Текст книги "Убейте льва"

Автор книги: Хорхе Ибаргуэнгойтия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава X. Пир и после пира

В казино идет пир. В Большом зале умеренные устраивают грандиозный ужин в честь возвращения Пепе Куснираса. Круглый стол, покрытый белой скатертью, сервирован на двенадцать персон. Все пьют, едят, пачкают скатерть коричневым соком каракатиц, жиром жареных цыплят и шоколадным кремом. Андрес Бирручодарре, тихий испанец, ставший метрдотелем в Пончиканском казино, подбирает пустые бутылки от «Шабле» и «Вальполичеллы»; не теряется и Паблито Замухрышка, сгребающий на поднос объедки от обильных блюд; потом он угостит друзей в кафе гаванскими сигарами, коньяком «Мартель», а также россказнями доктора Убивона.

– Ну и порезвились мы, когда женился король Бурбон Длинный Нос: бомба на Гранвиа, бомба в Сан-Антонио и бомба в ризнице. Прикончить мы его не прикончили, но устроили ему славную брачную ночь.

Пепе Куснирас, Коко Даромбрадо, Пако Придурэхо и Жеребчик Ройсалес – друзья детства и отчаянные повесы – хохочут вместе с представителями старшего поколения: доном Мигелем Банкаррентосом, уже почти не хромающим; доном Бартоломе Ройсалесом, отцом Жеребчика, и доном Касимиро Пиетоном, сменившим черный костюм на одежду богемы. Дон Карлосик вымученно улыбается, ибо от этого ужина у него разлилась желчь. Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес – выразители истинного патриотизма – изображают на своих лицах осуждение. Дон Игнасио Пофартадо, который в молодости, до того как попасть в Пончику, был монархистом, а теперь боится всего на свете, говорит Убивону:

– Из-за той самой ночи, которую вы испортили королю, вам и пришлось забиться в Пончику?

Убивон встает и, глядя на хрустальную люстру, говорит:

– Да будет благословенна эта земля, меня не породившая.

Взрыв хохота и буря патриотических аплодисментов.

– В самом деле? – спрашивает Пофартадо.

Молодые люди надувают губы и делают вид, будто оскорблены за родину таким обидным замечанием. Убивон отвечает, что ему выпало редкое счастье пустить корни на этой земле, и Пофартадо, всегда готовый сдать позиции, начинает клясться, что чувствует себя «пончиканцем почище других».

Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес встают, чтобы распрощаться.

– Пора домой и задела, – объясняет Благодилья, не прикоснувшийся к спиртному. Подойдя к Куснирасу, говорит: – Завтра не спеша обсудим план вашей избирательной кампании, Инженер.

Дон Карлосик, землисто-серый, говорит:

– Я иду с вами.

Пофартадо, более не желающий ввязываться в разговоры и чувствующий себя лишним, тоже уходит.

В отсутствие кислых лиц празднество оживляется.

– Пусть нам доставят девочек! – просит Коко Даромбрадо.

– Правильно, пусть доставят! – подхватывают другие, хлопая в ладоши.

– Если нам их доставят, – предостерегает дон Бартоломе своего сына Жеребчика, – дома помалкивай, юноша, или не быть тебе членом казино.

Снова смех.

– Не беспокойся, дорогой папа, – говорит Жеребчик, некогда выступавший в пьесе «Дон Хуан Тенорио» [4]4
  Пьеса известного испанского поэта Хосе Соррильи-и-Мораля (1817–1893), основанная на легенде о Дон Жуане.


[Закрыть], – твой сын не дурак и не шляпа!

Пепе Куснирас берет инициативу в свои руки, призывает Андресильо, который все может, и велит ему привезти девочек из дома доньи Фаустины.

– Пусть привезут Принцессу, – приказывает Пиетон со знанием дела, – она станцует хоту.

– А мне – мулатку, – просит Куснирас.

И тем вечером приехала Принцесса с семью девочками в наемной коляске и танцевала хоту с Куснирасом. Когда они в лихой чечетке упали на пол, опрокинув стол и побив посуду, Пепе сказал Придурэхо, который помог ему встать:

– Как в добрые старые времена!

Вскоре он опять приземлился с одной чахоточной негритянкой.

Так они гуляли ночь напролет, а утро встретили буйной забавой: качали и кидали вверх Паблито Замухрышку во дворике казино.

В душный полдень, через сутки после своего прибытия, Пепе Куснирас открывает глаза в своей комнате и никак не может ее узнать. Скользит сонным взором по обтянутой шелком стене, по гигантскому платяному шкафу, мраморному умывальнику, кувшину и тазу; в изумлении останавливает глаза на фотографии своего деда в одежде студента, с мандолиной в руках; наконец устремляет взгляд на жалюзи, откуда сочится свет и полуденный зной и доносится ленивый скрип повозки, проезжающей по улице Кордобанцев. Только тогда он соображает, что находится в Пуэрто-Алегре. Соображает также, что шипение, которое он слышит, производят пузырьки газа в стакане на ночном столике, где Мартин Подхалуса разводит желчегонную соль.

– Двенадцать часов, сеньор.

Куснирас приподнимается. Язык у него обложен, во рту дурной привкус, в горле пересохло, все тело болит, а на душе отчего-то кошки скребут. Он пьет желчегонное средство. Подхалуса вздергивает к потолку жалюзи.

– Бифштекс с картофелем, сеньор?

Куснирас с отвращением отмахивается.

– Подать вам домашнюю одежду или приготовить костюм, в котором вы пойдете днем к господам Беррихабалям?

Куснирасу хочется спать, и рукой он делает знак Подхалусе, чтобы тот не мешал, но мажордом не унимается:

– Дон Франсиско Придурэхо ожидает вас в зале, сеньор.

Куснирас досадливо морщится и садится в постели. Через несколько минут в комнату входит Пако Придурэхо в пейзанской одежде.

– Вставай, лежебока, – приказывает он, – ведь сегодня двадцать четвертое мая.

– Что это такое?

– Уже позабыл? Годовщина взятия Кременбраля. Я хочу, чтобы ты посмотрел на своего соперника в действии.

Куснирас, превозмогая усталость, последствия попойки и дурное настроение, встает с постели.

Глава XI. Взятие Кременбраля

В конце XVI века испанцы решили построить форт для зашиты Пуэрто-Алегре от пиратов. Возводить укрепления стали на острове Кременбраль, названном так потому, что французы вывозили оттуда кремень, и расположенном при входе в бухту.

Форт Кременбраль, который должен был воспрепятствовать заходу в порт (или выходу) вражеских кораблей, так и не сослужил своей службы, ибо пираты ни разу не появились вблизи Санта-Крус-де-Пончики. Те, кто воздвиг эту крепость, не могли себе и представить, что со временем за ее амбразурами найдет свою погибель испанское войско. Надо сказать, что на Кременбрале отсиживался с остатками своей армии, заметно поредевшей после битвы под Ребенко, генерал Сантандер.

Одиннадцать месяцев удерживали испанцы свой последний оплот. В общем, это для них не составляло труда, поскольку никто их не атаковал; сидели же они там не потому, что им это нравилось, а потому, что никто их оттуда не вызволял. Гарнизон был забыт цивилизованным миром, как сказал один депутат в Кортесах, когда там узнали, что его защитники поголовно вырезаны.

По прошествии одиннадцатимесячной осады (весьма относительной, поскольку испанцы ежедневно посещали большую землю в целях пополнения запасов провизии) Бестиунхитран, самый юный из предводителей восстания, решил нанести последний удар, дабы навсегда покончить с испанским владычеством на Пончике. Он собрал на берегу моря негров с Дымного болота и индейцев гуарупа из Козьего ущелья, и когда солнце село, а волна отступила, скинул свой пышный мундир бригадного генерала и в чем мать родила, с одним мачете в руке бросился в море. Стоя по пояс в воде, обернулся к неграм и к гуарупа, которые глядели на него, не понимая, чего ему надо, и закричал, потрясая мачете:

– Вперед, за славу! Кто ее хочет, за мной!

Сказав это, взял свой мачете в зубы и поплыл к острову. Тысяча голых людей вплавь последовали за ним с мачете в зубах. Многие утонули, но многие и преодолели стометровый канал, отделяющий остров от суши, и как с неба свалились на сто сорок трех испанцев, которые их вовсе не ждали и праздновали день Святой Марии Заступницы и годовщину славной победы испанского флота при Лепанто [5]5
  Греческий порт, неподалеку от которого в 1571 г. дон Хуан Австрийский разбил турецкую эскадру в сражении, где Мигель Сервантес потерял руку.


[Закрыть]. Было двадцать четвертое мая. В живых не осталось ни одного испанца.

Дон Касимиро Пиетон, в ту пору молодой стихоплет, воспел этот подвиг в поэме из тысячи звонких строк (по одной на каждого участника), где назвал Бестиунхитрана, которому было двадцать четыре года, «малолетним героем», в чем, в общем, никогда не раскаивался.

Ежегодно двадцать четвертого мая негры с Дымного болота и индейцы из Козьего ущелья собираются на берегу моря и пляшут подряд шесть часов под звуки бонго перед дипломатическим корпусом, государственными служащими и портовым людом. Ровно в шесть прибывает Бестиунхитран на коне, в мундире бригадного генерала. Сбрасывает с себя предметы одежды, остается в одном исподнем, берет в зубы мачете и повторяет героический заплыв до Кременбраля, где его встречает музыкой Артиллерийский оркестр, а сеньорита, олицетворяющая Родину, увенчивает его лавровым венком.

Многие следуют за ним, и каждый год кто-нибудь непременно тонет. Всем известна заветная мечта толстосумов Пончики, что «Толстяк когда-нибудь захлебнется под Кременбралем». Но мечта остается мечтой в течение всех двадцати восьми лет, прошедших со времени завоевания независимости.

Пепе Куснирас и Пако Придурэхо закусили в отеле «Инглатерра» и явились на берег – белые костюмы, соломенные панамы – к половине пятого, когда танцы были в разгаре.

Глуховатый сэр Джон Фоппс мирно дремлет в качалке под навесом. Рядом первый секретарь британского посольства отмахивается от мошкары.

Стараясь не наступить на объедки жареной рыбы и скорлупу зеленых кокосов, валяющиеся на песке, оба молодых денди добираются до «платного навеса», кланяясь мимоходом Благодилье, Пиетону и сеньору Де-ла-Неплохес, которые зевают на своих местах под депутатским навесом. В то время как Пако Придурэхо покупает билеты, кто-то с галерки пылко приветствует Куснираса. Он отвечает на приветствие, а когда приятель занимает место с ним рядом, спрашивает его:

– Кто это?

Придурэхо смотрит в сторону сидящего на общей скамье, тот вторично снимает шляпу, склоняет голову и улыбается.

– Это один музыкант, протеже Ангелы Беррихабаль.

Куснирас не может припомнить Простофейру, который вместе со своей женой, тещей и доньей Роситой Гальванасо бесплатно присутствует на спектакле, ибо Гальванасо, отвечающий за охрану порядка, выдал им пропуска.

Индейцы гуарупа пляшут под аккомпанемент атабалей, колокольцев, тростниковых флейт и гитарронов; негры – под стук барабана бонго и тумбы. Все вместе и все вразброд. Танцоры поддают себе жару спиртным, кое-где вспыхивают стычки, кое-где люди от изнеможения и с перепоя падают на песок и засыпают мертвецким сном.

Артиллерийский оркестр и школьники поочередно перевозятся на Кременбраль в шлюпке начальника порта. Дон Карлосик и дон Игнасио Пофартадо, боясь, что их отсутствие будет замечено и это повлечет за собой неисчислимые и непоправимые беды, нехотя притаскиваются к концу представления. Коко Даромбрадо и Жеребчик Ройсалес, изрядно опохмелившись после вчерашней попойки и спотыкаясь на каждом шагу, появляются вслед за ними, чтобы «поглазеть, как будет пускать пузыри Толстяк».

Наконец прибывает Бестиунхитран, сопровождаемый приветственными криками толпы и грохотом военных оркестров. Он раздевается, бросается в море, произносит свою знаменитую фразу и переплывает без всяких эксцессов канал во главе сотни тех, кому ударил в голову хмель.

Когда он появляется на другом берегу и «Родина» увенчивает его лавровым венком под звуки пончиканского гимна и при вспышках фейерверочных огней – шквал аплодисментов, грохот бонго, крики, – Куснирас, вставший ногами на кресло, чтобы лучше видеть, оборачивается к Пако Придурэхо и говорит:

– Такого на выборах не одолеть. Такого надо убить.

Проходит минута, прежде чем Придурэхо соображает, что друг говорит всерьез. И отвечает:

– Конечно! Но как?

Той ночью умеренных в казино ждал сюрприз, некоторых едва не хватил удар. Пепе Куснирас, их последняя надежда, отказался выставить свою кандидатуру на президентских выборах.

– Но вы же прислали депешу, подтверждающую ваше согласие.

– Согласие «в принципе», – поправляет Куснирас. – Теперь речь идет об отказе. Я поразмыслил и реально оценил собственные возможности. Во-первых, полагаю, что у меня нет шансов быть избранным; во-вторых, полагаю, что, если бы и произошло чудо и мы победили на выборах, Бестиунхитран, который явно не хочет расстаться с властью, как показывает смерть доктора Спасаньи и соответствующие поправки к Конституции, обладает достаточной силой и популярностью, чтобы произвести переворот и свергнуть нас в течение пары дней. Вот тогда мы действительно сядем в лужу. И я, и вы.

Его, казалось бы, неопровержимые аргументы, которые сводятся к единственному вопросу: зачем бороться, если нет надежды? – не убеждают ни самых заядлых умеренных, сверхумеренных, таких, как Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес, вот уже пятнадцать лет лишь толкующих о борьбе за гражданские права; ни самых робких, таких, как дон Игнасио Пофартадо, которого одна мысль о Законе об экспроприации лишает сна и покоя. Остальные, считающие, что коль скоро нельзя победить, надо по крайней мере ладить с тем, кто побеждает, – такие, как дон Карлосик, дон Бартоломе Ройсалес и Банкаррентос, – выражают полное понимание, ни в чем не обвиняют Куснираса и даже защищают его после того, как он встает, выходит из Актового зала и идет в бар казино пропустить стаканчик «Тома Коллинза». Но, когда дон Карлосик предлагает выдвинуть кандидатом в президенты от Умеренной партии Бестиунхитрана, он терпит фиаско, ибо реакционные, непримиримые и обскурантистские силы, как их назвал бы Бестиунхитран, все же оказываются в большинстве.

– Мы не можем отдать себя ему на съедение и позволить лишить нас жизни, – говорит Пофартадо, думая не о жизни, а о доходах, которые приносят ему магазины фирмы, носящей его имя.

Жаркие дебаты и злокозненные предложения ведут к тому, что принимается решение поговорить с Бестиунхитраном и просить его отложить выборы, дабы иметь время подыскать кандидата.

Глава XII. Tête à tête и приемная президента

Павлин откидывает назад голову, взъерошивает перья под зобом, распахивает хвост веером, приготавливается, делает то, что хотел сделать, и кричит. Два дрозда кидаются в сторону, второй павлин отзывается на крик, сойка повертывает голову и одним глазом недоверчиво смотрит на него. Попугай гуакамайо, прикованный цепочкой к ветке, карабкается в свой обруч, цепляясь за него клювом.

Ангела и Куснирас идут по дорожке сада, наслаждаясь предвечерней прохладой.

– Мне хотелось бы что-то сделать, – говорит Ангела, – но я не знаю что. Хоть бы кто-нибудь мне посоветовал.

– Когда я приехал, – говорит Куснирас, – мне казалось, что можно победить на выборах и что Бестиунхитран не столь опасен. После позавчерашнего нашего свидания и церемонии «взятия Кременбраля» мои надежды рухнули. Участие в выборах не даст результатов, этот человек умело ведет страну к катастрофе. С ним надо кончать. Любыми средствами.

Ангела, насторожившись, останавливается, устремляет взор на олеандры и спрашивает:

– Какими средствами?

Куснирас, прежде чем ответить, ждет, когда она повернется к нему спиной и сунет нос в цветы. Уперевшись взглядом в бедра своей милой хозяйки и заложив руки в карманы своих безупречных брюк, он говорит:

– Надо убить его.

Ангела, встрепенувшись, но не оборачиваясь и продолжая нюхать цветы, спрашивает с замиранием сердца:

– Кто же его убьет?

Куснирас, сдерживая волнение, медлит минуту и отвечает:

– Ангела, я должен вам кое в чем признаться.

Ангела быстро оборачивается и смотрит ему в лицо.

– Но заклинаю вас нашей дружбой, – говорит Куснирас, – не передавайте никому то, что я сейчас скажу, даже если это покажется вам полным безумием.

Ангела утробным голосом, вибрирующим от нахлынувших нежных чувств, каковым сейчас вовсе не место, произносит:

– Говори же!

– Лошади, которых я привез, палки для гольфа, ружья, двенадцать баулов – все это не более как ширма. В действительности, если все обойдется, я хочу уехать из Пончики сегодня же вечером.

Ангела вздрагивает – наполовину искренне, наполовину притворно. Дотрагивается кончиками пальцев – движение одновременно элегантное, страстное и умоляющее – до рукава Куснираса и говорит прерывистым голосом:

– Так скоро?

Куснирас схватывает руку Ангелы и прижимает к worsted [6]6
  Шерстяная материя (англ.).


[Закрыть]своего пиджака.

– Моя миссия будет окончена.

Ангела смотрит на него, не понимая или делая вид, что не понимает.

Куснирас отпускает руку Ангелы, поворачивается на сорок пять градусов и меланхолично следит за полетом пчелы. Ангела берет его под руку и слегка прижимает к себе, с удивительным умением заставляя касаться локтем ее груди.

– Расскажи мне обо всем, – просит она.

Куснирас, торжественный, сосредоточенный, немного подавленный грандиозностью собственных намерений, говорит ей:

– Месяц тому назад, когда я прочитал в газетах об убийстве доктора Спасаньи и получил приглашение от умеренных, я понял: мой долг – освободить родину от тирана. Любым способом. И потому я приехал. Готовый на все.

– Как ты отважен! – говорит Ангела.

Куснирас молча потупляет взор в подтверждение справедливости ее слов. Она продолжает:

– Ты в опасности?

– Более или менее. Сегодня вечером он меня примет. Я убью его из пистолета в кабинете и постараюсь выйти живым из Дворца. Мне раздобыли автомобиль. Мой мажордом будет ждать меня и доставит в долину Ветров. Аэроплан – наготове. И мы улетим.

Ангела смотрит на него с восхищением.

– Не могу я чем-нибудь быть полезной?

– Пока – ничем. Если дело сорвется, я вам сообщу.

– Полностью рассчитывай на меня.

Оба продолжают свой путь по дорожке, медленно-медленно, в упоении от собственной смелости и решимости.

Внезапно Ангела останавливается, выдергивает руку из-под локтя Куснираса, наклоняется к земле, где ползает бабочка, минуту назад бывшая куколкой и еще не научившаяся порхать. Поднимает ее и говорит:

– Убирайся с дорожки, глупая, кто-нибудь тебя раздавит.

И сажает бабочку на лист придорожного деревца, а растроганный Куснирас молча наблюдает сцену. Затем оба следуют дальше.

Бабочка делает слабый рывок на листке, соскальзывает и снова падает на дорожку.

Часы на соборе показывают девять вечера. Автомобиль Куснираса, «ситроен» с Подхалусой за рулем, въезжает на безлюдную Главную площадь, подкатывает по брусчатке к Дворцу и останавливается у парадного входа. Фары гаснут, Подхалуса выходит из автомобиля, берется за металлическое дверное кольцо и стучит. Куснирас ощупывает пистолет, спрятанный под мышкой в кобуре.

– Инженер Куснирас хочет видеть сеньора президента, – говорит Подхалуса открывающему дверь стражнику.

Стражник передает его слова начальнику стражи, этот – офицеру гвардии, который отдает соответствующий приказ младшему стражнику, младший стражник идет к двери и говорит Подхалусе:

– Пусть войдет.

Подхалуса возвращается к автомобилю, открывает дверцу, Куснирас выходит, вступает во Дворец и в сопровождении младшего стражника пересекает вестибюль, затем – центральный патио и через зеркальный коридор попадает к подножию венецианской лестницы, поднимается наверх, идет направо по бельэтажу и оказывается в приемном зале – высоком, длинном, узком и плохо освещенном, стены которого сплошь увешаны написанными маслом портретами героев Войны за независимость, проследовавших от славы до могилы прямым путем, мимо власти. Вдоль трех стен стоят пустые, вгоняющие в сон кресла, а в конце, спиной к четвертой стене, сидит за столом старший стражник.

– Садитесь, пожалуйста, – говорит младший стражник Куснирасу.

Куснирас садится с чувством легкого раздражения. Младший стражник идет через весь зал к старшему стражнику, и они о чем-то тихо переговариваются. Старший стражник при разговоре энергично жестикулирует, что можно трактовать весьма по-разному. Наконец он направляется через весь зал к Куснирасу и говорит:

– Что вы желаете?

Куснирас встает и идет через весь зал к столу.

– Я Куснирас, – говорит он.

Это не производит впечатления. Старший стражник глядит на него непонимающе, младший – укоризненно.

– Чем могу служить? – спрашивает старший стражник.

Куснирас раздраженно достает визитную карточку и протягивает ему.

– Сеньор президент меня ожидает.

Старший стражник изучает карточку, младший удаляется.

Старший стражник придвигает к Куснирасу блокнот:

– Напишите здесь свое имя и по какому делу явились.

– Мое имя значится в визитной карточке, а дело сеньору президенту известно; передайте ему мою карточку.

– Очень сожалею, но такова формальность, обязательная для всех лиц, кои обращаются к сеньору президенту.

– Позавчера я беседовал с ним без всяких формальностей.

Стражник нимало не смущается:

– Тогда были получены указания. Теперь их нет. – Протягивает ему перо: – Будьте любезны…

Куснирас, побледнев, резко чертит: «Куснирас. Воздушные силы». Вырывает из блокнота листок и подает стражнику. Последний встает и говорит:

– Садитесь, я передам ваше ходатайство.

С этими словами он выходит из помещения. Взбешенный Куснирас, вместо того чтобы сесть, ходит взад-вперед по залу, а потом, чувствуя, что становится смешным, и свирепея еще больше, опускается в кресло.

В зловонном дыму сигар, среди взрывов хохота своих друзей и под стук костяшек домино Бестиунхитран читает записку Куснираса. Стражник, парализованный почтительностью и раболепием, стоит полусогнувшись рядом в ожидании слов, которые должны слететь с губ хозяина. Мордона, Дубинда – глава парламентского большинства и Чучо Сарданапало – министр народного благосостояния сидят в креслах, посланных китайской императрицей в дар королю Кристобалю на Гаити и попавших по ошибке на Пончику, и гогочут, рассказывая друг другу анекдоты.

– Скажи, что я приму его, – говорит Бестиунхитран. – Пусть подождет.

Стражник, непрерывно кланяясь, удаляется. Хохот мгновенно стихает. Сарданапало говорит Бестиунхитрану:

– Ты слышал анекдотец про обезьяну, которая не захотела хлеба с сыром?

Бестиунхитран затягивается сигарой, прихвостни молчат в ожидании его ответа.

– Нет, я слышал другой, получше. Про молодчика, который не знал, кем он хочет стать, вице-адмиралом или президентом.

– Расскажи! – просит его Дубинда. Он горит желанием услышать анекдот из уст Бестиунхитрана, чтобы потом всюду его повторять, приговаривая: «Это мне рассказал Мануэль».

– Секрет! – говорит Бестиунхитран и снова затягивается сигарой.

Остальные молча смотрят на него, соображая, не сунули ли они нос не в свое дело.

Часы бьют десять, потом одиннадцать; Куснирас сидит в приемной, глядя, как стражник клюет носом и вздрагивает. В десять, в одиннадцать Подхалуса сидит в автомобиле и скучает. В одиннадцать тридцать из коридора слышится веселый говор уходящих гостей, с лестницы доносится неестественно громкий хохот – после слов хозяина, затем хлопает дверь, стрекочут моторы автомобилей в заднем патио.

Нетерпение Куснираса погасло или, лучше сказать, обратилось в еле сдерживаемую ярость, которая должна найти выход. Он равнодушен и безучастен к тому, что посетители наконец уходят. Смотрит, как стражник просыпается, вскакивает, успокаивается, зевает, встает, потягиваясь, выходит и скоро возвращается. Выражение его лица вполне соответствует смыслу слов:

– Сеньор президент выехал по неотложному делу. Просил передать, чтобы вы пришли завтра в двенадцать дня.

Куснирас встает, бросает недокуренную сигарету в пепельницу, пронзает взглядом стражника, берет шляпу и удаляется.