Текст книги "Бункер. Смена"
Автор книги: Хью Хауи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Элли первой заметила Миссию, повернувшись к двери. Ее ясные глаза блестели, окруженные неистребимыми фермерскими веснушками, темные волосы были схвачены на затылке в пучок. Она метнулась к нему, и Миссия заметил, что штанины ее комбинезона подвернуты, а лямки завязаны узлами на плечах, чтобы сделать их короче. Наверное, прежде это был комбинезон Фрэнки. Когда она бросилась в его объятия, Миссия мог лишь гадать, на какой риск они пошли, чтобы встретить его здесь.
– Миссия, мальчик мой.
Миссис Кроу перестала петь, улыбнулась и поманила его к себе. Элли неохотно выпустила его из объятий.
Миссия пожал Фрэнки руку и поблагодарил за то, что он пришел. И лишь через секунду осознал, что облик приятеля изменился: он тоже коротко обрезал себе волосы. Оба провели ладонью по голове и рассмеялись. В суровые времена юмор рождается легко.
– И что это я услышала о своем Родни? – вопросила миссис Кроу.
Ее кресло двигалось то вперед, то назад, кисть лежала на рукоятке управления, а выцветшая голубая ночная сорочка была заправлена под костлявые ноги.
Миссия глубоко вдохнул, все еще чувствуя в легких застоявшийся дым, и стал рассказывать обо всем, что видел на лестнице: о бомбах и пожарах, о том, что он слышал о событиях в механическом, об охранниках с винтовками – пока старуха не прервала его торопливый рассказ взмахом хрупких рук.
– Да не про это, – сказала она. – Всяческие сражения я видела. Могу нарисовать картину сражения и повесить ее на стену. Что с Родни? Что с нашим мальчиком? Он им отомстил? Заставил их платить?
Она сжала кулачок и подняла руку.
– Нет, – ответил Миссия. – Кому отомстил? Ему нужна наша помощь.
Учительница рассмеялась, захватив его врасплох. Миссия попробовал объяснить:
– Я дал ему вашу записку, а он передал мне свою. Там была мольба о помощи. Его держат взаперти за огромной стальной дверью…
– Не взаперти, – поправила Ворона.
– …словно он сделал что-то неправильное…
– Что-то правильное, – снова поправила она.
Миссия смолк. Он видел, как в ее старческих глазах сияет знание, как восход на следующий день после очистки.
– Родни ничего не грозит, – пояснила она. – Он там со старыми книгами. И с людьми, которые отняли у нас мир.
– Она все пытается нам про это рассказать, – прошептала Элли, сжав руку Миссии. – Все будет хорошо. Пойдем, поможешь с партами.
– Но записка… – пробормотал Миссия, пожалев, что порвал ее в клочки.
– Записка, что ты ему отнес, нужна была, чтобы добавить ему сил. Дать ему знак, что пора начинать. Наш мальчик сейчас в таком месте, что может хорошо отплатить им за все, что они сделали. – В глазах Вороны сверкнула ярость.
– Нет. Родни боялся. Уж я своего друга знаю, и он чего-то боялся.
Лицо старухи закаменело. Она разжала кулак и разгладила спереди свою выцветшую одежду.
– Если это так, – проговорила она дрожащим голосом, – то я в нем сильно ошиблась.
56
Пока они расставляли парты, приблизилось время ночного полумрака. Ворона снова запела. Элли сказала, что введен комендантский час, и Миссия утратил последнюю надежду на то, что сегодня вечером сюда придет кто-то еще. Они достали из игровых домиков коврики, расстелили и решили ждать остальных до рассвета. Миссия о многом хотел спросить Ворону, но ее мысли витали неизвестно где, к тому же ее охватило какое-то навязчивое веселье, сделавшее ее легкомысленной.
Фрэнки был уверен, что сможет провести их через охрану и дальше в Ай-Ти, только если отыщет своего отца. Миссия рассказал, насколько легко смог перемещаться по лестнице в белом комбинезоне. Возможно, он сумеет добраться до отца Фрэнки, если уж совсем прижмет. Элли достала принесенные с собой свежие фрукты и раздала их. Ворона пила свой темно-зеленый напиток. У Миссии нарастала тревога.
Он медленно вышел на лестничную площадку, разрываемый между желанием дождаться остальных и стремлением отправиться в путь. Вполне могло статься, что Родни уже ведут на смерть. Очистки, как правило, успокаивали людей, подавляли недовольство, но ситуация теперь совершенно не походила на увиденные прежде вспышки насилия. Это было пламя, о котором говорил отец, мгновенно вспыхнувшее из тлеющих углей недоверия. Он видел, что такое надвигается, но оно примчалось со скоростью ножа, упавшего в лестничный пролет.
Выйдя на площадку, он услышал снизу топот поднимающейся толпы, а приложив руку к перилам, ощутил вибрацию лестницы под множеством ног. Он вернулся к остальным, но ничего не сказал. Не было оснований предполагать, что эта толпа направляется к ним.
Когда он возвратился, у Элли был такой вид, словно она только что плакала: глаза влажные, щеки раскраснелись. Ворона рассказывала историю о Древних Временах, и ее руки изображали в воздухе какую-то сцену.
– Все в порядке? – спросил Миссия.
Элли покачала головой так, как будто предпочла молчать.
– Тогда в чем дело?
Он взял ее за руку, слушая, как Ворона рассказывает об Атлантиде, этом разрушенном и утраченном волшебном городе за холмами, и о былых временах, когда эти превратившиеся в руины дома сияли, как новая монетка.
– Расскажи, – попросил он, гадая, уж не эти ли истории повлияли на нее так, как когда-то влияли на него, наводя необъяснимую печаль.
– Я ничего не хотела рассказывать, пока все не закончится, – призналась она и снова заплакала.
Она вытерла слезы, а старуха замолчала, уронив на колени руки. Фрэнки тихо сидел в сторонке. Какой бы ни была эта тайна, он тоже ее знал.
– Отец, – догадался Миссия.
Это наверняка связано с отцом. И он мгновенно понял, что отца больше нет. Элли была близка с его отцом так, как Миссия не был никогда. И его внезапно охватило горькое сожаление о том, что он вообще ушел из дома. Пока Элли вытирала слезы, не в силах выдавить ни слова из дрожащих губ, Миссия представил, как он стоит на четвереньках и копает землю – ради отцовского прощения.
Элли заревела, а Ворона принялась напевать песенку о прежних временах. Миссия подумал об отце, которого больше нет, и обо всем, что он давно собирался ему сказать, и ему захотелось сорвать со стен плакаты и разодрать в клочки эти призывы уходить и быть свободным.
– Это все Райли, – сказала наконец Элли. – Мис, мне так жаль…
Ворона перестала напевать. Все трое уставились на него.
– Нет, – прошептал Миссия.
– Не надо было ему говорить… – начал Фрэнки.
– Он должен знать! – возразила Элли. – Его отец хотел бы, чтобы он знал.
Миссия разглядывал плакат с зелеными холмами и синим небом. Этот нарисованный мир расплывался из-за слез.
– Что произошло? – прошептал он.
Элли рассказала, что было нападение на фермы. Райли упрашивал, чтобы его отпустили помочь фермерам отбиваться. Ему запретили, а потом он исчез. Его так и нашли, сжимающим кухонный нож.
Миссия встал и принялся расхаживать по комнате, смахивая со щек слезы. Он не должен был уходить. Ему следовало остаться на ферме. И Кэма он тоже не спас – смерть опережала его повсюду, где он не смог оказаться. И с матерью произошло то же. И теперь смерть грозила им всем.
На лестничной площадке послышался топот, который стал приближаться по коридору. Миссия вытер щеки. Он уже перестал надеяться, что к ним присоединится кто-то еще. Наверное, к ним идут охранники с винтовками. И они спросят, где его винтовка, а затем поймут, что он самозванец, и перестреляют их всех.
Он захлопнул дверь, увидел, что у нее нет замка, и подпер ручку партой. Фрэнки подбежал к Элли и велел ей забраться под стол Вороны. Потом схватил кресло Вороны за спинку, но та сказала, что может справиться сама и что бояться нечего.
Но Миссия знал, что это не так. К ним идут охранники или кто-то другой. Он прошелся по лестнице и знал, что там творится.
В дверь постучали. Задергалась ручка. Топот прекратился – все столпились возле двери. Фрэнки прижал палец к губам, его глаза были распахнуты. Провод над креслом Вороны скрипнул, раскачиваясь.
Дверь сдвинулась. На какой-то миг Миссия еще лелеял надежду на то, что они уйдут, что охранники всего лишь делают обход. Ему пришло в голову, что можно было спрятаться под тканью, которой накрывали парты, но мысль запоздала. Дверь распахнулась, со скрежетом отодвинув парту. И первым вошел Родни.
Его появление стало внезапным и ошеломляющим, как пощечина. На нем был новехонький белый комбинезон с еще не разгладившимися складочками. Волосы коротко подстрижены, щеки свежевыбриты, на подбородке легкий порез.
У Миссии возникло ощущение, будто он смотрится в зеркало, а они с Родни – ряженые в костюмах. За спиной Родни в коридоре толпились люди в белом с винтовками в руках. Родни велел им оставаться на месте и вошел в комнату с аккуратно расставленными пустыми партами.
Элли отреагировала первой. Удивленно ахнув, она бросилась вперед, разведя руки, как будто хотела кого-то обнять. Родни выставил перед собой ладонь и велел ей остановиться. В другой руке он держал небольшое оружие – с таким ходили помощники шерифа. Взгляд Родни был устремлен не на друзей, а на Старую Ворону.
– Родни… – начал Миссия.
Его разум пытался осознать, что друг уже здесь. Они собирались его спасать, но Родни, похоже, в этом не нуждается.
– Дверь, – бросил Родни через плечо.
Мужчина вдвое старше Родни помедлил, но все же выполнил его приказ и плотно закрыл створку. Пленники так себя не ведут. Прежде чем дверь захлопнулась, Фрэнки бросился к ней, выкрикнув: «Отец!» – как будто увидел отца в коридоре.
– Мы собирались пойти к тебе, – сказал Миссия. Ему хотелось приблизиться к другу, но в глазах Родни читалось нечто опасное. – Твоя записка…
Родни наконец-то перевел взгляд на Миссию.
– Мы шли тебе на помощь…
– Помощь мне была нужна вчера.
Он обогнул парты, опустив руку с пистолетом и быстро переводя взгляд с лица на лицо. Миссия попятился и оказался рядом с Элли возле кресла Вороны. То ли чтобы защитить ее, то ли чтобы ощутить себя защищенным – он сам не мог понять.
– Ты должен быть здесь, – назидательно проговорила миссис Кроу. – И сражение твое не здесь. Ты должен был сражаться с ними.
Тонкий палец показал на дверь.
Пистолет в руке Родни чуть приподнялся.
– Ты что? – спросила Элли, изумленно глядя на пистолет.
Родни наставил пистолет на Ворону.
– Скажи им, – велел он. – Скажи всем, что ты делала. И что делаешь.
– Что они с тобой сотворили? – спросил Миссия.
Его друг изменился. У него были не только другие прическа и форма. Изменились его глаза.
– Мне показали… – Родни ткнул пистолетом в плакаты на стене, – что все эти истории – правда. – Он рассмеялся и повернулся к Вороне. – И я был зол – ты ведь говорила, что я разозлюсь. Зол на то, что они сделали с миром. Мне захотелось все здесь разнести в клочки.
– Так сделай это, – сказала Ворона. – Сделай им больно.
Ее голос был скрипучим, как дверь, которая вот-вот захлопнется.
– Но теперь я знаю. Они мне все сказали. Нам звонили. И теперь я знаю, чем ты тут занималась…
– О чем это ты? – спросил Фрэнки, все еще в комнате. Он шагнул к двери. – Почему мой отец…
– Стой! – приказал Родни. Он оттолкнул в сторону парту и шагнул в проход. – Не шевелись. – Его пистолет теперь смотрел не на Фрэнки, а на Ворону, чье кресло подрагивало в такт дрожи ее руки. – Все эти лозунги на стенах, рассказы и песенки… это ты сделала нас такими, какие мы есть. Ты сделала нас злыми.
– Вы должны быть злыми, – проскрипела она. – Чертовски злыми!
Миссия шагнул к Вороне, не сводя глаз с пистолета. Элли опустилась на колени и взяла старуху за руку. Родни стоял в десяти шагах от них, нацелив пистолет им в ноги.
– Они убивают и убивают, – сказала Ворона. – И здесь будет, как было всегда. Сотрут все начисто. Похоронят и сожгут мертвецов. И эти парты… – Ее рука взметнулась вперед, дрожащий палец нацелился на пустые, недавно расставленные парты. – И эти парты снова заполнятся.
– Нет, – отрезал Родни и покачал головой. – Хватит. Это закончится здесь. Ты больше не станешь нас запугивать…
– Да что ты несешь? – спросил Миссия. Он подошел к Вороне, опустил руку на ее кресло. – Это у тебя пистолет, Родни. Это ты нас запугиваешь.
Родни уставился на Миссию.
– Это она заставляла нас бояться. Неужели не понимаешь? Страх и надежда всегда идут рядом. И втюхивала она нам то же, что и священники, да только мы ей доставались первыми. А вся ее трепотня о лучшем мире… Она лишь заставляла нас ненавидеть этот.
– Нет… – Миссия возненавидел Родни за такие слова.
– Да. А почему, по-твоему, мы ненавидим наших отцов? Потому что она заставляет нас их ненавидеть. Подсовывает идеи, из-за которых мы от них уходим. Но лучше от этого не становится. – Он махнул рукой. – Но это уже не важно. То, что я знал вчера, заставляло меня опасаться за свою жизнь. За жизнь всех нас. А то, что я знаю сейчас, дает мне надежду.
Пистолет поднялся. Миссия не верил собственным глазам. Его друг нацелил оружие на Старую Ворону.
– Подожди… – Миссия поднял руку.
– Отойди, – приказал Родни. – Я должен это сделать.
– Нет!
Рука его друга напряглась. Ствол был направлен на беззащитную женщину в механическом кресле. Она была матерью им всем, она убаюкивала их, лежащих в колыбельках и на ковриках, ее голос вспоминался им во время стажерства и позже.
Отшвырнув парту, Фрэнки метнулся к Родни. Элли завопила. Когда пистолет громыхнул, Миссия бросился в сторону. Он почувствовал удар в живот, внутри вспыхнул огонь. Он рухнул на пол, и тут пистолет громыхнул во второй раз. Кресло рывком отъехало в сторону, когда руку старухи свело судорогой.
Миссия упал, стискивая живот. Руки стали липкими и влажными.
Лежа на спине, он увидел, как Ворона обмякла в теперь уже неподвижном кресле. Пистолет рявкнул снова. Но этот выстрел оказался лишним – ее тело лишь дернулось, как от удара палкой. Фрэнки налетел на Родни, парни упали и сцепились. На шум в комнату ворвались охранники.
Элли плакала. Она зажимала рану на животе Миссии и оглядывалась на старуху. Она плакала по ним обоим. Миссия ощутил во рту вкус крови, и он напомнил ему тот случай, когда Родни ударил его в детстве, во время игры. Они всегда лишь играли. Переодевались и изображали своих отцов.
Вокруг него топали ботинки, у кого-то черные и блестящие, у кого-то изношенные. Те, кто уже сражался, и те, кто еще только учится.
Родни подошел к Миссии, глаза его были тревожно распахнуты. Он попросил его держаться. Миссии хотелось ответить, что он попробует, но боль в животе была слишком сильной. Он не мог говорить. Его просили, чтобы он не отключался, но ему хотелось только спать. Перестать существовать. Не быть ни для кого обузой.
– Будь ты проклят! – завопила Элли.
Она крикнула это Миссии, а не Родни. Потом забормотала, что любит его, и Миссия попытался ответить, что знает. Ему хотелось сказать ей, что она всегда была права. Он представил на миг детей, которые у них будут. Участок, какой получится, если объединить их фермы, и длинные непрерывные ряды кукурузы – как жизни, тянущиеся из поколения в поколение. Поколения людей, что держатся ближе к дому и друг к другу, занимаются тем, что умеют делать лучше всего, и радуются тому, что они не обуза друг для друга.
Ему хотелось сказать все это и еще много чего. Очень много чего. Но когда Элли склонилась над ним, а он попытался заговорить, то смог лишь прошептать среди топота и криков, что сегодня был его день рождения.
Hush my Darling, don’t you cry
I’m going to sing you a lullaby
Though I’m far away it seems
I’ll be with you in your dreams.
Hush my Darling, go to sleep
All around you angels keep
In the morn and through the day
They will keep your fears at bay.
Sleep my Darling, don’t you cry
I’m going to sing you a lullaby.
57
Три года спустя
Пока Элли готовила ужин, Миссия переоделся. Сменив рабочий комбинезон, он вымыл руки, стер щеткой грязь из-под ногтей и понаблюдал, как грязь смывается в раковину. Кольцо на пальце было снимать все труднее – суставы стали жесткими и болели после работы мотыгой. Наступило время сажать рассаду.
Намылив руки, он сумел-таки стянуть кольцо. Вспомнив последний раз, когда он уронил его в раковину, Миссия аккуратно отложил его в сторону. Элли насвистывала в кухне, возясь у плиты. Когда она открыла духовку, Миссия ощутил запах жаркого из свинины. Придется кое-что сказать жене. Им пока не по карману покупать свинину просто так, без особого повода.
Грязный комбинезон отправился в стирку. Когда Миссия вернулся на кухню, на столе горели свечи. Они держали их на случай аварийного отключения света, когда идиоты внизу переключались на запасные генераторы и принимались чинить главный. Элли это знала. Но прежде чем Миссия успел сказать ей что-то насчет жаркого или свечей либо сообщить, что урожай фасоли будет не столь хорош, как он надеялся, он увидел ее сияющую улыбку. Так сиять она могла только по одной причине – но это было невозможно.
– Нет, – сказал он, не смея поверить.
Элли кивнула. В глазах у нее блестели слезы. Когда он к ней подошел, они уже струились по щекам.
– Но наш билет выпал совсем недавно, – прошептал он, обнимая ее.
Элли пахла сладким перцем и шалфеем. Он ощущал, как она дрожит.
Элли всхлипнула. Радость переполняла ее настолько, что ее голос дрогнул.
– Док сказал, что это случилось в прошлом месяце. Во время нашего окна, Мисс. У нас будет ребенок.
Волна облегчения затопила Миссию целиком. Облегчения, а не радости. Облегчения из-за того, что все законно. Он поцеловал жену в щеку, и к перцу с шалфеем добавилась соль.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
– Жаркое! – Она высвободилась и метнулась к плите. – Я собиралась сказать тебе после ужина.
– Все равно рассказала бы сейчас, иначе пришлось бы объяснять про свечи, – рассмеялся Миссия.
Он налил два стакана воды и дрожащими руками поставил их на стол, пока она наполняла тарелки. От запаха жареного мяса у него потекли слюнки. Он уже предвкушал, каким жаркое окажется на вкус. Это будет вкус будущего, вкус грядущего.
– Не дай ему остыть, – предупредила Элли, расставляя тарелки.
Они сели и взялись за руки. Миссия мысленно выругал себя за то, что не надел кольцо.
– Да будет благословенна эта пища и те, кто питает ее корни, – произнесла Элли.
– Аминь, – завершил Миссия.
Жена сжала его руки и лишь потом взялась за вилку и нож.
– Знаешь, – сказала она, разрезая жаркое, – если будет девочка, назовем ее Эллисон. Насколько я могу вспомнить, всех женщин в нашей семье звали Эллисон.
Миссия задумался, насколько далеко могла простираться эта семейная память. Вряд ли очень далеко, иначе это стало бы необычным. Пережевывая мясо, он поразмышлял над предложенным именем.
– Ладно, пусть будет Эллисон, – согласился он и подумал, что со временем ее тоже будут звать Элли. – Но если родится мальчик, мы сможем назвать его Кэм?
– Конечно. – Элли подняла стакан. – Это ведь не имя твоего дедушки?
– Нет. Я никаких Кэмов не знал. Просто мне нравится, как это имя звучит.
Он поднял стакан с водой и некоторое время его разглядывал. Или он все же знал какого-то Кэма? Откуда иначе он взял это имя? Были ведь какие-то кусочки прошлого, скрытые от него. Например, он не мог вспомнить, откуда у него рубец на шее и шрам на животе. Такое имелось у каждого – эпизоды прошлого, которые люди не могли вспомнить, но у Миссии их было больше, чем у остальных. Вроде его дня рождения. Его просто с ума сводило, что он не мог вспомнить, когда у него день рождения. Ну что в этом такого трудного?
Третья смена
Пакт
58
Бункер № 1
2345 год
– Сэр?
Под его ногами гремели кости. Дональд пробивался сквозь тьму. Крылатые псы разбегались при звуке голосов.
– Вы меня слышите?
Завеса тьмы раскололась. Веко приподнялось с легким потрескиванием, как крышка его капсулы. Боб. Дональд съежился внутри этой капсулы, как боб.
– Сэр? Вы очнулись?
Кожа такая холодная. Дональд сидел, от его голых ног поднимался пар. Он не помнил, как его укладывали спать. Он помнил врача, как был в его офисе. Они разговаривали. А сейчас его будят.
– Выпейте это, сэр.
Это Дональд вспомнил. Он помнил, как его будили снова и снова, но не помнил, как засыпал. Только пробуждение. Он сделал глоток. Ему пришлось сосредоточиться. Чтобы заставить горло работать, заставить его глотать. Таблетка. Ему полагалось дать таблетку, но ее не предложили.
– Сэр, мы получили указание разбудить вас.
Указания. Правила. Протокол. У Дональда опять проблемы. У Троя. Может, проблемы у этого Троя. Кем он был? Дональд выпил столько, сколько смог.
– Отлично, сэр. Сейчас мы вас извлечем из капсулы.
У него проблемы. Его будят только тогда, когда у него проблемы. Извлекли катетер, затем иглу из руки.
– Что я?..
Он кашлянул в кулак. Голос у него стал как оберточная бумага, тонкий и хрупкий. Невидимый.
– Что случилось? – спросил он, крича, чтобы добиться хотя бы шепота.
Двое подняли его и усадили в кресло-коляску, которую удерживал третий. Вместо бумажного халата его накрыли мягким одеялом. На этот раз не было ни шуршания бумаги, ни зуда.
– Мы кое-кого потеряли, – сказал кто-то.
Бункер. Погиб бункер. И в этом опять будет виноват Дональд.
– Восемнадцатый, – прошептал он, вспомнив свою последнюю смену.
Двое переглянулись, открыв рты.
– Да, – подтвердил один из них с трепетом в голосе. – Из восемнадцатого бункера, сэр. Мы потеряли ее за холмом. Утратили зрительный контакт.
Дональд попытался сосредоточиться на этом человеке. Он помнил, что потерял кого-то за холмом. Элен. Жену. Ее до сих пор ищут. Надежда еще осталась.
– Расскажите, – прошептал он.
– Мы сами не понимаем, как такое произошло, но одна из них скрылась из виду…
– Чистильщица, сэр.
Чистильщица. Дональд обмяк в кресле. Кости у него были холодными и тяжелыми, как камень. Это была вовсе не Элен.
– …за холмом.
– …и нам позвонили из восемнадцатого…
Дональд приподнял руку – она дрожала и все еще была частично онемевшей после сна.
– Подождите, – прохрипел он. – Говорите по очереди. Зачем меня разбудили? Мне больно разговаривать.
Один из будивших кашлянул. Дональда укрыли одеялом до подбородка, чтобы он не дрожал. Он даже не сознавал, что дрожит. С ним были так почтительны, так вежливы. Но почему? Он попытался разогнать туман в голове.
– Вы приказали разбудить вас…
– Таков протокол…
Взгляд Дональда переместился на капсулу. Она все еще исходила паром, отдавая холод. В основании капсулы находился экран. Сейчас Дональда внутри не было, и показатели его жизнедеятельности не выводились, только значение медленно поднимающейся температуры. Температура и имя. Не его имя.
И Дональд вспомнил, что имена ничего не значат – кроме тех случаев, когда у человека нет ничего, кроме имени. Если никто не помнит другого, если пути людей не пересекаются, тогда имя означает всё.
– Сэр?
– Кто я? – спросил он, глядя на небольшой экран и ничего не понимая. Это же не его имя. – Почему меня разбудили?
– Вы сами приказали, мистер Турман.
Одеяло уютно окутывало плечи, кресло развернули. С ним обращались уважительно, как с человеком, обладающим властью. У этого кресла колесики совершенно не скрипели.
– Все хорошо, сэр. Голова скоро прояснится.
Он не знал этих людей. А они не знали его.
– Доктор введет вас в курс дела.
Никто никого не знает.
– Сюда.
И тогда любой может быть кем угодно.
– В эту дверь.
До тех пор пока не имеет значения, кто командует. Один может поступить правильно, а другой может поступить справедливо.
– Прекрасно.
Одно имя не хуже другого.
59
Бункер № 17
2312 год
Час первый
Бунт происходит перед наступлением тишины. Это всемирный закон, потому что шуму и крикам нужно от чего-то отражаться, подобно тому, как телам необходимо пространство, чтобы падать.
Джимми Паркер находился в классе, когда начался последний из больших Бунтов. Это был день накануне очистки. Завтра у них отменят занятия в школе. Из-за смерти человека Джимми и его друзьям подарят несколько лишних часов сна. Отец будет работать в Ай-Ти сверхурочно. И завтра днем мать настоит на том, чтобы они отправились вместе с его тетей и кузенами смотреть, как светлые облака плывут над ясно видимыми холмами, пока небо не станет темным, как сон.
Дни очистки предназначались для валяния в кровати и общения с семьей. Для успокоения недовольных и усмирения Бунтов. Так сказала им миссис Пирсон, выписывая на доске законы из Пакта. Мел постукивал и поскрипывал, оставляя пыльные линии, перечисляющие все причины, по которым человек может быть отправлен на смерть. Уроки гражданского права накануне изгнания. Предупреждения перед еще более суровыми предупреждениями. Джимми и его друзья ерзали и учили законы. Всемирные законы, которые очень скоро утратят силу.
Джимми было шестнадцать. Многие его друзья скоро переедут и станут чьими-то «тенями»-стажерами, но ему предстояло учиться еще год, чтобы пойти по стопам отца. Миссис Пирсон закончила писать на доске и заговорила о серьезности выбора партнера по жизни, о регистрации отношений в соответствии с Пактом. Сара Дженкинс слегка повернулась и улыбнулась Джимми. Уроки гражданского права и биологии переплелись, гормоны заговорили одновременно с законами, карающими за невоздержанность. Сара Дженкинс привлекательная. В начале года такая мысль не приходила Джимми в голову, но теперь он это увидел. Сара Дженкинс была привлекательной и умрет всего через несколько часов.
Миссис Пирсон попросила добровольца прочесть отрывок из Пакта, и в этот момент за Джимми пришла его мать. Она ворвалась в класс без предупреждения, смутив сына. Для Джимми конец его мира начался с горячих щек и шеи и перекрестных взглядов одноклассников. Мать ни слова не сказала миссис Пирсон, даже не извинилась за вторжение. Она быстро прошла между партами той походкой, которая у нее бывает, когда она злится. Вытащила Джимми из-за парты и вывела из класса, крепко держа за руку, заставив парня гадать, что же он натворил в этот раз.
Миссис Пирсон буквально онемела. Джимми взглянул на своего лучшего друга Пола, увидел, что тот улыбается, прикрывая рот ладонью, и удивился, почему неприятности обошли его стороной. Они с Полом редко попадали в неприятные ситуации поодиночке. Единственной, кто произнес хотя бы слово, оказалась Сара Дженкинс.
– Ты рюкзак забыл! – успела она крикнуть до того, как захлопнулась дверь класса и ее голос поглотила тишина.
Другие матери еще не тащили детей по школьному коридору. Если они и придут, то случится это намного позднее. Отец Джимми работал среди компьютеров и многое узнавал первым. На этот раз он опередил других лишь на секунды. По лестнице уже шли люди, и поднятый ими шум пугал. Лестничная площадка на школьном этаже гудела, вибрируя из-за топота множества далеких ног. Постукивал ослабевший болт в одной из опор перил, создавая впечатление, что вскоре бункер просто развалится из-за вибрации. Мать ухватила Джимми за рукав и потянула к спиральной лестнице, как будто ему все еще было двенадцать.
Озадаченный Джимми на секунду уперся. За прошедший год он перерос мать и сравнялся с отцом, и было странно получить такое напоминание, что он уже сильный и почти мужчина. Куда они идут? Топот ног внизу становился громче.
Когда он стал сопротивляться, мать обернулась. В ее глазах он не увидел гнева, брови не хмурились. Глаза у нее были распахнутые и влажные и блестели совсем как в те дни, когда скончались дедушка и бабушка. Шум внизу пугал, но настоящий страх охватил Джимми именно в тот момент, когда он заглянул матери в глаза.
– Что случилось? – прошептал он.
Джимми не выносил вида расстроенной матери. В его душе заскреблось что-то темное и непонятное – наподобие того бродячего кота с верхних этажей, которого никак не удавалось поймать.
Мать не ответила, а лишь развернулась и потащила его вниз по лестнице, навстречу грохочущему приближению чего-то ужасного, и Джимми сразу понял, что мать не собирается его за что-то наказывать. Неприятности были не у него.
Беда у всех.
60
Джимми не мог вспомнить, чтобы лестница когда-нибудь так тряслась. Казалось, раскачивалась вся ее стальная спираль. Она словно стала резиновой, примерно так, как кажется резиновым карандаш, если его покачивать, держа за кончик, – этому фокусу Джимми научился в классе. Хотя его ноги редко касались ступеней – он бежал, чтобы не отставать от матери, – они слегка немели от вибрации, передаваемой от стали напрямую в кости. Джимми даже ощутил вкус страха – как сухая ложка на языке.
Снизу доносились гневные вопли. Мать крикнула что-то ободряющее, велела поторопиться. Они бежали вниз навстречу тому плохому, что поднималось наверх.
– Быстрее, – снова крикнула мать, и дрожь в ее голосе напугала Джимми больше, чем вибрация сотни этажей стали.
И он торопился.
Они миновали двадцать девятый этаж. Затем тридцатый. Люди бежали в противоположном направлении. Многие в таких же комбинезонах, что и у отца. На площадке тридцать первого Джимми увидел первого мертвеца. Казалось, что на затылке упавшего человека раздавили томат. Джимми пришлось обойти руки мертвеца, лежащие на ступени. Красные капли просачивались сквозь решетку площадки и падали на лестницу внизу, делая ее скользкой.
На тридцать втором этаже вибрация стала такой сильной, что он ощутил ее зубами. Мать начала впадать в ярость, потому что они все чаще натыкались на людей, торопящихся наверх. Казалось, они не замечают друг друга. Каждый был занят только собой.
Теперь бегство стало слышимым, превратившись в топот множества ног. Звенящие шаги смешивались с громкими голосами. Джимми остановился, перегнулся через перила и заглянул вниз. Там, где лестница буравом уходила в глубины бункера, виднелись локти и руки пихающейся толпы. Джимми обернулся, когда кто-то протопал мимо. Мать крикнула, чтобы он не задерживался, потому что толпа уже окружила их, становясь все плотнее. Джимми чувствовал панику и гнев мчащихся мимо людей, и ему захотелось побежать наверх вместе с ними. Но мать кричала, чтобы он шел с ней, и ее голос пробился сквозь его страх до глубины его существа.
Джимми протолкался ниже и взял мать за руку. Недавнее смущение уже сгинуло. Теперь ему хотелось, чтобы мать прижимала его к себе. Бегущие мимо кричали, что им надо идти в другую сторону. У некоторых были обрезки труб и стальные прутья. У других виднелись синяки и ссадины. У одного рот и подбородок заливала кровь. Где-то была драка. Джимми подумал, что она произошла на самых нижних этажах. Остальные, похоже, всего лишь поддались стадному инстинкту, потому что были безоружны и оглядывались. Это толпа, напуганная толпой. Но что стало причиной? Чего все так испугались?
Среди топота послышались громкие хлопки. Крупный мужчина врезался в мать Джимми и толкнул ее к перилам. Джимми держал ее за руку, и они стали спускаться на тридцать третий, прижимаясь к внутренним перилам.
– Остался последний этаж, – сказала мать, и он понял, что они идут к отцу.
