Текст книги "Эмблема предателя (ЛП)"

Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

3

– Ты спишь?

Илзе Райнер заворочалась на кровати.

– Теперь уже нет. Чего тебе, Пауль?

– Хочу узнать, что мы будем делать.

– Сейчас половина двенадцатого ночи. Почему бы тебе не поспать?

– Я говорю про будущее.

– Будущее, – повторила его мать, словно выплюнула это слово.

– Я хочу сказать, ведь ты же не обязана здесь работать, в доме тети Брунхильды, правда, мама?

– В будущем ты пойдешь в университет, который как раз находится за углом, и будешь возвращаться домой, поесть вкуснятины, которую я тебе приготовлю. А теперь спокойной ночи.

– Это не наш дом.

– Мы здесь живем, работаем и благодарим за это небеса.

– Как будто есть за что... – пробормотал Пауль.

– Я слышу тебя, молодой человек.

– Извини, мама.

– Что с тобой такое? Ты снова подрался с Юргеном? Поэтому сегодня вернулся весь мокрый?

– Это была не драка. Он с двумя дружками охотился на меня в Энглишер Гартен.

– Они просто играли.

– Они бросили мои штаны в озеро, мама.

– Может, ты их чем-то разозлил?

Пауль засопел, но ничего не ответил. Это было типично для его матери. Когда у него возникали проблемы, она вечно пыталась обвинить его самого.

– Лучше спи, Пауль. Завтра будет большой день.

– Ах да, день рождения Юргена. Просто замечательно.

– Будут пирожные.

– Которые достанутся другим.

– Не понимаю, почему ты так на всё реагируешь.

Пауль подумал, что это просто неприлично, когда сотня человек веселится на вечеринке на первом этаже, а в это время Эдуард, которого ему даже не позволили повидать, томится в своей комнате на четвертом, но решил промолчать.

– Завтра будет много работы, – добавила в завершение Илзе, отворачиваясь.

Некоторое время мальчик смотрел на спину матери. Комнаты прислуги находились в глубине дома, в полуподвале. Пауля не особо беспокоило, что он живет здесь, а не в хозяйской зоне, потому что другого дома он в своей жизни не видел. С самого рождения он воспринимал это странное положение дел, когда Илзе мыла посуду своей сестры Брунхильды, как нечто само собой разумеющееся.

Через большое окно под потолком проступил тусклый прямоугольник света. Он нес в себе желтое эхо фонаря и смешивался с мерцанием свечи, которую Пауль всегда держал зажженной у кровати, потому что до смерти боялся темноты. Райнеры обитали в одной из самых маленьких комнатушек, где едва помещались две кровати, шкаф и стол, за которым Пауль готовил домашние задания.

Его подавляла эта скудость пространства. Как будто в доме мало имелось свободных комнат. С тех пор, как кончилась война, состояние барона значительно похудело, и это Пауль тоже воспринимал как должное, как смотрел на ржавеющие на поле остатки снаряда. Это было непреодолимое действие времени.

Карты, шептались слуги, качая головами, словно говорили о заразной и смертельной болезни, во всём виноваты карты. В детстве эти комментарии наводили на Пауля ужас, вплоть до того, что когда один из одноклассников принес в школу французскую колоду, которую нашел дома, Пауль стремглав выбежал из класса и спрятался в уборной. Через некоторое время он понял, что проблема его дяди не заразна, но всё равно ужасна.

Когда слугам стали задерживать жалование, они начали уходить. Сейчас из десяти комнат в крыле прислуги были заняты всего три: горничной, кухарки и та, где жили Пауль с матерью. Иногда мальчик не мог выспаться, потому что Илзе всегда поднималась за час до рассвета. Пока слуг было достаточно, она работала экономкой и присматривала за тем, чтобы всё находилось на своих местах. Когда же прислуги стало не хватать, ей пришлось взять на себя их работу.

Поначалу для Пауля эта жизнь с утомительными и скучными занятиями матери или с теми, которыми занимался он сам с тех пор, как себя помнил, казалась вполне обычной. В школе он разговаривал с приятелями обо всём этом, пока не стал достаточно взрослым, чтобы понять происходящее вокруг него, и насколько странно, что сестра баронессы спит вместе с прислугой.

Он то и дело слышал всё те же три слова в адрес своей семьи, когда проходил мимо парт или когда за его спиной захлопывалась дверь.

Сирота.

Прислуга.

Дезертир.

И это слово было худшим из всех, потому что относилось к его отцу. К человеку, которого он не знал, о ком мать никогда не говорила, а Пауль знал лишь его имя.

Ханс Райнер.

Вот так, сквозь слезы и из обрывков разговоров Пауль узнал, что отец совершил нечто ужасное:

(говорят, что там, в далеких африканских колониях),

он потерял всё

(лишился последней рубашки),

а его мать живет на подачки

(служанка в доме собственного зятя, самого что ни на есть барона, можете такое представить?)

тети Брунхильды. И похоже, то, что Илзе не получала за работу ни единой марки, тоже не делало ей чести. Или что во время войны ей пришлось трудиться на фабрике по производству пуль, "чтобы приносить хоть что-нибудь в дом". Фабрика находилась в Дахау, городке в шестнадцати километрах от Мюнхена, и матери едва хватало времени, чтобы встать за два часа до рассвета, распределить работы по дому и сесть на поезд, чтобы попасть на свою десятичасовую смену.

Как раз в тот день, когда она вернулась с фабрики с зеленоватыми от пыли пальцами и волосами, с мутными после целого дня вдыхания химикатов глазами, Пауль впервые спросил, почему они не найдут другое жилье. Место, где их не будут постоянно унижать.

– Ты не понимаешь, Пауль.

Она много раз повторяла этот ответ, всегда отводя в сторону глаза и выходя из комнаты или отворачиваясь к стенке, чтобы уснуть, как сделала несколько минут назад.

Пауль несколько секунд смотрел на спину матери. Казалось, она дышит ровно и глубоко, но мальчик знал, что это притворство, и спрашивал себя, какие призраки преследуют ее по ночам.

Он отвел взгляд и вперил его в потолок. Если бы взгляды имели вес, то квадратный метр штукатурки, находящийся над головой Пауля, просто рухнул бы. Именно на нем концентрировались все фантазии Пауля об отце в те ночи, когда он не мог уснуть. Он знал об отце лишь что тот был капитаном императорского флота и командовал фрегатом в Юго-Западной Африке [7]7
  Юго-Западная Африка – так называлась территория современной Намибии во времена колониализма под контролем Германской империи, а после Первой мировой войны – Южно-Африканского Союза (современная ЮАР).


[Закрыть]. Он погиб, когда Паулю было два года, и на память о нем осталась только выцветшая фотография, на которой он стоял в военной форме, с темными глазами и большими усами, и гордо смотрел прямо в объектив.

Илзе каждую ночь клала фотографию под подушку, и больше всего мать Пауля расстроилась не в тот день, когда Юрген сбросил его с лестницы, сломав руку, а в тот, когда Пауль стащил фотографию и принес в школу, чтобы показать всем, кто за глаза называл его сиротой. Когда он вернулся домой, то увидел, что Илзе перевернула комнату вверх дном в поисках фотографии. Медленно вытащив ее из учебника по математике, мать влепила ему пощечину и зарыдала.

– Это единственное, что у меня осталось. Единственное.

Она, конечно же, его обняла. Но сначала забрала фотографию.

Мальчик представлял, каким был этот грозный мужчина. На сероватом потолке в свете фонаря он мысленно рисовал силуэт "Киля" – фрегата, который Ханс Райнер "потопил в Атлантике вместе со всей командой". Он выдумывал для этих семи слов сотни причин, потому что только это рассказала ему Илзе. Пираты, рифы, мятеж... как бы история ни начиналась, она всегда заканчивалась одинаково – Ханс сжимает штурвал и машет рукой на прощание, когда его поглощает океан.

Дойдя до этого места, Пауль всегда засыпал.

4

– По правде говоря, Отто, не могу больше выносить этого еврея. Посмотри на него, налопался кнедликов. На манишке ванильный соус.

– Брунхильда, пожалуйста, успокойся и сбавь тон. Ты же знаешь, насколько нам нужен Танненбаум. На этот праздник мы потратили всё до последнего пфеннинга. Кстати, это была твоя идея.

– Юрген заслуживает самого лучшего. Знаешь, как он растерялся с тех пор, как его брат вернулся... таким.

– Вот тогда и не жалуйся на еврея.

– Ты не знаешь, каково это – быть с ним гостеприимной хозяйкой, с его постоянными спорами, нелепыми комплиментами, как будто не он тут всем заправляет. А недавно он вообще имел наглость предложить, чтобы Юрген женился на его дочери, – сказала Брунхильда, ожидая возмущённой реакции мужа.

– Это могло бы решить все наши проблемы.

Эти слова смогли пробить маленькую брешь в гранитной улыбке Брунхильды, она с ужасом взглянула на барона.

Они стояли у входа в гостиную и вели напряженный разговор сквозь зубы, прерываясь лишь на то, чтобы поприветствовать гостей. Она собиралась ответить мужу, но пришлось снова надевать на лицо маску гостеприимства.

– Добрый вечер, фрау Гернгрос, фрау Загебиль! Как приятно, что вы пришли.

– Похоже, мы немного припозднились, дорогая Брунхильда.

– Мосты, ах, эти мосты.

– Да, движение кош-мар-но-е. Просто у-жас-но-е.

– Когда ты покинешь этот старый холодный особняк и переберёшься на восточный берег, дорогая?

Баронесса довольно улыбнулась этому проявлению зависти. Любой из многочисленных нуворишей, присутствующих на вечеринке, убил бы за ту власть и титул, которые олицетворял герб ее мужа.

– Прошу, угощайтесь пуншем, он просто восхитительный, – сказала Брунхильда, махнув рукой в сторону центра гостиной, где находился огромный стол, заставленный закусками и напитками и окруженный людьми. Над чашей с пуншем возвышалась высеченная изо льда лошадь метровой величины, а в глубине помещения струнный квартет исполнял популярные баварские мелодии, вливаясь в общий гам.

Убедившись, что никто из вновь прибывших ее не слышит, баронесса повернулась к Отто и со сталью в голосе – такой тон мало кто из дам мюнхенского высшего общества посчитал бы приличным – произнесла:

– Ты устроил свадьбу нашего сына, ничего мне об этом не сказав, Отто? Ну так вот, это случится только через мой труп.

Барон даже не моргнул. За четверть века в браке он выучил, как реагирует супруга на посягательство на свою территорию. Но в этом случае ей придется заткнуться, потому что на кону стоит гораздо больше, чем ее дурацкая гордость.

– Брунхильда, дорогая, только не говори, что ты с самого начала не видела, куда клонит еврей. Все эти нарочито элегантные костюмы и походы с нами в церковь по воскресеньям, и как он каждый раз делает вид, что не слышит, когда его называют "обращенным", как придвигается к нам поближе.

– Конечно, видела, я же не дура.

– Ну разумеется, баронесса. И можешь сложить два и два. У нас нет ничего. Банковские счета пусты.

С лица Брунхильды сошел румянец. Ей пришлось опереться на лепнину на стене, чтобы не упасть.

– Черт бы тебя побрал, Отто.

– Это твое новое и такое элегантное красное платье... Модистка потребовала оплату наличными. Город полнится слухами, а когда такое начинается, то не остановится, пока не превратится в бурный поток.

– Думаешь, я не знаю? Думаешь, не вижу, как на нас смотрят, как откусывают пирожные и переглядываются, словно поняли, что они куплены не в кондитерской Поппа? Я знаю, что шепчут друг другу эти старые сороки, настолько четко, как если бы они крикнули мне это в ухо, Отто. Но из-за этого позволить моему сыну, моему Юргену, жениться на этой грязной еврейке...

– У нас нет другого выбора. У нас остался лишь этот дом и земли, записанные на имя Эдуарда в день его рождения. Если я не добьюсь от Танненбаума займа, чтобы построить на этой земле фабрику, то с нами будет покончено. Однажды утром за мной явится полиция, и мне придется поступить как человеку благородному и вышибить себе мозги. А ты закончишь как сестра, будешь штопать кому-нибудь одежду. Ты этого хочешь?

Брунхильда оторвала руку от стены. Она воспользовалась паузой, вызванной прибытием новых гостей, чтобы собрать внутри достаточно ярости и бросить ее в лицо Отто разом, как камень.

– В эти неприятности нас втянул ты и твое пристрастие к игре, вот кто растратил семейное состояние. Исправь это Отто, как тринадцать лет назад ты уладил дело с Хансом.

При этих словах барон испуганно сделал шаг назад.

– Да как ты осмеливаешься снова упоминать это имя!

– А тогда именно ты на это осмелился. И что нам это дало? Мне приходится пятнадцать лет терпеть в доме сестру.

– Мы еще не нашли письмо. И мальчишка взрослеет. Может быть, сейчас...

Брунхильда наклонилась к мужу. Отто был ее выше почти на голову, но всё равно рядом с ней казался низкорослым.

– Мое терпение не безгранично.

С элегантным жестом Брунхильда влилась в толпу гостей и оставила барона с ледяной улыбкой на губах, изо всех сил пытающегося не закричать.

С другой стороны шумной гостиной Юрген фон Шрёдер отставил свой третий бокал шампанского, чтобы открыть подарок от одного из друзей.

– Я не хотел класть его вместе с остальными, – сказал тот, показывая на стол за спиной, заваленный свертками в яркой бумаге. Этот подарок особенный.

– Что скажете, ребята? Сперва открыть подарок Крона?

Раздался хор полудюжины голосов окружающих его подростков в элегантных голубых куртках с вышитым золотом гербом академии Метцингена. Все были выходцами из известных немецких семей и все – гораздо менее привлекательные, чем Юрген, гораздо ниже Юргена и смеялись над каждой его шуткой. Младший сын барона без сомнения обладал даром окружать себя людьми, которые выглядели как его тень, чтобы ходить перед ними павлином.

– Открой, но только если потом откроешь мой!

– И мой! – хором заголосили остальные.

"Они передерутся из-за того, чтобы я открыл их подарки, – подумал Юрген. – Они точно меня обожают".

– Ладно, не нервничайте, – произнес он, поднимая руки, что, по его мнению, изображало великодушие. – Мы немного нарушим традиции и сначала откроем ваши подарки, а потом выпьем с остальными гостями.

– Отличная мысль, Юрген!

– Ну ладно, и что это такое, Крон? – спросил Юрген, открывая коробку и поднося ее содержимое к глазам.

Юрген держал пальцами золотую цепочку, на которой висел странный значок, состоящий из двух черных симметричных полосок, чьи загнутые концы образовывали почти квадратную форму.

– Это свастика. Антисемитский символ. Отец говорит, что он теперь в моде.

– Он ошибается, дружище, – заявил Юрген, вешая цепочку на шею. – Вот теперь – да. Ставлю на то, что мы увидим здесь множество таких.

– Это точно!

– Давай, Юрген, открой мой. Хотя лучше не показывай его всем...

Юрген развернул сверток размером примерно с пачку табака и обнаружил там небольшой кожаный чехол с крышкой на шарнире. Он открыл его театральным жестом. Хор льстецов нервно захихикал при виде предмета, похожего на цилиндрический резиновый колпачок.

– Ну надо же... какой большой.

– Никогда такого не видел!

– Это интимный подарок, да, Юрген?

– Это что, предложение?

Молодой человек на несколько мгновений подумал, что потерял над ними контроль, что они вот-вот начнут над ним смеяться. Это несправедливо. Совершенно несправедливо, и я этого не позволю. Он отметил, как внутри вскипает гнев, и повернулся к тому, кто сделал последний комментарий. Он поставил правую ступню на левую ногу приятеля и перенес на нее вес. Тот побледнел, но стиснул зубы.

– Уверен, что ты хочешь извиниться за эту дурацкую шутку.

– Конечно, Юрген. Прости. Я и в мыслях не имел сомневаться в том, что ты мужчина. Аааа!

– Уверен в этом, – ответил тот, медленно убирая ногу. Хор подростков вокруг примолк, и гул вечеринки лишь подчеркивал эту тишину. – Ладно, вы же не думаете, что у меня нет чувства юмора. Вообще-то этот... предмет мне очень скоро пригодится, – сказал он, мотнув головой за пределы их кружка. Например, с ней.

Он указывал на худую брюнетку с мечтательным взглядом, которая держала чашку с пуншем, стоя с потерянным видом в толпе гостей.

– Сиськи маловаты, – пробормотал один из его дружков.

– Кто-нибудь хочет поспорить, что я ее распечатаю и вернусь к тому времени, как начнут произносить тосты?

– Ставлю пятьдесят марок на Юргена, – поспешил сказать тот, кому только что наступили на ногу, в попытке подольститься.

– Буду считать, что они уже у меня в кармане, – произнес другой за его спиной.

– Ладно, ребята, ждите здесь и учитесь.

Юрген медленно сглотнул, позаботившись, чтобы никто этого не заметил. Он ненавидел разговаривать с девушками, потому что всегда чувствовал себя неуклюжим и приниженным. Хотя он был привлекателен внешне, но его единственная реальная встреча с представительницей противоположного пола состоялась в борделе квартала Швабинг, где он чувствовал скорее стыд, чем возбуждение. Туда отвел его отец несколько месяцев назад, одетым, как и он сам, в блеклое пальто и черную шляпу. Пока он занимался этим делом, отец ждал внизу, попивая коньяк. А когда закончил, похлопал его по спине и сказал, что теперь он стал мужчиной. Так началось и закончилось образование Юргена фон Шрёдера в отношении любви и женщин.

"Я покажу им, как ведет себя настоящий мужчина", – подумал молодой человек, чувствуя, как взгляды приятелей впились ему в затылок.

– Добрый день, фройляйн. Хорошо проводите время?

Девушка повернула голову, но не улыбнулась.

– Вообще-то не очень. Мы знакомы?

– Не вижу причин, почему бы вам не повеселиться. Меня зовут Юрген фон Шрёдер.

– Алиса Танненбаум, – ответила она, с готовностью протягивая руку.

– Хочешь потанцевать, Алиса?

– Нет.

Услышав резкий ответ девушки, Юрген вытаращил глаза.

– Ты знаешь, что я – хозяин этой вечеринки? Что сегодня мой день рождения?

– Поздравляю, – произнесла она с лукавой улыбкой. – Уверена, что в этой гостиной полно девушек, которые жаждут, чтобы ты повел их танцевать. Не хочу тебя больше задерживать.

– Но по крайней мере ты должна потанцевать со мной один танец.

– Да? С чего бы это?

– Так велят правила хорошего тона. Когда кавалер приглашает даму...

– Знаешь, что меня больше всего утомляет в господствующем классе, Юрген? Сколько всего вы считаете само собой разумеющимся. Ну так уясни себе: мир совсем не такой, как ты думаешь. Кстати, мне кажется, твои друзья пихают друг друга локтями и не сводят с нас глаз.

Юрген покосился на приятелей. Он не мог позволить себе потерпеть поражение, не мог позволить этой наглой девице себя унизить.

А это было трудновато, потому что она ему действительно нравилась. Наверное, из тех, кто полагает, что лучший способ отвергнуть мужчину – это свести его с ума. Ладно, я знаю, как обращаться с такими.

Юрген сделал шаг вперед, схватив девушку правой рукой за талию и взяв ее левую руку, и привлек к себе.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – возмутилась она.

– Учу тебя танцевать.

– Если ты сейчас же меня не отпустишь, я закричу.

– Ты же не хочешь устроить сцену, правда, Алиса?

Девушка попыталась оттолкнуть Юргена, уперевшись руками ему в грудь, но не могла соперничать с ним в силе. Сын барона прижал ее еще ближе, ощущая через платье ее грудь и усиливающуюся эрекцию на уровне ее живота. Он начал двигаться в такт музыки, с улыбкой на губах, зная, что Алиса не закричит. Скандал на подобной вечеринке стал бы пятном на репутации девушки и ее семьи. Он видел, как ее глаза наполнились ледяной ненавистью, и внезапно ему показалось забавным играть с ней вот так, гораздо приятней, чем если бы она согласилась с ним потанцевать.

– Хотите выпить, фройляйн?

Юрген резко остановился. Рядом стоял Пауль, держа поднос с шампанским, губы его были плотно сжаты.

– Глядите-ка, мой кузен-подавальщик. Сгинь отсюда, придурок! – рявкнул Юрген.

– Хорошо, но сначала я хотел бы узнать, не желает ли фройляйн выпить, – сказал Пауль, слегка подталкивая поднос.

– Да, – поспешила ответить Алиса. – Шампанское выглядит превосходно.

Юрген прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Если он отпустит ее правую руку, чтобы она взяла с подноса бокал, то девушка отодвинется от него и сможет выскользнуть. Он слегка ослабил нажим на ее спину, позволив высвободить левую руку, но еще сильнее сжал правую. Кончики пальцев девушки стали влажными.

– Давай, Алиса, возьми бокал. Шампанское должно тебя развеселить , – произнес он с натужной улыбкой.

Алиса немного наклонилась к подносу. Она пыталась вырваться, но безуспешно. Ей не оставалось ничего другого, как взять шампанское левой рукой.

– Спасибо, – вяло сказала она.

– Может быть, фройляйн желает салфетку? – поинтересовался Пауль, поднимая другую руку с маленьким подносом. Он обошел пару и теперь находился с противоположной стороны.

– Это было бы замечательно, – ответила Алиса, пристально глядя на сына барона.

Несколько секунд никто не двигался с места. Юрген медленно обдумывал положение. С бокалом в левой руке, она могла взять салфетку только правой. В конце концов, кипя от ярости, он вынужден был сдаться. Юрген выпустил руку Алисы, та отошла от него на пару шагов и взяла салфетку.

– Думаю, я немного прогуляюсь и подышу свежим воздухом, – заявила девушка с чувством собственного достоинства.

Юрген с презрительным выражением лица развернулся и направился обратно к друзьям. Проходя мимо Пауля, он толкнул его плечом и прошептал:

– Ты поплатишься за это.

Каким-то образом Паулю удалось сохранить равновесие и не уронить поднос с бокалами, которые лишь звякнули. Другое дело – его внутреннее равновесие, которое сейчас походило на кошку, которую бросили в бочку с гвоздями.

Как я мог быть таким кретином?

В его жизни было лишь одно правило: держаться как можно дальше от Юргена. Его не так-то просто было соблюсти, учитывая, что они жили под одной крышей, но, по крайней мере, оно было простым. Он не мог ничего сделать, когда кузен решал превратить его жизнь в кошмар, но уж точно мог не попадаться ему на пути, и уж тем более не унижать его публично, как только что. Это ему дорого обойдется.

– Спасибо.

Пауль поднял глаза и на несколько секунд позабыл обо всём: о своем страхе перед Юргеном, про тяжелый поднос и боль в ногах после двух часов работы без остановок, чтобы всё приготовить к вечеринке. Всё это испарилось, потому что она ему улыбнулась.

Алиса была не из тех женщин, при первом же взгляде на которых у мужчин перехватывает дыхание. Но если посмотреть на нее во второй раз, то этот взгляд длился бы гораздо дольше. Достаточно было услышать ее голос, чтобы почувствовать притяжение. А если она обращалась к кому-то с такой улыбкой, как сейчас к Паулю...

Он не мог в нее не влюбиться.

– Ах... я ничего такого не сделал.

Всю свою дальнейшую жизнь Пауль нескончаемо проклинал те несколько мгновений, этот разговор и эту улыбку, которые причинили столько проблем. Но тогда он ничего этого не знал. Он знал лишь, что она ему искренне признательна, этому худенькому, съёжившемуся пареньку с голубыми умными глазами.

Конечно же, Алиса не изменила себе:

– Ты же не думаешь, что я не смогла бы от него избавиться самостоятельно?

– Конечно, конечно, – ответил Пауль, по-прежнему ошеломленный.

Алиса прищурилась, не ожидая такой легкой победы, и предпочла сменить тему.

– Это неподходящее место для разговора. Подожди минутку, а потом встретимся в гардеробной.

– С большим удовольствием, фройляйн.

Пауль сделал круг по гостиной, чтобы как можно быстрее опустошить поднос и получить предлог для того, чтобы смыться. С самого начала вечеринки он прислушивался к разговорам гостей, с удивлением заметив, что они совершенно не обращают внимания на его присутствие. Словно бы он был невидимкой. И потому его крайне удивило, что кто-то к нему обратился. Этот гость взял с подноса последний бокал, улыбнулся и сказал ему:

– Молодец, парень.

– Простите?

Это был человек средних лет, лопоухий, с седыми волосами и бородкой. Он оглядел его глубоким и странным взглядом.

– "Никогда еще рыцарь не спасал даму так галантно и находчиво". Это Кретьен де Труа. Прости, меня зовут Себастьян Келлер, я книготорговец.

– Приятно познакомиться.

Мужчина указал пальцем на дверь.

– Лучше поспеши. Она тебя уже ждет.

Удивленный Пауль засунул поднос под мышку и вышел из гостиной. Гардеробную устроили в прихожей, поставив там высокий стол и две огромные вешалки, на которых висела сотня пальто приглашенных. Девушка уже забрала свое из рук нанятой по случаю вечеринки гардеробщицы и ждала его у двери. Она не протянула руку, когда представилась.

– Я Алиса Танненбаум.

– Пауль Райнер.

– Это правда, что он твой кузен?

– К сожалению, да.

– Дело в том, что ты не похож...

– На кого? На племянника барона? – спросил Пауль, показывая на свой фартук официанта. – Это последний писк парижской моды.

– Я о том, что ты не похож на него.

– Это потому что я не такой, как он.

– Рада это слышать. Я просто хотела еще раз тебя поблагодарить. Всего хорошего, Пауль Райнер.

– Конечно.

Она положила ладонь на ручку двери, но прежде чем ее открыть, быстро повернулась и поцеловала Пауля в щеку. А потом бегом спустилась с лестницы и исчезла. Несколько секунд он с тоской вглядывался в улицу, словно Алиса вот-вот снова появится. И наконец закрыл дверь, прислонился к ней лбом и вздохнул.

Сердце и живот наполнились странной тяжестью, словно какой-то зверь вернулся в берлогу, которая всегда ему принадлежала, но где он никогда не обитал. Он не знал, как называется это чувство, и в отсутствие более подходящего слова быстро решил, что это любовь, и ощутил себя счастливым.

– Что ж, похоже, странствующий рыцарь получил свою награду, да, ребята?

Услышав этот такой знакомый голос, Пауль немедленно развернулся.

И счастье сразу же сменилось страхом.