Текст книги "Неугомонный"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

27

Валландер проводил взглядом отъехавший мусоровоз. Польский паром исчез в облаке тумана, плывшем к сконскому побережью. Собственные мысли испугали его. После долгой ночи Байба уехала, к парому и навстречу вечности, а он спал. Существует ли вечность, ни один из них сказать не мог. Но Байба была ближе к обрыву, что вел прямо в неведомое. Сказала, что речь идет о нескольких месяцах, не более.

Внезапно он совершенно отчетливо увидел себя. Мужчина, полный огромной жалости к себе, насквозь мелодраматическая фигура. Сидит на своей крыше, и, собственно говоря, важно для него только одно: умрет Байба, а не он сам.

В конце концов он спустился вниз и пошел с Юсси на прогулку, больше похожую на бегство. И мало-помалу умудрился прийти к мысли, что таков уж он есть. Человек, дельный и умелый в своей профессии, даже проницательный. Всю свою жизнь он стремился быть частью добрых сил этого мира и если не достиг успеха, то отнюдь не одинок в своей неудаче. Ведь человеку дано лишь стремиться.

Нахмурило. Он выгуливал Юсси, ожидая дождя, шел среди полей, недавно скошенных, оставленных под паром или ждущих комбайна. При каждом пятнадцатом шаге пытался думать о чем-нибудь совершенно новом, но безуспешно. В эту игру он играл с Линдой, когда она была ребенком. Но игра перестала быть игрой, когда несколько лет назад он старался вычислить неведомого убийцу, который на Праздник середины лета убил нескольких молодых людей в маскарадных костюмах. Расследование внушало ему страх и растущее ощущение, что он полностью утратил способность читать места преступлений и те немногие следы, какими они все же располагали. Тут-то и пригодилась давняя игра, на разных этапах следствия он буквально дошелдо ясности. Вот и теперь пытался думать о себе, о своей жизни, о мужестве Байбы перед лицом постигшей ее неизбежности, о мужестве, какого ему самому наверняка недостает. Шагал по дорожкам, вдоль межевых канав, уже не слишком быстро, спустив Юсси с поводка.

Вспотев от ходьбы, Валландер присел возле маленького пруда, вокруг которого валялись ржавые обломки старого сельскохозяйственного инвентаря. Юсси понюхал воду, попил, потом улегся рядом. Облака поредели, дождя не будет. Вдали послышались сирены спецмашин. На сей раз пожарные, не «скорая» и не его коллеги. Он закрыл глаза, попробовал увидеть Байбу. Сирены приближались, выли уже за спиной, на шоссе, ведущем в Симрисхамн. Он обернулся. Бинокль, с которым он лазил на крышу, по-прежнему висел на шее. Сирены слышались совсем неподалеку. Он встал. Может, у кого из соседей случился пожар? Только бы не у стариков Ханссонов. Элин Ханссон вообще не ходит, а Руне шагу ступить не может без трости. Вой сирен все ближе. Он поднес бинокль к глазам и с ужасом увидел, как две пожарные машины зарулили в его собственный двор. Вскочил на ноги, побежал, Юсси мчался впереди. Временами Валландер останавливался, смотрел в бинокль на свой дом, каждый раз ожидая увидеть языки пламени над крышей, где совсем недавно сидел, или дым, валящий из лопнувших окон. Но ничего подобного не происходило. Только машины с уже умолкшими сиренами и пожарные, расхаживающие по двору.

Когда он, вконец запыхавшись, подбежал к калитке, брандмейстер Петер Эдлер гладил Юсси, который изрядно опередил хозяина. Эдлер сурово усмехнулся, когда Валландер, пошатываясь, ввалился во двор. Пожарные собирались уезжать. Петер Эдлер был в Валландеровых годах, веснушчатый, в речи его сквозил легкий смоландский акцент. Порой они встречались в ходе тех или иных расследований. Валландер относился к Эдлеру с большим уважением и любил его суховатый юмор.

– Один из моих парней знал, что это твой дом, – сказал Эдлер, продолжая гладить Юсси.

– Что стряслось?

– Наверно, мне надо у тебя спросить, а?

– Горит?

– Да нет. Но вполне могло загореться.

Валландер недоуменно посмотрел на Эдлера.

– Я ведь всего полчаса назад ушел на прогулку.

Эдлер кивнул на дом.

– Идем со мной.

С порога в лицо Валландеру ударил сильный, прямо-таки едкий смрад. Пахло горелой резиной. Эдлер провел его на кухню. Чтобы проветрить, пожарные открыли окно. На одной из конфорок стояла сковорода, а вплотную к ней – обугленная подставка. Эдлер понюхал все еще дымящуюся сковородку:

– Яичница? Сосиски с картошкой?

– Яичница.

– Ты ушел, не выключив конфорку? Мало того, поставил на плиту подставку. До какой халатности может дойти комиссар уголовной полиции?

Эдлер покачал головой. Они опять вышли во двор. Пожарные уже расселись по машинам и ждали начальника.

– Такого со мной никогда не случалось, – сказал Валландер.

– И хорошо бы никогда не повторилось. – Эдлер огляделся вокруг. – Ты все-таки переехал за город. Честно говоря, я не верил, что ты снимешься с места. Красиво тут.

– А ты живешь все там же?

– В том же доме, в центре. Туннель хочет за город, но я против. Во всяком случае, пока работаю.

– И долго еще думаешь работать?

Эдлер нехотя встряхнулся. Хлопнул по бедру блестящей каской, которую держал в руке, будто оружие.

– Сколько смогу или сколько позволят. Еще года три-четыре. Что буду делать потом, не знаю. Не смогу я сидеть дома да решать кроссворды.

– Ты мог бы их составлять, – сказал Валландер, вспомнив Германа Эбера.

Эдлер с удивлением посмотрел на него, но не стал уточнять, что он имеет в виду. Зато поинтересовался будущим Валландера. Казалось, чуть ли не надеялся, что оно такое же невеселое, как и у него.

– Возможно, сумею остаться еще на несколько лет. А там придется и мне уйти. Может, скооперируемся? Организуем небольшую команду и будем разъезжать по округе, разъясняя народу, как защититься от воров и пожаров. Фирма «Взлом и пожар», а?

– А можно защититься от грабежей?

– Да в общем-то нет. Но можно научить людей простым способам, которые отбивают у ворья охоту лазить по домам и квартирам.

Эдлер с сомнением взглянул на него:

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

– Пытаюсь. Но жулики – они как дети. Быстро усваивают науку.

Эдлер покачал головой, выслушав, мягко говоря, сомнительное валландеровское сравнение, и сел в машину.

– Выключай конфорки, – сказал он на прощание. – Хорошо хоть установил солидную пожарную сигнализацию, которая напрямую подключена к нам. Мог возникнуть опасный пожар, дом вспыхнул бы как спичка. В разгар лета пережил бы кошмар – дымящиеся развалины.

Валландер промолчал. На установке сигнализации настояла Линда. Она оплатила ее как подарок на Рождество и проследила за монтажом.

Он покормил Юсси и как раз собирался запустить газонокосилку, когда приехала Линда. Без Клары и очень встревоженная, он сразу заметил. Наверно, встретила пожарных.

– Что делали пожарные на твоей дороге? – спросила она.

– Они заехали не туда, – соврал он. – У соседей замкнуло проводку на скотном дворе.

– У кого именно?

– У Ханссонов.

– Это которые же соседи?

– Ну, к чему все это объяснять? Ты все равно не знаешь, где их усадьба.

Линда держала в руке свой обычный маленький рюкзачок. И со всей силы швырнула его в отца. Он сумел уклониться, и снаряд задел его только по плечу. В ярости он поднял рюкзак с земли.

– Ты что делаешь?!

– Мне только недоставало, чтобы ты стоял тут и врал мне прямо в глаза!

– Я не вру.

– Пожарные были здесь! Я поговорила с твоим соседом. Он сказал, у тебя во дворе стояли две пожарные машины.

– Я забыл выключить конфорку.

– Проспал?

Валландер кивнул на поля, где немногим раньше совершил марш-бросок, от которого до сих пор гудели ноги.

– Я гулял с Юсси.

Не говоря более ни слова, Линда выхватила у него рюкзак и вошла в дом. Валландер прикинул, не сесть ли в машину и не рвануть ли куда глаза глядят. Линда ведь так и будет без конца корить его за вранье и за немыслимую халатность. Так и будет возмущаться, и в итоге он тоже разозлится. Уже ведь начал. Что там у нее в рюкзаке, он не знал. Но рюкзак тяжелый, плечо болит. С растущим возмущением он думал, что она впервые применила против него то, что можно назвать физической силой.

Линда снова вышла во двор.

– Помнишь, о чем мы говорили несколько недель назад? В тот день, когда моросил дождь и я была здесь с Кларой?

– Разве упомнишь все, о чем мы говорили?

– Мы говорили, что она, как только подрастет, сможет жить у тебя.

– Давай поговорим спокойно, – сказал Валландер. – Ты установила пожарную сигнализацию. Теперь мы знаем, что она работает. Дом не сгорел. Я забыл выключить конфорку. С тобой такого никогда не случалось?

Дочь ответила не раздумывая:

– После рождения Клары ни разу.

– Думаю, когда ты была маленькая, со мной тоже такого не случалось.

Перепалка утихла. Схватка шла на равных, ни одному не удалось по-настоящему уязвить противника. Линда села в садовое кресло, Валландер стоял все еще настороже – вдруг ее гнев вспыхнет с новой силой. Она смотрела на него с тревогой во взгляде:

– Ты стал забывчив?

– Я всегда был такой. В определенных пределах. Наверно, правильнее сказать, я рассеян.

– Я имею в виду, больше, чем раньше?

Он сел, вдруг устал от слишком частого вранья.

– Пожалуй, да. Иногда целые периоды времени исчезают из памяти. Как растаявший лед.

– Ты о чем?

Валландер рассказал о поездке в Хёэр. Только про попутчицу умолчал.

– Я вдруг потерял представление о том, зачем туда приехал. Словно был в ярко освещенной комнате и вдруг свет без предупреждения выключили. Сколько я пробыл впотьмах, не знаю. Я вроде как даже не знал, кто я такой.

– Раньше такое случалось?

– Не настолько сильно. Но я ходил к врачу, к мальмёскому специалисту. Она считает, я просто переутомился. Мол, думаю, будто я все еще шустрый тридцатилетний парень и могу сейчас не меньше, чем тогда.

– Не нравится мне это. Сходи к другому врачу.

Он кивнул, но не ответил. Линда встала, ушла в дом и вернулась с двумя стаканами воды. Валландер осторожно, как бы невзначай, поинтересовался, нашли ли ту женщину из Мальмё, которая убила своих родителей.

– Я слышала, ее взяли в Векшё. Кто-то ее подвозил, и она внушила ему подозрения. Он угостил ее кофе в придорожном кафе и вызвал полицию. У нее был нож, и она попыталась покончить с собой. Но неудачно.

– У тебя никогда не возникало желания убить меня? – спросил он, облегченно вздохнув, поскольку его помощь беглой преступнице осталась в секрете. Мартинссон молчал, сдержал слово.

– Конечно! – Линда рассмеялась. – Сколько раз. В том числе совсем недавно. Надеюсь, старикан не доживет до тех времен, когда вконец одряхлеет и впадет в маразм, вот как я подумала. Все дети порой желают родителям смерти. А ты часто хотел, чтобы я умерла?

– Никогда.

– Правда?

– Правда.

– Утешу тебя: значительно чаще у меня перед глазами была Мона. Но конечно же я со страхом думаю о времени, когда вас не станет. Кстати, мы с Хансом сумели уговорить Мону лечь в клинику на лечение.

Юсси углядел в поле зайца и залаял. Они молча наблюдали за его упорными попытками выбраться из загона. Заяц убежал, и Юсси утих.

– Я приехала по другому поводу, – вдруг сказала Линда.

– Что-то с Кларой?

– Нет. С Кларой все хорошо. Ханс сегодня дома, при ней. Я приучаю его к ответственности. И по-моему, он это ценит. Клара в самом деле невероятно далеко от задерганного банковского мира.

– Но что-то все-таки произошло?

– Вчера вечером я ездила в Копенгаген. Вместе с двумя подругами. На концерт. Выступала Мадонна, кумир моей юности. Огромное впечатление. Потом мы вместе поужинали и распрощались. Я остановилась в роскошной гостинице, в «Англетере». Хансова фирма имеет там скидку. Настроение у меня было прекрасное, спать не хотелось, и я прогулялась по Стрёйет. [21]21
  Стрёйет – торговая улица в Копенгагене, пешеходная зона.


[Закрыть]Кругом толпы народу, я села на лавочку и тут увидела его.

– Кого?

– Хокана.

Валландер смотрел на дочь, не в силах вымолвить ни слова. Она нисколько не сомневалась, была твердо уверена.

– Ты совершенно уверена?

– На миг я увидела не только фигуру и лицо. Манера двигаться тоже его – плечи чуть приподняты, шаги быстрые, короткие.

– И что же, собственно, ты видела?

– Я сидела на скамейке у небольшой площади на Стрёйет, как площадь называется, не знаю. Он шел со стороны Нюхавна, [22]22
  Нюхавн – короткий канал, построенный в 1671 г., чтобы суда могли заходить в самый центр Копенгагена; в настоящее время живописный и элегантный старинный уголок города.


[Закрыть]вверх по улице. И заметила я его, когда он уже прошел мимо. Сперва узнала волосы на затылке, потом походку и, наконец, плащ.

– Плащ?

– Я узнала его.

– Существуют тысячи одинаковых плащей, верно?

– Но не весенний плащ Хокана. Тонкий, темно-синий, похожий на дождевики моряков. Лучше описать не могу. Но это был его плащ.

– Что ты сделала?

– Подумай сам! Концерт Мадонны, подруги, ужин, летняя ночь, без детского рева, без мужа. И вдруг мимо мелькает Хокан. Секунд пятнадцать я еще сидела. Потом поспешила за ним. Но опоздала. Он исчез. Слишком много народу, масса переулков, такси, пивные, ресторанчики. По Стрёйет я дошла до Ратушной площади, потом обратно. Но его не нашла.

Валландер залпом осушил свой стакан с водой. Услышанное казалось немыслимым, но он знал: глаз у Линды зоркий, и людей она путает крайне редко.

– Давай сделаем шаг назад, – сказал он. – Если я понял правильно, ты заметила его, когда он уже прошел мимо. Но ты сказала, что видела его лицо. Он что же, оглядывался?

– Да. Бросил взгляд через плечо.

– Почему он так сделал?

Она нахмурилась:

– Откуда мне знать?

– Вопрос очень простой и логичный. Он ожидал, что за спиной кто-то есть? Беспокоился? Оглянулся случайно или что-то услышал? Возможных ответов сколько угодно.

– Думаю, он проверял, нет ли «хвоста».

– Думаешь?

– Знать точно я не могу. Но да, думаю, он проверял, что за спиной нет нежелательного «хвоста».

– Он казался испуганным? Обеспокоенным?

– Не могу ответить.

Валландер обдумывал ее слова. Два-три вопроса остались пока без ответа.

– Он мог заметить тебя?

– Нет.

– Откуда такая уверенность?

– В этом случае он бы посмотрел на скамейку. Но не посмотрел.

– Ты рассказала Хансу?

– Рассказала. Он разволновался, сказал, что мне наверняка померещилось.

– Тебе хотелось убедиться, не встречался ли он втайне с отцом?

Линда молча кивнула.

Солнце скрылось за тучей, вдали зарокотал гром. Они вошли в дом. Валландер хотел, чтобы дочка осталась и пообедала с ним, но Линда торопилась домой. Она уже собралась выходить, когда хлынул ливень. Двор быстро превратился в сущее болото. Валландер решил прямо на этой неделе заказать несколько машин гравия, чтобы не вязнуть в глине каждый раз, когда портилась погода.

– Я уверена, – повторила Линда. – Я видела именно его. В Копенгагене, живого-здорового.

– Стало быть, теперь мы знаем: Хокан не разделил судьбу жены. Он жив. Это все меняет.

Линда кивнула. Оба понимали, что теперь нельзя исключать, что Хокан убил свою жену. Но торопиться не следует. Может быть, есть другая причина, по которой он сознательно скрылся? Страх или что-то другое, пока что неизвестное? Он в бегах? Почему затаился в тени?

Оба молчали, погруженные в свои мысли. Дождь перестал так же внезапно, как и налетел.

– Что он делал в Копенгагене? – проговорил Валландер. – По-моему, на этот вопрос есть лишь один разумный ответ.

– Хотел встретиться с Хансом. Так ты думаешь. Возможно, чтобы решить те или иные денежные проблемы? Но я уверена, Ханс мне не лжет.

– Я и не сомневаюсь. Но что говорит о том, что они уже установили контакт? Может быть, это произойдет завтра?

– Тогда он мне расскажет.

– Возможно, – задумчиво обронил Валландер.

– А почему нет?

– Лояльность – штука сложная. Как он поступит, если отец скажет, что он никому, даже тебе, не должен говорить об их встрече? И назовет причину, которую Ханс не посмеет подвергнуть сомнению?

– Я замечу, если он станет что-то скрывать.

– Одну вещь я усвоил твердо, – сказал Валландер, неуверенно ступая ногой на мокрую, раскисшую землю. – Никогда нельзя быть уверенным, будто очень уж много знаешь о мыслях и представлениях других людей.

– Так что же мне делать?

– Ничего пока не говори. И ни о чем не спрашивай. Мне надо обдумать, что все это значит. И тебе тоже. Но с Иттербергом я, конечно, потолкую.

Он проводил дочь до машины. Чтобы не поскользнуться, она держалась за его локоть.

– Тебе надо что-нибудь сделать с двором, – сказала она. – Гравием засыпать, что ли.

– Я тоже об этом подумал.

Уже сидя в машине, она вдруг заговорила о Байбе:

– Все действительно настолько плохо? Она умрет?

– Да.

– Когда она уехала?

– Рано утром.

– Каково было увидеть ее вновь?

– Она приехала попрощаться. У нее рак, и осталось ей недолго. Думаю, ты и сама можешь понять, что я чувствовал.

– Наверно, это было ужасно.

Валландер отвернулся и ушел за угол дома. Не хотел расплакаться при Линде, не оттого, что боялся проявить перед дочерью слабость, нет. Ему попросту не хотелось думать о собственной смерти, ведь, в сущности, она-то и пугала его. Он стоял за углом, пока не услышал, как Линда включила мотор и поехала прочь. Поняла: надо оставить отца в покое.

Вернувшись на кухню, он сел за стол, напротив своего обычного места.

Думал о том, что Линда рассказала о Хокане фон Энке. Они снова вернулись в исходный пункт.

Он сделал круг. И так или иначе вернулся туда, где все началось.

28

По шаткой лесенке Валландер влез на чердак. Навстречу ударил затхлый запах сырости и плесени. Совершенно ясно, что в один прекрасный день придется менять всю крышу. Но не сейчас, может, через год, максимум через два.

Он примерно представлял себе, куда поставил картонный ящик, который ему нужен. Правда, сперва его внимание привлекло совсем другое: в коробке хельсингборгской перевозочной фирмы хранились долгоиграющие пластинки. На Мариягатан у него был проигрыватель, который верой-правдой служил долгие годы, но в конце концов сломался и все попытки починить его оказались безуспешны. Так что, готовясь к переезду, Валландер отправил его на свалку, но пластинки взял с собой и поставил на чердак. Он присел, перебрал свои старые альбомы. С каждым конвертом связаны воспоминания, то ясные и отчетливые, то смутные и обрывочные, – лица, ароматы, ощущения. Подростком он был чуть ли не фанатом группы «Спотникс». Имел их первые четыре пластинки и, читая названия на обороте конверта, вновь слышал каждую песню. Музыка и электрогитары оживали в мозгу. Была в коробке и пластинка Махалии Джексон, [23]23
  Джексон Махалия (1911–1972) – афроамериканская певица, исполнительница госпелов и спиричуэлов.


[Закрыть]неожиданный подарок одного из «блескучих кавалеров», скупавших отцовские картины. Вероятно, тот сбывал и картины, и грампластинки. Валландер отнес картины в машину и в благодарность получил пластинку. Госпелы произвели на него потрясающее впечатление. Go down, Moses, [24]24
  Прииди, Моисей (англ.).


[Закрыть]подумал он и как наяву увидел свой первый проигрыватель с динамиком, встроенным в крышку, и скрипучим звуком.

Неожиданно в руках оказалась пластинка Эдит Пиаф. На черно-белом конверте крупным планом ее лицо. Эту пластинку ему подарила Мона, которая терпеть не могла «Спотникс», предпочитала «Стиплерс» и «Свен-Ингварс», но больше всего эту маленькую французскую певицу. Ни она, ни Валландер не понимали, о чем поет Пиаф, но голос завораживал обоих.

Следом за Пиаф стояла пластинка джазового музыканта Джона Колтрейна. [25]25
  Колтрейн Джон (1926–1967) – афроамериканский джазовый музыкант-саксофонист и композитор.


[Закрыть]Откуда она у него? Он не мог вспомнить. А вынув ее из конверта, обнаружил, что она почти новая. Сколько ни напрягал память, пластинка молчала. Он не слышал в душе ни единой ноты колтрейновского саксофона.

Последними в коробке стояли две пластинки с записями опер – «Травиата» и «Риголетто». Не в пример Джону Колтрейну вконец заезженные.

Валландер сидел на чердачном полу, прикидывая, не забрать ли коробку вниз и не купить ли проигрыватель, чтобы снова иметь возможность их слушать. Но в конце концов задвинул коробку на место. Сейчас он слушал музыку в записи на кассетах или на компакт-дисках. Исцарапанный винил ему больше не нужен. Отошел в прошлое и пусть стоит здесь, в темноте чердака.

Разыскав картонный ящик, за которым пришел, он отнес его вниз, поставил на кухонный стол. Достал оттуда и рассыпал по столу кучу деталей конструктора «Лего». Когда-то он подарил его маленькой Линде. Выиграл в лотерею.

Идея принадлежала Рюдбергу. Было это за несколько лет до его смерти, однажды весенним вечером они допоздна засиделись у него на кухне. Тогда в Истаде и окрестностях преступник в маске, вооруженный обрезом дробовика, совершил несколько грабежей. Чтобы разобраться в событиях и, возможно, выявить систему, Рюдберг достал колоду карт и обозначил ими последовательность действий грабителя, которого маркировал пиковым валетом. В тот раз Валландер перенял этот способ составить обозримую картину «работы» преступника и даже его образа мыслей. Позднее, используя рюдберговский метод, он выбрал вместо карт детальки «Лего». Но Рюдбергу об этом не сказал.

Сейчас он обозначил Хокана и Луизу, различные даты, места, события. Хокана изображал пожарный в красной каске, а девочка, которую Линда звала Золушкой, – Луизу. Взвод марширующих солдатиков он отложил в сторону. Это были вопросы, остающиеся пока без ответа, но, по его мнению, именно сейчас самые важные. Кто выдавал себя за дядю Сигне фон Энке? Почему ее отец вышел из тени? Где он был до сих пор и почему скрывался?

Вспомнив, что хотел позвонить в «Никласгорден», Валландер набрал номер и выяснил, что Сигне больше никто не навещал. Ни ее отец, ни какой-либо неведомый дядя.

Он так и сидел с деталью «Лего» в руках. Кто-то не говорит правды, думал он. Один из тех, с кем я беседовал о Хокане и Луизе фон Энке, темнит. Либо лжет, либо искажает правду, о чем-то умалчивая или утверждая заведомую неправду. Кто? И опять же почему?

Зазвонил телефон. Он встал и с телефоном в руке вышел в сад. Звонила Линда. И сразу перешла к делу:

– Я говорила с Хансом. Прямо-таки давила на него. Он рассердился и ушел из дома. Когда вернется, попрошу прощения.

– Мона никогда так не делала.

– Чего не делала? Не уходила из дома или не просила прощения?

– Из дома она уходила часто. У нее это был последний аргумент. Хлопнуть дверью. А вернувшись, она прощения никогда не просила.

Линда засмеялась. Смех нервный, подумал Валландер. Наверно, поссорились куда серьезнее, чем она мне сказала.

– По словам Моны, все было наоборот. И дверью хлопал ты, и прощения никогда не просил тоже ты.

– Мне казалось, мы с тобой согласны, что Мона частенько рассказывает небылицы, – заметил Валландер.

– Ты тоже. Моих родителей не назовешь кристально честными.

Валландер разозлился:

– А ты сама? Ты у нас кристально честная?

– Нет. Я никогда этого не утверждала.

– Давай к делу!

– Я тебя отвлекаю?

Валландер тотчас решил соврать, причем не без радости:

– Я готовлю обед.

Но Линду на мякине не проведешь:

– На улице? Я слышу птичек?

– На гриле.

– Ты же терпеть не можешь гриль.

– Что я могу или не могу терпеть, ты не очень-то и знаешь. Что ты собиралась рассказать?

– Я говорила с Хансом. Никаких контактов с отцом у него не было. К семейным счетам тоже никто не прикасался, последний раз деньги снимала Луиза, еще до своего исчезновения. Ханс теперь занимается всем. Ни в банке, ни иным способом деньги не снимали.

Валландер вдруг сообразил, что этот вопрос важнее, чем он думал поначалу:

– На какие средства Хокан жил все время после исчезновения? Он появляется в Копенгагене. Совершенно очевидно, деньги ему не нужны, потому что с сыном он не контактирует и банкоматами не пользуется. То есть, вероятно, ему кто-то помогает. Или у них были счета, о которых Ханс не знает?

– Возможно, конечно. Но Ханс проверял через свои банковские связи. И ничего не нашел. Хотя, разумеется, существует много способов припрятать деньги.

Валландер промолчал. Других вопросов он не имел. Однако начал всерьез подумывать, не может ли отсутствие нехватки в деньгах стать своего рода зацепкой. В трубке послышался Кларин рев.

– Придется закончить, – сказала Линда.

– Слышу. Значит, можно списать со счетов все мысли о тайных контактах между Хансом и его отцом?

– Да.

Разговор закончился. Валландер положил мобильный на стол, сел на качели. Тихонько покачивался, отталкиваясь одной ногой. Мысленно он видел, как Хокан фон Энке идет по Стрёйет. Идет быстро, временами останавливаясь и глядя назад, а затем продолжая путь. И внезапно исчезает, то ли свернув в переулок, то ли затерявшись в густой уличной толпе.

Проснулся Валландер рывком. Начался дождь, капли падали на босую ногу, стоявшую на земле. Он встал, прошел в дом. Закрыл за собой дверь – и замер. Внезапно он вроде бы уловил взаимосвязь, пока что очень смутную, но, пожалуй, все же способную пролить свет на то, где Хокан фон Энке находился после своего исчезновения. Укрытие, подумал Валландер. Исчезнув, он знал, что предпримет. С прогулки по Вальхаллавеген перебрался в такое место, где никто его не найдет. Теперь Валландер вдобавок совершенно уверился, что Луиза никак не ожидала исчезновения мужа и тревожилась искренне. Никакими уликами, никакими данными он не располагал, но нутром чуял, что прав.

Валландер медленно прошел на кухню. Чувствуя под ногами прохладу каменной плитки. Шел тихонько, словно боялся спугнуть собственные мысли. Детали «Лего» лежали на кухонном столе. Он сел и вновь подумал об укрытии. Все спланировано, тщательно организовано, офицер-подводник знает, как устроить свою жизнь вплоть до мелочей. Валландер попробовал представить себе это укрытие. Его не оставляло ощущение, что вообще-то он знает, где прячется Хокан фон Энке. Был поблизости, только не обратил внимания.

Он наклонился над столом, выстроил фигурки в ряд. Каждая из них связана с Хоканом и Луизой. Стен Нурдландер, дочь Сигне, Стивен Аткинс у себя под Сан-Диего. Но и те, что подальше, на периферии. Выставлял фигурки одну за другой, размышляя, кто мог помогать Хокану фон Энке, кто обеспечил его всем необходимым, в том числе и деньгами.

Вот что я ищу, думал Валландер. Укрытие. Вопрос в том, думает ли Иттерберг так же, как я, или играет другими фигурками. Он взял телефон, набрал номер. Дождь усилился, резкий, напористый, барабанящий по жестяному подоконнику. Иттерберг ответил. Слышно плохо, Иттерберг находился где-то на улице.

– Сижу в ресторане, на воздухе, – сказал Иттерберг. – Как раз расплачиваюсь. Я могу перезвонить?

Перезвонил он через двадцать минут, уже из кабинета на Бергсгатан.

– Я из тех, кто после отпуска легко включается в работу, – ответил Иттерберг на вопрос Валландера, как он себя чувствует в первые дни после отпуска.

– Не могу похвастаться тем же, – сказал Валландер. – Возвращение – это еще и письменный стол, заваленный бумагами коллег, к которым они прилепили веселенькие записочки насчет собственных отпусков.

Начал он с рассказа о своем визите к Герману Эберу. Иттерберг слушал внимательно, задавал множество вопросов. Потом Валландер рассказал о появлении Хокана фон Энке. Повторил рассказ Линды и, пожалуй, еще больше уверился, что она не ошиблась. Когда Иттерберг задал вопрос, он не медлил с ответом.

– Ваша дочь могла ошибиться?

– Нет. Но я понимаю, почему вы спрашиваете. Ведь и правда странное стечение обстоятельств.

– Никаких сомнений, что это был он?

– Нет. Я знаю свою дочь. Если она говорит, что это он, значит, он и был. Не двойник, не кто-то похожий, а сам Хокан фон Энке.

– Что говорит ваш зять?

– Отец приезжал в Копенгаген не затем, чтобы встретиться с ним. И не верить ему нет причин.

– Но вправду ли разумно считать, что он не свяжется с сыном?

– Что разумно, а что нет, я сказать не могу. Но, по-моему, Ханс не настолько глуп, что станет обманывать Линду.

– Обманывать женщину, с которой живет, или обманывать вашу дочь?

– Прежде всего мать своего ребенка. Если уместно провести такое различие.

Некоторое время они обсуждали, чем может быть чревато появление Хокана фон Энке. Для Иттерберга это означало в первую очередь необходимость обдумать, каким образом Хокан фон Энке может оказаться причастен к смерти Луизы.

– Не знаю, как вы, – сказал Иттерберг, – а я в глубине души считал, что его тоже нет в живых. Во всяком случае, с тех пор как мы нашли его жену на Вермдё.

– Я сомневался. Хотя, если бы вел расследование, вероятно, думал бы как вы.

В кратких словах, но достаточно подробно Валландер изложил свои мысли насчет Хоканова укрытия.

– Секретные документы, найденные в сумке Луизы, – заметил Иттерберг, – заставляют меня кое о чем призадуматься. Поскольку фон Энке прячется, логично счесть, что он тоже замешан, что они действовали сообща.

– Как шпионы?

– Вообще-то в нашей стране это был бы не первый случай с супружеской парой. Пусть даже, может статься, непосредственно втянут только один.

– Вы имеете в виду Стига Берглинга и его жену?

– А есть другие?

Валландер подумал, что временами Иттерберг позволяет себе снисходительный тон, которого он в нормальной ситуации не потерпел бы. Начни кто-нибудь в Истадском полицейском управлении задавать ему иронические вопросы, он бы взбеленился. Но сейчас лезть в бутылку не стал, Иттерберг, вероятно, сам не сознавал, как иной раз звучат его слова.

– Вам что-нибудь известно о содержании микрофильмов? Что там было – оборона, военная промышленность, внешняя политика?

– Не знаю. Но, по моему впечатлению, наши секретные коллеги всполошились. Затребовали всю документацию из нашего тощего дела. Меня назавтра вызвали на беседу к капитану второго ранга Хольму, явно весьма значительной персоне в военной контрразведке.

– Не откажите в любезности рассказать потом, о чем он спрашивал.

– Прекрасный способ выяснить степень их осведомленности. Иными словами, вы хотите знать, какие вопросы он незадаст?

– Совершенно верно.

– Непременно свяжусь с вами, обещаю.

Прежде чем попрощаться, они немного поговорили о погоде. Помедлив, Валландер ссыпал детали «Лего» в коробку и решил до завтра отложить все мысли о Хокане фон Энке и его мертвой жене. Так или иначе у него отпуск. Он сел в машину, составил список покупок и поехал в Истад. Уже у кассы, собираясь расплатиться, обнаружил, что забыл дома бумажник. Оставил покупки и сходил в Управление, где занял пятьсот крон у Нюберга, которого встретил в коридоре. Голова у Нюберга была забинтована.

– Что случилось?

– Упал с велосипеда.

– Ты ездишь без шлема?

– Увы.

Валландер заметил, что Нюбергу не хочется продолжать разговор. Он обещал завтра же вернуть долг, пошел назад в магазин, а потом поехал домой. Вечером посмотрел документальный фильм о проблемах с мусором, количество которого повсюду в мире неуклонно растет, и непривычно рано, в начале двенадцатого, лег в постель. Полистал газету, а в полдвенадцатого уже спал. Среди ночи его разбудил крик ночной птицы, вероятно филина, но он сразу же опять заснул.

Он помнил про птицу, когда около шести проснулся и встал, потому что выспался. Над полями стлался туман. В окно спальни он увидел Юсси, пес неподвижно сидел в загоне, глядя куда-то вдаль.

В молодости он никогда бы не поверил, что в шестьдесят будет жить вот так. Вставать утром, смотреть на сконский ландшафт в тумане, иметь собственный дом, собаку, дочь, которая недавно подарила ему первую внучку. При мысли об этом он загрустил. Чтобы стряхнуть с себя это ощущение, пошел в ванную, принял душ.