Текст книги "Тайна Девы Марии"

Автор книги: Хизер Террелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

3

Лейден, 1644 год

Мыльный пузырь поднимается к ватному небу. Мальчик смеется, глядя, как облака ловят его своими прозрачными лапами и начинают перекидывать туда-сюда, затеяв веселую игру. Он погружает в лохань гребешок со сквозным отверстием и выдувает еще один пузырь. К занятию подключается солнышко, оно подхватывает лучами радужный шарик и делает его то красным, то ультрамариновым, то зеленовато-голубоватым. Мальчик знает все цвета палитры.

Пузырек лопается.

Только сейчас мальчик сознает, что совершенно один на берегу канала. Он вытягивает шею, желая убедиться, что Юдит не следит за ним. Потом тихими шажками пробирается по мощеной тропе к мостку через канал.

Он не может не видеть, как сходится перспектива на дуге моста. Наставники обучают его математическому способу создания трехмерного пространства на плоском листе, но они могут этого и не делать. Он все знает и без подсказок, чему они не перестают удивляться. Булыжники, ступени у воды, даже лодки в канале – все они образуют ортогонали, диагональные линии которых встречаются в одной точке на горизонте, чуть ниже арки моста, – точке схода.

Линии влекут его, соблазняют. Он мысленно переносится по ним над каналом, приближаясь к точке схода, и протягивает ручку, чтобы схватить ее. Но чем ближе он к заветной точке, тем дальше она отодвигается.

Он слышит, как его окликают по имени. Это Юдит.

– Йоханнес, что подумают люди о твоем отце, когда увидят, как ты разгуливаешь по городу один? – выговаривает она ему.

Женщина подходит к мальчику, протягивает пухлую руку, ее пышные формы как будто вот-вот вырвутся из-под тугой кожаной шнуровки. Она сминает собой все ортогонали, нарушая порядок.

Солнечный луч заглядывает глубоко под ее вуаль и высвечивает румяные щеки, обычно скрытые от взглядов. Они такие же рыхлые, как тот хлеб, что она замешивает каждое утро на рассвете. Такие же аппетитные, как ее миндальный торт на масле.

Маленькая ручка крепко зажата в пухлой ладони. Они направляются к выбеленной арке дома, где он живет. Сквозь стеклянные окошки черного хода струится кобальтовый свет. Он окрашивает зеленым резвых цыплят на кухонном дворе и расплывается синими пятнами по сохнущим простыням. Юдит тащит мальчика мимо блестящих медных чанов и глазированных керамических кувшинов в парадную гостиную.

Она зовет мать Йоханнеса, нужно назначить наказание за то, что он ушел гулять один, – иначе что скажут соседи?

Тихое треньканье клавесина замолкает. Осторожно заглядывая в дверь, он видит пейзаж, нарисованный на внутренней стороне открытой крышки инструмента, и ловит взгляд мамы в выпуклом зеркале, висящем напротив клавесина. Прежде чем напустить на себя строгий вид, как того ожидает Юдит, мама улыбается ему, своему Йоханнесу, своему сообщнику.

Они ждут, пока Юдит не уйдет на рынок. Оглядев улицу в обе стороны, не покажутся ли соседи, опасные все до одного, они выскальзывают через черный ход. У мамы наготове отговорка, почему они не пользуются парадной дверью. Но, слава богу, дорога пуста.

Он знает здесь каждый камешек на ощупь, ведь они ходят этим путем с наступлением темноты каждый праздник, даже без свечи. Проверяя себя, он закрывает глаза и ведет ладонью по каждой шершавой кирпичной стене, пока они идут по узким улочкам. Его пальцы запоминают неровности каких-то углов, шершавость отдельных камней. Он размышляет, как передать текстуру известковой кладки с помощью своих красок, делая белые мазки по красновато-коричневому кистями различной плотности и ширины.

Мальчик открывает глаза. Освещенные окошки крошечного домика приветливо мигают ему. Только посвященные знают правду: под этим домиком находится подземное строение, где скрывается запрещенный католический молитвенный дом. Здесь, вдали от отца-кальвиниста, вдали от осуждающих взглядов горожан, которые на словах говорят о религиозной терпимости, а на деле ведут себя как солдаты в битве против остатков испанской католической тирании, мать тайно молится.

Толкнув грубо обструганную деревянную дверь, они спускаются по крутой лестнице. Несмотря на понедельник, в зале полно знакомых лиц, все им кивают. Подобно большинству католиков, мать посещает по воскресеньям кальвинистскую службу, как велит ей супружеский долг, а по понедельникам кается.

Они ждут начала мессы в тишине. Если не считать изображений Христа и святых, что украшают стены и алтарь, выбеленный сводчатый интерьер с рядами деревянных скамей напоминает Йоханнесу кальвинистскую церковь, куда они ходят вместе с отцом. Мама говорит, что картины помогают настроиться на молитву, приближают их к Богу. Однако в воскресной школе его учат, что католичество – не что иное, как ересь и идолопоклонничество, что на духовную медитацию следует настраиваться одним только Священным Писанием. Йоханнес жалеет своих учителей-кальвинистов, ведь они не способны почувствовать священную силу искусства.

Начинается процессия к алтарю, ее возглавляет священник в великолепной мантии, расшитой серебряными и золотыми нитями, у подножия алтаря поют гимны. Священник приветствует паству: «Dominus vobiscum». [2]2
  Господь с Вами (лат.)


[Закрыть]Йоханнес отвечает священнику: «Et cum spiritu tuo», [3]3
  И с духом твоим (лат.)


[Закрыть]по собственной воле, ибо мать не требует от него участия.

Во время мессы священник кладет левую ладонь себе на грудь, поднимает кадило и качает перед алтарем. Кадило раскачивается как маятник, от его золоченой поверхности отражается пламя свечей, на миг освещая темные уголки и скрытые тенью лики. По воздуху разносится запах ладана. Йоханнес вдыхает крепкий сладкий аромат, такой же экзотичный, как лимонная краска или, возможно, индийская желтая в его палитре. Он смотрит, как струйки дыма поднимаются вверх, символизируя их молитвы.

4

Нью-Йорк, наши дни

В следующий четверг, около шестнадцати часов, Мара остановилась перед входом в аукционный дом «Бизли». Ей и раньше доводилось проходить мимо этого особняка, и каждый раз она восхищалась его причудливым дизайном, воплотившим желания бывшего владельца, угольного барона девятнадцатого века. Сейчас, стоя на ступенях лестницы и готовясь войти через массивные парадные двери, она по-новому оценила величественность и масштаб здания.

Внутри ей пришлось лавировать по богато убранному вестибюлю среди толпы ассистенток, ответственных за проведение аукциона и банкета. Почти все они носили одинаковые прически (прямые, блестящие волосы), нитки жемчуга, туфли из последней коллекции Маноло и телефонную гарнитуру. У всех девушек был занятой вид, и они абсолютно ее не замечали. Собираясь сюда, Мара выбрала черный облегающий костюм от Кальвина Кляйна, но по сравнению с собравшейся публикой сама себе казалась одетой безвкусно.

Стулья, обитые голубой парчой, были расставлены по залу отдельно друг от друга. Отметившись у грозного вида администратора, Мара опустилась на один из стульев и увидела собрание аукционных каталогов, мастерски разложенных веером на мраморном кофейном столике. Опасаясь разрушить гармонию, она осторожно вытянула каталог, посвященный голландской коллекции.

В глянцевом буклете были собраны репродукции картин, изображавших просторные, наполненные светом церкви, строгий домашний быт, искусно выписанные до мельчайших подробностей натюрморты и жанровые сельские сцены – все те сюжеты, что прославили голландских художников и подняли спрос на их живопись. Мара узнавала некоторые картины мастеров. Накануне вечером она внимательно пролистала свои старые учебники по искусствоведению, оставшиеся со времен студенчества, пытаясь восстановить в памяти золотой век голландской живописи, чтобы хоть как-то поддержать беседу с Майклом, когда речь зайдет о выставленных на аукцион работах. Этот ускоренный курс напомнил ей, почему когда-то она была так увлечена голландскими художниками семнадцатого века: их неподражаемые, беспрецедентно реалистичные полотна изобиловали загадками и символами, что наверняка понравилось бы ее бабушке. Мара тщательно прочесывала учебники, стараясь определить, какое место в пантеоне художников занимал создатель «Куколки» Йоханнес Миревелд, получивший вначале известность как одаренный портретист, но его подход к искусству был новаторским для своего времени.

Пока девушка просматривала каталог, до нее долетели обрывки приглушенного разговора. Двое беседовали заговорщицким тоном, и это возбудило в ней интерес. Она постаралась незаметно разглядеть говоривших. Мара наклонилась к столику, чтобы положить каталог на место, и взглянула на двух мужчин, сидевших неподалеку на диванчике спиной к ней.

– Поговаривают, будто «Мастерсон» обвиняют в том, что там выставили на аукцион работу Хебборна, – услышала она, как один прошептал другому.

Хотя имя художника Мара слышала впервые, зато за последние несколько дней успела узнать аукционный дом «Мастерсон». Эта фирма была основным и беспощадным конкурентом «Бизли».

– Позволь, угадаю: Хебборн, который похож на Коро? – пробормотал второй.

– Кто знает? Это может быть и Хебборн, который напоминает Мантенью [4]4
  Мантенья, Андреа (1431–1506) – итальянский художник, представитель падуанской школы живописи.


[Закрыть]или Тьеполо.

Внезапно Мара поняла, что речь идет о создателе поддельных картин великих мастеров.

– Одно я знаю точно – меня бы огорчило, если бы кто-нибудь слишком внимательно присмотрелся к Кастильоне, [5]5
  Кастильоне, Джузеппе (1688–1766) – миссионер, художник, жил и работал в Китае.


[Закрыть]которого мы продали не так давно.

До Мары донесся сдавленный смешок. Увлекшись чужим разговором, она вздрогнула от неожиданности, когда Майкл тронул ее за плечо. Девушка подняла глаза и увидела, как волосы упали ему на лоб, когда он наклонился, приветствуя ее, а в уголках его глаз появились морщинки от улыбки. Мара осталась недовольна собой. Накануне вечером она сама себя строго отчитала. Признав, что симпатизирует Майклу, Мара еще раз напомнила себе о необходимости придерживаться четкой линии поведения и выстраивать только профессиональные взаимоотношения. Нельзя допустить, чтобы ее физическое тяготение к нему нарушило этот баланс.

Майкл проводил ее в свой кабинет, залитый неярким солнцем. Огромный антикварный письменный стол из полированного дерева с латунной отделкой покоился на богато раскрашенном обюссонском ковре, из окна открывалась панорама на Центральный парк. На обитых светлой замшей стенах висели картины. Стену, у которой стоял письменный стол, украшали черно-белые этюды, изображавшие человека в длинных одеждах. Сюжет показался Маре знакомым, и когда она поинтересовалась у Майкла, он ответил, что это эскизы к портрету Святого Петра, выполненные художником времен Ренессанса, чье имя было ей неизвестно.

Скрестив руки на груди, Майкл прислонился к входной двери, явно ожидая реакции своей гостьи. Мара давно отказалась от романтических иллюзий, рисовавших в ее воображении отделанный красным деревом кабинет юриста, где по стенам выстроились ровными рядами книжные шкафы. Она с трудом представляла себе, как можно работать среди такого великолепия. Неспешно обходя кабинет, она дотрагивалась до полок, столешниц и сыпала комплименты один за другим.

Майкл улыбался, излучая обворожительную скромность.

– Благодарю, иногда мне самому становится неловко, особенно если учесть, что я шесть лет проработал за разбитым металлическим столом у «Эллис». В отличие от моих бывших респектабельных партнеров, не считавших зазорным, что их сотрудники работают в убогости, мои теперешние патроны желают видеть нас в окружении уникальных предметов… пусть даже и взятых напрокат.

Майкл заговорил о предстоящих в этот день мероприятиях, а Мара отметила с облегчением и в то же время с легким разочарованием его тон – дружелюбный, деловой, но и только. Майкл сообщил, что под конец их ждет встреча с главой отдела провенанса Лилиан Джойс, дамой, как он выразился, «ершистой». Она служила главным экспертом «Бизли» – ее обязанностью было гарантировать безупречную родословную любого произведения искусства, поступающего в аукционный дом, и теперь ей предстояло убедить Мару в чистоте правового статуса «Куколки».

Мара рассеянно слушала Майкла, оглядывая кабинет в поисках хоть какой-то зацепки, способной помочь ей понять этого человека. Детективная жилка не давала покоя: ей очень хотелось внимательно изучить книжные полки, рассмотреть фотографии, пошарить в ящиках. Что за история связана с нефритовыми китайскими собачками, служившими подпоркой для книг, или целым собранием резных слоников из тика? Где и когда он приобрел такие прекрасные экзотические вещи? Наверное, много путешествовал? Один? А может, все эти предметы попали сюда из сундуков «Бизли»? Только сейчас она поняла, что так почти ничего и не узнала за обедом о взрослой жизни Майкла. Тогда Мара сказала себе, что когда два профессионала встречаются на деловом обеде, им не положено задавать друг другу вопросы о личной жизни. Может быть, она и так узнала чересчур много лишнего.

– Если после всего ты не очень устанешь, – вдруг услышала она, – то, надеюсь, присоединишься ко мне на коктейль-приеме и на аукционе?

Мара кивнула. Она невольно обрадовалась, что он все-таки не забыл свое первоначальное приглашение.

После кратких и совершенно бесполезных знакомств со служащими операционных и аукционных отделов Мара вновь присоединилась к Майклу, чтобы отправиться на встречу с Лилиан. Они вошли в зал заседаний, абсолютно не похожий на те, где раньше доводилось бывать Маре. Три стены, отделанные бесценными резными панелями из вишневого дерева, замыкались на шеренге стеклянных дверей плиточной террасы с видом на парк. Во главе невероятно длинного стола висел портрет хорошо одетого господина, должно быть, основателя аукционного дома «Бизли», кисти Джона Сингера Сарджента, остальные стены были украшены картинами импрессионистов: Кассатт, Сера и крошечный Ренуар.

Мара протянула руку, приветствуя Лилиан, даму в безукоризненно сшитом синем костюме, современном и в то же время классическом. Если не обращать внимания на строгость туго затянутого узла густых серебристых волос и резкий мазок темно-красной помады на губах, то Мара нашла Лилиан привлекательной, особенно ей понравились пронзительные, почти бирюзовые глаза. Новая знакомая выглядела моложе, чем ожидала Мара, учитывая ее стаж работы в «Бизли». Очень скоро Мара убедилась, что Майкл не зря назвал Лилиан «ершистой». Сухое приветствие и резкое рукопожатие говорили о том, что Лилиан очень недовольна: мало того что ее оторвали от дела, так еще и копают под нее.

С Майклом, однако, Лилиан повела себя по-другому: запечатлела материнский поцелуй на его щеке, а потом позволила ему положить руку на спинку ее стула в этаком фамильярном жесте, когда они уселись за стол. Теперь Мара поняла, почему он счел необходимым лично побывать именно на этой встрече, в отличие от всех прочих: его присутствие умиротворяло Лилиан.

Грозная дама начала с азов:

– Провенанс – это история владения оцениваемого предмета искусства. – Лилиан словно читала по учебнику, ее акцент представлял собой смесь британского варианта с новоанглийским, на котором говорили звезды Голливуда в так называемую золотую эру. – Результатом полного исследования провенанса является документ, где перечислены все известные владельцы предмета. Иногда к нему прилагается список научных трудов, содержащих упоминание о предмете, и выставок, где он экспонировался.

– Как создается провенанс? – вклинилась Мара, желая, как обычно, взять нить разговора в свои руки.

Лилиан, однако, не поддалась, несмотря на попытку Мары встать у руля. Она помолчала секунду, а потом, когда продолжила, уже не скрывала высокомерия:

– Не будем торопиться, мисс Койн. Вопрос очень сложный. В свое время я постараюсь ответить на него как можно лучше и как можно проще, чтобы вы наверняка поняли.

Мара подчинилась Лилиан и больше не прерывала ее, только слушала, откинувшись на спинку стула и сложив руки на коленях. Главный эксперт тем временем села еще прямее и вернулась к отрепетированной лекции. Маре показалось, что теперь и она, а не только Хильда Баум попала в стан врага.

– У нас в «Бизли» хранится один из самых обширных в мире архивов, имеющих отношение к провенансам, не считая нескольких всемирно известных музеев и университетов. Мы предоставляем нашим клиентам гарантию, что произведения искусства, которые они у нас приобретают, имеют безукоризненную историю. Именно поэтому, помимо всего прочего, мы считаемся одним из главных аукционных домов в стране. В моей команде исследователей нет никого ниже доктора искусствоведения. Задачей экспертов является отыскать любое упоминание о том или ином произведении искусства. Понимаю, вам может показаться это странным, но те, кто у нас работает, должны любить рыться во всевозможных исторических документах, даже очень запутанных, чтобы отыскать предыдущее местонахождение предмета искусства. – Она умолкла, ожидая реакции Мары, в подтверждение, что ее собеседница поняла всю сложность и кропотливость проводимой работы.

Мара тщательно взвесила свою следующую реплику, прежде чем ее произнести:

– Мне это совершенно не кажется странным, мисс Джойс. Мы, юристы, почти так же готовимся к выступлению в суде или прениям сторон, мы тоже тщательно изучаем множество документов, в нашем случае – решения суда и научные труды, в надежде отыскать единственный ключевой аргумент в нашу пользу. Однако работа с историческими документами, должна признать, мне кажется гораздо интереснее.

Лилиан немного смягчилась и стала перечислять категории документов, в которых можно отыскать историю владения предметами искусства: описи домашнего имущества, списки приданого, аукционные каталоги, закладные, музейные архивы, алфавитные указатели живописи государственных собраний, правительственные реестры, перечни частных коллекций. Время от времени Мара замечала Майкла боковым зрением, хотя не отрываясь слушала урок Лилиан, отчасти благодаря усилию воли, отчасти из страха перед лектором.

Эксперт умолкла и дала понять, что готова ответить на вопросы Мары.

– Мисс Джойс, – начала Мара, – ошибусь ли я, если предположу, что у вас имеется некий компьютерный каталог, избавляющий от необходимости знакомиться с абсолютно каждым документом той или иной категории?

Лилиан кивнула.

– Ваше предположение верно. Каждая категория документов снабжена собственной поисковой системой, позволяющей находить документы по типу произведения, владельцу, стране, временному периоду, художнику, названию, сюжету, даже по размеру картины или цвету краски.

– Многие ли из этих документов, составляющих каталог, загружены в базу данных?

– Да, мы называем ее ПРОВИД, то есть провенансная индексная база данных. Она сейчас находится на стадии завершения.

Лилиан заговорила об историческом периоде, связанном с Баумами.

– Если мы имеем дело с произведением искусства нацистских времен, то процесс документирования провенанса во много раз усложняется, так как нацисты, по некоторым данным, конфисковали около двадцати процентов произведений западноевропейского искусства. Но я, вероятно, забежала вперед. Вы знаете, что я подразумеваю, говоря о произведениях искусства нацистских времен?

– Нет.

– Это те произведения, которые были приобретены после тысяча девятьсот тридцать второго года, созданы до тысяча девятьсот сорок шестого года и поменяли владельца за этот период, находясь в Европе. Но прежде чем мы углубимся в составление провенанса для предметов искусства нацистских времен, вам необходимо знать исторический контекст.

Голос Лилиан слегка дрожал, когда она рассказывала об одержимости Гитлера искусством, результатом которой стала охота нацистов за шедеврами. Гитлер, сам неудавшийся художник, считал, что он, как верховный лидер арийской суперрасы, должен вникать в мельчайшие детали, если речь идет об эстетике рейха. Он мечтал о немецкой империи, где будет главенствовать только арийская догма и где не будет места «дегенеративному» искусству – то есть импрессионизму или работам «неправильных» с точки зрения религии, политики или расы художников, таких как евреев или католиков. Для Гитлера существовало только одно искусство – коричневое, отлакированное немецкое искусство или искусство, прославляющее «правильные» идеалы: домашний покой или героическое немецкое прошлое.

Лилиан продолжала, от волнения вздрагивая уже всем телом:

– Когда нацистская военная машина охватила всю Европу, их главное подразделение по конфискации произведений искусства, Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, или ERR, никогда не отставало – мародерствовало, где бы ни появилось. Поначалу ERR с нацистским партийным лидером во главе, Альфредом Розенбергом, в честь которого он и был назван, ограничивался тем, что изымал произведения искусства у библиотек и музеев в побежденных городах. Но со временем полномочия штаба ERR и его местных пособников расширились, поэтому он начал откровенно грабить, особенно евреев. Интересно, однако, что ERR не мог просто войти в какой-то еврейский дом и сорвать со стен картины. Нет, нацисты подвели под грабеж целую юридическую базу, назвав его «конфискацией». Согласно правилам, немного отличавшимся в каждой стране, ERR и его местные филиалы могли взять еврейское добро, только если его владельцы добровольно отказывались от него, или «бросали» нажитое при бегстве, отправке в лагеря или гетто, или умирали. Итак, хотя ERR и создавал описи выдающихся коллекций у евреев, готовясь к конфискации, если он не мог заставить владельцев подписать письменный отказ, то вносил их в списки для отправки в гетто или в лагеря.

Лилиан поднялась и прошла к стеклянным дверям, откуда принялась рассматривать подстриженные растения на террасе и даже разглядела кусочек Центрального парка с начавшей опадать по-осеннему желтой листвой.

– После конфискации все вещи отправлялись в главное хранилище, зачастую в известный парижский музей «Же де Пом», когда была оккупирована Франция. Там произведения классифицировались как «соответствующие» или «дегенеративные». В последнем случае нацисты использовали такие вещи в качестве валюты. Они привлекали готовых к сотрудничеству арт-дилеров, те в свою очередь либо приобретали полотна по низкой цене, с тем чтобы перепродать их на свободном рынке, либо совершали обмен: одно «дегенеративное» полотно за несколько полотен, отвечавших нацистским требованиям. Если же часть произведений искусства находили «соответствующими», то нацистские лидеры слетались, как стервятники, со всех сторон и решали, какие из награбленных трофеев они хотели бы повесить у себя в домах.

Она перевела взгляд на Мару.

– Нацисты со свойственным им педантизмом вели скрупулезный учет награбленного добра. Они верили в свое божественное право присваивать отнятую собственность, а потому без стыда записывали все трофеи. Это означает, что, работая с провенансами нацистских времен, мои эксперты рассчитывают на отрицательный результат, то есть что произведение искусства не будет упомянуто ни в одном из нацистских списков награбленного, таких как реестры ERR, или в рассекреченных донесениях американских разведчиков, действовавших в Европе сразу после окончания Второй мировой войны. В отчетах искусствоведов, работавших на подразделение поиска украденных культурных ценностей при Управлении стратегических служб США, содержатся стенограммы допросов, а также перечни пропавших произведений. Почему мои эксперты надеются не найти в этих документах искомое произведение? Потому что, если оно оказывается в нацистских списках или отчетах разведки, это означает, что нацисты незаконно завладели им, что, в свою очередь, ведет к тому, что «Бизли» никак не может гарантировать чистый провенанс.

Тут Майкл резко поднялся с места, чем перепугал Мару.

– Лилиан, очень не хочется прерывать тебя, ты ведь еще даже не приступила к провенансу «Куколки», но мы с Марой должны спешить на аукцион. Нельзя ли назначить ей еще одну встречу? – Майкл одарил Лилиан обезоруживающей улыбкой.

Главный эксперт не смогла подавить ответную улыбку, хотя пыталась.

– Ох, Майкл, ты ведь знаешь, я никогда не смогу сказать тебе «нет».

Маре стало любопытно, каким образом Майклу удалось завязать такие теплые отношения с колючей бюрократкой Лилиан.

Повернувшись к Маре, Джойс вновь перешла на ледяной тон.

– Мисс Койн, позвоните моему секретарю и договоритесь о времени. Всю следующую неделю я пробуду в Европе. – И, гордо держа голову, словно неся корону, Лилиан удалилась из зала.