Текст книги "Эй, дьяволица (ЛП)"
Автор книги: Хулия Де Ла Фуэнте Мигаллон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Хадсон! – зовет меня мать.
Я не останавливаюсь. Может, я не самый умный в семье, но точно самый быстрый.
Бегу за этим серым пятном, пока оно мечется между деревьями. Две раны от серебра – и никакой трюк с исчезновением ему не поможет. Молниеносный рывок – да, но долго он его не продержит. Хотя всё равно поймать таких не так просто.
Я ускоряюсь, заставляю ноги работать на пределе. Когда уже кажется, что он ускользнет, в последний момент мне удается вцепиться в край его плаща. Мы оба летим вперед.
Кувыркаемся на земле. Он скидывает плащ, в который я всё еще вцепился, и набрасывает его на меня. Всё погружается во тьму.
Я срываю его, наготове, жду удара. Сердце колотится в горле. Опускаюсь на колени в листве, всматриваюсь в деревья. Пусто.
И вдруг – шипение.
За секунду до атаки я вижу его злобные глаза, сверкающие в темноте, и клыки, несущиеся ко мне.
Успеваю вскинуть халади. От удара падаю на спину, он сверху, пасть рядом с моим горлом. Мы боремся. Я бью его коленом, и нам удается поменяться местами. В тот же момент он выбивает клинок из моей руки и отбрасывает его в сторону.
Я не раздумываю и дважды бью его в челюсть, пока не чувствую, как хрустят костяшки пальцев.
Он хватает меня за горло, словно тиски. В лёгких мгновенно заканчивается воздух, а меня впечатывает в землю. Боль проходит по всему позвоночнику.
Он зависает надо мной, ухмыляется.
Наклоняется, чтобы вонзить зубы в шею.
И я загоняю кол в его грудь.
Наконец-то, вампир, который двигается так, как я и ждал.
Он расширяет глаза, отшатывается. Я хватаю его за плечи и загоняю кол глубже. Как я люблю.
Его отвратительная, густая, разлагающаяся кровь течёт по моему сжатому кулаку.
Он дёргается в конвульсиях, а я сбрасываю его в сторону.
Он лежит, глядя в небо, а звёзды безмолвно осуждают нас из-за верхушек деревьев.
В этот момент появляются родители. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как он рассыпается в пепел.
Мы разом выдыхаем.
Еще один такой вампир, устойчивый к колам, и я бы, пожалуй, нервничал.
Я нервно смеюсь, откидываю голову назад и, всё ещё стоя на коленях, раскидываю руки, впитывая в себя ночную прохладу. Восстанавливаю дыхание.
Мать помогает мне подняться. Берёт меня за подбородок, поворачивает лицо в одну и другую сторону, осматривая.
На шее – ни следа.
Только тогда она отбрасывает потные пряди с моего лба и улыбается с гордостью.
– Отличная работа.
Я сжимаю её локти и отвечаю ей улыбкой. Она не из тех, кто раздаёт объятия, так что этот момент, когда мы просто смотрим друг на друга, значит многое.
Потом она отпускает меня, наклоняется и поднимает медальон, который носил вампир. Поднимает его вверх, торжествуя.
– Это сработает против Дьяволицы.
Глава 31. Новый шип
– Эй, Дьяволица. У меня есть кое-что для тебя.
Только что принял душ после ликвидации одного из наших лучших клиентов. Адреналин всё ещё бурлит в крови. Уж поверьте, не каждый день выпадает шанс загнать вампира. Тем более – в одиночку.
Как только медальон оказался у нас, мама решила выследить Дьяволицу с помощью жучка, который ей подкинул отец. Надеялась, что поймаем её врасплох или хотя бы узнаем, где она прячется. Но, к её разочарованию, мы нашли передатчик валяющимся возле того самого столба, из-за которого всё и началось. Это означало только одно – Дьяволица давно обо всём догадалась и избавилась от устройства сразу после того, как закончила с нами свои дела.
Сейчас самое разумное – держаться подальше от маминого дурного настроения.
– Сегодня я не в настроении, охотник.
– Обещаю, тебе понравится. 😊 Это не мой член
На всякий случай сразу поясняю. Хотя, как мы знаем, она бы не отказалась. Вероятно, это единственная причина, по которой семейство Мюррей-Веласкес всё ещё живо, несмотря на то, как мы её бесили. Ха! И пусть потом Доме смеётся.
Моя единственная рабочая извилина сейчас – главный оплот выживания семьи. И, между прочим, трудится она не покладая сил, из тени, чтобы спасти наши задницы. Я всегда знал, что когда-нибудь это принесёт мне пользу, поэтому и развивал свои лучшие качества с особым рвением.
Стоит мне представить, как Дьяволица поднимает бровь и называет меня идиотом, я решаю прекратить внутренний монолог.
Мы встречаемся в том же отеле, что и в прошлый раз. Я беру тот же номер и поднимаюсь наверх. Она появляется среди ветвей дерева под окном. Мы смотрим друг на друга через стекло.
Охотник и добыча.
Но кто есть кто в этой игре?
Луна становится свидетельницей того, как я отодвигаю стеклянную створку и протягиваю ей руку.
– Добро пожаловать.
Она принимает её, я помогаю ей забраться внутрь. Несколько секунд мы просто разглядываем друг друга. На левой стороне её челюсти – бледные полоски шрамов от серебряных клинков моей матери. Справа – свежая, кровавая полоса от когтей её напарника. Дикая воительница, помеченная битвой.
– Значит, ты и твой дружок… – Я оставляю фразу в воздухе.
– Что? – Она приподнимает бровь, дразня меня, заставляя продолжить.
– Были… любовниками. – Слова застревают в горле.
– Похоже, у меня талант выбирать козлов.
Она подмигивает, ухмыляясь. Настоящая чертовка.
– Эй, эй, не сравнивай меня с ним.
– О, хочешь, чтобы я сравнила тебя с копом? – Она делает невинное лицо. – Пожалуй, ты не дотягиваешь до его уровня, верно? Я видела, он тебе приглянулся.
Я качаю головой, не веря своим ушам.
– Мне не нравится эта игра.
Она смеётся, а потом надувает губы, изображая жалость.
– Не откапывай могилы, которые не сможешь закопать, охотник.
Я фыркаю, отворачиваюсь. Уши горят от злости.
И всё же вопрос продолжает звучать в голове: почему я? Что заставило её выбрать именно меня? Меня – вместо всех остальных?
Я прочищаю горло, нервно теребя пальцы.
– А что насчёт этого… Джека?
Теперь уже она отводит взгляд. Сжимает челюсти.
– Ты сказал, у тебя есть причина, по которой я должна была прийти.
– Да.
Я раскрываю ладонь, показывая золотое кольцо, которое достал из кучи пепла – всего, что осталось от моего сегодняшнего клиента.
Она тянется за ним, но затем, словно одумавшись, медлит. Глаза её блестят в неверии.
Наконец она берёт кольцо, надевает на кончик указательного пальца и медленно крутит его. Секунды тянутся, пока она осознаёт реальность.
Потом на её лице появляется улыбка.
– Значит, он…?
Я засучиваю рукав и с гордостью показываю ей розу на своём предплечье, там, где плёнка прикрывает новый шип. Он чуть больше остальных – добыча того стоит.
Ее зрачки пробегают по доказательству моего триумфа с почти хищным удовольствием, от которого у меня внутри что-то приятно сжимается. Щекочущее тепло уходит прямо вниз, когда ее подушечки пальцев скользят по коже, повторяя линии вытатуированного стебля.
Он закрывает глаза, сжимает кольцо в кулаке. Вздыхает… а затем смеётся.
Открывает окно и швыряет его в ночь.
– Пошёл ты в ад!
Закрывает створку, на лице – выражение довольного облегчения.
– Ну спасибо, что хотя бы спросила, хочу ли я оставить его себе, прежде чем…
– Ой, заткнись.
Она хватает меня за воротник и с напором целует. Я замираю от неожиданности, затем пытаюсь отстраниться. Открываю рот, собираясь сказать что-то о её клыках и о том, что лучше бы ей держать их подальше от меня, но она беззаботно отмахивается, словно от назойливой мухи, и снова тянет меня за футболку.
– Перестань быть идиотом.
А после этого чудесного признания в любви снова вцепляется в мои губы, запуская пальцы в мои волосы.
– Сегодня ты заслужил узнать, как всё делается по-настоящему.
Кажется, я сопротивляюсь не дольше пары секунд, прежде чем сдавленно выдыхаю, теряя всякое напряжение, и сдаюсь ей.
Я успел забыть. Забыл ту ночь в баре, когда понял, что наши судьбы не были созданы, чтобы выживать вместе. Ночь, когда её кожа пылала под моими пальцами.
Я забыл, что Дьяволица чертовски хорошо целуется. Что её прикосновения и вкус возбуждают меня до судорог. Что это – как глоток расплавленного огня, от которого кровь стучит в висках, пока весь я не сгораю дотла.
Я рычу и прижимаю её к стене, впиваясь пальцами в её волосы. Мы жадно целуемся, будто наши губы стремятся рассказать друг другу всю историю мира – с её страстями, её войнами, её катастрофами.
Я отстраняюсь, чтобы на мгновение взглянуть на неё. Свет луны и далёких фонарей очерчивает линии её лица, высвечивая шрамы, что делают её сегодня похожей на опасную тигрицу. Её губы влажно поблёскивают, и я не могу удержаться, снова захватывая их своими, сгорая от жара внутри.
Чёрт. Я ведь и правда был идиотом, отказываясь от этого.
Я прижимаюсь к ней, медленно двигая бёдрами. Её тихий стон отзывается во мне сладким эхом, будоража кровь. Мне мало. Я хочу слышать её стоны всю ночь.
Она расстёгивает мой ремень. Мои ладони скользят под её футболку, лаская кожу, сминая ткань, пока не сдирают её вовсе. Она делает то же самое с моей. Я с наслаждением играю с её грудью, осыпая поцелуями шею, пока её пальцы ловко расстёгивают мои джинсы. Я избавляюсь от них, одновременно ведя её к кровати, не отрываясь от её губ.
Я собираюсь повалить её, но она останавливает меня, упираясь ладонью в мою грудь, а затем, усмехнувшись, усаживается сверху.
– Я же сказала, сегодня я тебе покажу, как это делается.
Я смеюсь и закатываю глаза. Ну да, ну да. Никто не может превзойти мастера. Но если ей так хочется попробовать…
Я поднимаю руки, показывая, что полностью в её власти, а затем переплетаю пальцы за головой, наблюдая за ней с весёлым ожиданием.
Она избавляет меня от трусов, последнего барьера, между нами. Её пальцы обхватывают мой член, скользят, играют, заставляя дразняще вздрогнуть. Её язык прокладывает путь от моих пресса и груди к подбородку, к шее… к уху, вызывая мурашки на коже.
– Я сотру с твоего лица эту самодовольную ухмылку, – шепчет она.
Я уже собираюсь фыркнуть, но смех застревает у меня в горле, когда её клыки прохладно касаются мочки моего уха. Я застываю. Она медленно ведёт их по моей шее, а затем меняет на лёгкое прикосновение носа и снова – языка. Угроза всё ещё висит в воздухе, и у меня сжимается всё внутри от смеси страха и желания. Я должен был бы оттолкнуть её, но эта игра заводит меня слишком сильно.
Мои пальцы скользят вверх по её бедру, находят узкую полоску ткани, пробираются под неё. Она дрожит, едва слышно всхлипывает, прижимаясь губами к моей шее. Я чувствую, как она становится ещё влажнее, и это возбуждает меня ещё сильнее. Я двигаюсь в том же ритме, что и её рука.
Её губы замирают возле моей яремной вены. Её рот приоткрыт, дыхание горячее и прерывистое. Она жаждет этого, я чувствую. И, на мгновение, я закрываю глаза, позволяя этому случиться.
Но ничего не происходит.
Я открываю глаза. Она отстранилась. Сбрасывает с себя нижнее бельё и усаживается на меня сверху.
Я не уверен, был ли я когда-либо настолько твёрдым. Одного её прикосновения достаточно, чтобы моё тело вздрогнуло, ожидая.
Прикусив губу и не отводя от меня тёмного, вызывающего взгляда, она медленно опускается вниз, принимая меня внутри себя. Я стискиваю простыню, сжав кулаки, а мышцы напрягаются, пока я не выдерживаю и не подаюсь навстречу, жадно жаждая её, отчаянно нуждаясь в ней.
Когда, между нами, не остаётся ни миллиметра пустоты, она замирает. Сжимает мышцы, вырывая из меня низкий, хриплый стон. Улыбается мне краем губ, и я понимаю, что этой ночью она собирается пытать меня, получая от этого удовольствие.
Она берет свои скомканные кружевные трусики и засовывает мне в рот.
– Чтобы тебя не услышало половина Майтауна, охотник.
И если боги существуют, я клянусь, что они замирают, глядя вниз, когда она начинает двигаться. Потому что, если кто-то и превратил секс в искусство, культ и религию – так это Дьяволица.
Чёрт. Надо было позволить ей делать со мной всё, что угодно, ещё с первого дня.
На её третьем оргазме я кончаю так, будто это впервые в моей жизни. Безумно.
Она усмехается, вытягивает из моих губ трусики, позволяя мне наконец вдохнуть.
Я всё ещё ощущаю приятные разряды в теле, когда прикусываю губу и сжимаю её бёдра, удерживая её крепче.
– В следующий раз, когда захочешь трахнуть кого-то ещё, вспомни, что ты вся моя, – пробормотал я, опьянённый удовольствием. Конечно, я вовсе не зол из-за списка её любовников, что мы сегодня узнали.
Она смеётся, шлёпает меня по щеке и складывает губы бантиком, делая вид, что мне сочувствует.
– Так ты ещё и собственник. Ну, хочешь добавить к списку ещё какую-нибудь добродетель?
Я не в состоянии выдать внятный ответ, так что только издаю слабый, бессмысленный звук капитуляции.
Она снова смеется и, оставаясь внутри меня, продолжает двигаться. Кажется, в итоге ненасытной тут оказался вовсе не я.
Сначала я ничего особенного не чувствую, но она умудряется вновь довести меня до состояния боевой готовности и подарить себе еще два оргазма за мой счет, прежде чем я кончаю во второй раз.
Теперь, будучи окончательно удовлетворенной, она ложится рядом с моим измученным телом. Ее пальцы лениво блуждают по татуировкам на моей груди, вздымающейся с каждым тяжелым вдохом. Я ловлю ее руку и сплетаю наши пальцы.
– Слушай, Дьяволица, ты прямо кобылица 33-го уровня, да?
Думаю, она поняла намек, потому что весело фыркает. Кладет голову мне на плечо, и мы просто молчим. За окном начинается дождь, первые лучи солнца лениво пробиваются сквозь стекло.
Я усмехаюсь и крепче прижимаю ее к себе. Мои слова тонут в ее груди, когда я впиваюсь в нее зубами:
– Так сколько бывших мне нужно отловить в неделю, чтобы ты так меня трахала?
Ее смех сотрясает наши тела.
Клыки спрятаны, и я ловлю ее взгляд перед тем, как поцеловать. И между поцелуями, между прикосновениями, мой верный товарищ, отважный солдат, вновь выстраивается в строй.
Я держу ее крепко, позволяя себе медленный, вдумчивый ритм. Наши лица близко, губы соприкасаются, рука все еще сжимает ее ладонь.
Иногда я чувствую странное покалывание, иногда не чувствую почти ничего. Возбуждение то приходит, то уходит, но я все же дарю ей спокойный оргазм – долгий, выдохнутый со стоном, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. И, хоть и немного, но мой член все же успевает оставить в ней свое присутствие.
И да, может, я действительно чертов собственник, как она говорит, но меня чертовски заводит мысль, что она остается пропитанной мной.
Я выдыхаю, выходя из нее, и мысленно хлопаю себя по плечу за достойное выступление. Сегодня он сражался, как настоящий воин в своем самом трудном бою.
Мы остаемся так – кожа к коже, в рассветных сумерках. Шепчем друг другу прикосновениями, медленными, ленивыми. Ловлю ее взгляд, в нем два темных омута, в которые невозможно не прыгнуть.
– Как тебя зовут? – спрашиваю тихо, уткнувшись в ее губы, потеревшись носом о ее нос.
Тишина. Только мое дыхание.
Она касается моих губ – легкий, почти невесомый поцелуй, едва уловимое слово на выдохе:
– Колетт.
«Колетт» – слово разливается эхом по венам. Я все еще держу ее за руку и чуть крепче сжимаю пальцы. «Колетт».
Я закрываю глаза и целую кончик ее носа. Улыбаюсь. «Колетт».
Моя губы беззвучно рисуют каждую букву, рот плотно сжат, как будто я не хочу, чтобы это имя ускользнуло. Пока еще нет. Я смакую его, ощущаю его послевкусие.
«Колетт». Оно звучит, как смех, отдающийся в стенах строгого кабинета. Как созвездия, отраженные в зрачках, в темноте, когда мы лежим обнаженные под луной.
– Но… Разве тот другой не называл тебя «Викторией»? – вспоминаю я.
Она отрицательно фыркает и перекидывает мяч обратно:
– А ты?
Ее вопрос заставляет меня открыть глаза.
Она смотрит, ждет.
Но слова застревают у меня в горле.
Щекотка и созвездия испаряются, сменяясь двумя окровавленными клыками. Когтями, рвущими плоть. Горлом моей матери, зажатым между челюстями. Запахом паленой кожи, когда серебро касается ее тела. Лицом, которое исцеляется прямо у меня на глазах, исчезает вместе с остатками прошлого.
С тем, чем она когда-то могла быть.
Сном из серебра и тьмы.
Осколками ярости и одиночества.
Я прочищаю горло и приподнимаюсь, создавая, между нами, расстояние.
– Х, – бросаю я сухо.
Поворачиваюсь, чтобы не видеть, как ее зрачки сужаются от осознания. Как она едва заметно кивает, принимая удар.
Она молча одевается и открывает окно. Поток грозового воздуха врывается в комнату, шумит в кронах деревьев, проходит сквозь нас.
– Спокойной ночи, охотник.
Звук дождя заполняет ее отсутствие, когда она исчезает за окном.
Запах мокрой земли вплетается в ее аромат – терпкая черная вишня, оставленная в складках простыней, и на моей коже.
Я сжимаю и разжимаю пальцы. Пустые.
«Колетт».
Ее близость оплачена недоверием.
Я позволяю себе поднять взгляд, следить за горизонтом за окном, как будто та сломанная девочка, спрятавшаяся под маской Дьяволицы, все еще могла бы увидеть в моих глазах:
Что дело не в ней.
А во мне.
Что я больше не сомневаюсь в ней.
Я сомневаюсь в себе.
Потому что, на один короткий миг…
Я позволил бы ей это сделать.
Потому что, на один короткий миг…
Я хотел, чтобы она это сделала.
Вонзила в меня свои клыки.
Глава 32. Хочу тебя увидеть
После того как мы обратили вампира в пепел, наша охотничья жажда слегка утихла, и настроение у всех стало спокойнее.
Хотя с микролокатором вышла осечка, мама более чем довольна, тем, что теперь у нас в руках медальон, который, кажется, ослабляет или, по крайней мере, нейтрализует Дьяволицу. Папа с головой ушёл в его изучение в лаборатории. Говорит, это магия крови – что-то похожее на ту, с помощью которой вампирша изгнала Уильяма со своих территорий.
Пока что наша главная угроза продолжает ночами развлекаться с гулем и демонстративно нас игнорирует, несмотря на то, что мы постоянно ошиваемся поблизости. Поэтому мы переключились на вылазки в соседние деревушки, выслеживая следы нечистой активности. Учитывая, что совсем рядом Мейтуон – эпицентр зловещей энергии, давно подчинённый существу, с которым осмелится сразиться разве что полный безумец, и которое, к тому же, терпеть не может непрошеных гостей, логично, что всякая нечисть стекается к этим местам.
Проходят ночи, проходят дни, а курсор на экране всё так же мигает в ожидании сообщения, которое я так и не решаюсь написать. В итоге каждый раз просто закрываю пустой чат и прячу телефон обратно в карман.
Потому что я хочу увидеть её. И не хочу.
Потому что её имя горит у меня на языке, а страх – во всём теле.
И вот, в одну из ночей, когда мы с папой в очередной раз загоняем в бутылку джинна, обожавшего превращать желания своих жертв в их худшие кошмары, я, измотанный, но довольный проделанной работой, отправляюсь на кладбище вместе с Доме. Пока папа начерчивал круги вызова и заключения, бормоча латинские заклинания, я отвлекал джинна, вынуждая его тратить энергию. Наверное, поэтому я и дал слабину – опасная смесь усталости и эйфории затуманила мне мозги.
Они играют в классики. Стоит мне сделать шаг вперёд, как Доме шикнет на меня:
– Хадсон, ты куда? – шепчет он с упрёком, чтобы не привлечь их внимания. – Мы просто наблюдаем, помнишь?
Я отмахиваюсь и продолжаю идти.
Заметив меня, они замирают. Гуль рычит и прячется за свою няньку, сверля меня единственным глазом. Я опускаюсь перед ней на корточки и изо всех сил сдерживаю рвотный позыв от её жуткого запаха.
– Можно мне тоже поиграть? – Я улыбаюсь и протягиваю ей цветок, сорванный по пути.
Она изучает его с подозрением. Я сохраняю дружелюбное выражение лица. Гуль бросает взгляд на Дьяволицу, словно спрашивая разрешения. Та чуть кивает, и девочка, поколебавшись, выходит из укрытия и берёт цветок.
Взамен она кладёт в мою ладонь кусок челюсти. Очень надеюсь, что этот фрагмент давно мёртв и не является недостающей частью её собственного лица.
Похоже, теперь мой ход. Я поворачиваюсь к линиям, прочерченным на земле, бросаю кость и начинаю прыгать. Доме за моей спиной закатывает глаза и, усевшись на надгробие, открывает ноутбук.
Сперва воздух, между нами, напряжён, но постепенно мы втягиваемся в игру. В какой-то момент я теряю равновесие и падаю лицом в землю. Это выглядит настолько нелепо, что даже гуль прыскает от смеха.
Почувствовав веселье, Постре подскакивает ко мне, радостно виляя хвостом, и принимается с энтузиазмом облизывать мне лицо. Гуль отшатывается, когда пёс обнюхивает её, обнажает гнилые зубы, и Постре в страхе убегает.
Но через некоторое время она возвращается и кладёт перед ней кусок берцовой кости – ту самую, которую оторвала у неё при их первой встрече и, видимо, с тех пор держала где-то зарытой. Гуль поднимает её, стряхивает землю и вставляет обратно с хрустящим щелчком. Затем улыбается и похлопывает Постре по голове:
– Пёсик.
Пёс счастливо тявкает и, виляя хвостом, отправляется вместе с ней рыскать в поисках добычи.
Я и Дьяволица переглядываемся – смесь недоумения и смеха. Я приближаюсь к ней. Она наклоняется, чтобы поднять челюсть, но мои пальцы ловко находят её руку первыми.
Она удивлённо смотрит на меня, затем её взгляд устремляется за мою спину – к моему брату. Я нарочно оставил его позади, чтобы он нас не видел. Да и не нужно проверять – он наверняка уткнулся в экран.
Я провожу пальцами по её ладони. Кажется, я скучал по этому прикосновению.
– Колетт.
Её имя наконец-то слетает с моих губ. Долгий, едва слышный шёпот. Как молитва. Её глаза скользят по моему рту, будто пытаются разгадать тайну моего внезапного порыва.
– Колетт. – Я сжимаю её пальцы. Улыбаюсь. – Я хочу тебя увидеть.
Она кивает.
И хотя мне кажется, что она не должна так легко соглашаться на встречи с такими мудаками, как я – теми, кто мечется между страхом и желанием, – моя улыбка лишь ширится. Потому что я чувствую себя счастливчиком.
Мы встречаемся в лесу на рассвете. Нам не нужно искать друг друга – между нами натянута невидимая нить, магнитное притяжение, указывающее путь.
Я вижу, как она выходит из-за деревьев, освещённая первыми золотыми лучами солнца. И она видит меня.
Мы не говорим ни слова.
Наши тела знают, чего хотят.
Я прижимаю её к себе и целую. Это так просто. Как будто мои губы помнят наизусть каждую извилистую тропу, ведущую к её губам.
Я скучал по её прикосновениям. По её вкусу. И мне хочется верить, что она тоже скучала, по-моему.
Поэтому мы отдаёмся друг другу прямо здесь, на опавших листьях, влажных от росы. И я думаю – возможно, секс был придуман именно для нас? Чтобы существовал способ утолить этот огонь, вспыхивающий, стоит нам оказаться рядом?
После она остаётся лежать на земле – холод её не тревожит, в этом её преимущество. Я впервые вижу её с распущенными волосами. Они свободно спадают волнами, обрамляя её плечи, шею, лицо. Я запускаю в них пальцы, как зачарованный.
И когда я засыпаю, вернувшись домой, перед моими глазами всё ещё стоит этот образ: она, окружённая осенью и рассветом, с распущенными волосами.
Погружаться в сон так же сладко, как падать в её объятия. Ведь в моём воображении она улыбается. И я улыбаюсь в ответ.
Глава 33. Очевидные причины
– Вчера вечером Хадсон развлекался с гулем.
Я поздно завтракаю, сидя у кухонного острова, когда Доме сдаёт меня прямо с дивана. Из-за него я давлюсь, и молоко вылетает у меня через нос. Высмаркиваюсь в салфетку, выплёвывая кусочки хлопьев – серьёзно, отвратительно, – и сверлю его взглядом. Большое спасибо, ага? Ради такого стоило родиться не единственным ребёнком. Старшие братья – это форменное проклятье.
Рядом со мной отец даже не поднимает глаз от книги. Рядом с ним остывшая чашка кофе.
– С гулем или… с её стражницей?
Я фыркаю. Ну да, конечно, теперь что – мне нельзя просто так поиграть с мёртвой девочкой, которая разит тленом, без всяких иных мотивов, кроме желания приятно провести время в хорошей компании?
Ненавижу, когда меня читают, как открытую книгу.
Шлепок матери по затылку оказывается внезапным. Отлично, второй раз за утро нюхаю шоколадные хлопья.
Не обращая никакого внимания на то, что я захлёбываюсь кашлем – что, к слову, была бы крайне нелепая смерть после жизни, посвящённой охоте на монстров, – мама грозится мне пальцем и торжественно обещает долгую и мучительную казнь.
Если только меня раньше не убьёт засохшая каша в носоглотке.
– Даже не думай приближаться к Дьяволице. Ты меня слышишь, Хадсон Армандо?
– Да неееет же, твою ж…
И хотя я всё ещё не отдышался, всё-таки быстро наклоняюсь над миской и делаю глоток, скрывая улыбку, которая сама собой расползается по лицу. Уши предательски горят.
– Я же взрослый, ответственный человек.
Доме ржёт так сильно, что сам начинает задыхаться. Ну вот, теперь нас Пате́ко* (*Пуэрториканское выражение, означающее «умереть».) заберёт в могилу за ручку. Видите? Таковы последствия необдуманных доносов.
– А ты-то чего? – От души запускаю в него мандаринкой. Исключительно ради его же блага, чтобы прочистить дыхательные пути. – И вообще, Постре тоже играла с гулем. Они вместе где-то копались.
Ответа нет. В этой семье никто не сомневается в здравом смысле Постре.
– Это просто проклятая девочка, которой нужны друзья, чтобы не скучать, – подвожу итог.
Мама рычит:
– Нежити не положено ничего, кроме смерти. Это максимум нашей милости.
Я сглатываю и киваю, вглядываясь в светлые прожилки мраморной столешницы. Это то, кем мы являемся. Это то, кто я есть. Так ведь?
Но привкус во рту остаётся горьким, даже несмотря на старания шоколадных хлопьев.
Пока мой язык втайне не произносит её имя.
Колетт.
Тайна, о которой знаю только я.
И мне приходится закусить щёку изнутри, чтобы не растянуться в дурацкой улыбке прямо при всей семье.
С этого дня у нас появляется что-то вроде распорядка. В перерывах между работой в приюте для животных я с семьёй отслеживаю и уничтожаю нечисть в окрестных городах. А по возвращении, если есть время, заглядываю на кладбище, чтобы поиграть с Рони, которая, как оказалось, и правда просто девочка, которой нужны друзья. Постре ходит со мной и забавляет её своими выходками – у них с гулем какое-то животное, инстинктивное понимание. А Колетт плетёт ей венки из цветов, чтобы хоть как-то приглушить запах гнили.
Я время от времени перекидываюсь с ней мимолётными улыбками, и иногда наши руки будто случайно соприкасаются.
А потом мы встречаемся. Глубокой ночью или днём. Перед патрулированием или сразу после. Или вообще всё время, без усталости, без меры. Потому что, когда этот голод удовлетворён, он не проходит – он разрастается, как гидра: чем больше голов отрубаешь, тем больше вырастает.
Моё тело требует Дьяволицу.
И время от времени, когда мы остаёмся наедине, я шепчу её имя, смакуя каждый звук. Просто потому, что могу. Потому что это забавно и приятно. Потому что меня завораживает эта доля интимности.
И, видимо, выгляжу при этом круглым идиотом, потому что она смеётся.
– И сколько же ты уже сжёг девичьих сердец? – кидает мне однажды Доме, когда мы сталкиваемся в коридоре после того, как я возвращаюсь домой довольный. – Таким темпом ты весь город спалшь.
Я снимаю кожаную куртку и облизываю зубы, ухмыляясь:
– Всего одно.
Доме присвистывает.
– Уважаю. Хорошо держится. – Потом прищуривается. – Надеюсь, она хотя бы совершеннолетняя?
Я закатываю глаза. А потом не выдерживаю и прыскаю со смеху, потому что, ха, ещё бы. Проблема в том, что она старше меня на пару веков, а то и больше. Я расправляюсь и самодовольно киваю:
– Наконец-то нашёл женщину, которая хочет от меня ровно того же, чего и я.
– Ещё женщин?
– Секса. – Я закатываю глаза, будто слушаю божественную симфонию. Слово звучит сладко, как музыка. – В любое время суток.
И это действительно так великолепно, как звучит.
– Чувак, ты просто обязан на ней жениться.
Я смеюсь.
– Это бы разрушило всю концепцию.
– Какую ещё концепцию?
– Что мы оба хотим только секса.
– Ага, потому что в браке как раз выбираешь человека, который хочет от тебя чего-то другого, – он качает головой и уходит в ванную. – Ну, по крайней мере, теперь мне не придётся переживать, что ты опять дрочишь на одно из моих чистых полотенец.
И хлопает дверью.
Постре выходит мне навстречу, когда я возвращаюсь. Мы остаёмся одни, и она смотрит на меня. Я цокаю языком.
– Не смотри так. Он не понимает, – объясняю ей. – Я не собираюсь на ней жениться.
По вполне очевидным причинам. Которые начинаются с «клыки» и заканчиваются на «осиновый кол».
Глава 34. Черта, которую нельзя пересекать
– Колетт. Колетт.
Её имя стало мантрой. Она смеётся.
Без новых кровавых смертей Рони не чувствует прилива сил, так что в последнее время выбирается из своей могилы всего на несколько часов. Сегодня мы довольно быстро разделались с делами.
В соседнем городке намечается вечеринка с латинскими танцами; я предложил устроить там пожар – в переносном смысле, разумеется, – и забрал её из какой-то глуши. Ведь я до сих пор не сказал ей, как меня зовут, а она не призналась, где скрывается.
Она надела белый топ с узлом, открывающий грудь и живот, а вместо привычной узкой юбки – лёгкую, короткую, струящуюся. С тех пор, как она села в машину, я не могу перестать скользить взглядом по её ногам, едва заметным под тонкими чулками. Моя рука снова и снова невольно сжимает её бедро.
Её пучок сегодня ниже обычного, небрежнее, несколько прядей выбились и мягко обрамляют лицо.
Она чертовски горячая в этом расслабленном образе, и я не могу оторваться от неё. Настолько, что она велит мне следить за дорогой, иначе не возьмёт на себя ответственность за мою смерть. Хотя, конечно, виновата будет целиком и полностью она.
В итоге мы делаем техническую остановку в нашем «постоянном» отеле. Ну а что – безопасность превыше всего. Водитель обязан быть ответственным.
Я беру её за руку, едва мы выходим из машины, притягиваю к себе и целую, даже не дожидаясь лифта.
– Колетт. Колетт, – снова повторяю её имя, срываясь на шёпот, пока наши губы неразлучны.
Она смеётся.
– Ты его затрёшь.
Я обхватываю её сзади, позволяя ощутить свою эрекцию.
– Хочешь знать, что ты сотрёшь у меня? – шепчу ей в ухо, прежде чем прижаться губами к её шее.
Она вздрагивает, тихо постанывая, потому что эта коварная женщина не надела лифчик, а её соски отчётливо проступают под тканью топа, угрожая моему душевному равновесию.
Я сжимаю их сквозь ткань, и она прижимается ко мне, когда её пронзает дрожь.
Ну, сдержанность явно переоценена.
Я скольжу ладонью между её ягодиц.
– Можно? – снова шепчу ей, обводя языком мочку уха. Отчаянно. Жадно.
Она прикусывает губу и кивает.
Я приваливаюсь к стене, слегка сгибая колени, притягиваю её крепче за талию, спускаю чулки ровно настолько, чтобы позволить себе лишнее.
– Ах… Колетт… – шепчу ей в шею, погружаясь в неё, чувствуя, как её тело раскрывается навстречу, тёплое, влажное. И тут же взрываюсь, не в силах остановить рвущийся наружу жар.
Любой мог бы подумать, что со временем я научусь контролировать этот момент, но нет.
