Текст книги "Великие арабские завоевания"

Автор книги: Хью Кеннеди

Царь Хорезма убедил своих приближенных, что Кутайба идет на Согдиану, а им в этом году не придется воевать, и те, как нам сообщают, предались пьянству и отдыху. Не успели они оглянуться, как Кутайба со своим войском оказались уже в Хазараспе (это название на персидском означает «Тысяча лошадей»). Город лежал на западном берегу Окса в верховьях дельты. Царь со своим двором пребывал в столице, Кате, на другом берегу. Он отговорил своих приближенных от сражения с Кутайбой, и начались переговоры: мир обошелся им в 10 ООО пленников и сколько-то золота. За время переговоров брат и правая рука Кутайбы Абд аль-Рахман сразился с братом царя и убил его, хладнокровно казнив и множество его сторонников. Влияние мусульман в древнем царстве в дельте Окса поднялось на новую ступень, однако династия Афригидов еще двести лет ос-тавалась шахами Хорезма, и область эта сохранила свою индивидуальную культуру и особенности.

Однако истиной целью кампании 712 года был Самарканд. Самарканд являлся самым большим и мощным городом этих мест, фактически столицей Согдианы. Ныне существующий город был отстроен после монгольского нашествия 1220 года, а в XIV и XV веках Тамерлан и его родичи украсили его куполами и минаретами, крытыми голубыми изразцами, которыми он и славен. Позднее узбекские правители построили новые медресе и завершили площадь регистан, а после завоевания в 1880 году царской Россией город украсился прямыми тенистыми аллеями. Город раннего Средневековья лежит за массивными укреплениями из сырцового кирпича между поселением Тимуридов и рекой. Сейчас это пустынное заброшенное место. Над рекой легко прослеживаются очертания стен и остатки цитадели за глубокими рвами. Среди этих руин стоит древний дворец, на стенах которого изображены шествия утонченных согдийских князей с их гостями – картины мира, уничтоженного арабами.

Самаркандом теперь правил новый царь, Гурак, вознамерившийся дать арабам решительный отпор. Считается, что армия Кутайбы насчитывала 20 000 человек – одна из самых многочисленных мусульманских армий в Трансоксании. Значительную долю ее составляли новобранцы из Хорезма и Бухары, однако неясно, были ли то новообращенные мусульмане, присоединившиеся к джихаду, наемники или люди, загнанные в армию против воли.

Первым намерением Кутайбы, кажется, было застать противника врасплох, и он отослал брата в Мерв, чтобы создать впечатление, что кампания этого года завершена. Однако обмануть защитников города не удалось. Самаркандцы между тем снеслись с правителем Шаша и с Икшидом Ферганским, призывая их на помощь. Они приводили довод, что если те позволят арабам захватить Самарканд, незамедлительно настанет и их черед. Конница, набранная из благородных людей Трансоксании, нанесла неожиданный ночной удар по лагерю арабов. К несчастью для них,

Кутайбе стали известны их планы: по всей видимости, он располагал отличной разведкой. Он послал одного из своих братьев, Салиха, устроить на них засаду. Ночная схватка была чрезвычайно яростной. Знать Трансоксании показала себя, но в конечном счете была разбита. Многие погибли, некоторые попали в плен, и множество знатных семейств лишилось своих сыновей и коней. Мусульманам досталось богатое трофейное оружие, и Кутайба позволил маленькому засадному отряду оставить всю добычу себе, вместо того чтобы, по обычаю, разделить ее на все войско.

Поражение конницы обескуражило обороняющихся. Кутайба месяц осаждал город, установив под стенами осадные орудия и пробив в стене брешь, которую защитники города заложили мешками проса. Мусульмане рванулись в пролом, держа щиты перед лицами, чтобы защититься от ливня стрел, которыми осыпали их согдийцы. Когда они захватили стену, Гурак послал гонцов просить мира. Кутайба согласился. Самаркандцы обязались выплачивать немалую ежегодную дань: множество хороших рабов, среди которых не должно было быть стариков и маленьких мальчиков. Власть Кутайбы сказалась и на религиозной стороне жизни. Он потребовал возвести мечеть с минбаром и снести старые храмы огня с их «идолами». Со всех скульптурных произведений Самарканда ободрали серебро, золото и шелковые украшения, а статуи свалили в большую груду. Кутайба велел сжечь их. 1урак и другие согдийцы отговаривали его, уверяя, что тому, кто совершит подобное, придется плохо, но Кутайба бесстрашно сам поджег костер. Такое целенаправленное уничтожение старой религии нетипично для мусульманских завоеваний. Кутайба всегда ясно давал понять, что его война – джихад, хотя подобные разрушительные действия были редки и для него. Возможно, он хотел раз и навсегда сломить сопротивление согдий-цев, и его победа была торжественно ознаменована горящими реликвиями старой веры.

Однако же полностью он старого порядка не уничтожил. Гурак остался править Согдианой, обосновавшись в Иштихане, километрах в сорока от Самарканда, а Кутайба ограничился тем, что оставил в городе арабский гарнизон приблизительно в 4000 человек под началом своего брата Абд аль-Рахмана. Старый город за стеной превратился в чисто мусульманскую твердыню. Местных жителей другой веры допускали за городскую стену только по предъявлении пропуска в виде глиняной печати на руках: если глина успевала высохнуть до их возвращения, их убивали, поскольку это доказывало, что они пробыли в городе слишком долго. Убивали и тех, кто приносил с собой ножи или оружие, а проводить в городе ночь не дозволялось никому из иноверцев. Завоевание Самарканда было несомненным, но в то же время непрочным. Гурак со множеством согдийцев все еще жил неподалеку, а гарнизон арабов оставался изолированным в достаточно враждебном окружении. Безусловно, стоявшие в городе солдаты не сомневались, что Гурак при первой возможности постарается от них избавиться. Кутайба в этом положении, вместо того чтобы усилить военное присутствие в Согдиане, уводил свою армию все дальше. В 713 году он как обычно пересек реку. К арабскому войску он добавил 20 ООО наемников из Бухары, Кеша, Насафа и Хорезма. Согдиану они прошли практически беспрепятственно. Затем местных наемников направили на север к Шашу, а собственных людей Кутайба повел на восток, в Фергану. У нас нет надежных сведений об успехах этих походов – только несколько поэм и противоречивых рассказов. Можно с достаточной уверенностью сказать, что они не закончились поражением, но и новых земель не завоевали.

На следующий год Кутайба вернулся в провинцию Яксарт, возможно, стремясь установить контроль над Шелковым путем. Имеются даже предположения, что он достиг Кашгара, то есть уже территории династии Ткн. Китай в то время, несомненно, виделся арабам в самых неуемных мечтаниях. Хаджадж в далекой Куфе якобы обещал пост наместника Китая тому из военачальников, кто первым доберется до него. Арабские войска уже приближались к границам Китайской империи. И они, и согдийцы начали засылать в Китай послов с просьбами о поддержке. В 713 го-ду арабская делегация пробилась ко двору императора. Из китайских источников нам известно о прибытии этой делегации и о дипломатическом скандале, вызванном тем, что арабы отказались простираться перед ним, как было принято по обычаю. Тем не менее посольство считалось успешным. Безусловно, обсуждались не только военные, но и коммерческие вопросы. В то же время правитель Шаша, чувствуя возрастающую угрозу со стороны арабов, обратился в Китай за военной поддержкой, но не получил ее.

Эти дипломатические переговоры упоминаются не только в китайских летописях, но и в необычном повествовании из арабских источников. В дошедших до нас арабских источниках полно фантастических элементов, которые современные комментаторы отбрасывают как не имеющие значения. «Царь Китая» не называется по имени, не указано и географическое положение его страны. Остается неясным, действительно ли арабы побывали в имперской столице Чанъань или просто вели переговоры с командующим или правителем провинции Синьцзян. Однако рассказ почти без сомнений датируется VIII веком, и многое говорит нам о самооценке арабов и об их отношении к другим народам.

Рассказ гласит, что «царь Китая» просил Кутайбу послать к нему послов, чтобы он мог больше узнать об арабах и об их вере. Для этого посольства выбрали десять или двенадцать сильных красивых мужчин. Прибыв к китайскому двору, они оправились в баню и вышли оттуда в белых одеждах, умастившись благовониями. Они вошли во дворец. С обеих сторон не было сказано ни слова, и они, выждав некоторое время, удалились. После их ухода китайский «царь» спросил своих служителей, что они думают, и те ответили: «Мы думаем, что этот народ – не что иное, как женщины: ни один из нас, видя их и обоняя их духи, не удержался от эрекции». На другой день арабы явились в богато украшенных одеждах и в тюрбанах, и после их ухода придворные заключили, что это все же мужчины. На третий день они явились перед императором в полном военном снаряжении, в кольчугах и шлемах – «они опоясались мечами, взяли ко-пья, повесили на плечи луки и сели в седла коней» – и произвели на придворных должное впечатление.

В тот же вечер «царь» беседовал с главой посольства. Тот объяснил, что в первый день они оделись так, как одеваются в кругу семьи, на второй – как являются к княжескому двору, а на третий – как предстают перед врагами. Тогда царь заявил, что готов проявить великодушие, так как знает, в какой нужде был вождь мусульман и как мало его войско: в ином случае он послал бы кого-нибудь против них, чтобы их уничтожить. Посол мусульман с негодованием возразил, что армия его господина столь велика, что, пока головной отряд ее находится в Китае, арьергард пребывает в землях, «где растут оливковые деревья», а что до нужды, то под их властью остался позади целый мир. Затем он добавил, что Кутайба поклялся не отступать, пока «не ступит на твои земли, не положит печать на твоих царей (то есть не повесит печать им на шею в знак того, что те обязаны платить унизительную подушную подать) и не возьмет дань». На это «царь» Китая сказал, что знает способ этому помочь: он пошлет Кутайбе землю на золотых блюдах, четверых молодых людей знатного происхождения и дары. Кутайба сможет встать на землю, повесить печати на шеи юношей и принять дары как дань. Такой способ исполнения клятвы удовлетворил всех, и в этой истории снова подчеркивается, что правители старых династий принимают вождей мусульман как равных себе.

715 год стал последним годом военных действий Кутайбы. История его завоеваний подходила к концу, но покончила с ней не сила китайской армии, а внутренняя политика мусульман. Завоевания Кутайбы оказались столь успешными за счет его личных способностей и еще потому, что он пользовался постоянной поддержкой Омейядских властей: Хаджаджа, правителя Ирака и всех восточных земель в его новой столице Васите, а затем и самого халифа аль-Валида ибн Абд аль-Малика. Теперь он лишился поддержки обоих. Хаджадж умер летом 714 года, аль-Валид – ранней весной 715-го. Новый халиф Сулейман был известен близостью к роду Мухаллаби, которого Кутайба выжил из Хорасана. Кутайба остерегался нового монарха, опасаясь по меньшей мере за свое положение. Поначалу, казалось, все идет хорошо. Новый халиф прислал Кутайбе поощрительное письмо, предлагая ему продолжить доброе дело завоеваний, однако Кутайба не успокоился и принял меры предосторожности, переселив свою семью из Мерва в Самарканд, где врагам было бы труднее до нее добраться. Он поставил стражу на переправе через Оке, приказав не пропускать с запада никого, не имеющего пропуска. Любопытно, что человек, которому он доверил столь важную миссию, был не арабом, а «мавлой» из Хорасана, недавно перешедшим в ислам. Отношения между арабами были настолько ожесточенными из-за кровной вражды, что недавно завоеванный Самарканд в окружении непокорного Согда представлялся безопаснее старой столицы провинции, в которой мусульмане благополучно распоряжались уже шестьдесят пять лет.

Кутайба, видимо, не сомневался, что при новом правителе потеряет должность, и решился сопротивляться власти Сулеймана, положившись на верность своих войск. Возможно, ему виделся поход его закаленной в боях хорасанской армии в Ирак, и даже в Сирию, замена враждебного халифа на более удобного – то есть план, который тридцать пять лет спустя осуществили Абу Муслим и сторонники Аббасидов.

Он обратился к своим войскам с речью, в которой перечислял свои достижения и потребовал их поддержки. Он напомнил, как привел их из Ирака, как распределял между ними добычу и выплачивал жалованье – сполна и без задержки. Им стоило только сравнить его с предыдущим наместником, чтобы понять, насколько он лучше. Сегодня они живут в мире и благополучии. Бог дал им завоевать новые земли, и дороги стали настолько безопасны, что женщина в корзине на спине верблюда может спокойно и без опасности для себя проехать от Балха до Мерва.

Его речь встретили мертвым молчанием. Возможно, он не подготовил почву или не навел достаточно справок. Все знали его как великого военачальника, но многие были против того, чтобы начинать гражданскую войну Кутайба был великим вождем в борьбе мусульман с неверными, но он не располагал достаточной поддержкой племен, которые пошли бы за ним против собратьев по вере. Он потратил немало усилий, чтобы заручиться поддержкой обращенных в ислам хорасанцев и ввести их в свое войско, однако и они не хотели ввязываться во внутренние распри арабов. Их предводитель, Хайян аль-Набати, сказал своим сторонникам, что «эти арабы сражаются не за ислам, так пусть они убивают друг друга».

Обратного пути не было. Кутайба поставил все на обращение к верности своих войск, а те не отозвались на его призыв. Тогда он совершенно вышел из себя и принялся оскорблять своих арабских соплеменников со всей едкостью традиционного арабского красноречия. Он назвал их отбросами Куфы и Басры; он собрал их по пустыням, «из мест, где растет полынь, бурьян и дикая сенна», где они ездили верхом на коровах и ослах. Они, иракцы, позволили сирийской армии расположиться в царском дворе и под крышами своих домов. Он не забыл ни единого крупного племени: абд-бакр были лжецами, изменниками и, хуже того, низкими людьми; абд-каис – старыми хрычами, которым скорее подобало опылять пальмы, чем держать поводья коней, азды вместо поводьев хватались за корабельные канаты. Намеки были ясны: все они– крестьяне и рыбаки, а не гордые арабские воины. За несколько минут он умудрился рассориться со всеми, кто мог бы его поддержать. Вернувшись домой, он объяснил домочадцам, что сделал. «Когда на мою речь не ответил ни один из них, я впал в ярость и не знаю, что говорил», – тут он снова принялся оскорблять арабские племена. Бакров сравнил с девственницами-рабынями, отвергавшими всех мужчин, тамимов с паршивыми верблюдами, абд аль-кайсы были задницами диких ослов, а азды – просто ослами, «худшими их творений Всевышнего».

Теперь его положение стало безнадежным. Оппозиция сосредоточилась вокруг старого закаленного бедуина Ваки аль-Тамими. Арабские источники рисуют живой портрет этого человека в терминах, которые выходят за рамки обычных оскорблений. Кроме всего прочего, враги называют его пьяницей, упивавшимся в кругу друзей до того, что гадил себе в исподнее. Сторонники заявляют, что он мог взять дело в свои руки, «стерпеть жар и пролить свою кровь», но что он «был из тех храбрецов, которые никогда не заботятся, какого коня оседлать и что из этого выйдет». Он рискнул напасть на Кутайбу. Он заключил соглашение с вождем мусульман неарабского происхождения Хайяном аль-Набати. Они согласились разделить между собой собранные в Хорасане подати. Кутайбу покинули все, кроме ближайших родичей. Он потребовал тюрбан, посланный ему матерью, который всегда надевал в затруднительном положении, и послал за обученным боевым конем, которого считал приносящим удачу в бою. Но приведенный конь горячился и не давал на себя сесть. Он принял это как знамение, что игра проиграна, и предался отчаянию, лежа на постели и повторяя: «Да будет воля Божья!»

Волнения не унимались. Кутайба послал брата Салиха, того, который дружил с царем Шумана, попытаться вступить в переговоры с мятежниками, но те встретили его стрелами и ранили в голову. Салиха внесли в комнату для молитв Кутайбы, и тот вышел и посидел с ним, прежде чем вернуться на свое ложе. Его брата Абд аль-Рахмана, так часто возглавлявшего мусульманские войска в самых тяжелых битвах, обступила базарная толпа и сброд и забили камнями. Подступив к самому Кутайбе, мятежники подожгли конюшни, где тот держал своих верблюдов и ездовых животных. Вскоре, перерезав веревки большого шатра, мятежники ввалились внутрь, и Кутайба погиб. Как это часто случается, шли споры, кто именно его убил и кому достанется честь отнести его голову Ваки. Ваки приказал убить всех ближайших родственников Кутайбы и распять их тела.

Ярость и мстительность, обращенная на человека, который столь успешно начальствовал над мусульманскими войсками Трансоксании, потрясли современников. Персы, служившие в мусульманской армии, дивились, что арабы так дурно могли обойтись с человеком таких достоинств. «Будь он одним из нас и умри он среди нас, – сказал один из них, – мы положили бы его в гроб (табут) и возили бы с собой в походы. Никто не достиг в Хорасане так многого, как Кутайба». Нечего и говорить, что множество поэтов обращались к этой теме, восславляя подвиги племен, убивших его. Но другие оплакивали смерть великого воина ислама. Таков был и поэт [69]69
  7hbart Th'rikh. II. P. 1304.


[Закрыть], обративший свои слова к новому халифу в Дамаске. Ему удалось отчасти передать воодушевление и страсть к новым местам и подвигам, которые, вероятно, испытывали многие из шедших за Кутайбой.

 
Сулейман, много воинов мы сразили для тебя
Своими копьями в скачке на боевых конях.
Много твердынь мы повергли.
Много равнин и скалистых гор, где никто не бывал до нас,
Мы прошли, месяцами погоняя коней.
И они, привычные к пути без конца,
Были спокойны перед лицом врага.
Даже огней и пожара, гонимого ветром на нас,
Не боялись они, прорываясь сквозь пламя и дым.
С ними мы покоряли города неверных,
Пока не дошли до мест, где рождается рассвет.
Будь Судьба благосклонней, они унесли бы нас
За Александрову стену из камня и кованой меди.
 

Контрудар тюрков (715—737)

Со смертью Кутайбы закончилась эпоха мусульманских завоеваний в Средней Азии. До этого момента силы арабов с возрастающим количеством местных союзников, в общем, продвигались вперед. Правда, были и отступления, однако в целом их власть и влияние расширялись. Всему этому теперь предстояло перемениться. Отчасти причиной стали политические изменения в мусульманском мире. После смерти Аль-Валида I в 715 году быстро сменились три новых халифа: Сулейман (715-717), Умар II (717-720) и Йазид II (720-724). У каждого из них были свои советники со своими идеями относительно политики на северо-восточной границе. Постоянные смены правителей привели к тому, что племенное соперничество среди арабов и напряженность между арабскими и неарабскими народами стали более явными и ожесточенными. Так продолжалось до халифа Хишама (724-743), при котором в политике мусульман снова установились стабильность и постоянство.

Однако свое действие оказывало и влияние с Дальнего Востока. Из китайских источников нам известно, что князья Согдианы регулярно отправляли посольства к китайскому двору, пытаясь убедить китайцев выступить на их стороне против мусульман. В 718 году, например, шах Бухары Тугшада, Гурак Самаркандский и Нарайана, царь Кумада, представили свои петиции с просьбой о помощи против арабов, хотя и Бухара, и Самарканд были «завоеваны», а их цари заключили договоры с арабскими властями. В тот раз китайцы не готовы были на прямое вмешательство в столь далеких областях, однако они поощряли тюргешских тюрков на вторжение в Согдиану для поддержки местных князей.

Арабские источники говорят о двух лидерах тюрков. Главный из них – каган. Этот каган, упоминаемый арабскими историками того периода, был тюркский вождь, именуемый в китайских источниках Cy-Лy. Он временами появляется в Трансоксании, как верховный вождь всех тюрков. У него имелся помощник, которого арабы называли Курсул, а тюркское имя его было Кол-чур.

В арабских повествованиях о завоевании появляются, фактически, только эти два имени. При описании арабского войска и его героических (или не героических) деяний персонажей обычно называют по имени, потому что личности героев были для авторов ключевым моментом. Тюрки, в противоположность им, в целом «чужие» – масса воинов без определенной морали или религии, единственным мотивом действий которых выступает их общая враждебность к мусульманам и ненасытная страсть к добыче. Вожди, каган и Курсул, попали в ряды достойных противников мусульман, наряду с византийским императором Ираклием и Рустамом, полководцем Сасанидов, разбитых при Кадисии. Они тоже на свой лад отважны и благородны, но не сомневаются в себе, хотя и лишены присущей воинам ислама уверенности в победе и поддержке Всевышнего, какими наделяют арабские летописцы византийского и персидского военачальников.

Военные действия в период от смерти Кутайбы в 715 году до смерти Су-Jly и поражения тюргешского кагана в 739 году малоизвестны, и мы не можем дать детального описания каждого события, а находим только общее впечатление ожесточенного и упорного конфликта. Тюрки и арабы были непримиримыми врагами, сражавшимися за господство над потенциально богатыми районами. Между этими врагами попали местные князья, из которых самый видный – Гурак Самаркандский, боровшийся за сохранение своей независимости и культуры. Первоначально князья надеялись, что тюрки и китайцы освободят их от мусульманского ига, но со временем обнаружили в тюрках столь же требовательных и жестоких хозяев.

Ваки, ставший орудием гибели Кутайбы, не обладал даром своего предшественника объединять мусульман. Армии рассеялись, а правители сменялись один за другим. Весной 712 года вождь тюрков Курсул ввел свои силы в Согдиану. Он выбрал удачный момент для удара. Новый арабский ставленник, Сайд, был известен в собственных войсках под прозвищем Кудхайна—это слово можно перевести как «любовник», и оно явно не было комплиментом. Поэт едко насмехается над его неспособностью к военным действиям:

 
Ты наступал на врага ночью, словно играл с наложницей.
Твой уд был воздет, а меч лежал в ножнах.
Для врагов своих ты как любимая невеста,
Для нас ты как острый меч [70]70
  Tabari,. Th'rikh. II. P. 1431.


[Закрыть].
 

Он прибыл в Хорасан, ничего не зная об этой провинции, и с ходу запутался в кипящем диспуте о финансовых нарушениях, который заставил его сместить множество опытных чиновников. Администрация была в полном беспорядке, когда тюркская армия окружила маленький форпост мусульман Каср аль-Бахили, точное местоположение которого неизвестно. В крепости проживала всего сотня мусульманских семей, и они начали переговоры о сдаче. Тем временем мусульманский правитель Самарканда собирал добровольцев, чтобы снять осаду. Ему удалось собрать 4000 человек, но по мере приближения к врагу они разбегались, так что их командир Аль-Мусайаб [71]71
  Аль-Мусайаб ибн Бишр аль-Рийахи.


[Закрыть]подошел к осажденной крепости всего с тысячным отрядом. Аль-Мусайаб послал ночью двоих лазутчиков установить связь с осажденным гарнизоном. Это было нелегким делом, потому что тюрки заполонили окрестные земли. Все же они сумели отыскать часового, который отвел их к командующему. Посланцы сообщили, что подмога всего в 12 километрах (2 фарсахах), и просил осажденных продержаться еще ночь. Командир гарнизона ответил, что они поклялись защищать своих женщин и все готовы завтра умереть.

Когда посланцы вернулись к Аль-Мусайабу, тот приказал армии немедленно выступать. Мусульмане обрушились на лагерь тюрков с рассветом. Завязалась жестокая битва, и много видных воинов ислама пали мучениками, но тюрков в конце концов обратили в бегство. Войско вошло в крепость и собрало уцелевших мусульман. Один из участников событий вспоминал впоследствии о встрече с женщиной, которая именем Всевышнего молила помочь ей. Он велел ей садиться на коня к нему за спину и подхватил на руки ее сына. Затем они поскакали прочь, и спаситель с восхищением вспоминает, что женщина держалась на коне лучше любого мужчины. Спаситель и спасенные благополучно достигли стен Самарканда, но крепость была потеряна.

Тюрки, вернувшись на следующий день, не нашли там ничего, кроме трупов своих соратников.

Спасение осажденных в Каср аль-Бахили – трогательная история о том, как мусульмане выручают своих, – пересказывалась многократно и попала в стихи и песни. Она показывает солидарность поселенцев во враждебной стране, но не может скрыть того факта, что мусульманам приходилось туго. Наместник Сайд провел кампанию в Трансоксании, однако только навлек на себя презрение более воинственных подчиненных, поскольку не продвинулся дальше Самарканда. Еще усугубило положение арабов то, что он позволил грабить согдийцев, объявив Согдиану – «садом халифа». Это надо было понимать так, что Согдиану лучше обобрать, чем уничтожить в войнах.

К весне 722 года положение арабов в Трансоксании можно назвать «катастрофическим». Предыдущего сменил новый наместник, опять же Сайд прозванный Сайд аль-Хараши. В противоположность своему предшественнику этот был агрессивен и жесток и решительно взялся возвратить мусульманам власть над Согдом. Последующие события особенно интересны тем, что – уникальный случай в анналах мусульманских завоеваний – мы в дополнение к арабским источникам располагаем серией современных событиям документов. В 1933 году один пастух обнаружил корзину согдийских документов на горе Мут на территории Таджикистана, бывшего тогда частью Советской Средней Азии. Гора Мут была согдийской крепостью и дала последнее убежище независимому согдийскому князю Пенджикента Диваштичу. Вероятно, документы бросили там, когда крепость в 722 году захватили арабы. В корзине оказалась политическая корреспонденция, административные и юридические документы. Диваштич явно был честолюбив и состязался с Гураком за главенство над согийскими князьями, пытаясь создать коалицию местной знати против наступления арабов. К несчастью для него, многие согдийцы предпочли бежать на северо-восток, в безопасную

Фергану, вместо того чтобы объединиться с ним и сражаться. Больше того, Курсул, вождь тюргешских тюрков, на поддержку которых он надеялся, оказался ненадежным и не пришел ему на помощь. Письма интересны тем, что позволяют проникнуть в проблемы соперничества местных князей, которое продолжалось даже тогда, когда они пытались остановить вторжение мусульман, а также и тем, что в значительной мере подтверждают версию событий, которую мы находим в описании арабского вторжения Абу'л-Хасана аль-Мадаини, использованном ат-Ткбари. Это редкая и приятная для историка возможность получить непосредственное подтверждение того, что источники, на которых мы основываемся в понимании событий, действительно отражают историческую реальность.

Арабы завоевали Пенджикент в 722 году. Эта местность из всех согдийских раскопок наиболее полно исследована археологически. Древний город стоял на плато над плодородными землями долины верхнего Заравшана. На севере, за плоской речной долиной, четко видны сухие вершины Туркестанского хребта. Сам город был выстроен из кирпича-сырца и в 722 году стал убежищем для множества знатных изгнанников из Согдианы. В то время были построены большие дома, украшенные фресками с изображениями сражений, охоты и празднеств согдийских владык. Всей этой роскоши положило конец вторжение арабов, когда большая часть города была уничтожена. Часть кварталов отстроили в более скромном стиле после 740 года, когда арабская администрация прочнее утвердилась в этой области и торговля вновь пошла на подъем, но к прежнему процветанию город так и не вернулся.

Несмотря на отдельные успехи арабского оружия, ни одному из наместников того периода не удалось затмить достижения Кутайбы и восстановить позиции мусульман в Трэансоксании. Объединение сил согдийцпев и тюрков подорвало власть арабов над землями, захваченными ими за рекой. К 728 году из всей Заравшанской долины в руках мусульман оставались только великий город-крепость Самарканд и укрепленные городки поменьше: Дабусия и Камарджа, стоявшие на большой дороге и защищенные мусульманскими гарнизонами. Даже Бухара была фактически потеряна для них. Основной целью кампаний в Трансоксании стала борьба за удержание оставшихся форпостов, и одним из наиболее живо описанных эпизодов этой войны является осада Камарджи тюрками в том же году. Конфликт начался почти случайно. Вождь тюрков каган двигался по большой дороге из Самарканда, направляясь к Бухаре. Мусульмане в маленьком придорожном городке Камардже не знали о его действиях, пока, выводя животных на водопой и перевалив холмы, не увидели «гору стали» – колонну тюрков и их иранских союзников. Арабам, чтобы укрыться в стенах своего городка, пришлось действовать быстро. Они послали часть животных к воде, чтобы отвлечь внимание тюрков, а сами как можно скорее бросились к крепости. Успевшие заметить их тюрки гнались по пятам. Арабы лучше знали местность, поэтому добрались быстрее и укрылись за укреплениями, зажигая костры из хвороста, чтобы сжечь мосты через ров.

Вечером, когда тюрки временно отошли, обороняющиеся получили два предложения помощи. Одно исходило не от кого иного, как от внука последнего шаха Сасанидов, Йездгерда III, присоединившегося к тюркам в надежде отвоевать империю своих предков. Он предложил заступиться за арабов перед каганом и выговорить для них гарантию безопасности. Ему, безусловно, не помешало бы заручиться дружбой группы арабских воинов. Но те с презрением отвергли его предложение.

Второе предложение было более серьезным. Оно исходило от человека по имени Базагари. Это был местный житель и, по-видимому, доверенный посредник кагана. Он привел с собой к стенам крепости нескольких арабских пленников, захваченных ранее, и крикнул обороняющимся, чтобы те выслали кого-нибудь для переговоров. Первый, кто вышел к нему, не понимал языка, так что пришлось подыскать другого – араба из племени Кутайбы – бахили, знавшего язык тюрков. Базагари внес от имени кагана финансовое предложение: тот взял бы арабов в свою армию, выплачивая им повышенное жалование; те, кто получал 600 дирхемов, получили бы от него 1000, а те, кому платили всего 300, получили бы 600. Арабский посланник ответил на это предложение презрением. «Ничего не выйдет, – сказал он. – Разве могут волки-арабы поладить с овцами-тюрками? Между вами и нами не будет мира». Кое-кто из тюрков пришел в ярость и потребовал казнить посланника на месте, но Базагари отказался. Посланник все больше беспокоился за свою безопасность, поэтому выдвинул встречное предложение: половина арабов уйдут свободно, а половина останется служить кагану. Затем он вернулся к стене, и его на веревке втянули наверх. Оказавшись в безопасности, он заговорил совершенно иным тоном. Он спросил жителей Камарджа, не хотят ли они от веры перейти к безверию, отлично зная, каков будет ответ. Он продолжал дразнить мусульман: «Они предлагают вам сражаться вместе с неверными!», на что ему ответили: «Мы скорее умрем, чем это сбудется». «Так дайте им знать!»