Текст книги "Эй, дьяволица (ЛП)"
Автор книги: Хулия Де Ла Фуэнте Мигаллон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
– Великолепно. – Я улыбаюсь. – Правда. – Мне даже как-то спокойно на душе стало. – Рад, что мы на одной волне.
Чёрт, я настолько счастлив и расслаблен, что мне хочется её поцеловать, но это явно не входит в наши договорённости.
– Да. – Она надевает очки и снова погружается в экран ноутбука, набирая что-то на клавиатуре. – Осознание, что ты полный придурок, делает это чертовски простым.
Ну всё, желание её поцеловать тут же испаряется.
– Прекрасно, спасибо.
– Не за что. – Она одаривает меня слащавой улыбкой.
– Ладно, тогда я выпью твой потрясающий ванильный кофе. – Я беру её стакан и демонстративно отпиваю, не отводя глаз. – Ммм, с пенкой и корицей.
Я обжигаю язык, но героически делаю вид, что мне всё нипочём, и, несмотря на жгучую боль, продолжаю глотать, не сводя с неё взгляда. Пусть завидует, кровопийца.
Закончив, я шумно выдыхаю и стираю остатки кофе с губ тыльной стороной ладони.
– Вот это да.
Она закатывает глаза и поднимается, чтобы убрать на полку папку, которую только что закрыла.
– Доволен своей потрясающей демонстрацией превосходства? – язвительно спрашивает она, проходя мимо.
– Очень.
Она ставит папку на место и, облокотившись на шкаф, смотрит на меня с выражением лица, которое…
– Ты в курсе, что у тебя в арсенале целый набор многозначительных взглядов и поднятых бровей, чтобы оскорблять меня, даже не говоря ни слова?
– О, я ещё и вот это могу.
И да, господа, она показывает мне средний палец.
Я ошарашенно смеюсь. Да неужели?
– Ты только что показала мне палец? – В моём списке самых сюрреалистичных вещей… Грубая вампирша в шесть утра занимает первое место.
– Ах! – Она притворно ахает. – Да ты что! Даже не заметила.
Нет, ну она ещё и издевается.
Я угрожающе приближаюсь к ней.
– Ты понимаешь, что это неприемлемо, да? Мисс «работаю в шикарном офисе и выгляжу пай-девочкой, хотя ничего хорошего в тебе нет». – Я продолжаю сокращать расстояние, пока не оказываюсь вплотную, упираясь руками в шкаф по обе стороны от её тела, заключая её в ловушку. Наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. – Знаешь, таких, как ты, я ем на завтрак, дьяволица.
– Ух ты, да, я видела. Вся дрожу от страха. – Она смотрит мне в глаза, высоко поднимая подбородок. – Ой, ой, опять.
И снова показывает мне два средних пальца. Прямо перед носом.
– Ну всё, ты доигралась. – Я хватаю её за талию и перекидываю через плечо. – Сжечь ведьму. На огромном костре, с осиновыми кольями и палисандром.
– Пусти меня, придурок. – Она пинается и стучит кулаками по моей спине. Но я-то знаю, что она может гораздо больше. Гораздо. – В любой момент может войти кто-то важный.
Ага, так вот почему она не показывает мне свою кунг-фу-ловкость. Мы же в её элегантном офисе, она в своём приличном костюмчике, и, конечно, ей важно сохранять лицо.
– А что, я не важный? – Я делаю вид, что обижаюсь, пока несу её к двери. – Тогда, может, стоит запереть?
Я запираю дверь, одной рукой поворачивая ключ, а второй всё ещё держу её плотно прижатой к своему плечу.
– Надо было раньше об этом подумать, – упрекает она.
– Почему? – Я позволяю ей соскользнуть обратно на пол, но не убираю руки с её талии, чтобы не сбежала. – Ну? Что ты собиралась сделать со мной, дьяволица?
Я немного сжимаю её талию и вижу, как она вздрагивает. Моя улыбка ехидно кривится, когда я догадываюсь о чём-то неожиданном.
– Ты что дьяволица, боишься щекотки?
– Нет.
Но она делает шаг назад и поджимает губы. И вот тут я узнаю три вещи:
Она лжёт.
Она плохо это делает.
И…
– Ты боишься щекотки, – злорадно утверждаю я, и она снова отступает. Всё сходится: у неё ведь чувствительность по всему телу.
– Нет.
Она прижата к двери, а значит, у неё не так уж много вариантов для побега. Я нападаю, безжалостно атакуя, и она извивается, издавая полузадушенные смешки. От трения наших тел и её дразнящего аромата мой мозг, лишённый совести, активируется.
– Может, стоит пересмотреть твоё мнение обо мне как об идиоте, – предлагаю я, не прекращая своих атак.
Она резко прекращает сопротивляться и поднимает голову, глядя на меня широко распахнутыми глазами. В этот момент я осознаю, насколько близко наши тела, и что она тоже кое-что замечает.
Она хихикает, едва заметно вращая бёдрами, подчёркивая моё… состояние. Её взгляд становится вызывающим.
– Боюсь, у тебя только одно достоинство.
– Да? Ну так вот, сегодня я его с тобой не разделю, – я отстраняюсь, пытаясь сохранить лицо. Её смех нарастает.
Она с угрозой во взгляде тянет меня обратно за футболку.
– Ты уверен?
Глава 25. Гангрена на причинном месте
Её свободная рука пробегает по «улике», прежде чем сжать её крепче. Мне нравится, что она такая же прямолинейная, как и я. Потому что если обо мне и можно сказать, что я слегка – ну самую капельку – болен, то эта девчонка ничуть не лучше.
А второй рукой снова дёргает меня за футболку и притягивает к себе, впиваясь в мои губы влажным, жадным поцелуем. Я замираю, а её язык скользит по нёбу, щекоча его.
– Уммм, да ты на вкус как ванильный кофе с пенкой и корицей, – насмешливо тянет она.
Но потом замечает, что я застыл, напрягся. Отстраняется. Я кашляю и делаю шаг назад.
– Не… не делай так.
Не целуй меня. Потому что у неё клыки. И её рот пьёт невинную кровь – кровь тех, кого я должен защищать.
Она отводит взгляд и плотно сжимает губы.
– Ясно.
Проводит руками по одежде, как будто стирая с неё мои следы, стряхивая любое прикосновение. И снова передо мной бесстрастный прокурор, непоколебимая профессионалка. Она делает вид, что возвращается к своему столу, но я хватаю её за руку. Хочу сказать что-то.
Она замирает, и я бы поклялся, что в её взгляде мелькает искорка надежды. Что у меня есть слова, способные стереть эту проклятую дистанцию, которую я сам и создал.
Ничего не приходит в голову. Я просто выдыхаю. Ослабляю пальцы, и она легко выскальзывает из них.
– Закроешь за собой.
Киваю и закусываю щёку изнутри, чувствуя, как горечь разливается по животу.
Выбираюсь из её кабинета и, как и велено, тихо притягиваю дверь за собой. Достаточно я её сегодня достал.
Остаюсь стоять в коридоре, тяжело вздыхая, всё ещё держась за дверную ручку. И снова вижу себя в каком-то баре под песню, которую хотел бы станцевать с ней.
И вот, цепляясь за самоубийственную идею, я снова открываю дверь, захлопываю её за собой и поворачиваю замок.
– Эй, дьяволица. – Она стоит у полки с папками, и я уверенно шагаю к ней. – Как насчёт побыстрому? Клянусь, не стану нести чушь.
Она закатывает глаза и улыбается. Ну, примем это за «да».
Я подхватываю её на руки и усаживаю на стол.
– Обожаю, что мы оба одинаково чокнутые.
Прежде чем она успевает передумать, мои губы уже скользят вниз по её шее.
Она тихо смеётся, зарывая пальцы в мои волосы и мягко царапая ногтями затылок. Я расстёгиваю первые пуговицы её рубашки, добираюсь до груди и провожу языком по краю чёрного бюстгальтера.
Святая Дева Покровительница, меня сводит с ума её нижнее бельё.
– У тебя там, в склепе, приличный гардероб, да? Что, гроб двухспальный?
– Ты обещал не молоть ерунду, помнишь?
– Точно. – Ладно, я молчу.
Оказывается, бюстгальтер у неё застёгивается спереди.
– Да ладно! Обожаю! – радостно восклицаю, когда застёжка с божественным щелчком расстёгивается, оставляя передо мной потрясающий вид.
Мои губы и ладони жадно спускаются вниз, исследуя, лаская, сжимая. Она задыхается, и это ещё больше подстёгивает мою жажду. Я наклоняю её назад.
– Ты ведь не очень дорожишь этими ручками, да? – Опрокидываю на пол подставку для карандашей, которую уже ронял раньше, освобождая место на столе.
Одной рукой я удерживаю её запястья над головой, другой задираю юбку и скольжу под её чулки, пока жадно покрываю её кожу поцелуями.
Святая сталь, я хочу её всю.
Она стонет в ответ на мои прикосновения, выгибает бёдра, требуя большего. И вот я уже спускаю её чулки, опускаюсь на колени на ковёр её кабинета и… ну, я же говорил, что хочу съесть её целиком.
Ванильный кофе с пенкой и корицей? Ни в какое сравнение. Потому что я нахожу свой любимый вкус, когда моя губы скользят по ней, а язык исследует её складки.
Я наслаждаюсь этим, всё больше теряя голову. Она хватается за край стола, её тело дрожит от кончиков пальцев до макушки, выгибаясь мне навстречу. Я чувствую, как она сжимается в предоргазменной судороге, и не успеваю осознать, как сам вхожу в неё, ощущая, как её тело жадно впитывает меня.
Чистое блаженство – её влажные стенки, сжимающие меня, не желая отпускать. Я двигаюсь быстрее, больше не в силах сдерживаться, заполняя её целиком. Наше дыхание сливается, её дрожь не проходит, пока не превращается в новый взрыв удовольствия. И когда я вижу, как она содрогается в экстазе, приоткрывая губы, похожие на спелую вишню, мне тоже больше нечего сдерживать.
Я запрокидываю голову, тяжело дыша. Чёрт, это было мощно.
– Ну что, мы всё ещё не ладим, да? – выдыхаю.
– Без сомнения.
Я ухмыляюсь и смахиваю пот со лба.
– Отлично. – Наклоняюсь и целую её обнажённый живот, вдыхая её запах, ощущая тепло её кожи. – Ненавидеть тебя – одно удовольствие.
Её смех вибрирует на моих губах. Я отстраняюсь и подаю ей руку, помогая сесть. Мы молча приводим себя в порядок.
– Эй, слушай… – Я смотрю на своего товарища, которого удерживаю в ладони. – Он ведь не отвалится… да?
Она моргает, приподнимая брови.
– Ну, ты знаешь… – «После посещения смертельных глубин». – Ты же там не ядовитая, а?
А ведь это многое бы объяснило. Чертовски галюциногенный яд.
– Раз уж ты спросил… да, – отвечает она абсолютно равнодушно, достаёт из сумки зеркальце и поправляет губы. – Он сгниёт, отвалится кусками, а потом исчезнет совсем. – Захлопывает зеркальце с хищной улыбкой. – Может, тогда хоть немного крови дойдёт до твоего мозга.
– Нет, серьёзно. – Я поспешно убираю своё сокровище в боксёры, защищая от всякого зла. – Это важно, не шути.
Она усаживается в кресло, поправляет очки и смотрит на меня поверх оправы.
– Убирайся, охотник.
Глава 26. Мир с тобой
– Смотрите-ка, кто у нас тут прошлую ночь провёл не впустую, а? – Доме вновь принимает боевую стойку после серии быстрых ударов в тренировочном зале. За окнами медленно сгущаются сумерки. – Всё, ребёнок доволен.
Я ухмыляюсь и самодовольно расправляю плечи.
– Даже не ночь, а сегодняшнее утро.
Доме закатывает глаза.
– Надеюсь, не с собакой. – Говорит это с усмешкой, потому что официальная версия гласит, что сегодня я всего лишь заезжал в приют для животных. Боюсь, узнай он правду, ему бы и впрямь больше понравился вариант с собакой. – Ладно, лучше не рассказывай.
И тут же бросается в атаку.
– Дети. – Нас перебивает мать, кивком головы указывая на лестницу. – В гостиную. Живо.
Наш штаб.
Отец разложил на столе одну из своих игрушек для измерения тёмной энергии.
– На кладбище зафиксирована паранормальная активность.
Мы с братом переглядываемся и ухмыляемся. Наконец-то начинается веселье.
Видели когда-нибудь, как лозоходцы ищут воду с помощью металлических прутьев? Мой отец делает то же самое, только не с водой, а с нежитью. Он читает молитву на латыни, прищуривает глаза и позволяет двум тонким проволокам вести свою длинную фигуру, похожую на шотландского горца, сквозь кладбищенские аллеи.
Мы следуем за ним. Всё-таки мы дружная семья: если кто-то из нас вдруг впадает в транс, остальные поддерживают его, а не смеются.
Мы углубляемся в самую старую часть кладбища. Не туда, где возвышаются богатые фамильные склепы, охраняемые каменными ангелами с мечами, а в дальний угол, где безымянные кресты, искорёженные временем, тонут в чёрной земле.
Я мельком бросаю взгляд в сторону «элитного района» – туда, где просторные мраморные усыпальницы, в которых, наверное, хватило бы места для целого шкафа с дорогим кружевным бельём, и на мгновение задумываюсь…
– Вон там.
Отец останавливается на почтительном расстоянии от цели. Ночь медленно поглощает последние отблески заката, и мы, готовые к бою, выстраиваемся в полукруг.
Наши взгляды устремлены на скромную каменную плиту, едва доходящую до метра в длину.
«Вероника Шэллоу
Pax tecum»
Вот и всё. Ни дат, ни фамилий. Только венок из свежих маргариток, аккуратно уложенный у подножия.
– Это сюда точно ветром не занесло, – Доме показывает на цветы дулом винтовки.
– Pax tecum… – тихо произносит отец.
«Мир с тобой». Это пожелание. Пусть мир найдёт тебя. Это мольба. Мы говорим так о тех охотниках, которым не повезло умереть, став одним из них.
Такое случается. Это самая горькая смерть для нас. Смерть, с которой должны разбираться родные и друзья.
Укус оборотня под полной луной, заражение вирусом зомби, превращение в вампира… А потом – серебряное оружие твоего брата, матери, жены. Без славы. Без почестей. Без знаков Альянса, потому что ты уже не один из нас.
Но даже тогда остаётся последняя надежда – pax tecum. Пусть твой дух останется чист. Пусть, если хоть что-то от него осталось, свет найдёт его. Пусть покой поцелует его. Пусть он обретёт свой вечный отдых.
Однако если тот, кто лежит под этой плитой, при жизни был Охотником, можно не сомневаться – тот, кто выбил на могиле эту фразу, убедился, что он мёртв. И мёртв наверняка.
А по отцовским прутьям выходит, что это не так.
Постре стоит настороженно, ее уши подняты. Наши чёрные ботинки тяжело вдавливают землю. Металл оружия холодно отсвечивает в лунном свете. Мы готовы ко всему.
Вдруг нас ошеломляет резкий крик.
Ворон садится на кованую решётку. Он каркает ещё раз, распушая перья, будто гордо демонстрируя нам своё белое брюшко. За ним приземляется ещё один.
Мы переводим взгляд обратно на могилу…
И она уже здесь.
– Диабла, – шепчет мать.
Мы тут же принимаем боевую стойку. В моём случае… несколько более напряжённую, чем обычно, будто мне засадили хороший такой кол в задницу. Потому что, если честно, хрен его знает, что теперь делать с вампиршей, которую я оттрахал с утра, а она, возможно, пришла вырезать мою семью. Вампиршей, у которой во рту клыки, но она боится щекотки.
Она улыбается нам без особого энтузиазма.
– Здесь вам сегодня ловить нечего, охотники.
– А по мне, так прямо жирная добыча на блюде. – Мама взводит пистолет и нацеливает его на неё.
Отец встаёт рядом с женой, готовый к атаке, готовый защитить её. Я активирую оружие, и два серебряные лезвия моей халады раздвигаются.
Потому что, если уж выбирать сторону, я свою выбрал.
Она недовольно выдыхает, не сводя глаз с мамы.
– Мне это уже порядком надоело.
Мама стреляет.
Но та делает свой фирменный фокус: исчезает и появляется вновь всего через секунду, ловко уворачиваясь от пули. Вытаскивает пистолет, который украла у нас ранее, и направляет его на маму.
– Хочешь сыграть в «кто быстрее истечёт кровью»? – Похоже, у неё заканчивается терпение. – Стреляй ещё раз, и проверим.
Мы отступаем. Мы знаем, как уворачиваться от укусов, как блокировать удары когтей и наносить ответные, но мы не умеем останавливать пули. Даже наши защитные амулеты тут бесполезны, потому что твари ночи не используют оружие. Это наша территория, и по выражению лица мамы ясно, что её жутко бесит, когда в её дело лезут чужаки.
И всё же она готова принять вызов, вновь заряжая пистолет.
Внезапно земля сотрясается, и по кладбищу разносится загробный стон, от которого волосы встают дыбом. Постре начинает яростно лаять. Мама переводит ствол вниз – земля ходит ходуном у нас под ногами.
– Не стрелять! – приказывает дьяволица.
Рядом с надгробием расползается трещина. Песок оседает внутрь.
Мой брат поливает землю очередью из автомата. Пока вампирша не вырывает его у него из рук и не валит его на землю ударом ноги.
– Я сказала, не стрелять. – Она обнажает клыки и глухо рычит. Её пальцы превращаются в загнутые когти, зловеще сверкающие в лунном свете.
Доме отползает от неё, к зияющему разлому в земле, где из мрака показывается гниющая рука, сопровождаемая жалобным стоном.
Мне показалось, или это было «мама»? Словно сама земля стонет, моля о приюте.
Пальцы впиваются в штанину брата, и вслед за ними на поверхность выныривает омертвелое лицо. Теперь я слышу это отчётливо, несмотря на его искаженный, скулящий голос:
– Мама?..
Доме орёт и бьёт его ногой в лицо. С отвратительным хрустом позвоночник выворачивается, и голова мертвеца откидывается назад, болтаясь на разорванных сухожилиях.
Тишина.
Раз. Два. Три.
А затем тварь взвывает и бросается на брата, щёлкая челюстью, всё ещё свисающей назад, вместе с кусками кожи, кишащей червями и гнилыми костями. Оно маленькое, но наполнено яростью и двигается слишком быстро. В завязавшейся схватке, в которую первой кидается Постре, оно дёргает головой, встаёт на место и вонзается зубами в плечо Доме, в то время как моя собака мёртвой хваткой тянет его за сгнившую ногу.
Я бросаюсь на помощь, отвешиваю мертвецу мощный удар ногой в бок и встаю между ним и братом, давая тому время подняться. Постре сплёвывает отгрызанный обломок берцовой кости и занимает позицию рядом со мной, готовая к следующему броску.
Но лучшая защита – это нападение. Я вскидываю оружие, готовясь покончить с этим полумёртвым ублюдком…
…и дьяволица преграждает мне путь.
Её руки цепко хватают центральную рукоять моей халады. Я едва успеваю встретиться с ней взглядом, прежде чем она врезает мне коленом в рёбра, и я складываюсь пополам от боли. Второй удар – в лицо. Хруст. Что ж, прощай, мой красивый нос. Пока я пытаюсь сфокусироваться, она уже ловко выхватывает у меня оружие.
Отступает на шаг, крутя в руках лезвия, вычерчивая в воздухе смертельный круг, заставляя мою семью попятиться.
– Назад. – Она угрожающе указывает на нас одним из острых кончиков.
Тем временем вторая тварь проскакивает мимо неё, на четвереньках, хотя её тело всё ещё сохраняет человеческий облик.
– Вероника, – твёрдо произносит вампирша. – Вероника.
Мертвая фигура замирает, наклонив голову набок в странном замешательстве.
– Рони, – теперь её голос становится мягче. Она опускается на корточки и тихо добавляет: – Рони, это я.
Существо оборачивается к ней.
– Мама? – всхлипывает оно. – Мне приснился кошмар.
И, выдохнув эти последние слова, снова срывается. Кричит в небо, царапает землю.
– Мама!
Когда его лицо снова опускается вниз, в единственном глазу, оставшемся в глазнице, читается безумие и жажда насилия. Взгляд впивается в нас.
– Рони. – Дьяволица зовёт её по имени. Прячет оружие и медленно приближается. – Рони, красавица.
Ну, вообще… красавица – это, конечно, громко сказано.
У неё четыре жалких седых волосины, торчащие на черепе, сквозь клочья кожи проглядывает желтоватая кость. И это я ещё молчу про то, во что превратилось её лицо – натуральный пейзаж из гнили и разложения. Хотя, если честно, мне сейчас не до рассматривания, я больше занят тем, чтобы зажать разбитый нос и хоть как-то остановить кровь. Может, у нежити нынче свои стандарты красоты – вполне возможно, что торчащая челюсть и полусгнившая скула считаются пиком элегантности. Но, чёрт, по-моему, это всё же перебор.
И спасибо за сломанную носовую перегородку, ага.
Потому что вот этому вот существу она говорит «красавица», а меня можно и в жопу послать. Видимо, не так уж она и довольна моими услугами, как мне казалось.
Её, похоже, не особо беспокоит вонь разложения, что исходит от твари, хотя даже с разбитым носом я ощущаю её вполне отчётливо. Она подходит ближе и нежно касается костлявой головы и прогнившей щеки.
– Рони…
Единственный глаз моргает, задерживается на ней.
– Мисс Миллер?
Она кивает, и труп судорожно цепляется за её запястье с выражением детской беспомощности.
– Где мама? Мне приснился ужасный сон.
Когда её дыхание становится ровнее и жесты приобретают человеческие черты, мы понимаем, что перед нами… девочка. Вернее, то, что когда-то ею было. На ней рваное коричневое платье, ноги босые.
– Тише, всё прошло. – Дьяволица прижимает её к груди. – Твоя мама ушла стирать бельё. Скоро вернётся, не волнуйся.
– К реке? – Она снимает с себя червяка, только что показавшегося из её руки, и лениво его пережёвывает.
Дьяволица кивает.
– Хочешь подождать её, играя? Смотри, что я тебе принесла.
Она протягивает ей куклу, и девочка с радостью хватает её.
– Какая красивая! Я отведу её собирать цветы! – И исчезает в глубине кладбища.
Мама делает шаг, будто собираясь пойти за ней, но дьяволица загораживает ей дорогу, обнажая клыки и рыча. Их взгляды сталкиваются.
– Гуль, – замечает отец, изучая удаляющуюся фигуру. – Беспокойный дух.
Дьяволица кивает.
– Когда ей было шесть, её изнасиловали и оставили умирать в канаве. Ни прощания, ни могилы.
– И теперь она возвращается, чтобы мстить за тех, кто умер, как и она, – завершает отец.
Она снова кивает и бегло смотрит на него.
– Она спала долгое время. Но убийство Бет и волков на кладбище разбудило её.
– И мы усыпим её навсегда. – Мама сдвигает с плеча винтовку, но дьяволица хватает её за руку.
– Не трогай меня, диабла, – шипит мать, с отвращением отдёргивая руку и сплёвывая в сторону.
– Она неопасна, – спокойно отвечает та.
– Не похоже, что гули бывают неопасными.
– Да и видели мы другое, – вставляет Доме, массируя плечо, где у него разодраны защитные пластины.
Дьяволица пожимает плечами с равнодушием:
– Я же сказала вам не атаковать. – Потом становится серьёзнее, её взгляд пронизывает нас одного за другим. – Ей было шесть. Она умерла страшной смертью. Я не позволю вам убить её снова.
Её глаза задерживаются на отце.
– Я сама её успокою. Проблем не будет.
Отец едва заметно кивает. Дьяволица склоняет голову в знак признательности. Между ними словно заключён молчаливый договор.
– Это ты поставила ей надгробие? – спрашивает он.
Ну да, конечно. Любопытство не даёт ему покоя. Я всегда подозревал, что, если перед ним явится сам король ада, первым делом он не схватится за оружие, а достанет блокнот и засыплет его вопросами. Теперь я в этом уверен. И очень старается сдержаться, чтобы не расспросить её напрямую о том, как её можно убить и почему на неё не действует солнце.
Она кивает.
– Ей нужен был уголок, где она могла бы спать.
«И где, возможно, её настигнет покой», – думаю я, ведь именно эти слова высечены на её надгробии.
Тишина.
– Вы сами видели, какой сильной она может быть. Ищите добычу по своим силам, охотники. – Она уходит вслед за гулем, но перед этим, на последней секунде, оглядывается и бросает нам через плечо:
– Если кто-то её тронет, ответит передо мной. Второго предупреждения не будет.
Глава 27. Одиночество во взгляде
– Можно узнать, что это сейчас было? – Мама бьет отца кулаком в грудь, когда мы остаемся одни.
Он тяжело вздыхает и перехватывает ее руку, прижимая к своему сердцу.
– Ты же сама видела: это всего лишь ребенок…
– Это гуль, – резко обрывает она. – А мы не благотворительная организация, а охотники.
– Мы семья, – твердо отвечает отец. – И пока я не знаю, как ее убить.
Он кивает в сторону вампирши, которая склонилась над разлагающимся ребенком, разглядывая то, что та показывает ей своими полуистлевшими пальцами.
– Если цена за то, чтобы она не тронула моих близких, пока мы не будем готовы, – это позволить гниющему ребенку играть на кладбище, я готов ее заплатить.
Звучит уверенно и решительно, но между строк читается страх и бессилие. Отец, привыкший знать все, вдруг столкнулся с вопросом, на который у него нет ответа: как защитить свою семью.
– Не знаю почему, но она дает нам время. Если не злить ее, мы сможем этим воспользоваться. Когда придет момент.
В этих последних словах звучит обещание: он ей принесет голову вампирши, но сперва придется запастись терпением.
– Мы могли бы запереть ее и вбивать в грудь по осиновому колу каждый день. – Мамины глаза сверкают жаждой убийства, пока она смотрит на спину вампирши.
– О да, гениальная идея – держать у себя дома разъяренную вампиршу, которая умеет обходить наши защитные системы.
На данный момент они придерживаются теории, что, возможно, у нее есть способность манипулировать электрической сетью в хранилище. Я не собираюсь их в этом разубеждать.
Мама раздраженно фыркает, но возразить нечего.
– Оставь, Изабель, пожалуйста. – Отец притягивает ее к себе. – Ради детей.
Эй, мне, конечно, приятно, что они думают о моей потенциальной смерти, но давайте без этого «дети, дети», ладно?
Мама сжимает кулаки, стиснув зубы, но все же кивает. Отец целует ее в макушку.
– Спасибо.
– Но мы будем следить. – Она скрещивает руки на груди. – Если хоть одна из них доставит нам проблемы – я их прикончу.
Отец смеется. Думаю, он до сих пор влюблен в ее упрямство.
– Меня это устраивает.
Так что остаток ночи мы проводим в дозоре, держа их в поле зрения – мама еще и на прицеле винтовки. Но обе ведут себя абсолютно спокойно. Самая скучная охота в истории.
Ну хоть бы одна потусторонняя мразь попыталась меня убить или откусить что-нибудь жизненно важное!
Может, это и есть их коварный план – довести нас до самоубийства от скуки?
Отец обследует могилу, из которой выбралась гуль, и обнаруживает там гнездо червей. Доме тут же берется за лопату.
Прекрасно. Теперь работа охотников – это давить личинок и караулить гниющий детский труп, который увлеченно охотится на улиток. Альянс бы над нами просто ржал.
На вторую ночь веселее не становится. Пока отец с матерью дежурят на кладбище, мы с Доме отдыхаем. Ничего нового.
На третью – меняемся местами.
После нескольких часов скуки, во время которой самое захватывающее событие – это как гуль-девочка загрызает крысу за два укуса, мне уже не осталось мелодий, которые можно напевать, а Доме… Доме грызет провод.
Не в прямом смысле, хотя в его случае это вполне возможно. Просто у нас так говорят, когда кто-то умирает от скуки.
Наконец, он сдается, усаживается на надгробие, достает ноутбук и начинает делать свои компьютерные дела. Похоже, прямо сейчас он взламывает медицинские базы данных в поисках записей о странных ранах и болезнях.
Я устаю в тридцать пятый раз бросать гнилую палку Постре и решаю размять ноги. Мы с собакой бродим среди могил в тишине, ощущая на губах влажный холод ночного воздуха. Мне всегда нравилась ночь. Ее покой. Ощущение одиночества и отрешенности. Этот застывший момент времени, в котором, кажется, существуешь только ты.
Временами поглядывая в угол кладбища, где вампирша играет с гулем, я тихо пробираюсь к усыпальницам, проверяя двери и решетки в поисках малейшего следа недавнего присутствия.
Ничего.
Разочарованный, но не теряющий надежды, я отступаю… пока что.
На обратном пути мой взгляд цепляется за нечто странное. Среди теней выделяется пятно белого цвета.
Я подхожу ближе.
Хризантема. Ее лепестки, словно сотканные из лунного света, кажутся почти сияющими в темноте.
Я поднимаю цветок. Он свежий.
Возвращаю его на место и замечаю имя на надгробии:
Миллер.
В голове что-то щелкает.
Позолоченная табличка на двери элегантного кабинета.
«Мисс Миллер?» – вопрос, только что пробудившейся гуля.
Я снова смотрю на надпись:
Анжела Миллер
1935–1970
Пусть твой свет ведет нас во тьме.
Проверяю плиту. Бетон крепкий. Ее невозможно сдвинуть. Никаких трещин, никаких следов копания вокруг.
Мы с Постре делаем еще один круг, внимательно осматривая надгробия. Других Миллеров нет. Что странно. Обычно семьи хоронят вместе.
Возвращаемся, прежде чем Доме успеет запаниковать, хотя, учитывая, что он зарыт в свой ноутбук, вряд ли бы заметил мое отсутствие.
Наша вампирша и гуль нарисовали на земле классики и теперь весело прыгают, переговариваясь и смеясь.
Постре носится вокруг, радостно лает, заглядывает мне в глаза, прося разрешения присоединиться к игре.
Я наклоняюсь, чтобы погладить её, и качаю головой.
– Нет, девочка. Они не… подруги.
Бросаю взгляд через плечо, и наши глаза встречаются – мои и дьяволицы. Мы смотрим друг на друга несколько секунд.
«Анжела Миллер?»
Потом отвожу взгляд.
Снова качаю головой и выпрямляюсь.
– Не подруги.
Мы возвращаемся к Доме, который продолжает стучать по клавиатуре. Ну, я же говорил: ни капли беспокойства за своего младшего братишку, который, к слову, выше него на добрых два пальца – важная информация.
Постре устраивается клубочком на надгробии, а я ложусь рядом, кладя голову ей на бок. Полудремлю, наблюдая за мерцающими в вышине звёздами, как вдруг меня подбрасывает от возгласа брата:
– Пердеж ликантропа!
– Чего?! – Резко подскакиваю и хватаюсь за оружие.
– У меня зарядка садится.
– Ты серьёзно? – Я сверлю его взглядом, пытаясь унять сердцебиение.
– Да, блин. – Он выглядит раздражённым.
Я закатываю глаза.
– А ну, дуй домой.
– Чего?
– Да. – Киваю в сторону. – Они за всю ночь ни черта не сделали, да и рассвет уже скоро. Постре и я разберёмся. – Похлопываю по боку своей девочки.
– Ты уверен?
Киваю.
– Вали заниматься своими техно-задротскими делами. Мы тут особо не загружены.
– Супер. – Он не теряет ни секунды, сразу собирает вещи и поднимается на ноги. – Спасибо, компай. Если что… – Он дотрагивается до пейджера, и я понимающе киваю. – Заберу мотоцикл, так что, если понадоблюсь – буду на месте в мгновение ока.
– Давай. – Я лениво машу ему рукой.
Дьяволица слышит, как он уходит, и поднимает на меня взгляд. Мы снова смотрим друг на друга. Девочка вновь отвлекает её.
Я наблюдаю за ними, пока они играют, и наши взгляды время от времени пересекаются. Она делает так каждую ночь, когда просыпается? Развлекает её, чтобы та не натворила бед? Сколько лет она уже бродит среди могил?
Ни луна, ни молчание мне не отвечают. Но я знаю, что ночь отходит, потому что гуль возвращается в своё логово.
– Эй, дьяволица.
Я догоняю её на машине, пока она уходит одна в лес, что окружает кладбище. Величественная фигура в черно-серебряном, как в моём сне.
Я опускаю стекло, и она ждёт, пока я поравняюсь с ней.
Вспоминаю слова той добродушной блондинки: «Эта девочка слишком одинока».
И, освещённая лунным светом, среди деревьев, я вижу её – уставшую, ожесточённую и, да, одинокую. Это одиночество древнее, оно отпечатывается во взгляде и закаляет душу. Если она вообще её имеет.
Это поэтому она трахается с таким ублюдком, как я?
Потому что с моей стороны всё очевидно: я без ума от неё, поэтому и ищу. Но почему она позволяет себя находить? Учитывая, что я вовсе не донжуан, чтобы добиваться её внимания.
– Симпатичный нос, – с насмешкой говорит она, когда я торможу рядом.
– Ага, спасибо тебе за это. – Я касаюсь его пальцами: опухший, фиолетовый, с парой белых хирургических скоб. – Если моя красота тебя пугала, могла бы просто сказать.
– Мне ты так даже больше нравишься. – Она ухмыляется, и её клыки сверкают, когда она наклоняется ближе. Похоже, пытается меня запугать.
Ну, и надо признать, немного у неё это получается.
Я прочищаю горло и нервно тереблю пальцы.
– Я тут подумал, может, дашь мне свой номер?
