Текст книги "Неугомонный"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

– Не хочу перебивать, – сказал Валландер. – Но вправду ли возможно в точности соблюдать все сроки, когда задействовано столько кораблей?

– Это одна из задач учений. Война требует не только денег, но и высочайшей пунктуальности.

По крыше вдруг что-то грохнуло, Валландер вздрогнул. Но Хокан фон Энке даже бровью не повел.

– Ветка, – коротко пояснил он. – Иногда они падают и резко бьют по крыше. Я и сам бы не прочь спилить засохший дуб. Но бензопилы здесь не нашлось. А ствол очень толстый. Думаю, дереву лет полтораста, не меньше.

Затем фон Энке продолжил описание событий конца августа 1979 года.

– Осенние учения получили острую добавку, никем не запланированную. Южнее Стокгольма на Балтику налетел штормовой зюйд-вест, метеорологи даже не успели дать предупреждение. Одна из наших подлодок, под командованием чрезвычайно дельного молодого офицера, Ханса-Улова Фредхелля, потерпела аварию – поломка руля, пришлось отбуксировать ее в бухту Бровикен и оставить там до тех пор, пока не удастся отвести ее на базу Мускё. Экипажу в шторм изрядно досталось. Подлодки могут испытывать весьма сильную качку. А один из корветов получил течь на траверзе Хевринге. Команду эвакуировали на борт другого корабля, но корвет не затонул. Впрочем, значительная часть учений все-таки прошла согласно плану. К началу заключительного этапа ветер немного ослабел. Признаться, я тревожился и почти не спал те несколько дней, что оставались до мнимой встречи подлодки и новейшего заправщика. Но никто как будто бы не считал мое поведение странным. Мы высадили главкома, который остался доволен увиденным. И неожиданно командир «Смоланда» скомандовал «полный вперед», желая удостовериться, что корабль в безупречном состоянии. Некоторое время я даже опасался, не слишком ли рано мы пройдем нужную точку. Однако высокая волна не позволила эсминцу превысить ту скорость, которую я принял в расчет. Все утро я провел на мостике. Никто не обратил на это внимания, ведь, что ни говори, я и сам командир корабля. Командир эсминца передал полномочия старпому, Ёргену Маттссону. Было без четверти десять утра. Он-то вдруг и протянул мне бинокль и показал рукой. Шел дождь, вдобавок густой туман. Но я сразу понял, что именно он обнаружил. Впереди по левому борту стояли два рыболовецких судна, оснащенные аппаратурой слежения, все эти антенны выдавали русских и были знакомы нам по кораблям охранения русского ВМФ. В трюмах у них явно не было ни одной рыбешки. Вне всякого сомнения, там сидели русские технари, слушали нашу радиосвязь. Пожалуй, стоит добавить, что находились мы в международных водах. Они имели право быть там.

– То есть они ожидали подлодку и диковинный заправщик?

– Маттссон об этом, разумеется, не знал. «Чем они занимаются? – спросил он. – Так далеко от района наших учений?» До сих пор помню свой ответ: «Возможно, это вправду рыболовецкие суда». Но он не успокоился. Позвонил командиру, тот поднялся на мостик. Эсминец застопорил ход, а мы доложили о присутствии рыболовецких судов. Прилетел вертолет, повисел над ними некоторое время, затем мы оставили их и двинулись дальше. Но тогда я уже покинул мостик, спустился в каюту, отведенную мне на время учений.

– Вы узнали то, чего знать не хотели?

– От этого накатила тошнота. А ведь даже от морской болезни со мной в жизни такого не бывало. В каюте меня вырвало. Потом я лег на койку, думая о том, что теперь никогда уже не будет как раньше. Вывод совершенно однозначен: моя фальшивка через Луизу попала в руки Варшавского договора. Конечно, у нее мог быть сообщник, на это я и надеялся. Что она не прямое связующее звено с иностранной разведкой, а скорее помощница шпиона, располагавшего главными контактами. Хотя и в это я уже верить не мог. Я изучил ее жизнь до малейших деталей. Не было никого, с кем бы она встречалась регулярно. Я по-прежнему понятия не имел, как она действовала. Не знал даже, как она скопировала мою фальшивку. Сфотографировала? Переписала? Или просто выучила наизусть? И как она передавала информацию? Еще важнее, разумеется, был вопрос, где она добывала секретные материалы. Ведь скудным содержимым моего оружейного шкафа они явно не исчерпывались. С кем она сотрудничала? Я не знал, хотя больше года все свое свободное время пытался разобраться в происходящем. Однако ж нельзя не поверить собственным глазам. Лежа в каюте, я чувствовал вибрацию мощных машин. Деваться некуда. Пришлось признать, что я женат на женщине, которой совершенно не знаю. А значит, не знаю и себя. Как я мог до такой степени в ней ошибиться?

Хокан фон Энке встал, свернул карту в рулон. Отнес на место, открыл дверь и вышел на улицу. Валландер еще не вполне успел осознать услышанное. Слишком оно значительно, слишком важно. И по-прежнему остается множество вопросов, требующих ответа.

Фон Энке вернулся, закрыл дверь, проверил молнию на брюках.

– Вы рассказали о событиях более чем двадцатилетней давности, – сказал Валландер. – С тех пор много воды утекло. Почему происходят нынешние события?

Хокан фон Энке вдруг словно бы рассердился, в голосе сквозило недовольство:

– Что я сказал в самом начале разговора? Вы забыли? Я сказал, что любил жену. Этого я изменить не мог. Невзирая ни на что.

– Все-таки вы должны были призвать ее к ответу.

– Должен?

– Во-первых, она совершила преступление против нашей страны. А вдобавок предала вас. Крала ваши секреты. Вы никак не могли жить с нею дальше, не открыв, что вам известно.

– Не мог?

Валландеру с трудом верилось, что услышанное – чистая правда. Но человек, крутивший в руках пустую чайную чашку, производил убедительное впечатление.

– Значит, вы ничего ей не говорили?

– Нет, никогда.

– Никогда? В голове не укладывается.

– И все же так и есть. Я перестал брать домой секретные бумаги. Не вдруг, ни с того ни с сего. Мои задачи менялись, и это вполне объясняло, что вечерами мой портфель был пуст.

– Наверняка она что-то заметила. Все прочее маловероятно.

– Я ничего такого не видел. Она вела себя как всегда. Через несколько лет я начал думать, что все это был дурной сон. Хотя, конечно, могу ошибаться. Вполне возможно, она поняла, что я ее раскусил. Так мы сообща хранили тайну, толком не зная, что именно известно или неизвестно другому. Но однажды все вдруг изменилось.

Валландер скорее догадывался, чем сознавал, куда он клонит.

– Вы имеете в виду подводные лодки?

– Да. Тогда же пошел слух, будто главком подозревает, что в шведских вооруженных силах затаился шпион. Первые сигналы поступили через русского агента-перебежчика, который дал информацию Лондону. В шведских вооруженных силах орудует шпион, которым русские очень дорожат. Не какая-то там мелкая сошка, а серьезная фигура, умевшая добыть по-настоящему важные сведения.

Валландер медленно покачал головой:

– Не очень понятно. Шпион в шведских вооруженных силах. Ваша жена работала учительницей и в свободное время тренировала молодых талантливых прыгунов в воду. Как она могла добраться до армейских секретов, если ваш портфель был пуст?

– Помнится, русского перебежчика звали Рагулин. Один из многих в те годы. Порой трудновато было их различать. Он, разумеется, не знал ни имени, ни иных деталей касательно агента, на которого русские чуть ли не молились. Однако он сообщил одну вещь, деталь, если угодно, резко изменившую всю картину. В том числе и для меня.

– Какую же деталь?

Хокан фон Энке отставил пустую чашку. Словно собрался с духом. Валландер меж тем вспомнил рассказ Германа Эбера о другом русском перебежчике по фамилии Киров.

– Это была женщина, – сказал фон Энке. – Рагулин слыхал, что шведский шпион – женщина.

Валландер молчал.

Мыши тихонько грызли стены охотничьего домика.

32

На подоконнике стояла бутылка с недостроенным корабликом. Валландер обратил на него внимание, когда Хокан фон Энке снова встал из-за стола и вышел на улицу. Похоже, ему слишком трудно далось признание, что его жена – шпионка. Валландер видел, как его глаза увлажнились, когда он вдруг извинился и вышел наружу. Дверь он не закрыл. Уже светало, риск, что кто-нибудь увидит свет в доме, фактически исчез. Когда он вернулся, Валландер так и стоял у подоконника, разглядывая кораблик в бутылке – до чего же тонкая работа.

– «Санта-Мария», – сказал фон Энке. – Каравелла Колумба. Помогает мне отвлечься от мыслей. Этому искусству меня научил старый кадровый судовой механик, у которого возникли проблемы с алкоголем. Держать его на корабле стало невозможно. И он слонялся по Карлскруне, ругательски ругая все и вся. Но, как ни странно, он владел искусством строить такие вот корабли в бутылках, хотя руки, понятно, слишком тряслись. А у меня нашлось время заняться этим только здесь, на острове.

– На безымянном острове, – сказал Валландер.

– Я зову его Блошер. Надо ведь как-то называть. Блокулла и Бло-Юнгфрун уже заняты.

Они опять сели у стола. Словно по молчаливому уговору продемонстрировали один другому, что сон подождет. Начатый разговор необходимо продолжить. Валландер понял, что настал его черед. Хокан фон Энке ждал вопросов.

Для начала он вернулся к исходной точке.

– На ваше семидесятипятилетие, – сказал он, – вы захотели поговорить со мной. Но я так и не разобрался, почему вы решили рассказать об этих событиях именно мне. И в общем-то мы ни к чему не пришли. Я много чего не понял. И до сих пор не понимаю.

– Я подумал, что вы должны знать. Мой сын и ваша дочь, наши единственные дети, надеюсь, проживут вместе всю жизнь.

– Нет. Того, что вы сейчас говорите, для ответа недостаточно. Была еще какая-то причина, я уверен. Вдобавок вы не рассказали всей правды, что очень меня возмутило, и я обязан поговорить с вами об этом.

Фон Энке недоуменно смотрел на него.

– У вас с Луизой есть дочь, – продолжал Валландер. – Сигне. Она живет в «Никласгордене». Как видите, мне даже известно, где она находится. О ней вы словом не обмолвились. Даже сыну.

Хокан фон Энке смотрел на него, прямо-таки окаменев на стуле. Этого человека редко застают врасплох, подумал Валландер. И сейчас он по-настоящему растерялся.

– Я был там, – продолжал Валландер. – И видел ее. Кроме того, я знаю, что вы регулярно ее навещали. Приезжали даже накануне своего исчезновения. Конечно, мы можем пойти по пути умалчивания правды, чтобы этот разговор ничего не прояснил, а, наоборот, напустил еще больше тумана. Выбор за нами. Точнее, за вами. Я свой выбор сделал.

Валландер наблюдал за фон Энке: интересно, почему тот вроде как колеблется.

– Вы, конечно, правы, – наконец сказал фон Энке. – Дело в том, что я привык постоянно отрицать существование Сигне.

– Почему?

– Ради Луизы. Она всегда странным образом чувствовала себя виноватой перед Сигне. Хотя это не родовая травма и не обусловлено чем-либо, что Луиза делала во время беременности, ела или пила. Мы никогда не говорили о дочери. Для Луизы Сигне просто не существовала. Но не для меня. Я всегда мучился, оттого что не могу ничего сказать Хансу.

Валландер молчал. И Хокан фон Энке вдруг понял почему.

– Вы ему рассказали? Это было необходимо?

– Я полагал нечестным не сообщить ему, что у него есть сестра.

– Как он воспринял это известие?

– Возмутился, что, конечно, легко понять. Он чувствовал себя обманутым.

Хокан фон Энке медленно покачал головой.

– Я дал слово Луизе и не мог его нарушить.

– Вообще-то вы должны сами поговорить с ним об этом. Или не касаться этой темы. Что подводит меня совсем к другому вопросу. Что вы делали в Копенгагене несколько дней назад?

Хокан фон Энке искренне изумился. Валландер почувствовал, что вот сейчас получил в беседе преимущество. Дело лишь в том, как им воспользоваться, чтобы заставить визави говорить правду. Вопросов-то еще много.

– Откуда вам известно, что я был в Копенгагене?

– Пока не стану отвечать.

– Почему?

– Потому что как раз сейчас ответ значения не имеет. К тому же вопросы задаю я.

– Мне надо понимать так, что я подвергаюсь самому настоящему допросу?

– Нет. Но не забывайте – своим исчезновением вы нанесли своему сыну и моей дочери огромную травму. Я из себя выхожу при мысли о том, как вы себя повели. Успокоить меня можно одним-единственным способом – правдиво ответить на мои вопросы.

– Я попробую.

Валландер сделал новый выпад:

– Вы контактировали с Хансом?

– Нет.

– Но собирались?

– Нет.

– Что вы там делали?

– Снимал деньги.

– Вы же только что сказали, что не контактировали с Хансом. Насколько мне известно, именно он занимался вашими и Луизиными сбережениями?

– У нас был счет в Данске Банк, который мы оставили в своем распоряжении. Выйдя в отставку, я несколько раз консультировал одного из производителей вооружения для боевых кораблей. Гонорар выплачивался в долларах. Разумеется, в известном смысле обман налогового ведомства.

– О каких суммах идет речь?

– По-моему, это не имеет значения. Если, конечно, вы не намерены заявить на меня за уклонение от налогов.

– Против вас есть подозрения посерьезнее. Отвечайте на вопрос!

– Около полумиллиона шведских крон.

– Почему вы предпочли счет в датском банке?

– Датская крона казалась стабильной.

– Других причин для поездки в Копенгаген у вас не было?

– Нет.

– Как вы туда добрались?

– Поездом из Норрчёпинга. А до Норрчёпинга на такси. Знакомый вам Эскиль отвез меня в Фюрудден. И встретил по возвращении.

Пока что Валландер не видел повода не верить его словам.

– Стало быть, Луиза знала о ваших «черных» деньгах?

– Она имела к ним свободный доступ, как и я. И совесть нас не мучила. Мы оба считали, что налоги в Швеции возмутительно высоки.

– Почему вам сейчас понадобились деньги?

– Потому что те, какие у меня были, закончились. Даже спартанская жизнь требует расходов.

На время Валландер оставил в стороне копенгагенскую поездку и вернулся к Юрсхольму.

– Одна вещь не дает мне покоя, и ответ можете дать только вы. Когда мы стояли на террасе, вы заметили у меня за спиной какого-то мужчину. Честно скажу, я много размышлял о той минуте. Кто это был?

– Не знаю.

– Но вы встревожились, заметив его?

– Я испугался.

Он вдруг прямо-таки выкрикнул эти слова. Валландер насторожился. Пожалуй, так долго скрываться человеку слишком мучительно. Впредь надо бы действовать осторожнее.

– И кто же это мог быть?

– Я уже сказал: не знаю. Да это и не важно. Его присутствие там было напоминанием. По крайней мере, мне так кажется.

– Напоминанием о чем? Не принуждайте меня клещами вытягивать из вас ответы.

– Вероятно, Луизины контакты каким-то образом смекнули, что я подозреваю ее. Может, она сама сказала, что я понял, как обстоит дело. Я и раньше иной раз чувствовал, что за мной наблюдают. Но не настолько явно, как тогда в Юрсхольме.

– То есть вы полагаете, за вами ходил «хвост»?

– Не постоянно. Но иногда я замечал, что за мной по пятам кто-то идет.

– И долго так продолжалось?

– Не знаю. Может, и долго, только я не замечал. Может, годами.

– Давайте перейдем с террасы в комнату без окон, – продолжал Валландер. – Вы предложили уединиться, хотели поговорить со мной. Но я пока так и не знаю, почему вы избрали меня исповедником.

– Я ничего не планировал заранее, действовал по наитию. Сам иной раз удивляюсь собственным внезапным решениям. Наверно, и с вами так же? Банкет был мне не по нутру. Мне сравнялось семьдесят пять, и я устроил праздник, которого вовсе не желал. И меня, можно сказать, охватила паника.

– Позднее я думал, что в вашем рассказе скрывалось некое послание. Я правильно предположил?

– Нет. Я попросту хотел рассказать. Ну и, возможно, прикинуть, рискну ли я впоследствии доверить вам мой секрет насчет того, что, по всей вероятности, женат на изменнице родины.

– Вам что же, было больше не с кем поговорить? Например, со Стеном Нурдландером? С лучшим другом?

– Я со стыда сгорал при одной мысли о том, чтобы поделиться с ним моей бедой.

– А со Стивеном Аткинсом? О дочери-то вы ему рассказали.

– Спьяну. Мы выпили прорву виски. И после я жалел, что сказал ему. Думал, он забыл. Выходит, не забыл, как я теперь понимаю.

– Он полагал, мне о ней известно.

– Что мои друзья говорят о моем исчезновении?

– Они встревожены. Потрясены. И в тот день, когда поймут, что вы прятались, будут изрядно возмущены. Подозреваю, что вы их потеряете. И это подводит меня к вопросу, почему вы исчезли.

– Я почуял угрозу. Тот человек у ограды был как бы прологом. Внезапно я начал замечать слежку повсюду, куда бы ни пошел. Раньше такого не бывало. Начались странные телефонные звонки. Они словно бы всегда знали, где я нахожусь. Однажды в Морском музее ко мне подошел служитель и сказал, что меня просят к телефону. Какой-то человек, говоривший на ломаном шведском, предостерегал меня. От чего – он не упомянул, сказал только, что мне надо соблюдать осторожность. В общем, обстановка становилась невыносимой. Никогда раньше я не испытывал подобного ужаса. Еще немного – и пошел бы в полицию, заявил на Луизу. Подумывал, не послать ли анонимное письмо. И в конце концов не выдержал. Договорился об аренде охотничьего домика. Эскиль приехал в Стокгольм и подхватил меня во время утренней прогулки, когда я находился возле стадиона. Потом я все время сидел здесь, если не считать поездки в Копенгаген.

– Мне по-прежнему совершенно непонятно, почему вы не поговорили с Луизой начистоту о своих подозрениях, которые явно уже превратились в уверенность. Как вы могли жить под одной крышей со шпионкой?

– На самом деле все не так. Я говорил с нею. Дважды. Первый раз – в тот год, когда погиб Улоф Пальме. Конечно, все это не имело касательства к его смерти. Но время было тревожное. Иногда я сидел с коллегами, пил кофе, вел разговоры о подозрениях, что среди нас орудует шпион. Жуткая ситуация – жевать булочку и рассуждать о вероятном шпионе, которым могла быть моя собственная жена.

Неожиданно Валландер расчихался. Хокан фон Энке подождал, пока приступ кончится.

– Летом восемьдесят шестого я все выложил ей начистоту, – продолжил он. – Мы поехали на Ривьеру в компании друзей, капитана второго ранга Фрииса и его жены, наших обычных партнеров по бриджу. Остановились в Ментоне, в гостинице. Как-то вечером мы ужинали вдвоем, потому что к Фриисам случайно нагрянула дочь. После ужина мы пошли прогуляться по городу. И вдруг я остановился и спросил ее напрямик, без обиняков. Не готовился, вопрос, можно сказать, сорвался с языка сам собой. Я остановился перед ней и спросил: шпионка она или нет? Она возмутилась, сперва отказалась отвечать, подняла руку, словно хотела меня ударить. Потом овладела собой и совершенно спокойно ответила: конечно же нет. Мол, как я только додумался до этакой нелепости? Что она может выдать чужой державе? Помню, она улыбалась, не принимала мои слова всерьез, да и сам я теперь уже не мог принимать это всерьез. Просто был не в силах поверить, что она умеет так актерствовать. Попросил у нее прощения, сослался на усталость. До конца лета я был целиком и полностью убежден, что ошибался. Однако осенью подозрения вернулись.

– Что произошло?

– То же самое. Бумаги в оружейном шкафу, ощущение, что кто-то трогал портфель.

– Вы заметили в ней какую-нибудь перемену после того, как высказали ей в Ментоне свои подозрения?

Фон Энке задумался и ответил не сразу.

– Я, конечно, тоже задавал себе этот вопрос. Иногда мне казалось, что она какая-то другая, иногда – нет. До сих пор сомневаюсь.

– А как было во второй раз, когда вы приперли ее к стене?

– Это случилось зимой девяносто шестого, ровно через десять лет. Дома, в Стокгольме. Мы завтракали, на улице шел снег. И вдруг она спросила про мои крики ночью, во сне. Дескать, я крикнул ей, что она шпионка.

– Вы правда кричали?

– Не знаю. Мне случалось разговаривать во сне. Но сам я никогда этого не помнил.

– Что вы ответили?

– Повернул ситуацию. Спросил, правда ли то, что мне снилось.

– И что она сказала?

– Швырнула в меня салфетку и ушла из кухни. Вернулась через десять минут. Помню, я взглянул на часы. Девять минут сорок пять секунд. Попросила прощения, держалась как обычно и заявила, раз и навсегда,как она выразилась, что не желает никаких разговоров о подозрениях. Они абсурдны. Если я стану повторять такие обвинения, значит, я или сошел с ума, или впадаю в маразм.

– Что же было дальше?

– Ничего. Но мои опасения не исчезли. И слухи о шпионе, орудующем в шведских вооруженных силах, не унимались. А спустя два года настал момент, когда я всерьез начал думать, что теряю рассудок.

– Что тогда произошло?

– Меня вызвали на допрос в военную контрразведку. Никаких прямых обвинений против меня не выдвигали. Но некоторое время я был среди подозреваемых в шпионаже. Гротескная ситуация. Помнится, я думал, что если Луиза вправду продает русским армейские секреты, то она обзавелась идеальным прикрытием.

– Вами?

– Вот именно. Мной.

– Что случилось дальше?

– Ничего. Слух о крупном шпионе затихал и оживал снова, то сильнее, то слабее. На допросы вызывали многих, даже когда мы вышли в отставку. В общем, у меня возникло ощущение, что за мной следят.

Фон Энке встал, погасил свет, раздвинул шторы, правда не все. Серый рассвет и серое море виднелись между деревьями. Валландер подошел к окну. Поднялся ветер. И он тревожился о лодке. Хокан фон Энке пошел вместе с ним проверить швартовы. Несколько гаг покачивались на волнах. Солнце медленно разгоняло ночной туман. Лодка оказалась на месте. Общими усилиями они затащили ее повыше на берег.

– Кто убил Луизу? – спросил Валландер, когда они управились с лодкой.

Хокан фон Энке обернулся, посмотрел на него. Валландер подумал, что, наверно, примерно так же обстояло в Ментоне, когда он задал Луизе прямой вопрос.

– Кто ее убил? Вы спрашиваете меня. Я знаю только одно: не я. Но что говорит полиция? И вы сами?

– Стокгольмский полицейский, ведущий это расследование, показался мне весьма дельным человеком. Но он не знает. Пока не знает, точнее, пожалуй, сказать так. Не в наших правилах сразу опускать руки.

Они молча вернулись в охотничий домик, сели за стол и продолжили разговор.

– Надо начать сначала, – сказал Валландер. – Почему она исчезла? Для нас, видевших все это со стороны, логически напрашивался вывод, что вы договорились между собой.

– Нет-нет. О ее исчезновении я узнал из газет. И испытал шок.

– То есть она не знала, где вы находитесь?

– Нет, не знала.

– Кстати, долго ли вы рассчитывали прятаться?

– Мне надо было побыть одному, подумать. Кроме того, моей жизни грозила опасность. Пришлось искать выход.

– Я несколько раз встречался с Луизой. Ее искренне и глубоко тревожило, что могло случиться с вами.

– Она обманывала вас точно так же, как и меня.

– Не уверен. Она ведь могла любить вас не меньше, чем вы ее?

Фон Энке не ответил, только покачал головой.

– Ну и как? – спросил Валландер. – Нашли выход?

– Нет.

– Вы наверняка думали, размышляли, лежали в этом доме без сна. Я верю, когда вы говорите, что любили Луизу. И все же, когда она умерла, вы не покинули свое укрытие. Разумно предположить, что с ее смертью угроза вашей жизни миновала. Но вы продолжали прятаться. По-моему, одно с другим не очень-то вяжется, а?

– После ее смерти я похудел почти на десять кило. Потерял аппетит, толком не сплю. Пытаюсь понять, что произошло, но безрезультатно. Луиза словно бы стала для меня чужой. Я не знаю, с кем она встречалась, что привело к ее смерти. Не нахожу ответов.

– У вас никогда не возникало впечатления, что она боится?

– Никогда.

– Могу рассказать вам кое-что, о чем не писали в газетах и что полиция пока не предала огласке.

Валландер сообщил о подозрениях, что Луиза умерла от яда, который ранее применялся в Восточной Германии.

– В общем, вы с самого начала были правы, – закончил он. – В какой-то период своей жизни ваша жена Луиза стала агентом русской разведки. Словом, ваши подозрения подтвердились. Она – тот шпион, о котором ходили слухи.

Фон Энке вскочил, вышел вон из дома. Валландер ждал. Немного погодя забеспокоился и тоже вышел наружу. Хокана фон Энке он нашел в скальной расселине с той стороны острова, что смотрела в отрытое море. Валландер сел рядом на камень.

– Вы должны вернуться, – сказал он. – Если вы по-прежнему будете прятаться, ничего не разъяснится.

– Может, тот же яд ожидает и меня? Лучше и мне умереть?

– Нет, конечно. Но полиция имеет возможности защитить вас.

– Мне надо свыкнуться с этой мыслью. Что я все-таки оказался прав. Надо попытаться понять, почему и как она все это делала. Только тогда я смогу вернуться.

– Но слишком затягивать с возвращением нельзя. – Валландер встал.

Вернувшись в охотничий домик, он сам сварил кофе. После долгой ночи голова была тяжелая. Когда пришел Хокан фон Энке, он успел допить вторую чашку.

– Давайте поговорим о Сигне, – сказал Валландер. – Я навестил ее и нашел папку, которую вы спрятали среди ее книжек.

– Я любил дочку. Но навещал ее тайком. Луиза не знала, что я езжу туда.

– Значит, ее навещали только вы?

– Да.

– Ошибаетесь. После вашего исчезновения там минимум один раз побывал кто-то другой. Назвался вашим братом.

Хокан фон Энке недоверчиво покачал головой:

– У меня нет братьев. Есть родственник в Англии, и всё.

– Верю. Кто навестил вашу дочь, мы не знаем. Может статься, это означает, что все куда сложнее, чем предполагали и вы, и я.

Валландер видел, что Хокан фон Энке внезапно переменился. Они говорили о многом, но лишь сообщение о том, что кто-то чужой наведался к Сигне в «Никласгорден», не на шутку его встревожило.

Время близилось к шести. Долгий ночной разговор закончился. У обоих больше не было сил.

– Поеду, – сказал Валландер. – До поры до времени я единственный, кому известно ваше местонахождение. Но до бесконечности тянуть с возвращением вам нельзя. Вдобавок я не намерен прекращать вопросы. Подумайте, кто мог наведаться в «Никласгорден». Кто-то выследил вас. Кто? Почему? Нам придется продолжить разговор.

– Скажите Хансу и Линде, что я жив-здоров. Не хочу, чтобы они беспокоились. Скажите, я прислал вам письмо.

– Я скажу, что вы позвонили. Письмо Линда немедля потребует показать.

Они спустились на берег к лодке, общими усилиями столкнули ее на воду. Перед уходом из дома Валландер записал телефон фон Энке. Правда, с предупреждением, что связь с Блошером может быть скверной. Ветер крепчал. Валландер забеспокоился насчет обратного пути. Сел в лодку, опустил мотор за корму.

– Я должен узнать, что случилось с Луизой, – сказал фон Энке. – Должен узнать, кто ее убил. Должен узнать, почему она выбрала жизнь изменницы родины.

Мотор завелся с первого рывка. Валландер на прощание поднял руку и развернул лодку носом к материку. Огибая мыс, обернулся. Хокан фон Энке по-прежнему стоял у воды.

В этот миг Валландеру вдруг почудилось: что-то не так. Почему – он не знал. Но ощущение было сильное, накрыло его с головой.

Длинный залив остался позади, он вернул лодку прокатчику и поехал домой, в Сконе. На парковке у Гамлебю остановился и проспал несколько часов.

А когда проснулся, весь одеревеневший, странное ощущение не исчезло. После долгой ночи в обществе Хокана фон Энке, собственно, лишь это одно не давало ему покоя.

Как бы предупреждение. Что-то было не так, совсем не так, но он не видел, что именно.

Много часов спустя, заворачивая к себе во двор, он по-прежнему знать не знал, что упустил из виду.

Только думал: все не так, как кажется.