Текст книги "Журнал «Если», 1997 № 07"

Автор книги: Харлан Эллисон

Соавторы: Джин Родман Вулф,Владимир Гаков,Нэнси (Ненси) Кресс,Евгений Харитонов,Сергей Кудрявцев,Джеймс Блэйлок,Арсений Иванов,Василий Горчаков,Евгений Зуенко,Владимир Губарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– У нас сейчас неплохо получается.

– Это главная магистраль штата. За последние несколько часов ее наверняка уже почистили. А вот дорогой к нашей хижине вряд ли кто-нибудь занимался, ты не забыл, с каким трудом мы оттуда выбрались?

– Я бы хотел взглянуть на ту, другую машину, может быть, они все-таки оставили что-нибудь из моих вещей.

– Ладно, если сможем добраться до хижины, съездим туда. Но уж потом оставим джип в покое, пока дороги не будут приведены в порядок.

– Это и в самом деле были какие-то девицы? Я думал, что вы с Лин морочили Джен голову.

– Двое из нападавших определенно были женского пола. – Эмери внимательно разглядывал дорогу. – Та, что стреляла в меня, и с ней еще одна. Была и третья, такого же роста.

Брук кивнул, словно соглашаясь с самим собой.

– Видимо, невозможно предсказать, что придет девицам в голову и что они станут делать в следующий момент.

– На самом деле, трудно предсказать, что станет делать человек, чья психология отличается от твоей собственной. Впрочем, как только ты начинаешь понимать, что ценят женщины, ты почти всегда оказываешься прав – ну, скажем, семь раз из десяти. – Эмери фыркнул. – Неплохо звучит из уст мужчины, который разводится во второй раз? Мои рассуждения напоминают тебе выводы высококлассного специалиста?

– Ясное дело. А что ценят женщины?

– Разные женщины ценят разное, иногда они меняют свои пристрастия. Знаешь, каждый раз приходится разбираться заново. И небольшого опыта хватает, чтобы понять малознакомую женщину. Нужно только слушать, что она говорит, и особенно обращать внимание на то, о чем умалчивает. Если честно – это относится и к мужчинам тоже. К счастью, понять мужчин проще, если ты сам мужчина.

– Папа, а ты не возражаешь, если я переброшу мяч на твое поле? Я ведь не просто так задаю вопросы.

– Валяй.

– А что ценит Джен?

– Прежде всего, видимость богатства. Она спокойно относится к самим деньгам, но ей нравится то впечатление, которое производит на людей ее роскошная машина, норковая шубка… ну, и тому подобное. Кажется, я пропустил поворот.

– Да вряд ли, мы же едем очень медленно.

– У меня тоже есть сомнения – трудно представить, что это произошло, но все-таки я немного беспокоюсь.

– Знаешь, Брук, деньги обладают своеобразным очарованием, поэзией, что ли? Женщины просто обожают объяснять нам, как мало денег мы зарабатываем. Но настоящей, загадочной сути денег им понять не дано – редко кто из женщин ее на самом деле чувствует. Думаю, одна из дюжины… или еще меньше. Ты собираешься спросить меня, почему я женился на Джен? Ты для этого задаешь свои вопросы?

– Хм-м, а зачем ты это сделал?

– Потому что мне было одиноко, и я влюбился. А еще, оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, что просто хотел доказать себе: я могу сделать женщину счастливой. Я знал, что могу сделать счастливой Джен, и был совершенно прав. Однако прошло немного времени – в особенности после того, как я потерял компанию – и мне расхотелось тратить на это силы.

– А она тебя тоже любила? Или ты только думал, что любила?

– Понимаешь, Брук, женщины любят не совсем так, как мужчины, – вздохнув, ответил Эмери. – Я уже говорил тебе, что у нас с ними разная психология, и это самое главное. Мужчины похожи на собак. А женщины – кошки, они любят в зависимости от обстоятельств. Например: я тебя люблю. Если бы ты попытался меня убить…

– Никогда в жизни этого не сделаю!

– Я хочу сконструировать пример экстремальной ситуации, – терпеливо объяснил ему Эмери, – представим, что я решил тебя прикончить. Ты бы стал со мной драться. Если бы смог, даже убил меня, защищая свою жизнь. Но все равно не перестал меня любить… после того, как все это закончилось бы; сейчас тебе может показаться, что это невозможно, но так оно и происходит.

Брук задумчиво кивнул.

– Когда полюбишь женщину, ты будешь любить ее только так. А вот они любят, пока у тебя есть хорошая работа, пока ты не приводишь домой друзей и тому подобное. Не стоит винить их за это, поскольку они так устроены, такова их природа – ведь и ты не умеешь любить по-другому. Для женщин любовь все равно что волшебные чары, которые можно разрушить, сорвав цветок или выбросив кольцо в море. Любовь – это магия, и потому они частенько говорят о ней словами, вычитанными в книжках волшебных сказок.

– Мы приближаемся к повороту, – Брук показал пальцем в темноту. – Он должен быть где-то здесь.

– Еще около полумили. Давай, твоя подача.

– А та неизвестная женщина, что в тебя выстрелила, почему она так поступила?

– Почему некто, решивший ограбить кого-то другого, стреляет в него?

– Чтобы не осталось свидетелей?

– Вор нажимает на курок не для того, чтобы запугать свидетеля, а чтобы он замолчал навсегда, – покачав головой, проговорил Эмери. – Она выстрелила, попала, но потом отпустила меня. Я был в сознании, мог идти и говорить. И дать показания шерифу, описать, как они выглядели. Однако она меня отпустила. Почему?

– Ну, папа, ты же там был, а не я. Ты-то что по этому поводу думаешь?

– Ты становишься похожим на меня, рассуждаешь, как я. – Эмери сбросил скорость с десяти миль в час до шести, он пытался отыскать поворот налево.

– Я знаю.

– Думаю, дело в том, что она была напугана. Она меня боялась и еще не была уверена в том, что сможет нажать на курок. А выстрелив, доказала себе, что это не так, а я сумел продемонстрировать – своими действиями, поскольку она не понимала ни единого слова из того, что я говорил, – ей не следует меня опасаться.

Дорогу, ведущую к хижине, завалило снегом, его было так много, что они пробирались вперед, сражаясь за каждый новый фут. Осторожность и черепашья скорость вскоре стали чисто автоматическими, и Эмери принялся размышлять совсем о другом. Во-первых, ему вспомнилось круглое лицо возле мушки ружья, наведенного прямо на него. Большие черные глаза и крошечный рот, решительно сжатые губы, маленький, немного плоский нос.

Тонкие, изящные руки: оружие в них казалось огромным, значит, та, что держала его, была не крупнее близняшек. Эмери не мог вспомнить, заметил ли он волосы, но они наверняка были черными – с таким-то лицом! Прямые или вьющиеся? Она не китаянка и не японка, скорее всего, светлокожая афро-американка, причем небольшого роста. Среди ее предков наверняка были как белые, так и негры, да еще кто-то с востока. Вполне возможно, она родилась на Филиппинах. Впрочем, может быть все, что угодно.

Черные, как смоль, волосы, какими представил их себе Эмери, прикрывал такой же черный капюшон.

– Девчушки-печенюшки, – вслух сказал он.

– Что?

– Девчушки-печенюшки. Разве не так называют маленьких девчонок, которые продают шоколадное печенье с орехами?

– Так. Это девочки-скауты, совсем маленькие. Лин и Лайна тоже были печенюшками.

– Точно, я помню. – Эмери кивнул.

Только, на самом деле, он имел в виду английских брауни ¹³ 13
  Brownie (англ.) – домовой, добрый дух дома; шоколадное пирожное с орехами; девочки скауты младшего возраста. Автор обыгрывает здесь равные значения одного слова.


[Закрыть], маленьких и темноволосых, – видимо, и лица у них были особого коричневатого оттенка – озорных, иногда вредных и злопамятных, но всегда готовых помогать вам за еду и одежду. В этих волшебных существах было столько женского, что их именем назвали общественную организацию для маленьких девочек – и звучало это совсем не смешно или дико, как если бы, например, кому-нибудь пришло в голову назвать девчонок гномами.

Украли феи, так говорила Джен про жителей деревни, стоявшей тут в сороковых годах девятнадцатого века… Эмери попытался вспомнить поточнее, когда это произошло, но у него ничего не вышло.

Дело в том, что брауни не только продавали свой труд за необходимые им товары. Они частенько и приворовывали. Например, просто обожали выдоить корову, утречком, пока хозяин спит. А еще могли утащить ребенка из колыбели. Иногда заманивали детей в места, где время шло по-другому: быстрее, или, наоборот, медленнее. Эйлин, которая отсутствовала не больше двух часов, считала, что провела со странными женщинами целый день – ее будто бы отвели в зиккурат, показали множество непонятных картинок, потом она спала, по крайней мере, пыталась заснуть, шла по озеру, где сияли синие огни.

Где находится волшебная страна?

– Почему ты остановился?

– Потому что хочу выйти и кое на что посмотреть. А ты побудь здесь.

Держа в руке фонарик, Эмери закрыл дверцу джипа. Через некоторое время – вероятно, к завтрашнему утру – по снегу можно будет ходить. Сейчас же он был легким, как пух, и Эмери с каждым шагом проваливался все глубже.

Исторический указатель, засыпанный белым снегом, казался больше, чем был на самом деле. Эмери подумал, что стоит почистить бронзовую табличку и прочитать надпись, однако точная дата и обстоятельства, изложенные каким-то историком, которого гораздо больше занимало правдоподобие, а не правда, его не интересовали.

Он прошел мимо, по лужайке, которая весной зарастет травой и цветами, не забыв напомнить себе, что где-то на краю должна быть канава, там, где забор из колючей проволоки отгораживал ранчо, и пожалел, что у него нет палки, тогда он мог бы не беспокоиться о том, куда ставит ноги. Тело – если он и в самом деле его видел – должно быть засыпано снегом, оно наверняка превратилось в небольшой белый холмик.

Когда Эмери забрался в канаву, снег уже доходил ему до пояса. Руками в перчатках он нащупал колючую проволоку, а потом прикрытый белоснежным покрывалом столбик из рожкового дерева, за который он ухватился и вылез из канавы, разбрызгивая снег, словно диковинный красно-клетчатый дельфин.

Койот лежал там, где его и заметил Эмери, когда ехал в город. Он замерз совсем, как та белка, которую он принес в подарок своему новому другу, на морде застыли удивление и боль. На обратном пути Эмери чуть не застрял в канаве, даже в какой-то момент решил, что придется звать на помощь Брука, но потом все-таки выбрался к джипу и положил тело койота на пол за передними сиденьями.

– Это же дохлый койот, – сказал Брук.

Эмери кивнул, снова уселся за руль и включил зажигание.

– Цианидовое ружье, – сказал он.

– А зачем он тебе?

– Еще не знаю. Я пока не решил.

Брук удивленно на него посмотрел, а потом пожал плечами.

– Надеюсь, у тебя не пошла снова кровь – после всех этих упражнений.

– Может быть, я его похороню. Или набью чем-нибудь и поставлю в доме. В том магазине охотничьих товаров есть таксидермист. Им сделать чучело пара пустяков. И возьмут за работу наверняка не больше сотни.

– Это же не ты его убил, – запротестовал Брук.

– Нет, я, – ответил Эмери.

Они посмотрели на хижину сквозь пелену падающего снега и решили, что с тех пор, как уехали, ничего не изменилось. Эмери не остановился, а заставить джип двигаться вперед по засыпанным снегом берегам еще медленнее было бы просто невозможно. Казалось, что ослепительно белый мир за ветровым стеклом окаймлен черной рамой. Разглядывая эту чистую страницу, Эмери попытался представить себе страну, откуда прибыли те хрупкие смуглые девушки, страну, пославшую летательный аппарат (если зиккурат в озере действительно является летательным аппаратом или чем-нибудь вроде того), команда которого состояла из девушек, похожих друг на друга, как сестры. Страну, где нет мужчин или где мужчин ненавидят и боятся.

Какой показалась им Джен, высокая, почти на фут выше них? Светлокожая, с золотистыми волосами? А что они могли подумать про Эйлин и Элайну, двух девчонок такого же роста, как и они сами, темноволосых и одинаковых, словно две капли воды? Одна от них убежала, зато вторая стала драться; поведение и той, и другой должно было поразить странных женщин. Видимо, они потерпели катастрофу, оказались в дикой заснеженной пустыне, где завывает ветер и нестерпимо холодно, – страшные, варварские места, населенные опасными существами.

– Нужно было остановиться возле хижины, – сказал Брук. – А завтра утром, когда будет светло, сходили бы к машине и посмотрели, как там поживают мои вещи.

– Завтра мы туда уже вряд ли доберемся, – покачав головой, ответил Эмери. – Будет слишком много снега.

– Могли бы попробовать.

Поведение Брука, по всей видимости, подтвердило самые худшие опасения этих странных особ, как, впрочем, и поведение самого Эмери, и, хотя у них было ружье, увидев его, они поспешили спастись бегством. Когда в его отсутствие женщины забрались в пустую незапертую хижину и обыскали ее, то сообразили, что ружье – это оружие. Эмери ушел из хижины, его заинтересовала необычная вспышка на холме, на другом берегу реки…

– Еще далеко, папа? – Брук снова принялся вглядываться в черную ночь, расцвеченную мечущимися белыми звездами, он надеялся увидеть линкольн Джен.

– По-моему, не очень, – ответил Эмери, а потом добавил извиняющимся тоном: – Мы еле тащимся.

Вспышка на холме оставила темное пятно – неглубокий ожог – на спинке его кресла. Может, это был лазер – лазерное оружие? Неужели они в него стреляли? Лазерный луч, который всего лишь опалил спинку кресла, вряд ли убьет человека – это уж точно, – а вот ослепить может, если попадет в глаза. А если это было не оружие, а какой-нибудь лазерный инструмент, который они попытались использовать вместо оружия? Эмери вспомнил, как при помощи лазерных лучей делались надписи на стали в той компании, которую он оставил, чтобы основать свою собственную.

– В той хижине, кажется, никто не живет, – заметил Брук.

Эмери покачал головой.

– Она пустует с начала ноября. Кроме нас и этих женщин, здесь никого нет.

– Как ты думаешь, что они пытаются сделать?

– Уехать. – Эмери надеялся, что по его тону Брук поймет: отец не в настроении разговаривать.

– Они могли воспользоваться линкольном. Горючего там сколько хочешь. Я следил за показаниями приборов, потому что она никогда этого не делает.

– Они не умеют водить машину. В противном случае, угнали бы ее в первый раз, когда Джен оставила ключи. Кроме того, линкольн вряд ли в состоянии доставить их туда, куда им нужно.

– Папа…

– Слушай, давай сделаем перерыв. Перестань задавать вопросы. Когда я сам в этом разберусь, то тебе все объясню.

– Ты, наверное, ужасно устал. Не надо было сюда ехать, все равно моих вещей там нет. Уж можно не сомневаться.

Может быть, Брук прав, и он действительно устал? Эмери обдумал эту мысль и пришел к выводу, что так оно и есть. Сражение со снегом на лужайке возле исторического указателя отняло у него те немногие силы, что еще оставались после потери крови и тяжелой дороги домой вместе с Эйлин. Впрочем, теперь казалось, что снега там было не так уж и много. Сейчас его поддерживало нечто, что остается, когда сил уже нет. Может, упрямство или отчаяние.

– Твой дедушка любил рассказывать одну историю, – проговорил он, обращаясь к Бруку, – про зайца, койота и сойку. Ты ее от меня никогда не слышал?

– Нет, – Брук заулыбался, радуясь, что Эмери на него больше не сердится.

– Сойка всегда кричит, предупреждая других животных о приближении койота. Ты об этом знаешь?

– Хм-м.

– Так вот, на мескитовом дереве сидела сойка, а в тенечке спал заяц. Сойка заметила койота, который хотел напасть на зайца, и предупредила того об опасности. Койот прыгнул, но заяц бросился бежать, миновал мескитовое дерево и повернул налево, а койот помчался вдогонку.

Сойка чувствовала себя немного виноватой из-за того, что не заметила койота раньше, поэтому она крикнула зайцу: «С тобой все в порядке? Тебе удастся от него убежать?» А заяц ответил ей: «Да, удастся!»

Они обежали мескитовое дерево восемь, а может быть, десять раз, и сойке вдруг показалось, что койот нагоняет зайца с каждым новым кругом. Тогда она всерьез заволновалась и крикнула с дерева: «А ты уверен, что тебе удастся от него убежать?» Заяц ответил: «Мне удастся!» Еще несколько кругов… Койот уже практически схватил зайца за хвост. К этому моменту сойка уже места себе не находила от беспокойства и прокричала: «Заяц, а откуда ты знаешь, что тебе удастся от него убежать?» В ответ она услышала: «Проклятие, я должен это сделать!»

– Ты хочешь сказать, что ты вроде того зайца, верно? – спросил Брук.

– Точно. – Эмери поставил машину на ручной тормоз. – Я должен это сделать и сделаю!

– А почему мы остановились?

– Потому что приехали. – Он выбрался наружу.

– Я не вижу никакой машины.

– Увидишь через пару минут. Принеси фонарик.

Им пришлось взобраться на сугроб, прежде чем они отыскали линкольн, который был практически весь засыпан снегом, причем капот так и остался поднятым. Эмери вытащил ключи зажигания и отдал их Бруку.

– На, проверь багажник. Они могли не заметить отверстия для ключа.

Он прислонился к машине, и через минуту услышал, как Брук крикнул:

– Все на месте! Мои вещи здесь!

– Я тебе помогу. – Эмери заставил себя сделать шаг.

– Да тут всего несколько небольших сумок. Я и сам справлюсь.

Брук быстро захлопнул крышку багажника, чтобы Эмери не заметил, что он там оставил. Наверное, стереоприемник. Может быть, телевизор. Эмери ненавидел телевизоры.

– Тебе отдать ключи?

– Оставь у себя.

– Наверное, придется вызвать буксир, когда дороги расчистят. Они отсюда немало всего забрали. – Брук стоял перед капотом линкольна и светил фонариком туда, где находился мотор.

– Уж можно не сомневаться, – согласился Эмери и направился обратно к джипу.

Когда на следующее утро Эмери проснулся, бекон уже жарился, а кофе стоял на маленькой газовой плитке. Он сел на кровати и понял, что левая часть тела затекла и ужасно болит.

– Брук?

Никакого ответа.

В хижине было холодно, несмотря на синие язычки пламени и приятные запахи. Он натянул шерстяную рубашку, сунул ноги в брюки, брошенные на полу возле кровати, и встал. Его сапоги остались под маленьким столиком, а рядом с ними он нашел вчерашние носки. Носки бросил в мешок с грязным бельем, разыскал чистую пару, тщательно зашнуровал и завязал ботинки.

Кофе был готов. Эмери выключил горелку и переложил бекон на старую щербатую зеленую тарелку, которой, видимо, намеревался воспользоваться Брук. Бекон по-прежнему пах просто восхитительно; Эмери чувствовал, что должен съесть хотя бы маленький кусочек, но у него совсем не было аппетита.

Может, Брук отправился к линкольну, чтобы принести то, что не взял вчера? Вряд ли, ведь он оставил еду на плитке. Прежде чем пускаться в путь, он бы выключил огонь под кофейником, выпил чашку кофе и съел половину бекона с хлебом и маслом.

Тостера у Эмери не было, но вчера вечером Брук жарил хлеб на огне камина. Сейчас он почти погас, осталось лишь несколько тлеющих угольков. Значит, Брук проснулся, поставил на плитку кофе и бекон и вышел за дровами.

Господи, подумал Эмери, ты мне ничего не должен, мне это прекрасно известно. Но я прошу тебя!

Темнокожие похитительницы Эйлин, по всей видимости, вели ее назад, когда встретили Эмери. Они вполне могли забрать с собой и Брука. Если это так, они вернут его через пару дней.

Эмери вдруг понял, что не сводит глаз с тарелки, на которой лежит бекон. Он оставил ее на столе, надел свою красную клетчатую куртку и другую шапку. Может быть, его самая теплая шапка – та, что женщины не позволили ему забрать, – так и лежит на переднем сиденьи линкольна Джен? Он забыл посмотреть.

За ночь намело такие сугробы, что они доходили до подоконников, но сегодня утром снегопад был уже не столь сильным. Эмери увидел дорожку, протоптанную Бруком: от маленького крыльца она уходила на юг, к поленнице, сложенной под навесом, а затем назад – их было совсем немного. Брук что-то заметил или, скорее всего, услышал шум, доносившийся с той стороны, где они оставили джип. Эмери было невыносимо трудно заставить себя спуститься с крыльца, пройти по следам, оставленным ногами Брука на чистом, белом снегу.

Брук лежал, растянувшись возле переднего бампера, в руке он все еще сжимал полено. Кровь вокруг его головы, попытался успокоить себя Эмери, могла вытечь из поверхностной раны. Вполне возможно, что Брук жив, просто потерял сознание. Наклонившись, чтобы взглянуть повнимательнее, Эмери сразу понял, что это не так.

Кроме ружья, женщины забрали еще и топор; он-то и стал орудием страшного убийства.

Мертвый койот так и остался лежать за передним сиденьем разграбленного джипа. Он отнес его труп к южной стене хижины; собрал около полудюжины палок, оставшихся там с осени, и соорудил грубые носилки. Потом сделал носилки побольше для своего сына, положил на них еще не остывшее тело и накрыл его чистой простыней, которую закрепил несколькими поленьями. Нужно позвонить шерифу, если телефон работает. Вполне возможно, что шериф обвинит Эмери в убийстве Брука.

Оказавшись внутри хижины, после минутного колебания он закрыл все двери на засовы. В календаре, повешенном еще в прошлом году, имелся только один телефон похоронного бюро в Войлстауне.

– Вы дозвонились до Похоронного бюро Мертона. В данный момент мы не в состоянии вам помочь…

Эмери подождал, когда раздастся сигнал, а потом быстро проговорил:

– Это Эмери Бейнбридж. – Они смогут найти его адрес и телефон в городском справочнике. – Умер мой сын. Я хочу, чтобы вы взяли на себя организацию похорон. Свяжитесь со мной, как только сможете.

Пару секунд он молчал, словно в память о Бруке, а потом снова начал набирать номер. Эмери звонил шерифу.

– Кабинет шерифа Рона Уилбера.

– Это снова Эмери Бейнбридж. Убит мой сын Брук.

– Ваш адрес?

– Пять ноль ноль север, двадцать шесть семьдесят семь запад – это на Дороге Е-Е, примерно в пяти милях от озера Призраков.

– Как это произошло, мистер Бейнбридж?

Его так и подмывало сказать, что преступление совершила одна из женщин, она стояла с его собственным топором в руке, прижавшись к стене, и ждала, когда Брук завернет за угол; следы на снегу говорили именно об этом, но если Эмери поделится с шерифом своими догадками, следователь обязательно решит, что это он убил своего сына.

– Я думаю, его ударили по голове моим топором, – ответил он. – Вчера украли мой топор и ружье.

– Да, я помню. Не трогайте тело, мы пришлем к вам кого-нибудь, как только сможем.

– Я уже его передвинул. Когда…

– В таком случае, больше не трогайте его. И вообще ни к чему не прикасайтесь.

– А когда вы кого-нибудь пришлете?

Он, скорее, почувствовал, чем услышал, как она вздохнула.

– Сегодня к вечеру, Эмери. Я постараюсь послать к вам кого-нибудь из помощников шерифа.

Если бы она не лгала, подумал Эмери, то назвала бы его «мистер Бейнбридж». Он поблагодарил и повесил трубку, а потом откинулся на спинку стула, поглядывая то на телефон, то на свой дневник. Уже давно пора приняться за дневник, столько всего следует туда записать. В машине Джен был радиотелефон. Интересно, забрали они его или нет? Эмери не обратил внимания.

Он снова снял трубку, но потом положил ее на место, так и не набрав номера.

Его черные спортивные часы лежали под кроватью. Он достал их и посмотрел на число и время.

«09:17. Вчера приехала Джен, вместе с Бруком и близняшками. Три маленькие смуглые женщины в капюшонах пытались раздеть ее машину. Возникла потасовка между ними и Джен с детьми».

Он уставился на свою ручку. Она была точно такого же цвета, что и кровь Брука на снегу.

«Эйлин убежала. Я отправился на машине Джен на поиски, и мне удалось обменять линкольн на Эйлин. Одна из женщин меня подстрелила. Английского они не понимают».

Красная ручка замерла в неподвижности.

Его компьютер дома… Эмери тут же поправил себя: его компьютер в доме Джен был снабжен программой, которая проверяла орфографические ошибки; у этой ручки такой программы не было, однако Эмери показалось, что он услышал сигнал тревоги. А может быть, необычные женщины все-таки знают английский? Во время своих путешествий в другие страны он встречал людей, чей английский понять было практически невозможно. Он попытался вспомнить, что говорили женщины и что говорил он сам – ничего путного у него не вышло.

И тем не менее какой-то удаленный уголок его подсознания не желал согласиться с предыдущими выводами, Эмери подозревал, что на самом деле женщины обращались к нему на английском, только на ка-ком-то странном диалекте.

Whan that Aprille with his shoures soote

The droghte of March hath pierced to the roote.

Он выучил эти строчки еще в школе – сколько лет назад? Нет, нет, гораздо раньше, более шестисот лет назад, – великий поэт написал их на красивом, певучем диалекте, который поначалу казался таким же чужим, как и немецкий язык. «Когда дыхание Апреля прогонит Марта холода». ¹⁴ 14
  When April, with his sweet breath // the drought of March has piereed to the root». – современное написание тех же строчек.


[Закрыть]

Ведь язык продолжает меняться, развиваться.

Эмери взял телефонную трубку, не сомневаясь ни секунды, что еще не забыл номер телефона в машине Джен. Набрал его.

Одинокий, печальный сигнал, где-то далеко. В засыпанном снегом черном линкольне? А может такой телефон работать, если в машине нет аккумулятора? Существуют же переносные телефоны, которые носят в портфеле. Так что, вполне возможно, что телефон работает. Если бы женщины разобрали его на детали, он получил бы специально записанное на пленку сообщение, в котором говорится, что номер отключен.

Он считал гудки, потом сбился, и в этот самый момент кто-то взял трубку.

– Алло, – сказал Эмери. – Алло. – Даже ему самому это показалось ужасно глупо.

Никто ему не ответил. Очень старательно выговаривая все звуки, он произнес:

– Я тот самый человек, чьего сына вы убили, я приду к вам и прикончу вас всех. Если вы хотите мне что-нибудь объяснить, советую сделать это сейчас, пока я еще даю вам такую возможность.

Молчание.

– Отлично. Звоните, если возникнет желание. – Он назвал свой номер, медленно и внятно произнес все цифры, а потом добавил: – Только я не собираюсь долго тут оставаться.

«А если они говорят на таком диалекте английского, которого я не знаю? Мне следовало написать, что я ранен не серьезно. Брук перевязал мою рану. К доктору я не обращался. Может быть, это следовало сделать».

Эмери пощупал повязку и обнаружил, что она стала жесткой от засохшей крови. Если сейчас начать менять ее, придется потратить много времени. Значит, этого делать нельзя. Кроме того, вполне возможно, что от перевязки станет только хуже.

«Мы с Бруком отвезли Джен и близняшек в город. Прежде чем я проснулся сегодня утром, женщины убили Брука на улице».

На берегу реки росло несколько молоденьких ив. Эмери направился прямо к ним, срезал охотничьим ножом шесть штук и вернулся с ними в хижину.

Связав их шпагатом, он изготовил лыжи, после чего крепко-на-крепко привязал их к ботинкам.

Он был уже в восьми или десяти ярдах от хижины – шел по снегу, почти не проваливаясь, – когда до него донесся едва слышный телефонный звонок. Эмери вернулся в хижину, оставив на крыльце кувалду, которую прихватил с собой.

– Мистер Бейнбридж? Это Ральф Мертон. – Голос Ральфа Мертона был глухим и печальным. – Позвольте выразить свои глубочайшие соболезнования вам и вашим близким.

Эмери вздохнул и уселся на стул, с трудом пристроив на полу ноги с привязанными к ним лыжами.

– Да, мистер Мертон. Я вам благодарен за то, что вы мне перезвонили. Я не был уверен, что вы зайдете сегодня в свою контору.

– К сожалению, я говорю не из своего офиса, мистер Бейнбридж. У меня имеется… ну… устройство, которое позволяет мне звонить в похоронное бюро и узнавать о том, какие сообщения поступили в мое отсутствие. Могу ли я вас спросить – ваш сын находился на излечении у какого-нибудь доктора?

– Нет, Брук был совершенно здоров, насколько мне известно.

– Доктор не осматривал вашего сына?

– Никто не видел его, кроме меня. – Помолчав несколько мгновений, Эмери добавил: – И еще женщина, которая его убила. Я думаю, с ней вместе была еще одна женщина, в этом случае получается, что и она его тоже видела. Впрочем, думаю, это не имеет значения.

Ральф Мертон откашлялся.

– Доктор должен осмотреть тело вашего сына и выдать свидетельство о смерти, только тогда мы сможем приступить к исполнению наших обязанностей, мистер Бейнбридж.

– Да, конечно, я забыл.

– Если у вас имеется семейный врач…

– Нет, не имеется, – ответил Эмери.

– В этом случае, – в голосе Ральфа Мертона появились более человеческие нотки, – я могу позвонить доктору Ормонду. Это молодой человек, очень подвижный и активный. Не сомневаюсь, что он приедет к вам, как только сможет выбраться.

– Благодарю вас, – ответил Эмери. – Я вам очень признателен.

В хижине все еще пахло кофе и беконом – правда, теперь едва заметно. Наверное, неразумно отправляться в путь на пустой желудок, и уж, конечно, вряд ли будет правильным оставить кофеварку на маленьком огне на плитке, как он собирался сначала сделать. Эмери выключил горелку, достал чистую кружку, налил кофе, сделал несколько глотков и заставил себя съесть два куска бекона. Еще три, положенные между двумя ломтиками ржаного хлеба, он засунул в карман куртки.

Кувалда дожидалась его там, где он ее и оставил; он запер дверь и снова пустился в путь – по своим собственным следам. Когда хижина почти скрылась из вида, ему показалось, что он услышал новый телефонный звонок. Наверное, это доктор Ормонд. Эмери пожал плечами и двинулся вперед по заснеженной дороге.

Дверь соседнего дома выглядела весьма внушительно; изучив ее внимательно, Эмери прошел к черному ходу. Сугробы намело почти до самого засова, на котором висел замок. Расставив ноги пошире – насколько это было возможно в необычных лыжах, Эмери размахнулся кувалдой, словно это была клюшка для гольфа, и изо всех сил ударил по засову. Только на третий раз винты раскачались, и дверь распахнулась внутрь.

Перешагнув через порог и бросив один-единственный взгляд на развороченную дверь, Эмери подумал, что не знает ни имени владельца домика, ни того, как он выглядит. Он бы чувствовал себя намного лучше, если бы имел возможность извиниться и объяснить, почему вломился в чужой дом, если бы смог заплатить за нанесенный ущерб, – впрочем, никакие объяснения и уж тем более извинения не понадобятся, если ему удастся сделать то, что он задумал. Ведь он решил судить преступников судом Линча, а закон, который ведет себя невероятно благородно и чрезвычайно учтиво по отношению к убийцам, презирает и уничтожает тех, кто оказывает им сопротивление или мстит.

Конечно, может оказаться, что внутри нет никакого оружия. В этом случае, убийцы Брука расправятся и с ним, прежде чем он хоть что-нибудь предпримет. Они могут это сделать, даже если…

Он не успел додумать эту мысль, потому что заметил сейф для хранения оружия: стальной шкаф с секретным замком, выкрашенный под дерево. Полдюжины ударов кувалдой хватило для того, чтобы сорвать ручку. Еще несколько пробили насквозь стальную дверцу, теперь Эмери смог просунуть в отверстие молоток, который ему удалось найти в ящике с инструментами.

Где-то внутри сейфа что-то щелкнуло, и Эмери подумал, что приятнее звука уже не слышал давно. Он перехватил молоток, еще раз ударил, и дверь открылась.

В сейфе он нашел дробовик двенадцатого калибра, духовое ружье восемнадцатого калибра и карабин с оптическим прицелом; в одном из ящиков обнаружил патроны нужных калибров и отдельно три коробки патронов для карабина.