Текст книги "Эмблема предателя (ЛП)"

Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

31

После посвящения в жизни Пауля мало что изменилось. Той ночью, после церемонии, он вернулся домой уже под утро, потому что после испытаний все братья-масоны отправились в соседний зал на банкет, который продолжался до самого утра. На самом почетном месте восседал Себастьян Келлер, поскольку он, к величайшему изумлению Пауля, оказался самим Великим Магистром, главой этой ложи.

Несмотря на все прилагаемые усилия, Паулю так ничего и не удалось узнать о своем отце, поэтому он решил пока подождать какое-то время, чтобы войти в доверие к членам ложи, прежде чем начать задавать вопросы. Вместо этого всё свое время он теперь посвящал Алисе.

Девушка снова начала с ним разговаривать, и они даже начали встречаться. Оказалось, что они совершенно разные люди, однако именно это несходство парадоксальным образом влекло их друг к другу. Пауль с большим интересом выслушал ее историю о том, как она сбежала из дома, чтобы избежать ненавистного брака по расчету с его кузеном, и от души восхитился мужеством Алисы.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросил он. – Ты ведь не намерена всю жизнь работать фотографом в этом кабаре?

– Мне нравится фотографировать. Со временем я надеюсь устроиться фотографом в какое-нибудь международное агентство... Там хорошо платят, но туда очень трудно пробиться.

Он же, со своей стороны, рассказал девушке о том, что произошло с ним за последние четыре года, и о том, как он все эти годы пытался выяснить, что же на самом деле случилось с Хансом Райнером, и это стало для него поистине навязчивой идеей.

– Странная из нас пара, – заметила Алиса. – Ты стараешься любой ценой восстановить доброе имя своего отца, а я молюсь, чтобы мне никогда не довелось встретиться со своим.

Юноша улыбнулся до ушей, хотя и не из-за удачного сравнения.

"Она сказала, что мы – пара," – думал он.

Правда, к большому огорчению Пауля, Алиса по-прежнему сильно переживала из-за той сцены со шлюхой из кабаре. Когда однажды вечером, проводив ее домой, Пауль на прощание попытался ее поцеловать, она влепила ему такую затрещину, что у него чуть все зубы не вылетели.

– Черт!, – выругался Пауль, сжимая челюсти. – Что, черт возьми, с тобой происходит?

– Не смей этого делать! Даже не пытайся!

– Не буду, если ты собираешься еще раз меня ударить. Дерешься ты не как девушка, – сказал он.

При этих словах Алиса улыбнулась и, схватив его за лацкан пиджака, поцеловала. Страстным, сильным, но коротким поцелуем. Она оттолкнула его и исчезла на лестнице, оставив Пауля ошарашенно стоящим с еще полуоткрытыми губами и пытающимся понять, что происходит.

Паулю приходилось с боем завоевывать каждое сближение, даже в вопросах, которые он считал простыми и элементарными, как, например, пропустить ее вперед в дверях – этого Алиса в особенности не выносила, предложить донести за нее тяжелую сумку или заплатить по счету за пиво и котлеты.

Через две недели после посвящения Пауль отправился за ней в кабаре примерно в три часа ночи. По пути в находящийся неподалеку пансион Алисы молодой человек спросил, почему ее так раздражают эти проявления галантности.

– Потому что я в состоянии и сама это сделать. Нет нужды, чтобы меня пропускали вперед или провожали до дома.

– Ну да... а в прошлую среду я не пришел в кабаре, потому что проспал, а ты из-за этого пришла в ярость.

– В чем-то ты необычайно умен, Пауль, – сказала она, возбужденно размахивая руками. – Зато в другом ты глупее последнего идиота. Черт, как же ты действуешь мне на нервы!

– Как и ты мне.

– В таком случае, почему ты никак не перестанешь за мной бегать?

– Потому что боюсь того, что ты сделаешь, если перестану.

Алиса остановилась и удивленно посмотрела на него. В тусклом свете фонарей, под полями шляпы ее лицо оставалось в тени, и Пауль не мог понять, как она отреагировала на это замечание, и боялся худшего. Когда Алиса сердилась, она могла несколько дней с ним не разговаривать.

Не сказав больше ни слова, они дошли до дверей пансиона на Штальштрассе, где она жила. В их молчании было что-то тревожное; быть может, этому способствовала гнетущая и жаркая тишина, повисшая над городом. Сентябрь был на исходе – самый теплый в Мюнхене сентябрь за последние десятилетия, маленький глоток радости в этом году, полном невзгод. Поздний ли час, тишина или угрюмое молчание Алисы были тому виной, но сердце Пауля вдруг охватила необъяснимая тоска, ему отчего-то вдруг подумалось, что девушка хочет его бросить.

– Почему ты сегодня всё время молчишь? – спросила она, отыскивая ключи в сумочке.

– Это ведь я произнес последнюю фразу.

– Скажи, ты сможешь подняться по лестнице так, чтобы ни одна ступенька не скрипнула? У моей хозяйки весьма строгие правила в отношении мужчин, а слух у этой крысы чрезвычайно тонкий.

– Ты приглашаешь меня к себе? – спросил Пауль, разинув рот от изумления.

– Если хочешь, можешь оставаться здесь.

Пауль бросился в подъезд с такой прытью, что чуть не потерял шляпу.

Лифта в доме не было, и им пришлось подниматься на третий этаж по деревянным ступенькам, которые при каждом шаге издавали жалобный скрип. Алиса поднималась, прижимаясь к стене – так ступеньки меньше скрипели – но всё равно, когда они оказались между первым и вторым этажом, за дверью одной из квартир послышались шаги.

– Вот же ведьма! – прошептала она. – Бегом, скорее!

В мгновение ока Пауль проскользнул за спиной у Алисы и достиг верхней площадки за секунду до того, как дверь открылась, и яркий свет высветил стройную фигуру Алисы на фоне облезлой лестницы.

– Кто там? – послышался чей-то голос, мало отличимый от скрипа лестницы.

– Добрый вечер, фрау Казин.

– Добрый вечер, фройляйн Танненбаум. – Вы не находите, что не вполне прилично возвращаться домой в столь поздний час?

– Я знаю, фрау. Но у меня такая работа.

– Не могу сказать, что одобряю подобное поведение.

– Я тоже не одобряю, что у меня в ванной течет кран, – ответила Алиса. – Но в мире нет совершенства, фрау Казин.

В эту минуту Пауль слегка пошевелился, и старое дерево заскрипело у него под ногами.

– Кто это там, наверху? – сварливо спросила хозяйка.

– Сейчас посмотрю! – ответила Алиса, поспешно поднимаясь по ступенькам, отделяющих ее от Пауля, и толкая его в направлении своей двери. Она успела повернуть ключ в замке и втолкнуть Пауля внутрь, прежде чем старуха, хромая, поднялась по лестнице за ней следом и попыталась заглянуть в квартиру.

– Я уверена, что слышала чьи-то шаги. Вы привели в мой дом мужчину?

– Не беспокойтесь, фрау Казин. Это всего лишь кошка, – сказала Алиса, захлопнув дверь у нее перед носом и заперев ее на задвижку и цепочку.

– Трюк с кошкой никогда не подведет в случае непрошеных гостей, да? – прошептал Пауль, обнимая Алису со спины и целуя в длинную шею, прямо под ухом. Его дыхание обжигало. Руки и ноги Алисы покрылись мурашками.

– Я боялась, что нам опять кто-то помешает, как в тот день в ванной.

– Ни слова больше. Лучше поцелуй меня, – сказал он, обнимая ее за плечи и разворачивая к себе.

Алиса поцеловала Пауля, безо всякого стыда прижимаясь к нему, и заметила, что его тело ответило. Пауль сорвал с себя пиджак, пытаясь при этом не отрывать губ от девушки, а потом начал стягивать одежду с нее.

Алиса позволила, радуясь каждой пуговице, которую он смог расстегнуть по пути к постели, как маленькой победе, сближающей их кожу. Когда они упали на матрас и его тело прижалось сверху, она собрала всю свою гордость и сказала:

– Остановись.

Пауль замер и посмотрел на нее с тенью разочарования и удивления на лице. Алиса выскользнула из его объятий и легла сверху, навязывая свой ритм и взяв трудоемкую задачу по избавлению от одежды на себя. Когда оба остались голыми, она снова опустила пальцы к его паху и сомкнула их на члене, хотя на этот раз ее взгляд не отделяли от того предмета, который она с силой массировала пальцами, двести литров грязной воды.

– Я больше не могу, Алиса.

– Не двигайся.

Она потянулась к ночному столику, выдвинула ящик и достала оттуда небольшой пакетик. Из этого пакетика она извлекла презерватив, дрожащими руками натянула и села на него сверху.

– Что с тобой?

– Ничего, – ответила она.

– Ты плачешь.

Алиса не сразу решилась признаться. Сказать ему, почему она плачет, означало полностью раскрыть перед ним душу, а к этому она еще не была готова, даже сейчас.

– Просто...

– Что?

– Я так хотела быть первой твоей женщиной.

Пауль застенчиво улыбнулся. Тень скрывала его лицо, но Алиса не сомневалась, что он покраснел.

– Не беспокойся об этом.

– А как же те шлюшки из кабаре?

Пауль приподнялся на локтях, высушил губами ее слезы и посмотрел в глаза.

– Ты – первая.

Она застонала в ответ и наконец приняла его в себя.

32

Когда ему принесли конверт от Себастьяна Келлера, Пауль не смог сдержать дрожи.

Месяцы после его посвящения в масоны оказались самыми разочаровывающими. Поначалу вступление почти вслепую в тайное общество казалось ему романтичным и трогательным приключением. Когда прошла начальная эйфория, Пауль начал спрашивать себя, зачем ему это нужно. Во-первых, ему было запрещено говорить на собраниях ложи – пока не закончится его трехгодичный срок в качестве ученика. Но худшее было не в этом, а в длительных ритуалах, которые казались ему пустой тратой времени.

Не считая формальностей, заседания представляли собой просто дебаты о масонской символике и ее практическом применении для улучшения способностей братьев-масонов. Пауль находил занятной лишь ту часть, когда члены ложи решали, на что потратить свою лепту – деньги, которые собирались в конце каждого заседания и предназначенные на благотворительность.

Проходящие раз в две недели заседания начинали превращаться для Пауля в тягостную обязанность, которую он терпел лишь ради того, чтобы познакомиться со всеми членами ложи. Но даже эта цель оказалась труднодостижимой, поскольку старейшие масоны, которые наверняка были знакомы с его отцом, сидели за отдельными столами в большой столовой. Он время от времени пытался приблизиться к Келлеру и надавить на него, чтобы книготорговец исполнил свое обещание и отдал то, что оставил в его лавке отец Пауля, но в ложе тот держался отстраненно, а в лавке читал ему длинные нравоучения.

Однако Пауль никогда не пытался ему написать, и он тут же понял, что в продолговатом коричневом конверте, который протянула ему хозяйка пансиона, содержится то, что он так долго ждал, что бы это ни было.

Пауль сел на край кровати, задержав дыхание. Он был уверен, что там письмо от отца, и не мог сдержать слез, когда представил, в каком тяжелом положении оказался Ханс Райнер, когда писал сыну, которому было всего несколько месяцев от роду, чтобы его голос пережил два десятилетия до тех пор, пока сын не сможет понять послание.

Он не решался открыть письмо, пытаясь вообразить, что собирался сказать отец. Может, он даст ему несколько советов. Может, из глубины времен обнимет его.

"Может, он наведет на след тех, кто собирались его убить", – подумал Пауль, сжав зубы.

Он осторожно разорвал конверт и засунул туда ладонь. Внутри находился еще один конверт, белый и поменьше, и записка на обратной стороне визитной карточки книготорговца.

"Дорогой Пауль!

Поздравляю. Ханс гордился бы тобой. Твой отец оставил для тебя письмо. Его содержание мне неизвестно, но надеюсь, что оно тебе пригодится.

С.К."

Он открыл второй конверт, и маленький белый листок с синими буквами упал на пол. Подобрав его, Пауль застыл – то ли от разочарования, то ли от удивления.

33

В закладной конторе Метцгера было очень холодно, еще холоднее, чем на улице в эти ноябрьские дни. Паулю пришлось тщательно вытереть ноги о коврик перед дверью, потому что на улице не переставая шел дождь. Затем он повесил на вешалку свой зонт и огляделся. Он довольно смутно помнил то утро четыре года назад, когда они с матерью пришли в ломбард в Швабинге, чтобы заложить отцовские часы. Та контора поразила его стерильной чистотой, стеклянными полками и сотрудниками в галстуках.

Контора же Метцгера, напротив, скорее напоминала огромный сундук, пропахший нафталином. Снаружи это здание казалось маленьким и ничем не примечательным, однако, стоило Паулю переступить порог, как он оказался в огромном зале, битком набитом всевозможным добром. Здесь была и мебель, и радиоприемники, и фарфоровые статуэтки, и даже золоченая клетка для птиц. Всё было покрыто пылью и ржавчиной; казалось, настоящая жизнь этих вещей осталась в далеком прошлом, и они уже утратили всякую надежду, что снова кому-то понадобятся. Пауль с удивлением рассматривал сломанное чучело кота, пытавшегося поймать воробья в полете. Между лапой кота и крылом птицы протянулась паутина.

– Здесь тебе не музей, парень.

Пауль испуганно обернулся. Возле него, как по волшебству, возник тощий высохший старик, закутанный в синий халат, который был ему слишком велик и еще больше подчеркивал худобу.

– Это вы – герр Метцгер? – осведомился Пауль.

– Да, это я. Но должен предупредить: я принимаю только золото.

– Я пришел не затем, чтобы что-то заложить, а напротив, для того, чтобы выкупить, – твердо ответил Пауль. Этот коварный человек был ему глубоко неприятен.

В крошечных глазках старика мелькнули искорки жадности. Дела в нынешние времена явно шли неважно.

– Прости, парень... сюда каждый день приходит с десяток человек, и все считают, что старая камея прабабки стоит несколько тысяч марок. Что ж, давай-ка посмотрим, что тебя сюда привело.

Пауль протянул ему бело-синий листок, который обнаружил в присланном книготорговцем конверте. В его верхнем левом углу стояло имя и адрес Метцгера, так что Пауль со всей скоростью помчался к нему, как только отошел от удивления. В центре от руки было написано четыре слова:

"Арт. 91231

21 марка".

Старик внимательно изучил квитанцию.

– Здесь не хватает одного угла. Мы не принимаем испорченных бумаг.

Правый верхний угол, где было написано имя закладчика, действительно был оторван; от него остался лишь неровный край.

– Номер заклада виден отчетливо, – сказал Пауль.

– Тем не менее, мы не можем отдавать вещи клиентов первому встречному.

– Эта вещь принадлежала моему отцу.

Старик почесал подбородок, делая вид, что с интересом изучает квитанцию.

– В любом случае, заклад очень давний, прошло много лет с тех пор, как эту вещь заложили. Наверняка ее давно уже продали с аукциона.

– Понимаю. И как в этом удостовериться?

– Полагаю, что если клиент желает выкупить свое имущество, то, принимая во внимание инфляцию...

Когда владелец ломбарда наконец открыл карты, Пауль чуть не подпрыгнул, сообразив, что тот лишь хочет извлечь как можно больше прибыли. Он во что бы то ни стало решил заполучить этот предмет.

– Хорошо.

– В таком случае, подожди здесь, – ответил тот, торжествующе улыбаясь.

Старик исчез внутри, но через полминуты вернулся, держа в руках изъеденную молью картонную коробку с наклеенной на ней желтой этикеткой.

– Вот она, парень.

Пауль протянул руку, чтобы ее взять, но старик с силой схватил его за запястье. Прикосновение его морщинистой и холодной кожи было отвратительным.

– Что вы делаете, черт возьми?

– Деньги вперед.

– Сначала позвольте мне посмотреть, что внутри.

– Ничего подобного, – заявил старик, медленно мотнув головой. Я верю, что ты – законный наследник этой коробки, а ты веришь в то, что в ней что-то ценное. Двойной акт доверия, так сказать.

Пауль некоторое время боролся с самим собой, но понял, что у него нет иного выбора, кроме как поддаться на шантаж владельца ломбарда.

– Отпустите меня.

Метцгер разжал пальцы, и Пауль тут же сунул руку в карман пальто, нащупывая бумажник.

– Сколько? – спросил он.

– Сорок миллионов марок.

Эта сумма равнялась примерно десяти долларам по нынешнему курсу; на эти деньги можно было кормить семью в течение нескольких недель.

– Многовато запрашиваете, – ответил Пауль, поджав губы.

– Не нравится – не бери.

Пауль вздохнул. У него было с собой достаточно денег, поскольку на следующий день он собирался внести в банк кое-какие платежи. Придется вычитать эту сумму из собственного жалования в ближайшие полгода – из того немногого, что ему удавалось оставлять, направив всю прибыль предприятия в благотворительный магазин герра Циглера. Вдобавок в последнее время курс акций застопорился или начал падать, а он вложил в них все деньги, так что, учитывая очереди в благотворительных столовых, становящиеся с каждым днем всё длиннее, кризис был уже не за горами.

Он вытащил из кармана огромные банкноты, только что напечатанные. В те дни бумажные деньги не успевали состариться. Банкноты, отпечатанные в предыдущем квартале, имели хоть какую-то ценность только в ближайшем, а дальше отправлялись на растопку мюнхенских каминов, поскольку становились дешевле дров.

Ростовщик вырвал их из рук Пауля и медленно пересчитал, рассматривая каждую на просвет. Наконец он посмотрел на него и улыбнулся, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов.

– Ну что, довольны? – спросил Пауль, саркастически усмехнувшись.

Метцгер убрал руку.

Пауль осторожно открыл коробку, подняв облачко пыли, оставшееся висеть в воздухе, танцуя в свете лампочки. Он вытащил оттуда плоскую квадратную шкатулку из гладкого и потемневшего красного дерева. На ней не было ни украшений, ни резьбы, лишь замок, который открывался при нажатии. Пауль нажал, и крышка шкатулки медленно и тихо поднялась, словно с последнего раза, когда ее открывали. не прошло девятнадцать лет.

Пауль почувствовал, как похолодело на сердце, когда он взглянул на содержимое шкатулки.

– Ты уж иди аккуратней, парень, – сказал старик, в чьих руках только что исчезли банкноты, словно по волшебству. – А то можешь нарваться на неприятности, если у тебя найдут эту игрушку.

Что же ты хотел этим сказать, отец?

Внутри коробки, на подкладке из красного бархата, покоились блестящий пистолет и магазин на десять патронов.

34

– Только если речь идет о чем-то действительно важном, Метцгер. Я очень занят. Так что, если речь идет о процентах, то лучше вам зайти в другой раз.

Отто фон Шрёдер встретил его, сидя у камина в своем кабинете, не предложив даже сесть, не говоря уже о том, чтобы угостить стаканчиком. Ростовщик, вынужденный стоять перед ним со шляпой в руке, с трудом скрывал свою неприязнь к этому человеку, пряча ее под любезной улыбкой и раболепными поклонами.

– Господин барон, я пришел совсем по другому вопросу. Деньги, которые вы вносили все эти годы, вот-вот принесут свои плоды.

– Он вернулся в Мюнхен? – в тревоге спросил барон. – Нагель вернулся?

– Гораздо хуже, ваша светлость.

– Ладно, не заставляйте меня гадать. Скажите, чего вы хотите.

– Вообще-то, ваша светлость, перед тем, как сообщить эти важные сведения, я хотел бы напомнить о некоторых предметах, чья продажа весьма затруднена в нынешние времена, и это наносит серьезный ущерб моей торговле...

– Короче, Метцгер...

– ... поскольку пришлось их переоценить. Ваша светлость обещали мне ежегодные выплаты за то, что я оповещу вас, если Кловис Нагель заберет какой-либо предмет. Со всем уважением, но ваша светлость не платили мне ни в этом году, ни в прошлом.

Барон понизил голос, и в нем послышалась угроза.

– Метцгер, я не позволю себя шантажировать. За последние двадцать лет я выплатил гораздо больше, чем стоит весь тот хлам, что вы храните в своей дыре.

– Что я на это могу сказать? Ваша светлость дали слово, и ваша светлость его не сдержали. В таком случае, наш договор расторгнут. Всего хорошего, – сказал старик, надевая шляпу.

– Подождите! – сказал барон, хватая его за руку.

Ростовщик повернулся, с трудом сдерживая улыбку.

– Что-нибудь еще, господин барон?

– У меня нет денег, Метцгер, – сказал он. – Я разорен.

– Что вы говорите, ваша светлость!

– У меня есть казначейские облигации, которые могут что-то стоить, если правительство выплатит дивиденды или восстановит экономику. В противном случае это просто бесполезная бумага.

Старик осмотрелся по сторонам, прищурившись.

– Ну что ж, ваша светлость... Думаю, что в счет погашения задолженности за год, я мог бы взять этот столик из бронзы и мрамора, который стоит рядом с вами.

– Он стоит дороже, чем годовая плата, Метцгер.

Старик пожал плечами и ничего не ответил.

– Хорошо. Говорите.

– Кроме того, мне хотелось бы получить залог в счет оплаты будущего года, ваша светлость. Полагаю, что серебряный чайный сервиз, который стоит на столике, как раз подойдет.

– Да вы просто подлец, Метцгер, – сказал барон с нескрываемой ненавистью.

– Это всего лишь бизнес, господин барон, – усмехнулся ростовщик.

Отто на несколько секунд замолчал, но не видел другого выхода, кроме как поддаться на шантаж старика.

– Ваша взяла. Но я надеюсь, что дело хотя бы стоит того.

– Сегодня в мою контору приходил некто, пожелавший выкупить одну из вещей вашего друга.

– Это был Нагель?

– Нет, если только он не придумал способа омолодиться на тридцать лет. Это был совсем молоденький мальчик.

– Он назвал свое имя?

– Он был худенький, русоволосый, с голубыми глазами.

– Пауль...

– Я уже сказал, я его не знаю.

– И что же он выкупил?

– Шкатулку из черного дерева с пистолетом внутри.

Барон вскочил со своего кресла так быстро, что оно опрокинулось и с треском ударилось об угол камина.

– Что вы сказали? – воскликнул он, вцепившись ростовщику в глотку.

– Мне больно!

– Говорите, черт побери, или я сломаю вам шею!

– Это была шкатулка из красного дерева, без украшений, – прохрипел старик.

– Пистолет! Опишите пистолет.

– Маузер-К96 с деревянной рукояткой. Рукоятка не дубовая, как у оригинальной модели, а из черного дерева, в комплекте со шкатулкой. Великолепное оружие.

– Святые небеса! – воскликнул барон. – Как такое возможно?

Внезапно силы его покинули, он выпустил ростовщика и рухнул в первое попавшееся кресло.

Старый Метцгер стоял, потирая шею.

– Сумасшедший! Настоящий сумасшедший! – пробормотал он, бросаясь к выходу.

Барон даже не заметил его ухода. Он сидел, обхватив голову руками, погруженный в свои мрачные мысли.