Текст книги "Тайна Девы Марии"

Автор книги: Хизер Террелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

5

Нью-Йорк, наши дни

Мимо проплыл поднос с хрустальными бокалами шампанского, его держал на ладони одетый в смокинг официант. Майкл подхватил два бокала и чуть ли не насильно сунул один Маре в руку, потом поднял свой бокал.

– Будем здоровы. За новую встречу.

Она чокнулась с ним.

– Будем здоровы.

Мара сделала большой глоток, чтобы успокоить нервы, хотя понимала: голова должна быть ясной. Майкл вновь отсалютовал ей бокалом.

– И за совместную работу.

Их бокалы снова зазвенели, слегка коснувшись друг друга.

Мара окинула взглядом блестящую толпу – здесь собралась одна элита. В воздухе витал аромат свежесрезанных алых роз, наполнивших бело-голубые фарфоровые вазы вдоль всей лестничной площадки. Зал сверкал хрустальными люстрами, а гости – драгоценностями. Казалось, потоку шампанского и закусок не будет конца, но тощие, как жерди, дамы не обращали никакого внимания на деликатесы. Мара подумала, как София, раскрыв рот, будет жадно ловить любую подробность вечера.

Майкл дотронулся до ее руки.

– Прости, что так вышло с Лилиан. На этот раз она разглагольствовала дольше обычного. Никогда не слышал от нее такой длинной речи. Должно быть, ей захотелось произвести на тебя впечатление. Я рассчитывал отделаться от нее пораньше и присоединиться к веселью.

– Прошу тебя, Майкл, не извиняйся. Ты даже не представляешь, насколько это дело интереснее моей обычной рутины. До сих пор я занималась только мошенничеством с ценными бумагами.

Он хмыкнул.

– Прекрасно себе это представляю. Тем не менее не хотелось бы, чтобы обескураживающая манера Лилиан создала у тебя неправильное представление о процессе составления провенанса, когда речь идет о нацистских временах. На самом деле не все так страшно, как она толкует. В ее подчинении большая команда людей, перед которыми стоит всего одна задача: не выпустить из дверей «Бизли» экспонат с подмоченной репутацией.

– Не волнуйся. Именно такое впечатление у меня и создалось. – Мара сделала очередной глоток шампанского и тут же призналась: – А еще мне показалось, что я не очень ей понравилась.

– Вовсе нет. Просто она выпустила колючки, как я тебя предупреждал. Ничего, со временем она подобреет. А теперь давай-ка я тебе здесь все покажу.

Опираясь на руку Майкла, Мара в узком, облегающем платье маневрировала в толпе среди светских знаменитостей и промышленных магнатов, о которых читала в журналах, постояла за кулисами аукциона, наблюдая, как суетилась целая команда сотрудников, готовясь выставить на суд зрителей потрясающие картины. Майкл объяснил ей, что шикарная вечеринка – всего лишь слабая попытка привлечь коллекционеров и завоевать сердца предполагаемых клиентов. «Бизли» уделял гламуру такое же внимание, как и искусству, организовывал роскошные званые вечера, поездки в экзотические места с оплатой всех расходов, брал на работу детей известных коллекционеров, устраивал у себя официальные приемы, делал пожертвования на благотворительные проекты своих самых важных клиентов – и все это как часть боевых действий против дома «Мастерсон». В конце каждого сезона конкуренты подводили итоги продаж и определялись с коллекциями, чтобы выяснить, кто на этот раз выбился в лидеры, а затем использовали этот аргумент для привлечения новых арт-дилеров и коллекционеров.

Прозвучал гонг. Как по команде притухли люстры зала, одновременно зажглись светильники в коридоре, ведущем в аукционный театр. В театре, не менее изысканном, чем парадный зал, атмосфера была серьезной и приглушенной, здесь витал дух коммерции.

Мара и Майкл опустились на зарезервированные места. У Мары слегка кружилась голова от трех бокалов шампанского и почти осязаемого напряженного ожидания в зале. Свет убавили, и публика затихла перед показом первой картины. Сцену заняла «Веселая компания», редкая работа Питера де Хоха, второго по значимости художника Делфтской школы после признанного мастера Йоханнеса Вермеера. Картина изображала таверну, залитую солнечным светом: служанка в красном платье наливает вино трем весельчакам, двое из которых, соперничая друг с другом, пытаются завоевать расположение девушки. Свет, исходивший от картины, ее уникальность покорили публику и отвлекли на секунду внимание от самоуверенного аукциониста с его услужливой командой помощников. Затем начались торги.

Поднимались руки, кивали головы, мелькали таблички. По мере того как росли цены, голос аукциониста становился все громче, темп ускорялся. Мара заглянула в каталог и с удивлением уставилась на Майкла, а тот рассмеялся. Цифры во много раз превышали указанную в каталоге предаукционную цену. Последовал удар молотка.

– Продано. За три миллиона двести пятьдесят тысяч долларов.

Сценки в тавернах, спокойные картины домашнего быта, темные исторические полотна и портреты, светлые просторные церковные интерьеры, Санредам, ван Рейсдал – лоты сменялись один за другим. Они уходили за двойную, тройную цену, снова и снова. Каждая картина соревновалась с предыдущей за самое высокое предложение на этом аукционе, который, еще не закончившись, уже стал легендой.

По окончании торгов Майкл и Мара прошли в зал приемов, где состоялась частная вечеринка. Это был парадный зал в миниатюре, здесь тоже лилось рекой шампанское, хотя и более изысканной марки. Вокруг звучали поздравления, шел обмен дружескими хлопками по спине и воздушными поцелуями. Царила всеобщая эйфория, ею заразились не только новые и прежние владельцы голландских шедевров, но и увеличившие свои капиталы сотрудники «Бизли» – начальство и старшее руководство. На секунду в голове у Мары зазвучал тихий голос, нараспев произнося слова, совсем как ее бабушка, он хотел предостеречь ее, говоря, что все здесь фальшиво, но она прогнала его.

Пробыв на вечере всего несколько минут, Майкл прошептал Маре на ухо:

– Ты не против, если мы уйдем? У меня насчет нас есть кое-какие планы.

Мара испытала шок. Для «Бизли» этот вечер был грандиозным событием, и, судя по предыдущим разговорам, Мара сделала вывод, что Майклу тоже очень важно побывать здесь и разделить успех со своими коллегами и их клиентами. Более того, у нее самой появился шанс познакомиться с другими игроками дома «Бизли». Но Майкл был ее клиент, к тому же он сумел заинтриговать ее, поэтому она согласилась.

Они начали пробираться сквозь толпу, но не успели достигнуть отполированных дверей, как на плечо Майкла опустилась мужская рука с тщательным маникюром. Рука принадлежала человеку без возраста, очень ухоженному, с густой, мастерски подстриженной седой шевелюрой, в сшитом на заказ синем костюме в тонкую полоску. Мара почувствовала, как Майкл весь напрягся.

Незнакомец смотрел прямо на нее.

– Майкл, разве ты не собираешься представить меня своей хорошенькой подружке?

– Извини, Филипп. Разреши представить тебе Мару Койн. Она работает юристом в компании «Северин» и будет представлять нас в деле «Баум». Мара, это Филипп Робишо, сопредседатель «Бизли», успех сегодняшнего аукциона можно приписать ему.

Филипп не слишком убедительно запротестовал, пожимая руку Маре:

– Не нужно лести, Майкл. Успех вечера принадлежит «Бизли» как учреждению.

Следующие несколько минут Майкл и Филипп радовались вечерним продажам и смеялись над тем, что «Бизли» приобрел многие картины сегодняшнего аукциона, обойдя дом «Мастерсон», только потому, что один ушлый стажер проштудировал некрологи, нашел поместье с большой коллекцией картин, а затем уговорил всеми правдами и неправдами убитую горем слабохарактерную вдову разорвать давнишние семейные связи с конкурирующим аукционным домом. Мара сочла их злорадные замечания дурным тоном, но, видимо, практика действовать исподтишка была здесь нормой.

Филипп прервал их самодовольный треп резкой сменой темы.

– Итак, мисс Койн, вы будете защищать нас в суде в деле «Баум». Как представитель солиднейшей юридической фирмы вы наверняка сумеете легко отбить шаткие притязания этой дамы, ничуть не сомневаюсь.

– Разумеется, именно таков мой план, мистер Робишо.

– Прошу вас, называйте меня Филипп.

Не успели они пуститься в дальнейшее обсуждение дела, как Майкл объявил, что им срочно нужно уйти. Филипп удивился:

– Так скоро, Майкл? Ты ведь знаешь, насколько важны подобные мероприятия. Здесь много полезных людей, знакомство с которыми поощрил бы твой дедушка Эдвард.

– Жаль тебя разочаровывать, но я обещал Маре, что мы выделим вечером какое-то время и обсудим предстоящий процесс. Надеюсь, ты понимаешь.

– Ну конечно. Что ж, нам будет тебя не хватать, как и вас, мисс Койн. Было приятно познакомиться. Надеюсь скоро снова увидеться. – Он опытным взглядом окинул ее ноги, грудь, лицо, посмотрел на безымянный палец.

Они попрощались, Майкл повел ее к выходу.

Оказавшись на улице, они миновали караван лимузинов и подошли к поджидавшему их такси. Ночной воздух был свеж, но Маре почему-то стало душно. Неприятно давило разочарование, что Майкл так рано увел ее с праздника – как раз тогда, когда у нее появилась возможность произвести впечатление на одного из первых лиц «Бизли». Она обдумывала, как лучше всего поднять эту тему, когда машина отъехала от аукционного дома и Майкл сам заговорил об этом.

– Прости, что пришлось наспех знакомить тебя с Филиппом Робишо. Иначе он бы не отстал, а мне хотелось увести тебя поскорее.

– Прошу тебя, Майкл, не стоит извиняться. – Она была расстроена, но тот факт, что Майкл сам объяснил свое поведение, несколько ее успокоил.

Их глаза встретились.

– Как бы там ни было, я рассчитываю, что мы проведем остаток вечера вместе.

Мара не знала, что ответить, и сомневалась, следует ли воспринимать подобное заявление как двусмысленный намек. До сих пор он не пускался в откровенный флирт, поэтому теперь она лишь отвела взгляд. Но невольно поймала себя на том, что улыбается в темноте. Пришлось лишний раз напомнить себе, что он клиент, самый важный, от которого зависит успех ее карьеры.

Он прервал затянувшееся молчание, нарушаемое лишь рокотом машины.

– Есть одна вещь, которую, как мне кажется, ты с удовольствием посмотришь. Без свидетелей.

– Правда?

– Правда.

Через полтора квартала Майкл велел водителю притормозить у черного входа в особняк «Бизли». Они вышли из машины на темную узкую улочку, и Мара напряженно ждала, пока Майкл рылся в кармане. В конце концов он подвел ее к неприметной двери, сунул карточку в скрытую панель и набрал несколько цифр кода. Когда дверь открылась, он жестом пригласил Мару войти. Они прошли по длинному темному коридору, следуя курсом, обозначенным красными огоньками вдоль стен. Майкл все время что-то бормотал себе под нос, словно пытаясь вспомнить дорогу, и Мара еще сильнее встревожилась насчет «плана», который он задумал на вечер.

Потом он остановился перед дверью и повернулся к Маре, его глаза как-то жутковато поблескивали в свете красных огоньков.

– Вот и пришли, – объявил он, вставил другую карточку в замок и распахнул дверь.

В комнате стояла картина. Это была «Куколка». Одна, в полной темноте, едва освещенная сверху, словно единственным лучом какой-то звезды.

Центр композиции занимала женщина неземной красоты. Она призывно смотрела с картины своими бирюзовыми глазами на загадочно прекрасном лице и слегка улыбалась, едва заметно протягивая вперед руки. Золотистые волосы были уложены нимбом вокруг головы и украшены мелкими листочками. Очарованная ее лицом, Мара поначалу даже не заметила, во что одета женщина, в каком окружении находится.

Когда же она все-таки обратила на это внимание, то убедилась, что и наряд, и окружение достойны красоты лица. На женщине было роскошное, ослепительно белое длинное платье, поверх которого спускалась складками ало-голубая шаль, закрывая легкую, завораживающую округлость живота. Прозрачные лучи солнечного света проникали из овального окна справа и освещали женщину с ног до головы. На полу лежала голова мертвого змея – единственная неприятная деталь картины, во всем остальном идеально безмятежной. В темном углу ее комнаты, на грубо сколоченном деревянном столе, пламя единственной свечи отражалось на лепестках алебастровой лилии и освещало силуэты креста, потира и глобуса.

И наконец, в левой руке женщины из прорванного кокона рождалась желтая бабочка – куколка. Маре захотелось разобраться во всей этой символике.

Мара вдруг почувствовала, к своему удивлению, что глаза у нее стали влажными от слез, неизвестно почему, когда она встретилась со взглядом женщины и увидела, что загадочная улыбка на картине стала сочувственной. Маре тогда показалось, будто женщина приглашает ее, Мару, стоящую на распутье, преобразиться, как та золотистая бабочка, появляющаяся из кокона на ладони. Мара постаралась незаметно смахнуть слезы (как-никак она профессионал), а затем повернулась к Майклу.

– Как я смогу отблагодарить тебя за это?

Улыбка Майкла рассеяла темноту.

– Я так и думал, что тебе захочется увидеть ее без посторонних.

Несколько часов спустя, выпив много, слишком много коктейлей «мохито», Мара очнулась за угловым столиком в крошечном испанском ресторане с интимной атмосферой. Она буквально утопала в парчовых подушках, а рука Майкла слегка касалась то ее колена, то руки, то волос, так что Мара поняла: в начале вечера прозвучали не пустые намеки. Мара с трудом вынырнула из томной дымки его обаяния и, спотыкаясь, направилась в дамскую комнату. Висевшее там зеркало показало ей все: спутанные волосы, беспорядок в одежде, неумение разграничить личное и профессиональное, пренебрежение карьерой.

Когда Мара вернулась за столик, Майкл потянулся к ней, чтобы поцеловать. Но она успела взять себя в руки еще там, когда смотрелась в зеркало, и поэтому отпрянула на диване. Но Майкл продолжал решительные действия, тогда Мара схватила свою сумочку и поднялась.

– П-прости, Майкл, – пробормотала она, – но я так не могу.

6

Амстердам, 1940 год

Он пересекает кабинет размеренной, неспешной походкой. Человек устоявшихся привычек, он намерен до конца исполнить ежевечерний ритуал, насладиться последним вечером с ней.

Он тянется к хрустальному бокалу и бутылке «Дюар-Милон» 1934 года. Выливает последние капли драгоценной жидкости в бокал, думая, что теперь ему ни за что не найти другой такой бутылки, даже на черном рынке. Зная это, он заранее приберег остатки вина на этот вечер.

С бокалом в руке он удовлетворенно вздыхает, оглядывая кабинет, свое убежище от викторианской суматохи остального дома. Жена и дочь неодобрительно относятся к убранству кабинета в новомодном стиле ар-деко, считая его слишком строгим, слишком современным, даже холодным. Но ему в этой комнате легко дышится, плавные линии действуют на него умиротворяюще и создают идеальное пространство для его сокровища.

Он подходит к камину, где потрескивает только что разведенный огонь. Подносит бокал к свету, любуясь сквозь грани хрусталя темно-красным оттенком вина. Устраивается в черном кожаном кресле, специально подвинутом к огню, вытягивает ноги и скрещивает лодыжки. Он смотрит в бокал и пьет вино мелкими глоточками, наслаждаясь его вкусом на языке и тем, как оно слегка обжигает горло. Готовит себя к тому, чтобы взглянуть на нее, расположенную над каминной полкой. Все эти движения входят в его собственный ритуал поклонения, почитания ее и того волшебства, что она дарит.

Он не успевает поднять на нее глаза, как слышит торопливые шаги. Кто-то направляется к двери кабинета, а потом замирает. После секундной паузы, наполненной нерешительностью и раскаянием, раздается стук в дверь.

– Да? – отзывается он, словно не знает, кто это и что ему нужно. И в самом деле, лучше бы ему не знать о непрошеном визитере.

– Мистер Баум, сэр, все остальные картины упакованы и погружены в грузовик. Не хватает только последней, и люди волнуются, что у них осталось очень мало времени.

– Я понял, Уиллем, я понял. Нельзя ли подождать всего несколько минут?

Эрих Баум понимает, почему они торопятся, хотя все это ему не по душе. У перевозчиков, которых он отказывается считать контрабандистами, есть узкие окошки на бельгийской и французской границах, там они потихоньку переправят его драгоценные картины, не настораживая при этом власти. Эрих не может позволить себе транспортировку в Ниццу с соблюдением целого ряда сложных таможенных законов. Хотя многие его соотечественники убеждены, что Нидерланды сохранят нейтралитет и в этой войне, по примеру прошлой, он не станет игнорировать письма дочери, Хильды, из муссолиниевской Италии, в которых она предупреждает его, что нашествие нацистов неизбежно. Он должен переправить свои картины во Францию, чтобы сохранить их или продать, в зависимости от конкретного полотна; он не допустит, чтобы его любимые вещи украшали стены кабинетов Геринга, Гиммлера или другого нацистского начальника, да и в любом случае ему понадобятся деньги.

– Уверен, это можно устроить, сэр.

– Спасибо, Уиллем.

Эрих закрывает глаза и делает глубокий вдох, притворяясь, что никакой помехи не было. Потеря остальных полотен навевает печаль, но это не идет ни в какое сравнение с душевной болью и горем, которые ему доставляет разлука с ней. Вот он и рисует в воображении, что сегодня, как в любые другие вечера, следует своему обычному ритуалу, делает очередной глоток вина и в конце концов поднимает глаза.

При виде ее он перестает дышать, как в тот первый раз, много-много лет тому назад, на аукционе Стенвика. Своим бирюзовым взглядом и жестом протянутых рук она словно взывала к нему из груды выставленных на продажу портретов; лучи света, освещавшие ее внутри картины, казалось, пронзили аукционную толпу и обогрели его, донеся то, что она так хотела сказать. Пока остальные яростно торговались за каждую типичную для Миревелда картину, он, затаив дыхание, ждал, когда назовут заветный номер лота, чтобы забрать ее домой. «Куколка».

Вновь раздается стук в дверь. Эрих понимает, что передышки ему больше не дадут. Он не в силах вынести зрелище, когда ее варварски отделят от стены, служившей ей домом со времени аукциона Стенвика – более трех десятилетий. Поэтому он произносит слова прощания, открывает дверь и подает сигнал Уиллему, чтобы тот впустил людей.

7

Нью-Йорк, наши дни

Мара проснулась в холодном поту, когда серые лучи рассвета просочились сквозь жалюзи в ее гостиной. Дневной свет сначала коснулся полосатого дивана, на котором она лежала, затем переполз на крашеный кирпичный камин с остекленными книжными шкафчиками по обе стороны и черно-белыми фотографиями Мары с бабушкой на каминной полке. Под конец он достиг длинного темного коридора, ведущего в кухню.

Она так и не сняла костюма, в котором явилась вчера на аукцион, и теперь он был измят до неузнаваемости. В памяти всплывали какие-то обрывки вечера, прорываясь в ее сознание, хотя голова гудела от выпитого шампанского и «мохито». Потом воспоминания приняли четкую форму, и она ясно увидела, как сидит в испанском ресторанчике, чересчур близко придвинувшись к Майклу. «Господи, – подумала она, – он пытался меня поцеловать». При мысли о том, что могло произойти, к горлу подкатила тошнота.

Застонав, Мара переоделась в пижаму и забралась в постель. Она попыталась прибегнуть к такому спасительному средству, как сон, но дурнота не позволила. Тогда Мара встала под душ, надеясь смыть стыд и беспокойство. Она до боли натирала кожу, но морщилась больше от той мысли, что допустила компрометирующую ситуацию с клиентом. Как можно было до такой степени пренебречь профессиональными обязанностями? Как можно было дать Майклу шанс поверить, что она готова принять его ухаживания? Ответ она, разумеется, знала: во всем виноваты его несомненная физическая привлекательность и ее прошлая симпатия к нему, смешанная с годами одиночества и слишком большим количеством спиртного в этот вечер.

Одевшись, Мара решила пойти на работу пешком. Обычно она отказывала себе в этой малости, так как поездка на такси занимала в два раза меньше времени, но сейчас ей было необходимо прояснить голову и составить план действий. Солнце светило по-особому ярко, поэтому Мара надела темные очки. По дороге на работу она зашла в кафе и выпила большую чашку кофе, щедро сдобренную молоком и сахаром. С каждым шагом в ее голове рождались все более тяжелые мысли. Что, если он попытается продолжить свой натиск, несмотря на то что получил отпор? Мара сама не знала, как долго сумеет сопротивляться. Но, что еще хуже, вдруг он рассердился за ее отказ, причем так сильно рассердился, что захочет отнять у нее дело? Она увидела, как шанс стать партнером улетучивается у нее на глазах, и все оттого, что не достигла взаимопонимания с новым клиентом, аукционным домом «Бизли».

Когда Мара проходила мимо обычно закрытого на замок парка Греймерси, единственного в городе частного парка, она заметила, что ворота немного приоткрыты, и нырнула в щель. Осень давно начала превращать этот маленький, укрытый от всех глаз уголок в экстравагантный коллаж, где буйствовали оранжевый, медно-золотистый, ярко-красный и темно-коричневый цвета, а утреннее солнце заставило краски пылать. Мара перешла на прогулочный шаг. Под ногами хрустели опавшие листья, их острый запах пронизал весь воздух. Когда она присела на парковую кованую скамью, над головой закружил лист и опустился ей на плечо. Маре показалось, что она здесь совершенно одна. Она представила себе, что Майкл вовсе не ее клиент и теперь сидит рядом с ней. Фантазия вызвала у нее улыбку, но тут зазвонил мобильный телефон. Секретарша напоминала ей о заседании отдела, которое будет проводить Харлан Брукнер, и о последующих встречах. Она с трудом заставила себя покинуть парк и вернуться в городскую суету. Оставшийся путь до «Северин» она проделала в такси.

Поймав на себе взгляды прохожих, Мара поняла, что произвела впечатление, когда толкала массивные, неизменно начищенные до блеска вращающиеся двери небоскреба «Северин», хотя в это утро они показались ей тяжелее обычного. Пройдя сквозь турникет охраны, она поднялась на свой этаж в благословенно пустом скоростном лифте, который унес ее наверх с такой скоростью, что заложило уши, как будто он знал, что его пассажиры берут с клиентов почасовую оплату. Она направилась к своему офису по длинному коридору под гудение компьютеров и факсов, грохот выдвижных ящиков, шум конференций: в каждой комнате умные люди выполняли трудную работу. Даже сейчас, после досадной оплошности с Майклом, гул кабинетов в «Северин» приободрил ее.

Прежде чем войти в свой офис, Мара, у которой в голове до сих пор стоял туман, подкрепилась второй большой чашкой кофе. Офис Мары был воплощением организованности: относительно пустой стол, справочники в стоячих папках, стеклянные шкафы для объемистых дел. Однако, как и в ее квартире, в ящиках стола хранились разрозненные вырезки, а панель под столешницей скрывала горы обуви.

Наспех просмотрев утреннюю почту, Мара обнаружила записку с сообщением от Майкла. Он успел позвонить с утра пораньше. Независимо от собственных чувств и линии поведения, к которой он решил прибегнуть, Мара понимала необходимость как можно скорее привести их отношения в надлежащий порядок. Но она опасалась дать слабину, как только услышит его тихий, с хрипотцой голос, ведь именно с него все и началось. София поможет ей вернуться на твердую дорогу, хотя Маре придется поначалу выдержать взрыв негодования соратницы.

Мара направилась по узкому коридору к кабинету Софии, едва кивая попадавшимся ей навстречу сотрудникам. Подруга приветствовала ее улыбкой.

– А я все гадаю, когда же ты наконец доберешься сюда, – воскликнула София. – Как прошла вечеринка?

Мара не знала, с чего начать, понимая, что нужно рассказать обо всем, чтобы получить необходимый совет. Она сделала глубокий вдох и выдала поминутный отчет о прошедшем вечере.

– Боже мой, Мара, о чем ты только думала? – было первой реакцией подруги.

София не сдерживалась, выражая возмущение поведением Мары, которое посчитала глупым, неэтичным и вообще убийственным для карьеры. Она во всех подробностях повторила историю позора Лизы Миневер, финансовые и моральные потери оказавшейся под судом женщины, отвергнутой бывшими друзьями и коллегами и не сумевшей при такой огласке найти себе другую работу.

Мара молча слушала, впрочем, София и не ждала ответа. Ей просто нужно было дать волю своему гневу на Мару. Она совершенно определенно считала, что оплошность Мары скажется не только на ней одной, но и подорвет планы Софии на их общее профессиональное будущее.

София потребовала разъяснить кое-что. Почему Мара пошла на поводу у Майкла, когда прежде так решительно отвергала все авансы других клиентов и даже партнеров фирмы?

– Почему ты не пресекла все с самого начала, сообщив ему о бойфренде? – уточнила София, имея в виду подробные истории о солидных дружках, которые Мара и София выдумали специально для подобных случаев. Не моргнув глазом, они рассказывали о вечно занятых банкирах, чье чрезвычайно плотное расписание деловых поездок не давало им возможности сопровождать своих подруг на все мероприятия фирмы, а заодно сетовать по поводу их переработок.

– Потому что он нравится мне, Фи. Я знаю, это глупо, но на сей раз чувства возобладали над разумом.

Маре стало легче оттого, что она высказала правду вслух, хотя был риск вызвать у Софии новый приступ гнева. К ее удивлению, суровый взгляд соратницы смягчился.

– Прости, Мара. – Она сжала руку подруги, но тут же захлопнула приоткрывшуюся было дверцу сочувствия и вновь заговорила о карьерном росте. – Ты сама знаешь правила. Если он все же будет настойчив в своих преследованиях, тебе придется провести черту вежливо и в то же время твердо. Если ты этого не сделаешь и решишь продолжить с ним отношения, то сама знаешь, что случится, когда все всплывет наружу. Неужели ты хочешь свести на нет весь свой тяжкий труд?

– Нет. – По крайней мере, этого не хотела та Мара, которая, по примеру подруги, не забывала о своих амбициях и чувстве самосохранения. – Скорее всего, я делаю из мухи слона. Наверняка он уже сожалеет о вчерашнем вечере и звонит, чтобы спросить, нельзя ли нам обоим забыть о случившемся. – Мара надеялась, что именно так он себя поведет и все встанет на свои места. Но в то же время в ней жила надежда, что он испытывает другие чувства. – Я молюсь, чтобы он не очень разозлился и не захотел отнять у меня дело.

– Я очень сильно в этом сомневаюсь. Как бы он выглядел при этом? Что бы стал объяснять руководству «Бизли», Харлану? – аргументировала София. – Мара, веди себя разумно.

Мара кивнула, расправила плечи и вернулась в свой офис. Еще даже не присев, она проверила номер на бумажке с сообщением и потянулась к телефону, преисполненная решимости, но все-таки с бьющимся сердцем.

– Майкла Рорка, пожалуйста, – четко произнесла она.

– Как вас представить?

– Мара Койн.

– Одну секунду. Он сейчас говорит по телефону, но просил меня сразу сообщить ему, если вы позвоните.

Мара чуть не бросила трубку, но усилием воли заставила себя ждать. Внутри, однако, у нее все трепетало, и музыка Моцарта, звучавшая в трубке, совершенно не успокаивала.

– Мара, – произнес Майкл, и его голос тут же заставил ее вспомнить, как вчера они вдвоем сидели в ресторане. На какую-то долю секунды решимость оставила ее, так что Мара затаила дыхание, позволив ему начать первым. – Я так рад, что ты перезвонила. Все утро только о тебе и думаю.

– Вот как? – невольно вырвалось у нее, в ушах все еще звучала гневная тирада Софии, но она не смогла подавить инстинктивную реакцию, несмотря на твердое решение продолжать с ним отношения только в качестве юриста.

– Все утро. Мне жаль, если я показался тебе вчера чересчур настойчивым. Но я снова хочу увидеть тебя, и не только как клиент. Могу я на это рассчитывать?

У нее уже готово было сорваться с губ «да», но в последнюю секунду она сдержалась.

– Майкл, я тоже хочу, но вынуждена отказать.

– Что это значит – «отказать»? – В его голосе послышалось удивление, разочарование, гнев.

– Это против правил, Майкл, хотя мне искренне жаль. Но я буду работать с тобой над делом «Баум», работать день и ночь, чтобы одержать победу в суде. Как ты думаешь, мы вместе справимся?

Он молчал, как показалось Маре, целую вечность.

– Да, Мара, справимся. Просто я надеялся на что-то большее.