славу персов. Даже если бы они потерпели на время поражение, Аллах бы восстановил их славу. Далее он сказал, что арабы всегда жили в нищете и, страдая от голода и жажды, искали помощи на границе. Он понимает, что и теперь происходит то же самое, так что готов дать каждому запас фиников и два одеяния, чтобы они ушли – он не хочет убивать их или брать в плен.

Мугира наотрез отказался от этого высокомерного предложения. Он сказал, что все, чем владеют персы, принадлежит Аллаху, а они выказывают ему черную неблагодарность. Нынешний приход арабов вызван не голодом и лишениями, а тем, что Аллах послал им своего Пророка. Он продолжал высказывать положения веры, подобно двоим до него. Когда он дошел до фразы: «Если вам нужна наша защита, будьте нашими рабами и смиренно выплачивайте дань, иначе будут говорить мечи», Рустам вышел из терпения и поклялся «солнцем», что не настанет еще рассвет следующего дня, как он перебьет их всех. Так прервались переговоры. После ухода Мугиры Рустам сказал персам, что никто не может противостоять народу такой честности, ума и упорства в достижении цели.

Современные историки склонны пренебрегать подобными вставками в арабских текстах: как-никак, они были написаны намного позже событий и полны условностей и штампов, так что никак не могут описывать действительные события и речи. Это сообщение было передано не менее чем двумя ранними рассказчиками, прежде чем его записал Саиф ибн Умар (?-786) Возможно, в настоящей форме оно было составлено в пределах века после событий, которые якобы описывает. Столь же вероятно, что его сочинили, когда мусульманские войска еще раздвигали границы ислама в Испании и Средней Азии. Это подлинное свидетельство менталитета завоевателей, и если мы хотим понять образ мыслей ранних арабских завоевателей, то должны обратиться именно к таким документам.

Наиболее фундаментальная мысль этого текста состоит, конечно, в том, что арабы верят в поддержку Аллаха и проповедь Мухаммада. Это само собой разумеется. Более поражает осознание ими культурных различий между ними и персами и внимание к ним. Персы богато одеты, живут в роскоши среди ковров и тканей, арабы же бедны и одеты в лохмотья. Во всем потрепанном снаряжении арабов блестят лишь клинки их мечей. Арабы презирают богатство противника. Кроме того, создается явственное ощущение, что арабы уверены: они живут в обществе большего равенства в сравнении с иерархичным обществом персов, и для них это важный источник силы. Наконец, звучит тема признания персами силы и морального превосходства арабов. Признавая это, Рустам ссорится со своей свитой, сохраняющей надменность невежества.

Рассказывают, что в ожидании столкновения войск арабы совершали рейды в Савад и пригоняли из этих набегов скот для пропитания. Один раз в засаду попал свадебный поезд знатного перса. Мужчин перебили, а женщин захватили в плен. Арабы изображаются умелыми лазутчиками, пробирающимися во вражеский лагерь, перерезающими веревки шатров и угоняющими лошадей, чтобы посеять панику в рядах врага.

О решающем сражении при Кадисии существует множество сообщений, но подробности их очень противоречивы и составить общую картину невозможно. Множество коротких и бессвязных арабских рассказов рассказывают об отваге одного, о смерти другого, порой о трусости третьего. Некоторые темы подтверждают друг друга: факт, что битва продолжалась много дней и ночей, факт, что персы в начале битвы продолжали использовать слонов, но им это не помогло. Представляется, что основное сражение было пешим, и всадники сходили с коней, чтобы вступить в бой. Одно краткое арабское сообщение подчеркивает роль лучников в победе. Некий воин персидской армии вспоминает:

Я сражался при Кадисии, будучи еще магийцем (позже он перешел в ислам). Когда арабы выпустили в нас свои стрелы, мы стали кричать «дук, дук!», что означало «веретена». Они продолжали осыпать нас этими «веретенами», пока не осилили нас. Один из наших лучников выпустил в них стрелу, но она только застряла в одежде араба, а их стрелы пробивали наши кольчуги и двойные кирасы [39]39
  Al-Baladhuri, Ahmad b. Yahya. Futuh al-Buldan. P. 259-260.


[Закрыть].

Превосходство арабских лучников могло быть важным фактором, предопределившим успех мусульманских войск.

Как мусульманские, так и немусульманские источники вполне сходятся в том, что персы потерпели катастрофическое поражение и что многие персидские начальники, включая самого Рустама, были убиты. «Шахнаме» описывает его героическую смерть в единоборстве с Саадом ибн Аби Ваккасом (Саадом Ваккасом), однако арабские источники ничего об этом не говорят, отмечая лишь, что «тело его было так избито и изранено, что невозможно было решить, кто нанес смертельный удар». После Кадисии мусульманам открылась дорога в центральный Ирак.

Сразу после сражения арабы начали преследование бегущих персов через каналы и пальмовые рощи Савада. Переправа через каналы могла бы задержать их, однако после победы при Кадисии местные персидские землевладельцы благоразумно предлагали мусульманам свою помощь. Так, Вистам, дехкан из Бурса, навел понтонные мосты через каналы и выслал разведчиков, чтобы узнать о расположении персидских войск. Крушение власти персов не оставило местным жителям иного выбора, как по возможности договориться с пришельцами о мире.

Авангард арабов настиг остатки персидского войска у Бабила, древнего Вавилона. Здесь, у холма давно покинутой столицы Хаммурапи и Навуходоносора, они разбили персов «так скоро, что иной не успел бы скинуть плащ» [40]40
  TabarL Ta'rikh. I. P. 2421.


[Закрыть]. Уцелевшие персидские командиры, оказавшись порознь, пытались организовать сопротивление в провинциях. Файрузан направился в городок Нихаванд в Загросе, «где хранились сокровища персидских царей», и начал сбор армии. Хурмузан бежал на юг, в богатую провинцию Хузистан, где занялся сбором средств для финансирования сопротивления. Другие бежали по большой дороге в столичный Ктесифон.

По пути происходили стычки и схватки один на один. Саиф ибн Умар описывает такую схватку между Шахрияром из арьергардного отряда персов и бедуином по имени Наиль. Оба были верхом.

Каждый с копьем. Оба были крепкого сложения, хотя Шахрияр был сложен как верблюд. Когда он увидел Наиля, то отбросил копье, чтобы схватить его за горло. То же сделал Наиль. Схватив друг друга за глотки, они свалились наземь. Шахрияр навалился на Наиля, словно груда кирпича, и захватил его за бедро. Он достал кинжал и принялся сдирать с Наиля кольчугу. Случайно большой палец Шахрияра попал Наилю в рот, и Наиль зубами раздробил ему кость. Заметив, что враг на миг ослабел, он яростно атаковал его, сбросил с себя, сел ему на грудь и сам достал кинжал и сорвал с живота Шахрияра кольчугу. Затем он наносил ему удары в живот и в бок, пока тот не умер. Наиль взял его коня, его браслеты и его добычу [41]41
  TabarL Ta'rikh. I. P. 2422-2424.


[Закрыть].

После этой победы Саад наградил Наиля доспехами убитого: «Надень браслеты перса, его плащ и кольчугу, а затем сядь на его коня». Браслеты были важным атрибутом персидской знати, и Саад посоветовал Наилю надевать их, только отправляясь на битву. Эта история богата подробностями и рисует живую сцену боя, причем в ней повторяются две темы, которые мы уже заметили в «Шахнаме»: превосходство персов в вооружении и презрение арабов к их роскоши и изнеженности.

Перс, похожий сложением на верблюда, был не единственной жертвой по пути через Савад. В одном месте мусульмане столкнулись с группой солдат, завербованных царицей Буран, поклявшейся, что царство персидское не погибнет, пока они живы. С ними был ручной лев по имени Мукаррат, принадлежавший персидскому шаху. Кажется, лев вступил в бой на их стороне, но арабский воин, вскочив на коня, убил его копьем. После этого персы уже не сопротивлялись. Кроме того, мусульманам попадалось множество персидских крестьян (феллахов), живших в селениях по берегам Tïirpa. Многих из них поставили на рытье оборонительных рвов для персидской армии, однако они, видимо, были безоружны и не думали сопротивляться. Ширзад, персидский дехкан, перешедший на сторону мусульман, уговорил Саада не причинять им вреда, потому что они – лишь нижайшие из персов и никому не страшны. Сообщают, что, переписав 100 000 имен крестьян для обложения налогами, их отпустили. Пока они платили налоги и не предпринимали враждебных действий, мусульмане ничего не имели против этих людей и, безусловно, не пытались обратить их в ислам: их врагами были персидская армия и аристократия.

Очередной стратегической целью стала столица Сасанидов – Ктесифон, лежавшая в 160 километрах, скажем, в трех-четырех днях пути по Саваду, на северо-востоке. Именно оттуда шах Йездгерд пытался направлять сражение.

Персидская столица, известная западным историкам под эллинизированым названием Ктесифон, состояла из нескольких обширных городов, оправдывая данное ей арабами имя Аль-Мадаин – «Города». Она лежала на обоих берегах Тигра, приносившего в город живительную воду и губительные наводнения: временами река неожиданно и резко меняла русло, прокладывая новый путь через равнину Савада, разрезая центр города и отрезая предместья.

У нас нет подробного письменного описания города того времени, а археологические раскопки велись лишь на нескольких небольших участках. Первым значительным поселением здесь, видимо, был греческий город Селевкия на западном берегу. Примерно с 170-го года до н.э. Ктесифон становится зимней столицей парфянских царей Ирана. Сасаниды, захватив город в 224 году, продолжали использовать его как столицу, хотя на практике шах часто проживал в сельских поместьях в холмах. Около 230 года н. э. Ардашир I, весьма деятельный основатель Сасанидской династии, заложил на западном берегу круглый укрепленный город, однако в середине V века река разрезала его надвое, проложив новое русло. Ко времени мусульманского нашествия главная часть города располагалась на восточном берегу, хотя и на западном оставалось большое поселение. На восточном берегу среди садов возвышались дворцы, здесь археологи раскопали дома высших классов, но не было заслуживающих упоминания укреплений. Дома, сложенные большей частью из сырцового кирпича, растворились в земле месопотамской равнины, и единственное крупное сооружение, устоявшее перед разрушительным действием времени, – это часть большого дворца, известная как Арка Хосрова. Это уцелевший фрагмент большого зала для аудиенций, построенного, возможно, при Хосрове II (591-628) и по масштабу далеко превосходящего все остальные сооружения Сасанидов или их мусульманских преемников. Арка внушала почтение и последующим поколениям, и даже в нынешнем прискорбном состоянии дает некоторое представление о силе и величии великих шахов.

Будучи действующей столицей Персидской империи. Ктесифон в то же время во многих отношениях был очень неперсидским городом. Вероятно, подавляющее большинство его населения говорило на арамейском языке, здесь были церкви и синагоги, но, кажется, отсутствовали крупные храмы огнепоклонников.

Мусульмане скоро вышли к той части Ктесифона, что лежала на западном берегу Тигра. Эта часть города была защищена земляными сооружениями, башнями и прочими оборонительными приспособлениями. Мусульмане начали обстреливать их из осадных машин, которые построил Ширзад по приказу Саада. Ссылка на военные машины может быть анахронизмом – другие тексты не подтверждают этого факта. Он остается первым свидетельством о применении мусульманами артиллерии против укреплений. И это снова заставляет вспомнить о сильной стороне мусульман – их умении привлекать в войско местных жителей и находить применение их талантам.

Персы оборонялись за стенами и предприняли по меньшей мере одну безуспешную вылазку в попытке прорвать осаду. Есть сообщения, что Иездгерд III, оставаясь в главной части города на восточном берегу, прислал вестника с предложением заключить между арабами и персами мир, сделав границей между ними реку Тигр. За персами должны были остаться земли к востоку от реки. Арабы якобы ответили, что между ними не будет мира, пока арабы «не вкусят меда Ифридуна (лежащего между Реей и Нишапуром на северо-востоке Ирана), смешанного с лимонами Куфы (в Ираке)» – то есть пока они не завоюют целиком Иран и Ирак. На следующий день арабы снова подошли к стенам и начали бомбардировать их из катапульт, но их встретила пугающая тишина – на стенах никого не было. Остался только один человек, объяснивший, что самоуверенный отказ арабов от переговоров заставил персов покинуть город и отступить на восточный берег. Тогда Саад ввел своих людей в крепость и обосновался в ней.

Теперь завоевателей отделял от главной части города быстрый и опасный Тигр. Мостов через него не было, и горожане обычно переправлялись на лодках, но персы увели их все на восточный берег. Предстояла тяжелая задача переправиться через реку и атаковать укрепленные позиции на том берегу, однако Саад вдохновил своих людей на попытку, напомнив, что с запада им нечего бояться, и они смогут спастись на западном берегу, если дело обернется плохо. Кто-то из местных жителей показал арабам место, где дно реки было твердым и всадник мог перейти ее вброд. Авангардный отряд, как рассказывают, из шестидесяти добровольцев вызвался переправиться первым и закрепиться на причалах, прикрывая переправу основного войска. Всадники отделили кобыл от жеребцов, по словам рассказчика, чтобы те были послушней, и вступили в реку. Более 600 человек ждали своей очереди последовать за ними.

Между тем персы, видя, что происходит, тоже направили свою конницу в воду. Схватка завязалась посреди реки. Арабский командир крикнул своим людям: «Бейтесь копьями! Бейтесь копьями! Колите их лошадей в глаза!» Они сражались в рукопашной, пока персы не отступили на дальний берег. Мусульмане настигли их на берегу, многих убили и захватили причалы. Остальное войско немедленно последовало за ними, не дав врагам времени перестроиться: воины рассекали темные воды Тигра, взбивая их в белую пену. Люди переговаривались между собой, держась тесными группами, словно в обычном переходе по суше. Они застали персов врасплох, потому что те считали такое невозможным. Мы снова видим, как арабские источники подчеркивают мужество мусульман и их готовность идти на риск, которого обычная армия постаралась бы избежать.

Рассказы об этой переправе впоследствии широко разошлись среди солдат. Все мусульмане благополучно переправились на другой берег, кроме одного всадника, соскользнувшего со спины своей кобылы. «Я как сейчас вижу его перед глазами, – продолжает рассказчик, – как лошадиная грива выскользнула у него из рук». К счастью, товарищ заметил, что он в беде, направил к нему своего коня, схватил за руку и вытащил на берег. Спасенный наградил спасителя неподражаемым комплиментом: «Даже мои сестры не могли бы родить подобного тебе!»

Запомнились и более мелкие инциденты. Рассказывали, что никто не потерял ничего из своего имущества, кроме одного человека, привязавшего свою чашку хлипкой бечевкой, которая оборвалась, и чашка уплыла по течению. Всадник, плывший рядом, заметит, что такова божья воля, но хозяин чашки возмутился: «Почему именно я? Бог никогда бы не лишил меня, одного из всей армии, моей единственной чашки». Выбравшись на берег, они встретились с воином из авангарда, державшего занятую позицию. Он вышел к самой воде, чтобы встретить первых из основных сил войска. Волны и ветер крутили и бросали чашку, пока не подогнали к берегу. Воин подтянул ее копьем и с ней подошел к войску. Здесь ее опознал владелец, вернул себе и сказал приятелю: «Видишь? Я же говорил...» Такие истории не только были забавны, но и напоминали мусульманам, как заботится о них Всевышний.