Текст книги "Под соусом"

Автор книги: Ханна Маккоуч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я так и окаменела, сложившись пополам, с отвисшей челюстью. Если бы не пересохло во рту, пустила бы слюну, ей-богу. Мимо, намеренно разбрызгивая грязь, проносятся бегуны, кидая на меня неодобрительные взгляды. Я мешаю налаженному движению на дорожке.

В груди замирает – трудно сказать отчего. Не может быть, чтобы я влюбилась в Дика. Невозможно! Что-то хорошее в нем определенно есть, но он не очень-то разбирается в женщинах. Господи, заметил!

И узнал. Дик улыбается, прикладывает руку к голове. Чесотка у парня, что ли?

Я резко выпрямляюсь и бегу дальше.

Отстегнув велик от железных прутьев решетки на южном конце парка, я замечаю, что заднее колесо спустило. Думаете, я до того поумнела за последнее время, что таскаю с собой насос и набор скорой шиномонтажной помощи? Не-a. Я все такая же растяпа. Действую наудачу. А когда действуешь наудачу, такие вот проколы, увы, неизбежны. Я еду к центру по первой ветке метро. От усталости не чувствую ни рук ни ног. В голове одна мысль: пить, пить, пить – из метро помчусь в гастроном за водой. Я изучаю пол в вагоне, кроссовки, сандалии и туфли, книги в руках у пассажиров, перебираю в уме продукты для обеда у Дори. Позвонить флористу, в прокат столиков и посуды… Дори позаботится об именных карточках…

Жизнь у меня все-таки есть, даже если нет друга.

Когда я захожу в квартиру, горит огонек автоответчика. «Привет, Лейла, это Дик. Я видел тебя в парке, не знаю, заметила ли ты меня? В любом случае, я хотел узнать, не передумала ли ты насчет той прогулки на велосипедах…»

– Может, и Люсинду прихватим? – сердито вставляю я.

«…Дай мне знать».

Через неделю, в понедельник утром, я рублю лук на кухне кулинарного канала. Из носа течет, по щекам катятся слезы. Краем глаза замечаю, что Пэтси Маклур в коридоре беседует с высоким, коротко стриженным шатеном. Вскоре они поворачиваются к двери, и Пэтси звонко восклицает:

– Дамы! Позвольте представить вам Дика Давенпорта, владельца кулинарного канала.

Кругом улыбки, возгласы «Привет, как поживаете?». Кокетничают и заигрывают все, даже счастливые мужние жены. Стало быть, он недурен? Ха.

Дик топает прямиком ко мне, протягивает носовой платок с монограммой.

– Что за слезы? Раскаиваешься, что не перезвонила?

Я игнорирую его и, хлюпая носом, продолжаю рубить лук.

– Нет? Ладно. Но что-то же тебя расстроило, – не унимается почему-то развеселившийся Дик.

– Это «что-то» называется лук. – И добавляю: «придурок», но про себя.

– Эй-эй-эй! – он вскидывает руки. – Может, выйдем?

– Я занята, не видишь?

– А ну-ка, на выход! – Дик мотает головой в сторону двери.

Швырнув нож на разделочную доску, я выхожу за ним в коридор. До чего же мне осточертело быть другой девушкой знакомых парней.

– Ну? – Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Ты же видела меня в парке, разве нет? Я шел с Люсиндой.

Если он не сотрет с физиономии эту самодовольную ухмылку…

– Видела, и что? Раз у тебя есть подружка, зачем звонишь мне?

– Во-первых, она мне больше не подружка, – мигом серьезнеет Дик. – А во-вторых, я звоню потому, что ты мне нравишься и я хотел бы проводить с тобой больше времени. Подходит такой ответ?

– Ты расстался с Люсиндой? – переспрашиваю я с плохо скрытой надеждой.

– Давно уже.

– Сколько месяцев?

– Сколько часов, хочешь сказать?

– Свинья! – Возмущенная, я разворачиваюсь к нему спиной.

– Но-но-но, минуточку! – Дик хватает меня за плечо. – Шутка. Дурацкая, сам вижу – тебе не смешно. Уже три месяца, – для убедительности он показывает три пальца.

– А прогулка в парке?

– Хочешь верь, хочешь нет, но мы остались друзьями.

– Жуть как мудро с твоей стороны.

– Пожалуй, – соглашается он, и я чувствую себя ребенком.

– Ладно.

– Что ладно?

– Ладно, согласна прокатиться. Но это все! – Я уже улыбаюсь.

– А если прогулка и… хот-дог?

– Посмотрим.

– А может быть, еще – кока-кола?

– Не испытывай судьбу.

Мы с Густавом все подготовили заранее, до прихода гостей. Остается только разогреть закуски и проверить блюда перед тем, как их унесут к столу. Дори наняла целый батальон прислуги – все в черных пиджаках и при галстуках, даже женщины. Тарелки и блюда по мере их поступления будут мыть две посудомойки.

На нас с Густавом клетчатые штаны и новенькие белые халаты, шеи повязаны белыми шарфиками, на головах колпаки. Мы отлично работаем в паре. Густав не только не командует мной – он даже пару раз принимает заказы, не передразнивая мой тоненький, срывающийся от волнения голос.

В начале вечера на кухне появляется Билли – в смокинге, с широким цветастым поясом и при бабочке. Сбоку к нему приклеился Мигель, тоже в смокинге (хотя и более скромном) и в нежно-персиковой рубашке с галстуком. Прелестная парочка.

– Нет, вы только поглядите на нее, – умиляется Билли. – Похоже, ты вполне освоилась на кухне Виндзоров.

У меня ни минуты на треп – я раскладываю на покрытых салфетками блюдах горячие треугольные конверты из слоеного теста с начинкой из голубого сыра и грецких орехов.

– Судя по всему, вы с Дори поладили?

– Билли, – умоляю я, не отрывая глаз от работы, – не сейчас.

Стянув с лотка один треугольник, он говорит:

– Я попробую? Мигель! Иди сюда, дай я тебя покормлю.

Мигель заметно выше Билли, ему приходится наклоняться за своим кусочком, словно причащающемуся мальчику.

– Делисиёооз, – тянет он по-французски с сильным португальским акцентом.

Проглотив остаток, Билли замечает:

– Ты превзошла саму себя.

– Спасибо-э, – вмешивается Густав. – А теперь ей пора накладывать икру на блины.

– Выйди, когда закончишь, ладно?

Обед удался на славу. Измотанные, мы с Густавом снимаем колпаки и выходим в столовую. Звенит хрусталь.

– Друзья! Прошу тишины! – кричит Дори. Теперь понятно, откуда у Билли эта привычка. Гости переходят на шепот, а потом и вовсе замолкают.

Поднявшись и выдержав паузу, чтобы придать особую торжественность своим словам, Дори восклицает:

– Позвольте представить вам поваров – Лейлу Митчнер и Густава Маркама!

Бурные аплодисменты. Крики «Браво! Браво!», вновь мелодичный звон хрусталя. Я всматриваюсь в море лиц, не в силах выделить ни одного – все сливается, кровь вперемешку с адреналином радостно несется по жилам. Густав хватает меня за руку, поднимает ее, и мы кланяемся, как актеры после спектакля.

Я делаю шаг вперед, и одно из лиц в толпе привлекает мое внимание. Наши взгляды встречаются; он встает и идет ко мне. Несколько пожилых гостей окружили Густава, остальные вернулись к своим разговорам.

– В последнее время ты вездесуща, – заявляет Дик Давенпорт.

– Нет, это ты ходишь за мной по пятам!

– На самом деле Дори – моя крестная. Я бываю на весеннем празднике с тех пор, как научился ходить… Так ты подрабатываешь?

– Соседка по квартире съезжает, а от жилья отказываться не хочется.

– Предприимчивая. Это мне нравится, – с чувством говорит Дик.

Я бы не назвала себя предприимчивой, но не хочу рассеивать эту иллюзию. Глядя на его элегантную фигуру в смокинге, я презираю собственный наряд. Дик будто читает мои мысли:

– Отлично смотришься в этой форме.

– Спасибо. Ты тоже… неплохо.

Неловко поправив бабочку, он признается:

– Терпеть не могу все эти церемонии. Да, я ведь хотел с тобой кое о чем поговорить.

– Выкладывай.

Дик берет меня за локоть:

– Пойдем на кухню.

Он вытаскивает из кармана пачку сигарет и щелчком выбивает одну. Я беру. Дик зажигает ее для меня и предлагает:

– Давай на двоих? Я, собственно, не курю.

– Я тоже.

Затягиваюсь разок и передаю сигарету Дику.

Через минуту он возвращает сигарету мне и спрашивает:

– Яблочный пирог – твое произведение?

– Ага.

Дик задумчиво кивает, как будто что-то прикидывает в уме.

– Не понравился?! – ахаю я с упавшим сердцем.

– Нет, что ты. – Он качает головой, мрачно уставившись в пол.

Я спешно принимаюсь перечислять недостатки пирога:

– Корочка была слишком жесткой; ванильный крем мог быть послаще, знаю, и я старалась, чтобы он выглядел по-домашнему, но…

– Лейла, – Дик берет меня за руку, – будь добра, заткнись, пожалуйста.

– Понимаешь, у меня сегодня было столько забот, прошу прощения, если десерт не соответствовал давенпортовским стандартам…

– Десерт был великолепен, – просто говорит он.

– О, – смущенно бормочу я. – Спасибо.

– Это относится и ко всему сегодняшнему меню.

– Но соус «беарнез» в конце все-таки начал расслаиваться…

– Пора бы тебе научиться принимать комплименты, – обрывает меня Дик.

– Мне помогали, – защищаюсь я.

– Ты больше не думала о собственном шоу?

– Я уже говорила – только в мечтах.

– Я хотел бы, чтобы ты подала заявку на пробную передачу.

– Правда?

– Да, правда. В тот день, когда ты снималась, рейтинги «Королевы кухни» взлетели до небес. Вот что я называю настоящим кулинарным ТВ. Уверен, перед нами новый жанр. У тебя свежий взгляд на вещи, нестереотипное мышление. Придумай что-нибудь до конца недели, и мы обсудим.

От восторга я чуть не выпалила: «Ни хрена себе!» Но, слава богу, удержалась и хладнокровно ответила:

– Есть, сэр.

– Кто тут курит у меня на кухне? – Дори входит через служебную дверь с бокалом портвейна.

Дик подает ей сигарету и щелкает зажигалкой. После долгой затяжки Дори произносит:

– Одна из главных радостей жизни.

– Но ты ведь по-прежнему куришь только по одной в день, да? – спрашивает Дик.

– Верно, сынок. Все хорошо в меру. Я вот что думаю, Лейла. – Дори, не торопясь, выпускает струйку дыма и искоса поглядывает на меня. – Если вы хотите куда-нибудь сходить, у меня в гардеробе для тебя что-нибудь наверняка найдется.

– Она и так хороша, – заверяет Дик.

– Странный вкус у этого парня, – бормочет Густав.

– Какого размера у тебя нога? – спрашивает Дори.

– Девятого.

– Отлично. Пошли.

– Веришь ли, но в свое время я была очень недурна собой, – поясняет Дори, когда мы оказываемся в ее огромной гардеробной, среди вешалок с платьями и брючными костюмами, в окружении коллекции туфель, достойной Имельды Маркос[57]57
  Жена филиппинского диктатора; после свержения Маркоса в ее покоях нашли 2000 пар новых туфель.


[Закрыть]. – В жизни ни одного платья не выбросила.

Одной рукой Дори перебирает шелк, шерсть и кашемир, в другой у нее бокал с портвейном. Вытянув гудящие от усталости ноги, я сижу на ковре в трусиках и перепачканной белой поварской куртке. От платьев исходит легкий запах не выветрившихся духов.

Вдруг Дори поворачивается и заявляет:

– Дик – замечательный парень. Я хочу, чтобы он был счастлив.

– По-моему, он и так счастлив, – возражаю я.

– Ему пришлось нелегко, – тихо, почти про себя, говорит она.

Я только собралась полюбопытствовать, какие же проблемы у Дика Давенпорта, как она радостно восклицает:

– Вуаля! Думаю, вот это как раз то, что нужно.

– Кто это? – В зеркале передо мной девушка в светло-голубом, под цвет глаз, платье из трепещущего шелкового шифона, сильно приталенном, с пышной юбкой и без рукавов. На спине глубокий вырез, а спереди платье подчеркивает грудь, так что кажется, будто природа одарила меня больше, чем в действительности. Каблуки песочного цвета туфель высоковаты, но сами «лодочки» удобные, из мягкой кожи.

Вернувшись с Дори на кухню, мы застаем Дика и Густава за беседой и сигаретами. Подняв глаза, оба замолкают.

Я выгляжу нелепо…

– Малышка… – выдыхает Густав.

– Именно, – произносит Дик.

– Эй-э, может, вам не стоит никуда идти? Подыщите-ка номер в приличном отеле, – советует Густав.

Я бросаю на него убийственный взгляд.

– А что? По-моему, я говорю дело-э.

– И куда вы пойдете, ребятки? В «Карлейль»? – интересуется Дори, затягиваясь сигаретой Дика.

– Я не знаю. Лейла! Как тебе «Карлейль»?

Не очень стильно, не особенно круто, но почему-то мне хочется именно в «Карлейль» – так, как в жизни никуда не хотелось.

– Отличная идея, – одобряю я, вся уже в мечтах. Перед глазами мелькают идиллические картинки – мы с Диком потягиваем мартини с большими зелеными маслинами и шепчем друг другу милые глупости. Впрочем, если подумать, не такие уж и глупости.

Звонит мобильник, Дик достает его из внутреннего кармана куртки и выходит из кухни. Возвращается бледный:

– Приглашение в силе, но придется перенести.

– Перенести! – возмущается захмелевшая Дори. – Это еще почему?

– Семейный кризис, – поясняет Дик, накидывая пиджак.

А как же «Карлейль»? А как же я?

Не попрощавшись, Дик выскакивает за дверь, перед тем как исчезнуть, все же останавливается и бросает на нас растерянный взгляд. Я не упускаю шанса.

– Что еще за семейный кризис? – выпаливаю бестактно и без особого сочувствия.

– Прости, – отвечает Дик, а глаза говорят то ли «Не повезло», то ли «Пожалуйста, верь мне» – не разберешь.

– Ну что ты! Ничего страшного, – мужественно улыбаюсь я, хотя мне хочется рухнуть на пол жалкой грудой шелка. Семейный кризис, угу, разумеется, как скажешь. Боже, до чего я смешна – торчу посреди кухни при полном параде, строю из себя светскую даму. Так вот Господь и карает выскочек.

Дори провожает Дика до двери; я слышу, как они перебрасываются несколькими репликами, после чего дубовая входная дверь гулко хлопает. Коридор наполняется другими звуками, чужими голосами. Поцелуи, прощания.

Устало сгорбившись, я опускаюсь на железный стул у телефона и говорю в пустоту:

– Ну вот, сбежал.

Густав сочувственно смотрит на меня и протягивает бутылку шампанского со словами:

– Держи лекарство.

Я смотрю на голубой шелк, мелко подрагивающий у меня на груди, и думаю: «Почему все мужчины бегут от меня, как от прокаженной?»

Хлопок – Густав открыл шампанское и всовывает мне в руку холодный фужер.

– Ты поверил? – спрашиваю я.

– Чему поверил? – недоумевает Густав.

– В «семейный кризис» ты поверил?

– Конечно, почему бы и нет, – он пожимает плечами.

– Не знаю. Черт, это так банально. – Отвергнутая в очередной раз, я начинаю закипать. – Ясно же, что этот осел меня бросил!

– Уточни-ка, в чем проблема? – Судя по тону Густава, я со своими проблемами его уже слегка достала. – С чего это ты взяла, что он тебя динамит? Знаешь, мне иногда кажется, что ты не можешь взглянуть на себя со стороны-э.

– Еще как могу, – спешу его заверить.

– Иногда ты бываешь такой стервой.

– Это точно, – я невольно улыбаюсь.

– Хотя одеваешься классно, – добавляет Густав, поигрывая бровями, как Граучо Маркс[58]58
  Американский комик (1895–1977).


[Закрыть]. – А парень-то, между прочим, неплохой.

Он отхлебывает шампанского, причмокивает и громко икает.

– Но в любом случае хуже тебя. – Я делаю большой глоток и тоже икаю.

– Ах, дорогая, сколько можно повторять: лучше меня никого нет и быть не может.

Густав притягивает меня к себе и прижимается щекой к щеке, как в танце. Профессионально крутанув меня пару раз, он наконец оставляет меня в покое и с невинным видом протягивает фартук.

– Чтобы, не дай бог, не запачкать платье. – Он кивает на неубранные блюда с вырезкой и вареной лососиной.

Просунув голову в фартук, я завязываю его пояс на талии. Обычно повара так фартуки не носят. Как правило, они аккуратно подгибают верхнюю половину внутрь. Но Густав прав, я не хочу испортить платье Дори.

– Схожу за своими башмаками. – Я избавляюсь от «лодочек», аккуратно ставлю их на кухонный шкафчик и поднимаюсь в комнату Дори – не на лифте, а по винтовой лестнице, чтобы собраться с мыслями. Семейный кризис, семейный кризис… Он что, меня за дуру держит? Ладно, надо быть признательной, что он бросил меня до того, как дела зашли слишком далеко. Не пора ли мне понять, что нормальные отношения с мужчиной – не для меня? В конце концов, множество замечательных женщин прошли по жизни в одиночку. Джорджия О’Киф[59]59
  Американская художница (1887–1986).


[Закрыть], к примеру. Нет, она была замужем… Фланнери О’Коннор[60]60
  Американская писательница (1925–1964).


[Закрыть] – но она, кажется, умерла молодой…

Когда я возвращаюсь на кухню, Густав моет свои ножи. Все уже убрано, столик чист.

– Дори сказала, остатки можно забрать домой, – говорит он через плечо. – Я сложил тебе пакет.

– Спасибо, Густав.

– Малышка, – он поворачивается ко мне, – не расстраивайся из-за него, ладно-э?

Я заглядываю в раковину, но моих ножей там нет, – оказывается, Густав их уже вымыл, вытер и разложил на чистом полотенце.

– Ну зачем ты… – с благодарностью говорю я.

– Всегда пожалуйста, дорогая.

Молча надеваем на лезвия картонные футляры и укладываем ножи в свои ящички.

– Ну успокой меня, Густав! – жалобно прошу я. – Скажи, что у меня просто паранойя.

– Может, да, может, нет.

– Ну, спасибо! Утешил.

– Одно точно – если это судьба, то все сложится.

– Ты прав, – соглашаюсь я и делаю пару глубоких вдохов. Забыть, забыть, забыть…

Сняв фартук, я стою посреди кухни в шикарном шелковом платье и забрызганных соусом башмаках.

– Отлично смотришься, малышка.

– Неужели?

Я нарочито громко топаю к стулу и плюхаюсь на него, сую в рот не зажженную сигарету и по-мужски – щиколотка на колене – закидываю ногу на ногу.

– Симпатичное бельишко, – отмечает Густав. – Ну-ка, надевай свои красивые туфельки и допьем шампанское на балконе.

Билли и Мигель уже там, пьют что-то из бокалов размером с голову младенца. Воздух по-весеннему мягок, с Гудзона веет теплым бризом. Над огромным бокалом появляется лицо Билли.

– Ба-ба-ба! – восклицает он. И добавляет: – До меня дошли слухи: кто-то намерен подать заявку на новое кулинарное шоу?

– Да, да, – подтверждает Мигель на своем небогатом английском, энергично кивая.

– Не надо об этом, – прошу я.

Билли разглагольствует, не обращая внимания на мои слова:

– Требуется что-нибудь неформальное и смелое, как ты сама. Для молодых и активных – опять же, таких как ты, они слишком заняты, чтобы готовить самим, но обожают учиться. Может, им осточертел их город, работа, партнер, может, они мечтают о свободе… Ты могла бы объездить весь мир! Днем кататься на верблюдах, а вечером готовить кускус в компании с бедуинами! Прыжки на тросе со скалы и сэндвичи с кенгурятиной! Экстремальные горнолыжные спуски и фондю! Это шоу благодаря его ведущей внесет разнообразие в жизнь зрителей. Масса вариантов! А что? Идея! Назови его, скажем, «Варьирующая повариха»! Или, для тех, у кого сексуальные проблемы, – «Вибрирующая повариха»! Венички для взбивания можно заменить вибраторами…

– Хватит, – обрываю я. – Дика Давенпорта я не интересую. Ни с какой стороны. По причинам известным только ему. А меня, – добавляю уже не так уверенно, – не интересует Дик Давенпорт.

– Прячь руки, Мигель, быстро! Видишь, она разошлась? Держи конечности поближе к телу, – советует Билли.

Видимо, Мигель понимает по-английски лучше, чем говорит, потому что он ловко сует руки под себя.

– Дику пришлось срочно уехать, – вставляет Густав.

– Вот как, – осекается Билли. – Ну, это еще ничего не значит, правда?

– Мы как раз собирались в «Карлейль» поужинать, – говорю я.

– И?

– И – ничего! Он уехал, и все.

– Какой-то семейный кризис, – уточняет Густав.

– Кризис? Что за кризис? – спрашивает Билли.

– Вот именно, – язвительно говорю я, игнорируя беспокойство, прозвучавшее в его голосе.

– Лейла, а тебе не приходило в голову, что у него случилось что-то серьезное? – Билли выдергивает меня из моего мирка.

– Не приходило, – тихо говорю я.

– А он что-нибудь объяснил?

– Нет, просто смылся.

Откинувшись в кресле и взбалтывая темную жидкость в своем бокале, Билли задумчиво тянет:

– Ох и задам же я трепку этому молодому человеку.

Подходя к двери квартиры, я слышу смех. Не могу! Нет никаких сил смотреть, как Джейми и Том пьют шампанское и наслаждаются своим счастьем. Проскользнув в кухню, я замечаю, что на тостере лежит пухлое письмо от Джулии. Любящая мама шлет предостережение никчемной дочке. Я давно боюсь этих конвертов, с косыми каракулями и обратным адресом, тисненным золотыми буковками. Они всегда битком набиты пакостями, вроде новостей об очередном открытом учеными заболевании, передающемся половым путем; или грязными историями из «Космополитена» о нью-йоркских холостяках, которые, несмотря на искренние обещания, искренне заинтересованы только в одном: заманить в свою постель как можно больше красивых, талантливых и, увы, ничего не подозревающих городских девушек. В Нью-Йорке подходящих холостяков нет!

Налив из кувшина большой стакан воды, я залпом ополовиниваю его, готовясь к писанине, которую мне предстоит прочесть. От высоких каблуков у меня уже ноют ноги, но я стараюсь взбодриться, чтобы произвести должное впечатление своим сногсшибательным нарядом. Минуя короткий коридорчик, вплываю в гостиную.

– Наконец-то! – вскрикивает Джейми. Она кошечкой соблазнительно свернулась на диване, а напротив нее на складном стуле, в футболке и рваных джинсах, сидит Фрэнк.

– Ч-черт, – медленно произносит он.

– Бляха-муха. – Я выжимаю из легких весь воздух.

– Дружок, ты выглядишь…

– Круто, – подсказывает Фрэнк.

Кажется, я сейчас упаду в обморок. Нужно взять себя в руки, сохранять спокойствие.

– Хочу выпить. – Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и шагаю в сторону кухни.

– На столике бутылка «Бушмилс»! – кричит вдогонку Джейми.

Дрожащей рукой я хватаю бутылку виски, отпиваю, сколько могу, после чего наполняю еще и стакан. За спиной раздаются шаги; Джейми тянется губами к моему уху, от нее пахнет виски:

– Аппетитный кусочек!

– Кусочек дерьма. – Я делаю большой глоток.

– Последние сорок пять минут он только и делал что плакался о тебе. Говорит, ты разбила ему сердце.

Джейми пьяна, ее голос дрожит в сентиментальном угаре. Вот что Фрэнк делает с женщинами.

Снова шаги.

– Нам надо поговорить, – заявляет Фрэнк с порога; вид у него серьезный.

– Не нужно лишних слов, – поет Джейми и, шатаясь, выходит из кухни. – Намек принят!

Я чувствую тепло, исходящее от рук Фрэнка, но прячу глаза. Мои коленки вот-вот начнут стучать друг о друга.

– Взглянуть-то хоть на меня можешь?

– Нет, – отрезаю я, упорно глядя в стакан.

– Лейла… – Фрэнк кладет руку на мое голое плечо.

Вывернувшись, я смотрю ему в глаза и никак не могу придумать, что ответить. А момент уходит – тот самый момент возмездия, о котором я столько мечтала.

Мы стоим и молчим бесконечно долго. Сделав еще глоток, я спрашиваю:

– Чем могу быть полезна, Фрэнк? – и замечаю в его левом ухе новое серебряное колечко.

– Ты мне нужна, – стонет он.

– Я тебе нужна? Как трогательно.

– Знаю, звучит избито, – Фрэнк замолкает, подыскивая слова, – но с тобой я чувствую себя… не знаю, по-настоящему, что ли.

– На дворе май, Фрэнк. Я не видела тебя с февраля, и в последний раз, когда мы разговаривали, ты был не один и тебе было не до меня.

Фрэнк молчит, его лицо ничего не выражает.

– Алло?

– А? – вздрагивает он.

– Обкурился?

– Немного, – признается Фрэнк, поигрывая ямочками на щеках.

Я так потрясена его откровенной наглостью, что теряю дар речи.

– Слушай, Лейла, – продолжает он, – я сделал ошибку. Так бывает. Я не понимал, как мне повезло, – он прижимает кулак к груди, – а потом потерял тебя, – раскрывает ладонь. – Только тогда до меня дошло, – тычет пальцем в лоб, – что ты мне нужна больше всего на свете.

– По-моему, ты насмотрелся идиотских клипов.

Я поворачиваюсь к филодендрону на подоконнике, перетаскиваю его в раковину и открываю кран.

– А те гиацинты все еще стоят, – подает голос Фрэнк.

Гиацинты, понятно, сто лет как завяли, но я тронута.

– Правда? – спрашиваю я с такой нежностью, что самой не верится. Я растаяла. Все-таки с Фрэнком было не так уж и плохо, правда? В конце концов, разве все мы не актеры? Разве не приносят нам определенного удовлетворения драматические события нашей жизни? Разбитые сердца? Безумства?

Я гляжу на Фрэнка; его лицо все ближе. Я парализована, пьяна, веки опускаются. Почувствовав на лице теплое дыхание, я приоткрываю один глаз и сразу прихожу в себя, увидев, что Фрэнк тянется ко мне губами, словно наклюкавшийся пират.

Я что, совершенно безнадежна? Отпихнув его, я заявляю совсем как одна из героинь Джулии:

– Фрэнк, я думаю, тебе лучше уйти.

Его губы растягиваются в улыбке, которая, как он полагает, делает его сексуально неотразимым.

– Да ладно, – нагло заявляет он, – ты же на самом деле этого не хочешь.

Проскользнув мимо него к двери, я распахиваю ее и жду, когда он выйдет.

Фрэнк сверлит меня недоверчивым взглядом: неужели я это всерьез? Потоптавшись на месте, все же выходит на лестничную площадку и, повернувшись ко мне, предупреждает:

– Умолять не буду.

– Отлично.

Слушаю, как его башмаки шаркают по ступенькам, и на миг меня охватывают сомнения. Неужели я только что закрыла дверь за своим последним шансом на настоящую любовь?

В шесть утра по пути в ванную я, спотыкаясь, захожу в гостиную. Джейми лежит на диване в халате, с кусочками льда на веках, подсунув подушку под ноги, обутые в мягкие кожаные тапочки. На кофейном столике, на расстоянии вытянутой руки стоит большая бутылка минералки, рядом в большом стакане с водой плавает пластмассовая рыбка со льдом в брюхе. Джейми тихо постанывает:

– С сегодняшнего дня только вода и фруктовый сок…

Уже завернутая в полотенце, я возвращаюсь в гостиную, присаживаюсь на краешек дивана, делаю несколько глотков из стакана и выплевываю пластиковую рыбку. Джейми поднимает палец и торжественно, словно умирающий солдат на поле боя, изрекает:

– Послушай сообщения.

– Ум-м, – мычу я, глядя в зеркало, и ковыляю обратно к своему матрасу на полу.

Я просыпаюсь только через три часа, так что даже кофе не успеваю выпить. Натянув джинсы и футболку, чищу зубы, хватаю велосипед и выскакиваю из дома.

На кухню заходит Пэтси Маклур – позвать меня к телефону.

– Возьми трубку у меня в кабинете, – предлагает она. – Похоже, что-то важное.

На том конце слышится низкий, сонный голос.

– Лейла? Все не мог до тебя дозвониться. Джейми дала мне этот номер.

– Фрэнк?

– Угу. Извини, если разочаровал.

– Что тебе нужно?

– Я передумал. К черту гордость – я готов умолять.

– Прекрати цитировать свои любимые хиты.

– Лейла, я вчера хотел тебе кое-что сказать, но так и не сказал. Могу я с тобой встретиться? Просто поговорить?

Несколько секунд я обдумываю предложение. Неужели между нами еще не все потеряно? Но все-таки собираюсь с духом:

– По-моему, идея не из лучших.

Пэтси роется в бумагах, но я вижу, что она слушает. Она гордится тем, что знает все подробности личной жизни всех поваров.

– Пять минут, – просит Фрэнк. – Дружеская беседа.

– Фрэнк, я на работе. Мне пора.

– Да брось ты, – голос звучит нагло и сексуально, – не нужно со мной так играть.

– Не нужно с тобой играть? Кто тут с кем играл, Фрэнк? И вообще, в чем дело? Тебе стало скучно или что?

– Пожалуйста. – Похоже, он не на шутку расстроен. – Я внизу, в вестибюле. Сейчас поднимусь к тебе.

Черт.

– Нет, подожди там. Я сама спущусь.

Какая же я тряпка.

Когда я вешаю трубку, Пэтси сочувственно спрашивает:

– Проблемы с мужчиной?

– Еще какие, – подтверждаю я.

Она вздыхает:

– Поэтому я больше и не вышла замуж.

– Я спущусь вниз на пару минут. Можно?

– Если через пятнадцать минут ты не вернешься, вызываю охрану! – предупреждает Пэтси таким тоном, будто это доставило бы ей величайшее удовольствие.

– Да пожалуйста! – я выскакиваю за дверь.

Внизу, в вестибюле, я говорю:

– Фрэнк, я спешу.

Я остановилась почти в метре от него, но он подходит ближе.

– Выпьем кофе или еще чего-нибудь? – предлагает Фрэнк.

– Послушай, – я вывожу Фрэнка на улицу, – ни о каком кофе не может быть и речи.

– Ладно. Но давай хоть поговорим, – просит он, щурясь от яркого света.

– Извини, но мне придется лишить тебя возможности со мной спать.

Фрэнк пялится на свои башмаки. Ага! Я его достала!

– Не хочу я с тобой спать. По правде говоря, Лейла, – на его губах появляется злорадная ухмылка, – я хотел проверить, смогу ли заставить тебя спуститься. Люблю играть в эту игру – вроде как пари сам с собой заключаю.

Подняв глаза, я вижу Дика, на всех парах несущегося к входу. Когда он приближается, на меня веет свежим ароматом его лосьона после бритья.

– Привет. – Дик тормозит рядом со мной, излучая энергию и здоровье. – Я надеялся увидеть тебя до обеда.

– Привет, – отвечаю я. Рада, что нашел для меня время.

Фрэнк шлепает его по плечу:

– Здорово, Дик, помнишь меня? Парень Лейлы?

– Заткнись, Фрэнк, – раздраженно говорю я. Мои нервы на пределе.

Дик выглядит сначала сбитым с толку, потом оскорбленным.

– Ах да, в Вермонте встречались, верно?

Хорошее воспитание вынуждает Дика подать Фрэнку руку – именно вынуждает. Судя по гримасе, с которой он это делает, он с большим удовольствием проглотил бы червяка.

– Молодец, память у тебя хорошая, – одобряет Фрэнк, не замечая поданной руки. – А я тут заглянул к Лейле… Коли есть минутка, почему не доставить девушке удовольствие?

– Доставить – что? – Дик несколько шокирован, но ему явно смешно.

На такую реакцию Фрэнк не рассчитывал.

– Ну, удовольствие. Чтобы она начала кричать: «Боже, боже, боже!» Ну, ты знаешь, как она это делает? А, пардон. Небось еще не знаешь. Поверь на слово, Дик, в постели она у-ух! Горяча!

Фрэнк кладет руку мне на шею. Я пытаюсь вывернуться, но он только сильнее сжимает пальцы.

– Убери-ка руки, парень, – с угрозой говорит Дик.

– Кому ты это говоришь, парень? Пока еще не поздно, предупреждаю – у меня черный пояс по карате. – Фрэнк грубо тянет меня к себе.

Дик впадает в тихую ярость. Вот уж чего я никак не ожидала от такого благовоспитанного мальчика. Сбросив с плеч блейзер от Армани, он чеканит стальным голосом:

– Отлично. У меня тоже.

У него тоже? Ничего себе.

– Хватит. – Я выворачиваюсь из рук Фрэнка и становлюсь между ними. – Фрэнк, я думаю, тебе лучше уйти.

– Послушай, если ты уйдешь прямо сейчас, я готов отменить поединок, – хладнокровно произносит Дик.

Фрэнк опускает глаза к земле, как будто устыдившись своего поведения.

– Недоразумение. Извини, – говорит он с чувством, протягивая руку.

После секундной заминки Дик все же пожимает ему руку.

– И ты извини, – повторяет он.

Мы все стоим и смотрим друг на друга, в смысле: что теперь? Я пытаюсь загладить неловкость:

– Пойду работать, а то меня убьют.

– Да, я, наверно, тоже пойду, – отзывается Фрэнк. – Кажется, на сегодня я уже достаточно дел натворил, а?

Мы все добродушно смеемся, как старые друзья, забывшие о неприятном столкновении. Дик смотрит на часы:

– Ого, уже второй час? – и наклоняется за дипломатом. Я поворачиваюсь к гигантским стеклянным дверям. Знакомое зрелище – большая голова и мощная грудная клетка охранника за конторкой – действует успокаивающе. За спиной – удар, мычание. Круто обернувшись, я вижу: Дик держится за скулу, в углу рта – струйка крови.

– Что такое? – в ужасе кричу я.

– Вот это ты зря. – Дик вытирает кровь тыльной стороной ладони и становится в позицию карате: колени согнуты, расставленные ноги твердо упираются в землю, руки приподняты.

Фрэнк явно не в себе. Он тоже встает в стойку, но далеко не так уверенно. Быстрый, плавный взмах – и дорогой (без намека на кисточки и, надо признать, весьма стильный) кожаный ботинок Дика припечатывает подошвой челюсть Фрэнка. Тот растягивается на спине посреди тротуара и выбывает из игры.

– Черный пояс? – презрительно хмыкает Дик.