Текст книги "Город и его ненадежные стены"

Автор книги: Харуки Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

Сыграть смерть не так-то легко. Но мне удалось. Я умер на сцене провинциального театра и… попал в стажера осветителя на японское телевидение! Да еще в придачу получил удивительный дар. Блеск софитов, мировые селебрити, помпезность и гламур вокруг. Здесь пишутся новости и создается реальность, здесь рождаются новые звезды и решаются судьбы политиков.

А еще здесь непоколебимо главное правило, которое должно выполнятся всегда: что бы ни случилось – шоу должно продолжаться!

Три секунды до эфира! Готовься, скоро тебя увидит весь мир!

Камера! Мотор! Поехали!

Шоу должно продолжаться, Акиро-сан!

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Nota bene

Шоу должно продолжаться, Акиро-сан!

Глава 1

– Камера! Микрофоны! Начали!

Музыкальная переливчатая трель смешивается с мягкими басами мажорной гаммы. На экране возникает заставка – город Токио с высоты птичьего полета, утренний туман окутывает высокие здания. В небе появляются несколько синих полосок, которые облетают здания и сворачиваются в тугую спираль, образуя цифру «9».

– Доброе утро! Солнце уже взошло, птицы заливаются песнями, а мы, команда программы «Улыбнись, Токио!» на девятом канале, готовы зарядить вас позитивом на весь день! В эфире самое бодрое утреннее шоу, где мы поговорим обо всем, что вас интересует: от последних новостей до рецептов вкуснейшего завтрака. Так что настраивайтесь на нашу волну и давайте вместе сделаем это утро незабываемым! – миловидная девушка улыбается. – С вами неизменные ведущие – строгий и рассудительный Датэ Кичиро!

– И несравненная и очаровательная Миками Коу, – поддерживает ее мужчина. Он уже в возрасте, но выглядит подтянуто и даже седая голова только добавляет ему шарма.

Вновь мелодия и заставка – синие полоски разлетаются в разные стороны, камера обращает свой взор на утренний Токио – идущих на работу людей, едущие машины и автобусы. Камера летит через улицу, немного замирает у старика, продающего газеты, который машет ей в ответ.

– Пошла заставка! Пятнадцать секунд до эфира!

– Что-то я себя неважно чувствую, – произносит мужчина, которого представили как Датэ Кичиро. – В груди болит.

– Это от нервов, Датэ-сан, – отвечает девушка. – Вам нужно зайти в магазинчик, про который я вам говорила – купить лечебных трав.

– Здоровье уже не то! – вздыхает тот. – Устал я.

– Вы зря жалуетесь на свое здоровье. Еще с другими молодыми потягаться сможете!

– Скажешь тоже!

– Не верите? Да вы на нашего техника посмотрите. Вон он.

Мужчина приглядывается. Под софитами и в самом деле стоит молодой парень в спецодежде.

– Вон, едва на ногах держится, белый весь лицом, руки трясутся. А он младше вас в два раза, между прочим!

– Пять секунд до эфира!

– Так что не переживайте! Все будет нормально.

– Хотелось бы верить, – вздыхает Датэ. – Только подсказывает мне чутье, что что-то случится. Что-то нехорошее.

– Четыре секунды! Три! Два! Один!

Синие полоски на экране вновь образуя цифру «9», музыка стихает, появляется картинка – студия утреннего телешоу. Двое – молодая красивая девушка и статный мужчина в сером пиджаке, – сидят на креслах. И едва они поворачиваются в сторону камеры, чтобы начать передачу, как свет вдруг дергается, слышится звон бьющегося стекла и грохот – будто уронили мешок с землей.

Повисает пауза. Глаза девушки удивленно округляются, она смотрит уже не в камеру, а куда-то ниже.

Датэ тоже глядит в ту сторону. А потом совсем тихо произносит:

– Кажется, у нас техник умер.

* * *

Саранский ТЮЗ, холодная гримерка с половыми ведрами и воняющими серыми тряпками, и роль таракана в постановке «Муха-цокотуха»… Как я вообще докатился до такого?

Именно об этом я сейчас размышлял, сидя перед зеркалом. Из отражения на меня смотрело нечто пугающее. Исхудалое лицо, вымазанное коричневым гримом, прилепленные пластиковые усы до самого подбородка, накладной нос-пятачок…

Почему у таракана свиной нос⁈ Кажется, ответа на этот вопрос не знает никто, даже сам режиссер. Видимо просто так страшнее. Все-таки тараканище. Впрочем, тараканище в постановке не такой уж и страшный, напротив – трусливый. «Тараканы под диваны, а козявочки под лавочки». Еще и изрядный любитель выпить: «тараканы прибегали, все стаканы выпивали».

Такая вот она, беспощадная современная режиссура, способная совместить и исковеркать даже легендарные произведения классиков, а потом заставить несчастных актёров играть в этих химеричных постановках.

Но мне еще считай, повезло с моей ролью. Вот Виктории Борисовне, между прочим, заслуженной артистке, досталась роль той самой козявочки. Она весь спектакль бегает по сцене в каком-то тряпье и лохмотьях и тоненьким, согласно сценарию, голосочком пищит: «я козявочка, вот моя справочка».

Какая к черту справочка? Об этом лучше спросить сценариста, который, кстати, и режиссер этого спектакля в одном лице. Это он сценарий написал. И видимо был в изрядном подпитии, потому что много чего туда попало дикого и непонятного, типа «Таракан не танцует канкан». Режиссер раньше ставил авангардную пьесу «Приключения Писека и Вареника», за что был нещадно бит критиками и изгнан в ТЮЗ.

– Звонок! – крикнул помощник режиссера. – Сережа, скоро твой выход.

Пора.

Я сделал глубокий вдох.

В конечном итоге актер не должен жаловаться на лишения. У меня есть сцена, пусть и не первого театра, но я могу выступать. И как бы не было сейчас тяжело и… унизительно. Эх, все образуется. Когда-нибудь и на моей улице будет праздник, а обо мне узнает весь мир.

И это должно случится совсем скоро. Вот прям чувствую. Я не хотел спугнуть удачу, но знакомый и весьма известный режиссер кое-чего обещал. Один очень крупный проект. Огромный бюджет, исчисляемый семью нулями. В котором снимутся яркие звезды. И я. Это наверняка поменяет вектор моей судьбы на сто восемьдесят градусов. Меня будут узнавать и приглашать в другие проекты.

Всего лишь один последний спектакль. И потом – новая жизнь. Я в это верю всем сердцем.

Я миновал темный коридор, остановился за кулисами, всматриваясь на сцену и пытаясь понять, когда мне выходить.

Зал погрузился в полумрак, и на сцене зажглись два прожектора, высвечивая фигурку Виктории Борисовны. Она была вся в черном, с огромными усиками из проволоки, и, будто этого было мало, жирными усищами, нарисованными гримом. В завершение всего, я бы сказал, жутковатой вишенкой на торте были её ужасно страшные, но, безусловно, милые глаза.

Одного режиссёр не учёл – заслуженную артистку не спрятать за гримом. И потому Виктория Борисовна вышагивала по сцене важно, тряся лапками-палочками, выдавая с интонацией Ивана Грозного:

– Я козявочка, вот моя справочка! – и повторила, делая акцент на последнем слове, придавая ему такой значимости, что все дети невольно уставились на бумажку в ее руках: – Справочка!

«Уже с утра приняла», – понял я, выскакивая на сцену.

– Муха, Муха, Цокотуха, Позолоченное брюхо! Я купил для ней калоши, Чтобы не промокли ножки…

И я играл. Вкладывал душу. Отдавался своей роли как самой главной и единственной. Погружался в нее полностью, как учили преподаватели в мастерской.

Дети в зале так и замерли, затаив дыхание. Я вкладывал в каждую фразу всю свою энергию, жил ролью, пусть и была она такой маленькой и нелепой.

Следом за мной, обдавая всех крепким перегаром, на сцену вышел Константин Валерьянович в роли блохи. Он видимо был с утра в гримерке у Виктории Борисовны, потому что ничего сказать толком уже не смог и лишь мычал. Но как мычал! Вон, сколько экспрессии в звуках, сколько боли и нерва! Настоящий актер!

– М-м-мы-ф-ф!

Я подскочил к козявочке, чтобы начать диалог. Но вдруг почувствовал, как что-то в груди неприятно кольнуло. И в ту же секунду резкая простреливающая боль не дала даже вздоха сделать, все схватило внутри. Я едва не закричал от боли. Только невероятным усилием воли заставил себя смолчать.

– Сам Тараканище! – воскликнула Виктория Борисовна, напоминая, что сейчас мне нужно начать диалог.

Пошатываясь, я глянул на нее, едва не завалившись навзничь. Она смотрела на меня с удивлением и тревогой. Видимо видок у меня был еще тот, потому что она одними губами прошептала:

– С тобой все в порядке?

Попытался кивнуть, но нет. Со мной все было не в порядке. Такого раньше я никогда не испытывал и потому сейчас пытался разобраться что же происходит. Заминку мою невероятно профессионально отвел Константин Валерьянович

– М-м-мы-ф-ф! М-м-м-ы-ы-ф-ф! – с надрывом промычал он и расстелился посреди сцены, чем сильно позабавил детей.

– Уходи! Уходи! – вновь одними губами прошептала Виктория Борисовна, и я понял, что нужно прислушаться к совету человека, который провел на сцене более пятидесяти лет.

Но уйти уже не смог. Вновь острая боль пронзила меня, и я не сдержался, надсадно выдохнул – так, словно выхватил тяжелый удар под дых.

А потом перед глазами все начало плыть и стягиваться серым туманом. Я не понял, как оказался на полу. Боль уже поглотила меня всего, лишая сил. Так я и лежал посреди пыльной сцены – ни встать, ни уползти, – потонув в этой боли.

Ко мне подскочила Виктория Борисовна, расстегнула костюм, давая немного воздуха.

Константин Валерьянович так и мычал. Вот он настоящий актёр, отыгрывает до конца. Что бы не произошло, шоу должно продолжаться.

– Сергей! Что с тобой? – увидел над собой размалеванное лицо «Козявочки».

Если бы я знал…

Впрочем, догадывался. Вспомнились слова доктора, который очень давно, еще в детстве, говорил мне какие-то странные слова о том, что у меня в анамнезе и наследственности есть проблемы с сердцем и что нужно бы следить за этим. Но что эти слова? Пустые звуки. Я хотел на сцену, я должен был играть, а не лежать в больницах!

Темнота становилась всё гуще, скрыв даже Викторию Борисовну. Она поглощала меня все больше и больше. За мгновение до того, как умереть, я с сожалением подумал о том, что мир обо мне все же уже никогда не успеет узнать… А ещё жалко было детей. Кажется, спектакль они не досмотрят.

* * *

– Акиро, ты в порядке?

– Что? Кто?

Я открыл глаза. Неприятный аммиачный запах заставил меня сморщиться и отстраниться от источника вони.

– Чего это?

Я глянул на вату, которую держал в руках какой-то незнакомый мне человек. Нашатырным спиртом в сознание меня привели? Кажется, так.

Сердце уже не болело. Видимо у нашатыря есть чудодейственные свойства.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил меня незнакомец.

А как я себя чувствовал? Я прислушался к себе. Очень странно. Вроде бы и хорошо, но в голове гудит. Похоже, сильно приложился, когда падал.

– Что случилось? – я огляделся. Вокруг меня собрались абсолютно незнакомые мне люди. Причем какие-то азиаты. В тюз набрали гастарбайтеров? Или это бригада скорой помощи… Правда халатов им не выдали.

Набрал полную грудь воздуха, окинул помещение глазами.

А где это я?

Место было незнакомым.

Вокруг осветительные приборы, монтажные рамы, камеры, декорации. Что-то я не помню такой дорогущей техники в нашем театре. Но я явно не в больнице. Может, в кладовую меня притащили со спектакля?

– Ты стоял у лампы, – пояснил незнакомец, который приводил меня в чувство нашатырем. – Потом, когда эфир только начался, вдруг упал.

Я пригляделся. Незнакомец. Таких техников я не припоминаю.

– Ты кто?

Тот удивленно глянул на меня.

– Акира, кажется, ты крепко ударился головой. Нужно скорую вызвать!

– Постой, – остановил его я. – Не нужно скорую. Я пошутил. Просто пошутил. Помоги лучше подняться.

Но я не шутил. Вот всегда так со мной. Как только случается абы что, начинаю нести околесицу, лишь бы внимание отвлечь.

Азиат с осторожностью, словно я мог его укусить, помог мне встать.

– Уверен, что в порядке? – глаза азиата смотрят с подозрением. Хотя, это, наверное, так кажется из-за разреза глаз.

– Да, все нормально, – кивнул я и попытался подняться.

Я пригляделся к парню. И вдруг в голове, словно само собой всплыло его имя – Исао. Очень странное имя, но попробовать надо. Внутри была уверенность, что именно так его и зовут.

– Все в полном порядке, Исао, – сказал я, внимательно следя за реакцией парня.

На удивление тот не посмотрел на меня как на идиота и имя действительно принадлежало ему. Он кивнул, мол, окей.

Я, тем временем, прислушался к себе.

Что происходит? Я вновь задал себе этот вопрос. И вдруг обратил внимание, что уже не в костюме тараканища. Да и грим с рук стерли. Когда успели? Неужели я так долго пребывал в беспамятстве? И зачем притащили на какую-то студию с азиатами?

Я подошел к монитору, посмотрел на него, пытаясь разглядеть отражение. В черном стекле показалось странное лицо, явно не принадлежащее мне. Азиат. Угловатые скулы, чуть вытянутое лицо, черные волосы, спадающие на глаза. На вид лет двадцать.

Нет глупость какая-то. Потрогал пальцем лицо, оттянул веко. Отражение повторило за мной.

Мне захотелось закричать в панике, но я не дал эмоциям вырваться наружу. Тут что-то происходит, пока мне непонятное, но пока я не кричу – никто не бросается на меня и не надевает на меня смирительную рубашку. А дело, кажется, в перспективе пахнет именно этим. Нужно сначала все выяснить. И чем быстрее, тем лучше. Как говорят психиатры, если ты признаёшь проблему то уже идёшь на поправку. Значит и без крепких санитаров разберусь.

– Работать можешь? – спросил меня другой незнакомец, с неприятным до крайности лицом. В глазах его читалось бегущей строкой слово «бездельник».

Этот был постарше, рубашке с коротким рукавом, в кармане которой блеснула серебром ручка. По виду человек важный, а то самое внутреннее чувство подсказывает, что это начальник. По крайней мере с именем Исао оно не подвело, и я решил довериться. От серебряной ручки отвлекла огромная бородавка на носу.

– Могу, конечно – ответил я, не сводя глаз с носа, хотя соврал – работать я точно не мог и едва не терял сознание от происходящего вокруг.

– Тогда чего стоишь? – проворчал тот. – Иди, настраивай заново свет – все уронил! Бездельник! Уволить бы тебя! Хорошо, что не разбил ничего дорогостоящего, а то так бы я тебе все с твоей зарплаты списал бы живо! Давай, успевай, – он глянул на часы, – через час шоу «Краски» будет, нужно успеть к этому времени все подготовить во второй студии.

Я интуитивно пошел к осветительным приборам. Первая волна удивления прошла, и я принялся осторожно оглядываться. Где я? Куда меня утащили? Какие к чертям осветительные приборы?

Судя по оборудованию, я находился в телевизионной студии. Тут что, какие-то розыгрыши снимают? Только вот студия явно не наша. Кругом одни иероглифы. Которые, что еще более удивительно, я понимал и мог читать. Из них стало понятно, что мы находимся в студии программы «Улыбнись, Токио!»

– Токио… – совсем тихо прошептал я. Значит, я в Японии?

И тут меня осенило! Всё это время ко мне обращались не по-русски. Более того, я отвечал на том же языке. Больно ущипнул себя за бедро, едва не ойкнув. Ничего не изменилось. Я по-прежнему тут.

Я принялся анализировать случившееся. Итак, я выступал на сцене. Потом сильно заболело сердце. Стало плохо. Я упал. Потом темнота. И… я тут.

Меня обдало ледяным ветром. Так ведь я умер! Как бы это дико и неправдоподобно не звучало, но я и в самом деле умер. И оказался здесь, в Токио, в теле какого-то работника телевидения, которому тоже, кажется, было плохо. В голове заплясали хаотичные мысли. Посмертие. Реинкарнация. Переселение души…

Чтобы не свихнуться от невероятных мыслей, я отвлекся на порученную работу. Художник по свету, или просто осветитель – вот кто я теперь такой. И нужно что-то подготовить к какому-то шоу.

Не то чтобы я тосковал по гриму и пятачку Таракана, но как же моя карьера? И сцена?..

Я подошел к стойкам, на которых были прикреплены огромные лампы, принялся их передвигать, руководствуясь только собственным вкусом прекрасного.

– Ты что делаешь⁈ – удивленно воскликнул Исао.

– А что не так?

Исао подошел ко мне ближе, пристально посмотрел.

– Ты точно в порядке? Софиты ставь в дальний конец студии, а зонты ближе операторской линии. Отражатели ты вообще убрал не в ту сторону! На то они и отражатели, чтобы отражать. Что с тобой, Акиро⁈ Соберись!

«Кто он такой? – подумал я. – Командует тут. Постой…»

Я незаметно глянул на бейдж парня. «Старший осветитель» – значилось на ней. Ага, значит этот самый Исао мой начальник.

– Со мной все в порядке, – рассеянно ответил я, схватив длинные, похожие на цаплю штуковины и поставив в нужную сторону.

– Ладно, помогу, – буркнул Исао, видя, что ее немного растерян. И принялся расставлять осветительные приборы.

Я смотрел на работу и парня со странным чувством. Я вроде бы это все и знал, но знания эти не хотели пробиваться наружу.

Но не только это удивляло. Я чувствовал еще что-то, чего раньше никогда не ощущал. Словно помимо слуха, зрения, осязания, обоняния и вкуса у меня появилось что-то еще. Шестое чувство. Это сложно было описать и даже осознать, оно просто пришло, как будто было со мной всегда.

Я глядел на парня по имени Исао, видел за его спиной какое-то подобие стены или перегородки. Эта перегородка была совсем маленькой, тонкой, словно бы прикрепленной к спине парня. И в реале ее не существовало. Ее видел только я. И что она означала, я тоже знал – это понимание было со мной, кажется, всегда.

Я обернулся и вновь увидел того самого начальника с бородавкой на носу. Который все ходил и ворчал на всех. Перегородка обнаружилась и за его спиной, правда иная, более массивная. Увидев меня, ничего не делающего, начальник аж зафырчал по-бычьи и направился в мою сторону.

– Ты почему не работаешь? – зарычал он, едва подойдя.

– Господин Вакедо, – произнес я, присматриваясь к подошедшему. Это жуткая мясистая родинка на носу так и притягивала к себе взгляд, но я старался смотреть на перегородку за спиной начальника. – Я попросить у вас кое-чего хотел.

Меня вдруг посетила дерзкая мысль – проверить то, что ощущал.

– Чего тебе? – буркнул тот, нахмурившись еще сильнее.

Перегородка, видимая только мне, стала чуть ярче. И словно бы окрепла, готовясь держать оборону.

– Господин Вакедо, как вы думаете, почему я в обморок упал?

– Да откуда мне знать? – зарычал тот. – Опять всю ночь не спал, в компьютерные игрушки играл, бездельник! Выпороть тебя нужно! Уму-разуму научить!

– Нет, – покачал я головой. – Не из-за игр.

И вдруг почувствовал невероятное вдохновение. Какое знакомое чувство! Трепетное, приятное, щекочущее. Оно всегда возникает перед спектаклем, когда нужно Играть. Именно Играть, с большой буквы.

– У меня, – делаю театральную паузу, и заглядываю в узкие глаза начальника, – обострение страшной болезни.

– Чего? – буркнул Вакедо. – Какой такой болезни? Ты сам минуту назад говорил, что с тобой все в порядке!

Я ощутил очень необычное чувство – будто раздваиваюсь. Одна моя часть, физическая, осталась на месте. А вторая, словно бы превратившаяся в призрака, начала продвигаться к преграде за спиной мужчины и преодолевать ее.

– Болезнь со мной с детства. Иногда отступает, словно бы засыпает и тогда все нормально. А иногда… – я тяжело вздохнул, задумчиво глянув как бы сквозь начальника, в саму вечность. Взгляд Гамлета из первой сцены третьего акта одноименной оперы. «Быть или не быть – вот в чем вопрос». – А иногда болезнь пробуждается. И тогда словно мертвею. Руки не слушаются, ноги как ватные. Плывет все перед глазами.

Я прикрыл глаза, затем закрыл лицо рукой, прикрыв брови – как учили в творческой мастерской.

– Боги! – только и смог вымолвить Вакедо.

Я увидел, как моя прозрачная невидимая часть преодолела его барьер критического мышления. Начальник поверил в мою ложь!

– Ужас какой! – выдохнул Вакедо, отшатнувшись от меня, словно я был заразен.– Что за болезнь такая⁈

Взглянул прямо в глаза Вакедо, но ничего не сказал. Выждал паузу, долгую, тягучую. Перевел взгляд в сторону.

– Что за болезнь⁈ – снова вскрикнул Вакедо, уже, кажется готовый умереть от жуткой заразы.

– Ordinarius Pigritia, – выдохнул я. – Или лень обыкновенная. Врачи характеризуют ее как отсутствие или недостаток трудолюбия, предпочтение свободного времяпрепровождения, а не трудовой деятельности.

Слушавший весь этот диалог со стороны Исао аж выпучил глаза и открыл рот и стал похож на выброшенную на берег рыбу. Такого поворота он точно не ожидал, как собственно и я. А ваш покорный слуга, не выходя из образа, продолжал.

– Эта болезнь иногда сламывает меня. Я сильно мучаюсь. Особенно когда нужно работать. Когтями вот тут, – я ударил себя кулаком в грудь, – скребет, терзает и не отпускает.

– Что же… делать? – только и смог промолвить Вакедо. Лицо его выражало высшую степень сострадания.

– Мне уже не помочь… – прошептал я.

– Акиро, да как же так⁈ Ведь какие-то таблетки должны быть!

– Все безнадежно. Хотя, если только…

– Что⁈

– Помогите мне с работой?

Рот и глаза Исао распахнулись еще сильней, он аж хрюкнул от услышанного.

– Помочь? Конечно! Что нужно делать? – произнес Вакедо, воодушевленный тем, что может хоть как-то избавить меня от приступа страшной болезни.

– Осветительные приборы вот эти нужно перетащить туда, – сказал я, кивая на оборудование.

– Конечно-конечно! – произнес Вакедо и принялся таскать.

– Да побыстрее!

– Будет сделано! – облегченно воскликнул начальник, кряхтя и таская тяжелые лампы.

– Это что такое? – одними губами прошептал Исао, глядя, как начальник работает за нас. Кажется, он едва не прослезился. – Я сплю?

– Если так, то наслаждайся сном – когда еще такое присниться? – улыбнулся я довольный собой.

Я вдруг все понял.

У меня есть дар! Я могу убеждать людей. И это барьер, который вижу только я – это что-то вроде преграды неверия, которую нужно преодолеть, чтобы убедить человека в своей правде. А ведь я могу убеждать людей, ведь я актер!

Благодаря этой восхитительной мысли, я даже позабыл что теперь я азиат по имени Акиро.

С такой убедительностью, я добьюсь любой роли. Хоть самурайского Отелло в театре кабуки прожму!

Что ж, кажется, шанс удивить весь мир у меня все же есть. И обо мне все узнают!

Глава 2

Я попытался успокоить мысли, и хоть как-то оценить обстановку. Вид работающего японца, как ни странно, помогал сосредоточиться.

Итак, что мы имеем?

Во-первых, я жив. Это самое важное и главное.

Умер на сцене, но не исчез окончательно. К слову, всегда мечтал об этом! Ну, в смысле, не мечтал, конечно, о смерти как таковой, но мы все когда-нибудь умрем, а каждый уважающий себя Артист хочет, чтобы это было именно на сцене!

Во-вторых, теперь я в теле молодого парня, живущего в Токио и работающего осветителем на каком-то местном телеканале. Тоже неплохо. Я всегда хотел путешествовать. А о Японии и вовсе не мечтал, это ведь будто на Луну полететь. Не Париж конечно, но умереть и увидеть Токио, тоже неплохо. Да еще и при деле, мог ведь вообще каким-нибудь бомжом стать. Или сусликом в зоопарке.

В-третьих, и это самое любопытное, у меня есть необычный дар – я могу убеждать людей. А это вообще здорово. Правда, с этим дарованным мне инструментом тоже нужно разбираться.

– Акиро, как ты смог заставить его работать? – спросил Исао, к которому, наконец, вернулся дар речи. – Господина Вакедо ведь даже другие руководители бояться. А о таком…

– Да, просто попросил, – ответил я, думая пошутить. – Мы ведь никогда не просим начальников поработать за нас, поэтому и не знаем, что они всегда готовы нам помочь.

Но Исао шутку не понял. Тем более что господин Вакедо принялся подозрительно хмуриться, будто задумывался о смысле жизни и своём положении в обществе. Окружающие всё чаще бросали на него удивлённые взгляды.

– Как это – попросил⁈ Вот так вот просто попросить начальника работать за себя⁈ Нет, ты явно его чем-то опоил. Ведь опоил же? Или загипнотизировал?

– Ничем я его… – я не договорил. Адская боль вдруг прорезала молнией голову, а в животе все скрутило колючей проволокой. – Ох! – только и смог выдохнуть я, согнувшись.

– Что такое? Опять приступ? – засуетился Исао.

– Нет, все в порядке. Просто… – но что именно это было, я не понимал. Я ощутил слабость, разлившуюся по всему телу, а внутри, в области живота, будто образовалась пустота. – Просто немного устал.

– Да ты сегодня вообще не работал! – возмутился Исао. – С чего ты устал⁈

– Слушай, что ворчишь? Ты и сам сейчас не работаешь, – я кивнул в сторону Вакедо, который прилежно настраивал технику, крутил уровни, перетаскивал треноги.

Это резонное замечание заставило Исао смутиться. Он что-то буркнул под нос, отошел в сторону, видимо опасаясь, что я и его заставлю таскать лампы. Мне же сейчас было не до смеха. Что-то происходило со мной. Что-то нехорошее и явно не запланированное. Начала кружиться голова, в висках гулко запульсировало сердце.

«А что, если я сейчас умру? Опять…» – пронеслась вдруг в голове страшная мысль.

Снова перед глазами пробежали альтернативные варианты перерождения.

Ну нет, новая жизнь в теле молодого японца меня вполне устраивает. Всё лучше чем стать летучей мышью, или просто, бездарно протухать в могиле.

Тот парень, в которого я переселился, совсем недавно умер. И было от чего. А что, если смерть нельзя обмануть – начертано тебе умереть, значит, ты умрешь, и не важно что в тебя кто-то переселился?

Холодок пробежал по спине. Я замотал головой, отгоняя эти нехорошие мысли. Прислушался к собственным ощущениям. Боль прошла, она находила волнами, и сейчас как раз был отлив, давая возможность мне думать рационально. Я принялся рассуждать. Вроде, пока не умираю.

Итак, что произошло? Я очнулся. Потом подошел начальник. Я попробовал использовать дар. Успешно. Заставил работать Вакедо… Стоп!

Догадка обожгла разум.

«Ничто не дается даром, и за все оплату с вас потребует жизнь», – всплыли вдруг в голове слова из старого монолога из пьесы «Бесы». И эти слова лучше всего сейчас описывали то, что со мной происходило. Я воспользовался даром. И теперь должен за это заплатить.

Это как помогать другу-режиссеру с переездом в новый театр. Ты с радостью соглашаешься помочь, таскаешь весь день тяжелые сумки, оборудование, реквизит, мебель, весь мир. Весел и шутишь, потому что ощущаешь, как легко тебе это дается – тело молодое, мышцы в тонусе. Но на утро с горечью вдруг понимаешь, какой большой ошибкой это все было. Тело болит и любое движение дается с такой болью, что невольно крякаешь и стонешь, аки дряхлый старик. А режиссер, даже спасибо не сказал, и от этого еще обиднее. И какой он после этого друг?

Вот и сейчас происходило что-то подобное. Дар требовал оплаты. И я не знал, что дать ему и какой чеканной монетой заплатить за пользование.

– Акиро! – подошел ко мне Исао. – Там тебя ищут.

– Кто? – выдохнул я, морщась даже не от боли, а от самой фразы. Когда тебе говорят, что «там тебя ищут», то ничего хорошего не жди. Уж я то в этом кое-что знаю.

– Госпожа Такуми.

– Это кто такая? – простонал я.

– Наш штатный медик, – немного удивившись такому вопросу, ответил Исао.

– Медик? Это хорошо. Он мне сейчас не помешала бы.

Конечно, рассказывать медику про свой дар я не собирался. Вообще никому про это рассказывать не собирался, чтобы не угодить в психушку. Но вот попросить какую-нибудь таблетку от общего состояния слабости и от боли не помешало бы.

– Акиро-сан? – к нам подошла весьма эффектная девушка в коротком белом халатике. – Мне сказали, что вы упали в обморок?

– Было такое, – кивнул я, с трудом отнимая взгляд от длинных ножек медика и глядя девушке в глаза. Сделать это было чертовски сложно, потому что едва я открыл рот, чтобы сообщить подошедшей о том, что сейчас чувствую, как взгляд вновь скользнул вниз. – Но сейчас лучше. В том плане, что я вновь в сознании. Но вот общее состояние… неважное.

– Присядьте, – девушка кивнула на стул.

Потом, увидев работающего Вакедо, удивленно спросила:

– А чего это он? Тоже приболел?

– Решил помочь, – ответил я. – Лично контролирует расстановку света. Не может доверить организацию передачи «Краски» кому-то другому. Это его детище.

Девушка хоть и нахмурилась, но кивнула, явно удовлетворившись ответом.

– Дайте вашу руку, – продолжая пребывать в легком шоке от увиденного, произнесла Такуми. – Хочу измерить ваш пульс.

Она поместила мою руку у себя на коленях, заставляя пульс невольно ускоряться. Тонкие красивые пальцы медика принялись приятно ощупывать мое запястье. Но в какой-то момент я почувствовал легкий холодок, мне показалось, что я вновь начинаю использовать дар. Я пригляделся к медику.

Татуми проводила осмотр не так, как я привык. На ней не было стетоскопа, и опрос анамнеза она не делала. Лишь только щупала пальцами пульс, закрыв глаза и что-то отсчитывая. Но это не заставило меня усомниться в ее способностях. Напротив, мне вдруг показалось, что меня сейчас осматривает гуру медицины, способный по одному только пульсу определить все болезни.

Хотя, возможно дело было в том, что девушка красивая.

Пока Татуми проводила осмотр, я мог насладиться ее округлыми формами, которые подчеркивал достаточно короткий халат. Однако, обеспокоенно лицо девушки заставило меня оторваться от любования красотой.

– Что-то не так? – насторожено спросил я, чувствуя, что скоро будет вторая волна головной боли и до нее нужно успеть получить хоть какое-то лекарство.

– Ничего не понимаю, – хмурясь, ответила Такуми. – Никогда с таким не встречалась ранее. Ваши внутренние жизненные потоки, они… – девушка морщила лоб, стараясь подобрать нужные слова. – Я их не чувствую! Такое ощущение, будто вы мертвы!

– Что? Мертв⁈ – воскликнул я, нервно хохотнув. – Ну что вы! Наверное, ошибка какая-то.

– Я никогда ранее не ошибалась, – ответила Такуми, но как-то неуверенно, словно сама не веря в собственные слова.

– Что, пульса нет? – всполошился я и принялся его отыскивать на запястье.

– Нет, пульс есть. И он достаточно хороший, ровный, точный, напитанный. Но сами потоки…

– Это просто у меня тут кожа толстая, – отмахнулся я, поспешно убирая руку. – Вот вы и не смогли прощупать эти самые потоки. Ничего страшного. Спешу вас заверить, что с моими потоками все просто отлично. Они сильные, крепкие, особенно по утрам. Мне бы лучше что-нибудь от головной боли. Дадите таблеточку?

– Таблетку? – произнесла Татуми с таким выражением лица, словно я сказал какое-то очень грязное мерзкое ругательство. – Таблеток у меня нет. Вот, от головной боли возьмите пока это.

Она протянула пакетик с бурым порошком, продолжая сверлить меня недоверчивым взглядом.

Взгляд девушки я проигнорировал, зато пакетик заставил меня напрячься.

– Что это? – спросил я, сразу вспоминая криминальные сериалы, в которых тоже доводилось играть. К тому же вспомнилось, что в азиатских странах, за запрещенные вещества светит смертная казнь.