Текст книги "Легион обреченных"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Свен Хассель.
Легион обреченных.
Роман

Обращение к российскому читателю

Дорогой читатель!

Для меня является огромной честью, что мои книги наконец-то издаются в России.

Я убежден, что для всех россиян необходимо увидеть Вторую мировую войну также и с «противоположной» стороны – как это уже произошло в Великобритании, Франции и США, где мои книги стали, как это ни странно, более популярными, чем в самой Германии. Одна из основных вещей, которую я пытаюсь объяснить в своих романах – это то, что многие из нас боялись и ненавидели преступный и тупой нацистский режим; и единственной причиной того, что мы продолжали сражаться, было желание выжить. Некоторые из нас дезертировали и были казнены или же попали в дисциплинарные части, как это случилось со мной.

Никто в этой войне не страдал так, как русский народ и советская армия, никто не платил такой чудовищной цены. Поэтому, дорогой читатель, я буду очень благодарен, если ты потратишь свое время на прочтение истории простого вражеского солдата, который до сих пор чувствует вину за тот вред, который безо всякой причины и смысла наносит невинному человеку война.

С наилучшими пожеланиями,

Свен Хассель

Барселона, декабрь 2005 г.

Предисловие

Прошло более 60 лет с той поры, когда в жестоких поединках с фашистской Германией решалась судьба советского народа и всего человечества. За это время появились новые поколения. Для них Великая Отечественная война – это далекое прошлое, с которым не связаны их личные воспоминания и переживания. Они не знают о многих событиях этой войны, и в том числе о трагической судьбе простых бойцов войны, которые погибали на поле боя, защищая свое Отечество. Никто не ощущает сейчас ужаса от мыслей о том, что же последует за возможной победой грозных полчищ фашистского вермахта. Все это пережили старшие поколения. И ветераны войны горды тем, что они отразили агрессию врага, а затем и окончательно сокрушили его.

Вместе с тем время многое стирает из памяти. Утихает боль о тех, кто пал на полях сражений, погиб в осажденных городах и концлагерях. Но самое непростительное – это сознательное искажение былого, безнравственное стремление различных лжепатриотов принизить подвиг тех, кто выдержал испытания чудовищной войны и завоевал великую Победу.

Историческая память Отчизны есть неотъемлемая часть сознания народа, его культуры и духовности. Никто не властен – даже Бог – отменить прошлое. Прошлое живет в настоящем.

За последние годы о Второй мировой войне появилась обширнейшая литература на многих языках и во многих странах. Русская военная и мемуарная литература уже дала всесторонний анализ войны. Много написали и немецкие авторы – непосредственные участники событий, командовавшие группами армий, армиями и соединениями, представители генштаба. Все они, как правило, ищут причины неудач и поражений в фигуре дилетанта Гитлера, который своими малограмотными решениями не давал, дескать, германскому генералитету добыть победу, спутал все карты.

Но чем беззастенчивее и бессовестнее на Западе, да и в нашей стране, пытаются извратить правду о войне, тем сильнее нарастает поток правдивой литературы об этой эпохе. Возмутившаяся совесть этих авторов заставила сказать своему, да и другим народам, правду о событиях той поры и помочь правильно осмыслить действия и поступки людей в боевой обстановке. Стоит в этой связи напомнить читателю о книге Иохима Видера «Катастрофа на Волге» (М., 1965), где бывший подполковник 6-й немецкой армии рассказал об ужасах Сталинградской битвы. Несомненный вклад в дело разоблачения германского фашизма внес также Вильгельм Адам, автор книги «Трудное решение» (М., 1967). Одним из таких писателей является и Свен Хассель.

Кто же он такой и какие романы создавал? Свен Хассель (настоящая фамилия Педерсен) родился в небольшой датской деревушке Фреденсборг в семье выходцев из рабочего класса. В 14 лет он начал службу в торговом флоте в качестве стюарта и служил на корабле до 1936 года, когда вступил в армию. В это же время Свен стал зачитываться Ремарком (любимой его книгой на всю жизнь осталась «На Западном фронте без перемен»). Годом позже, спасаясь от последствий Великой депрессии, безработный Хассель перебрался в Германию, где вступил в армию добровольцем. В своем интервью в 1990 г. он говорил: «Германия была ближе, чем Англия, поэтому я обратился к рекрутам вермахта; но на самом деле все оказалось не так просто. В армии Германии могли служить лишь граждане этой страны. Наконец после шести месяцев моих стараний 7-й кавалерийский полк принял меня в свои ряды под тем соусом, что я стал натурализованным немцем». Позже Хассель служил во 2-й танковой дивизии, расквартированной в Айзенахе; во время вторжения в Польшу он был водителем танка. Годом позже Хассель дезертировал. «Я был просто истощен. Я не вернулся в свое подразделение после короткого отпуска. Они назвали это дезертирством. Я был направлен в штрафное подразделение, укомплектованное уголовниками и диссидентами».

Далее он служил во 2-м кавалерийском полку, а позже – в 11-м и 27-м танковых полках (6-я танковая дивизия) на всех фронтах, кроме Североафриканского; несколько раз был ранен (по официальным данным, восемь раз). В итоге Хассель дослужился до чина лейтенанта и был награжден Железным крестом 1-го и 2-го класса. Он сдался советским войскам в Берлине в 1945 г. и провел несколько последующих лет в различных лагерях для военнопленных. Свой первый роман «Легион обреченных» он начал писать, когда вышел на свободу (1949). Поначалу Хассель планировал вступить в Иностранный легион, но тогда же встретил свою будущую жену, Дорте Йенсен. Оформив брак в 1951 г., Хассель пошел работать на одно из датских автостроительных предприятий, но жена убедила его начать писательскую карьеру. Роман «Легион обреченных» вышел в свет в 1953 г., а годом раньше в семье Хасселей родился сын Микаэль (Майкл).

В 1957 г. Хасселя одолели приступы жестокой болезни, полученной им на фронтах Второй мировой, в результате чего он был парализован на протяжении почти двух лет. После выздоровления он продолжил писать. В 1964 г. Свен перебрался в Барселону, где живет и по сей день. Всего он опубликовал 14 романов, которые были переведены на 21 язык и изданы общим тиражом более 50 млн экземпляров. В 1987 г. по одному из его романов «Колеса ужаса» в США был снят фильм «Бригада неудачников» (The Misfit Brigade).

В своих книгах автор описывает войну от первого лица. Действующие лица его произведения – солдаты 27-го (штрафного) танкового полка, ранее судимые уголовным и военно-полевым судом, а также «политически нежелательные». Они воевали на советско-германском фронте в разных местах – от Москвы до Львова, с 1941 до 1944 года. Повествование построено на исторических фактах с описанием реальных людей и, как говорит сам Хассель, «воплощением законного права автора использовать свободный полет фантазий».

Значительная часть настоящего романа посвящена событиям, которые происходили по другую сторону советско-германского фронта, в Германии, – в концентрационном лагере для инакомыслящих, в штрафном полку осужденных. Книга «Легион обреченных» написана «человеком с той стороны» с его особым укладом жизни, психологией и ходом рассуждения о войне, о жизни, о смерти. «Потребовалось пройти через то, что выпало на мою долю, чтобы я смог взяться за такое изнурительное дело, как работа мысли», – пишет он в «Легионе обреченных». Вот главный лейтмотив произведения. Все остальное – это фон, на котором происходит становление созревания антифашиста, антимилитариста Хасселя.

Он участвовал во многих сражениях и боях бок о бок с друзьями по несчастью, неся смерть, страдания и разрушения своим жертвам. Усилия немецкого солдата были неимоверны. Днем и ночью он смотрел в глаза смерти. Каждую секунду угрожало ему смертью оружие храбрейшего и решительного противника – русского (советского) солдата, отстаивавшего свою независимость, свободу и Отечество, свои справедливые цели.

Немецкие солдаты, павшие в боях, погибшие от холода и голода, равно как и оставшиеся в живых в советских лагерях для военнопленных, по утверждению геббельсовской пропаганды, не существовали; вообще они не играли самостоятельной роли. И в дальнейшем многие мемуаристы – бывшие генералы и офицеры вермахта – использовали в своих воспоминаниях аргумент об «аполитичности» армии. Куда же они зашли с этими домыслами? Солдат, офицер должен понимать, что в результате своего аполитичного поведения он бездумно становится разящим политическим инструментом. В результате слепого выполнения приказов армия объективно стала соучастницей преступного руководства. Гитлер и его окружение бессовестно воспользовались аполитичной позицией военных в ущерб немецкому народу.

Оценивая позицию руководства вермахта, С. Хассель пишет: «Особенно недоставало им – генералам – способности понять и оценить путь, по которому шагают в ногу. Им велели идти туда – они и пошли. Эта машина надвигалась на противника, обладавшего тем, что приносит победу: моральным превосходством».

Действительно, жертвы, принесенные каждым немецким солдатом, бесспорны. Но речь в книге идет не об этом, а о смысле этих жертв. Какой закон повелел этим людям прервать мирную, созидательную жизнь народов и наступать до Москвы, до Сталинграда и Кавказа, сметая все живое на своем пути? Какой закон требовал от них идти на смерть? И можем ли мы чтить их жертвы? «Прусская дисциплина и геббельсовская пропаганда об ужасных условиях в Советском Союзе держали нас мертвой хваткой», – оправдывается Хассель.

Трудный и долгий путь через адское горнило войны предшествовал решению Хасселя навсегда порвать с прошлым, беспощадно осудить его и стать антифашистом, антимилитаристом. Он внял урокам истории, понял, что это тот путь, по которому раньше или позже пойдет немецкий народ. Но за это надо бороться.

Несмотря на то, что автор участвовал во многих реальных событиях Второй мировой войны и знает войну не понаслышке, он, как и большинство мемуаристов, превозносит и восхваляет немецкую боевую технику и вооружение, приписывает ей чудовищные возможности, в то же время принижая действительную мощь советской техники и не считаясь с реальностью. Возможно, Хасселя подводила память; в любом случае, он явно не обращался к специальной литературе и справочникам для уточнения боевых характеристик немецких и советских боевых машин.

Далее, Хассель очень часто повторяет о многократном превосходстве в численности русских войск и общем соотношении сил. На страницах его романов тысячи и тысячи советских солдат наступают на немецкую танковую роту или же взвод, которые держат оборону на фронте в 100 и более километров. Все это, мягко говоря, фантазия и преувеличение, но такие ошибки свойственны бывшим солдатам проигравшей армии, с самого начала уверенным в абсолютном превосходстве своей стороны.

Хассель также плохо представляет себе и детали жизни и быта Красной армии, ее национальный и классовый состав, моральный облик ее солдат и офицеров. Понятно, что в данном случае речь идет о естественных врагах Свена, которых он видел в основном лишь через прицел своего оружия. Кроме того, нельзя забывать, что все произведения, созданные автором, возникли в период «холодной войны», поэтому более или менее симпатичный облик русского солдата, несмотря на все антимилитаристские помыслы Хасселя, попросту не мог возникнуть под его пером. Тем не менее главное в романах Хасселя не это, а общая – правдивая! – картина самой чудовищной войны за всю историю человечества.

Автор был на краю жизни и смерти, он похоронил почти всех друзей по оружию, с которыми начинал войну, но из нее он вышел живым. Война явилась глубоким переломом в его духовной жизни. Он стал борцом за мир, борцом против пропаганды войны, антимилитаристом. Только в процессе длительного, мучительного пересмотра прошлого и духовного перевоплощения, которые приводили к тяжелым внутренним конфликтам и противоречиям, он постепенно уяснил себе глубокие причины поражения вермахта на Востоке и абсурдность войн вообще.

Но какова цена прозрения и раскаяния перед судом истории, если они останутся только мыслью или словом? Только отдав всего себя борьбе против повторения ошибок прошлого, можно предстать перед судом истории, быть достойным отвечать за погибших, не погрешить перед совестью. «Пусть эта книга, – говорит С. Хассель, – будет ударом в глаз всей грязной военной своре – немецкой, русской, американской, какой угодно, – чтобы люди могли понять, до чего нелепа и гнусна эта идиотская пропаганда войны».

Русский читатель, познакомившись с книгой С. Хасселя «Легион обреченных», найдет в ней много полезного, жизненного, поскольку в ней содержатся подлинные воспоминания солдата Второй мировой, вынесшего на своих плечах всю тяжесть войны.

Кандидат исторических наук

профессор РАЕН

Р. В. Мазуркевич

Легион обреченных

Эта книга посвящается неизвестным солдатам, павшим за чуждое им дело, мои лучшим товарищам в Двадцать седьмом танковом (штрафном) полку, и тем замечательным женщинам, которые помогли мне в те мрачные, ужасные годы:

Оберсту Манфреду Хинке

Оберстлейтенанту Эриху фон Баррингу

Обер-фельдфебелю Вилли Байеру

Унтер-офицеру Хуго Штеге

Штабс-ефрейтору Густаву Айкену

Обер-ефрейтору Антону Штайеру

Ефрейтору Гансу Брайеру

Унтер-офицеру Бернарду Флайшману

Ефрейтору Асмусу Брауну

и

Еве Шадовс, студентке-юристке

Урсуле Шаде, врачу

Барбаре фон Харбург, медсестре

ГНУСНЫЙ ДЕЗЕРТИР

– Ну, пять минут истекли. Пеняй на себя!

Он нажал кнопку звонка. Вошли два рослых эсэсовца в черных мундирах. Краткий приказ – и они потащили Еву к обитому кожей столу.

Накануне рослый сапер предстал перед военным судом и получил восемь лет каторжных работ. Теперь настала моя очередь. Меня доставили в суд под охраной двух «цепных псов». Привели в большой зал, одну стену которого занимал громадный портрет Адольфа Гитлера, напротив него висел Фридрих Великий. За креслом председателя суда висели четыре огромных флага – военно-воздушных сил, военно-морского флота, сухопутных войск и СС. Вдоль стены стояли штандарты различных родов войск: белый с черным крестом – пехоты, красный – артиллерии, желтый – кавалерии, розовый – бронетанковых войск, черный с серебристой каймой – инженерных, зеленый с охотничьим рожком – горнострелковых полков, и все прочие. Судейский стол был накрыт черно-бело-красным флагом вермахта.

Суд состоял из юрисконсульта в чине майора; двух судей – гауптмана [1]1
  Соответствует чину капитана сухопутных войск. – Прим. ред.


[Закрыть]и фельдфебеля; и обвинителя – штурмбаннфюрера СС [2]2
  О значении и соответствии различных званий вермахта и СС см.: Залесский К. А. III рейх. Энциклопедия. М.: Яуза-ЭКСМО, 2004. – Прим. ред.


[Закрыть].

Адвоката гнусному дезертиру не полагалось.

Было зачитано обвинение. Меня допросили. Судья приказал вызвать свидетелей. Первым вошел гестаповец, который арестовал нас с Евой, когда мы купались возле устья Везера, и в судебное разбирательство неожиданно ворвался легкий звук лениво плещущих волн. Горячий, мерцающий белый песок… Ева, стоящая там, вытирая округлые бедра… ее купальная шапочка… лучи солнца на моей спине… тепло, тепло.

– Да, я вскочил на письменный стол и с него выпрыгнул в окно.

Меня допрашивали поочередно пять полицейских чинов, теперь они входили и давали показания. «Да, я назвался ему вымышленной фамилией». «Да, объяснение, которое я дал ему, было ложным».

Странно было видеть криминальсекретаря, который приказал хлестать Еву плетьми. Другие были садистами, но он был просто правильным. С правильными ничего поделать нельзя. Их слишком много. Я предался приятным мечтам: все мы дезертировали. Остались только офицеры. А что они могут сделать? Всем нам? На дорогах орды. Солдаты возвращаются домой. Офицеры на фронте и в тылу со своими картами, планами, щегольскими фуражками и начищенными сапогами.

Остальные идут домой, и меня они не забыли. Вскоре распахнется дверь, и они войдут. Ни слова не говоря, и председатель, юрисконсульт, двое судей, побледнев, подскочат…

– Введите свидетельницу Еву Шадовс!

Ева! Ты здесь?

Неужели это Ева?

Да, Ева, в этом не было никакого сомнения, как и в том, что я Свен. Мы узнали друг друга по глазам. Всего прочего – маленьких округлостей, известных только нам интимных живых тайн, которые мы впитывали глазами, губами, видящими руками – всего этого больше не существовало; оставались только глаза с их страхом, с надеждой, что мы – это все еще мы.

Как может столь многое исчезнуть за столь малый срок – несколько дней?

– Вы знаете этого человека, Ева Шадовс, не так ли?

Выражение «масленая улыбка» я терпеть не могу. Оно всегда казалось мне грубым, вульгарным, манерным, но для выражения лица обвинителя другого не существует – то была масленая улыбка.

– Да.

Голос Евы был еле слышен. Зашелестела какая-то бумага, и этот звук привел нас всех в раздражение.

– Где вы познакомились с ним?

– В Кельне, во время воздушной тревоги.

Да, так оно и было.

– Он сказал вам, что дезертировал?

– Нет.

Надменное молчание была для Евы невыносимым, и она, запинаясь, продолжила:

– Как будто бы нет.

– Думайте, как следует, что говорите, фройляйн. Полагаю, вы знаете, что давать ложные показания в суде – дело очень серьезное.

Ева стояла, потупясь. Не бросала на меня хотя бы мимолетного взгляда. Лицо ее было серым, как у больной сразу же после операции. Руки дрожали от страха.

– Ну, так как же? Сказал он вам или нет, что дезертировал?

– Кажется, сказал.

– Отвечайте «нет» или «да»; нам нужен ясный ответ.

– Да.

– Что еще он говорил вам? Как-никак, вы повезли его в Бремен, дали ему одежду, деньги и все прочее. Так ведь?

– Да.

– Вы обязаны рассказать об этом суду. Мы не должны тянуть из вас каждое слово. Что он говорил вам?

– Он сказал, что дезертировал из своего полка; что мне надо помочь ему; что надо раздобыть ему документы. И я раздобыла. У человека по имени Пауль.

– Когда вы познакомились с ним в Кельне, на нем был мундир?

– Да.

– Какой?

– Черный мундир танкиста с нашивкой ефрейтора.

– То есть у вас не могло быть никаких сомнений, что он военнослужащий?

– Да.

– Это он попросил вас поехать с ним в Бремен?

– Нет, предложила я. Сказала, что так нужно. Он хотел сдаться, но я убедила его не делать этого.

Ева, Ева, что ты такое несешь? Что им сочиняешь?

– То есть вы удержали его от исполнения долга придти и сдаться?

– Да, я удержала его от исполнения долга.

Слушать это я не мог. Я вскочил и заорал во весь голос, заорал председателю, что она лжет, дабы спасти меня, придумывает смягчающие обстоятельства; что она понятия не имела, что я солдат, ни малейшего. Я снял мундир в поезде между Падерборном и Кельном. Когда мы познакомились, я был в штатском. Вы должны отпустить ее; она понятия не имела, пока меня не арестовали; я клянусь.

Возможно, председатель военного суда способен быть человечным; я не знал, но надеялся, что такое может быть. Однако глаза его были безучастными, как стеклянные осколки, и мои крики словно бы резались о них.

– Вы должны молчать, пока вас не спросят. Еще одно слово, и я прикажу вас вывести.

Он снова обратил свои стеклянные осколки на Еву.

– Ева Шадовс, вы готовы присягнуть, что ваши показания правдивы?

– Да, готова. Все было, как я сказала. Если б он не встретил меня, то сдался бы.

– Вы помогли ему, и когда он сбежал из гестапо?

– Да.

– Благодарю. Это все… только… вам вынесли приговор?

– Я отбываю пятилетний срок каторжных работ в концентрационном лагере Равенсбрюк.

Когда Еву уводили, она повернулась, бросила на меня долгий взгляд и вытянула губы, изображая поцелуй. Губы ее были синими, глаза бесконечно печальными и счастливыми. Она кое-что сделала, дабы помочь мне. И надеялась, верила, что это спасет мне жизнь. Ради хрупкой надежды внести в мою защиту крохотный вклад она с готовностью пожертвовала пятью годам жизни. Пять лет в Равенсбрюке!

Я был совершенно подавлен.

В качестве свидетельницы привлекли и Труди, но она упала в обморок вскоре после того, как начала делать безумное заявление, которое должно было подтвердить показания Евы.

Тяжело видеть, как свидетельница в суде падает в обморок, и ее уносят. Труди вынесли в маленькую дверь, и когда она закрылась, казалось, и все мое дело доведено до конца.

На решение у судей ушло немного времени. Пока зачитывали мой приговор, все стояли, присутствующие офицеры и служащие держали руки вскинутыми в нацистском салюте.

«Именем фюрера.

Свен Хассель, ефрейтор Одиннадцатого танкового полка, настоящим приговаривается к пятнадцати годам каторжных работ за дезертирство. Кроме того, он исключается из списков своего полка и навсегда лишается всех гражданских и военных прав.

Хайль Гитлер!».

Почему не теряешь сознания? Разве все перед глазами у тебя не почернело, как в тот раз, когда тебя перестали бить? Как это говорится: «Стыд страшнее смерти»? Да. Это речевой штамп. Ты никогда не думал, что употребишь его. Но штампы существуют для того, чтобы их употребляли. И теперь можешь пойти, сказать людям, что он означает.

Нет, ты никуда не пойдешь.

Я был так ошеломлен, сбит с толку, что лишь слушал, не понимая, комментарий председателя к моему приговору.

Председатель сказал, что они, сочетая справедливость и милосердие, сохранили мне жизнь. Я не получил смертного приговора. Они учли, что я Auslandsdeutscher [3]3
  Немец, живший за границей (нем.). – Прим. пер.


[Закрыть], был призван в Дании, и что эти безответственные, недостойные называться немками женщины соблазнили меня дезертировать.