Текст книги "Рукопись Бога"
Автор книги: Хуан Рамон Бьедма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
11
Дом сто двадцать два по улице Скульптора Себастьяна Сантоса был погружен во тьму.
Лифт давно куда-то подевался, но жильцы нашли его шахте отличное применение и годами сбрасывали туда мусор, не утруждая себя тем, чтобы выйти на улицу.
По лестнице вечно сбегали потоки воды, происхождением которых никто никогда не интересовался.
Крысы имели все основания считать подъезд своей территорией.
В воздухе стоял запах мочи, плесени, дешевой еды, болезней и насилия.
Вместе с плеском воды с шестого этажа доносилась брань. Двое разговаривали на повышенных тонах, совершенно не беспокоясь о том, что их беседа доступна чужим ушам.
– Слушай, дай хоть полпакетика. Завтра моя старуха получит пенсию и принесет тебе бабки.
– Твоя старуха грязная свинья, я ее как-нибудь прибью. Приходила тут, орала на весь дом, что я ее драгоценного сыночка подсадил на герыч.
– Это было давно. Теперь у нас все по-другому. Она для меня что угодно сделает.
– Убирайся, кореш. Слышал? Пошел вон!
– Полпакетика. Я же до утра сдохну. А завтра…
– Ты слышал, что я сказал. Давай выметайся.
– Твою мать, Хули. Давай договоримся…
– Я тебе дам «договоримся»!
Хозяином положения явно был широкоплечий молодой цыган в красном спортивном костюме и с длинными смоляными волосами, стянутыми в хвост. В качестве жертвы выступал совсем зеленый паренек в джинсовой рубашке, худющий и растрепанный, он обхватил себя за плечи и сильно дрожал. Увидев Ривена и Альваро, оба стушевались и, пробормотав что-то невнятное, скрылись за дверью с буквой, нацарапанной ручкой прямо по дереву.
На настойчивые звонки никто не отвечал.
Сдавшись, Альваро, по-прежнему с чемоданом в руке, – он не решился оставить драгоценную находку в машине, поскольку вовсе не был уверен, что, вернувшись, найдет автомобиль на стоянке – направился к цыгану в спортивном костюме, опасливо наблюдавшему за пришельцами из-за приоткрытой двери. Парень в джинсовой рубашке, отчаявшись добыть дозу, выполз из квартиры и понуро уселся на ступеньку.
– Извините за беспокойство… Вы не знаете, Пелайо Абенгосар дома?
– Я тебе что, консьержка?
– Понимаете, мы приехали издалека, чтобы повидать сеньора Пелайо. Скажите хотя бы, не ошиблись ли мы адресом.
– Да хрен его знает. Я сторожем не нанимался, – цыган привалился к дверному косяку, пренебрежительно скрестив руки на груди, но тут же с виноватым видом растворился в глубине квартиры, уступив место истинной хозяйке, согбенной старушке лет семидесяти, едва достававшей молодому соплеменнику до локтя.
– Вы компаньоны старика Пелайо? – поинтересовался молодой цыган из-за плеча матери. – Что-то вы оба смахиваете на легавых.
– Заткнись, Хули. Будь они легавыми, мы давно бы знали. К тому же эти типы по двое не ходят.
Осторожно заглянув в квартиру, Альваро увидел двоих парней, очень похожих на субъекта в спортивном костюме, которые внимательно наблюдали за происходящим, не отрываясь от ужина. Кухня была забита бытовой техникой и заставлена неплохой мебелью. Судя по всему, семейный бизнес приносил изрядный доход.
– Я не полицейский, сеньора, – вежливо ответил Альваро. – Я священник, так же, как сеньор Абенгосар, и приехал из-за границы, чтобы с ним встретиться.
От такого ответа старуха не оттаяла, но стала смотреть менее настороженно.
– Сразу скажу: я знать не хочу вашего дона Пелайо. Он не стал помогать моим мальчикам, когда легавые их закрыли, – заявила она, предвосхищая возражения со стороны Альваро. – А ведь я столько сделала для нашего квартала.
– Не сомневаюсь, сеньора.
– Вчера про него уже спрашивали.
– Кто бы это ни был, к нам они не имеют отношения.
– Да вижу я. Те были плохо одеты. Как бродяги.
– Эти были точно не из Лас-Вегаса, – подал голос Хули из-за спины старухи. – Оборванцы. Они стали борзеть, и мы их выставили.
Старуха важно кивнула, гордая решимостью своих сыновей. Но вдаваться в детали она не собиралась.
Парень в джинсовой рубашке с трудом поднялся на ноги и заковылял вниз по лестнице.
– Если я правильно понял, вы с сеньором Абенгосаром в ссоре?
– Вот еще. Мы же соседи. Но у него своя свадьба, у нас своя.
– А вы не знаете, где он может быть?
– Да кто его знает.
Было ясно, что цыганка больше ничего не скажет.
– Что ж, понимаю. Вы очень любезны, сеньора. Еще одна просьба. Вы не могли бы передать дону Пелайо, что мы приходили? Это очень важно. – Священник протянул женщине визитную карточку со своими ватиканскими координатами.
Старуха не ответила, но карточку взяла.
– И, если вам не сложно, передайте, что я зайду завтра, если получится.
Ривен, хранивший молчание на протяжении всего разговора, хотел было заметить, что, если уж им удастся выбраться отсюда живыми, вряд ли стоит искушать судьбу еще раз, но счел за благо промолчать и послушно двинулся вниз по лестнице следом за Альваро.
Машина оказалась на месте, у подъезда.
Однако теперь ее оккупировала компания подростков, – четверо парней и одна девчонка – привольно расположившаяся на капоте и багажнике и попивавшая пиво, не обращая внимания на дождь.
Приглядевшись, Альваро узнал среди них растрепанного паренька, пытавшегося раздобыть наркотик в квартире, из которой они только что ушли.
Придержав Альваро за плечо, парковщик сунул руку в карман, нащупывая нож.
Ривен устал.
Он еще не успел прийти в себя после драки в больнице. Дело на пятьдесят евро усложнялось с каждым шагом. А парковщик был далеко не в лучшей форме.
Из мрака вынырнули зловещие тени и направились к ним.
Ривен шагнул им навстречу, пытаясь на глаз оценить силу и решительность противников, но тут за спиной у него послышался гневный окрик.
Спрятавшись от дождя под козырьком подъезда, давешняя старуха властно махнула рукой, и подростков как ветром сдуло. Мрачные тени застыли посреди улицы, вновь слившись с темнотой.
Ривен и Альваро не стали дожидаться окончания этой сцены. Последним, на что они обратили внимание, был тревожный взгляд паренька в джинсовой рубашке, по-прежнему обнимавшего себя за плечи. Вежливо поклонившись старухе, они сели в машину и поехали прочь.
Жители квартала делились на тех, кто из последних сил пытался сохранить видимость нормальной жизни, и тех, кто сдался и решил выживать как придется, наплевав на закон. Дождь и холод прогнали с улицы и тех и других.
Одинокий припозднившийся прохожий нервно озирался на перекрестке.
У подъезда пылал костер.
Двое мальчишек возились с мотоциклом.
Ривен ехал очень быстро, стараясь не заблудиться в лабиринте кривых улочек и не разбить машину.
Вскоре он понял, что забыл повернуть направо, чтобы выехать на шоссе, и теперь они все сильнее углублялись в Южный район. Впрочем, все оказалось не так страшно. Выбраться из опасного квартала можно было и по улице Луиса Ортиса Муньоса.
– Едем в пансион? – спросил Ривен, всей душой надеясь, что его спутнику не взбредет в голову тащиться на встречу с очередным хранителем в какое-нибудь жуткое место, где им наверняка захотят перерезать горло.
– Думаю, что да. Хотя мы могли бы… Нет. Слишком поздно. У Онесимо Кальво все наверняка давно спят. К тому же завтра нам надо поспеть на кладбище, чтобы увидеться с дочерью Коронадо Баскьера.
– Во сколько похороны?
– В половине девятого.
На пересечении улиц Луиса Ортиса Муньоса и Каэтано Гонсалеса Ривен сбавил скорость. Дождь немного утих, машин на дороге почти не было, но на перекрестке что-то глухо ударило в дверь автомобиля.
Ривен резко затормозил, выскочил из машины и без труда обнаружил сбитого мальчишку.
Это был парень лет двадцати или чуть меньше, с необычными для квартала светлыми волосами и еще более странной в этих местах открытой улыбкой, в фуфайке с затейливой надписью «Слезы Христовы».
Альваро бросился на помощь раненому, хотя Ривен жестом велел ему не показываться.
Но паренек уже встал на ноги, подобрал рюкзак И вскинул руки, давая понять, что помощи не требуется.
Ривен поднял воротник шинели, спасаясь от ледяного ветра, который, казалось, совершенно не мешал пареньку. Альваро окликнул пострадавшего, но тот даже не оглянулся.
Так и пятился назад, продолжая приветливо улыбаться.
12
Паренек продолжал медленно пятиться, пока те двое не вернулись в машину и не уехали.
Тогда он развернулся вокруг своей оси и припустил бегом по улице Каэтано Гонсалеса.
Убедившись, что рюкзак цел, парень надел его на плечи, расположив ремни так, чтобы они не закрывали надпись «Слезы Христовы», которой он очень гордился. Потому и не носил куртку.
Дойдя до улицы Хосе Себастьяна Бандарана, молодой человек повернул направо. Этой дорогой он шагал каждый вечер.
Бары и рестораны отправляли остатки продуктов в центр социальной защиты только после закрытия, но задолго до заветного часа у подъезда уже толпились обездоленные в ожидании ужина, приготовленного братом поваром из того, что не доели богачи.
Слабое жжение в запястье, на которое совсем недавно накололи перевернутую пентаграмму, напомнило юноше о его новом предназначении. Теперь это воспоминание казалось далеким, словно чей-то призрачный голос, прозвучавший во сне.
В конце улицы, в самом сердце Южного района, виднелся деревянный указатель с надписью масляной краской: «Францисканская миссия «Слезы Христовы».
Никто в квартале не знал, как зовут этого юношу и откуда он взялся, но симпатичный паренек, с неизменной радушной улыбкой раздававший еду бездомным, всем нравился; он бесстрашно выходил навстречу толпе наркоманов, алкоголиков, больных СПИДом и туберкулезом, бывших заключенных и выживших из ума стариков, аккуратно делил между ними скудные запасы, терпеливо сносил нередкие оскорбления, отвечал добром на ненависть и утешал отчаявшихся.
Миссия являла собой просторный ангар, заставленный длинными столами и грубо сколоченными лавками; по вечерам он выполнял роль общественной столовой, организованной местными прихожанами, а днем превращался в класс, в котором монахи учили грамоте тех, кому совсем не повезло в жизни, а тем, кто хотел пойти чуть дальше, преподавали английский и немецкий. В двух небольших пристройках размещались ночлежка и кухня.
Брат повар всегда радушно встречал паренька и ласково трепал его по белой голове здоровенными ручищами, от которых приятно пахло стряпней.
Старик давно привык к своему молчаливому помощнику в серой фуфайке и без страха препоручал ему заботу о стоящих на огне котлах, когда пора было отправляться в обеденный зал с огромной корзиной, наполненной хлебом.
На этот раз, оставшись на кухне в одиночестве, паренек достал из рюкзака большой стеклянный термос с бесцветной жидкостью. Убедившись, что за ним никто не подглядывает, он вылил содержимое термоса и котел с мясной похлебкой. Потом юноша убрал пустой термос в рюкзак и старательно перемешал варево половником.
Вскоре в кухню вошли двое монахов и под дежурные шуточки о голодных прихожанах и о том, какие сумасшедшие деньги мог бы получать брат повар, работай он в каком-нибудь дорогом ресторане, принялись грузить кастрюли на дребезжащую железную тележку.
Тем временем в столовой все расселись по местам, ожидая, пока повар раздаст хлеб. Остальные монахи раскладывали вилки и ложки, разносили стаканы с водой и оделяли каждого яблоком или бананом. Паренек взялся за ручку и покатил тележку между рядами, разливая по мискам отравленный суп.
На черенке каждой ложки и вилки были выгравированы слова «Миссия «Слезы Христовы» на случай, если кому-то из прихожан придет в голову прикарманить столовые приборы, чтобы попытаться выручить за них немного денег и разжиться на десерт дозой героина.
Еды было немного, едоков тоже, и парень в серой фуфайке довольно быстро объехал весь зал, почти полностью опустошив котел с супом. Остатки предназначались для отдельного стола в углу, под дешевым изображением святого Франциска Ассизского, за которым ужинали монахи и их помощник.
На этот раз им повезло.
Похлебки хватило на всех.
Все смогли по достоинству оценить выдающийся кулинарный талант брата повара.
Все, кроме паренька, который едва притронулся к еде.
Юноша рассеянно потирал горящую пентаграмму на запястье, и недавние события выветривались из его памяти так быстро, что к концу ужина он совершенно позабыл о содеянном в тот вечер.
Молодой бродяга за дальним столом достал губную гармошку, чтобы развлечь товарищей незатейливой мелодией и тут же согнулся над столом, выплюнув прямо в миску сгусток черной крови.
Все в ужасе уставились на него со своих мест.
Никто не проронил ни звука.
Изо рта бездомного, сидевшего через два стола от молодого бродяги, вдруг хлынул целый поток крови.
В голове паренька в серой фуфайке мелькнуло странное воспоминание о бесцветной жидкости, льющейся в котел, но он поспешил прогнать нелепое видение, с ясной улыбкой взял ложку и начал есть.
Еще одного бездомного стало рвать кровью, словно кто-то терзал его внутренности. И еще одного. И еще.
Пострадавших становилось все больше, и те, кто пытался им помочь, не знали, за что хвататься.
Такое здесь случалось.
Печально, но обычное дело.
Все в руках Божьих.
Все омыто слезами Христовыми.
13
У священника-миссионера нет ни кафедры, ни собора. Он проповедует там, где в его слове нуждаются больше всего.
И все же в мире было два-три места, которые епископ Сесар Магальянес, давно привыкший к частым переездам, считал своими.
Только в подземном коридоре, ведущем к часовне под «Автопортом-92», вдали от всех, под толщей земли, заглушавшей голоса простых смертных, не пропускавшей ни смеха, ни стонов, ни жалоб, он мог позволить себе невообразимую роскошь побыть самим собой.
Двери часовни были наполовину открыты, сквозь них виднелся мягкий свет десятков свечей. Магалья-нес неторопливо прошел к алтарю, где его, редкого гостя в подземелье автовокзала, всегда ждал обитый черным бархатом аналой.
Преклонив колени, епископ машинально провел рукой по искусно сработанной деревянной полочке, желая убедиться, что украшенный драгоценными камнями требник на месте. Разумеется, он был на месте.
А на нем лежал сложенный вдвое листок бумаги, исписанный старательным округлым почерком, анонимное послание, точно такое же, какие в последнее время приходили в Ватикан.
«Благословляю кровь, пролитую тобой в поисках Проклятой Рукописи. Ты полагаешь, будто твой Создатель держит факел, освещающий тебе путь, но наделе это пламя влечет тебя в обитель Того, Кто Гасит Свет. В моих Невидимых Чертогах тебя ждет радушный прием. Я отдам тебе рукопись. И посмотрю, на что сгодится твоя мировая гармония, когда ты перестанешь отличать Добро от Зла. Подобно тому, как вода переливается из одной чаши клепсидры в другую, так и имя Мое перетекает в имя Его. Я терпеливо дождусь Момента, когда Свет померкнет, и все твое станет прахом, а сам ты предстанешь пред очи Распорядителя Кладбища.
Велиал».
И все же это послание отличалось от предыдущих. Остальные анонимные письма, попавшие в руки Тайного Совета в Италии, были выдержаны в нейтральном стиле и сообщали вполне конкретные имена и адреса. Указания, где искать пять чемоданов, и короткие экскурсы в историю рукописи.
Нынешнее послание вышло чересчур личным.
Анонима можно было узнать лишь по почерку и старому псевдониму: Велиал. Один из самых могущественных демонов из войска сатаны. Возможно, самый могущественный и самый древний из приближенных Темного Властелина; господин боли, дух разрушения. Впрочем, в Новом Завете Велиал оказывается местоблюстителем сатаны, а в свитках Мертвого моря он прямо назван предводителем сил преисподней в последней битве между Детьми Света и Детьми Тьмы.
Епископ перечел письмо несколько раз, стараясь воспринимать его текст с подобающим бесстрастием, но на память ему вновь и вновь приходили строки Второго послания к Коринфянам: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиалом? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами?» Но кто он такой, этот Павел, чтобы следовать его заветам, данным много веков назад? Епископ Магальянес принял служение в сто раз важнее апостольского. Человечество напоминает пассажиров тонущего корабля, и перед лицом бедствия не желающих прервать беззаботное веселье, и лишь Тайный Совет может спасти церковь от неминуемой гибели. А если для того, чтобы сокрушить дьявола, придется прибегнуть к его методам или даже вступить с ним в союз, что ж, придется заплатить и такую цену.
Епископ знал, что за глаза его прозвали Телохранителем Господним.
В глубине души он считал это прозвище очень метким.
А от того, кто возглавляет охрану самого Господа, требуется ни при каких обстоятельствах не терять головы, быть готовым в любой момент отразить происки врага и помнить, что нигде, даже в тайной часовне глубоко под землей нельзя чувствовать себя в безопасности. Его призвание до последнего защищать свою крепость и, когда придет время, без страха выйти на бой с Распорядителем Кладбища.
Гесперио М. Тертулли
Падуя, 20 июня 1954
Только настоящему под силу изменить будущее.
X. М. Кабальеро Бональд. Частный театр
– …Вот почему в заключение я хотел бы напомнить вам чудовищные слова оккультиста семнадцатого века Теофраста Парацельса, будто обращенные к нам нынешним: «Все вы в Париже, Падуе, Монпелье, Салерно и Лейпциге! Вы не учителя правды, но исповедники лжи! Ваша философия сплошной обман. Если вам угодно знать, что есть магия на самом деле, читайте Откровение святого Иоанна… Ваше учение есть фарс, ибо оно не восходит ни к Библии, ни к Откровению. Библия – вот ключ, вот главный толкователь. Были пророки Моисей, Исайя, Енох, Давид, Соломон, Даниил, Иеремия, и был среди них Иоанн, величайший маг, каббалист и предсказатель. Живи кто-то из них сейчас, вы убили бы их своим вероломством. И не только их, но и самого Творца, буде дана вам такая власть». Что ж, отныне вам, вступающим на путь, пройти по которому вы готовились все эти годы, предстоит доказать старому философу эпохи Возрождения, что этот путь ведет к истине, и мы, интеллектуалы из старейших университетов Европы, способны пройти по нему, никуда не сворачивая. Благодарю за внимание.
Студенты выпускного курса библейской археологии, аспиранты и даже преподаватели других предметов, собравшиеся в актовом зале Падуанского университета послушать последнюю лекцию Гесперио Тертулли, разразились бешеными аплодисментами, пока профессор с невозмутимым видом складывал свои бумаги и справочники; глубоко растроганный, он стал подниматься по деревянным ступеням многоярусной аудитории, стараясь скрыть непрошеные слезы.
Присутствующие слишком хорошо знали нелюдимый характер профессора и потому не стали его задерживать. Студенты и преподаватели покидали зал небольшими группами, обмениваясь впечатлениями о лекции и искренне сокрушаясь, что Гесперио Тертулли, несколько месяцев назад возведенный в сан епископа Миланского, вынужден оставить университет.
Для пятерых студентов последнего курса прощальная лекция имела особое значение. В то утро каждый из них получил официальное уведомление от секретаря кафедры о том, что профессор Тертулли ждет их в своем кабинете через пять минут после окончания занятия. Пятеро студентов, – Дамасо Бербель, Коронадо Баскьер Тобиас, Анхель Мария Декот, Пелайо Абенгосар и Онесимо Кальво-Рубио – пятеро молодых севильских священников давно сдружились с профессором и нередко допоздна засиживались в его библиотеке за беседами, спорами и чтением книг, постепенно раскрывавших перед ними бескрайний, запретный и совершенно удивительный мир. Впрочем, на самом деле студентов было шестеро. Амадор Акаль был того же возраста, что и остальные пятеро, был священником и уроженцем Севильи и часто бывал у Тертулли. Однако, в отличие от остальных, он был незрячим и не получил приглашения, скорее всего, из-за ошибки секретаря.
Не понаслышке зная о легендарной пунктуальности профессора, шестеро новоиспеченных dottori, [7]7
Доктора (ученая степень) (итал.). (Примеч. ред.)
[Закрыть]которым не терпелось узнать, зачем же их пригласили, явились на кафедру ровно в десять минут восьмого. Постучав, они гуськом вошли в кабинет Тертулли, педантично проверявшего замки на пяти одинаковых чемоданах, маленьких, чуть больше стандартного портфеля, темно-коричневых, с металлическими углами и замками.
– Закройте дверь. Я не знаю, что вы скажете, когда узнаете, зачем вас позвали, и все равно хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли. А еще за то, что все эти годы были со мной, за все, что нам довелось пережить и узнать вместе, а более всего за нашу общую мечту. Я навсегда сохраню о вас самые лучшие воспоминания, даже в том случае, если вы ответите на мою просьбу отказом.
Новый епископ Миланский, высокий худой человек пятидесяти лет, говорил, по обыкновению, твердо и веско, стоя спиной к гостям и не отрывая взгляда от пяти коричневых чемоданов.
– Возможно, вам покажется, что я впадаю в излишнюю патетику, но речь идет о судьбе всего… – В этот момент профессор повернулся к студентам и обнаружил, что их не пятеро, а шестеро. – Амадор?
– Сеньор?
– Мне очень жаль, наверное, секретарь ошибся… Дело в том, что я не просил вас приходить на эту встречу.
– Если честно, я не получал приглашения, – слепой залился краской и принялся нервно крутить в руках крестообразный набалдашник своей белой трости.
– Мы подумали, что это ошибка, – Пелайо бросился на выручку другу. – Ведь мы всегда приходили вшестером…
– Эта встреча и то, что за ней последует, никак не связаны с нашими прежними отношениями, – отрезал Тертулли.
– Я даже представить не мог… – Амадор готов был сквозь землю провалиться.
– Поверь, я вовсе не хочу тебя обидеть. Но у меня есть достаточно веские причины, чтобы обратиться к твоим товарищам, а не к тебе.
Слепой, набычившись, побрел к выходу. Уже на пороге стыд внезапно обернулся гневом и заставил его остановиться.
– Ваше преосвященство… Эти причины кроются в моей немощи?
Профессор ответил слишком поспешно.
– Можно сказать и так, – и продолжал, раздосадованный собственным ответом: – Амадор, ты знаешь, я всегда относился к тебе так же, как к остальным. Ты и сам не нуждался в том, чтобы тебя выделяли. Впереди тебя, несомненно, ждет блестящая карьера. Куда более яркая, чем у некоторых присутствующих. Но то, что я намерен им предложить, не поощрение, а тяжкое бремя… Которое, может статься, потребует от них невозможного. Прости, но больше тебе знать не нужно. Я надеюсь, что этот разговор не повредит нашей дружбе.
– Дружбе? – Амадор медленно открыл дверь, но, перед тем как уйти, повернулся к остальным студентам: – Вы остаетесь с ним, так ведь?
Слепой закрыл дверь и пошел прочь. Никто его не окликнул.
Ему ничего не стоило найти выход из старинного университетского здания и не потеряться на знакомых как свои пять пальцев улочках Падуи.
Дело в том, что Амадор Акаль был не совсем слеп.
Он различал свет и тьму и чувствовал, когда начинали сгущаться сумерки.
Догадывался по мельканию теней, если кто-то возникал у него на пути.
Видел силуэты, очертания и серые пятна, которые составляли для него окружающий мир.
Вскоре слепой миновал Кьеза-дельи-Эремитани, замечательный образчик эпохи романтизма с великолепными росписями, наполовину разрушенный бомбежками сорок четвертого года, вместе с другими дворцами, сильно пострадавшими в минувшую войну. Друзья так часто описывали Амадору это удивительное здание, что ему казалось, будто он видит его своими глазами. Слепой слишком привык судить о реальности по чужим словам и впечатлениям, но с этого дня со столь унизительной зависимостью надлежало покончить.
Амадор совсем не злился. Для большинства из нас несть о потере близких становится страшным ударом, но бывают и те, кто встречает ее спокойно, поскольку осознание свершившегося ужаса не обрушивается на них сразу, а приходит постепенно, осознание утраты затягивается на многие дни, а то и годы, и боль делается их вечной спутницей.
Неспешно бредя по направлению к ботаническому саду, Амадор думал о том, что этот вечер знаменует для него начало новой жизни, отказ от прежних устремлений и дорогих воспоминаний.
Из всех вечеров, проведенных в компании пятерых друзей и профессора, в память слепому врезался один, ибо именно в тот вечер шестеро студентов поняли, что теперь они друзья навек. В тот вечер Тертулли рассказал им о Тайном Союзе Защитников Церкви.
В тысяча восемьсот двадцать девятом году папа Пий Восьмой упразднил инквизицию, однако с таким решением согласились далеко не все. У Святого Ордена нашлось немало защитников. На словах подчинившись воле понтифика, они устроили заговор и продолжали тайком похищать, пытать и убивать людей, искореняя ересь и борясь с дьявольскими кознями. С годами могущество Тайного Союза крепло, его члены располагали неограниченными средствами и помощниками по всему миру, плели интриги, вмешивались в политику и ждали того дня, когда можно будет заявить о себе открыто и вернуть утраченную власть над церковью. Потрясенные рассказом профессора, молодые клирики поклялись сделать все возможное и даже пожертвовать жизнью, чтобы не допустить торжества мракобесия.
Очередная улочка привела Амадора к воротам ботанического сада.
Когда бывшие друзья становятся врагами, ничто не мешает былым врагам превратиться в друзей.
Прогуливаясь по песчаным дорожкам среди цветочных клумб и вдыхая умиротворяющий запах сырости слепой размышлял о том, что Тайный Союз, возможно, не так уж и страшен, а заговорщикам может на что-нибудь сгодиться и калека.
Вдалеке послышался женский крик, но Амадор не стал обращать на него внимания. Он любил этот сад, один из самых старых в Европе, любил бродить в лабиринте аллей, прудов и тропинок, из которого неизменно находился спасительный выход: здесь, среди аллей, посаженных еще в тысяча пятьсот сорок пятом году, человек будто освобождался от оков времени, переставал быть песчинкой в часах истории и ненадолго становился самим собой.
Крики раздались снова, ближе и громче, и Амадор заметил, как впереди сгущаются тени. Слепой осторожно пошел им навстречу, внимательно прислушиваясь: двое мужчин осыпали бранью женщину и требовали у нее какое-то кольцо. Та жалобно оправдывалась. Прищурившись, Амадор разглядел три размытых силуэта; женщина скорчилась на земле, а мужчины яростно пинали ее ногами. Говор и характерные словечки выдавали в нападавших типичных представителей местной шпаны; судя по тому, как оба нервничали и злились, они были не слишком опытными грабителями. Их жертва, слабым голосом умолявшая о пощаде, говорила с иностранным акцентом.
Заметив в двух шагах от себя молодого человека в сутане, опиравшегося на белую трость с крестообразным набалдашником и холодно следившего за отвратительной сценой, все трое застыли на месте.
Но Амадор смотрел не на них.
Он видел пятерых товарищей, поглощенных беседой с профессором Тертулли, на темы, которые отныне сделались для него запретными.
Видел самого себя на кафедре заштатного университета, год из года повторяющим одни и те же скучные лекции равнодушным студентам.
Видел невыносимо тусклое и безрадостное будущее, болото рутины и крушение былых надежд.
И одновременно, словно в черно-белом приключенческом кино, которое он так любил, пока не ослеп, видел, как двое хулиганов жестоко избивают поверженную женщину, вкладывая в удары всю свою силу и злость, норовя переломать жертве кости.
Грабители пялились на слепого священника, разинув рты от изумления.
Слепой улыбнулся и приказал:
– Ступайте за мной. У меня для вас кое-что есть.
Хулиганы неуверенно двинулись за священником.
У выхода из сада к ним, не задавая вопросов, присоединился какой-то нищий.
С годами эта процессия стала куда длиннее.
