Текст книги "Рукопись Бога"
Автор книги: Хуан Рамон Бьедма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
5
Ривен понятия не имел, во сколько священнику обошлись успешные переговоры с владелицей пансиона ва улице Капитана Вигераса, но старуха ни словом не прокомментировала появление Эрнандес и молча скрылась на своей половине.
Накануне вечером из арендованного автомобиля вытащили запасное колесо, выбросили его в мусорный контейнер, а на освободившееся место положили единственный из пяти чемоданов, который им удалось заполучить; багаж самого Альваро давно перекочевал к комнату Ривена. Теперь к нему присоединилась спортивная сумка Эрнандес.
Втроем двое мужчин и женщина поднялись по узкой лестнице и прошли по сумрачному коридору, в который не проникал полуденный свет. Пансион был таким старым и запущенным, что никто не взялся бы сказать, какого цвета был его сто раз перекрашенный и облупившийся фасад. Пол и потолок потемнели от сырости, а на стенах тут и там расползались огромные пятна плесени.
Ривен вошел в комнату первым, и в ухо ему тотчас уткнулся ствол «магнума» триста пятьдесят седьмого калибра.
– Дернешься, и я прострелю тебе руку или ногу, – пообещал комиссар Арресьядо, немного отведя оружие, чтобы держать на мушке всех троих.
В отличие от других полицейских, Арресьядо не пытался говорить нарочито тихим глуховатым голосом, призванным сеять страх в душах правонарушителей. Он предпочитал нейтральный, сдержанный, в меру любезный тон. Очень серьезный. Такой, чтобы преступник сразу уяснил возможные последствия неповиновения.
За спиной комиссара стояла инспектор Романа Бенарке с маленьким девятимиллиметровым пистолетом модели П9С немецкой фирмы «Хеклер и Кох», неотразимая в коричневом костюме, фисташковом пальто и туфлях ручной работы в тон сумочке.
Небрежно поводя стволом, комиссар заставил вновь пришедших пройти в комнату, выстроил вдоль кровати и приказал опуститься на колени. Держа постояльца и гостей на мушке, Арресьядо конфисковал у них папки с документами и нож и передал их Бенарке. Осмотрев улики, инспектор сложила их в свою сумку.
– Офицер, я не знаю, в чем нас подозревают, но могу поручиться за своих друзей. Я состою на службе в Ватикане, как вы, верно, поняли из моих документов, и не сомневаюсь, что все это не более чем недоразумение. – Все еще стоя на коленях и опираясь локтями о кровать, Альваро попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на комиссара. – За своих спутников я отвечаю, а что касается меня самого, то одного звонка в посольство будет достаточно, чтобы подтвердить мой сан и убедиться, что любые обвинения в мой адрес окажутся голословными.
– Знаете последнюю хохму про попов? – поинтересовался комиссар, пропустив тираду Альваро мимо ушей. – К нам в отдел недавно поступила информация. Заварушка приключилась в Ассоциации женатых священнослужителей. Не знаю, доводилось ли вам слышать о такой организации. Некоторым святым отцам наскучило обходиться правой рукой и журналами, вот они и вздумали подыскать себе настоящие дырки, но от сана отказываться не стали, а вместо этого решили подкорректировать старый договор с церковью, по которому им приписан сухой паек. Раз в неделю наши герои устраивают семейные посиделки на улице Серро-дель-Агила, и пока они придумывают, как уломать папу, их новоиспеченные женушки этажом ниже сплетничают, у кого из их супругов самый маленький и мягкий. Похоже, в тот раз диспут у мужей затянулся, и кое-кто из жен решил подняться на второй этаж, чтобы узнать, в чем дело. И что бы вы подумали? Женатых попов было всего четырнадцать, и все четырнадцать оказались мертвыми. Одному отрубили голову, другому отрезали член… И всех поголовно выпотрошили. На полу море разливанное крови. А самое интересное, что женушки псе как одна клянутся, что в дом никто не входил, и что ни криков, ни стонов они не слышали. – Арресьядо выдержал паузу, любуясь произведенным эффектом. – Нужно совсем спятить, чтобы быть попом и заявиться в Севилью в наши дни.
Ривен слушал комиссара не слишком внимательно. Он вспоминал о коротком и бестолковом романе с медсестрой из хосписа Томильяр, которую они с Альваро повстречали накануне. О перепадах в ее настроении. О грусти, которая вечно слышалась в ее смехе. И о том, что только она могла сообщить полиции, где их искать.
– Полагаю, вы ничего не слышали о растерзанных священниках и не собираетесь признаваться, куда делся чемодан, который вы забрали из больницы? – с безразличным видом спросил Арресьядо.
Никто не проронил ни слова и не двинулся с места, только Романа, уставшая держать пистолет в правой руке, перехватила его левой.
– Отлично. Тогда нам пора. Вы трое задержаны. Инспектор, огласите господам их права, а то мне что-то лень.
6
Блуждая по лабиринту своих кошмаров, Пасиано забрел в ночлежку «Второе пришествие».
К вечеру очередного дождливого дня в ночлежке собрались нищие со всего города; вонь стояла невыносимая, и было так накурено, что, спускаясь в подвал по пандусу старого гаража, Пасиано терялся в дыму.
Он шел медленно. Держа руки в карманах коричневого пальто.
В левой руке Пасиано сжимал письмо, которое Алеха принесла к нему в лавку и наказала оставить под железной дверью на пятом уровне подземной ночлежки.
Правой он, не останавливаясь, ласкал себя между ног. Последние дни превратились в сплошную сексуальную горячку, и продавец комиксов давно потерял счет бесконечным эрекциям и разрядкам.
После недавнего визита Алехи бедняга совсем перестал отличать реальность от сна.
Пасиано не знал, вправду ли провел ночь накануне в чьей-то пустой квартире с безумной толстухой пятидесяти лет. Он помнил, как ожесточенно впивался в ее бесформенное тело, кусал до крови, терзал грязную плоть, пил ее соки и ел экскременты, а потом заснул и во сне играл роль Девы на черной мессе, отдаваясь каждому по очереди и всем сразу… Голым лежал на полу в тени перевернутого креста, орошенный жертвенной кровью младенца, пьяный от похоти, не ослабевшей даже тогда, когда к его груди прижали нож. Хотя, возможно, он и вправду участвовал в сатанинской мессе, а когда потерял сознание, ему привиделся секс с толстухой в чужой квартире.
На втором уровне не было электричества, и от масляных ламп невыносимо свербело в глазах.
Пасиано пробирался среди кишащих паразитами матрасов, на которых спали нищие, отгородившись друг от друга картонными коробками с вонючим скарбом.
Таково было городское нутро, гниющий кишечник Севильи Нового Века.
Инстинкт самосохранения заставил Пасиано насторожиться, когда он ощутил полные ненависти взгляды его обитателей.
Но страх не сумел превозмочь пелену, покрывшую его сознание три дня назад.
Пасиано прибавил шагу.
На этот раз в награду за доставку письма его пригласили на съемки снаффа. Повторяя заветный адрес, он крепче сжимал налитой кровью член, не вынимая руки из кармана. Боль сладка.
На четвертом уровне, за колонной, старик с сизым носом алкоголика молча шарил под рубашкой у старухи, пока не нашел спрятанный в лифчике крестик. Увидев след от распятия на обвисшей груди, Пасиано принялся мастурбировать с удвоенной яростью.
Боль священна.
К съемке все было давно готово. Включая героиню: жребий пал на транссексуала, превратившегося из мужчины в женщину в прошлом году. Чтобы актриса могла во всех подробностях видеть новую операцию, на этот раз по живому, перед ней повесили огромное зеркало. Рядом лежал нож, которому суждено было вонзиться в ее тело. А Пасиано был готов наслаждаться небывалым зрелищем, чтобы в конце концов смешать свое семя с кровью.
С тех пор как Алеха побывала в лавке комиксов, цвета поменялись, а воспоминания перемешались. И только боль осталась прежней.
Боль исцеляет.
На пятом уровне не было ничего, кроме остовов заброшенной автостоянки. Кто-то или что-то не позволяло нищим забредать туда.
Пасиано почти ощупью отыскал железную дверь и поспешно засунул под нее скомканное письмо, похожее на мертвого зверька.
Теперь надо было поскорее убираться прочь; вокруг сгущались зловещие тени, стало трудно дышать, а мысль о запретной съемке заставляла продавца комиксов сильнее тискать напряженный член.
Боль указывает путь.
Из-за колонны вышли трое нищих. Трое вонючих, беззубых, одетых в лохмотья субъекта, готовые пациенты лепрозория. С дубинками и железными прутьями в руках.
– Ты разве не знаешь, что сюда нельзя заходить? Пасиано не ответил, охваченный страхом и возбуждением.
– Поворачивайся, – приказал самый здоровый, сделав непристойный жест дубинкой.
Пасиано не пытался убежать.
Боль спасет нас.
7
Ривена, Альваро и Эрнандес беспокоила вовсе не поездка по ночному городу в полицейской машине под прицелом сидевшей вполоборота Бенарке. Куда тревожнее было то, что автомобиль развернулся, не доехав до комиссариата, миновал старый город и сады парламента и рванул на север.
В этом районе вообще не было отделений полиции.
Сейчас они ехали по Кирпичной улице: сборища наркоманов, трущобы, мусор, дождь; автомобиль притормозил у старой многоэтажной автостоянки.
Освещая путь карманным фонариком, Арресьядо провел пленников вверх по лестнице. Два пролета с огромными щелями, в которые виднелись черные провалы преисподней. Бенарке со своей немецкой пушкой замыкала процессию.
Поднявшись на второй этаж, полицейский достал ржавый ключ, отпер дверь в обшарпанную комнату со следами костра на заваленном шприцами полу и раскиданными по углам картонками, явно служившими кому-то постелью. Загнав арестованных внутрь, он велел им выстроиться вдоль стены с поднятыми руками.
Отдав неуверенно переминавшейся с ноги на ногу Бенарке плащ и пиджак, Арресьядо закатал рукава рубашки, порылся в карманах брюк и достал мятую пачку сигарет, зажигалку и небольшие никелированные плоскогубцы с острыми краями.
– Я не желаю слышать от вас ни слова, если только вы не собираетесь признаться, куда девали чемодан. Видите это? – Полицейский щелкнул в воздухе плоскогубцами. – Этой штукой человека можно разорвать на куски, один кусочек за другим. Но это процесс медленный и омерзительный. И крови будет, как со свиньи, – теперь он обращался прямо к Эрнандес.
Арресьядо не удивился бы, если бы кто-то из троих немедленно заговорил, и не слишком расстроился, если бы они продолжали молчать.
Под рубашкой комиссара перекатывались накачанные мускулы, пейджер и огромная кобура на широком поясе делали его крепче и внушительнее.
Поиграв плоскогубцами и убедившись, что они хорошо смазаны, Арресьядо схватил Эрнандес за руку и легонько прищемил ей тыльную сторону ладони, отхватив кусочек кожи. Девушка скорчилась от боли.
Комиссар был совершенно спокоен. Он не проронил ни слова. Его дыхание было ровным и глубоким.
Арресьядо был мирным и обстоятельным человеком.
Он не торопясь выбирал, к чему бы еще применить свой жуткий инструмент.
8
Тело несчастного библиотекаря увезли, из Архиепископского дворца спешили убрать последние следы самоубийства.
Пары звонков из канцелярии кардинала в кабинеты городских чиновников хватило, чтобы дело замяли, объявив случившееся результатом внезапного помешательства на фоне прогрессирующего старческого слабоумия.
Епископ Сесар Магальянес не знал, что и думать о разыгравшейся на его глазах кровавой сцене, но был намерен во что бы то ни стало во всем разобраться.
Твердо ступая и горделиво распрямив плечи, епископ спустился по мраморной лестнице на первый этаж, в приемную секретаря-канцлера.
– Он один? – спросил Магальянес у молодого священника, который при виде епископа лишился дара речи и сумел ответить лишь слабым кивком.
Епископ прошел в отделанный благородным деревом кабинет Норберто Наварро Наварро, второго человека в архиепископате. Клирик со слишком громким именем и слишком низким происхождением, чтобы сравняться с Магальянесом, перед которым Наварро трепетал настолько, что вознамерился уступить гостю собственное кресло.
– Я рад вас видеть, отец Наварро. К сожалению, раньше у меня не было времени к вам заглянуть. Садитесь, – предложил епископ и уселся первым.
– Ваше преосвященство, какая честь. Как вы себя чувствуете?
– Трудно сказать.
– Прискорбно, что вам довелось присутствовать при страшном конце брата Зенона Ункары. Вы, кажется, были знакомы? Брат Зенон как-то упоминал ваше преосвященство.
– Что же он говорил?
– В последнее время брат Зенон сделался немного странным, нелюдимым… Можно сказать, что членом нашей общины он так и не стал. По большому счету Ункара находился здесь исключительно в качестве хранителя сокровищ Ватиканской библиотеки. Брат Зенон отказывался…
– Что он говорил обо мне?
– Видите ли, он был довольно противоречивой личностью. И, очевидно, пребывал в депрессии. Мы не придавали его словам слишком большое значение.
– Что именно он сказал?
– Ничего не значащие фразы… Брат говорил, что Откровение начинает сбываться. Что сначала сотрется написанное слово, а затем память. Что только вы и ваши люди способны победить зло еще большим злом. Мы видели, что бедняга не в себе, но он ведь не подчинялся нам напрямую… Нам пришлось отправить рапорт в Ватикан, но ответа мы так и не получили.
Озадаченный словами библиотекаря Магальянес отмахнулся от дальнейших объяснений.
– Он жил здесь?
– Нет. Сразу после приезда в девяносто втором году мы поселили его в «Каса-де-лос-Меркадерес», отеле на улице Альвареса Кинтеро, совсем недалеко от дворца. Это очень спокойное место. Мы привыкли думать, что брат Зенон им доволен, по крайней мере, искать постоянное жилье он не пытался.
– Мне нужен точный адрес отеля. И сообщите персоналу, что я собираюсь осмотреть номер. Пусть там пока ничего не трогают.
9
Инспектор Бенарке уперла дуло пистолета в подбородок Ривена, а свободной рукой рылась в сумочке в поисках ключа.
Комиссар с каменным лицом прочел возникшее на дисплее пейджера сообщение. В руках у него все еще были обагренные кровью Эрнандес пассатижи. Пробормотав что-то вроде «Ах ты, сукин сын!», Арресьядо вытер орудие пытки носовым платком, надел пиджак и плащ и приказал помощнице стеречь задержанных до его возвращения.
Не опуская оружия, Бенарке освободила пленников от наручников и отступила на несколько метров назад.
– Валите отсюда. – Она бросила документы им под ноги.
Эрнандес и Альваро начали неуверенно пятиться к дверям, женщина зажимала рану платком священника. Ривен спросил, не двигаясь с места:
– Почему?
Романа несколько мгновений медлила с ответом.
– Потому что я сама боюсь этого комиссара. Потому что меня втянули в игру, а правил не объяснили. На первый взгляд, проиграть должны вы. Но никогда не знаешь заранее. И если вам выпадут хорошие карты, тогда уже вы окажете мне услугу. Неоценимую услугу.
Ривен не двигался.
– В последний раз говорю: пошел отсюда.
Священник и девушка ждали в дверях, но Ривен оставался на месте.
– Я не уйду без своего ножа.
– Вы что, спятили?
А то; нормальный человек давно сбежал бы, а Ривен не двигался с места и продолжал сверлить инспектора глазами.
Встретившись с ним взглядом, Бенарке поняла, что имеет дело не с тем, кто станет рисковать шкурой из-за паршивой безделушки, а с тем, кому и вправду не жаль собственной жизни, с тем, кого невозможно запугать.
Романа отдала парковщику нож и, когда троица скрылась на темной лестнице, почувствовала, что, несмотря на пистолет в руке, опасность все это время угрожала ей.
10
Казалось, что дождь идет целую вечность.
Комиссар Арресьядо ждал Амадора под не слишком надежной защитой балконного козырька.
Встреча была назначена у входа в давно закрытый кинотеатр «Делисиас» в конце мощенной брусчаткой улочки Хуана Нуньеса, примыкавшей к проспекту Красного Креста.
Чтобы не тратить время зря, комиссар решил привести в порядок хаос бередивших его сознание мыслей и чувств. В памяти отпечатался сладкий запах, исходивший от Бенарке, шелк ее раскинутых бедер, дрожащий голос, проклятия, которые она шептала ему на ухо, будто клялась в любви; в чем-то мучительно и неуловимо похожем на любовь. А любовь рифмовалась с кровью. Со всеми этими попами, умершими в последние дни. И с затеянной кем-то большой игрой, что лично для него означала пару сумок, доверху набитых наличными, и уверенность, что остаток дней он проведет не у разбитого корыта.
Пронзительный металлический скрежет за спиной у комиссара вывел его из задумчивости.
Одним прыжком отскочив от балкона, он выхватил огромный револьвер и направил его в пелену дождя, за которой скрывался предполагаемый противник.
Оказалось, что те, кого он ждал, уже внутри, а скрежетала ржавая калитка кинотеатра, которую пытался открыть молодой поводырь Амадора.
Бродяга послал револьверному дулу воздушный поцелуй и махнул комиссару, приглашая его войти.
Закрыв за собой калитку, молодой нищий достал фонарик, чтобы осветить своему спутнику дорогу. Мино-иав некогда роскошный вестибюль, они протопали по извилистому коридору, обогнули зал и остановились у входа номер семь.
Луч фонарика скользнул по лысой голове слепого, развалившегося в кресле в центральном ряду.
– Комиссар… Надеюсь, вы простите мне столь ранний звонок.
– Я вел допрос. Трудно было выбрать менее подходящее время.
– Не думаю, что задержанные с вами согласятся. И не забывайте, наше дело прежде всего. Присаживайтесь. Здесь полно места.
Слепой радушно широким жестом обвел зал, в руке он сжимал большой конверт. Комиссар остался на ногах и нетерпеливо спросил:
– Что вам от меня нужно?
– Нам нужны не столько вы, сколько источники, к которым вы имеете доступ. В последние дни мы получили несколько писем неизвестного происхождения. Не удивляйтесь. Эти письма содержат подсказки, которые очень помогают нам в поисках… того, что мы ищем. Во всех письмах, кроме последнего, его можно назвать своеобразным поэтическим эссе, были названы конкретные имена и адреса. Но мы, разумеется, не можем этим удовлетвориться. Нас интересует автор. Человек, взявшийся нам помогать, и, само собой, его мотивы.
– Странно, что вы обратились ко мне. Готов поспорить, ваша организация обладает ресурсами, которые моей и не снились.
– Вы правы. Один из членов нашего братства, глава Апостольского пенитенциария, привлек лучших экспертов Рима. И все без толку. Так что мы решили использовать местные силы. Вы лучше знаете здешнюю специфику и потому вам, возможно, будет проще отыскать автора посланий.
– Ясно.
– Взгляните.
Амадор вытащил из конверта лист формата A4 с вырезанными из газеты и аккуратно наклеенными буквами, образующими адрес «Проспект Пальмера, 93», имя «Онесимо Кальво-Рубио» и подпись «Велиал».
– Следы? – спросил комиссар, подхватив письмо кончиками пальцев.
– Целая туча. Не поддаются идентификации.
– А что касается содержания…
– Оно вас не касается.
От фонарика, который держал в руках молодой нищий, по провисшему экрану разбегались причудливые тени.
– На первый взгляд, это классическая анонимка. Довольно топорная. У меня есть приятель в экспертной службе. Посмотрим, что можно сделать.
– Помните, это срочно. Как и все, впрочем.
– Как и все… – Арресьядо задумчиво рассматривал письмо. – Я постараюсь узнать, кто он, ваш аноним. Или они.
– Обычно вещи оказываются такими, какими пред-ставялись. Но это не значит, что в мире нет тайн.
11
Поздним утром, под перекрестным огнем любопытных взглядов местных шлюх, сразу приметивших странную компанию, Ривен, Эрнандес и Альваро молча сидели в машине у подъезда, в котором жили Эфрен и Алеха.
Сбежав с Кирпичной улицы, они на такси добрались до парковки, где оставили автомобиль с чемоданом, и в бешеном темпе кружили по мокрым улицам, пока отчаявшийся священник не велел Ривену ехать сюда. Возвращаться в пансион было нельзя, туда в любую минуту могла нагрянуть полиция.
Вокруг дома Альваро сновали нищие.
Все трое ничего не ели почти сутки.
Все трое валились с ног от усталости.
Эрнандес нарушила молчание.
– Я знаю, где чемодан, который хранился у моего… отца. Он не в Севилье. Я хочу отвести вас туда. Однако все имеет свою цену. Именно о ней я сейчас раздумываю. Пока еще не решила.
– Я уже говорил, что деньги не проблема. Помните, от этого зависит наше общее будущее.
– Не давите на меня.
В машине вновь воцарилась тишина.
– Лично я за то, чтобы тебя хорошенько избить. И отобрать у тебя чемодан. И изнасиловать, конечно, – проговорил Ривен, глядя в окно. – Особенно изнасиловать. Рука болит?
– У меня от одной мысли об этом мороз по коже. Рука сил нет, как болит. Можно поинтересоваться, что мы тут делаем?
– Собираемся напроситься на ночлег.
– К проституткам?
Альваро впервые позабыл о хороших манерах. Он молча вышел из машины, захватив сумку с ноутбуком, и направился к дому, в мансарде которого жил старик, передавший ему список хранителей. И женщина в черном плаще, которую он не мог позабыть.
Ривен подумал, что в эти дождливые дни они только и делают, что карабкаются по мрачным лестницам неприветливых домов, не зная, кто или что подстерегает их наверху, но двинулся вслед за священником.
За хлипкой дверью на верхнем этаже слышались чьи-то голоса.
Приглушенные крики, слабые стоны, канувшие в глухую тишину. Шорох объятий, страстный шепот, болезненный смех и сладостные стенания.
Священник подумал о белобородом старике, указавшем ему направление поисков и владевшем знанием куда более древним, чем первый прибор для измерения времени.
И об Алехе.
Мысли о ней странным образом переплетались с воспоминаниями о фотографии в газете: приоткрытая дверь, за которой видна еще одна приоткрытая дверь, где голая женщина сидит спиной к зрителям, раскинув ноги, и плачет, глядя на экран компьютера.
– Похоже, здесь нас всех изнасилуют, – заявила Эрнандес, прислушиваясь к любовной баталии за дверью.
Ривен ничего не ответил, но сделал страшное лицо и на всякий случай нащупал в кармане нож.
Альваро преодолел сомнения и протянул руку, чтобы постучать.
Но не постучал.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Алеха.
Она была с мокрыми волосами и в желтой пижаме со слониками, которая не только молодила ее, но и подчеркивала все до единого соблазнительные изгибы ее тела.
За спиной женщины виднелась полутемная спальня. Пустая.
– Я знала, что ты вернешься. Можешь оставаться сколько хочешь. И твои друзья тоже.
