Текст книги "Убейте льва"

Автор книги: Хорхе Ибаргуэнгойтия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава XVIII. Ужин заговорщиков

Поздним вечером в зале старого дома семейства Куснирасов, где диваны стоят в чехлах и статуи под покрывалами, собирается узкий круг приглашенных. Убивон скребет свою лохматую голову, Пако Придурэхо – молодой денди – чувствует себя как дома у своего старого друга; Эскотинес застыл изваянием на краю стула, обитого скользкой парчой; Банкаррентос пригубливает аперитив. Куснирас, в элегантном вечернем костюме, оперевшись рукой на черепаховый столик в центре зала, начинаете предупреждения:

– Мы собрались не для развлечений. Разговор пойдет об очень серьезных вещах. Позже нам доставят ужин из отеля «Инглатерра».

Гости смотрят на него, в их взглядах просыпается интерес.

Слышен стук дверного молотка.

– Это Ангела, – говорит Куснирас и выходит из зала.

Он сбегает вниз по лестнице и вдруг в изумлении останавливается, увидев в вестибюле двух женщин: Ангелу и Пепиту Химерес.

Обе они поднимаются вверх по ступеням, и посредине лестницы происходит встреча с хозяином дома.

– Пепе, – говорит Пепита, вплотную подступив к нему, – благодарю тебя за то, что ты пригласил меня на свой вечер.

Куснирас пожимает ей руку с натянутой улыбкой и деланной любезностью, а когда она продолжает свой путь по лестнице, зло шепчет Ангеле:

– Зачем ты ее притащила?

– У меня не было иного выхода, – отвечает Ангела, тоже шепотом, – она встретила на улице Убивона, и он ей сказал, что у тебя званый ужин. Она примчалась ко мне вся в слезах.

– Я говорил тебе, что кто-нибудь да проболтается! – замечает Куснирас.

После этого диалога они оба, исказив губы улыбкой, тоже поднимаются вверх, где их ждет Пепита Химерес, которая меланхолично осматривается вокруг и с наслаждением вдыхает затхлый воздух старого дома.

– Все это навевает столько воспоминаний! – говорит она.

Куснирас ведет их к залу. У самого порога Пепита достает из сумочки свернутые в трубку бумажные листки и протягивает Куснирасу:

– Возьми. Эту поэму я написала, думая о тебе.

Изобразив на лице не просто улыбку, а улыбку благодарную, Куснирас кладет трубочку в карман и приглашает Пепиту вступить в зал, где собравшиеся стоя здороваются с Ангелой.

– И ты здесь, красавица! – говорит Убивон при виде Пепиты и раскрывает объятия.

Начало собрания обернулось для хозяина дома подлинной мукой. Куснирас должен был читать вслух сто двадцать пламенных строк, написанных Пепитой, и одновременно прикидывать – стоит ли следовать намеченному плану или нет. Ангела вывела его из нерешительности словами:

– А теперь скажи нам то, что ты должен был сказать.

И Куснирас, словно бросившись головой в омут, сообщил всем о цели собрания.

После ужина новоиспеченные заговорщики торжественно, будто только что прослушали проповедь, внимают последнему предупреждению Куснираса:

– Тот, кто не согласен с высказанными положениями, пусть уходит.

Банкаррентос, который с большим трудом усваивает и ужин, и начертанный план, был бы рад уйти восвояси, но его останавливает мысль, что, если результаты заговора окажутся благоприятными и маршала прикончат, его уход из-за стола в такой момент будет расценен как злонамеренный. В какой-то миг его подмывает рассказать всем присутствующим о недавней договоренности с Бестиунхитраном, но поскольку, как известно, идеалисты (а Куснирас и Ангела, понятно, идеалисты) не внемлют доводам разума, он решает промолчать.

Эскотинес, проклиная минуту, когда он принял приглашение на этот ужин, говорит, что согласен. Пако Придурэхо и Пепита Химерес, искренне воодушевленные открывающимися перспективами, тоже согласны.

Убивон заявляет:

– Мой дорогой спортсмен, не забывайте, что я – апатрид. Эта страна меня приютила, и я не хочу преступать ее законы.

– Ваши советы, доктор, – говорит Куснирас, – также могут быть чрезвычайно полезны.

– Если речь идет о советах, – говорит Убивон, – я остаюсь.

Напряжение спадает. Все благодушно смеются. Пако Придурэхо спрашивает:

– Прекрасно, все мы согласны, но что конкретно нам надо делать?

– Ангела сейчас сообщит, – говорит Куснирас.

Ангела сообщает: тринадцатого июля в ее доме состоится прием в честь Бестиунхитрана, и последний найдет там свою смерть. Приглашения разосланы.

– Тринадцатого июля? – спрашивает Эскотинес. – Остается мало времени.

– Чепуха! – говорит Убивон. – Если есть время для устройства бала, то можно успеть подготовить и злодеяние.

– Не произносите таких слов, доктор, – говорит Ангела. – Это будет великое благодеяние.

И смотрит на Куснираса, он с одобрением смотрит на нее. Банкаррентос думает: «Сволочи! Мой триумф может обернуться моей погибелью!»

Ангела, войдя в роль, продолжает начальственным тоном:

– Об одном я хочу вас просить заранее: никакого кровопролития.

– Согласен, – говорит Убивон, – я предлагаю белладонну.

– А во что мы ее положим? – спрашивает Пако Придурэхо.

– В коньяк, – говорит Банкаррентос, – он большой любитель выпить.

– К несчастью, – говорит Куснирас, – не он один. И кто-нибудь станет жертвой своей неосторожности.

– Ни в коем случае. Жизнь моих гостей ни секунды не должна быть в опасности, – твердо говорит Ангела.

– Ладно, – говорит Убивон, – придумаем что-нибудь получше.

– У меня есть идея, – говорит Пепита Химерес, и лицо ее багровеет.

Все смотрят на нее с интересом, кроме Куснираса, в глазах которого испуг.

– Я заимствовала ее из романа Мориса Бальзана, – говорит Пепита, педантично ссылаясь на Мориса Бальзана, словно на авторитетнейший источник. – Нужно взять шприц, наполнить его страшно ядовитым веществом и вколоть яд негодяю.

– А что же! – говорит Убивон. – Это, пожалуй, решение вопроса!

– И вы можете назвать хотя бы одно из веществ подобного рода? – с любопытством спрашивает Банкаррентос.

– Одно? Да хоть дюжину! – восклицает тот и перечисляет: экстракт филидоры лихорадящей, сублимат кислоты агонической, десятипроцентный раствор арандулы обморочной и самый легкодобываемый яд – кураре. Индейцы гуарупа до сих пор употребляют его, охотясь на кабанов.

– Минуточку, – говорит Куснирас, – ядовитые вещества существуют, согласен. Но каким образом их применить? Не станем же мы просить Бестиунхитрана, чтобы он дал сделать себе инъекцию.

– Ведь это же бал, дружище Куснирас, – замечает Эскотинес, страстно желая возложить всю ответственность за убийство на дам. – Бестиунхитран должен будет танцевать, и один укольчик булавкой…

– …получит в награду, – заканчивает Убивон.

– Однако нужно немалое мужество и железные нервы, чтобы, танцуя с человеком, мило улыбаясь ему, намеренно воткнуть в него иглу с отравой, – говорит Куснирас.

– Я согласен, – говорит Банкаррентос, – это довольно трудно.

Собравшиеся пребывают в некоторой растерянности. Пепита Химерес нарушает молчание:

– Я готова это сделать.

Эскотинес облегченно вздыхает, Куснирас, вне себя от злости, молчит; Пако Придурэхо первый раз в своей жизни смотрит на Пепиту с любопытством. Убивон восклицает:

– Будь благословенна женщина, тебя породившая, Пепита! Ты – мне под стать!

Ангела говорит Куснирасу:

– Видишь? Не зря она сюда явилась.

Куснирас не сдается:

– А что, если Бестиунхитрану не захочется танцевать с Пепитой? Мы упустим редкостный случай.

Убивон встает на защиту поэтессы:

– Ну что ты, дорогой, она же красотка! Разве ты сам не видишь? Если она сразила тебя, то может сразить и любого! Стоит этой девочке повести бровями, как не только маршал, а целое войско будет у ее ног!

Пепита смотрит на Куснираса, высоко подняв брови и томно моргая. Он признает себя побежденным. Спрашивает Убивона:

– А где можно достать вещество, о котором вы говорили?

– Об этом я позабочусь, – говорит Убивон.

Куснирас обводит присутствующих взглядом:

– Все согласны?

Никто не говорит «нет». Куснирас, уставившись на скатерть и поеживаясь, говорит:

– Хорошо. Сделаем, как договорились. О деталях побеседуем позже.

Ангела протягивает руку и ласково касается плеча сидящей напротив Пепиты, воздавая должное ее отваге.

– Думаю, следует произнести по этому случаю тост, – говорит Банкаррентос.

Собравшиеся заметно оживляются, все начинают говорить хором, только одна Пепита молчит и смотрит на Куснираса, который отводит глаза.

Глава XIX. У порога смерти?

Высоко в чистом утреннем воздухе жужжит аэроплан Куснираса, описывая круги над Камфарной бухтой. В передней кабине Тинтин Беррихабаль высовывает из-за стекла голову, подставляя лоб ветру, и глядит на синее море, поблескивающие косяки рыб, захлестнутые пеной волнорезы, золотящиеся песком пляжи и темноватый частокол кокосовых пальм.

Аэроплан не спеша оставляет море позади и летит над первым отрогом гор, над людьми, которые собирают табачные листья и в изумлении глазеют на небо. За вторым отрогом летательный аппарат снижается, берет курс на долину Ветров, облетает ее, заходя на посадку, проносится в нескольких метрах от зонтиков Ангелы и Пепиты Химерес и приземляется вприпрыжку перед восхищенными дамами.

Тинтин сходит, покачиваясь, на землю; его начинает рвать, чем он и занимается довольно долго возле своей матери, которая поддерживает его лоб, до отказа вытянув руку, чтобы не запачкаться.

Куснирас, сняв защитные очки, подходит к Пепите.

– Вы попали в бурю? – спрашивает поэтесса.

– В какую еще бурю? Ты разве не видишь, что день сегодня ясней ясного?

Поэтесса конфузится и оправдывается:

– Мне думалось, что наверху по-другому. Что там бывают бури, о которых внизу и не знаешь.

– Плохо думалось. И там, и здесь – одно и то же.

Она старается заглянуть ему в глаза:

– Пепе, почему ты на меня сердишься?

Куснирас, любуясь своим «блерио», соображает, что излишняя резкость сейчас не к месту, и смягчает тон:

– Я на тебя? Отнюдь. За что мне на тебя сердиться? Напротив, – и он нежно похлопывает ее по щеке.

Но она не желает так быстро капитулировать:

– Тогда почему же ты молчишь о нашей свадьбе? Если хочешь взять назад свое обещание, я возвращаю тебе свободу.

Последняя капля переполняет чашу терпения, и Куснирас выпаливает:

– Как же я могу говорить о свадьбе, если завтра ты хочешь убить человека? Не время толковать о будущем, когда мы у порога смерти.

Она смотрит на него во все глаза, понимая, что их помолвка тихо скончалась. Он, злясь на себя, раскаиваясь в своих словах, но не решаясь себе в этом признаться, отходит от нее, направляется к Подхалусе, ждущему его около аэроплана, и отдает какие-то распоряжения.

Ангела, вытерев сыну платочком губы, кладет руку ему на плечи и ведет к «дуссембергу». Но по пути вдруг останавливается, напуганная трагическим лицом поэтессы.

– Что с тобой? – спрашивает она.

Пепита Химерес только головой качает и отмалчивается.

Ангела поглядывает на нее с опаской.

Шприц похож на булавку для галстука: стеклянный цилиндрик с ядом упрятан в отделанный фальшивым жемчугом футлярчик, розоватый и довольно увесистый.

– Ты вставишь одно в другое и тихо нажмешь, – объясняет Убивон Пепите, показывая булавку с гордостью мастера. – Секунда, и дело сделано. Отрава действует молниеносно. Он не успеет и почувствовать твоего укола, как окажется на полу. Я определю у него сердечный приступ. Пускай потом доискиваются до истины.

Он торжественно вручает ей ампулку. Церемония происходит в будуаре Ангелы, все разодеты в пух и прах: Ангела в длинном черном платье, с aigrette [10]10
  эгреткой (фр.).


[Закрыть]на голове; Пепита во взятом напрокат одеянии, Куснирас в модном укороченном смокинге, Убивон в костюме, который разлезается по швам и пахнет нафталином.

– В добрый час, – говорит Убивон.

Ангела берет у Пепиты из рук булавку и дрожащей рукой засовывает в декольте поэтессы:

– Здесь ей самое место.

– Хватит ли у тебя смелости всадить ее в него? – озабоченно спрашивает Куснирас.

Ангела заступается за Пепиту:

– Что за вопрос, Пепе! Конечно, у девочки хватит смелости!

Пепита стоит как пришибленная: под искусственной ретушью глаз – натуральные темные круги, белая рисовая пудра на бледном как мел лице, где трепещет рот, словно живая рана.

– Еще есть время отказаться и придумать иной способ, – говорит Куснирас, чье беспокойство отнюдь не уменьшается при взгляде на эту исполнительницу священной миссии.

Пепита вдруг оживает, словно марионетка. Вихляет задом, вытягивает шею, раскидывает руки в стороны и сдавленным голосом говорит:

– Я хочу танцевать, я хочу танцевать! Хочу танцевать танго с Мануэлем Бестиунхитраном. Это будет самый счастливый день моей жизни.

Убивон от радости пускается плясать арагонскую хоту, делает два па и, запыхавшись, восклицает:

– Замечательные слова! Ай да красавица!

Ангела, пряча свои опасения на дне души, говорит:

– Конечно, ты и потанцуешь, и спасешь свою родину, но сначала прими успокоительное.

У Куснираса холодеет нутро.

Ангела открывает шкаф, вынимает флакончик с пипеткой и капает три капли валерьяны в стакан с водой. Все смотрят, как поэтесса пьет воду, когда на сцене появляется дон Карлосик, во фраке, обалдевший от счастья, потирающий ручки, и шутливо спрашивает:

– Что это вы затеваете? Какой заговор тут плетете?

Перед зеркалом в своем доме в Каскоте, с помощью своей усатой жены и негра Себастьяна маршал Бестиунхитран надевает пуленепробиваемый жилет, рубашку, манишку, жесткий воротничок, черный галстук, брюки, а когда дело доходит до обычного жилета, он, пытаясь застегнуть пуговицы, убеждается, что тот не сходится на груди.

– Сволочь, не сходится! – восклицает он разочарованно.

Донья Грегорита, отступив на несколько шагов и созерцая его, как статую, советует:

– Надень мундир.

Бестиунхитран раздражается:

– Какого черта ты предлагаешь мне идти на это сборище в военной форме? Или ты не соображаешь, что значит этот смокинг? В доме умеренных я должен быть одет как умеренный. Это означает, что отныне и впредь я не только лидер прогрессивных, но и умеренных тоже. С партиями покончено, я – король на этом острове. Поэтому можно и рискнуть. Так что долой доспехи!

Себастьян и супруга покорно помогают ему освободиться от брюк, галстука, жесткого воротничка, манишки, рубашки и пуленепробиваемого жилета.

Глава XX. Все танцуют

В вестибюле дома Беррихабалей Ангела и дон Карлосик встречают только что прибывших Роллс-Ройсалесов. После поцелуев в щеку и рукопожатий дон Бартоломе, благоухающий одеколоном «Ветивер», и донья Кресенсиана, на груди которой, как на витрине, возлежат жемчуга и бородавки, берут друг друга под руку.

– Мы еще увидимся, – говорит донья Кресенсиана Ангеле, помахивая пальчиками.

– После такого шикарного празднества, – говорит дон Бартоломе дону Карлосику, – ты, пожалуй, отделаешься от всех налогов.

Польщенный дон Карлосик подмигивает ему и напоминает:

– Не забудь о визитной карточке.

Чета Ройсалесов, толстых и довольных собой, шествует рука об руку в большой зал, стукаясь бедрами через каждые два шага и помахивая визитной карточкой.

Шофер Беррихабалей, обряженный лакеем – в специально купленной ливрее с галунами, – стоит у дверей в зал. Получив карточку из рук дона Бартоломе, он делает шаг через порог и вопит:

– Его превосходительство сеньор дон Бартоломе Ройсалес-и-Авточа и его превосходительная супруга донья Кресенсиана Тучнее!

Празднество только начинается, и зал наполовину пуст. Ройсалесы с порога приветствуют своих друзей так, будто не видели их многие годы, будто только что вернулись из Европы и еще стоят на палубе трансатлантического парохода.

Затем супруги расстаются и муж, владелец сахароварен, присоединяется к дону Бальдомеро Даромбрадо, оптовику-бакалейщику, к дону Игнасио Пофартадо, владельцу магазинов, к дону Чефоро Двустопехе, хозяину фирмы «Красный ярлык», и к дону Аристидесу Гранбосо, торговцу бананами и копрой. Жена шествует к стульям у стены и садится между доньей Сегундой Пофартадо, зевающей от скуки, и доньей Чонитой Даромбрадо, со своего места неодобрительно поглядывающей на двух своих укутанных в тюль дочек, которые на другом конце зала громко хохочут, слушая рассказы Тинтина Беррихабаля, которому впервые разрешили появиться на балу.

Маэстро Дилетанос, дирижер с лицом остывшего трупа, еле колышет руками в такт «Грустному вальсу», а когда наступает время присоединиться к оркестру, берет скрипку и начинает играть свою партию. Простофейра, в старом смокинге дона Карлосика и в дырявых туфлях, целиком поглощенный музыкой, нимало не интересуется прибывающими гостями и старается извлекать из своей скрипки требуемые жалобные звуки.

Куснирас с отсутствующим видом отвечает на тосты друзей в свою честь и со страхом поглядывает на Пепиту Химерес, которая сидит рядом с девицей Парнасано, едва внимая ее болтовне.

Банкаррентос и Эскотинес пробираются с бокалом «Опорто» в руке среди беспечно пирующих к Куснирасу и таинственным шепотом спрашивают:

– Не хочешь ли нам что-нибудь поручить?

Куснирас, стараясь показать свое полное к ним доверие, просит:

– Только быть начеку и ждать.

Убивон, в это время тайком проникший в столовую, обводит взором лангусты, заливное из морского окуня и другой рыбы, нашпигованные салом окорока и сует в рот бутербродик с паштетом, который застревает у него в горле при оглушительном вопле на весь дом:

– Его превосходительство сеньор президент республики маршал дон Мануэль Бестиунхитран-и-Угрохас!

Оркестр играет пончиканский гимн.

Спешно дожевывая кусок и вытирая рукой рот, Убивон идет на цыпочках к двери, приоткрывает ее и видит Бестиунхитрана, Мордону, Дубинду и Сотрапесу, чувствующих себя весьма стесненно в выходных цивильных костюмах. Гости появляются в зале в сопровождении хозяев.

Ангела легко и непринужденно, будто всю жизнь прожила при дворе, идет по залу рядом с Бестиунхитраном и представляет ему цвет пончиканского общества, своих гостей, которые после небольшого замешательства, вызванного полным незнанием светских канонов, выстраиваются наконец в очередь, чтобы с улыбкой и комплиментом пожать руку персоне, которую они ненавидят.

Простофейра наблюдает из-за своего пюпитра эту церемонию с великим благоговением. Куснирас выходит на террасу, вынимает миниатюрный пистолет и перезаряжает его. Он вздрагивает, когда открывается дверь и из зала выходят два человека, которых нетрудно узнать: дон Игнасио Пофартадо и дон Бартоломе Ройсалес.

– Говорят, он обладает бесподобным чувством юмора, – умиляется дон Игнасио.

Дон Бартоломе замечает фигуру Куснираса:

– Стой! Кто там?

– Мирные люди, – отвечает Куснирас, пряча пистолет.

– Пепе Куснирас! Что ты тут делаешь? Тебя уже представили Бестиунхитрану?

– Я с ним давно знаком, – говорит Куснирас.

Дон Игнасио и дон Бартоломе смотрят на него благодушно и примирительно, полагая – и совершенно справедливо, – что уловили в его словах намек на обиду.

– Ладно, молодой человек, пора забыть все раздоры! – говорит дон Бартоломе.

– На благо родины, – говорит Пофартадо, хотя сам – иноземец.

– Давай, парень, пойди поздоровайся с ним, ты доставишь ему громадное удовольствие, ведь твой род тут один из древнейших, – говорит Ройсалес.

– Но не столь древний, как его, – говорит Куснирас и, блеснув знанием дарвинизма, добавляет: – Его предки здесь обитали, когда еще обезьянами были.

Старики шокированы, но улыбаются. Пофартадо старается сгладить неловкость:

– Не совсем так, Бестиунхитран родом из Бискайи.

Куснирас, чтобы отделаться от пары престарелых мозгляков, идет с ними к дверям, проходит музыкальный салон, пустой и полутемный, и попадает в большой зал в ту самую минуту, когда оркестр начинает играть вальс, а Бестиунхитран, с галантностью, усвоенной в лучшем борделе, приближается с поклоном к хозяйке дома, предлагает ей руку кренделем и под стеклянными взглядами гостей ведет к центру зала, кладет руку на ее талию и начинает кружиться вприскочку. Великолепная танцорка, она моментально улавливает заданный ритм.

Молодые танцуют, пожилые сеньоры толпятся у стола с винами, зрелые дамы сидят на стульях, а Пепита Химерес, не принадлежащая ни к одной из этих трех категорий, сначала подпирает дверной косяк, а затем падает без сил на парчовый стул.

Куснирас приходит в отчаяние. Идет через весь зал к столу с винами и наталкивается там на Эскотинеса, изрядно порозовевшего и шевелящего в улыбке свои холеные усики. Он в восторге от празднества и говорит:

– Все получается замечательно.

– Получилось бы еще лучше, если бы Толстяк танцевал с тем, с кем надо, – отвечает Куснирас. – Официант, бокал «Опорто»!

Видя недовольство вождя заговорщиков, Эскотинес огорчается. Куснирас снова смотрит на танцующих. Ангела, кружась в объятиях Бестиунхитрана, то и дело поглядывает на Куснираса. Он показывает ей глазами и пальцем на Пепиту Химерес, мол, «не теряй ее из виду». Она незаметно кивает. Дон Карлосик подкатывается к Куснирасу:

– Ну, как ты все это находишь, Пепе? Ты, многое повидавший и познавший. Не великий ли это праздник?

– Один из величайших и, уж во всяком случае, самый примечательный из всех торжеств Пончики, – отвечает Куснирас, забывая на минуту о своем плохом настроении.

– Ты так думаешь? Ты в самом деле так думаешь? – спрашивает вне себя от счастья дон Карлосик.

– Клянусь.

Дон Карлосик, успокоившись относительно проблем социальных, переходит к проблемам личным и вспоминает свои успехи на поприще сводника:

– А что ты, безобразник, тут, у стола, делаешь? Упиваешься винами, а эта чудесная девушка, эта ангельская краса сидит там одна-одинешенька. – Он показывает на Пепиту. – Идем, недотепа, я сейчас же доставлю тебя туда, где твое истинное место. Или лучше сказать, где тебе вовсе не место – прямо на небеса.

Он отнимает у Куснираса бокал и, подталкивая в спину, препровождает к Пепите Химерес; Куснирасу волей-неволей приходится пригласить ее на танец. В тот самый момент, когда они берутся за руки и делают первый шаг, музыка умолкает. Пепита смотрит на него с обожанием. Куснирас, пользуясь случаем, тащит ее под руку туда, где стоят Ангела и Бестиунхитран.

– Маршал, – говорит Куснирас, – я еще не имел удовольствия вас приветствовать.

Они пожимают друг другу руки, сухо, но любезно:

– Как поживаете, Инженер?

– Хочу представить вам сеньориту Химерес, мою невесту. Она ваша большая почитательница.

Бестиунхитран галантно целует Пепите руку. Ангела заканчивает:

– И бесподобная поэтесса.

Пепита, в полуобморочном состоянии от испуга, улыбается. Бестиунхитран смотрит на нее, не зная, что в таких случаях говорят поэтессам. Ангела, спасая положение, спрашивает его:

– Вас не интересует поэзия, маршал?

Бестиунхитран простосердечно ответствует:

– У меня не хватает времени ее читать. Но говорят, это очень занимательно.

Ангела, указывая рукой на Пепиту, говорит:

– Так вот, перед вами наше светило. Она может часами говорить о поэзии.

Оркестр принимается играть фокстрот. Бестиунхитран склоняется перед Пепитой и говорит:

– Буду счастлив побеседовать с вами в другой раз. – Затем оборачивается к Куснирасу: – Был очень рад, Инженер, – и, наконец, к Ангеле: – Сеньора, если вы мне окажете честь…

И, сгребая ее в свои объятия, увлекает танцевать фокстрот. Куснирас, скрежеща зубами, приглашает Пепиту и танцует с ней. Пепита из тех, кто «чувствует музыку», строго соблюдает музыкальный размер и передвигает ноги, не слушаясь кавалера; она восхищенно смотрит на Куснираса и говорит:

– Ты сказал, что я – твоя невеста. Благодарю тебя!

Куснирас останавливается среди танца, отстраняется от своей дамы, протягивает ей раскрытую ладонь и говорит:

– Дай булавку.

Пепита, почувствовав, что разгневала его, вынимает булавку, спрятанную на груди, и отдает с неописуемо сокрушенным видом. Куснирас кладет булавку в портмоне, снова хватает Пепиту за талию и танцует с ней, мало-помалу продвигаясь к стене.

Сникшая Пепита говорит:

– Ты на меня сердишься? Что ты хочешь делать с булавкой?

– Отдать ее Ангеле. Если Бестиунхитран желает танцевать с ней всю ночь, пусть она выполнит эту работу.

Они выбираются из круга танцующих. Куснирас подводит Пепиту к ближайшему стулу, велит ей сесть, и, когда она послушно садится, он тут же повертывается к ней спиной, оставляя ее одну среди пустых стульев.

Куснирас спешит к ливрейному шоферу, который, беззаботно прислонясь к дверям, любуется балом, словно плодами рук своих, будто от одних его выкриков разгорелся сей пир на весь мир.

– Как умолкнет музыка, – приказывает ему Куснирас, – срочно передай вон той сеньоре, что ее ждут здесь, у дверей.

– Хорошо, сеньор, – говорит шофер.

И шофер начинает метаться возле танцующих, чтобы оказаться рядом с Ангелой, когда стихнет музыка.

От дверей Куснирас видит, как пары останавливаются и шофер пробирается между ними к Ангеле с Бестиунхитраном, которые идут туда, где сидит Пепита Химерес.

Затем Куснирас с тревогой наблюдает, как все трое разговаривают, как подходит шофер и что-то говорит Ангеле, которая, принеся извинения, покидает собеседников и направляется к дверям, и как Бестиунхитран начинает танцевать с Пепитой. Сияющая Ангела подходит к Куснирасу.

– Он попался! – говорит она.

Куснирас в бешенстве ругает себя:

– Я болван! Только что взял у Пепиты булавку, чтобы отдать тебе.

Ангела с ужасом смотрит на него и впервые в жизни употребляет сильное выражение:

– Черт подери! – но тут же берет себя в руки и добавляет: – Прекрасно. Дело вполне поправимо. Дай ее мне. Я передам Пепите перед следующим танцем.

Куснирас отдает булавку Ангеле, и она спешит к Пепите, с поразительным умением избавляясь от лиц, преграждающих ей путь поздравлениями, просьбами подарить танец и т. п. Когда заканчивается болеро, Ангела подходит к Пепите, стоящей с Бестиунхитраном, и, будто нежничая с ней, обнимает правой рукой за плечи, а левой кладет ей в руку булавку, одновременно спрашивая у Бестиунхитрана:

– Как вам нравится наша поэтесса?

Бестиунхитран склоняется перед ней, покручивая ус.

– Восхитительна. Вы не поверите, сеньора, но она меня просветила.

– Мы непременно должны вас пригласить на одну из наших литературных сред. Я уверена, что вы ими заинтересуетесь, маршал. Не правда ли, Пепита? – говорит Ангела.

А в это время Бестиунхитран быстрехонько обводит глазами зал, находит Мордону, стоящего у стены начеку и готового выполнить любое желание хозяина, и подает ему знак.

Пепита, пряча булавку в вырезе платья, отвечает:

– В любом случае будет сделано все возможное, чтобы заинтересовать гостя.

Тут оркестр принимается за танго. Ангела говорит:

– Я вас оставляю.

Но прежде чем ей удается улизнуть, подходит Мордона и с деревянным поклоном и кислым видом говорит Пепите:

– Разрешите вас ангажировать?

Пепита теряется и отвечает:

– Я танцую с маршалом.

Бестиунхитран, с трудом сохраняя учтивость, говорит Пепите:

– Меня обвиняют в деспотизме, но не смеют обвинять в эгоизме. Было бы несправедливо лишать бедного Мордону удовольствия потанцевать с вами. – Затем, обращаясь к Ангеле, присовокупляет: – Сеньора, не будете ли вы столь любезны утешить мою душу? – и подает ей руку.

Ангела в отчаянии соглашается и падает в объятия Бестиунхитрана, который довольно резво толкает и дергает ее под звуки танго. Пепита и Мордона тоже танцуют, но без всякой охоты, едва волоча ноги и глядя друг на друга с застывшей улыбкой.

Мертвенно-бледный Куснирас прикусывает губу и хватается за голову. На другом конце зала Банкаррентос облегченно вздыхает, видя, что опасность миновала. Пако Придурэхо и Эскотинес весело и таинственно подкрадываются к Куснирасу.

– Все вышло как по-писаному! – говорит Пако Придурэхо.

– И не пикнул! – говорит Эскотинес и добавляет, обращаясь к Убивону, который подходит к ним с весьма растерянным видом: – Вы правильно сказали, что кое-какие укольчики он дозволяет!

– Но я думал, что действие яда окажется более быстрым, – говорит Убивон. – Или я перепутал снадобья?

Куснирас нетерпеливо прерывает:

– Еще ничего не произошло.

Все трое огорошенно переглядываются.

– Разве она с ним не танцевала? – спрашивает Придурэхо.

– Конечно, танцевала, – говорит Эскотинес, – я сам их видел.

– Пустой номер, – говорит Куснирас. – У нее не было булавки.

– Как это не было? – говорит Убивон. – Я ей сам ее дал.

– А я ее взял у нее, – говорит Куснирас.

– Проклятие! – говорит Убивон.

– Где же тогда булавка? – спрашивает Придурэхо.

– У Пепиты.

– А разве вы ее не взяли у нее? – зло спрашивает Эскотинес.

– Я ей вернул ее с Ангелой, – объясняет Куснирас, чувствуя себя круглым дураком.

– Проклятие! – опять говорит Убивон.

– Какая-то сказка про белого бычка, – говорит Эскотинес, в гневе вспомнив о своем лучшем производителе.

– Что случилось? – спрашивает Банкаррентос, в эту минуту присоединившись к группе.

Пако Придурэхо пытается последовательно изложить события, но сбивается.

Куснирас, уставясь невидящим взглядом на танцующих, погружается в раздумье. Остальные четверо переглядываются – разочарованно, расстроенно и встревоженно, – боясь, как бы не оказаться прямо замешанными в убийстве.

– Что же теперь нам делать? – спрашивает Пако Придурэхо.

– Надо взять булавку у Пепиты и отдать Ангеле, – нетерпеливо говорит Эскотинес тоном, не терпящим возражений, – ибо Толстяк больше не будет танцевать с этой клячей.

Остальные робко взглядывают на Куснираса, ожидая, что он обидится за свою невесту, но он не обижается. Говорит:

– Весь план вообще никуда не годится. Мы развесили уши и обольстились тем, что одна дура прочитала в одном романе. Почему надо ждать, когда он станет танцевать? В перерыве между танцами можно подойти к Бестиунхитрану, кольнуть булавкой и убежать.

Остальные в ужасе смотрят на него.

– Я в любом случае этого сделать не могу, поскольку я – апатрид, – говорит Убивон.

– Я тоже, потому что у меня еще болит нога, – говорит Банкаррентос.

– Я тоже, – говорит Эскотинес, с укором поглядывая на Куснираса, – потому что уже натворили множество глупостей. Кто их натворил, пусть и исправляет.

Пако Придурэхо не говорит ничего.

Куснирас, задетый Эскотинесом за живое, говорит ему:

– Не бойтесь, дон Густаво, никто не попросит сделать это вас. Это сделаю я.

С такими словами, оставив соучастников обсуждать события страстным шепотом и потрясать пустыми бокалами, Куснирас направляет свои стопы к тому месту, где сидит на стуле Пепита, после того как Мордона откланялся с ледяной вежливостью.

Она смотрит на Куснираса, терзаясь угрызениями совести.

– Дай булавку, – опять говорит Куснирас.

Пепита обеими руками прикрывает свое декольте и молит героическим голосом:

– О нет, Пепе. Это моя миссия, и позволь мне ее выполнить.

Видя ее непоколебимость и понимая, что не может драться с нею посреди зала, Куснирас меняет свой план:

– Тогда не жди, пока он тебя пригласит танцевать, а подойди и уколи.

Пепита встает, все еще прижимая обе руки к груди, и, бросив на Куснираса взгляд, полный обожания, покорно, как овца на заклание, идет в водоворот толпящихся в зале гостей. Едва она проходит метров пять, как оркестр взрывается вальсом. Пепита стоит как вкопанная в хаосе кружащихся, словно путник, переходивший реку, прыгавший с камня на камень и вдруг застигнутый на полпути половодьем. Ее выручает Куснирас: подскакивает к ней, берет за талию и начинает с нею вертеться.