Текст книги "Без лица"

Автор книги: Хари Кунзру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Гейвины знали Эндрю по Ассаму. То, как они говорили о нем, вызывало у Элспет смутное беспокойство. «Как он там, держится? – спрашивала миссис Гейвин. – В подобном месте наверняка много ужасных соблазнов». Элспет отвечала, что никогда не встречала столь непоколебимой стойкости, и мистер Гейвин неразборчиво бурчал что-то в чайную кружку. Несколько раз он говорил о решении Эндрю работать среди падших женщин как о чем-то неоднозначном. Но ведь у него есть Элспет, укоризненно напоминала миссис Гейвин. В ней его сила.

Роды были почти такими же тяжелыми, как и первые, и больничный доктор сказал роженице, что она рискует жизнью, если еще раз захочет пройти через эту муку. Воздержание, сказал он. Вашему мужу может быть нелегко, но он – священнослужитель и любит вас. Я уверен, что он поймет. В больнице ей дали письмо, разъясняющее всю ненадежность ее здоровья. Подталкивая к ней по столу бумажный лист, доктор взглянул поверх очков. Может быть, это поможет его убедить, сказал он.

Вернувшись в Индию с двумя сыновьями, Элспет осознала, что расстановка сил полностью изменилась. До отъезда она тесно вращалась вокруг Эндрю, как спутник, притянутый огромной газообразной планетой. Когда она уловила запах Бомбея с палубы лайнера – эту слабую нотку древесного дыма, плывущую над морем, – она поняла, что все стало иначе. Теперь Индия – часть ее собственной орбиты.

Новое мироощущение Элспет изменило миссию до неузнаваемости. Не обращая внимания на жалобы Эндрю, она наняла мунши[114]114
  Мунши – частный учитель урду или хинди.


[Закрыть], чтобы тот научил ее языку, и начала путешествовать по трущобам и борделям, открывая для себя место, в котором живет. Она распространила информацию о том, что любой, кто нуждается в медицинской помощи, должен прийти к ее мужу и что после воскресной службы будут проводиться уроки английского языка. Через несколько месяцев НШМЯ превратилась в настоящий муравейник, и им удалось обратить в веру еще несколько человек из молодежи.

Успех и окрылял, и шокировал ее. Почему все дается ей так легко? Она увидела нового Эндрю – потерянного, бесполезного Эндрю в обшивке из убеждений. Расстояние между ней и мужем увеличивалось благодаря физическому разрыву, о котором возвещало письмо доктора. Иногда Элспет не выдерживала и звала его к себе, но это всегда плохо заканчивалось – какой-то возней, стесненностью, извинениями. Им стало лучше порознь, чем вместе.

На несколько лет все проблемы отодвинулись на задний план благодаря кипению новой жизни в миссии. К Эндрю постоянно собиралась очередь желающих получить незатейливую медицинскую помощь, по большей части сводившуюся к нотациям о пользе личной гигиены. Женщины Фолкленд-роуд начали использовать школу в качестве периодических яслей для своих детей. Постепенно миссия нашла свою нишу в экологии этой улицы. Элспет улыбалась матерям в цветастых нарядах, и те улыбались ей в ответ. Обе стороны старались скрыть взаимную заинтересованность. Элспет обращала внимание и на то, как Эндрю смотрит на них. Натужное неодобрение. Она начала задумываться над тем, в какую игру он играет, какое испытание сам себе назначил.

Казалось, Эндрю притягивает к себе насилие. Однажды он чуть не стал виновником беспорядков, обратившись с пламенной речью к процессии мусульман, проходящих мимо ворот миссии. В другой раз юный английский полисмен просунул голову в дверь гостиной. «Простите за беспокойство, но вашего мужа взяли под арест. Э-э-э… хм… потасовка с католическим пастором». Сопровождая Элспет к котвалу[115]115
  Котвал – начальник городской полиции.


[Закрыть], он с трудом скрывал улыбку. И так было всегда. Эндрю против мира. Он прав, все остальные – нет.

Мальчики росли. Настало время отправить их на учебу в Шотландию – сначала Дункана, затем Кеннета. После того как малыши растаяли, превратившись в машущие платками точки на горизонте, Элспет уже ничто не отвлекало от мужа. И тут выяснилось, что она влюблена. Не в другого мужчину, но в другой способ мышления – что было еще хуже. Постепенно визиты к мунши она заменила более глубокими исследованиями. Походы в музей и к историческим развалинам влекли за собой посещение лекций и запойное чтение по ночам. Она завела друзей среди индийцев и ходила к ним обедать, испытывая дикое удовольствие от возможности сидеть на земле и есть руками. Она ходила на пляж, чтобы посмотреть праздник Ганпати, потолкаться в толпе, пока огромные статуи Ганеши погружают в море. Она всматривалась в святилища храмов, пытаясь различить в темноте жирные, выпачканные в гхи силуэты божеств. Однажды во время праздника Холи Эндрю вышел во двор и столкнулся с улыбающейся женой: на ней была мокрая одежда, прилипшая к телу и испачканная краской. «Ты становишься одной из них! – закричал он. – Они затягивают тебя в свою трясину!»

Для нее во всем этом была какая-то магия. Новый мир, который она открыла для себя, был населен секретами. Инстинкты всегда вели ее к фантастическому, как она осознала теперь, – к полной противоположности всему, о чем думал Эндрю, и всему, чем он был. Его конкретность, когда-то столь привлекательная, теперь казалась детской безапелляционностью. Как он смел? Как мог он противопоставить свое пуританство – смешное, как шутовской колпак, и крепкое, как дерево бальсы, – бесконечным загадкам Вселенной?

После распада их маленького созвездия Эндрю, побуждаемый силами противоречия, начал говорить о науке и рациональной религии, а также о превосходстве европейского сознания над азиатским. Когда им хватало денег приехать на каникулы, мальчики обнаруживали, что родители вполне способны на цивилизованное общение. Как только члены семьи снова расставались, чуточку менее чужие друг другу, чем прежде, – жизнь НШМЯ возвращалась в состояние сдерживаемой враждебности. От этого начали страдать дела миссии. Средоточие Элспет вышло за пределы церкви, и она не видела причин поощрять других присоединяться к вере, которую покидала сама. Однажды она ехала на велосипеде по оживленной улице и впервые сформулировала это так прямо, сложила нужные слова в голове, – и в тот же миг испытала чувство яростно-пустяковой вины. Опьяняюще-свежий пот предательства выступил в ее подмышках, между грудей – все, что осталось от жены миссионера, ручейками вытекло наружу сквозь поры.

Со временем Элспет познакомилась с другими страждущими, людьми, которые, как и она, верили в чудо, в мистический синтез всего на свете. Она посещала лекции, где сидела так же увлеченно, как и, столько лет назад, в зале кирки, – с той лишь разницей, что теперь она слушала истории о Великом Белом Братстве Гималайских мастеров, о Владыке мира[116]116
  Владыка мира – эпитет, применяемый к любому индуистскому божеству.


[Закрыть], о Будде, о Маха Чохане[117]117
  Маха Чохан (или Маха Коган) – великий руководитель и глава духовной иерархии, или школы оккультизма, гималайских мистиков.


[Закрыть], Ману, Майтрейе[118]118
  Майтрейя – грядущая инкарнация Вишну (одно из верховных божеств индуизма, хранитель мироздания).


[Закрыть]. Уже сами имена ошеломляли. Иларион Грек[119]119
  Вероятно, имеется в виду Иларион (288–372) – святой, великий христианский аскет.


[Закрыть]. Прекрасный Серапис[120]120
  Серапис (Сарапис) – культовое божество эллинистического Египта. Отождествлялся с Осирисом и почитался как владыка мертвых, податель плодородия и божество-целитель.


[Закрыть] и голубоглазый Кутхуми[121]121
  Махатма Кутхуми (1829–1889) – автор известного эзотерического труда «Познание человеческой ауры».


[Закрыть]. Бёме[122]122
  Якоб Бёме (1575–1624) – немецкий мистик и философствующий теолог.


[Закрыть] и Соломон. Конфуций и сирийский Иисус. Казалось, что на протяжении всей истории человечества мужчины и женщины боролись за более глубокое понимание мира, за мимолетное владение головокружительными тайнами значений и иерархий, скрытых под поверхностью жизни. В современную эпоху Восток и Запад сходились в научной духовности, которая жаждала истинной мудрости.

Элспет не примкнула к ним, еще нет. Все это было слишком далеко от нее, от всего, что она знала до сих пор. Простые беленые стены – и затейливая резьба. Умеренность во всем – и радостное изобилие. Она пряталась от Эндрю точно так же, как он прятался от нее, и, пока они хранили это статическое равновесие, не в силах окончательно сбежать друг от друга, миссия увядала. Неофиты постепенно возвращались к старым привычкам или были поглощены более динамичными трущобными церквями – баптистами или американским лютеранским пастором, который обосновался на Грант-роуд. Затем началась война, и пришло известие о том, что Кеннет и Дункан отправились добровольцами на фронт.

Какое-то время они с Эндрю молились вместе; спали они давно уже порознь. Элспет проводила вечера в кругах теософов и других страждущих, медитируя на войска, пытаясь построить психический щит над теми, кого любила. Она узнавала о войне ужасные вещи: что немцы – слуги Владык Темного Лица, непримиримые противники истины; что мертвый милитарист Бисмарк закопал магнетические талисманы на своих границах.

Две телеграммы пришли почти одновременно. Кеннет убит под Ипром, Дункан – под Лоосом. Ее поддерживала только мысль о реинкарнации. Кто-то указал ей на «Жизни Алкиона» мистера Ледбитера[123]123
  «Жизни Алкиона» – один из трудов мистика Чарльза Ледбитера (1847–1934), в котором описывается 48 последовательных воплощений Кришнамурти, индийского мыслителя и поэта начала XX в., признанного мессией.


[Закрыть], с его списком воплощений – известные жизни, переплетенные по всему космосу, за сорок тысяч лет до Рождества Христова и до нынешних дней. Сидя в гостиной за столом, на котором лежали две телеграммы, она поняла, что больше ничего не боится, и рассказала Эндрю, во что верит.

Эндрю пришел в ужас. Он заявил, что ее соблазнил Сатана. Они больше не муж и жена. Тем же вечером он привез во двор лотки с кирпичами, закатал рукава рубашки и начал строить стену.

Задача стены была удержать его внутри, при этом удерживая ее снаружи. Никто этого не мог понять. Шлепая кирпич на кирпич, он чувствовал себя последним человеком на Земле. Волна скверны поглотила даже его жену. Даже Элспет.

О, Боже.

Это кара за все его падения. Все прежние стены. Ни одна из них не понадобилась бы, если бы он не падал так низко и так часто. Что видела в нем остальная часть мира, он не знал и не интересовался этим. Значение имело только то, что видел в нем Бог, и он знал, каким должен казаться этому огромному голубому глазу. Прохудившееся ведро. Дырявый кожаный мешок.

Какое-то время он думал о том, чтобы уложить кирпичи по квадрату. Сделать гробницу. Закрыть в ней себя. До этого не дошло. Отчаяние запрещено Господом. Поэтому он построил стену до уровня глаз, перенес остатки своих вещей на чердак над церковью и начал наблюдать, как Элспет постепенно опускается до уровня этих обезьян.

На стороне Элспет приходили и уходили люди. Эндрю тайком наблюдал за ними – из окна верхнего этажа или встав на цыпочки за стеной. Они всегда приходили компаниями, эти теософы. Казалось, что им непременно нужно сбиться в стаю. Несмотря на то что раз за разом появлялись одни и те же лица, они делали это под разными знаменами. Дочери Индии, орден Восходящего Солнца, Подготовительная лига целителей, Лига молельщиков, Братство искусств. Столько надувательства. Столько неразберихи. Мужчины и женщины, индийцы и европейцы, перемешанные без разбора. Он не понимал, как Элспет все это терпит.

В нем никогда не было места для неопределенности. Гордиться тут было нечем. Он считал это признаком собственной слабости и недостаточной веры. Имена Сомнения были ему хорошо известны. Слишком хорошо. Они наверняка были делом рук дьявола. Они звались так: отсутствие меры. Кровосмешение. Были и другие имена Сомнения.

И когда он упал, то рухнул с большой высоты.

Вот картина: свет мерцает в хижине на склоне ассамского холма. Масляно-желтые лучины выскальзывают из неплотно скрепленных бамбуковых светцов. Молодой Эндрю ходит взад-вперед по комнате, и отпечаток его обнаженного тела остывает в грязном поту на простынях походной кровати. Он пьет воду из кувшина, стоящего на столе. Он преклоняет колени для молитвы. Его руки отирают тело, обгрызенные ногти скребут по искусанной москитами груди. Каждое прикосновение обжигает кожу. Тропический климат делает свое недоброе дело, растворяя все европейское в жаре и влаге, превращая божьего человека в сладострастную вещь, истекающее потом обнаженное тело, впереди которого торчит напряженно-покачивающийся член. Эндрю катается по полу, стонет. Ему двадцать четыре года. В другие такие же ночи он сдавался и виновато работал руками, пока все не заканчивалось. Сегодня за дверью слышен какой-то шум, и он понимает, что за ним наблюдают. Он хватает старую рубашку, заворачивается в нее и открывает дверь, оказываясь лицом к лицу с Сарой, девушкой из миссии. Крошечная женщина-ребенок с кошачьим лицом обеими руками зажимает себе рот, чтобы не хихикать. Она сняла с себя платье из набивного ситца – одежду, которую они с Гейвиным так трудолюбиво на них надевали. Она сидит на корточках, талию ее оплетает тростниковая юбка, и тяжелые медные кольца пронизывают растянутые мочки ее ушей. В остальном она нага. Его глаза устремляются к маленьким почкам ее грудей, к вульве, обрамленной камышом. Это уже слишком. Он берет ее за руку и ведет в хижину.

Это случилось раз, два раза, три раза. Не больше. К третьему разу он уже испытывал отвращение к самому себе. Все кончилось. Он мог в этом поклясться. Но спустя несколько месяцев маленькая Сара ходила по территории миссии утиной походкой, поглаживая поблекший ситец в розочках, обтягивающий живот. Он избегал ее. Гейвины знали, что она не замужем, но списывали все это на какой-то мелкий грешок, еще одно событие в жизни племени, которое выходило за пределы европейского понимания. Может быть, у нее все-таки есть муж, предположил однажды мистер Гейвин. Кто-то, кто не входит в число обращенных. Он не замечал, как другие девушки из миссии смотрят на молодого Макфарлэйна. Он не подозревал о том, что слышал его ассистент, когда лежал по ночам без сна, шепча молитвы во влажную темноту. В его дверь кто-то скребся, как скребутся маленькие животные. Сара – и не только Сара. Все, желающие благосклонности. Все, желающие стать женщиной молодого белого священника.

У Сары родилась девочка. Однажды Сара протянула ее Эндрю, когда тот проходил мимо. Девочка была светлокожей. Он подумал, что Гейвины не могут не заметить. Они ничего не сказали.

Эндрю много раз видел деревни вблизи больших чайных плантаций, где целые семьи из детей-полукровок выстраивались в ряд, чтобы посмотреть, как мимо едут миссионеры. Мальчики и девочки всех возрастов стояли, взявшись за руки, перед хижинами, и у каждого был приметный крючковатый нос или оттопыренные уши управляющего плантацией, или инженера, или начальника районной медицинской службы. Шокирующий разговор с каким-то мужчиной в заплесневелой курительной комнате сельского клуба. Помогает скоротать долгие вечера, не так ли? Черт возьми, а что еще остается делать.

Но не для него. Он должен был быть выше этого.

Он решил удвоить усилия. Погрузился в работу, затеял строительство приличной больницы в миссии. Четыре прочные кирпичные стены со всеми удобствами, хватит места, чтобы обслужить весь район. Он побеждал. Его мысли нашли себе русло. Затем мистер Гейвин пришел навестить его однажды ночью и обнаружил под дверью трех девушек – свернулись, как щенки, на веранде, пока Макфарлэйн внутри невинно писал запросы на субсидии властям Дарджилинга. Почему они оказались здесь? Что за дегенеративный гарем он тут устроил? В конце концов выражение лица Эндрю убедило Гейвина, что все не так плохо, как он подумал, но ущерб репутации уже был нанесен.

Неизбежный разговор состоялся, когда они ехали за припасами и дождевая вода стекала с широких полей их шляп, а густой зеленый запах джунглей глубоко проникал в ноздри. В этой стране нелегко жить одному. Может быть, это не то место, которое Господь уготовал тебе. Возвращайся, Эндрю. Найди себе жену. Разумеется, мы тебя всецело поддержим, но я вынужден сказать, что Миссионерское общество вряд ли найдет для тебя другое место здесь же, в горах.

Тогда он решил доказать, что он достоин Господнего дара. Вырисовался план. Он будет ходить рядом с блудницами, построит себе дом в самом развращенном месте, которое только знает. Так, противясь соблазну, он докажет свою силу и искупит свою вину в глазах Господа. Такой же порыв заставляет других мужчин поднимать тяжелые грузы или добровольно выполнять опасные задания в войну. Он ни с кем не советовался, так что некому было поинтересоваться, что же это на самом деле – сила духа или всего лишь желание поковыряться, как в болячках, в собственных слабостях. Но Эндрю не сдавался.

Затем появилась Элспет и засыпала его вопросами в зале кирки, продуваемом сквозняками. Пришли пожертвования для бомбейской миссии. Казалось, эти два события были частью единого целого: наступил конец его бесполезности.

В действительности он ощущал себя потерянным. Не знал, что делать. Такое случалось с ним в Ассаме. Он нуждался во враждебной силе – чтобы противоборствовать ей; ему нужен был тяжелый труд – чтобы больше узнать о себе. Он пытался понять: неужели ему недостает какого-то жизненно важного качества, которым обладали другие мужчины, – некоего органа белизны и власти?

Может быть, он принадлежал к той разновидности испорченных белых мужчин, которые разбавили свою драгоценную кровь?

Все сплелось в один узел. Долг. Неспособность миссии найти точку опоры. Сперма. Хихикающие туземки. Он хотел познать точную форму своего греха и нашел его в научных книгах. Эндрю Макфарлэйн – лейкодермик, цимотрихоидный по типу полос и мезоцефалический по типу черепа – совокупился с Сарой – ксантодермиком, экзотически лейотрихоидной, но прискорбно брахицефалической. Их дочь – крах. Клякса.

В сравнении с родителем высшей расы дети – ухудшенный продукт. Кровосмешение, в случае если оно поголовно и продолжается на протяжении поколений, неизбежно влечет за собой снижение уровня силы в потомках. В чистом остатке будет убыль при сравнении с результатом союза внутри высшей расы

Что он породил в этом мире? Он не мог вспомнить, как выглядели его сыновья, рожденные целыми и невредимыми, не пострадавшие от предыдущей ошибки их отца. Они были его гордостью. Отказ от тела жены стал пыткой. Несмотря на то что у него было письмо от доктора, что-то в поведении Элспет говорило ему, что она и без того отстранилась бы от него. Фолкленд-роуд стала домом для многих ловушек.

Таковы признаки расовой неполноценности: простота и раннее сращение краниальных швов. Широкая назальная апертура с синостозом назальных костей. Выдающиеся челюсти. Усеченный подбородок. Раннее появление, размер и прочность «зубов мудрости»

Таковы части женского тела. Высокие лбы. Глаза, подведенные углем. Груди, затянутые в тесные цветные блузы. Голые животы. Красные причмокивающие рты, открытые, ждущие.

Плоский и покатый лоб также является «низшей» чертой, однако выпуклый лоб, какой мы видим у негроидов, не обязательно подразумевает высокие интеллектуальные способности

А ведь вначале его молодая жена благоденствовала. Энергия ее была поистине безграничной. Она была трепетным, страстным созданием – и отвергала его. Хотя принадлежала ему по праву. Это было невозможно. Невозможно. Его ревность стала подобна живому существу.

В ходе завоевания мира европейцы скрестились со всеми известными расами человечества. Результатом этого кровосмешения стала невообразимая масса метисов, идеально сопоставимых с нашими бродячими собаками и уличными котами

Ебля. Сложи это слово красными губками. Нижняя губа отлетает от зубов, йотированный звук вырабатывается сдавленным выдохом из гортани. Ебать. Ебля.

Исследуя угол и направленность негроидной вагины и соответствующий угол и структуру мужских половых органов, мы явственно видим

Ебаться. Шлюха, мимо которой он проходил однажды утром, задрала розовую юбку, чтобы показать свою вагину.

периодическая возбудимость сексуальных центров

Миссионер, идущий среди блудниц. Долина ртов. Не убояться зла.

большие губы значительно уплощаются и утончаются, приближаясь к типу, наблюдаемому у самок антропоидных обезьян

Ебля.

Миссионер трудится над разверстой девицей. Ногти глубоко врезаются в коричневую кожу. Английские слова. Курлы-мурлы бла-бла-бла. Вопль. Он складывает пальцы в кулак. Все эти годы. Ударяй сильнее. Сильнее. Где-то прячется его запретная белая жена. О, Господи Всемогущий!!!

Появились мужчины и стащили его с нее. Смуглые мужчины, пахнущие потом и чесноком. Они били его в живот, искромсали лицо, вытащили его наружу и бросили на кучу мусора. Полуобнаженный, наступая босыми ногами на дерьмо и гниющие апельсиновые корки, он шатался по округе в поисках брюк. Миссионер. На глазах у уличных ребятишек.

Он сказал Элспет, что ввязался в драку с индусами-бандитами. Видно было, что она ему не поверила. Примерно в эти дни он начал всерьез воспринимать идеи полигенизма[124]124
  Полигенизм – учение, рассматривающее расы человека как разные виды, имеющие самостоятельное происхождение.


[Закрыть].

Тем временем Элспет уплывала от него все дальше. Она перестала спрашивать его разрешения на то и это, разговаривала с людьми-обезьянами на языке, которого он не понимал. Она не притрагивалась к нему, но качала обезьяньих детей на коленях. Выглядело это так, будто чья-то жена развратничает с собакой или конем. Позднее он осознал, что начало войны спасло его от какого-нибудь кошмарного поступка. В его голове томились идеи всех сортов, старозаветные образы крови и мести. На какое-то время они стали единственным предметом его уличных проповедей. Люди собирались посмотреть, как он беснуется, проклиная злодеяния кайзера, таращили глаза на брызги слюны и стиснутые кулаки, которыми Эндрю потрясал, взгромоздившись на ящик из-под чая. Он готов был даже смотреть сквозь пальцы на оккультную деятельность жены, особенно с тех пор, как они – впервые за долгие годы – преклонили вместе колени для молитвы.

Несмотря на готовность к войне, он допускал, что от него потребуется жертва. В конце концов, искупительное жертвоприношение – то, о чем он страстно молил. Возможно, виноват был недостаток воображения. Но, даже когда Кеннет и Дункан оказались во Франции, ему не приходило в голову, что Господь потребует отдать ему именно их. Авраам положил Исаака на алтарь, но Господь остановил его руку. Эндрю так и не выпала честь подобного испытания, и ничто не остановило немецких пулеметчиков. Телеграммы причинили ему слишком большую боль, чтобы он мог испытывать злость. Когда Элспет сказала ему, что больше не верит в его Бога, и изложила свою сказку о перевоплощении и серебристых духах, какая-то часть его существа хотела протянуть руки, прижать ее к себе. Если бы только мальчики могли вернуться. Если бы хоть что-нибудь могло перекинуть мост через пропасть, развернувшуюся между ним и миром.

Вместо этого он построил стену. Стена придала Макфарлэйнам некое подобие равновесия, позволяя Элспет пробовать воссоединиться с сыновьями на астральном плане, а Эндрю – размышлять о Боге, чувстве вины и причинах.

Когда появился этот мальчик, Эндрю существовал на грани безумия, заблудившись в дебрях статистики и классификаций. Он услышал шум во дворе и спустился из лаборатории, чтобы выглянуть из-за стены, – в этот момент Элспет показывала грязному мальчишке, одетому в хаки, свою половину миссии. Позднее он заметил, что она привлекла его к работе по дому. Он моментально что-то заподозрил и, когда обнаружил, что, несмотря на светлую кожу и благородный вид, этот ребенок – полукровка, почувствовал, что все его худшие подозрения подтвердились. Элспет опускалась все ниже. Ее ограбят и обманут. Он написал письмо с подробными протестами и просунул конверт под ее дверь. Она не подала виду, что прочитала и вообще получила послание. Мальчик остался в доме.

Эндрю шпионил за ним через стену, глядя, как тот выполняет домашнюю работу. Казалось, это призрак пришел запугивать его. Эндрю пришлось жить слишком близко к тому, чего он больше всего боялся: белый, но не вполне белый мальчик, преломление и его мертвых сыновей, и его чудовищной дочери. Однажды этот парень сидел во дворе и чинил сломанный стул. Элспет тоже вышла и встала за его спиной, с улыбкой глядя на то, как он работает. Почти неосознанно она протянула руку и взъерошила его волосы. Мальчик поднял глаза и улыбнулся ей. У Эндрю что-то сжалось в груди. Тем же вечером он позвал мальчика и отрывисто приказал подмести его сторону двора.

Вскоре он начал учить Роберта чтению и письму на правильном английском, а также азам культуры. Он делал это в духе эксперимента. Какой эффект возымеет ублюдочное наследие ребенка (о котором тот, по понятным причинам, отказывался говорить) на интеллектуальные и моральные способности? Во время уроков он изучал ученика. Мальчик на удивление быстро соображал и учился охотно, почти отчаянно. Неожиданно Эндрю обнаружил, что раздает не только наставления, но и похвалы. И разумеется, мальчик выполнял роль вестника, небесного посредника между его миром и миром его жены.

Чистый ангел.

________________

За сезоном дождей приходят холода. Вслед за холодом приходит жара. За тот год, что миновал после визита к миссис Перейре, тело Бобби окрепло, а черты лица стали тоньше, утратив округлость. Женщины Фолкленд-роуд все еще окликают его, когда он проходит мимо, но тон их голосов изменился. В их грязных шутках появилось что-то голодное, некое желание, некая оценка. Он вырос из старой одежды и купил себе новую. Ему нравится одеваться. Он получает удовольствие от прикосновения чистой рубашки, от блеска запонки в воротнике. Выбор галстука из всех, что висят на внутренней стороне дверцы его шкафа, стал почти ритуалом. Крапинки или полоски? Кем сегодня быть?

Несмотря на то что он по-прежнему живет в миссии, все знают, что Бобби лишь номинально занимает место слуги Макфарлэйнов. Эти двое более чем наверняка влюблены в него, если верить сплетням. Ну что ж, они не одиноки. Я бы тоже не прочь. И я. Ох, чему бы я его при случае научила!

Бобби постоянно занят. Его деловые интересы в Бомбее существенно расширились. Он небогат. А кто бы разбогател на его месте? Но он обладает кое-чем другим, большим, чем богатство: у него есть связи. Он все еще выполняет поручения для знакомых домов, но за паном и бутылками теперь отправляют более молодых ребят. Бобби работает за комиссионные, посредничая при сделках и предоставляя особо редкие услуги господам с хорошими манерами и открытым бумажником. К чему бы ни влекли вас ваши вкусы – к пышным изгибам багдадских евреек мадам Нур, банальным гейшам «Японского домика» или к тем особым, болезненным мероприятиям, для адекватного проведения которых оборудована только «Голубая бабочка», – Бобби подскажет вам путь. Ходят слухи, что он и сам не гнушается подработать свободным художником. Бог знает, какие предложения ему делают. Тем не менее он дает понять, что ничем таким не интересуется, и люди верят ему. Более или менее.

Никому ничего не удается вызнать о прошлом Бобби. Но и удивляться тут нечему. Вам же не придет в голову расспрашивать Шьям Сена, почему тот не может вернуться в Калькутту, или допытываться у Китайца Тони, при каких обстоятельствах он искалечил себе пальцы. Некоторые вещи остаются личными. Но у Бобби есть одно свойство, отличающее его от других. Когда он говорит с вами, кажется, будто он попадает в ритм вашего голоса. Он стоит так, как стоите вы, отпуская шуточки, удивительным образом отвечающие вашему чувству юмора. При всей его развязности, яркости и красоте какая-то часть Бобби жаждет невидимости.

Способность Бобби к мимикрии помогает ему в работе. Он может довести рядовых британской армии до колик, подражая провинциальным говорам. И тут же переходит на нормальный деловой язык: «Ну а теперь, господа, если вы соблаговолите следовать за мной, я покажу вам отличное местечко…» Бобби работает с резко очерченными стереотипами. Иногда он околачивается у входа в дорогие заведения, приплачивая за это швейцару. Он затевает короткие односторонние беседы. «Как вы себя сегодня чувствуете, сэр?», «Добрый вечер, могу ли я вам быть чем-нибудь полезен?» И, как правило, дело для него находится. Особенно – поздно вечером возле «Гринз» или «Уотсонз» или в день скачек у клуба «Байкала».

Бобби – призрак порогов, рек и озер электрического света. Он обитает на грани восприятия, материализуясь – в воротничке и галстуке – как нечто полуреальное, достаточно эфемерное для того, чтобы вы могли доверить ему свои секреты и быть уверенным, что под прямыми солнечными лучами он растает. Он никогда не заходит в те места, за которыми наблюдает. Он ловит только людей, выпадающих оттуда. Тем не менее он знаком с официантом Королевского Бомбейского яхт-клуба и однажды целый вечер провел там, любуясь балом. Пылающие факелы установлены на лужайке, гирлянды лампочек освещают дощатый танцпол, по которому кружатся члены клуба со своими женами и подружками – вихрь белых спин и рук, за которым пристально следят двадцать пар индийских глаз.

Иногда в дневное время Бобби готовится играть роль студента. Под присмотром преподобного Макфарлэйна он повторяет наизусть ключевые даты. Битва при Гастингсе[125]125
  Битва при Гастингсе – судьбоносное для истории Англии сражение, произошедшее в 1066 г. между англо-саксонской армией и войсками норманнов.


[Закрыть]. Великая хартия[126]126
  Великая хартия вольностей – грамота, подписанная английским королем Иоанном Безземельным 15 июня 1215 г.


[Закрыть]. Славная революция[127]127
  Славная революция – принятое в исторической литературе название государственного переворота 1688–1689 гг. в Англии (смещение с престола Якова II Стюарта и провозглашение королем Вильгельма III Оранского).


[Закрыть] и Война за ухо Дженкинса[128]128
  Война за ухо Дженкинса – война между Англией и Испанией в 1739–1741 гг., поводом для которой послужило представление в палату общин уха, которое Роберту Дженкинсу, капитану английского брига, отрезали испанские пираты.


[Закрыть]. Он блестяще вызубрил латинскую грамматику. В благодарность за учебу он приводит к преподобному объекты для фотографии. Процедура всегда одна и та же. Скажи им, что я не буду ничего платить, говорит преподобный, но потом платит – хотя только в том случае, если объект принадлежит к еще не охваченной касте или классу и если он согласится позировать обнаженным.

Бобби гадает: о чем думает Макфарлэйн? Во что он предпочитает верить, говоря об уличных друзьях своего ученика? Или о его одежде, его манерах, его страсти к учебе и урокам? Когда Макфарлэйн смотрит на него, в этом взгляде нет любви. В нем видится вызов. Оценка.

В действительности Макфарлэйн чрезвычайно изумлен тем, как именно Бобби изучает его научные книги. Однажды он украдкой заглядывает в его блокнот и видит, рядом со списком существительных второго склонения и битвами Английской гражданской войны, вот какую последовательность: эскимосы, палеаркты или угры, синантропы, северные америнды, турки, южные монголоиды, полинезийцы, нео-америнды, теуэльче, северо-западные америнды… и так далее. Все расовые подгруппы, перечисленные Хэлдоном[129]129
  Альфред Хэддон (1855–1940) – английский антрополог, преподававший в Кембридже.


[Закрыть]. Есть там и кое-что другое. Схемы. Таблицы распределения и частотности. Похоже, что он увлечен классификацией почти так же сильно, как и сам Макфарлэйн.

В комнате для уроков не произносится ни одного постороннего слова. Эти двое общаются свежими данными, потоками фактов, типологиями. Макфарлэйн должен бы быть польщенным, но он испытывает другие чувства. В сосредоточенности его ученика есть нечто слишком алчное. Нечто агрессивное. В нем живет инстинкт, побуждающий прятать себя. Как будто из его костей тайком утекает костный мозг.

Перемалывая информацию в чердачной комнатке Макфарлэйна, оба мучаются дурными предчувствиями. Может быть, думает Бобби, мы играем во что-то вроде гляделок? Кто первым моргнет? Он не понимает собственного усердия, не знает, в чем источник ненормальной увлеченности уроками с Макфарлэйном. Он чувствует, что ответ совсем рядом, когда наблюдает за преподобным, проводящим фотографическое исследование. Вот когтистые лапы перемещают модель, жестко зажимая тело перед своей решеткой. Вот они снимают замеры. Ширину таза. Угол грудной клетки. Измерения калибруются, затем записываются в гроссбухе. Когда Макфарлэйн вглядывается в объектив, сгорбленное тело старика – не более чем массивное седеющее транспортное средство для глаза. Сквозь апертуру, подобно тугой проволоке, протягивается единая линия силы. Когда Макфарлэйн выныривает на поверхность, лицо его всегда напряжено. Какая-то девица однажды начала его дразнить. Трогать себя руками, принимать разные позы. Макфарлэйн отступил от камеры и уставился на нее. Казалось, он был поражен ужасом, лишен способности думать. В конце концов, испугавшись не на шутку, Бобби вытолкал ее из комнаты, опасаясь, как бы с Макфарлэйном не случился удар.