Текст книги "Смерть выходит в свет"

Автор книги: Хауэрд Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Мы обменялись приветствиями и кивками, но не стали улыбаться и пожимать друг другу руки. И Берт, и Рэй были бледны и угрюмы. Помолчав, Рэй продолжал:

– Роба Кабаяси, одного из моих сотрудников, мы оставили в Хантсвилле, чтобы присмотрел там. Похоже, Пэттен в безопасности, и это уже хорошо. Надо добиться, чтобы слушания об освобождении под залог состоялись до пятницы.

Эддисон огляделся, как будто с его глаз только что сняли повязку, и он был посвящен в мужчины. Его вздернутые брови как бы вопрошали: что я тут делаю?

Я рассказал им о нападении Алин на усадьбу Вудворда и изложил то, что узнал от Гарри Гловера. Эддисон по-прежнему выглядел как опешивший биржевой маклер. Я представил себе, как он смотрит на себя в зеркало и задается вопросом: неужели я похож на человека, жена которого стреляет в людей? Эддисон был совсем не к месту в этой простецкой обстановке. Даже повседневная одежда выглядела на нем как деревянная. Я попытался сказать хоть что-нибудь.

– Мистер Эддисон, пятнадцать лет назад Пэттен был связан с сатанистами. "Последнего храма" тогда ещё не существовало. Ну, вы знаете, все эти диковинные обряды да церемонии. С ним были ещё два человека пожилой мужчина и его любовница, которая потом стала вашей супругой.

– Я ничего не знал об этом, – с заметным раздражением произнес Эддисон, его ровные зубы сверкнули из-под рыжеватых усиков. – Но мне было известно, что Алин вела безалаберную и богемную жизнь. Это меня не волновало, коль скоро она покончила с таким житьем.

Похоже, эта речь нелегко давалась ему, и у меня не возникло ощущения, что я приобретаю нового хорошего знакомого. Вполне возможно, что при следующей встрече он и вовсе не заметит меня.

– Насколько я знаю, эти их обряды имели довольно занятное свойство.

– Что ещё за свойство? – спросил Эддисон. Кажется, он надеялся, что я не отвечу.

– Не буду врать: все тонкости мне неизвестны, – проговорил я, рассчитывая, что такое высказывание удовлетворит его.

– Пожалуйста, постарайтесь выразиться яснее, мистер Куперман.

Теперь он сам напрашивался.

– Насколько я понимаю, эти обряды были насыщены большим содержанием. Их участники пытались породить носителя зла в чистом виде, возможно, даже самого дьявола.

– Нам непременно надо знать все подробности, Бенни? – спросил Рэй.

– Если хотите, могу и вовсе замолчать. Мне больно шевелить языком.

– Пусть продолжает, Рэй.

– Только в разумных пределах, Бенни. Не стоит разглагольствовать всю ночь напролет.

– Едва ли стоит говорить, что сатана так и не вылупился. Она даже не забеременела. Но, что гораздо важнее, Алин перенесла свое обожание, или осатанение, со старика на молодого. Это был Пэттен. Они уехали вместе и сожительствовали около пяти лет. Алин помогала Пэттену с его религиозным движением, они затеяли его на пару, и она считала себя не менее важной фигурой, чем он. Тем временем покинутый ею мужчина совершил страшное самоубийство, это заронило в душу Алин семена раскаяния. Они дали ростки, когда Пэттен отлучил её и от личной жизни, и от участия в своей новоиспеченной секте. Сегодня все мы видели, какой урожай принесли эти семена. Нападение не было следствием случайной встречи, мистер Эддисон. Быть может, вы сами сумеете рассказать нам об этом?

Эддисон кивнул.

– Да, она уехала в четверг утром. Отправилась в отпуск. Я не знал, что она здесь. Думал, покатила с подружками в Маскоку. Чуть ли не ежедневно Алин звонила мне и спрашивала, не раздобыли ли вы чего новенького. Я и мысли не допускал, что она сама следит за каждым шагом Пэттена.

– Рэй, когда ты нанимал меня на эту работу, то сказал, что тебе удалось установить местонахождение Пэттена. Я кобы тебе "начирикала птичка". Что это была за птичка, и откуда у неё эти сведения?

– Позвольте мне ответить, Рэй, – нервно теребя усы большим пальцем, сказал Эддисон. – Пи-Джей Тредвей – помощник Пэттена и сенатора Вэна Вудворда. Я познакомился с ним, когда вкладывал в секту кое-какие средства. Сенатор-то и познакомил меня с Алин. Боюсь, что Тредвей ведет какую-то осторожную игру. Он хочет обезопасить себя на тот случай, если секту запретят, но не желает рвать с ней, пока этого не произошло. Кажется, такая позиция называется выжидательной.

– Значит, и Тредвей тоже всячески стремится повлиять на решение Верховного суда. Теперь я понимаю, почему Пэттен был уверен, что сенатор продал его.

– Это все, Бенни? – с тревогой спросил Торнтон. Похоже, он не доверил бы мне даже прислуживать за столом, боясь, что я окуну галстук в соус.

– Мистер Андерсон, ваша жена покушалась на Пэттена несколько дней назад. Я не был уверен, что это Алин. Тогда она не причинила Пэттену никакого вреда, не то, что сегодня. Она сумела взорвать лодку Пэттена.

– Имей совесть, Бенни! – сердито воскликнул Торнтон, но Эддисон смотрел на меня совершенно невозмутимо.

– Где она научилась копаться в лодочных моторах, мистер Эддисон?

– Алин сама чинит свою спортивную машину. Регулирует двигатель. Скажите мне, мистер Куперман, какой женщиной надо быть, чтобы сделать все это?

Казалось, Эддисон вот-вот развалится пополам. Я ломал голову, не зная, что ему сказать, и приступил к своей речи, так и не успев привести мысли в порядок.

– Я всего лишь соглядатай, мистер Эддисон. Я понаторел в бракоразводных делах, а ваш вопрос уводит меня в сторону от привычной области. Вам нужен человек, который разбирается в такого рода вопросах Кто-нибудь вроде моего двоюродного брата Саймона Хеллера. Он – мозговед. То есть, психиатр. У него практика в Торонто. Но, по-моему, человек делает такие вещи, когда он не в себе. Не думаю, что этот человек опасен для общества в широком смысле слова. Но, как я уже говорил, это не моя епархия, и не мне судить.

– Все равно спасибо. Надеюсь, что вы правы.

Я улыбнулся. Рэй и Эддисон тоже заулыбались, как будто это могло сделать их надежды менее несбыточными.

– Ты возвращаешься в Грэнтэм, Бенни? – спросил Рэй.

– Да, как только во мне отпадет нужда в связи с другим расследованием.

Я поведал им о трех убийствах и о том, как волею случая оказался связанным с двумя из них. Рэй посоветовал мне не принимать все это близко к сердцу и прийти к нему в контору, как только я доберусь до города. Они выпили со мной по чашке кофе, познакомились с Джоан и с четой Пирси, а потом сели в машину и пустились в долгий путь до Хантсвилла.

И тут произошло нечто неожиданное. В дверях появился Майк Харбисон. Я принялся считать дни, загибая пальцы, и у меня получилась среда, но, когда я справился у Сисси, она подсказала, что нынче вторник. С минуту Майк постоял на пороге, но Джоан его не заметила; она сняла с керосиновой лампы закопченный плафон и принялась чистить его. Харбисон подошел к бачку, налил две чашки кофе, добавил сахару и молока и понес угощение жене. Она подняла голову. Ее лоб был вымазан сажей. Джоан просияла, будто лампочка. Улыбка осветила все её черты. Едва не выронив лампу, Джоан потянулась к мужу и поцеловала его. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь, и огляделся, желая узнать, заметил ли это ещё кто-нибудь. Разумеется, Мэгги, я мог бы догадаться. Старая Мэгги не прозевала ни великое воссоединение, ни мою заинтересованность.

Для человека, который не очень любит говорить, тем вечером во флигеле я был весьма и весьма словоохотлив. Выпив ещё чашечку кофе, я посмотрел, как Майк и Джоан выскользнули из флигеля через заднюю дверь и как Дэвид Кипп сгреб своих чад в охапку, чтобы оттащить в хижину. Когда огонь погас, и в очаге остался только тонкий серый пепел, флигель почти обезлюдел. Теперь тут сидели одни завсегдатаи. Мэгги объявила игру без козырей. Дез и Делия читали. Ллойд завел патефон, и Поль Робсон затянул свою "Линди Лу":

"Уж лучше лечь да помереть..."

– Поеду в Уитни, Бенни, пора на боковую, – сказал Гарри Гловер, бросая свою грязную фуражку рядом с кофейным бачком. – До свидания. Утром вернусь. По-моему, мы уже чего-то добились.

Он вышел, и все вздохнули с явным облегчением, когда двое полицейских в мундирах последовали за своим начальником, прикрыв двустворчатую дверь.

– Я – пас, – сказала Сисси и хихикнула, решив, что её голос прозвучал неестественно громко среди всеобщего безмолвия. Даже языки пламени в очаге – и те угомонились. Я оглянулся и увидел, что Ллойд исчез. Я не слышал, как он уходил. Гадая, куда он мог деться и почему бросил свою любимую зверюшку на произвол судьбы, я вдруг уловил за дверью голоса. Они приближались.

– Ну-ну, – вещал Долт Риммер. – С этим придется подождать до утра. Гловер сказал, что будет здесь, поэтому я и пришел. Добрый вечер всем! – На Долте был бурый вельветовый пиджак, похожий на ящик и делавший своего хозяина ещё более худосочным на вид. – Я хотел сказать ему, что в четверг мой парень видел, как Эней проезжал на грузовичке по бревенчатой дороге мимо нашего дома. Этой дороги нет на картах. У меня их полный набор.

Пег подошла к Мэгги, приобняла за плечи и что-то зашептала. Потом подняла голову и оглянулась. Мэгги благодарно потрепала её по руке.

– Наш Бенни – частный сыщик из города, так что следи за своей речью, Долт.

– Чепуха! Пусть хоть сам окружной прокурор, мне плевать. Все они кучка любопытных варвар.

– В котором часу это было, мистер Риммер? – спросил я, придавая своему голосу важные нотки и надеясь, что мне это удалось.

– Перед самым началом грозы он проехал на север, а полтора-два часа спустя – в обратном направлении. Но мой парень сказал мне об этом только нынче вечером.

– Да, конечно, ведь в четверг вас не было на озере. Мальчик уверен в том, что за рулем сидел Эней?

– Я знаю лишь то, что он мне сказал. И уже все вам передал, так что теперь болтать попусту?

– Куда ведет эта дорога?

Риммер взглянул на меня так, словно я был неспособен отличить Торонто от Таранто.

– Ты знаешь, о чем я, Ллойд. Дорога, которая идет через лес к Оленьему озеру.

– Точно. На карте оно называется Четырехугольным.

Я едва не закатил глаза. Глядя на чистые потолочные балки, я на мгновение подумал, что Долту Риммеру и Ллойду опять пришла охота посмеяться надо мной.

– Она идет на север мимо моего дома, огибая южный конец Литтл-Краммок. Дорога старая, но вполне приличная. Колеи местами глубокие, но можно проехать и не на вездеходе. Жаль, что мальчишка не сказал мне раньше. Только что вспомнил и спросил меня, важно ли это.

– Итак, Эней преодолел свой суеверный страх перед озером Литтл-Краммок, – вслух подумал я. – После спора с Гектором он решил избавиться от этого предрассудка.

– Он действительно повздорил с братом, я слышала, – сказала Мэгги. Об этом сплетничали в "Луке репчатом".

– И Гектор сказал мне, что предметом спора был застарелый страх Энея перед теми местами.

– Ну, и что? – Спросил Дэвид Кипп, ставя в угол свое весло ручной работы.

– А то, что, расставшись с братом, Эней поехал по этой дороге и доехал до того места, от которого ему пришлось добираться до Литтл-Краммок пешком, потому что дальше машина двигаться не могла.

– Он отправился к хижине Дика, – предположил Ллойд.

– А зачем ему туда понадобилось? – спросила Мэгги Маккорд, придвинувшись к нам вместе со стулом. – После четверга, когда была гроза, Энея никто не видел. Почему он отправился туда в такое неурочное время?

– Как вы помните, он боялся грома.

– Не валяйте дурака, Бенни, – сказала Мэгги. – Эней ничего не боялся.

– Боялся, Мэгги. Боялся грома без молнии. Боялся всю жизнь. Но на этот раз, несмотря на все свои страхи, Эней решил добраться до озера и хижины старого Дика.

Все бросили делать вид, будто заняты или, наоборот, предаются праздности. Делия Александер уронила вязание. Десмонд разинул рот. Мэгги сидела на краешке стула, что при её габаритах было довольно опасно.

– То, что он обнаружил на озере, взорвало все его суеверия. Взорвало при помощи черного пороха, которым кто-то пользовался для разработки шахты в грозовую ночь.

– Ну и ну! – вскричал Ллойд, прикусив костяшки пальцев.

– Продолжайте, Бенни, пожалуйста, не умолкайте, – попросила Сисси.

– Он увидел шахту, спрятанную под сортиром. Увидел подземную выработку. Старательская деятельность в парке запрещена, и до прихода Энея старателю удавалось сохранять тайну. Поэтому он решил убрать Энея. Не из личной неприязни, а просто в интересах дела. Наш друг старатель – вовсе не профессиональный убийца, не забывайте об этом. В нем нет природной кровожадности. Он – не лиходей на зарплате. Вероятно, он не думал, что труп будет обнаружен так скоро. И, когда это случилось, он встревожился, поскольку любознательный Гарри Гловер был ему тут совершенно без надобности. Убийца рассчитывал, что все начнется с дурных предчувствий, а потом преступление обнаружится, кто-нибудь ненароком наткнется на труп. Понимаете, сначала Эней просто исчезает, спустя несколько недель дело становится более серьезным, но ещё не достигает уровня общегосударственного преступления, поскольку Эней – одинокий человек, и его исчезновение встревожит только Гектора.

Но у нашего старателя есть ещё одна любопытная особенность. Он не был первым. Первым был старый Дик Бернерс, который скрывал свою старательскую деятельность, делая вид, будто разрабатывает недра. Хитрый способ. Но ведь Дик и был хитрецом. Кроме того, Дик заболел, и ему был нужен человек, который продолжал бы дело после его смерти.

Мы нашли труп Энея, а спустя несколько дней я отправился к хижине Дика и случайно набрел на шахту. Так старателя потревожили во второй раз. Он оглушил меня и бросил в озеро, привязав к моей ноге грузило. К счастью, я отрезал веревку и, вынырнув на поверхность, снова отправился к шахте. Там состоялась моя вторая встреча со старателем, только на сей раз старатель был мертв.

– Лжец! Лжец! Вырвите ему язык!

– Мэгги!

– Джордж этого не делал. Он не мог так поступить. Не слушайте его. Джордж мертв. Он никого не убивал.

– Сейчас это не имеет значения, Мэгги. Джордж был вороватым человеком. Вы сами сказали мне об этом. Он испугался, потому что был разоблачен, Мэгги. Я не утверждаю, что Джордж с самого начала замышлял убийство. Не то, что в другой раз.

– Чего-чего?! – Голос Мэгги снова звучал истошно, как лязг плохо зажатой струны. – Какой ещё другой раз?

– Я говорю о том случае, который имел место раньше, Мэгги.

Мэгги Маккорд сползла со стула и потянула его за собой. Он тяжело рухнул на её дородное бесчувственное тело.

27.

Настало утро среды. Сквозь сетку я видел, как Майк Харбисон стрижет траву перед моей хижиной. Джоан поправляла зеленый дерн вокруг мотеля. Майк насвистывал, время от времени подходил к Джоан и совещался с ней. Каждое из этих путешествий непременно приносило ему то поцелуй, то объятие. А мои дела обстояли плачевно: у меня кончились чистые носки, а холодильник был гол как ощипанная виноградная гроздь, если не считать шести не очень свежих ломтей озерной форели, банки майонеза и одного-единственного яйца. Я поставил его вариться, твердо наказав себе погасить газ минут через тридцать. Пока яйцо бултыхалось в кипятке, прикатил Гарри Гловер. Следом на мокрую стоянку въехала патрульная машина, и появились два знакомых мундира. Гловер приподнял фуражку, приветствуя Майка и Джоан, и поднялся на мое крыльцо. Прикрыв лицо от солнца ладонями, з заглянул сквозь сетку в мое захламленное жилище, и я открыл ему дверь.

– Поставлю кофейник, – сказал я, снова зажигая конфорку. Гловер уселся в кресло с гнутой спинкой и взял со стола сигарету.

Прикурив от спички, он помахал ею, а потом сломал.

– Сержант из штаба, Крис Савос, передает вам привет.

– Навели обо мне справки в Грэнтэме? Молодцы.

– Он говорит, что районная полиция Ниагары выживет, только если не будет ничем с вами делиться. – Похоже, сегодня служба была ему в радость. После моего отъезда произошло что-нибудь примечательное?

– Вы разминулись с Долтом Риммером. В четверг днем его мальчонка видел, как Эней ехал по старому проселку сначала к Литтл-Краммок, а потом обратно. Риммер решил, что вам следует об этом знать.

– Одобряю такое отношение к делу.

– Это была заброшенная дорога, которая проходит позади его дома.

Гловер кивнул, бросил окурок в пепельницу и вышел. Я отыскал банку растворимого кофе и приступил к очистке яйца. Гловер с минуту посовещался со своими людьми, после чего все они спустились к причалу. Вскоре послышался рев запускаемого мотора. Он не успел стихнуть вдали, а Гловер уже извлек из пепельницы свою тлеющую сигарету и снова уставился на меня.

– За эти несколько дней вы пережили немало захватывающих событий, сказал он мне сквозь облако дыма, рассеченное снопом солнечного света, который проникал в открытую дверь. И я тотчас вспомнил, что всего неделю назад угощал Джоан чаем, и мы смотрели, как дождь хлещет по катеру Риммера и прибивает к земле петунии. С улицы донесся смех Джоан. Так-то оно лучше.

– Насколько я слышал, Пэттен в сознании и сетует на судьбу, – сообщил мне Гловер со злорадной ухмылкой и задрал ноги на соседний стул. – В больнице от него житья нет: грозится купить её, чтобы уволить весь персонал. Смелые речи в устах мужа, у которого пробито легкое и раздроблена лопатка.

– А что с Алин?

– За неё внесли залог. При желании может вернуться в город.

– И это вам нравится.

– Я так не говорил.

– Тем не менее...

– Тем не менее, работай она упаковщицей на птицефабрике, её бы ни за что не выпустили на волю.

– Льготы для преступников из среднего сословия?

– Не выставляйте меня социалистом, Куперман. Пожалуй, в вашем присутствии мне лучше помалкивать. – С минуту он смотрел, как я крошу яйцо и сдабриваю его майонезом. – Мы не сумели сохранить в тайне историю с Пэттеном. Газетчики уже набросились на нас.

– Хм. – Я переложил свою тюрю на покоробившийся ломтик черствого хлеба. Гловер следил за мной как за канатоходцем. – А почему вы не жалуете пишущую братию?

– Чтобы меня сфотографировали и поместили мое имя в газете? – Он уставился на тлеющий кончик сигареты. – Пожалуй, эта мысль вдохновляет меня куда меньше, чем прежде.

– Могу я встретиться с Пэттеном?

– А зачем? Вы тоже не из тех, кто любит выставляться напоказ.

– Если можно, я бы рассказал вам об этом по пути.

– Мне нельзя уезжать отсюда! – Он встал и заварил забытый мною кофе.

– Здесь вам больше делать нечего, поверьте мне на слово.

– Черт возьми, Бенни, я ведь только приехал. Дайте хоть кофе выпить.

Пока он пил, я проглотил свой черствый бутерброд, запил его глотком кофе и, взяв полотенце, стер с пальцев капли майонеза и яичного желтка.

Спустя десять минут патрульная машина Гарри Гловера уже с урчанием пробиралась в сторону Хантсвилла со скоростью пятнадцать миль в час. Гарри не превышал максимально возможную скорость, но умел не терять из-за этого времени.

– Итак, что вы хотели мне рассказать?

– Погодите, я размышляю, с чего лучше начать. Дайте мне одну минуту.

Гарри ждал. Розовые выступы гранитных скальных бастионов плясали то слева, то справа от дороги. Местами проселок шел по голому камню, и я чувствовал себя Моисеем, шествующим по дну расступившегося Красного моря, волны которого окаменели и застыли вокруг нас.

– А впрочем, неважно. Начинать в любом случае надо с Мэгги Маккорд. Вы знаете, что ей весьма нелегко даются правдивые высказывания?

– Да, ходят слухи об её шотландском происхождении. Она просто так треплется. То есть, эта корка не обманет ни одного человека, достигшего тринадцатилетнего возраста.

– Однако вранья и лицедейства было больше, чем мы думали. Во-первых, имя. Она – урожденная Аделаида Тейт из Корнуолла, Онтарио. Вам это ни о чем не говорит?

– Да вроде нет. Звучит как сценический псевдоним.

– В хижине Дика я нашел книгу с исчерпывающими сведениями об этой женщине. В двадцатые годы Аделаида Тейт обвинялась в убийстве своего любовника. Она вышла сухой из воды, но её дело стало одним из самых громких в истории криминалистики. В книге говорится, что обвиняемую спасла смазливая наружность, которая в те дни и впрямь была довольно примечательна.

– Но если её признали невиновной, я не вижу ника...

– Вам трудно представить старого уродливого Уэйна Траска с этой книгой в руках. Дик Бернерс тоже все знал, коль скоро он вместе с Траском старательствовал в графстве Гастингс. Сначала Бернерс был один, но потом выработка мало-помалу перешла к Траску. Почему? Этого мы не знаем. И Аделаида, и Траск – уроженцы Корнуолла, а убийство любовника было самым знаменательным событием в истории города, пока река Святого Лаврентия не стала судоходной. Когда Траск познакомился с молодой женой егеря Альберта Маккорда, он сразу понял, кто она такая, и вскоре придумал, как обратить это открытие себе на пользу.

– Намекаете на шантаж, Бенни?

– Возможно, в интересах дела это и было названо как-то иначе. Все как один отзываются о Траске как об алчном подонке. Он обманул своего товарища и захапал шестьдесят процентов общей собственности. Несмотря на то, что суд признал Аделаиду невиновной, она сменила имя и перебралась сюда. Значит, ей было, что терять в случае огласки.

– Но что могла платить Мэгги? Вы знаете, сколько получает егерь в парке? Бенни, вы дали слишком большую волю воображению.

Мы подъехали к "Луку репчатому", миновали его, и Гловер покатил по шоссе 648, мимо Уилберфорса, Тори-Хилл и гранитных скал, обрамлявших маленькие озера взгорья Халибэртон. На их берегах и на главных улицах Халибэртона и Карнарвона было полным-полно отпускников. Немногочисленные местные жители были оттеснены в тень и хлопали глазами, глядя на проезжающие машины.

– Шантажируют не только толстосумов, Гарри. Этой игрой увлекаются многие, и чем мельче игрок, тем ничтожнее его требования.

– Но Уэйн Траск! Да он и трезвым-то не бывал.

– А где он брал деньги на выпивку? Ведь усадьба при нем быстро превратились из доходного предприятия едва ли не в имущество Армии спасения.

– Продолжайте. Хоть время скоротаем.

– На чем мы остановились? Мэгги живет со своим егерем Альбертом, Бернерс исследует недра, желая обзавестись шахтой взамен отнятой Траском. А Траск обнаружил, что Мэгги готова в разумных пределах оплачивать его молчание.

– Да, Бернерс был яркой личностью, – согласился Гловер, вытирая ладони о брюки. – Не хочу сказать, что он пил так же, как Траск, Ллойд говорил мне, что в свой последний наезд в усадьбу он привез Траску бутылку, и они втроем прикончили её. А потом Бернерс отправился умирать в лес. Когда мы нашли его тело, оно весило не больше девяноста фунтов.

– Я испытываю к нему большое уважение. Это был забавный старый чудак. Трепал налево и направо, что разрабатывает золотую жилу, превратился во всеобщее посмешище, потом и вовсе прослыл чокнутым и таким образом получил возможность действительно искать золото. Терпения ему тоже было не занимать: ведь он взрывал динамит только во время грозы. Жадным он не был. Позавчера вечером Мэгги сказала, что никогда не встречала более славного человека, чем Бернерс. Это был очень тонкий и туманный намек.

– Лысый вонючий старик. Ханыга-ханыгой, а вот на тебе!

– Кое-кто из наших ближних не так прост, как кажется.

В Дорсете детишки прыгали с узкого моста в чистую речку. Маленькие легковушки втягивали на берег громадные катера. Лодки, весла и чемоданы грудами лежали на крышах машин, грозя перевернуть их и перекрыть движение по Тридцать пятому шоссе. С тех пор, как я последний раз был в Хантсвилле, тут успели проложить кольцевую автодорогу. В былые времена в этот город въезжали по прямой и проезжали его насквозь, но теперь на подступах к Хантсвиллу теснятся ресторанчики и автозаправочные станции. Однако главная улица была в точности такой, какой я её помнил. Даже указатель пути к лагерю "Северная сосна" осталась на месте. Гловер поехал прямиком к зданию провинциального полицейского управления. Черно-желтый дорожный указатель не мигал и выглядел весьма неприветливо и сурово. Все полицейские участки почему-то стоят поодаль от деревьев, и их нещадно палит солнце. Я не заметил перед зданием никакой растительности, даже трава имела кладбищенский вид и казалась искусственной.

Внутри пахло свежей эмалью, нагревшийся пол был липким. Гловер посовещался с каким-то сержантом, сложенным как оперный певец, поджарым и состоявшим, казалось, из одной мощной груди. Сержант куда-то позвонил, после чего подошел ко мне вместе с Гловером.

– Это сержант Оби Лепаж. Не возражаете, если он поедет с нами в больницу?

Как будто у меня был выбор. Мы снова влезли в машину и три минуты спустя вошли в больницу через дверь приемного покоя.

Входя в больницу в обществе двух полицейских, получаешь определенные преимущества перед прочим людом: тебя не спрашивают, к кому пришел, не говорят, что до трех часов пополудни посещения больных нежелательны. Деловитая поступь и тихий лязг наручников действуют на медсестер подгоняюще, а санитаров с тележками заставляют освобождать путь. Я шел за полицейскими, будто пришвартованный к корме корабля ялик. Сидевший у палаты Пэттена охранник поднялся и отложил журнал, ножки железного стула скрипнули по кафелю. Трое стражей закона посовещались между собой, но ни единого словечка из их разговора не просочилось за стену, образованную широкими сутулыми спинами этих людей. Похоже, дверь приоткрылась. Я увидел широкое синее небо в просвете между белыми простынями, окружавшими единственную койку. Тело Пэттена мягким зигзагом лежало под одеялом, в левом запястье торчала иголка капельницы. Из-под мышки тянулся толстый шланг, подсоединенный к похожей на насос машине, которая стояла под койкой. Когда я проскользнул в палату, глаза Пэттена были закрыты, но он не спал. Его веки тотчас разомкнулись.

– Сукин ты сын, – процедил Пэттен сквозь зубы, но довольно беззлобно. Звать охранника или санитара ему не хотелось, и он решил принять участие в заговоре, чтобы посмотреть, чем это кончится. – Ты настучал на меня, парень, и я этого не забуду.

– Вам нельзя волноваться. У меня к вам несколько вопросов, но я не хочу, чтобы у вас разошелся шов.

Глаза Пэттена потемнели, и я быстро добавил, не дожидаясь, пока он заорет на меня:

– Не о вас. Я хочу спросить о пожаре. Как он начался? Из-за ошибки при отправлении обряда? Кто виноват? Мэлбек? Алин? Что случилось?

– Почему я должен тебе рассказывать?

– Вообще-то верно, причин нет. Только я думаю, что той ночью произошло событие, которое и поныне не дает вам покоя. Готов биться об заклад, что это так.

Бледные руки Пэттена теребили простыню с больничным штампом, а глаза следили за руками. Потом он принялся озираться по сторонам, словно надеялся найти ответ в углу палаты. Наконец он снова взглянул на меня.

– Ладно, парень. Кое-что, возможно, и случилось. Но я не понимаю, какое это имеет значение.

– Вы, Алин и Мэлбек распевали какие-то заклинания. Где тогда был Траск, владелец усадьбы?

– Лежал в отключке в каком-нибудь углу. Ему надо было только бутылку дешевого виски или рома поставить, а об остальном он мог позаботиться сам. Ему было плевать, что мы делаем, лишь бы мы помалкивали и платили наличными.

– Итак, он спал. Остальные отправляли обряд, так?

– Да. Теперь я помню все очень четко. Той ночью я почувствовал прикосновение. Я был новичком и только потом отбил Алин у Джона. Но даже после этого жрецом оставался он. Это он призывал многоцветный пламень Эфрона. Его сила действовала в пределах восьмиугольника. Но заклинание произносил я. "И будет после призыва воскрешение памяти по мановению жезла, и пусть костный мозг жезла сохранится в пирамиде". Алин повернулась ко мне и увидела истинного носителя зла в моем облике, а не в Мэлбеке. И тогда бледный от ярости Джон вскричал на языке Еноха: "Узри лик господа своего, источник утешения, чьи глаза есть свет небесный..." А потом указал на окно и закричал. И сказал, что видел носителя зла, который льнул к стеклу своим дивным безобразным ликом. Сам я ничего не видел и сообщил им об этом. Алин испугалась и вышла из восьмиугольника, чтобы прилечь на кушетку, а мы с Джоном отправились на улицу, чтобы взглянуть на окно, за которым он видел лицо. Стекло было черным от сажи. Мэлбек утратил самообладание и что-то забормотал. Мне пришлось погрузить обоих в его машину и отвезти в город. После этого Алин пошла со мной, и больше я никогда не видел Мэлбека. Говорят, он...

– Да, я знаю. Итак, пожар начался после вашего отъезда оттуда. Но вы оставили в восьмиугольнике свечи и лампы.

– Вероятно, Траск повалил их, когда проснулся, но пол там был выстлан толстыми досками. Сомневаюсь, чтобы он загорелся от опрокинутой свечи.

– Ладно, полагаю, самый легкий вопрос мы разрешили.

– А что, есть ещё и трудный?

– Трудность заключается в том, что мне не хочется вешать на вас дело. Я уж и так прикидывал, и эдак, но ничего не выходит. Без вас в этом нет никакого смысла. – Я вцепился в спинку койки. Лишь услышав, как лязгает рукоятка регулятора изголовья, я понял, что мои нервы на пределе, и придвинулся поближе к привинченному на высоте моей груди столику над койкой. – Вы с самого начала знали Дика Бернерса и Уэйна Траска?

– Конечно. Дик Бернерс был моим дядькой. Я его любил. Но Траска знал только в лицо и держался от него подальше. Не забывай, Бенни, я был ещё ребенком. Они казались мне великанами.

– Когда мы с вами впервые заговорили о Дике, вы ещё не знали, что он умер. Вы использовали глаголы в настоящем времени. Кто сообщил вам о его смерти?

– Не знаю. Наверное, кто-то на озере.

– Вы слышали, что Траск шантажировал Мэгги Маккорд её прошлым?

– А мне и невдомек, что у неё есть прошлое.

– В этом отношении вы не монополист, мистер Пэттен. Коротко говоря, Бернерс вытащил Траска из горящей лесопильни и заставил его прекратить вымогательство. Пока Дик был жив, Траск не шантажировал старуху. Бернерс любил Мэгги и показал её сыну, Джорджу, свою потаенную шахту. Джордж знал и о том, как Траск вытягивал из матери деньги. Он не был наделен богатым воображением, но понимал, что благодаря полученным от Бернерса и Траска сведениям не умрет от голода.

– Занятно, приятель. Только я не пойму, какое отношение все это имеет ко мне.

– Джордж кормился не только мелким воровством, но и шантажом. Он норовил пощипать одну парочку в усадьбе, но его спровадили.

– Ну и что? К делу, приятель.

– Думаю, он и вам докучал.

– Можешь думать, что тебе угодно, Бенни. Но если даже допустить, что это так, почему я не мог спровадить его, как та парочка в усадьбе? Или, по-твоему, мне не приходилось иметь дело с вымогателями?

– Вас выдала испанская зажигалка. Должно быть, Джордж спер её у вас во время одного из посещений. Я видел эту штуку в хижине Дика. Джордж копался в шахте, я понял это, когда увидел там свежие газеты и разорванные книги Дика, которые шли на растопку печи. Джордж попытался убить меня, но, когда я вернулся в хижину за своими пожитками, зажигалки там уже не было. Вряд ли в парке Алгонкин так уж много этих испанских вещиц. Все стало ясно, когда я увидел, что зажигалка вернулась к своему законному хозяину. Вы были в хижине, мистер Пэттен. Именно вы убили Джорджа.