Текст книги "Рукопись Бога"
Автор книги: Хуан Рамон Бьедма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
6
Дождь заливал стекла машины, и Альваро приходилось ехать, высунувшись в окно. Во время предыдущего визита на улицу Скульптора Себастьяна Сантоса за рулем был Ривен.
На каждом перекрестке автомобиль окружали неуязвимые для стихии обитатели квартала в надежде что-нибудь продать, разжиться мелочью, стрельнуть сигарету или подраться.
Священник благополучно пережил повторный визит в дом Пелайо Абенгосара, но так ничего и не добился. Хранитель по-прежнему не давал о себе знать. Впрочем, на этот раз старая цыганка оказалась более разговорчивой. Она произнесла длинную речь в оправдание сомнительного семейного дела, предложила свести Альваро со своей пригожей племянницей, которая сумеет скрасить его пребывание в Севилье, а когда тот вежливо отказался, заявила, что готова предоставить дополнительную информацию о своем соседе за вполне умеренную плату.
Остановившись на красный свет на проспекте Филиппа Второго, на безопасном расстоянии от сомнительного квартала, Альваро решил выяснить, что все это время впивалось ему в бедро. Он совсем позабыл о позаимствованном на кафедре диске. Как священник и предполагал, надпись АГГЕО-5 оказалась обманом зрения. Диск назывался ГЕО-5. Альваро отложил его проверку на потом. Вечер клонился к ночи, и Алеха, грезы о которой не покидали его с самого утра, наверняка уже вернулась домой.
Зеленый светофор и вой автомобильных клаксонов вернул Альваро к действительности и заставил принять решение.
Абенгосар время от времени работал волонтером в монастырской больнице «Каридад» на улице Темпрадо. Возможно, тревожные новости последних дней заставили Пелайо ненадолго укрыться в ее стенах.
Однако без предупреждения являться к монахиням в столь поздний час было не слишком разумно.
Квартира на улице Вулкана надежное убежище. А он очень устал.
Приняв решение, священник облегченно вздохнул и заставил себя не думать о его истинных мотивах.
7
Эрнандес и Ривен шли по набережной навстречу пропахшему бензином ветру. Почти все рестораны и бары были закрыты, и ни один из них не назывался «Коста-дель-Соль».
Старик с аккордеоном и низенькая коренастая женщина с козой на привязи, пережидавшие непогоду в кафе с разбитыми витринами, заверили молодых людей, что не знают заведения с таким названием.
Молодая наркоманка бросила на ходу, что такой бар действительно есть, и с улыбкой на устах побрела дальше по проезжей части.
Девчонка в инвалидном кресле согласилась проводить туристов в нужное место за десятку, а сама отвела их к заброшенной забегаловке под названием «Коста-Асуль» и пришла в бешенство, когда ей отказались платить.
Мутные волны яростно бились о бетонный берег.
Эрнандес и Ривен не сразу решились обратиться к субъекту в дождевике с капюшоном и под широким зонтом. Слишком уж нелепо он выглядел, несмотря на отсутствие видимых болячек. Однако именно он весьма внятно объяснил, как добраться до бара.
И не обманул.
«Коста-дель-Соль» оказалось тесным сумрачным заведением с кирпичными стенами и покосившейся дверью.
Мимо прошел слепой с собакой-поводырем неизвестной породы.
Дверь бара была заперта. На стук никто не откликнулся, но карманный нож парковщика легко справился с трухлявым деревом.
Еще только начинало темнеть, но внутри царил густой мрак, неподвластный слабому огоньку зажигалки.
Смотреть, впрочем, было особо не на что.
Пустая грязная стойка. Сломанный музыкальный автомат. Паутина по углам.
Когда пламя зажигалки стало гаснуть, Ривен и девушка вышли на улицу.
– Есть какие-нибудь идеи? – спросил Ривен.
– Мы еще не были в санатории… Этот недоделанный Джон Форд сказал, что она там больше не работает, но как знать. Мало ли что. Элисея очень любила свою работу.
Навстречу им шел человек на костылях, с огромным рюкзаком на спине. Когда послышался странный звук, напоминающий стук бутылочного донышка обо что-то твердое, молодые люди решили, что парень споткнулся, но тот как ни в чем не бывало продолжал свой путь, а шум явно доносился из бара.
Ривен достал зажигалку и полез обратно, Эрнандес последовала за ним.
Звуки доносились из-за двери уборной, выкрашенной в тот же цвет, что и стена.
В полумраке виднелись два неясных силуэта.
Однорукий парень с рябым лицом пытался засунуть бутылку своей подружке между ног.
Элисея как раз приканчивала вторую бутылку прямо из горлышка.
8
На миг показалось, что ливень вот-вот кончится.
Сгущались сумерки, и мертвенный свет сменялся мертвой мглой, в стене дождя появились прорехи, улицы совсем опустели, и журчание воды в трубах напоминало едва слышные вздохи таинственных существ, следящих за людьми из темноты.
Сумерки были пурпурно-серыми.
Мир будто замер в ожидании.
Но через мгновение дождь вернулся к прежнему ритму.
Одинокие прохожие, тихие и пугливые, точно призраки, метнулись под крыши.
Небесные потоки не иссякали.
Капитан Арресьядо с трудом отыскал свободное место на ведомственной стоянке у полицейского управления района Макарена и тут же нарвался на угрюмого старого полицейского, еле влезавшего в форму, который грубо велел ему убираться со служебной парковки.
Педро Арресьядо медленно вылез из машины и приказал, даже не думая представиться:
– Позови младшего инспектора Домингеса.
– Вы из управления? – спросил полицейский, вмиг вспомнив о хороших манерах.
– У нас в отделе легавый с такой толстой задницей не поместился бы. У вас, видать, побольше места.
Полицейский вспыхнул, но почел за благо промолчать и жестом пригласил комиссара следовать за ним.
Управление располагалось в ветхом старинном здании с облупившимся фасадом.
Полицейский поколебался, не оставить ли гостя в приемной, где дожидались вызова двое мужчин средних лет, но потом решился провести его прямо в кабинет. Объявление на двери призывало граждан отправлять жалобы по электронной почте. Полицейский открыл дверь не постучавшись и замер на пороге, чтобы увидеть, как шеф примет непрошеного посетителя.
– Привет, Педро. Я тебя ждал.
– Вели толстяку убраться. Консьержи с пушками нам тут ни к чему.
Полицейский исчез, не дожидаясь приказа.
Сидевший за компьютером младший инспектор Домингес, молодой человек лет тридцати с небольшим, С валенсийским акцентом, гладкой речью и приветливым взглядом, одетый в бордовый свитер с треугольным вырезом поверх клетчатой рубашки, походил на кого угодно, только не на легавого.
Он явно нервничал. И был не рад гостю.
– Спасибо, что дождался меня после дежурства. Я хотел узнать из первых рук о том, что приключилось утром, – произнес Педро, усаживаясь на стул.
– Не стоит благодарности… Я битый час сижу за клавиатурой, а как начать отчет, до сих пор не придумал. Похоже, я и вправду не очень гожусь для таких вещей.
– В деле об убийстве винодела ты показал себя классным полицейским… А для меня это важно, – комиссар Арресьядо умел говорить комплименты так, словно это были оскорбления. – Но в последнее время академия выпускает сплошных геев. Все новые и новые партии геев… Комиссариаты полны голубыми вроде тебя. А в главном управлении такая голубизна, что глазам больно. Знаешь, раньше я любил свою работу… – слова полицейского плохо сочетались с мягким, доверительным тоном. – Но мои начальники-геи намекают, что, если я хочу остаться на своем посту, мне и самому неплохо бы стать геем. А я для таких вещей слишком стар. У меня не получится. Даже если бы я захотел.
Младший инспектор Домингес понимающе улыбнулся.
А Педро Арресьядо сделался серьезным.
– Ладно, Домингес, расскажи-ка мне в двух словах о том, что случилось.
И младший инспектор приступил к повествованию.
Не прерывая рассказа, он застучал по клавишам, превращая собственные слова в отчет.
– Время: двенадцать часов. Место: церковь Богоматери в Цветах. – Домингес ненадолго перестал печатать. – Сначала при церкви был дом престарелых, потом его переделали в приют для матерей-одиночек с маленькими детьми; там живут наркоманки и проститутки, эмигрантки из бывшего Советского Союза, мусульманки, сбежавшие от родителей… Им дают кров, а из деток делают добрых католиков. На рождественскую неделю были назначены крестины девятнадцати детишек от трех месяцев до четырех лет. Все было готово, в столовой накрыли праздничный завтрак. Как показывают свидетели, утро прошло без происшествий. На церемонию пришли гости из местной католической общины, и все пребывали в прекрасном расположении духа. После утренней службы тамошний настоятель – откуда-то из Латинской Америки – начал коллективный обряд. – Младший инспектор помолчал, собираясь с мыслями. – Таинство проходило как положено, все благоговейно внимали священнику. И тут одна из матерей, молоденькая белоруска, заметила, что с ее малышом что-то не так, и стала кричать на своем языке… Только представь: церковь в праздничном убранстве, толпа прихожан, и тут девятнадцать женщин, многие из которых не творят по-испански, видят, что их детки мертвы. – Домингес снова прервался, на этот раз для того, чтобы его слушатель мог во всех подробностях вообразить чудовищную сцену. – Все девятнадцать. Нас, разумеется, тут же вызвали… Картина была впечатляющая. Монашки в панике мечутся по церкви… Одни матери рыдают и воют, другие тупо молчат. Но хуже всех, осмелюсь сказать, пришлось отцу настоятелю… Он бился головой о распятие и бормотал что-то на португальском. Врачи с экспертами только руками разводят. Никто не берется даже предположить, отчего умерли дети. Мы, конечно, вызвали санитарную службу, но вряд ли это вирус, ведь остальные детишки из приюта совершенно здоровы. Все, что они ели и пили, и даже святую воду отправили в лабораторию. Я как раз туда звонил. Ничего не обнаружено… Прокуратура взяла дело под свой контроль, пои там не знают, с чего начать. Вот и все, что я могу сказать. Мои личные переживания едва ли тебе интересны.
– Вот здесь ты прав, – задумчиво ответил Арресьядо. – На хрена мне сдались твои личные переживания.
9
– Вам нравится Торребьентос?
Однорукий парень сбежал, как только увидел Эрнандес и Ривена. Элисея спокойно одернула юбку, прикончила бутылку и достала из-под грязного матраса, на котором теперь сидели все трое, парафиновую свечу.
– Торребьентос? А я-то думал, мы в Диснейленде, – хмыкнул Ривен.
– Прекрати, – попросила Эрнандес.
– Когда мы виделись в последний раз, ты была славной застенчивой малышкой. Ты очень изменилась, милая.
– Ты тоже. – У Эрнандес не укладывалось в голове, что ясноглазая женщина из воспоминаний о детстве и худая, как скелет, шлюха, готовая на все ради очередной бутылки, одно лицо. Такие вещи трудно понять. И еще труднее простить.
– У вас есть что-нибудь выпить?
– Нет. Ты давно ушла из санатория?
– Тебе посчитать в годах, бутылках или умерших от рака?
– Зачем ты бросила работу?… И почему не уехала из этой дыры ко всем чертям?
Ривен не переставал удивляться способности своей напарницы задавать прямые вопросы, не обижая собеседников. Похоже, люди и вправду были ей интересны. И они это чувствовали.
– У вас есть деньги? Я знаю одно местечко, где можно достать выпивку.
– Позже.
– Когда?
– Когда ответишь на наши вопросы, – отрезал Ривен.
– Ты все еще хранишь чемодан, который тебе дал отец? Помнишь, мы привезли его тогда?
– Помню.
– Чемодан у тебя?
– Я его оставила в санатории. Вместе со всем остальным.
– Мне нужно его забрать.
– В санаторий вас без меня не пустят. – Элисея произнесла эти слова скорее задумчиво, чем решительно. И замолчала, погрузившись в свои мысли.
– Ты сходишь с нами?
– Твой отец так носился с этим чемоданом… – Женщина еще немного помолчала. – Почему же он сам за ним не приехал?
– Потому что он умер. Так сходишь?
– Ох, не хотелось бы мне туда возвращаться. Я ушла, когда поняла, что больше не выдержу. А здесь осталась, потому что… Мне надо выпить. Я отдам вам чемодан, но сначала мне надо выпить… – Она проворно выхватила протянутые Эрнандес купюры.
Чтобы купить бутылку, хватило бы пары минут.
Свечке потребовался час, чтобы догореть.
Эрнандес и Ривену понадобилось чуть больше времени, чтобы понять, что Элисея не вернется.
10
Альваро открыл квартиру на улице Вулкана ключом, который ему вручили утром, и остановился на пороге столовой прислушиваясь. Проститутки, высыпавшие на Аламеда-де-Эркулес с наступлением темноты, казались куда более усталыми и робкими, чем в его первый день в городе, но по-прежнему изображали агрессивную чувственность, чтобы привлечь клиентов. Справиться с инстинктом, дремавшим шестьдесят лет, было непросто. Алехи дома не оказалось.
В большой комнате царил беспорядок, постель в углу, по обыкновению, была смята, на диване и стульях, служивших им кроватями прошлой ночью, валялась неглаженая одежда. Единственным украшением помещения служили пятна плесени на стенах. В кухне и ванной по-хозяйски разгуливали тараканы, а Эфрен не отвечал, когда Альваро деликатно стучал в запертую дверь.
Священник убрал со стола остатки завтрака и включил ноутбук.
Время от времени он поглядывал на дверь в надежде, что женщина вот-вот вернется.
Надев очки, Альваро еще раз внимательно изучил обложку диска из кабинета Онесимо Кальво-Рубио, и ему снова показалось, что на ней написано АГГЕО вместо ГЕО. Судя по всему, владелец диска стер две первые буквы, но на картонной обложке все еще проступали их очертания.
Альваро вставил диск в дисковод компьютера, молясь про себя, чтобы он не был защищен каким-нибудь мудреным паролем.
Алехи все не было.
Файл открылся без всяких проблем, и на экране появился план Севильи с легендой в правом верхнем углу. Разобравшись, как работает программа, священник понял, что перед ним черно-белый, достаточно подробный, стандартный план города, скорее всего, студенческая работа или учебное пособие. Коммерческая программа была цветной и анимированной.
Альваро принялся водить по карте курсором мыши, отмечая знакомые улицы, и внезапно обнаружил красную точку. Ею было помечено главное здание университета. Точно такая же точка нашлась на месте Сан-Тельмо. С каждым движением курсора цветных отметок на плане становилось все больше.
Выделив дворец и университет, Альваро подвел к ним иконку в виде лупы, чтобы увеличить изображение. Стоило ему нажать на кнопку мыши, и между двумя зданиями возникла тонкая линия.
Дворец Сан-Тельмо, построенный в начале семнадцатого века, успел побывать и Морской академией, И резиденцией правительства автономии, но для Альваро он навсегда остался духовной семинарией. Только сегодня, выходя из университета, он по старинке бросил взгляд на украшавших фасад морских чудовищ. Университет и семинария стояли друг против друга, разделенные улицей Палос-де-ла-Фронтера, и священнику показалось странным, что на плане их понадобилось соединять сплошной линией.
Алеха так и не вернулась.
Из комнаты Эфрена не доносилось ни звука.
Программа позволяла увеличить изображение на пятьсот процентов, но Альваро продолжал наудачу жать на зум. Максимум увеличения был давно пройден, но картинка продолжала расти. Наконец на соединявшей два здания линии проступили буквы: AГГЕО-5.
Линия обозначала туннель, проложенный между университетской библиотекой и книгохранилищем дворца Сан-Тельмо. Там-то, по всей вероятности, и надо было искать спрятанный Онесимо чемодан.
Альваро обернулся к входной двери, но она по-прежнему была закрыта.
Завернутая в черный плащ Алеха стояла за его спиной и смотрела в монитор компьютера.
– Ты с каждым шагом все ближе к Рукописи. И не ведаешь, что творишь.
Ее голос был еле слышен.
Священника охватила дрожь.
11
– Разве вы с Элисеей не говорили, что санаторий открыт? – спросил Ривен.
– Я всего две недели назад читала в газете о том, как он прекрасно работает. Его назвали образцовым медицинским учреждением по меркам Евросоюза.
Теперь в это было трудно поверить.
Клиника размещалась в старом, стилизованном под средневековый замок отеле, примостившемся на краю скалы. Когда-то ее окружали ухоженные зеленые газоны.
Но теперь лужайка перед входом поросла сорняками и покрылась мусором, среди сочной травы ржавели обломки инвалидных кресел.
Фасад разрушался на глазах.
Кто-то без всякой жалости выломал створку тяжелых дубовых дверей.
Ривен и Эрнандес, переглянувшись, вошли.
В вестибюле и регистратуре совсем не осталось мебели.
Облезлая белая дверь вела к сломанным лифтам и мраморной винтовой лестнице.
Вокруг царило полное запустение.
Со стен исчезли обои.
Там, где раньше висели картины, виднелись светлые прямоугольники.
– Сдается мне, здесь уже много лет не ступала нога человека.
– Говорю же, этого не может быть, – запальчиво возразила Эрнандес, но реальность опровергала ее слова.
Винтовая лестница вела на второй этаж. Такой же пустынный. Череда давно заброшенных палат, ординаторских, кабинетов и залов.
Такая же картина ждала посетителей и на третьем паже.
И на четвертом.
И на пятом.
Только на шестом этаже обнаружились признаки жизни.
На полу, в том месте, где прежде стояла кровать, растекалась огромная лужа крови.
Бесформенное густо-гранатовое пятно.
На шестом этаже похожие пятна встречались на каждом шагу.
На улице темнело, и молодым людям приходилось освещать себе путь огнем зажигалок.
Дождь и волны жестоко терзали стены старого замка.
Поднимаясь на последний этаж, Эрнандес и Ривен расслышали сквозь шум воды новый звук.
Приглушенный шорох. Гортанное пение. Зловещий хор.
12
Маленькую гостиницу на улице Альвареса Кинтеро, в двух шагах от резиденции архиепископа, назвали «Каса-де-лос-Меркадерес» в память о фламандских купцах, живших в квартале в незапамятные времена.
Пока чернокожий гигант-священник объяснялся с портье, епископ Сесар Магальянес любовался внутренним двориком, усеянным жемчужными каплями дождя.
В этой гостинице брат Зенон Ункара год за годом ждал, когда доверенное ему сокровище вернут в Ватикан. И в какой-то момент превратился из безобидного карикатурного персонажа в ключевую фигуру опасной игры, ставкой в которой был весь мир.
Через несколько минут появился одетый в черное генеральный менеджер, обладавший богатым опытом общения с духовными особами.
– Ваше преосвященство, ваш визит для нашего отеля большая честь. Вчера нам позвонили из канцелярии и предупредили. Весь наш персонал полностью в вашем распоряжении. Позвольте выразить глубочайшие соболезнования в связи с гибелью брата Зенона, который всегда был для нас дорогим гостем…
Магальянес не стал утруждать себя ответом. Холодно кивнув, он повернулся к собеседнику спиной и начал подниматься по лестнице.
Менеджер с подобострастным видом засеменил следом и нагнал епископа, чтобы самолично проводить его к последней двери на втором этаже.
Открыв номер мастер-ключом, он с поклоном пригласил епископа войти, но тот остановился на пороге.
– В комнате что-нибудь переставляли?
– Ничего. Мы все сделали, как нам велели.
– Ступайте. Если вы понадобитесь, вас позовут.
Сесар Магальянес вошел в номер, оставив темнокожего священника на страже в коридоре.
Брат Зенон жил в стандартном номере с репродукциями голландских мастеров на стенах, комодом, который одновременно служил секретером, встроенным платяным шкафом, кроватью, ночным столиком и ванной.
Как ни удивительно, в номере библиотекаря не было ни одной книги.
То была печальная комната, впитавшая тоску и терзания своего обитателя.
Заглянув в шкаф, епископ обнаружил запасную сутану и целую коллекцию одинаковых картонных коробок.
Магальянес взял одну из них.
Она оказалась тяжелее, чем можно было подумать.
Он потянулся за следующей. И еще за одной.
Везде было одно и то же.
Коробки лежали и в комоде, и в прикроватной тумбочке, под кроватью… Зайдя в ванную и отдернув клеенчатую занавеску, епископ с изумлением обнаружил, что ванна сверху донизу набита точно такими же коробками.
Пока за окном вступала в права дождливая ночь, Магальянес перетащил коробки на середину комнаты и при неярком свете лампы на столике у кровати принялся методично разбирать их содержимое. Закончив, он долго стоял посреди огромной кучи коробок. Сутана и черный плащ делали его выше и стройнее; надменный красавец, излучавший ум и властность; растерянный, напуганный, потрясенный; успевший пожалеть о попытке проникнуть в сознание старого монаха с перевернутой пентаграммой на запястье, который перерезал себе горло у него на глазах.
Коробки были забиты обрезками бумаги. Очень старинной. И очень дорогой. Обрезками самого разного вида: квадратиками, кружочками, стружкой… десятками килограммов.
Обрезков.
13
По своей планировке последний этаж санатория отличался от других. Вероятно, его не стали перестраивать, оставив все, как было в старом отеле: лестница вела в атриум со стеклянными стенами, сквозь которые можно было разглядеть разные по размеру салоны. Все они были пусты. И заперты.
За исключением одного.
В дальнем конце коридора, в самой глубине атриума, красовались солидные дубовые двери, заметно превосходившие остальные высотой.
Гладкую деревянную поверхность покрывали нарисованные охрой знаки, о значении которых Эрнандес и Ривен могли только догадываться. Оттуда и доносились леденящие душу голоса.
Двери легко поддались.
За ними скрывался огромный зал, заставленный больничными койками.
Койками без одеял и простыней. Больные, брошенные умирать среди собственных экскрементов, крови и гноя, лежали прямо на желтых матрасах.
Жуткие опухоли. Синюшные лица. Культи вместо рук и ног. У иных кожа сделалась такой желтой, что они почти сливались с матрасами. Тела других, страдающих от внутренних кровотечений, превратились В сплошные синяки. У третьих зияли пустулы, у четвертых исходили гноем нарывы. Мешки для выведения мочи никто не менял, в назальные трубки давно не поступал питательный раствор, кислородные маски больше не помогали дышать.
Страдальцев бросили на произвол боли.
Но они продолжали цепляться за жизнь.
Их стоны сливались в единый хриплый вой.
Эрнандес и Ривен застыли на пороге, не в силах произнести ни слова.
Стены и пол палаты были полностью покрыты причудливыми символами.
Нарисованными той же рукой, той же краской цвета спелого граната.
Выведенные опытным каллиграфом странные значки, не похожие на буквы ни одного из известных алфавитов, разбегались по стенам во все стороны, без какой бы то ни было логики.
Невиданные письмена служили обрамлением для десяти фигур, прорисованных с тошнотворным реализмом.
Игуана с лицом младенца.
Женщина с головой мухи.
Человеческое лицо, нарисованное на спине таракана.
Ящерица с человеческими конечностями.
Женское лицо в заду кота.
Согбенная старуха с головой вола.
Корова с головками близнецов вместо вымени.
Тритон с детским торсом.
Зародыш, проглоченный анакондой.
Крысиный хвост, торчащий из девичьего лона.
На то, чтобы покрыть потолок и стены этими кошмарными росписями, ушел бы не один месяц.
– Какого дьявола здесь творится, Ривен? То ли мир летит ко всем чертям… То ли это я схожу с ума.
– Не знаю… Но вряд ли чемодан спрятан здесь.
Оба говорили вполголоса, подавленные зрелищем, монотонным спором дождя и моря и разлитой в воздухе жаждой смерти.
