Текст книги "Отважная"
Автор книги: Холли Блэк
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Холли Блэк
Отважная
Моему мужу Тео, потому что ему нравятся девушки, умеющие постоять за себя.
Пролог
Меня научит лист, цветок
И блики пламени костра
Преображать печаль в поток
Живого серебра.
Сара Тисдейл. «Алхимия»
Дриада задыхалась от яда, и ее медленно текущие соки пылали. С дерева уже опали почти все листья, а немногие оставшиеся почернели и съежились. Она вытащила корни из почвы – и длинные волосистые плети содрогнулись от холодного воздуха поздней осени.
Железная ограда окружала ствол уже много лет, и присутствие металла было для дриады таким же привычным, как и другие мелкие недомогания. Железо обожгло ее, пока она перетаскивала через него корни. Дриада упала на тротуар, и ее древесное сознание наполнилось болью.
Человек, прогуливавший двух собак, отшатнулся и налетел на стену дома. Такси остановилось, взвизгнув тормозами, и громко загудело.
Пока дриада поспешно отползала от металла, длинные ветви перевернули какой-то пузырек. Она уставилась на бутылочку из темного стекла, выкатившуюся на проезжую часть: из горлышка выливались последние кайли горького яда, но на полоске бумаги, залитой воском, виднелись знакомые каракули. В пузырьке должно было находиться обычное тонизирующее средство. Дриада снова попыталась встать.
Одна из собак залаяла.
Дриада чувствовала, как яд разливается по ней, перехватывая дыхание и затуманивая мысли. Она ползла, но уже не могла вспомнить, куда именно. Темно-зеленые пятна, словно ссадины, выступали по всему ее стволу.
– Равус, – прошептала дриада, и кора у нее на губах растрескалась. – Равус…
Глава 1
Валери Рассел почувствовала, как к пояснице прикоснулось что-то холодное, и развернулась, инстинктивно нанося удар. Рука шлепнула о чью-то плоть. Банка газировки упала на цементный пол раздевалки и покатилась. Выливающаяся коричневая жидкость запузырилась, собираясь в лужицу. Остальные девчонки, переодевавшиеся в тренировочные костюмы, обернулись и захихикали.
Подняв руки в дурашливом испуге, Рут рассмеялась.
– Просто шутка, коза ты драная.
– Извини, – с трудом выдавила из себя Вэл, сдерживая резкий прилив злости и чувствуя себя идиоткой. – Что ты здесь делаешь? Мне казалось, что на пот у тебя аллергия.
Рут уселась на зеленую скамейку. Она выглядела очень экзотично в старомодном смокинге и длинной бархатной юбке. Брови у Рут были тонкими нарисованными линиями, а глаза обведены черным карандашом и красными тенями, так что она походила на танцовщицу театра Кабуки. В ее лаково-черные волосы, более светлые у корней, были вплетены пурпурные ленточки. Рут глубоко затянулась гвоздичной сигаретой и выпустила струю дыма в сторону одной из подруг Валери по команде.
– Только если воняет от меня.
Вэл закатила глаза, но улыбнулась. Надо признать: ответ получился классный. Вэл и Рут дружили целую вечность – так давно, что Вэл привыкла оставаться незаметной, «нормальной», той, кто оттеняет остроумные фразочки, а не бросает их. Ей нравилась эта роль: она давала чувство уверенности. Робин при Бэтмене-Рут. Чубакка при ее Хане Соло.
Вэл наклонилась, сбрасывая спортивные туфли, и увидела себя в зеркале, установленном в дверце шкафчика: пряди оранжевых волос, торчащие из-под зеленой банданы.
Рут красила волосы с пятого класса: сначала красками, которые можно было купить в супермаркете, потом – в безумные, прекрасные цвета вроде русалочье-зеленого и пуделино-розового. Вэл покрасила волосы всего один раз в золотисто-каштановый тон, немного темнее и ярче, чем ее собственный, но все равно мать наказала Вэл, запретив гулять. Тогда мать наказывала ее каждый раз, когда Вэл пыталась выглядеть взрослой. Маме не хотелось, чтобы Вэл покупала лифчики, носила короткие юбки и бегала на свидания, пока не перейдет в старшие классы. Но теперь девушка училась в выпускном классе, и мать вдруг начала засыпать ее косметикой и советами насчет свиданий. Вэл растерялась: она привыкла стягивать волосы банданами, носить джинсы и футболки и не хотела меняться.
– Я собрала кое-какую статистику для проекта и начала подбирать имена нашему младенчику из теста. Я подумала: может, ты зайдешь сегодня к вечеру, чтобы мы им занялись.
Рут сняла с плеча огромную почтальонскую сумку. Передний клапан был измазан краской и усеян значками и наклейками: розовый треугольник, края которого начали отрываться, значок с надписью «Все еще не король», значок поменьше, объявлявший: «Некоторые вещи существуют, даже если вы в них не верите» и еще дюжина других.
– Не смогу, – сказала Вэл. – После тренировки мы с Томом идем на хоккейный матч в городе.
– Ты еще надеешься сделать из него настоящего парня, – сказала Рут, накручивая на палец одну из пурпурных косичек.
Вэл нахмурилась. Она не могла не заметить, каким резким становился голос Рут, когда та говорила про Тома.
– Ты думаешь, ему не хочется идти? – спросила Вэл. – Он что-то сказал?
Рут покачала головой и еще раз быстро затянулась сигаретой.
– Нет-нет. Ничего такого.
– Я думала, мы могли бы потом пойти в Виллидж, если будет время. Обойдем вокруг Святого Марка.
Всего за два месяца до этого, на городской ярмарке, Том встал на колени, языком смочил ей поясницу и нанес переводную картинку – тату, прижав листок к коже. А теперь ей едва удавалось заинтересовать его сексом.
– Город ночью. Романтично.
По тому, каким тоном Рут это проговорила, Вэл поняла, что подруга имеет в виду прямо противоположное.
– В чем дело? Что происходит?
– Ничего, – ответила Рут и начала обмахиваться ладошкой. – Я просто думаю о чем-то другом, типа сколько полуголых девиц собрались вместе!
Вэл кивнула, пытаясь ей поверить.
– Ты заглянула в регистрационные списки чатов, про которые я тебе говорила? Нашла тот, в котором я отправила тебе статистику для нашего проекта насчет чисто женских семей?
– Не успела. Я завтра ее найду, ладно? – Вэл снова закатила глаза. – Мать сидит в Интернете круглые сутки. У нее появился новый виртуальный поклонник.
Рут притворилась, что ее тошнит.
– В чем дело? – спросила Вэл. – А мне казалось, ты сторонница любви онлайн. Разве не ты говорила, что это любовь разума? Истинно духовный союз, не обремененный плотью?
– Надеюсь, я такого не говорила! – Рут прижала руку ко лбу, откинувшись назад в картинном обмороке. А потом она вдруг напряглась и резко села. – Эй, ты опять стянула хвост простой резинкой? У тебя волосы посекутся. Двигайся сюда. Кажется, у меня есть щетка и лента.
Вэл села верхом на скамейку впереди Рут, чтобы та смогла снять резинку.
– Ой! Ты только хуже делаешь!
– А разве вам, спортсменкам, не положено быть мужественными?
Рут расчесала Вэл волосы и продела их в матерчатое кольцо, стянув так крепко, что Вэл услышала, как лопаются тонкие волоски у нее на затылке.
Дженнифер подошла к ним и оперлась на свою клюшку для лакросса [2]2
Лакросс – командная игра, в которой две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и снарядом, представляющим собой нечто среднее между клюшкой и ракеткой
[Закрыть].
С этой некрасивой крупной девицей Вэл училась с детского сада. Джен всегда казалась неестественно чистой, начиная с блестящих волос и кончая ослепительно белыми гольфами и отглаженными шортами. А еще она была капитаном их команды.
– Эй, лесбо, вали отсюда.
– Боишься заразиться? – ласково поинтересовалась Рут.
– Греби отсюда, Джен, – отозвалась Вэл не так остроумно и с опозданием на секунду.
– Здесь курить не положено, – сказала Джен, но смотрела при этом на треники Вэл.
Том нарисовал несмываемым маркером химеру на одной штанине. На второй были в основном девизы и всякая всячина, которые Вэл написала разноцветными фломастерами. Наверное, Джен считала этот костюм неподходящим для тренировок.
– Ладно. Мне все равно пора. – Рут затушила сигарету о скамейку, сделав в дереве лунку. – Пока, Вэл. Пока, развратная тихоня.
– Что с тобой? – мягко спросила Дженнифер, словно ей на самом деле хотелось, чтобы Вэл была ее подругой. – Почему ты с ней общаешься? Неужели ты не видишь, что она с прибабахом?
Вэл уставилась на нее, домысливая то, чего Джен не произнесла вслух: «Ты тоже лесбиянка? Ты меня хочешь? Мы тебя долго в команде терпеть не будем, если ты не подтянешься».
Если бы жизнь была видеоигрой, Вэл пустила бы в ход свой силовой прием, чтобы подбросить Джен в воздух и размазать по стенке двумя ударами клюшки для лакросса. Но, конечно, если бы жизнь действительно была видеоигрой, Вэл, наверное, пришлось бы это делать в бикини и с гигантскими сиськами, составленными из подвижных многогранников.
В реальной жизни Вэл покусала губу и пожала плечами, но руки у нее сжались в кулаки. После вступления в команду она уже участвовала в двух драках и третью позволить себе не могла.
– В чем дело? За тебя всегда говорит подружка?
Вэл ударила Джен кулаком в лицо.
Чувствуя боль в сбитых костяшках пальцев, Валери бросила рюкзак и клюшку для лакросса на заваленный вещами пол своей спальни. Покопавшись в вещах, она выхватила трусы и спортивный лифчик, который делал ее грудь еще более плоской, чем обычно. Потом, выбрав из груды одежды черные брюки и зеленый спортивный свитер с капюшоном, она прошагала обратно в коридор. Рифленые подошвы ступали по книжкам сказок, давно оставшимся без обложек, и оставляли грязные следы на разноцветных коробочках видеоигр. Девушка услышала, как под пятками захрустел пластик, и попыталась отшвырнуть хоть часть на безопасное расстояние.
В ванной, дверь которой выходила в коридор, Вэл содрала с себя форму. Проведя мочалкой под мышками, она нанесла новый слой дезодоранта, потрогала сбитую кожу на руках и начала одеваться.
«Это был твой последний шанс», – сказал тренер.
Она прождала сорок пять минут у него в кабинете, пока остальные тренировались, но как только он вошел, еще до того, как он открыл рот, ей стало понятно, что он скажет: «Мы не можем оставить тебя в команде. Ты нарушаешь атмосферу товарищества. Нам надо быть единым отрядом с одной целью: побеждать. Ты ведь понимаешь, правда?»
В дверь стукнули всего раз – и тут же ее открыли. Ее мать стояла в дверях, не снимая идеально ухоженной руки с дверной ручки.
– Что ты сделала с лицом?
Вэл втянула разбитую губу в рот, а потом посмотрелась в зеркало. Она совсем про нее забыла.
– Ничего. Просто ударилась на тренировке.
– Ты ужасно выглядишь.
Ее мать протиснулась внутрь, встряхивая недавно мелированными стрижеными волосами, и они обе отразились в зеркале. Каждый раз, когда мать ходила в парикмахерскую, ей усиливали мелирование, так что темно-русые волосы терялись в светлых прядях.
– Блин, вот спасибо! – фыркнула Вэл, почти не обидевшись. – Я опаздываю. Опаздываю, опаздываю, опаздываю. Как белый кролик.
– Постой.
Мать повернулась и вышла из ванной. Взгляд Вэл последовал за ней по коридору до полосатых обоев и семейных фотографий: мать – вице-королева красоты, Валери в брекетах рядом с матерью на диване, бабушка и дедушка перед своим ресторанчиком, снова Валери, на этот раз со сводной сестрой на руках в доме отца – улыбки на их застывших лицах выглядели мультяшными, открытые зубы казались слишком белыми.
Спустя несколько минут мать вернулась с косметичкой в черно-белую полоску.
– Не шевелись.
Валери нахмурилась, продолжая зашнуровывать свои любимые зеленые кроссовки.
– Мне некогда. Том вот-вот придет.
Она забыла надеть часы, поэтому отогнула манжет маминой блузки и посмотрела на циферблат. Том уже сильно опаздывал.
– Том сможет сам себе открыть.
Мать Валери окунула палец в какой-то густой бежевый крем и начала легонько похлопывать им под глазами Вэл.
– Ссадина у меня на губе, – проворчала Вэл.
Она не любила макияж. Стоило ей засмеяться, у нее начинали слезиться глаза, и краска текла, как будто она плакала.
– Тебе не мешало бы немного подкраситься. В Нью-Йорке принято хорошо выглядеть.
– Ма, мы идем на хоккейный матч, а не на оперу.
Мать привычно вздохнула, как бы говоря, что со временем Вэл поймет, как сильно заблуждалась. Она нанесла на лицо Вэл тональную пудру, а поверх нее – бесцветную. Потом чуть подкрасила тенями веки. Вэл вспомнила школьный вечер прошлой весной и понадеялась, что мать не станет вновь превращать ее в сверкающую блестками куклу. В довершение всего губ Вэл коснулась помада. Ранка тут же заболела.
– Все? – спросила Вэл, когда мать взялась за тушь для ресниц.
Скосив глаза на материнские часы, она поняла, что до поезда осталось примерно пятнадцать минут.
– Черт! Мне пора. Куда он пропал?
– Ты же знаешь Тома, – ответила мать.
– Что ты имеешь в виду?
Она не понимала, зачем матери нужно делать вид, будто она знает ее друзей лучше, чем сама Вэл.
– Он же парень. – Мать покачала головой. – Безответственный.
Валери выудила из рюкзака мобильник и прокрутила телефонную книжку до его имени. Включился автоответчик. Она прервала связь, вернулась к себе в спальню и выглянула в окно, всматриваясь в даль, мимо ребят, скатывавшихся на скейтбордах с дощатого пандуса на соседнем дворе. Шумного автомобиля Тома она не увидела.
Вэл позвонила снова. И опять услышала автоответчик: «Это Том. Бела Лугоши умер, а я нет. Оставьте сообщение».
– Тебе не стоит так настойчиво ему звонить, – сказала мать, входя за ней в комнату. – Когда он снова включит телефон, то увидит, сколько звонков пропустил и кто звонил.
– Мне наплевать, что он увидит, – ответила Вэл, нажимая кнопки. – И вообще, это был последний раз.
Мать покачала головой и, растянувшись на кровати дочери, начала обводить себе губы коричневым карандашом. Она настолько хорошо знала форму своего рта, что даже не потрудилась взять зеркальце.
– Том, – сказала Валери в телефон, как только включился его автоответчик, – я ухожу на электричку. Не трудись за мной заезжать. Встретимся на платформе. Если я тебя не увижу, то сяду на поезд и найду тебя у стадиона.
Ее мать нахмурилась.
– Нехорошо тебе ехать в город одной.
– Если мы не сядем на этот поезд, то опоздаем на матч.
– Ну, хотя бы возьми помаду.
Мать порылась в косметичке и протянула ей футлярчик.
– И как это поможет моей безопасности? – проворчала Вэл, забрасывая рюкзак себе за спину.
Она продолжала сжимать телефон, и пластмасса нагрелась у нее в кулаке. Мать улыбнулась.
– Мне сегодня надо будет показывать дом. Ты ключи взяла?
– Конечно, – ответила Вэл и поцеловала мать в щеку, оставив на ней винно-красный отпечаток и ощутив запах духов и лака для волос. – Если Том появится, передашь ему, что я уже ушла. И скажи ему, что он задница.
Мать улыбнулась, но в выражении ее лица оставалась какая-то неловкость.
– Подожди, – сказала она. – Тебе лучшеего подождать.
– Не могу, – ответила Вэл. – Я уже сказала ему, что ухожу.
С этими словами она сбежала по лестнице, выскочила из дома и быстро прошла по их маленькому дворику. До станции идти было недалеко, холодный воздух приятно бодрил. Хорошо было делать хоть что-то, а не просто ждать.
Асфальт на парковке при железнодорожной станции еще не просох после вчерашнего дождя, а хмурое небо обещало следующий. Пока Вэл шла через парковку, загорелись и зазвенели предупреждающие сигналы. Она вышла на платформу как раз в тот момент, когда поезд остановился, выпустив поток горячего вонючего воздуха.
Валери замешкалась. А что, если Том забыл свой мобильник и дожидается ее дома? Если она сейчас уедет, а он сядет на следующий поезд, они могут друг друга не найти. Оба билета были у нее. Она может оставить ему билет в кассе, но он не догадается туда обратиться. И даже если все пройдет нормально, Том все равно будет мрачный. Когда – и если – он наконец появится, то будет настроен только на ссору. Валери еще не знала, куда они пойдут, но надеялась, что им удастся найти какое-то место, где бы они могли немного побыть вдвоем.
Она пожевала кожу на большом пальце, аккуратно откусила заусенец, а потом потянула крошечную полоску кожи и оторвала ее. Это доставило ей странное удовольствие, несмотря на то, что на поверхности выступила капелька крови. Слизнув ее, Вэл почувствовала горьковатый привкус.
Двери поезда наконец захлопнулись, завершив ее сомнения. Валери посмотрела, как он отъезжает от станции, а потом медленно пошла домой. С облегчением и досадой она увидела, что машина Тома припаркована у дома рядом с «миатой» матери. Где он был? Она ускорила шаги, распахнула дверь и застыла на месте. Сетчатая створка выскользнула у нее из пальцев и с шумом захлопнулась. Сквозь сетку Валери увидела, что мать расположилась на белом диване, расстегнув накрахмаленную голубую блузку ниже линии лифчика. Том стоял на коленях на полу, у нее между ног, наклонив голову с ирокезом, чтобы ее поцеловать. Его пальцы с облупившимся черным лаком на ногтях возились с пуговицами ее блузки. Оба вздрогнули при хлопке двери и повернулись к ней. Губы у Тома были вымазаны помадой. Почему-то взгляд Вэл скользнул мимо них к засохшим ромашкам, которые Том подарил ей в честь их четырехмесячного юбилея. Они так и простояли несколько недель на тумбочке с телевизором. Мать велела выбросить их, но Вэл забыла. И теперь сквозь стекло вазы она видела стебли, концы которых были погружены в затхлую воду и покрылись плесенью.
Мать Валери сдавленно вскрикнула и неловко встала, запахивая блузку.
– Вот черт! – сказал Том, чуть не упав на бежевый ковер.
Вэл хотелось сказать что-то язвительное, что испепелило бы их на месте, но слова не приходили. Она повернулась и пошла прочь от дома.
– Валери! – позвала мать, и голос ее прозвучал скорее отчаянно, чем повелительно.
Оглянувшись, Валери увидела, что мать стоит в дверях, а Том темной тенью маячит позади нее. Валери побежала, чувствуя, как рюкзак шлепает ее по бедру. Она остановилась только у вокзала. Там она присела на корточки на тротуаре и принялась вырывать вялые сорняки, пока набирала номер Рут.
Рут взяла трубку. Голос ее звучал так, словно она только что смеялась:
– Алло?
– Это я, – сказала Валери.
Она ожидала, что ее голос будет дрожать, но он звучал ровно, бесстрастно.
– Эй, ты где? – спросила Рут.
Валери почувствовала, что глаза у нее защипало от слез, но слова по-прежнему звучали твердо.
– Я кое-что узнала про Тома и мою мать…
– Вот черт! – прервала ее Рут. Валери замолчала. От ужаса у нее отяжелели руки и ноги.
– Ты что-то знаешь? Ты знаешь, о чем я говорю?
– Я рада, что ты узнала, – ответила Рут так поспешно, что ее слова почти натыкались друг на друга. – Я хотела рассказать, но твоя мама умоляла, чтобы я этого не делала. Она заставила меня поклясться, что я не скажу.
– Она тебе об этом рассказала? – Вэл чувствовала себя совершенной идиоткой, но у нее никак не получалось поверить, что она правильно поняла сказанное. – Ты знала?
– Она ни о чем другом не могла говорить, когда узнала, что Том мне проговорился. – Рут рассмеялась, а потом неловко замолчала. – Не то чтобы это давно началось. Честно. Я сказала бы, но твоя мама пообещала, что сама это сделает. Я даже пригрозила, что расскажу, но она заявила, что будет все отрицать. Но я пыталась делать намеки.
– Какие намеки?
У Вэл вдруг закружилась голова. Она закрыла глаза.
– Ну, я ведь посоветовала тебе посмотреть регистрационные списки чатов, помнишь? Послушай, какая разница! Я просто рада, что она тебе сказала.
– Она мне не говорила.
Наступило долгое молчание. Валери слышала дыхание Рут.
– Пожалуйста, не злись на меня, – наконец произнесла Рут. – Я просто не могла тебе сказать. Не хотела я, чтобы это шло от меня.
Вэл отключила телефон. Она пнула ногой пустую бутылку, посмотрела, как она катится в лужу, а потом топнула по луже. Отражение девушки расплылось. Единственным, что осталось четко видно, был ее рот – красная полоса на бледном лице. Она потерла его рукой, но краска только размазалась.
Когда пришел следующий поезд, Валери села в него, протиснулась на растрескавшееся оранжевое сиденье и прижалась лбом к прохладному окну. Телефон зазвонил, но она отключила его, не посмотрев на экран. Когда Вэл снова повернулась к окну, то увидела отражение своей матери. Ей понадобилась секунда, чтобы понять: она смотрит на себя в макияже. Сгорая от ярости, девушка быстро прошла в туалет.
Помещение было грязным, но просторным, с липким резиновым полом и жесткими пластиковыми стенами. Вонь мочи смешивалась с запахом искусственных цветов. Лепешечки использованной жвачки украшали стены.
Валери села на крышку унитаза и заставила себя расслабиться, глубоко вдыхая гнилостный воздух. Ногти ее больно впились в мягкую плоть рук, и благодаря этому она овладела собой и почувствовала себя немного лучше.
Вэл удивила сила ее ярости. Гнев затопил ее так, что ей стало страшно, что она начнет орать на кондуктора и пассажиров поезда. Она не могла представить, как выдержит всю поездку, и уже чувствовала себя совершенно измученной усилиями, которые ей приходилось тратить, чтобы держать себя в руках.
Вэл потерла лицо и посмотрела на свою дрожащую ладонь, испачканную винно-красной помадой. Затем она расстегнула рюкзак и высыпала его содержимое на грязный пол раскачивавшегося на ходу поезда.
Ее фотокамера со стуком вывалилась на пол вместе с парой кассет пленки, школьной книгой – «Гамлетом», которого ей следовало уже давно прочесть, парой завязок для волос, смятой пачкой жвачки и дорожным туалетным набором, подаренным матерью на прошлый день рождения. Неловкими пальцами Вэл открыла его: пинцет, маникюрные ножницы и бритва заблестели в тусклом свете. Валери вытащила ножницы и прикоснулась к узким острым концам. Она выпрямилась, посмотрела в зеркало и, схватив прядь волос, принялась резать.
Когда она закончила, пряди лежали вокруг ее кроссовок, словно медные змейки. Вэл провела рукой по обритой голове, скользкой от розового жидкого мыла и в то же время шершавой, как кошачий язычок. Девушка глядела на свое отражение, ставшее чужим и некрасивым, на немигающие глаза и губы, сжавшиеся в узкую линию. Секунду она даже не могла понять, о чем думает незнакомка в зеркале.
Бритва и маникюрные ножницы со звоном упали в раковину, когда поезд резко дернулся. Вода заплескалась в унитазе.
– Эй! – крикнул кто-то из-за двери. – Что там происходит?
– Минутку! – откликнулась Вэл.
Она сполоснула бритву под краном и засунула ее в рюкзак. Забросив его на плечо, она оторвала кусок туалетной бумаги, смочила в воде и присела на корточки, чтобы собрать волосы.
Когда Вэл выпрямилась, ее взгляд снова упал на зеркало. На этот раз оттуда на нее смотрел молодой человек с такими нежными чертами лица, что ей показалось: он не сможет постоять за себя. Вэл моргнула, открыла дверь и вышла в коридор вагона.
Она вернулась на свое место, чувствуя, что пассажиры поспешно отворачиваются от нее. Уставившись в окно, Вэл видела, как мимо проносятся пригородные лужайки. А потом поезд заехал в туннель, и в окне осталось только ее новое, непривычное отражение.
Поезд остановился у подземной платформы, и Валери вышла, вдохнув едкий дым выхлопа. Она поднялась по узкому неработающему эскалатору, протискиваясь между людьми. Станция «Пени» была заполнена пассажирами, которые спешили, не глядя друг на друга, и лотками, где продавались брелки и кулоны, шарфы и волоконно-оптические цветы, переливавшиеся разными оттенками. Валери двигалась вдоль стены, миновав грязного нищего, спавшего под газетным листом, и группу девочек с рюкзаками, кричавших друг на друга по-немецки.
Ярость, которую она испытывала в поезде, исчезла, и Вэл шла по станции, словно лунатик.
Чтобы попасть к Мэдисон-сквер-гарден, надо было подняться по еще одному эскалатору и пройти мимо вереницы такси и киосков, торговавших засахаренным арахисом и сосисками. Мужчина вручил ей какую-то листовку. Она попыталась ее вернуть, но он уже прошел дальше, и у Вэл остался листок бумаги, обещавший «живых девиц». Она смяла его и засунула в карман.
Девушка протолкалась по узкому коридору, забитому людьми, и остановилась у билетной кассы. Молодой паренек за стеклом поднял голову, когда она просунула в окошко билет Тома. Вид у него был удивленный. Она решила, что ее бритая голова произвела сильное впечатление.
– Вы можете вернуть мне за него деньги? – спросила Валери.
– У вас уже есть билет? – уточнил он, щурясь, словно пытаясь сообразить, какую хитрость она задумала.
– Угу, – ответила она, – мой бывший парень, придурок такой, не смог пойти.
На лице кассира отразилось понимание, и он кивнул.
– Вас понял. Послушайте, я не могу вернуть вам деньги, потому что игра уже началась. Но если вы дадите мне оба, я найду вам место получше.
– Валяйте, – сказала Вэл и улыбнулась впервые за всю поездку.
Том уже отдал ей деньги за свой билет, и она обрадовалась возможности хоть немного отомстить ему таким образом.
Кассир передал Валери другой билет, и она прошла через турникет, проталкиваясь сквозь толпу. Люди с красными лицами переругивались. В воздухе пахло пивом.
Девушке хотелось посмотреть эту игру – ей очень нравилось, как хоккеисты, словно невесомые, легко двигались на льду, балансируя на острых лезвиях. После этого лакросс казался неуклюжим: просто толпа людей, топчущих траву. Но, направляясь от входа в сторону своего места, Вэл почувствовала, как ее желудок свело от ужаса. У «Рейнджерз» выдался отличный сезон, и игра была важна для всех зрителей, как раньше и для нее, но теперь Вэл просто убивала время, пока не придется возвращаться домой.
Она нашла проход и стала пробираться внутрь. Большинство мест уже были заняты, так что ей пришлось протискиваться мимо группы краснолицых парней. Они вытягивали шеи, чтобы смотреть мимо нее, сквозь стеклянный барьер на поле, где уже начался матч. На стадионе пахло холодом, как после снегопада. Но даже в моменты, когда ее команда неслась к воротам, мысли Вэл возвращались к матери и Тому. Ей не следовало уходить вот так. Вэл жалела, что не может проиграть все снова. Она даже не стала бы обращать внимание на мать, а просто дала бы Тому в морду. А потом, глядя на него, она бы сказала: «От нее я такого ожидала, но о тебе имела лучшее мнение». Это было бы идеально.
Или, может, ей стоило расколотить окна машины Тома. Но вообще-то машина у него и так была просто грудой металлолома, так что, наверное, не стоило.
Вэл могла бы пойти к Тому домой и рассказать родителям про мешочек с травкой, который он прятал под пружинный матрас. С учетом этого и истории с ее матерью родственники, наверное, отправили бы его в какое-нибудь исправительное заведение для выродков – наркоманов, которые трахают чужих мам.
Что касается матери, то наилучшей местью Вэл было бы позвонить отцу, подключить к громкой связи мачеху, Линду, и все им рассказать. Второй брак отца Вэл можно было бы назвать идеальным: они жили в уютном доме и воспитывали двоих очаровательных слюнявых малышей. Вэл было противно общаться с ними. Но если бы она им все рассказала, эта история стала бы их собственностью. Они рассказывали бы ее всюду, где им вздумается, упрекали,бы мать Вэл при каждой ссоре, сообщили бы подробности своим приятелям по гольфу. А пока эта история принадлежала Вэл, она собиралась сама ею распоряжаться.
Зрители взревели. Вокруг Вэл люди вскакивали с мест. Один из рейнджеров бросил кого-то из противников на лед и начал срывать с себя перчатки. Арбитр схватил рейнджера, и конек того, скользнув, разрезал щеку другого игрока. Когда их увели, девушка уставилась на кровь на льду. Рабочий в белой форме пришел и соскреб ее, а во время перерыва машина выровняла лед, но красное пятно осталось, словно кровь впиталась глубоко и ее уже невозможно было удалить. Даже когда ее команда забила последний победный гол и все вокруг стремительно встали, Вэл так и не смогла оторвать взгляд от пятна.
После матча Валери вышла с толпой на улицу. Железнодорожная станция находилась в нескольких шагах, но она не могла даже думать о возвращении. Девушке хотелось оттянуть его, пока она не разберется во всем и не обдумает ситуацию. При одной мысли о том, чтобы сесть на обратный поезд, Вэл охватила тошнотворная паника, сердце отчаянно забилось, а желудок свело спазмом.
Вэл побрела куда-то наугад и спустя некоторое время заметила, что цифры на вывесках с номерами домов стали совсем маленькими, здания – очень старыми, улицы сузились и машин почти не видно. Повернув налево – как ей показалось, в сторону Уэст-Виллидж, – Вэл прошла мимо закрытого магазина одежды и рядов припаркованных машин. Она не знала, сколько было времени, но дело шло к полуночи.
Девушка мысленно снова и снова расшифровывала взгляды, которыми обменивались Том и ее мать: теперь выражение их глаз имело значение, несло подсказки, которые ей следовало бы заметить. Она вспомнила странное сочетание вины и честности на лице матери, когда та советовала подождать Тома. При этой мысли Вэл вздрогнула, словно ее тело пыталось сбросить с себя тяжкую ношу.
Она остановилась и купила кусок пиццы в сонном магазинчике, где у дальней стены сидела женщина с тележкой, заполненной бутылками, потягивала «Спрайт» через трубочку и тихо напевала. Горячий сыр обжег Вэл нёбо, а когда она взглянула на часы, то поняла, что пропустила последний поезд домой.
