355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хауэрд Энджел » Смерть выходит в свет » Текст книги (страница 9)
Смерть выходит в свет
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 11:38

Текст книги "Смерть выходит в свет"


Автор книги: Хауэрд Энджел



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Продвигаясь от укрытия к укрытию, я набрел на одно очень хорошее место. Даже слишком хорошее. Папоротники здесь были примяты, а низко нависшая ветка кедра отодвинута в сторону, причем совсем недавно. Отсюда открывался прекрасный вид на хижину. В листве и мертвой хвое на земле я нашел комок жевательной резинки в знакомой обертке. Еще одна жвачка прилипла к моему башмаку. Кто-то просидел в этом укрытии не менее получаса, наблюдая за хижиной. Я сунул фантик с жвачкой в карман и двинулся дальше.

Я решил приблизиться к хижине по касательной от кромки воды. С этой стороны не было окон. Я подобрался к одному из них, охраняемому зубастой пилой, нашел опору и осторожно приподнял нос над растрескавшимся подоконником. В хижине никого не было. Я снова задышал ровно и размеренно.

На двери снова висел ржавый замок.Я осторожно снял его. Содержимое моего ранца было разбросано по полу. Мне удалось спасти пару крутых яиц и банку сардин. Я разложил снедь на пустом столе и устроил пир, едва не поперхнувшись при этом, потом ополовинил флягу с водой. И, как выяснилось, правильно сделал, хотя трапеза не очень помогла. Выпавший из ранца кусок мыла смотрел прямо на меня. Купание и впрямь не помешало бы. Я разделся, схватил мыло и побежал к озеру. В холодной воде я сразу же продрог до костей. Все же мне удалось соскрести с тела последнего великого туриста немного грязи, а мыло сделалось шершавым от песка. Я совершил заплыв ярдов на сто, потом вернулся к черному илистому берегу. У меня мелькнула мысль, что после вчерашней ночи плескаться в воде глупо. Но потом я подумал, что человек, огревший меня по голове и бросивший в озеро, едва ли стал бы ошиваться поблизости, дожидаясь, пока течение принесет мой труп.

Я всячески пытался заставить себя не думать о грядущих бедах, когда стряслась одна из них. Беда моя стояла возле угла хижины под одним из окон и была похожа на человека в побитой молью шубе из медвежьего меха, облепленной навозом, дохлыми насекомыми и ветками. Кровожадный медведь, топтыгин, как сказал бы мой приятель Фрэнк Бушмилл. Фрэнк был ирландцем и мастером педикюра. Его салон располагался напротив моей конторы. Не знаю, с чего я подумал о нем именно сейчас. Впрочем, наверное, лучше было думать о ком угодно, только не о себе. Медведь смотрел на меня, я пялился на медведя. У меня не было даже полотенца, чтобы отпугнуть зверя. Я вспомнил о "винчестере" и наборе топоров в хижине. Где же тот, с которым я вчера ходил в сортир? Медведь не шевелился. Мы испепеляли друг дружку взглядами. Я подумал об открытой двери хижины. Возможно, медведь унюхал мою снедь. Слава богу, что я не напугал его, выбрасывая мусор. Кажется, я задрожал. Интересно, был бы я храбрее, будь на мне плавки? Затаив дыхание, и медведь, и я отстаивали каждый свои позиции. Я уже подумывал, не зарычать ли мне на медведя, когда он вдруг моргнул. Похоже, я победил! Медведь фыркнул и начал бочком отступать восвояси, как будто у него были боле важные дела, и он терял со мной время. Он не повернулся и не бросился наутек, не попятился, потому что пятиться было некуда. Он просто медленно отступил и, ломая кусты, скрылся в лесу, как путешественник, который, наконец, понял, что ошибся аэропортом.

Этот медведь оказался последней каплей: до меня дошло, что я тут нежеланный гость, и пора топать своей дорогой. Вернувшись в хижину, я начал собирать свои манатки. Проходя мимо печки, я пережил очередное потрясение: она оказалась теплой. Я отодвинул заслонку. В серой золе тут и там мелькали светлячки искр. Зачем топить печь в такую жару? Пошуровав в золе, я выудил печеную картофелину. Эта находка окончательно отбила у меня охоту задерживаться здесь. Я даже не стал звонить портье. Нынче утром мне хотелось путешествовать с такой скоростью, чтобы коридорные не успевали подбирать за мной долларовые бумажки. И тем не менее, надо было напоследок заглянуть в сортир. При свете дня там, наверное, не очень страшно. Не обращая внимания на боль в затылке, я полез вверх по тропе туда, где вчера меня так грубо оторвали от дела.

Сортир стоял на твердой скале, прикрытой тонким слоем чернозема. Следовательно, выгребную яму пришлось делать с помощью взрывчатки. Должно быть, кабинку можно сдвинуть, но я не понимал, как. Я несколько раз обошел вокруг сортира, следя боковым зрением за краем поляны. Сегодня я боялся и зверя, и человека. На третьем круге я заметил, что задняя стенка кабинки когда-то соприкасалась с землей. Трухлявые доски были покрыты грязью и облеплены сосновыми иголками. Я захлопнул дверь сортира и толкнул кабинку. Она пошатнулась. Я чувствовал себя как деревенский мальчишка в канун Дня всех святых. Кто-то умудрился снабдить заднюю стену кабинки петлями. Будка повалилась. Опрокинуть её оказалось легче, чем поднять крышку погреба. Да, вот она, шахта Бернерса.

Я оглянулся по сторонам и с волнением ступил на первую перекладину ведущей в шахту лестницы. Я прихватил с собой фонарик и теперь прекрасно видел, что шахта была весьма и весьма жалкая. Она оказалась гораздо мельче, чем я думал: вскоре под ногами уже был неровный пол. Высота ствола составляла футов двадцать, потом он отклонялся в сторону и превращался едва ли не в кротовый лаз. Я шел вперед, пригнувшись и втянув голову в плечи, но все равно задевал за стены и потолок каменного туннеля. Тут валялся отбойный молоток, подсоединенный к ведущим на поверхность шлангам. Путь преграждала деревянная клеть на полозьях, и я обошел её, едва не опрокинув одно из стоявших тут же ведер с мутной водой. У стены стояли кирки и кувалды. Ствол кончился. Он не отвечал моим детским представлениям о таинственных подземных ходах и кладах, и я чувствовал себя так же, как много лет назад, когда ребенком ползал под верандой Коулмена. Добравшись до конца выработки, я вдруг услышал тиканье электросчетчика. Но нет, оказалось, что это стук моего собственного сердца. Я снова огляделся, пожал плечами и двинулся обратно, к свету, стараясь не биться головой о торчащие из свода образцы породы. Прошмыгнув по единственной выработке Бернерса, я поднялся по лестнице и вновь поставил на место сортир, дабы он мог и впредь исполнять свое предназначение.

Отсюда мне был виден отвал шахты с его закопченными камнями и цветами. Видел я и рукоятку топора, который прихватил с собой для самозащиты, когда наведался к шахте в прошлый раз. Стреляющая боль в голове напомнила мне, чем кончилось это приключение. Когда я подошел поближе к отвалу, мне показалось, что топорище торчит чуть ли не из самой земли. Потом я вспомнил о яме с компрессором и бочонком бензина. Моя цепкая память вскоре была вознаграждена созерцанием уголка листа фанеры, засыпанного камнями и землей и скрывавшего похожую на могилу яму. Кто-то передвинул фанеру, и теперь раскоп был наполовину открыт. Торчащее топорище не давало листу фанеры сдвинуться ещё дальше. Я ухватился за края листа, получив при этом несколько заноз, и потянул фанеру кверху. Коричневые штаны, заправленные в желтые башмаки. Шнурки их были спутаны и связаны между собой. Я снова почувствовал знакомый зуд в коленях, когда увидел полоску грязной майки, выбившуюся из-под линялой зеленой байковой рубахи. Из её ворота торчала копна спутанных черных волос, рассеченная темно-красной раной, которую лезвие топора оставило на голове Джорджа Маккорда.

17.

Теперь, вспоминая тот день, я думаю, что тогда меня вдруг обуяло желание очутиться в более густонаселенной местности. Например, в театре "Гранада" на Джеймс-стрит в Грэнтэме во время субботнего дневного представления. Пора было дергать отсюда: смерть шла по пятам, и ради Джорджа я должен был выбраться живым. Сам-то он уже никуда не отправится, разве что в полицейский морг, а потом – на кладбище в Хэтчвее. Его будущее – раскрытая книга.

Джордж лежал ничком. Одна рука под телом, другая вывернута, как будто её использовали как рычаг, когда опускали тело в яму. Он уткнулся носом в землю, стало быть, мне не придется разглядывать его до боли знакомую физиономию. Я знал, что надо бы обшарить карманы, но не был уверен, что сумею удержать в желудке съеденные крутые яйца. А посему постарался обыскать труп, прежде чем эта мысль полностью оформилась в голове. Мне не составило труда перевернуть Джорджа навзничь. Его глаза были открыты, рот разинут. Топорище покачивалось, подгоняя меня. Помимо обычных мелочей, которые можно отыскать в карманах любого мужчины, я обнаружил в нагрудном кармане Джорджа кусок первой полосы "Глоб-энд-мейл" и тотчас принялся изучать портрет, составлявший приятный контраст с мертвенно-бледной физиономией Джорджа, которая смотрела на меня, словно вопрошая: "Почему я?"

Большая фотография была снабжена подписью. Я узнал нашего премьер-министра, а остальными лицами, запечатленными на снимке, были, если верить подписи: Розалин Пайк, министр здравоохранения и соцобеспечения, и её супруг, высокопоставленный общественный деятель Десмонд Брюер. Все трое стояли у восточного крыла здания парламента и улыбались неспособности репортера найти простой ответ на поставленный им сложный вопрос. Для людишек вроде меня или Джорджа самой интересной деталью композиции была не клумба с цветущими тюльпанами за спиной премьер-министра и не политиканские улыбочки, а фигура Десмонда Брюера, чиновника правительства и супруга члена кабинета министров. Этот Десмонд Брюер оказался никем иным, как Дезом Уэстморлендом, постояльцем Петавава-Лодж. Это открытие потрясло меня, но после того, что мне уже довелось пережить, я вполне мог справиться с таким потрясением. Какое-то время я размышлял, не забрать ли вырезку с собой, но укол совести заставил меня положить её на место. Я снова перевернул Джорджа лицом вниз, чтобы полицейские струхнули не меньше моего, когда найдут его. Я не собирался за "спасибо" взваливать на себя служебные обязанности Гарри Гловера. Да и вообще я уже начинал сердиться, и это помогало мне преодолевать страх. Во рту стало сухо. Я знал, что это значит, а посему вернулся в хижину, забрал пожитки и вышел на тропу, не утруждая себя наведением порядка в доме и даже не повесив на место замок.

Первую тропу я преодолевал трусцой. Во всяком случае, мне так казалось. Я задыхался, уворачиваясь от камней и корневищ, солнце стояло ещё высоко, и я чувствовал, как его лучи просачиваются между ранцем и алюминиевой рамой и подталкивают меня в спину. Добравшись до оконечности озера, я не стал задерживаться и тотчас двинулся по вьючной тропе. Она все время шла под гору. Вскоре в правом боку начались колики, но я изо всех сил старался не замедлять шаг. В этом мне помогло воображение: я представлял себе мою лодочку, которая ждала меня в конце тропы, и преодолевал разделявшее нас расстояние фут за футом. В этом тенистом зеленом тоннеле я видел только свои ноги. Ать-два, ать-два. Я ставил их между корневищами и валунами, ухитрялся не проваливаться в ямки, но иногда вляпывался в грязь или, подвернув лодыжку, летел в кусты. Наконец я увидел поляну, за которой лежало озеро. Оно не было таким потаенным, как то, берега которого я недавно покинул. Вскоре я смог различить и солнечные блики на бортах моей вытащенной на берег жестянки. Последние две-три сотни ярдов я преодолел галопом. И тотчас стал как вкопанный. Корпус моей лодки получил почти полдюжины пробоин, сделанных топором, и, хотя теперь он вентилировался гораздо лучше, это был конец моей карьеры яхтсмена.

Я сел и заплакал горючими слезами, но не потому, что был у вод вавилонских. Здешние воды имели другое имя, которое даже Долту Риммеру не под силу было угадать. Ни с того ни с сего мне вспомнился мультик про Микки Мауса, в котором он проделал в днище своей лодки вторую дырку, чтобы слить воду, поступающую через первую. Что ж, в моей лодке было целых три водозаборных отверстия и только два сливных.

Сбросив ранец, я принялся думать, как мне теперь быть. Сценку со сквернословием лучше выкинуть, равно как и ту, в которой я убеждал себя, что поступил очень умно, покинув свое место лова напротив усадьбы Вудворда и, если уж на то пошло, выказал истинную мудрость, уехав из Грэнтэма с его надежными мостовыми. Я чувствовал себя круглым дураком. В придачу, у меня кончились сигареты.

Уняв колотун, я перевернул лодку. Края нанесенных ей смертельных ран загибались внутрь корпуса. Интересно, смогу ли я причинить ей новые повреждения, если малость поорудую камнем? Я отыскал большой булыжник и принялся колотить по пробоинам, выправляя их рваные края. Спустя несколько минут у меня немного поднялось настроение. Подложив под пробоину ещё один камень, я мало-помалу соединил её края. Во всяком случае, щель между ними исчезла. Затем я точно так же обработал остальные четыре дырки. Разумеется, о водонепроницаемости не могло быть и речи, но, по крайней мере, я не утону в первые же десять секунд. Возможно, даже продержусь на плаву полминуты. А через десять секунд я ещё буду на мелководье. Ремонт лодки наверняка позволит мне доплыть до места, где вода покроет меня с головой. Там и утону.

Ну-с, и каков же должен быть мой следующий шаг? Найти смолистую сосну. Тут был их дом родной. Отыскав одну, я попытался заставить её пустить слезу прямо на лезвие моего ножа. Она малость всплакнула, но явно недостаточно. Я принялся расширять ранку в стволе дерева и подгонять струйку смолы, которая текла едва ли быстрее, чем черная патока в январе. Потом проделал дырочку в коре другой сосны. Я набрал полное лезвие смолы, отнес её к лодке, вернулся. Набралось всего две капли. Я чувствовал себя как Робинзон Крузо во время строительства лодки. По крайней мере, у меня не возникало сложностей со спуском посудины на воду. Но зато именно на воде должны были начаться все мои беды. Примерно через час (хотя не знаю, сколько на это ушло времени) я залатал лодку, поставил на киль и опробовал в реке без нагрузки. Поскольку я замазывал корпус и снаружи, и изнутри, вода не просочилась в лодку сразу же, и это не удивило меня. Сложности начнутся, когда к весу лодки прибавится мой вес. Вот будет испытание для моих заплаток. Я укрепил подвесной мотор. В лодке по-прежнему было почти сухо. Бросив ранец на берегу, я ступил на борт корабля. Одна из латок начала пропускать воду. Я прижал к ней палец и сделался похожим на того голландского мальчишку, сестра которого кричала: "Так ты только расширишь дыру!"

Я завел мотор. По моим расчетам, мне удастся добраться до устья реки, прежде чем я сяду в лужу. Ха! Иногда мне случается найти подходящее словцо! Я направился к фарватеру, ничего плохого не происходило. Дырка под моей ладонью немного дрожала из-за мотора. Я медленно следовал излучинам реки. Здоровенный американский журавль сорвался с места и взлетел в облаке серо-синего пуха, едва не наградив меня инфарктом. Я чувствовал себя путешественником по Африке, который всматривается в берега реки, гадая, сползут ли лежащие там бревна в воду и превратятся ли в крокодилов. Все вокруг было неподвижно. Неподалеку от того места, откуда взмыл журавль, я заметил дохлого оленя; он плавал в воде и был совершенно не похож на Бемби. Открытия, которые я делал в северных лесах, перестали мне нравиться.

Я добрался до устья реки, плюнул в воду на счастье и чуть-чуть поддал газу. Может, я и чувствовал себя храбрецом, но все равно держался поближе к берегу, медленно продвигаясь вперед в сотне футов от суши. Еще одна пробоина начала пропускать воду, сначала совсем чуть-чуть, но вскоре вода забила фонтаном, и мне пришлось затыкать дыру другой рукой. Я попытался снова замазать её, но мокрая смола утратила вязкость и не прилипала. К тому же, надо было орудовать румпелем. В конце концов я убрал руку с пробоины. Черт с ней.

Медленно, но верно я продвигался вперед и, добравшись до песчаной косы в начале длинного прямого участка, улыбнулся, потому что увидел Второй остров. Он стал моим талисманом, указующим перстом, нацеленным в небо. По мере приближения остров делался все больше. Моя ладонь уже устала давать отпор озерной воде, затыкавшая другую дырку пятка – тоже. Я обходил остров, когда забил ещё один фонтан. Передвинувшись, чтобы заткнуть его другой ногой, я снял пятку с первой пробоины. И вода начала поступать в лодку оптом и в розницу. Я дал полный газ, и нос лодки задрался кверху. Пробоины в носовой части перестали пропускать воду, но пропускная способность дыр, расположенных рядом со мной, увеличилась вдвое.

Напротив усадьбы Вудворда мотор заглох. Оглянувшись, я понял, почему: его почти полностью покрыла вода. Я и впрямь тонул, преодолев три четверти пути до дома. Надо было держаться берега, я принял правильное решение. Но отказался от него, когда увидел остров, и теперь напоминал скаковую лошадь, которая почуяла свою конюшню. Борта почти скрылись под водой озера Биг-Краммок. Баки с воздухом в носу и корпусе лодки лишь придавали моему облику нелепости. О движении нечего было и думать, я мог только бултыхаться в воде и вспоминать слова нашего инструктора в лагере: "Один может потопить всех. Никто не имеет права покинуть тонущую лодку, даже крысы". Вот я и бултыхался.

Я не слышал, как завелся другой мотор. Я уловил звук, лишь когда он раздался совсем рядом, но был слишком погружен в размышления о своих бедах и в воду и даже не посмотрел, кто спешит мне на выручку. Мотор заурчал на низких оборотах, на борт моей лодки легла рука, и я, подняв глаза, увидел бородатое лицо своего спасителя Норберта Пэттена.

– Ну и ну! – в один голос воскликнули мы, и Пэттен добавил: – Спасен из пучины!

Я обрадовался встрече, даже несмотря на грязную повязку на его правой руке.

– У тебя есть буксирный трос? – спросил Пэттен, перекрикивая стрекот мотора на холостых оборотах. У него была точно такая же дюралевая лодка, но с более мощным мотором, способным одним могучим рывком выдернуть все мои затычки. Я бросил Пэттену моток мокрой веревки.

– Я поплыву с ветерком, так что, пожалуй, тебе лучше пересесть ко мне, Бенни, – сказал он, привязывая конец к скобе на носу.

– А кто заплатит за спасение? – жалобно спросил я. – Лодка-то не моя.

Похоже, он так и не понял, что я пытаюсь шутить, чтобы сохранить ясность мысли. Я пожал плечами и влез в его лодку. Пэттен подал мне руку, и я рухнул на сачки и банки с наживкой. Когда я поднялся, он уже включил передачу и направил лодку к знакомому причалу.

– Кто выпустил вас из больницы? – спросил я.

– Я пробыл там всего два часа. Ты сделал почти все, что надо, им почти не осталось работы. К счастью, та крышка не была отравлена, Бенни. Но я снова твой должник.

– Вы только что поквитались со мной. – Я начал испытывать странные ощущения, меня прошиб холодный пот. Не была отравлена? Черт возьми.

– Что с тобой стряслось? – спросил Пэттен, привязав к причалу обе лодки. – Эта посудина совсем утратила плавучесть.

Оказывается, моим спасителем был большой шутник, даже не подозревавший об этом. За шахматной доской он не блистал юмором.

Вдруг я почувствовал, что разваливаюсь на части. Началось с озноба, потом мой желудок захотел переварить миндалины. Увидев, что я промок до нитки, Пэттен бросил мне грубошерстную фуфайку и взмахом руки велел отправляться в дом. Я поднялся на парадное крыльцо, оставляя за собой лужи, и остановился, потому что не хотел портить Пэттену пол, но хозяин схватил меня под руку и затащил в свое жилище.

Спустя двадцать минут, облачившись в сухую одежду – наверное, хозяйскую, – я пытался остановить возвратно-поступательное движение своей челюсти, которая хлопала, как новая мухобойка. Если не считать Лорки, в доме, кроме Пэттена, никого больше не было. Лорка только что искупалась в озере и вошла в комнату в халате. Увидев жалкое существо, с которого текла вода, она принесла полотенце, ещё сладко пахнущее шампунем, и принялась стаскивать с меня мокрую одежду. Правда, это оказалось не так-то просто. Поскольку о жизни и смерти речь не шла, Лорка решила соблюсти приличия. Она попыталась растереть мои посиневшие стопы. Кожа у меня сделалась серой от грязи и холода. Пальцы рук и ног покрылись морщинками, по которым текла вода, плоть моя приобрела мертвенно-бледный оттенок. Я видел свое лицо в зеркале, но черты расплывались. Поскольку на голове у меня был сделанный из майки тюрбан, я изрядно смахивал на Гунгу Дина.

Лорка сварила кофе и укутала меня одеялом. Пэттен наблюдал за нами, будто режиссер.

– Разведи огонь, Лорка. Как самочувствие, приятель?

Я едва не выворотил себе зуб, попытавшись улыбнуться в знак того, что пошел на поправку. Лорка сложила березовые поленья, смяла позавчерашнюю газету и развела огонь напротив моей кушетки. Усевшись на другой её конец, Пэттен принялся разглядывать меня, будто горящий бикфордов шнур. Решив, что я уже успокоился и могу говорить, он засыпал меня вопросами.

– Что там стряслось?

Я покачал головой с таким видом, будто и сам ничего не знаю, и ответил, прихлебывая кофе и чувствуя головокружение:

– Лодка течет.

– Течет? Черт возьми, да она как решето. Что и кому ты хочешь доказать? – Он подался вперед, как спортивный судья, высматривающий нарушение правил. – Я должен знать, что творится на этом озере. В случай я не верю.

– Кто-то на северном берегу понаделал мне дырок в днище, – ответил я. – У меня несколько иные представления о честной игре. Я выправил корпус и залепил дыры сосновой смолой.

– Ага, вот почему от вас разит дезинфекцией, – вставила Лорка.

– Однажды я видел, как это делают в кино, – сказал я. Из-за дрожи моя речь сделалась похожей на лепет британского школьника. Лорка забрала у меня опустевшую кружку и удалилась на кухню.

– Недюжинная смекалка. Кого-нибудь подозреваешь?

– Нет, но, возможно, это имеет какое-то отношение к вам.

– Да, – процедил Пэттен. – Я и сам собирался заговорить об этом. Только в больнице до меня дошло, что ты с самого начала знал, кто я такой. В какую игру ты играешь, Бенни? Я знаю, что ты на моей стороне, но кто тебе платит? Тебя прислал Вэн? Пи-Джей? Какая у тебя легенда?

– Извините, мистер Пэттен, но это не моя тайна, – я неловко поежился в одеяле. Должно быть, это неплохо смотрелось со стороны: крыса утопленница. Нахлебавшийся воды Синдбад.

– Не твоя тайна? Это ещё что за речь? Не забывай, кто я, Бенни. Одно мое слово, и через минуту тебя тут не будет. Я не потерплю никаких тайн, уразумей это. От меня ничего не скроешь. – Пэттен раскраснелся, выпученные глаза без век сверкали в глубоких глазницах. Кабы в этот миг грянул гром, я бы вскочил и бросился наутек. Лицо Пэттена сделалось безумным, как во время телевизионного выступления. Он выглядел будто одержимый.

– Извините, мистер Пэттен, но я не могу раскрывать чужих тайн, повторил я в надежде, что со второго раза до него дойдет.

– Нам предстоит серьезный разговорчик, приятель, – произнес он, и каждое его слово буквально сочилось ядом.

– Хорошо, – ответил я. – Хорошо. Люблю поболтать.

– Они дважды на меня покушались, а теперь метят в тебя. Они знают, что ты здесь, в этом все дело.

– Не валите все в одну кучу. – Пэттен немного успокоился и принялся дергать правой рукой пальцы левой. – Мы знаем лишь, что произошло три события. И здесь есть трое парней, имеющих на вас зуб, я так думаю. Нельзя забывать и об Энее, индейском проводнике. Он тоже был замешан и умер не от старости. У меня нет ответов, я просто хочу правильно поставить вопросы.

– Знаешь, я бы хотел услышать немало ответов на вопросы, связанные с тобой. Мне лгали, меня водили за нос. Охрана ни к черту, конспирация козе под хвост.

– Там ей и место. Расслабьтесь, а то вы уже заразились моей дрожью.

– Куперман, я остаюсь во главе всего дела. Командовать должен один человек, понятно? Помазанник божий – я, а не ты. Запомни это.

Я пообещал, что запомню.

Шум в кухне нарастал. Мгновение спустя Лорка принесла мне горячего овощного супу. Консервированного, точь-в-точь как мамин. Суп был вкусный, и я похвалил его. Моя одежда была развешана на спинках стульев перед камином. Пэттен сидел в круге яркого света, огонь сворачивал бересту в свитки, лизал поленья, его сполохи отражались в очках Пэттена. Лорка уселась на приступочку слева от камина, подложила под голову подушку и принялась расчесывать мокрые волосы, которые блестели в свете очага. Судя по движениям, Лорка подозревала, что я прозвал её Отпадными телесами.

– На плите есть ещё кофе, – сказала она.

– Спасибо, – ответил Пэттен, не поднимая глаз. Спустя несколько минут он снова заговорил, как будто его прервали посреди длинной оправдательной речи: – Знаешь, Бенни, я всегда знал, что у меня есть враги. Силы тьмы изначально были против меня. Я огляделся вокруг и не видел ни одного друга, а за каждой людской улыбкой маячил острый нож. Господи, я был готов ко всему. Но только не к появлению внутренних врагов, приятель, не к тому, что пригрею на груди змею. Вэн Вудворд оказался лучшим другом, какого только может иметь человек. Мы познакомились здесь, в этой самой хижине. Это он раскрыл мне глаза на огромный мир, доказал, что я могу выйти в свет и отряхнуть со стоп здешнюю пыль. Ну, а что теперь? Теперь я и в нем не уверен. Теперь я даже не знаю, на кого можно положиться.

У него был такой вид, словно он только что узнал о крахе своего дела и прибытии налогового инспектора. Я извинился и отправился на поиски ванной комнаты. Она оказалась точь-в-точь такой же, как в городе. Должно быть, в здешних местах такая обыкновенная ванная стоила целое состояние. Заперев дверь, я обшарил домашнюю аптечку и обнаружил разнообразные дорогостоящие мази для чувствительной кожи, средства от бессонницы, поноса и нежелательной плодовитости. Лорка была большой любительницей диковинных шампуней и средств для укрепления волос. Я обнюхал три флакона, прежде чем отыскал тайный погребок с "бурбоном". Лорка хранила этот запас не в своей спальне, и это было мудро. У всех на виду – что в несгораемом шкафу. Да ещё ярлычок, который наверняка отпугнет любого нормального мужчину. Я мысленно снял шляпу перед хитрой Лоркой, после чего вернулся к расположившемуся у камина обществу. Я все ещё дрожал, поэтому тепло очага мне было особенно приятно.

– Пойми меня правильно, Лорка, – вещал Пэттен. – Преисподняя в моем представлении – это стадион, заполненный только наполовину. Хорошо сказано! Запиши-ка это.

– Не оригинально.

– Ты знай записывай. Будет оригинально. Ну, что, полегчало тебе, Бенни? Мне-то уж точно.

– Суп был очень вкусный, спасибо, – моя благодарность была адресована Лорке. Она улыбнулась в ответ, словно недодала мне сдачи.

– Всегда к вашим услугам. Кстати, – Лорка поднялась, – я вытащила это из ваших карманов. – Она вручила мне бумажник и ключи. Передавая их, Лорка едва заметно улыбнулась. Я разместил свои пожитки в карманах сухой одежды. Итак, забота обо мне кончилась. Интересно, скоро ли Лорка невинно намекнет об этом Пэттену?

– Не хотите ли покувыркаться голышом на сеновале, мистер Куперман? спросила она. – Разумеется, в чисто лечебных целях. Я видела это в кино.

– Спасибо, чашки кофе будет вполне достаточно.

Лорка вновь занялась своими волосами. Пэттен отвел взгляд от камина, с минуту разглядывал её и, наконец, посмотрел на меня. С болью, почти как затравленный зверь.

– Лоркины восстания порой принимают странные формы, – объяснил он мне. – Она ещё совсем ребенок, приятель. Не надо воспринимать её слишком серьезно. Я никогда этого не делаю.

– Норри, ты подонок, понятно? Здесь помрешь от безделья, только и остается, что кувыркаться в постели, а ты даже не хочешь поговорить со мной. Ты не сказал мне, что будет такая скука.

– Занимайся, чем хочешь, Лорка, только не распускай нюни на людях. Я предупреждал, что нам придется какое-то время посидеть тут. Ты приехала по собственному желанию и благодаря некоторым услугам...

– Не надо об этом. Просто мне очень одиноко без собеседников. Ни телефона, ничего. Я только хочу знать, сколько это продлится, вот и все. Уж извини, что я родилась на свет.

– Как вы считаете, мистер Куперман, можно ли причислить Лорку с среднестатистическим грешницам?

– Не одна я грешница, мистер Куперман, правда ведь? – Она готовилась к большому представлению. Интересно, насколько быстро я могу бежать в моем теперешнем состоянии? – Вы должны поведать нам о приключениях, которыми сопровождается торговля женской одеждой. Наверняка это куда более интересная работа, чем принято считать.

– Перед тем, как начать причесываться, следует нанести на волосы немного бальзама. Тогда прическа будет пышнее. Бальзамы творят настоящие чудеса. Иногда хорошая порция способна полностью изменить облик окружающего мира.

Это был мой лучший выстрел. Все последующие угодили в "молоко". Рука Лорки замерла, расческа так и осталась в волосах, лицо медленно озарилось улыбкой. Лорка вновь принялась прихорашиваться, волосы сделались живыми и заблестели.

К дому подкатила машина. Лорка проворно вскочила и выглянула из окна, а Пэттен стиснул пальцами свое колено.

– Это они, – сообщила Лорка, отбрасывая волосы с лица.

– Наконец-то.

В дом вошли Спенс и Уилф. Оба взгромоздили на стойку в кухне картонные коробки. Увидев, что я стою лагерем перед очагом и сушу одежду, они взглянули на Лорку. Она кивнула им и одарила меня заговорщицкой улыбочкой.

– Уилф, – сказал Пэттен, – ты помнишь мистера Купермана из усадьбы. Я, можно сказать, спас его из пучины. Кто-то пробил днище его лодки топором.

Уилф нетерпеливо тряхнул своей внушительной лысой головой, которую обуревали какие-то неведомые мне помыслы. Он так и норовил перехватить взгляд Пэттена.

– Мы проезжали через усадьбу и кое-кого видели там.

– Бенни, – продолжал Пэттен, не обратив внимания на его слова, – Уилф доставит тебя домой в целости и сохранности. Спенс, позаботься о его лодке, пожалуйста.

Уилф рассеянно кивнул, как будто считал меня слишком мелкой сошкой. Спенс тоже норовил заглянуть в лицо хозяина дома. Я извинился и снова отправился в ванную, снял с двери желтый махровый халат и прильнул к ней ухом. Правда, услышал я далеко не все, что было сказано.

– Мы оба её видели... Да она это, она! Чего ей надо на этот раз? Она переходила дорогу, когда мы ехали из Хэтчвея... Нас она не заметила...

– Проклятье! – отрывисто бросил Пэттен и продолжал, глотая слова, а с ними – и львиную долю важных сведений: – Должно быть, она знает, что я здесь. Случайность исключена. Она в этой усадьбе как дома уже много лет. Черт возьми! Она желает моей смерти!

Я вновь присоединился к обществу. Все посмотрели на меня. Только Лорка предложила мне дополнительные сведения, назвав женщину, о которой шла речь, мстительной стервой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю