Текст книги "Смерть выходит в свет"

Автор книги: Хауэрд Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Сисси Пирси откашлялась. Я был рад видеть её. Она пересекла демаркационную линию, протоптанную кошками, и посмотрела на меня снизу вверх, прикрывая глаза красной костлявой ладонью. Ее голубое летнее платье почти вылиняло на солнце. У Сисси было примечательное лицо. Казалось, она пребывает в постоянной растерянности. Выражения не просто сменяли, но опровергали друг друга, и происходило это за считаные секунды. За каждой улыбкой пряталась тень страха, а всякое судорожное движение черт тотчас сменялось таким же движением противоположной направленности. Сисси взглянула на рыбину, потом опять на меня, и заморгала.

– Привет, – сказал я. – Кошки пожаловали на ужин.

– Ллойд все ещё на озере, а полицейский хочет с ним поговорить. Уж и не знаю, о чем.

– Не волнуйтесь. Гловеру предстоят беседы со множеством людей. Еще по крайней мере два часа ему не придется маяться в одиночестве.

– Да, но...

– Не беспокойтесь, миссис Пирси. Ллойд вернется ещё засветло. Задолго до темноты.

– Я знаю. Просто ему ещё не известно, что тут случилось.

– Ничего, скоро его просветят, а пока пускай радуется. Куда он отправился? В северный конец озера?

– За завтраком он сказал, что, возможно, отправится на Литтл-Краммок. Он ни разу там не был, Эней нипочем не хотел возить его в ту сторону.

– Почему это?

Ее робкая улыбка омрачилась мимолетной тенью. Сисси нахмурилась, как будто я был Гловером, а у неё частично отшибло память.

– Право слово, я не знаю. Просто Эней не любил ездить туда. Третьего дня он возил Ллойда на Четырехугольное озеро, а оно вдвое дальше. Ой, какая у вас чудесная рыбина, мистер Куперман!

Я одарил её робкой, но горделивой улыбкой и спросил:

– Что за человек был этот Эней?

Она на миг вытянула верхнюю губу, потом начала теребить поясок платья.

– Я не говорю о мертвых дурное, мистер Куперман.

– Мне просто любопытно, какой он был. В отличие от нашего приятеля во флигеле, я ничего не записываю. В течение нескольких дней все здесь будут думать только об Энее, а мне так и не довелось толком поговорить с ним. Я чувствую себя чуть ли не обманутым.

– Эней был застенчивым человеком. Тихим, понимаете? Бывало, сидит со мной и Ллойдом, попыхивает трубочкой, а посмотришь через минуту, его и след простыл. Думаю, это чисто индейская черта. Иногда зайдет в хижину, принесет мне ягод или наживки Ллойду, и – ни слова. Он вообще не любил болтать, но работал на совесть. Помню, когда усадьба ещё принадлежала Долту Риммеру, они с Маккордом и Энеем расчистили примерно акр густого подлеска и расширили поляну. Они трудились целый день, причем все одинаково много. Что бы там ни говорили об индейцах, но работал Эней Дюфон хорошо.

– Я не сказал бы об индейцах ни одного дурного слова.

– Но кое-кто из здешних их недолюбливает.

– Например?

– Да хотя бы Джордж Маккорд. Он и в подметки не годится своему отцу. Да и мать его была куда мужественнее. А Джордж – просто подлый завистник. Такой уж уродился, наверное. Впрочем, не он один заражен предрассудками.

– Предрассудками? Вы имеете в виду расовые предрассудки?

– Кое-кто ими страдает, вот что я скажу.

– Но вы же не считаете, что Энея убили из-за его индейских кровей?

Сисси призадумалась.

– Мистер Куперман, тут, на севере, страна дикая. Когда мы с Ллойдом начали наезжать сюда, вся дорога была проселочной, а не только последние пятнадцать миль. В те дни индейцы были частью природы, и все мирились с их присутствием. Но теперь времена изменились, и сюда мало-помалу проникают южные обычаи и взгляды, а с ними – и разные городские штучки. Нынче люди не ходят на двор, и нам приходится копать ямы под баки биосортиров. Масляные лампы тоже никому не нравятся, поэтому через каждые несколько часов мы вздрагиваем от страха, заслышав грохот генератора. Оводы и слепни им тоже не по душе, и надо опрыскивать подлесок. Ой, не травите душу, мистер Куперман. Вы наступили на мою ахиллесову пяту. Некоторым людям индейцы противны точно так же, как слепни и плохие дороги, вот что я скажу.

– Кстати, об ахиллесовой пяте. Как так получилось, что Энея и Гектора нарекли этими именами?

– Да все их матушка. Замечательная была женщина. Не очень образованная, но про Троянскую войну она знала все. Мечтала, чтобы оба её сына стали учителями. Но в те дни ещё не было шоссе, поэтому люди не приезжали и учителя не требовались. Эней был старшим братом, работал и смог оплатить учение Гектора. Здесь так принято, мистер Куперман, люди выручают друг дружку. Наверное, в радиусе ста миль не найти более образованного индейца, чем Гектор. А его брат был едва ли не лучшим проводником. Их семья жила тут, когда парка ещё и в помине не было.

– Джоан что-то такое говорила.

– Ой, мистер Куперман, какая у вас дивная рыбина. Не понимаю, зачем убивать целый день, пытаясь поймать такую, когда можно просто купить Она не хуже тех, что водятся в озере. Ничуть не хуже.

Я собирался сообщить ей, что означенная рыба – мой улов, но в этот миг послышалось чиханье генератора. Обстоятельства нарушили привычное течение жизни Джоан.

– Она старается занять себя делом. Такого страху натерпелась, молвила Сисси. – Я её не виню. Иногда мне хочется сказать пару ласковых её благоверному. В такое время он обязан быть рядом с ней, бедняжкой.

Не зная, как снова перевести разговор на мой улов, я промолчал, и мгновение спустя Сисси Пирси двинулась прочь с таким видом, словно намеревалась очистить кустарник от паутины. Я вспорол брюхо своей рыбины, и кошки (теперь их было три) тотчас подобрались ближе.

Прежде мне никогда не доводилось разделывать рыбу. Оказывается, в ней можно найти такие штуковины, которые плохо вяжутся с фотографиями аппетитных золотистых кусков хрустящего филе на сковородке. Полагаю, я просто занялся не своим делом. Рыбью голову я бросил проголодавшимся кошкам. Они ничего не знали о смерти Энея, и их не воротило от пищи. Я соскреб со скамейки весь мусор, рыбьи кишки упали в предусмотрительно поставленное рядом ведерко. Кошки вцепились в голову и принялись мотать её из стороны в сторону.

Я отнес более-менее годные в пищу куски обратно в хижину, оставил один на столе, а остальные сложил в миску и убрал в холодильник. Итак, на ужин будет рыба. Мысль об этом не очень вдохновила меня, поскольку я питался в основном рыбными консервами. Видимо, свежая рыба на ужин – одно из неизбежных житейских неудобств. У бедняги Энея сегодня не возникло никаких сложностей с пропитанием. Он не завтракал, не обедал и не ужинал. Я положил кусок рыбы на сковородку, включил духовку, но тотчас выключил её.

8.

Окна домика Мэгги Маккорд выходили на озеро, и она прекрасно устроилась в своем скромном жилище. У маленького причала стояла под навесом весельная лодочка с маленькой электролебедкой, рядом примостился небольшой катер Джорджа. На стеллаже, прикрепленном между двумя деревьями, лежали три каноэ. Казалось, их вот-вот сдадут в музей. Весла хранились в деревянном пенале ручной работы. Пенал был любовно вырезан из кедрового ствола. С большой забранной сеткой веранды были видны озеро и остров. Картина напоминала рекламу цветной фотопленки. На стальном рельсе рядом с крыльцом стояла плоская жестянка, кормушка для голубых соек. Рядом располагалась ещё одна, тут кормились кедровые свиристели.

Большая комната напоминала гостиную викторианской эпохи. На спинках и подлокотниках кресел, равно как и на кушетке, лежали салфеточки. Все горизонтальные поверхности были прикрыты кружевными или вязаными скатерками. На самой большой были изображены вооруженные кольями охотники и олень, в плечо которого вцепилась псина. Самым большим предметом убранства была фисгармония, на которой стояла изящная пирамида метронома. На пюпитре разместился сборник церковных гимнов, и я вспомнил свое вчерашнее выступление. По коже тотчас пробежал легкий холодок.

– Так, мистер Куперман, я рада, что вы смогли заглянуть ко мне. Вон то кресло самое удобное. Мужчинам нравятся жесткие спинки. Это мы, женщины, предпочитаем все мягкое да роскошное. Хотя, между нами говоря, я люблю сидеть на жестком. Ну, да я старуха. По-моему, жесткий стул, как и жесткая церковная скамья, закаляет душу, а вы как думаете?

Она не стала дожидаться ответа, а выскочила из комнаты и любезно продолжала вещать уже с кухни. Я слышал звон чашек и блюдец.

Встав с кресла (я чувствовал себя как человек, пользующийся предоставившейся возможностью), я принялся слоняться по комнате, разглядывая и запоминая все мелочи и безделушки, любуясь полотнами, в основном акварельными и писаными маслом озерными пейзажами. На всех картинах стояли инициалы "Р.Б." Я узнал облюбованный мной остров. Тут же висела пара увеличенных любительских снимков, сделанных, вероятно, в тридцатые годы. На них был запечатлен мужчина с трубкой и пышными усами. Он прыгал в озеро, колол дрова или держал над костром кофейник. Судя по всему, это был сильный человек, хорошо знавший лес. Брюки его держались на крепких широких бретельках. Глядя на снимки, я почти ощущал запах лавровишневой воды.

– Это мой покойный муж, мистер Куперман.

Я обернулся. Мэгги стояла у меня за спиной, застив едва ли не весь дневной свет. Она держала в руках поднос с чайными принадлежностями.

– Альберт был славный малый. Он знал лес не хуже оленя или медведя. Мог уйти туда с топориком и ножом и спокойно прожить неделю или месяц, питаясь дарами природы. Никогда не брал с собой ни компаса, ни спичек. Все никак не мог понять, почему другие умудряются заблудиться в лесу.

Она поставила поднос на кофейный столик, сделанный из ящика для постельного белья, и приняла церемониальную позу, как на светском чаепитии. Косые лучи света бликами играли на её многочисленных перстнях, подбородки и мясистые предплечья Мэгги сотрясались. Она была облачена в одно из своих пышных платьев, которые в Озерном крае выглядели не более уместными, чем мышеловка на обеденном столе. Кроме того, Мэгги была накрашена, и весьма обильно, хотя косметика не скрывала её милых черт. Когда-то она была очень хороша собой. Хотелось бы мне познакомиться с Мэгги в дни её юности.

– Один кусочек или два, мистер Куперман?

– Бенни. Все зовут меня Бенни. Три, если можно. Я сластена.

– О, я тоже. Рада, что у нас с вами одинаковые дарования. Может быть, вы поскромничали, попросив три куска. Хотите четыре?

– С удовольствием, Мэгги, с огромным удовольствием.

Я впервые в жизни не испытывал чувства неловкости во время чаепития. Мэгги положила в свою чашку четыре куска сахару и принялась помешивать чай маленькой ложечкой с изображением человека-цветка. Должно быть, Мэгги заметила, как я вытаращил глаза.

– Этот набор называется "апостолы", – сообщила мне она. – У меня от матери осталось много всякого. Если вы приглядитесь, то заметите, что все изображения разные.

Я усмехнулся в свою чашку и взял с хрустального блюдца кусок шоколадного торта. Наступило молчание, поскольку наши рты были набиты едой. Время от времени я прихлебывал из чашки. Когда Мэгги глотала, её подбородки делались похожими на тихоокеанские приливные волны. Иногда я замечал в речи Мэгги легкий шотландский налет, но в общем и целом выговор у неё был канадский, невыразительный, разве что гласные звучали сипловато.

– Похоже, вы уже преодолели потрясение от страшного утреннего открытия, Бенни.

Так ей хочется посудачить об убийстве. Прекрасно.

– Во всяком случае, сегодня вечером я не выйду из дома без фонарика.

– Надеюсь, Гарри Гловер не нагнал на вас страху. Обычно его облик пугающе действует на людей, которые не знают, что в юности Гарри с сотоварищи промышлял браконьерством в парке. Нынче днем он норовил... как это говорится... вынюхать у меня кое-что о несчастном Энее. Какое расточительное отношение к кадрам: ведь его начальнику тоже предстоит вести все эти допросы. А может, дело перестанет их интересовать. Съешьте ещё кусочек, Бенни. Я же вижу, как вы коситесь на торт.

Я воспользовался приглашением. Мэгги вновь наполнила мою чашку, и я опять откинулся на спинку кресла. Мэгги Маккорд умела наслаждаться жизнью, и это меня восхищало.

– А почему они должны утратить интерес к делу?

– Похоже, в конце концов им придется признать, что это несчастный случай. Господи, бедный Эней. При жизни он никогда не поднимал такого переполоха.

– Что это был за человек?

Мэгги пошевелила губами, как бы пробуя мой вопрос на вкус, и поглубже уселась в кресло.

– Эней Дюфон? Альберт говорит, второго такого проводника в парке нет. Не хочу употреблять штампы, говоря об индейцах, Бенни, но Эней был прирожденным проводником, а вот его младший брат, Гектор, совсем не годился для этой работы. Он знал о лесе не больше, чем вы или я. А вот Эней знал все. Странно, правда? Но когда начинаешь объяснять все это словами, вдруг ловишь себя на том, что твоя речь звучит допотопно, даже по-расистски. Думаю, Эней был хорошим человеком. Готова поклясться, что он не имел ни единого врага. Мне очень жаль его, но я считаю, что Гарри Гловер мелет вздор, когда называет это убийством. Убийство? Смех да и только.

Говоря, она била левым кулаком в правую ладонь. Перстни на маленьких пальцах ослепительно сверкали.

– Что же, по-вашему, произошло?

– Довольно странный несчастный случай. Кабы беда стряслась у нас на глазах, все было бы просто, но коль скоро Гловер не может предложить никакого объяснения, вполне возможно, что мы никогда ничего не узнаем.

Я кивнул, признавая, что такая возможность существует.

– Это как с художником, который утонул в Каноэ-лейк во время Великой войны. Люди до сих пор гадают, как знаток леса и прекрасный гребец мог утонуть в озере, которое он знал не хуже, чем я – рецепт этого шоколадного торта. В общем, с Энеем – та же история. – Она умолкла в ожидании моего кивка. Не то чтобы я был полностью согласен с ней, но из вежливости все же кивнул.

– Сисси Пирси говорит, Эней не согласился вести Ллойда на озеро Литтл-Краммок. С чего бы это?

– Из суеверия. Он никогда туда не ездил Не ладил с тамошними местами. Не любил их, старался держаться подальше. Он и с людьми был такой же. Если кто ему не нравился, не подпускал к себе.

– И кто же ему не нравился?

– Ну, первым делом, Гарри Гловер. Эней его недолюбливал. Вот ведь ирония судьбы, да?

– Далеко не все обожают полицейских.

– Там было что-то еще. Что-то такое, о чем они, наверное, знают. А ещё он не ладил с Майком Харбисоном, мужем Джоан. Майку не нравилось, что Эней подкатывается к Джоан в его отсутствие. Когда Эней построил для Джоан то каноэ из кедровой коры, Майк даже набросился на него с кулаками. Была большая драка, потому что Эней отказался принять деньги. Просто ни слова не говоря оставил каноэ на причале, и все.

– Судя по вашим словам, муж Джоан имел на Энея зуб. Как сам Эней воспринимал это? Может, перестал приходить к ним?

– Эней был непредсказуем как погода. Он никогда ни с кем не сплетничал, но был в курсе всего происходящего, словно лесничий какой-нибудь. Когда семейство по имени... впрочем, не будем называть имен... так вот, когда они начали сбрасывать в озеро отходы, никто иной, как Эней прознал об этом и потребовал, чтобы власти положили конец безобразиям. Я подозреваю, что это был он. У Энея все было просто: что-то не так? Стало быть, надо исправить. Или прекратить.

– А Джордж? Как Эней ладил с Джорджем?

– Не уверена, что мне нравится ваш вопрос, Бенни. Что может сказать мать о строптивом сыне? Джордж все делает по-своему, он не дипломат. А Эней гладил его против шерсти.

– Словом, этот человек, не имевший врагов, ухитрился многих восстановить против себя.

– И да, и нет. Он был скрытным человеком. Тихоней, понятно?

– И всю жизнь проработал в усадьбе проводником?

– Когда я впервые приехала сюда, а это было очень давно, Эней уже работал. Помогал Долту и Пег строить домики и чинить старые срубы. Когда усадьбу продали Уэйну Траску, Эней хотел помочь и ему, но Уэйн либо бывал пьян, либо самодурствовал. Обожал дебоширить. Никогда не встречала человека, который сказал бы про Уэйна хоть одного доброе слово.

– Значит, Харбисоны купили усадьбу у Траска?

– Вот вы и перенеслись из прошлого в настоящее. Еще чаю?

Я кивнул. На сей раз – потому, что мой рот был набит тортом.

Общими усилиями мы с Мэгги уничтожили изрядную его часть, проделав брешь не уже Ниагарского ущелья. Я сунул руку в карман и извлек на свет пачку "игрока", но потом спохватился и начал было запихивать её обратно, однако Мэгги затрясла подбородками, призывая меня чувствовать себя как дома, и в знак дружеского расположения принесла пепельницу. Я закурил и откинулся в кресле, пытливо разглядывая Мэгги Маккорд. Она наливала мне чай, оттопырив мизинец. Настоящая леди, подумалось мне. Должно быть, этому её научила мать.

– Похоже, вы немало знаете о здешнем люде.

– Видите ли, Бенни, тут нет книг, и единственное чтиво – человеческая душа. Мой покойный муж не был книгочеем, и мало-помалу я тоже отвыкла от книг. В девичестве, помнится, увлекалась любовными романами и, разумеется, всегда воображала себя их героинями. Но тут, на севере, научилась читать по лицам и рукам, точно так же, как цыганка читает по спитому чаю.

Я заглянул в свою чашку и прислушался, не нашептывают ли чаинки что-нибудь о моем промысле и целях приезда в усадьбу. Хотел было спрятать руки в карманы, но вовремя удержался.

– Наверное, я от рождения была наделена даром заглядывать в душу, продолжала Мэгги. – Еще мой отец заметил это и сказал, что такой дар сослужит мне добрую службу. Так и вышло. Альберт Маккорд был хорошим человеком, хоть и без образования. Никто другой не смог бы так содержать жену. Я с радостью покинула свой дом в горах и перебралась на север, в тихий и спокойный край. Извините, это во мне говорит несостоявшаяся поэтесса.

– Отнюдь. Я и сам иногда говорю слащавым штилем. Кстати, торт замечательный.

– Это бабушкин рецепт.

– Вы сказали, что родились в горах.

– Да, в Шотландии. А помру тоже в горах, только здесь, в Халибэртоне. Моего покойного отца звали Дэниел Круикшэнк Он был врачом, имел практику в Данди. Вы когда-нибудь бывали в Шотландии, Бенни?

– Нет, но играл в школьном спектакле о бегстве Карла-Эдуарда. Мне очень нравились географические названия: Раннокское болото, холмы Атолл. И выговор там приятный, мягкий. "А те, кто прячется, ко лжи столь наглой не привыкли, и мне сдается, что..." – Я опустил глаза и уставился в свою чашку, чувствуя, как шею покрывает румянец: уже лет десять я не цитировал эту пьесу. Я попытался сосредоточиться на букве "Т", выгравированной на серебряной ложке, а потом робко добавил: – Всегда хотелось съездить туда.

– Это прекрасно, Альберт и сам мечтал там погостить, да вот не довелось. Не судьба.

Несколько секунд мы прислушивались к жалобному скрипу пальца Мэгги, чертившего узоры на пыльном подоконнике, а потом я сменил тему.

– Восхищаюсь этими картинами. Настоящая масляная живопись.

– Их автор – угрюмый вонючий старик, живший отшельником в лесной хижине. Ставил силки и капканы. Разумеется, за пределами парка. Корчил из себя старателя. Старый Дик Бернерс. Говорят, он искал золото.

– Вы употребили глагол в прошедшем времени. Его тоже больше нет?

– Он умер от рака. Выписался из больницы и забился в свою хижину, чтобы умереть там. Как его ни уговаривали, все впустую.

– Мне придется сообщить дурную весть моему партнеру по шахматам, живущему в соседнем заливе, в усадьбе Вудворда. Мистер Эдгар говорит, что знает Бернерса с детства.

– Знать-то знает. Но не знается. С тех пор, как мистера Эдгара возлюбил сенатор, Дик Бернерс превратился в лишний предмет обстановки и перестал быть дядюшкой Диком. Старый смешной старатель. Золото! Вы можете представить себе, чтобы кто-то искал тут золото?

Я услышал, как открылась и вновь закрылась сетчатая дверь. Щелкнула пружина замка.

– Джордж? Это ты, Джордж?

Для Джорджа у Мэгги был припасен высокий певучий тон. Я услышал в прихожей тяжелые шаги, а подняв глаза, увидел желтые кодьякские башмаки с похожими на спагетти шнурками, заправленные в них грязные тиковые штаны и выцветшую зеленую байковую рубаху, прикрывавшую отвислое брюхо любителя пива. Венчавшая толстую шею физиономия казалась несуразно маленькой. Должно быть, именно так выглядит взрослый человек в представлении ребенка: большие ноги, а где-то далеко вверху – маленькая голова. Обман зрения, закон перспективы. Я так думаю. Ведь я сидел на стуле. Но все равно моя голова была достаточно высоко. Нет, просто у Джорджа и впрямь маленький череп. А ещё у него был красный нос, похожий формой на мой большой палец и испещренный морщинами. Из-под густых черных сросшихся бровей смотрели крошечные испуганные глазки. На макушку была нахлобучена полосатая форменная фуражка железнодорожника, сбившаяся набок. Повадкой Джордж напоминал здоровенную взлохмаченную псину.

– Мамуля, я приехал поговорить с Гарри. Сейчас у него Сисси Пирси, а я следующий. О, извини, я не заметил, что у тебя гость.

– Заходи, Джордж. Гарри Гловер малость подождет. Поздоровайся с Бенни Куперманом. У него голос точь-в-точь как у твоего отца. Бенни гостит в усадьбе.

Похоже, оба забыли, что мы познакомились вчера вечером во флигеле. Джордж приветственно кивнул мне, схватил стул и укрылся за ним, как будто был без штанов. Его улыбка сообщила мне, что он уже давно лишился половины зубов. В общем и целом улыбка была приветливая, но далеко не дружеская. Я опустил руку, уже готовую к рукопожатию или захвату очередного куска торта – в зависимости от обстоятельств. Джордж и не подумал подать мне руку, а тортом я уже объелся.

На вид Джорджу было за сорок, но в присутствии матери он вел себя как четырнадцатилетний отрок. Он покраснел, и Мэгги удовлетворенно откинулась на спинку кресла. Достала-таки.

– Мамуля, разговор есть, – промямлил Джордж.

Я стряхнул с колен крошки и встал.

– Неужели вы уходите, Бенни? – в голосе Мэгги сквозило удивление, но её руки уже складывали салфетку.

– Пойду, пожалуй, к себе. Из-за этого Энея я запустил все свои дела. Приятно было увидеться, Джордж. Спасибо за чай, – после этой речи я попятился в ту сторону, откуда, насколько я помнил, донесся звук открываемой двери.

– Ну, теперь вы знаете дорогу к нам. Заходите без церемоний.

– До свидания, – буркнул Джордж.

– Может быть, ещё увидимся во флигеле, выпьем кофе.

Я отыскал дверь, вышел и захлопнул её за собой. Сначала я хотел громко протопать по крыльцу, чтобы затем крадучись вернуться к двери, но отказался от этого намерения: если окна и двери забраны сетками, никогда не знаешь, видно тебя или нет. Похоже, Джорджу и впрямь не хотелось встречаться с Гловером. Я тоже не получил удовольствия от беседы с капралом. У каждого есть свой скелет в шкафу.

Я поставил на конфорку почерневшую сковороду и вывалил в неё остатки масла. Сперва я хотел обнюхать его, но потом решил воздержаться. Мать всегда говорила, что, если возникает желание понюхать продукт, лучше сразу его выбросить. Мамуле никогда не приходилось жить в местах, от которых до ближайшего куска свежего масла много-много миль. Я слышал, что рыбу хорошо жарить в сухарях, но не запасся ими, а посему раскрошил соленое печенье и вывалял свой кусок рыбы в этих крошках, а потом быстренько, пока они не осыпались, определил все это сооружение на сковородку. Затем я поставил на другую конфорку миску с водой и положил в неё пару яиц в надежде соорудить из них бутерброд. Но яйца всплыли, а я не помнил, что это значит. То ли они свежие, то ли, наоборот, протухли, и прикрыл их крышкой, чтобы больше не видеть. Рыба начала приобретать приличный вид. Сделалась золотистой и даже душистой. Шипение масла звучало очень успокаивающе и убедительно. Я поставил на стол прибор и налил себе стакан молока из безобразной пластмассовой фляги, Сначала я намеревался есть рыбу прямо со сковородки, но потом выложил её на тарелку. Мыть посуду я не собирался, ну её к черту. Пусть этим занимается горничная. Форель проскочила в меня довольно легко, хотя от неё слишком уж сильно разило рыбой. Я посолил и поперчил кусок, но, увы, под рукой не оказалось петрушки, и мне не удалось сдобрить свою снедь. Бросив рядом с тарелкой альбом "Подарки принцессе Елизавете", единственную имевшуюся в хижине книгу, я принялся пировать как король. Потом бросил тарелку и сковородки в мойку и, взяв ведро, отправился к колонке за водой.

Гарри Гловер сидел на причале и покуривал, распустив узел галстука и следя за сгущавшимися на берегу тенями. Я оставил ведро у колонки и, сунув руки в карманы, подошел к воде. С озера тянуло прохладой.

– Хороший вечер, – сказал я, чтобы как-то завязать беседу.

– Угу.

Это было все равно что начать шахматную партию испытанным е2-е4.

– А вы по-прежнему удерживаете крепость в одиночку? Подкреплений не видать?

– Уитни попросит помощи у уголовной полиции Торонто лишь после того, как там ознакомятся с медицинским заключением. Никто не потащится в такую даль, если это несчастный случай.

Конь С3.

– Но вы так не думаете?

Капрал пропустил мой вопрос мимо ушей.

– А уж тогда в дело вступит судебный следователь. Господи, у этих следователей такие полномочия! Уложение о судебных следователях дает им право изымать любые улики. Если он захочет, то сможет прибрать к рукам весь наш парк.

– Вы пришли к выводу, что это убийство. Почему?

– Вы никогда не были капралом. Никогда не служили лягавым в такой дыре, как Уитни. Должно быть, я прозевал несколько ходов. Или он слишком рано провел короткую рокировку.

– Сидя за столом в Грэнтэме или Торонто, стареешь так быстро.

– Черт возьми, Куперман, в Уитни время ползет, как одноногая многоножка.

Мы уставились на воду, очертания островов на фоне дальнего берега обрели четкость, но когда свет начал тускнеть, их контуры размылись, и вскоре оба острова исчезли из виду, будто вспугнутые гагарки.

– Такое дело может выбить меня из колеи на несколько дней. Знаете, я никогда не был в Торонто и не отказался бы малость поработать в отделе уголовных расследований вместо того, чтобы составлять рапорт об очередном утопленнике. Побыть в центре внимания не вредно. Надо напомнить сослуживцам, что я ещё жив.

– Вот почему вы действуете строго по уставу.

Он снова обдал меня молчанием. Но потом сказал:

– Присядьте, Куперман, не стойте над душой. В ногах правды нет.

Я взял один из белых плетеных стульев и уселся.

– Закурите?

Я принял протянутую капралом пачку сигарет с фильтром и полез в карман за спичками. Темное отражение холмов в воде рассекла яркая полоса света, похожая на блестящее голубое лезвие ножа.

– Должно быть, это Ллойд Пирси, – сказал Гловер. Я кивнул. Мы оба следили глазами за лодкой, которая приближалась, увеличиваясь в размерах. Довольно долго не было слышно ни единого звука.

– Он неплохо знал Энея, – сообщил мне капрал. – Пожалуй, лучше ему услышать обо всем от меня.

Гловер швырнул недокуренную сигарету в озеро. Я покосился на его лицо и подумал, что днем оно выглядело моложе. А сейчас я заметил будущие морщины, которые обозначатся, когда Гарри Гловеру стукнет пятьдесят и короткие волосы в вырезе рубахи сделаются седыми.

– Помнится, как-то раз я поднимался по лестнице в одну квартиру в Халибэртоне. С тех пор, почитай, уже лет десять прошло. Квартира располагалась над лавочкой. Мы добрались туда спустя четверть часа после прибытия какого-то газетчика. Он просил у домочадцев фотографию покойного, а те ещё даже не знали, что глава семьи мертв. На тридцать пятом шоссе столкнулись сразу три машины. Пришлось чуть ли не всю ночь успокаивать родных. Да, сэр. "Нам нужен снимок вашего папы для газеты".

Теперь я слышал нарастающий шум подвесного мотора и видел силуэт Ллойда на корме лодки.

– Ллойд Пирси и Эней часто рыбачили вместе, – сказал Гловер. – Да, сэр. Очень часто. И много лет.

9.

Вечером во флигеле, где воняло обуглившимися крутыми яйцами, я получил возможность увидеть большинство местных завсегдатаев. Стоит пролиться хоть капельке крови, и люди тотчас сбиваются в кучку, поздравляя друг дружку с тем, что ещё могут числить себя в живых. Детишки Киппа, Роджер и Крис, нахохлившись, сидели у огня и наблюдали, хорошо ли горят четыре березовых полена, ворочая их кочергами. Они ждали обещанной пастилы. Сам Кипп устроился в дальнем углу. Он читал уголовный роман и казался сутулым, даже съежившимся, в кресле-качалке с высокой спинкой.

Ни чета Пирси, ни Мэгги с Джорджем пока не появлялись, но для Мэгги оставили облюбованное ею место на диване у карточного стола. Дез Уэстморленд сидел на стуле перед пианино, а его подружка из последнего номера мотеля примостилась рядом с ним. Сполохи огня играли на их лицах, которые казались румяными, а физиономия Деза и вовсе помолодела лет на десять. Делия прихватила с собой вязание, но так и не взялась за спицы. Я наблюдал за ними, стоя у бачка с кофе. Тишина в комнате едва ли не звенела; я слышал, как бурлит кофе. Моя попытка положить этому конец привела лишь к тому, что я раскачал стол для пинг-понга. Плескавшийся в стеклянном баке кофе ещё усугубил эту качку. Неужели тут лучше, чем в моей хижине, где можно побыть в одиночестве? – спросил я себя. Поленья в очаге трещали, в дымоход вылетали снопы искр. Дэвид Кипп перевернул страницу своего Сименона. Дез Уэстморленд перехватил мой взгляд, подошел и представился мне, а заодно представил и Делию. Он назвал её "мой друг". Формальное знакомство было очень кстати.

– Что вам известно о гибели этого проводника, мистер Куперман? вопрос прозвучал так, словно я располагал какими-то туманными сведениями, к которым его не допустили, – Как там его звали?

– Дюфон. Эней Дюфон. Я почти ничего не знаю. Он был хорошим проводником, но робким и немного настороженным человеком. Одиночка. Тихий, чуть-чуть суеверный. Хорошо знал лес.

– Не понимаю, как кому-то пришло в голову, что мы имеем к этому отношение. Карал Гловер продержал Делию почти полчаса. Нет, правда. А ведь мы приехали сюда вовсе не затем, чтобы впутаться в какую-то лесную возню. Он посмотрел на Делию, и та попыталась улыбнуться из-под слоя косметики, которая, судя по всему, была неложена вслепую. – Мне дали всего две недели отпуска, мистер Куперман. Надеюсь, капрал Гловер не задержит нас здесь. Да у него, наверное, и права такого нет. Если он не предъявит обвинение. Но когда человека просят оказать содействие, это накладывает на него определенные нравственные обязательства, верно?

Получив возможность более внимательно разглядеть Делию Александер, я заметил, что она очень хороша собой. Красоту не спрячешь. Но судя по тому, как старательно эта дамочка виляла бедрами (даже в джинсах), она далеко отстала в развитии от своих ровесниц и расцвела гораздо позже.