Текст книги "Индийская страсть"

Автор книги: Хавьер Моро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

– Я хочу представить тебя принцессе Гобинд Каур, – сказала она Аните. – Ты будешь очень довольна этим знакомством. Почему бы тебе не сесть на Негуса и не поехать со мной? Я представлю тебя во дворце.

Негус, любимая лошадь Аниты, скакун англо-арабской крови, был черным, как сажа, а от сверкающей попоны на его спине исходили серебристые отблески. Для испанки Негус означал свободу. Вдвоем подруги проскакали через поля около двадцати километров, пока не добрались до деревни с названием Кальян, расположенной по другую сторону границы государства Капуртала.

Они подъехали к глиняной хижине, на стены которой хозяйка выставляла на просушку сухие коровьи лепешки. Женщина стала энергично жестикулировать, когда узнала Биби, и обе бросились друг другу в объятия. «Она не может быть принцессой», – сказала сама себе Анита. Но она ошиблась. Эта женщина с почерневшими руками, одетая в сари, грязное от земли и дыма, без всяких украшений, и была принцессой Гобинд Каур, третьей двоюродной сестрой отца Биби. Человек, идущий по дороге с плугом за плечом, был ее муж – Варьям Сингх, бывший полковник армии Капурталы, выходец из благородной семьи, славно послужившей на благо своей родины.

– А дворец? – спросила Анита.

– Мы в нем, – ответила Биби, смеясь и указывая на глиняную лачугу.

«Индия удивительна», – подумала Анита.

Несколько лет тому назад Гобинд Каур жила во дворце высотой в шесть этажей в городе Капуртале, окруженная всевозможной роскошью и изысками, которые соответствовали ее высокому статусу. Она вышла замуж против своей воли за представителя знати с богатством и положением, но опустившегося, дебильного мужчину, к тому же алкоголика. Она полностью покорилась судьбе, хотя до мозга костей ненавидела свое окружение. Однажды во дворец на инспекцию караула пришел полковник Варьям Сингх. Между ними вспыхнула любовь с первого взгляда, и вскоре они стали любовниками. Долгое время они регулярно встречались. Он пробирался к принцессе через подземный ход, соединявший дворец с улицей, и проводил с ней часть ночи. Но однажды их разоблачили, и им пришлось бежать. Без одежды, драгоценностей и денег.

Членами своей семьи Варьям Сингх был публично лишен не только благородного происхождения, но и своего наследства. Им не пришлось уходить очень далеко, нужно было только бежать в места, не подчиняющиеся юрисдикции Капурталы. Гобинд Каур и Варьям Сингх обосновались в Кальяне, по другую сторону границы, на британской территории и жили как крестьяне, хотя и немного лучше. Во всяком случае, у них была уверенность, что они никогда не умрут с голоду. Как Биби, так и другие члены ее семьи помогали им деньгами, и благодаря этой помощи они смогли купить землю.

Биби восхищалась Гобинд Каур всей душой. Индианка, отказавшаяся от всего ради любви к мужчине, – случай исключительный. Смелый поступок женщины превратил ее в гага avis[32]32
  Редкая птица (белая ворона) (лат.).


[Закрыть] и героиню. И хотя в Капу рта ле никто не говорил о Гобинд Каур, поскольку до сих пор еще не утих скандал, было известно, что их история облетела всю Индию и осталась в народных песнях и поговорках.

– Не говори радже, что я привела тебя сюда, – попросила Аниту подруга, – он этого не поймет.

Анита кивнула в ответ, продолжая потихоньку пить чай из глиняной чашечки, которую подала ей принцесса. Испанка задумчиво смотрела на Гобинд Каур: история этой необыкновенной женщины, столь дорого заплатившей за свою свободу, не оставила ее равнодушной. А она… наступит ли для нее день, когда ей придется отказаться от всего ради свободы? Будет ли длиться вечно ее идиллия с раджей? Примут ли ее когда-нибудь как свою или она будет продолжать оставаться чужестранкой? Размышления Аниты всегда заканчивались тем, что она задавалась вопросом, который впервые прозвучал из уст ее друга, художника Ансельмо Ньето, во время их встречи в Париже. «Действительно ли ты его любишь?» – спросил он тогда.

«Да, разумеется, люблю», – отвечала она сама себе. Подтверждением тому был недавний случай, когда раджа соскочил с лошади и упал на землю. Она до смерти испугалась, думая, что с ним произошло что-то плохое. К счастью, ничего страшного не случилось, но тревога и страх за него, не дававшие ей покоя, наверное, и были любовью, которую она чувствовала в себе самой. Пока она смотрела, как солнце садилось в поля рапса, покрытые сиянием от синеватого тумана, ей на ум пришел другой вопрос: «А если однажды я по уши влюблюсь в другого мужчину, как это произошло с Гобинд Каур?» Анита предпочла не отвечать на него, а потом вообще выбросила его из головы, подчиняясь рефлексу самозащиты и не желая думать о том, к каким крайностям могла бы привести ее случайность. Помимо этого у нее мог возникнуть другой вопрос: «А разве я когда-нибудь влюблялась?» Одно дело любить раджу, а другое влюбиться в него. Она знала, что в ее случае не было вспышки любви. Она никогда не знала такой влюбленности, способной потрясти человека до глубины души, этого сумасшедшего чувства, которое так хорошо описывает канте хондо[33]33
  Канте хондо – андалузское горловое пение.


[Закрыть]. Можно ли прожить целую жизнь, ни разу не испытав страданий от любви? Не давая себе увлечься чувственным порывом?

– Рам, Рам!

Несколько крестьян, возвращавшихся в деревню, приветствовали ее, сложив руки. Это был волшебный момент дня в полях Индии. Люди называли его «час коровьей пыли» из-за облаков пыли, которые поднимали животные, возвращаясь в хлев. Небо окрашивалось в бледно-сиреневый цвет. Запах дыма, поднимавшийся из печек, на которых женщины начинали готовить ужин, заполнял улочки и распространялся по долине. Мужчины, грязные от пыли, шли домой со своими мотыгами на плече. Собаки выли и повизгивали, внюхиваясь в воздух в поисках еды. Этот древний пейзаж казался вечным. «Нет ничего более красивого, чем наступление сумерек в индийской деревне», – сказала себе Анита.

25

В течение всего года Анита присутствовала на всех гражданских и общественных мероприятиях, где она и раджа были главными действующими лицами. Религиозные праздники отмечались в Амритсаре, множество других приемов проходило в столице Пенджаба Лахоре, расположенном в трех часах езды на машине от Капурталы. Привыкнув к спокойной жизни на вилле Виопа Vista, Анита испытывала восторг от контраста, который видела в древней столице империи «Тысячи и одной ночи». Благодаря красивым памятникам, элегантным дворцам, хранившимся здесь сокровищам, открытой и оживленной атмосфере Лахор называли Парижем Востока. Он был еще более космополитичным, чем Дели, и уже долгое время пользовался репутацией самого толерантного и открытого города Индии.

В буфетах «Гимхана-клуб» и «Космополитен-клуб» смешались сикхи, мусульмане, индуисты, христиане и парсы. Светские дамы одеты почти так же, как и французские куртизанки семнадцатого века, а мужчины похожи на героев-любовников немого кино. На приемах, ужинах и балах высшего общества, которые знать и торговые магнаты давали в своих роскошных особняках, расположенных в жилых кварталах, не было дискриминации, кроме той, которую ввели англичане. Так, например, в своем любимом месте встреч, «Пенджаб-клубе», на табличке у входа было написано: «Только для европейцев». Для Аниты Лахор был полной противоположностью Капурталы с ее душной атмосферой.

Здесь не было пустых формальных отношений, поощряемых женами раджи, и Анита не чувствовала себя так, будто «имела сразу четыре свекрови», как она сама говорила, смеясь. В Лахоре царил дух большого города. У англичан там был военный лагерь, и они руководили Пенджабом из древнего дворца Великих Моголов, где находилась резиденция британского губернатора.

Еженедельная поездка в Лахор, превратившаяся для Аниты в традицию, которую она соблюдала с религиозной пунктуальностью, стала для молодой женщины, как и поездки верхом, настоящей отдушиной. Раджа обычно возил ее с собой в одном из своих «роллс-ройсов», который он вел лично, потому что у него всегда было какое-нибудь дело или встреча в самом важном городе региона.

Больше всего Аните нравилось самой ходить за покупками. Без мужа, в сопровождении одной только Далимы, Лолы или двух-трех слуг, которые носили за ней пакеты, она с удовольствием бродила по улицам Лахора.

– Приходи к дворцу губернатора, когда закончишь, – однажды попросил Аниту раджа, оставляя ее в начале улицы ювелиров, где она намеревалась купить подарки для своей семьи, поскольку им предстояла скорая поездка в Европу.

Анита ответила ему воздушным поцелуем, что заставило раджу улыбнуться смелости и в то же время внезапности жеста. Женщины вышли из автомобиля и направились вдоль улочки, пока не затерялись в византийской головоломке многочисленных ларьков и мастерских. Испанке нравилось погружаться в кипучую жизнь запутанного восточного базара, расположенного в сердце города. Она стремилась разведать в нем все, а затем, спустя несколько часов, в сопровождении своей свиты победоносно пройтись по молу, по обеим сторонам которого было полно кафе, баров, магазинов, ресторанов и театров.

Перед долгожданным путешествием, в которое Анита собиралась взять маленького Аджита, чтобы показать внука своим родителям, тяга к покупкам становилась все более сильной. Мечтая вернуться в Малагу и увидеться со своей семьей, она хотела привезти все, что видела, как будто это давало ей возможность подарить кусок Индии, обвязанный ленточкой наподобие коробки конфет. Поэтому она с удовольствием прошлась по улице ювелиров с ее блестящими образцами золотых браслетов, лакированных шкатулок и сундучков из сандалового дерева; потом посетила улицу парфюмеров с их лесами курящихся благовонием палочек и баночек, полных эссенций; пробежалась взглядом по искрящимся витринам с домашними тапочками, расшитыми блестками. Задержавшись у одного из многочисленных на этой улице оружейных магазинов, где продавались ружья, копья и кирпаны, ритуальные кинжалы сикхов, Анита подумала о том, что ее сыну Аджиту придется когда-нибудь носить такой кинжал на поясе. Она улыбалась, глядя на торговцев цветами, которых не было видно из-за огромных букетов гвоздик и жасмина; с интересом смотрела на лотки с чаем, где лежали кипы листьев разного цвета – от бледно-зеленого до черного. Торговцы тканями, босые, сидя на корточках в своих маленьких лавках, устланных циновками, приглашали ее выбрать что-нибудь из их блестящих товаров.

В некоторые магазины женщины проскальзывали, прячась под бурками и внимательно поглядывая через узкую прорезь накидки, – как монахини в часы вечерней молитвы, думала о них Анита. Там продавали только накидки: одни были квадратными и маленькими, другие походили на платки, а некоторые, длинные, были больше похожи на шарфы; здесь же продавались маски из Аравии, закрывавшие только лоб и переносицу, и бурки с сеточкой, как у афганок. В общем, целая коллекция одежды, позволяющей укрыться от похотливых взглядов мужчин.

Дворец губернатора располагался в старой резиденции принца Асафа Хана, отца Мумтаз-Махал, которая вдохновила мужа на создание Тадж-Махала. Одновременно грандиозный и утонченный, с элегантными широкими и узкими окнами, просторными внутренними двориками, дворец был настоящим украшением искусства Моголов в Индии.

Анита в сопровождении своих слуг, нагруженных пакетами, предстала перед английскими охранниками, одетыми в форму цвета хаки.

– Кабинет губернатора, please?

– Сожалею, миссис, но я не могу пропустить вас.

– Я пришла за мужем, который сейчас находится у господина губернатора.

– Вам придется подождать, пока они закончат, миссис.

– Я – принцесса Капурталы, – добавила испанка.

– Не сомневаюсь в этом, сударыня, но не могу позволить вам войти. Таков регламент, я сожалею.

Решительные протесты Аниты разбивались о невозмутимость охраны.

– Если вы не позволяете мне сообщить ему, что я здесь, то, по крайней мере, отправьте кого-нибудь сделать это.

– Я не уполномочен прерывать встречу губернатора. Самое большее, что я могу для вас сделать, это провести в зал ожидания…

Аните оставалось лишь уступить и замолчать. Внезапно она оказалась в галерее, где находились только женщины, большинство из которых были одеты в бурки и молча сидели на неудобных деревянных скамейках. Впервые, пока Анита ожидала появления мужа, она осознала, что испытала довольно неприятные чувства, оттого с ней обошлись как с обычной женщиной.

Когда раджа закончил встречу и вышел из кабинета губернатора, он сразу заметил Аниту, грустно сидевшую на скамье в зале ожидания, как птичка. Джагатджит был в плохом настроении. Ему пришлось выдержать бестактность губернатора, который, как всегда, спрашивал его, не повредит ли длительная поездка в Европу государственным делам, на что раджа привычно ответил, что передает дела в надежные руки. Но более всего ему досаждало официальное заявление, по которому Анита не имела права называться высочеством, а также носить титул махарани и принцессы вне пределов Капурталы. У нее даже не было права называться Spanish rani, «испанская рани», как ее уже знали в обществе. «Правительство Индии не признало и не признает брак Вашего Высочества с испанской миссис», – говорилось в письме вице-короля, которое ему вслух прочитал сам губернатор в ответ на официальное ходатайство раджи, просившего англичан пересмотреть статус его жены. Конечное замечание документа вывело из себя Джагатджита сверх меры, поскольку заставило подозревать, что в этом была замешана его первая жена. «Следует иметь в виду, – говорилось в документе, – что Ее Первое Высочество также отказалась признать ее (Аниту)». Хотя документ и признавал, что испанка была принята в обществе высшими чиновниками и их женами, радже рекомендовалось, чтобы «ни один чиновник, подчиненный или помощник комиссара полиции не бывал у испанской жены раджи». Как будто бы у нее была чума.

– Зная, что приказы будут становиться с каждым разом все суровее, мне следовало бы подумать об этом лучше, прежде чем жениться на ней, – сказал раджа губернатору. – Мне не кажется справедливым подвергать мою жену исключению из европейского общества, в котором нам нравится бывать и которое в Пенджабе состоит главным образом из гражданских и военных чиновников правительства.

– Я понимаю это, Ваше Высочество. Мы знаем, что как личность и по своей привлекательности ваша испанская жена обеспечила себе место в обществе, что эти ограничения противоречат существующей практике. И я, кстати, уже говорил об этом с вице-королем.

– И что он сказал по этому поводу?

– Проблема в том, что нельзя делать исключения. Супружество раджи Джин да с Оливией ван Тассель породило такую же проблему. Она не имеет права называться «махарани Оливия». Правительство также не признало брак раджи Пудоккатая, который недавно женился на австралийке Молли Финк. Мы не можем признавать смешанные браки принцев Индии, Ваше Высочество, если не выполняются определенные условия. Это – вопрос здравого смысла…

– Здравого смысла? Здравый смысл – это невмешательство в частную жизнь принцев. Вот это здравый смысл.

– Прошу вас понять, Ваше Высочество. Наша позиция разумна и последовательна. Правительство могло бы признать брак европейской женщины и индийского принца, если бы были выполнены некоторые условия. Во-первых, она должна быть единственной женой. Во-вторых, государство, в котором регистрируется брак, обязано признать ее рани или махарани, что, увы, не подходит к вашему случаю, поскольку официальной рани Капурталы является ваша первая супруга, Харбанс Каур. Третье условие заключается в том, чтобы потомство от брака имело право на трон. При выполнении этих условий можно было бы защитить права европейской жены. В противном случае мы бы стали признавать морганатические браки, то есть браки, которые возвышают статус принца в ущерб статусу жены. А этого, как европейцы, мы не можем допустить.

Логичное объяснение губернатора не произвело впечатления на раджу, который оказался в неприятном положении, поскольку вынужден был противостоять своим естественным союзникам. Англичане воспитали принца, обеспечили ему трон, когда одна из ветвей семьи ставила под сомнение законность его мандата, и защитили Джагатджита, гарантируя ему границы и власть. Половина его сердца принадлежала англичанам, однако бывали моменты, как вот этот, когда он не мог согласиться с ними. Его гордость не терпела, чтобы ему устанавливали границы, не допускала, чтобы какой-нибудь чиновник диктовал жизненные нормы ему, человеку, ужинавшему с королевой Викторией тет-а-тет в Балморале.

– Я боюсь, что эти правила, которые вы изменяете, исходя из удобства момента, в конце концов подорвут добрые отношения, всегда существовавшие между вами и королевским домом Капурталы, – угрожающим тоном сказал в заключение раджа.

– Это было бы печально, Ваше Высочество, я обращал на это внимание в разговоре с вице-королем, поскольку речь идет о случайности, которую мы обдумали, ответил ему губернатор, закручивая седые усы. Он произнес это примирительным тоном, как бы желая снять накал. – Позвольте вам напомнить, что эти ограничения на бумаге являются всего лишь рекомендациями, – продолжил он, – которые на практике, как вам известно из опыта, необязательно применяются. Вы можете, без сомнения, продолжать вести прежнюю жизнь, Ваше Высочество, не волнуясь за свою репутацию или за репутацию вашей жены.

– Ограничения, которые вы мне ставите, являются недопустимым вмешательством в мою личную жизнь. Вы прекрасно знаете, что они ограничивают мое право на передвижение и сужают мои контакты с обществом.

– Ваше Высочество, я хотел бы попросить вас набраться немного терпения. Я предлагаю вам подождать, пока приедет новый вице-король, который, возможно, пересмотрит положение, и тогда мы вернемся к прошлому, менее запретному. Я сам лично напишу официальное прошение, чтобы добиться для вашей супруги всестороннего признания. Я уверен, что именно растущее число смешанных браков привело к ужесточению регламента.

На обратном пути в Капурталу Анита выпытывала у раджи, о чем шел разговор с губернатором.

– Не переживай, mon cheri, – улыбаясь, заявила она, – я завоюю их всех и каждого с помощью обходительности.

Но раджа переживал. Он не привык к противостоянию даже в своей семье, а теперь почти все были против него, в том числе и англичане, которые должны были быть для него как родители. Его призвание состояло не в том, чтобы бороться, а в том, чтобы править и никому ничего не объяснять. Этим Джагатджит Сингх занимался всю свою жизнь и не собирался ничего менять. Интуиция подсказывала радже, что время исправит положение дел, к которому привело присутствие в его жизни Аниты, но сейчас он не хотел, чтобы кто-нибудь или что-нибудь нарушало гармонию его брака. Восхитительная женщина, которая сидела рядом с ним, была его творением и, возможно, единственным в жизни раджи, за что он действительно боролся. Анита стала спутницей принца, как бы к ней ни относились прочие его жены и англичане.

– В понедельник мой день рождения, – сказал ей раджа. – Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала на пудже, где мы собираемся каждый год всей семьей. Мы читаем отрывки из священной книги «Грант Сахиб», а затем молимся.

– Ты как-то говорил, что предпочел бы, чтобы меня не было на пудже, помнишь? – осторожно произнесла Анита и, помедлив, добавила: – Чтобы не травмировать чувствительных рани…

– Ты права, но я изменил свое мнение. Я хочу видеть тебя на пуджву чтобы дать всем понять, что не собираюсь терпеть пренебрежительного отношения к тебе. Они должны с тобой считаться. Ты будешь там, в первом ряду. Как новая махарани Капурталы. Если ты, конечно, этого желаешь.

– Mais bien sûr, mon chéri[34]34
  Ну разумеется, мой дорогой (фр.).


[Закрыть].

26

Слуг, как и сплетен, так много, что трудно сохранять тайну и уединенность. В конце концов все узнают обо всем благодаря разветвленной сети, которую слуги из различных дворцов поддерживают между собой. В Капур-тале все известно даже до того, как это становится достоверным. До верной Далимы дошли слухи о гневной реакции

Харбанс Каур, когда та узнала, что Анита примет участие в пудже на дне рождения раджи, одной из церемоний, считавшейся в семье интимной. Это нововведение раджи привело к тому, что война стала более открытой. Противостояние между бременем традиции, соблюдения которой требовали его жены, и волей правителя обострялось. Что победит – три тысячи лет устоев или любовь принца к Аните?

Испанка предпочла бы не присутствовать на церемонии, чтобы избавить себя от неприятностей, поскольку она предвидела, что ее появление вызовет отрицательную реакцию. Ей не хотелось быть объектом презрительных взглядов и нелестных, а то и оскорбительных замечаний. В этой войне она была полем битвы.

Но Анита все же приехала с мужем во дворец жен, расположенный в центре города, где она не хотела появляться с момента своей свадьбы. Она шла выпрямившись, гордой походкой, одетая, как восточная принцесса, в сари, которое закрывало часть ее лица, в украшениях, подаренных ей раджей. На лбу сиял великолепный изумруд в форме полумесяца. «Как все передается друг друту в совместной жизни, так мне передалась любовь мужа к этим безделушкам, и постепенно он стал заказывать для меня хорошие вещи», – писала она в своем дневнике. Изумруд был последним из подарков, каприз Аниты, которая подспудно чувствовала, что драгоценности были ее единственной гарантией. Этот камень использовался для украшения самого старого слона из дворцового слоновника, и Анита, присмотревшись к нему после своего первого выхода, загорелась желанием заполучить его. «Было жаль, что слон щеголял с таким замечательным изумрудом, поэтому я попросила о нем раджу».

– Теперь ты можешь считать, что стала обладательницей луны, – сказал ей муж, отдавая завернутый в шелковую бумагу изумруд, который на серебряном подносе принес старый казначей. – Признаться, это решение далось мне с трудом.

Раджа не кривил душой, ему действительно нелегко было пойти на такой шаг. Снять украшение со слона, чтобы отдать его Аните, означало бросить вызов традиции, заранее зная, что это спровоцирует волну слухов. Но раджа хотел поддержать свою испанскую жену, хотя понимал, что каждый его поступок в отношении Аниты тщательно рассматривается и комментируется при дворе. «Раджа подарил ей луну со слона!» Неожиданная новость распространилась в одно мгновение, а тайный донос, в котором сообщалось о решении принца, давал ясно понять, что Джагатджит способен на все ради любимой жены. Это был не просто подарок – это был политический поступок.

Анита, оставаясь в стороне и в то же время находясь всегда рядом с мужем, следила за его игрой. В день рождения Джагатджита она тщательно подобрала себе костюм и макияж. Она хотела выглядеть блистательно, поскольку понимала, что это ее главный аргумент. Как отказать принцу в удовольствии быть рядом с такой красивой женщиной? Какая жена будет настолько жестокой, чтобы сделать что-нибудь подобное? Анита стала понимать логику поведения гарема, где все вращалось вокруг благосостояния и удовольствия хозяина дома.

Церемония проходила в одном из залов дворца, стены которого были украшены кусочками зеркал, составляющих цветочный узор. Сияние свечей, расставленных на маленьких алтарях, отражалось в тысячах светящихся зеркалец. Женщины избегали здороваться с ней, за исключением рани Канари, единственной из всех жен раджи, которая была с ней приветлива и сердечна. Она спросила Аниту о малыше, и та, немного понимавшая урду, ответила ей, что как-нибудь привезет его. Канари все еще была красивой женщиной, несмотря на мешки, появившиеся у нее под глазами, и опухшее от большого количества сухого мартини лицо.

Усевшись на шелковые тюфяки, на которых лежали расшитые диванные подушки, и опираясь на большие подушки из красного бархата, женщины читали священные тексты и взывали к Всевышнему, чтобы у их хозяина и господина была долгая жизнь и процветание. Со стороны эта сцена казалась домашней идиллией, достойной императора Великих Моголов, однако в глубине этого моря, спокойного на поверхности, бушевали противоречивые страсти, вызванные тем, что всех их бросили ради одной. Взгляды, которыми украдкой обменивались женщины, были полны любопытства и недовольства. «Сегодня она такая молодая и жизнерадостная, – казалось, думали они, – а завтра? Что произойдет завтра, когда эта фарфоровая кожа, столь гладкая, утратит свое великолепие и на ней появятся возрастные изъяны, когда от огня любви останутся только угли, если еще останутся?..» Харбанс Каур знала, что все это вопрос времени: Анита упадет подобно перезрелому плоду манго. Таков закон жизни. Ее Первое Высочество знала своего мужа и знала о его пристрастии к роскоши. Она только хотела надеяться, что, пока длится эта любовная идиллия, раджа не совершит слишком много безрассудств. «Зачем он делает ей такие подарки? – задавались вопросом женщины, заметив снятый со слона полумесяц на мраморном лбу испанки. – Зачем старается водить ее повсюду, показывая как зверя на ярмарке? Неужели он не осознает, что теряет касту, когда ведет себя подобным образом?» Харбанс Каур рассуждала по старинке, хотя давно было ясно, что Джагатджит Сингх «теряет касту», раз позволяет себе такое. Но подобные суждения были характерны для самых традиционных кругов, среди семей древнего рода, которые жили, отделившись от мира, в долинах Гималаев, южных горах или в пустыне Раджастхана. Индия изменилась, но жена раджи этого не знает, потому что живет слишком замкнуто. Единственное путешествие, которое она совершила в своей жизни, было свадебное: из дома своих родителей, расположенного в глубине долины Кангра, она переехала в зенану раджи.

Харбанс Каур даже не предполагала, что Анита привлекала внимание повсюду, где появлялась вместе с раджей, что принцы дрались за то, чтобы сесть рядом с ней за ужином и послушать смех молодой голубки, что некоторые из них были пленены ее шармом, как утверждали злые языки, имея в виду низама Хайдарабада. Слава о красивой, милой и оригинальной женщине шла впереди нее по соседним княжествам, которые она с мужем посещала во время первого года пребывания в Капуртале. Анита была той женщиной, которую многие хотели бы иметь рядом: молодая, веселая и жизнерадостная. Подруга и любовница одновременно, полная противоположность индианке старой формации, как, например, Харбанс Каур, которой было запрещено по закону пурдаха общаться с любым мужчиной, кроме ее мужа.

Анита вела себя довольно открыто и не стыдилась спросить того, чего не понимала или не знала. Когда набоб соседнего государства устроил для супругов протокольный прием с банкетом на семьдесят человек с золотыми блюдами и приборами, Анита, ничуть не смущаясь, обратилась к нему.

– Ваше Высочество, – спросила она набоба, который сидел справа от нее, довольно далеко от того места, которое занимал раджа. – Почему вы положили себе поджаренный окорок и взяли шампанское, ведь и блюдо, и напиток запрещены вашей религией? Разве вы не мусульманин-шиит?

Ее манеры, акцент, с которым она пыталась выразить на урду свой вопрос, наивный, но смелый, заставили набоба рассмеяться, и он, хотя и был удивлен вопроалм гостьи, ответил ей тихо, заговорщически:

– Да, Анита, но я воспользовался своей властью: перекрестил эти блюда и сменил их названия. Свинину я назвал фазаном, а шампанское лимонадом, так что мне не нужно грешить, потребляя их. – И гостеприимный хозяин, заливаясь детским смехом, отдал слугам приказ наполнить бокал и тарелку себе и своей соседке.

Как и многие из его друзей, этот набоб жил над понятиями добра и зла. Что значили религиозные ограничения для некоторых монархов, которые считали себя существами божественного происхождения? Обряды и запреты для людей, а не для богов.

Бхупиндар Сингх Великолепный, махараджа Патиалы, тоже был покорен шармом Аниты и, принимая ее на празднике, устроенном в честь новых вице-королей, вел себя так, как будто знал ее всю жизнь. Он хотел воздать испанке самые большие почести, посадив ее за стол рядом с собой, но английские чиновники, ответственные за протокол, не позволили ему этого. Бхупиндар и Анита были не только людьми одного поколения, но и оба стали причиной гнева англичан: Анита за то, что вышла замуж за принца, а Бхупиндар за свою славу донжуана. Вести об эротических праздниках в его бассейне стали известны в Англии, а слухи о девственницах с гор и сексуальном культе богини Куль вызывали у представителей власти сильное беспокойство, причем до такой степени, что они даже приостановили его восшествие на трон – «до тех пор, пока он не станет вести себя лучше». Англичане боялись, что он кончит, как его отец, и погибнет от дурного влияния и пристрастия к спиртному и женщинам. «Когда мужчины этой семьи становятся на путь саморазрушения, – говорилось в письме губернатора Пенджаба начальнику политического департамента, – они кончают неизбежной гибелью». Англичане решили отложить на год интронизацию, предоставив махарадже возможность доказать, что он в состоянии удержать в руках бразды правления государством. Бхупиндар ответил тем, что «стал хорошим», и пригласил вице-короля лорда Минто и его жену в Патиалу, как и многочисленных друзей и принцев, среди которых были Анита и раджа. Для Аниты Патиала была как Капуртала, умноженная на сто. Размеры дворца, «который был бесконечным», как описал его Киплинг, огромные парки, озера и бассейны, сотня роскошных автомобилей, дикие животные, сидящие на цепи в тени столетних деревьев манго, – все это вызывало у нее искреннее восхищение. В таком необъятном королевстве, как Патиала, пребывание Бхупиндара Сингха Великолепного казалось вполне естественным и не нарушало гармонии. Наоборот, этот человек соответствовал месту.

Впечатленная встречей с молодым мужчиной почти двухметрового роста, весившим более ста килограммов и «щеголявшим в бархатной одежде и украшениях, о которых можно было только мечтать», и радушно им принятая (в их честь был устроен парад из полутысячи сикхских конников, вооруженных и одетых в великолепную форму), чета Минто была восхищена. А затем были матч поло, на котором присутствовало десять тысяч человек, охота и праздничный ужин во дворце. Прогуливаясь вокруг озера, леди Минто не могла не заметить статую, которую Бхупиндар приказал поставить в парке. Это был памятник королеве Виктории с надписью: «Виктория, королева Англии, императрица Индии, Мать народа».

– Нельзя быть более лояльным, – отметила супруга вице-короля, положив начало процессу реабилитации строптивого махараджи.

Английские официальные лица, ответственные за протокол, делали все, что могли, лишь бы скрыть испанку, и особенно старались удалить ее от английских дам высокого ранга, дабы у нее не было с ними контакта. Приказ есть приказ. Но их старания привели к обратному эффекту, поскольку запрет возбуждал любопытство. В результате получилось, что знатные дамы, на словах презиравшие испанскую танцовщицу, в глубине души умирали от желания познакомиться с ней или, по крайней мере, хотели бы взглянуть на нее. Что в этой женщине такого, если о ней только и говорят? Неужели она так красива, как болтают принцы? Чем эта девчонка покорила раджу? «Еще одна выскочка, которая пойдет по стопам Флорри Брайэн!» – говорили они и, не скрывая любопытства, искали ее взглядом.